Текст книги "Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ)"
Автор книги: Андрей Марченко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)
После дождя
Легко и сладко было любить столичные города с их проспектами, мостовыми, долгими тенистыми бульварами. А ты попробуй полюбить провинциальный городишко, где улицы узки, горожане по обыкновению – пьяны, необразованны.
Аркадий честно пытался полюбить свой уездный город, но получилась это не весьма. Тогда он как бы поделил свою любовь на две части. Довольно умеренно, целомудренно он любил Гайтаново. И куда более страстно любил мир вокруг него. Да разве можно было не любить море, кручи над песчаными пляжами, бескрайние поля.
Хуже получалось любить тутошнюю погоду. В мае здесь бывало расчудесно, словно в райских краях – цвели и пахли сады, пчелы в них жужжали, пели птицы, землю украшали тюльпаны, кои росли тут навроде сорняка. Из домов вкусно пахло сдобой пасхальных куличей, кои в здешних краях именовали «пасками».
Но летом тут такая жара, что порой хочется выпрыгнуть из своей же шкуры, а зимой порой столь холодно, что устанешь, только пока оденешься. Но избиение что-то изменило в Аркадии. Он не то чтоб разом постарел, но будто бы окунулся в зрелость, увидал, что до смерти, может статься, не так уж и далеко. Силы без счета, как то было ранее, уж не имелось.
Юноша щурился, глядя на солнце, запасался теплом, чтоб с ним вторгнутся в зиму и как-то пережить холода. И хоть до осени было далече, листья на деревьях желтели, словно обгорали. Трава стояла жесткая, словно колючая проволока, меж стеблями лежали запекшиеся в собственных раковинах улитки.
По какому-то неизвестному пока человечеству закону природы погода всегда неимоверная жара обязательно сменялась жутким же ливнем. И он действительно ударил, и, хоть тучи кружили вокруг города давно, многих дождь застал врасплох. Аркадий вышел из дома еще утром. Каникулярное время заканчивалось, и для репетитора находилось все больше работы. С учеником юноша просидел почти до полудня, а когда вышел на улицу, город уж был накрыт тучами. Где-то грохотало, облака пронзали огненные нити молний, но Аркадию подумалось, что он успеет проскочить домой до ливня. Ведь любой дождь превращался в стихийное бедствие на Малой Садовой. Ручьи несли к Слободке потоки грязи и нечистот. Бывало, кого-то потоками валило с ног. Однажды человек так и вовсе утонул – правда было он изрядно навеселе. А уж пройти по этой жиже, не увязнув хотя бы по щиколотку, было решительно невозможно.
И Аркадий успел до грязи, хотя и попал под ливень – тот ударил, когда юноша уже свернул на свою улицу. И за какую-то минуту на Аркадия обрушилось словно из ведра.
«Главное теперь не заболеть», – подумал Аркадий.
Он давно заметил, что эта мысль обладает целебным свойством: после нее редко простужаешься, даже если забудешь выпить горячего и закутаться во что-то теплое. Обычно человек заболевал от пустячного сквозняка, который если и замечал, то задним умом. К тому же, по мнению Аркадия, летний ливень обладал какими-то волшебными свойствами. Попав под него, люди болели редко. Юноша полагал один раз в году надо было обязательно вымокнуть до нитки. Иначе последующий год – не сложится, пойдет наперекосяк.
Оказавшись под крышей, Аркадий тут же сбросил мокрые тряпки, и чтоб согреться, нырнул под теплое одеяло, укрывшись с головой.
Дождь лупил по крышам, вода шелестела, спрыгивая в саду с листа на лист. Может быть, сейчас кто-то попал под дождь и не может укрыться под своей крышей. Наверняка ливень застал в пути какой-то экипаж, и лошади едва влекут его по размякшей дороге, а ощущения кучера и пассажиров близки к отчаянью.
И аркадию становилось хорошо от того, что он на своем, а не на их месте.
Он заснул…
* * *
Когда проснулся – в окно светило солнце, дождь будто шел… Хотя нет – разве при дожде так поют птицы?.. А то, что он принял за дождь – это с листвы стекает вода.
Он услышал мелкие шаги и минутой позже на пороге его комнаты возник босоногий мальчишка, из тех ребят, кои во все года наполняли Слободку. Мальчишка смел с головы картуз, перекрестился на висящую в углу икону-листовушку, делово оглядел комнату, спросил:
– Хто тут гроши за английский корабль обещал? Побожись, шо отдашь!
Аркадий быстро перекрестился.
Они выбрались в городской сад, и с кручи мальчишка указал на едва заметную точку. После дождя парило, отчего и суша и море были укрыты маревом. Видимо, по морю промчался шторм, и корабль отдал якоря в безопасной удаленности от коварного берега.
– Откуда ты взял, что это английский корабль? – спросил Аркадий.
– Дым стоял! Ну шо, де тры карбованця?
О слободских детях говорили много – они славились своей дерзостью, жестокостью. Однако же ложь в перечень их грехов обычно не входила. Мальчишка будто бы отгадал сомнения Аркадия.
– Думаешь, брешу? Ну, давай, я тебе побожусь!
Мальчишка отыскал глазами крест слободской церквушки и щедро трижды перекрестился на нее.
– Три рубля, говоришь?.. Давай так. Я сейчас к себе за деньгами. А ты мне, братец, раздобудь зеркало да побольше. Я тебе за него двугривенный добавлю, а затем – верну.
* * *
Босиком по неподсохшей грязи, но с зеркалом под рукой Аркадий заспешил вдоль берега. Корабль стоял на якорях, убрав пары где-то в семи верстах от берега в сторону Бердянска. Разглядят ли там вспышки зеркала?.. Аркадий читал, что армейские гелиографы вполне удачно передают сообщения и на двадцать и на пятьдесят верст. Но тут было зеркало с изрядно побитой временем амальгамой. За Аркадием то и дело поправляя картуз, спешил мальчонка – ему еще предстояло вернуть зеркало на место.
Прибрежная линия была изрезана кручами и оврагами, море то отступало, то, наоборот, врезалось бухточками. Наконец, добрались до места, которое на суше было, пожалуй, ближе всего к кораблю.
Да, безусловно, мальчишка со Слободки свои деньги заработал сполна. Флаг едва можно было различить, но это был явно нерусский корабль – с пестрым флагом, с заметной черной трубой.
Аркадий встал в куст. Маловероятно, что с корабля смогли бы рассмотреть лицо, но к чему лишний раз рисковать? Приказал спрятаться и мальчишке. После, сверившись с таблицей зашифровал первое сообщение:
«Вызываю».
Он поймал луч солнца и зеркалом шифровку бросил, целя в корабль. Обождав минуту, повторил. После – еще раз.
Бог троицу любит, – подумал он. Если сейчас не ответят, значит, не судьба. В самом деле, у шпиона, верно, был какой-то военный, тайный гелиограф, а тут он с бабушкиным зеркалом.
Однако же вдруг с корабля ударил луч и едва не ослепил Аркадия.
Он спешно стал дешифровывать.
«…уш-ае-мъ ВА-См-аш-ин-ау-ва-съ».
Подмывало решить вопрос как-то сразу, спросить, положим, как звать его, то бишь шпиона. Однако – сдержался. И без того эта связь могла казаться подозрительной. Следовало скруглить разговор, дабы не успеть сделать ошибку. Обещать им что угодно, лишь бы…
Лишь бы быстрей, пока в переговоры не вступил настоящий шпион.
На листе бумаге Аркадий набросал ответ:
«Голова Бога у меня надо встрѣтиться сегодня же».
Он наспех зашифровал и стал ожидать ответа. Время казалось вечностью.
А как иначе?..
Сражение
Встревоженный своим успехом, Аркадий не находил себе места.
Итак, он получил определенную власть над англичанами, он заставил их делать то, захотел. Он знает, где их корабль появится сегодня ночью. И этой ночью, может быть, все решится, все закончится. Но вот каким образом?
Юноша забежал домой, достал подаренный пистолет. Рядом с корабельными орудиями, с многочисленным морским экипажем, вооруженным винтовками английской выделки, «деринждер» смотрелся просто смешно.
Аркадий отчаянно нуждался в помощи. Ах, если бы жив был штабс-ротмистр, и можно было бы переложить эту ответственность на него. Впрочем, уверенность штабс-ротмистра обернулась его незнаменитой смертью. Действовать следовало самому, полагаясь на свой ум.
И, чем больше размышлял Аркадий, тем более склонялся к мысли, что следует открыться Николаю. Тот никак не мог быть шпионом. Он появился в городе днем позже, нежели Аркадий заметил перемигивание корабля с берегом. Николай вполне прилично знал английский, стало быть, в русской переделке английского шифра не нуждался. К тому же он герой, от его рук гибли англичане.
Он поднялся и кратчайшим путем отправился к Рязаниным. В душе хотелось, чтоб Николай оказался в отъезде или был бы беспробудно пьян. Тогда можно было бы развести руками: а что он мог сделать без помощи? Можно было бы отложить, обдумать еще…
Однако же пегая кобыла Николая стояла в конюшне, а встреченный слуга Митрофан сообщил, что молодой барин дома.
Молодой человек прошел в дом. Аргантовый свет лился из дверей кабинета. Там Петр артиллерийский и Николай играли на бильярде, а пехотный Петр ожидал своей очереди. Тут же старшие, а именно, городничий, доктор Эльмпт, Ладимировский и полицмейстер играли в вист.
Аркадий подошел к биллиардному столу.
– Николай, я хочу с вами поговорить.
– Так говорите же! – ответил тот, азартно ударяя кием по шару.
– Я бы хотел переговорить с вами с глазу на глаз. Буквально на несколько букв можно вас?
– Аркаша, при всем к тебе уважении… Если я отойду от стола, фортуна от меня отвернется окончательно. Так что если хотите говорить приватно – ждите, пока я доиграю партию.
Словно нарочно партия затягивалась. Играли на столе со строгими лузами, по строгим же русским правилам: считался лишь тот шар, который прежде был заявлен.
Время шло, Аркадий нервно ходил по комнате, чем изрядно досаждал присутствующим.
– Аркаша, присядь, не мельтеши, – попросил городничий. – Голова от тебя кружится.
– Да говори уже, тут все свои… – сказал Ники, пытаясь сделать крученый удар.
Но удар смазался, биток пошел мимо шара. И по правилам игры Николай должен был выставить на сукно шар из забитых им ранее. Партия затягивалась.
Аркадий молниеносно задумался: даже если шпион присутствует в этой комнате, он не успеет предупредить своих хозяев.
– Могу ли я вам верить, господа?
Николай отложил уже занесенный для удара кий:
– Ну, нельзя же подобное говорить под руку. Извольте объясниться, сударь! Ваш вопрос сам по себе оскорбителен.
Отложили карты и игроки в вист. Господин Ладимировский с укором улыбнулся:
– Если вы не доверяете нам, то на кого же вы можете положиться вовсе?
И Аркадий, кивнув, принялся рассказывать. Он начал с того самого часа, когда увидел на холме вспышки отраженного света, поведал о штабс-ротмистре, ныне покойном, посланном сюда для поимки шпиона. Единственно он умолчал о подслушанном разговоре между городничим и штабс-ротмистром, да изменил обстоятельства гибели офицера. Однако упомянул о Кокотевских каменоломнях, о каком-то таинственном артефакте, видимо найденном Ситневым. Рассказал, что видел нож, которым был убить заезжий офицер. О том, что этот нож как две капли воды походил на другой, обнаруженный на теле убитого генерала Колокольцева.
Наконец признался в том, что разгадал британский шифр, ввел заблуждение экипаж вражеского корабля, и в указанный час в указанном месте состоится английский десант. И теперь ему нужна помощь.
– Послушайте, – забормотал доктор. – Это ведь вы выдумали, признайтесь?
До сего момента Аркадий даже не помышлял взглянуть на городничего, дабы не спугнуть. Вот сейчас он скажет, что, де, действительно – это выдумка. Тогда можно и десанта никакого не дожидаться, брать городничего в оборот, как то произошло с его братом.
Однако же городничий покачал головой.
– Нет, я, признаться, что-то подобное слышал. Но, Аркадий! Вы совершенно напрасно не открыли мне этого сразу!
Будто бы отец и сын Рязанины переглянулись. Или это показалось?
– Я боялся, что вы мне не поверите без веских доказательств.
– Нет, просто в голове не укладывается… – не сдавался доктор. – Юноша, вы не могли перегреться на солнце? Позвольте мне измерить вашу температуру!
– Я вполне здоров! Мне что, на небе это огненными буквами это написать?
– Куда вы сказали, направили британский фрегат?… – задумчиво потирая переносицу, спросил Ники.
Аркадий этого не говорил, но теперь приходилось признаться:
– В Буряковую балку.
– Это где болваны стоят?… – спросил полицмейстер.
– Именно, – кивнул Ладимировский. – У меня полотно есть…
– А сколько у нас времени? – спросил полицмейстер Аркадия.
– Я назначил им на полночь, – ответил тот.
Все взглянули на часы. Малая стрелка едва коснулась девяти. Время еще было, однако таяло, уходило.
Как водиться в подобных случаях заспорили, как лучше воспользоваться знаниями. У городничего возникла мысль: велеть кораблю подойти поближе к берегу, сказать, что есть проход, а на самом деле – посадить на банку, которых в этих краях огромное множество. Но корабль даже на мели представлял трудную цель, крепкий орешек. С его бронированными бортами, с орудиями, он стал бы крепостью пусть и во враждебных водах. Даже у пушек снятых с Бастиона не было бы никаких шансов против новейших британских орудий.
Хорошо бы как в американскую войну за независимость собрать какой-то подводный брандер, – фантазировал Ладимировский. Однако же времени нет, да и глубины тут не океанские, а, скорей – речные. Тут порой обычный баркас садился дном на перекаты, а уж корабль для подводного плаванья выглядел неуместно. Малые глубины и песчаное дно создавали и другую неприятную особенность здешних вод. Каждая волна с недалекого дна поднимало муть и песок, оттого в азовской воде редко было видно далее семи саженей, а ближе к осени, когда вода цветет, так и вовсе ныряльщику свою вытянутую руку рассмотреть не получалось.
Оттого следовало избрать другую стратегию, – говорил пехотный Петр. – Корабль оставить как можно дальше в море, но вызвать с него команду с офицером, кою следовало бы пленить.
– Мне нравится этот план, – кивнул Николай на правах старшего офицера. – Он прост. Он может сработать.
– Англичане, верно, будучи морским народом, на суше, да еще в глубине материка, чувствуют себя не вполне уверенно, – предположил Эльмпт.
– А вот это вы, пожалуйста, оставьте, – поправил его Петр-артиллерист. – Англичане вполне прилично сражаются и на суше. Шапками закидать их не получится.
– Значит, решено. На месте осмотримся. Я иду, конечно же. Господа, я так понимаю, вы со мной.
Господа, а именно Петр пехотный и Петр артиллерийский кивнули.
– Рискнем! Живем-то один раз, – кивнул артиллерист.
– То-то и оно… – мрачно ответил пехотинец.
Наступил момент, которого Аркадий боялся более всего. Вот сейчас кто-то, а то и несколько человек откажутся идти. И шпион наверняка окажется среди них, даст какой-то сигнал на фрегат. Тот не придет, Аркашу, может, не осмеют, но серьезно воспринимать больше не будут.
– У меня есть пара-тройка надежных квартальных надзирателей, – заметил полицмейстер, поднимаясь. – Такие не побегут.
– В столе лежит револьвер убитого офицера, – потирая переносицу, пробормотал городничий. – В молодости я недурственно стрелял, помнится. Тряхну стариной, послужу отчизне.
– Вас могут ранить, – сообщил Эльмпт. – Устроят вам кровопускание… А я не терплю в этом деле конкуренции. К тому же, у меня имеется ружьецо. Я, пожалуй, с вами.
– У меня имелся дуэльный комплект, – сообщил Ладимировкий. – В пору моей юности быть поэтом, художником и не дуэлировать – считалось крайне зазорным.
– Еще можно взять солдат с Бастиона, – предложил Аркадий.
– Да зачем, помилуйте? – зевнул Николай. – Чтоб они сыграли англичанам мазурку? Я видал – у них ружья еще кремневые, с трубами они обращаются куда лучше, чем с оружием.
– Тогда у англичан наверняка преимущество в людях.
– А у нас – во внезапности! Внезапность действует ошеломляюще – это вам каждый скажет. Да у нас почти дюжина человек!
Часам к десяти собрались. Мешая ругань с молитвами, разбудили квартальных надзирателей, собрали оружие, и на трех бричках отправились к Буряковой балке. Надзиратели были вооружены ружьями и саблями, у офицеров кроме холодного оружия имелось по два пистолета. Два кремниевых ружья было у городничего, два пистолета, как и было сказано – у Ладимировского. Более всего удивил доктор Эльмпт – у него оказалась отличнейшая кольтовская барабанная винтовка, с которой он некогда ходил на охоту.
– Хо-хо! Постреляем их как куропаток, – резвился Петр-артиллерист.
– Никшни… – осаживал его Рязанин-младший, взявший на себя командование.
– Жаль, времени мало, а то бы заехали к отцу Афанасию, – сокрушался Рязанин-старший. – Благословение лишним не бывает.
Но к месту прибыли загодя, где-то в начале двенадцатого. Оставив брички у дороги, подошли к морю. Несмотря на то, что почти всю свою жизнь Аркадий прожил в сих местах, ночное море по-прежнему его пугало. Сварливое в осеннюю непогоду или успокоенное льдами зимой, во тьме ночной оно казалось вратами в бездну. Умом Аркаша понимал, что море здешнее слишком мелко, чтоб в нем скрылся Левиафан или Кракен. Но казалось, что ночью в море клубится нечто темное, нехорошее, и лишь ждет своего часа, чтоб выплеснуться на берег, залить злом все побережье… Но всходило солнце, и море становилось тем же, что и обычно летом: теплым, ласковым, веселым.
Однако до утра еще предстояло дожить…
– А часовые-то, то на месте, господа! – кивнул полицмейстер. – Как бы они англичашек не спугнули.
– Да бросьте! – отмахнулся Петр-артиллерист. – Они тут не первый день плавают. Поди, и лоции составили…
Обычно скифы своих каменных баб ставили на вершины курганов. Но возле Гайтаново не то они, не то другие бездельники стащили истуканов на берег и расставили их среди камышей. И казалось, будто на берегу неутомимая и молчаливая стража, наряженная в широкие плащи.
Местный учитель естествознания выражал предположение, что изначально истуканы на холмах, а после… Нет-нет, не сошли сами, а земля опустилась вниз, и то что было возвышенностью стало дном морским. Но Аркадий в это верил не вполне: уж слишком много здесь было собрано каменных баб и все они вглядывались в море…
– А место хорошее, – одобрительно кивнул пехотный Петр. – Будет дело.
– Подождите, они еще не приплыли… – осаживал его Ники. – Под Севастополем тоже говорили, что англичашек шапками закидаем. А вышло ровно наоборот. Но место и правда хорошее…
Еще в отрочестве Аркадий изрядно исходил городские окрестности, особенно побережье, порой выбираясь верст на двадцать из города. Впопыхах названная Буряковая Балка была на удивление подходящим местом. Она занимала положение, удаленное от города и вообще от человеческого жилья, потому как считалась местом гиблым.
Аркадий в былые времена здесь купался, знал, что перекатов тут нет, однако же до заиленного дна – около сажени, и лишь за сто саженей от берега начинается скат. Далее шло несколько отмелей.
Текущий план был прост: когда шлюпка пристанет к берегу, выйти в каком-то плаще, поманить англичан за собой знаками. Когда они отойдут от берега – с криком и выстрелами наброситься на них, обезоружить и стремительно отвести от побережья.
Ждали нервно. Грелись предусмотрительно захваченной из дому перцовкой да чистым спиртом из запасов доктора. Было свежо. И не то от свежести, не то от нервов выпитое не держалось. То и дело приходилось бегать за дальние дюны, ведь за ближними, у которых они ожидали, предстояло залечь.
Полицмейстер закурил свою обычную, вырезанную из груши ароматную трубку, два Петра по новомодной, перехваченной у турков, высадившихся под Севастополем, моде, свернули цигарки.
Шло время. Аркадий опасался: а что, если англичане разгадали хитрость, что если они не придут вовсе. Но, едва миновала полночь, Эльмпт указал на точку, вспенившую линию горизонта.
– Идут!
– Вот теперь все шутки в сторону, – распорядился Ники, хотя никто и не думал шутить.
Быстро допили спирт и самогонку. Сбегали последний раз за дюны.
В сумерках дневной бриз сменился на ночной и теперь дул с берега в море.
Оттого пароходофрегат шел на машине, но ветер уносил ее шум прочь, в море. Ни одного огонька на борту не горело, и когда железная громадина приблизилась к берегу где-то на версту, Аркадию на какое-то мгновение показалось, что то самое, страшное, таящееся в море уже тут. Но он смахнул наваждение: это всего лишь люди: чужие, странные, но все же люди. Всего лишь люди.
Надо сказать, что люди на фрегате тоже не мнили себя богами. К берегу корабль приближался самым малым ходом, и матросы на носу корабля то и дело промеряли глубину. Англичане остановились саженей за пятьсот от берега. На корабле отдали якорь, но паровую машину не остановили – то было по дымам, уходящему в небо.
Приазовский ветер трепал британский Union Jack.
На корабле зажегся свет, и зачастили вспышки.
– Зажгите фонарь, – распорядился Аркадий, сверившись с записной. – Они спрашивают, здесь ли я.
Городничий достал огниво, выбил искру на трут. Тот вспыхнул, с него огонь перепорхнул на фитиль лампы.
– Осторожней! Не осветите никого!
Прикрывая окошко фонаря полой плаща, Аркадий передал спешно зашифрованный ответ.
Переговоры были недолгими. Вскоре англичане спустили на воду шлюпку – в нее по штормтрапу сошли матросы. Раздалась тихая команда – весла легли на воду заскрипели в уключинах. Шлюпка темной птицей полетела к берегу.
Когда шлюпка вышла из тени корабля, стало возможно рассмотреть дюжину гребцов, двух морских пехотинцев на носу шлюпки, и еще одного рядом с английским офицером – на корме.
– Стало быть, шестнадцать! Ничего, справимся, – заключил Ники.
Как и было условлено, отряд залег за дюнами.
Офицер на носу тщательно всматривался в берег, но едва ли что-то видел. Берег тонул в темноте. Всяк каменный болван походил на человека… Внезапно Аркадий испытал чувство симпатии и уважения к своему противнику: верно, ему страшно в чужих водах, плавать в море, со всех сторон окруженном враждебными берегами. А сейчас ему предстоит и вовсе сойти на землю, где он – чужак, и всяк его волен убить…
Дно шлюпки коснулось дна, зашелестело по песку. Гребцы подняли весла. Офицер и стрелки спрыгнули в воду, держа винтовки высоко над головами. Делали то скорей по привычке, чем из надобности: волна не поднималась выше бедра, а до песчаного пляжа оставалось не более пяти саженей.
Вот сейчас наступало самое сложное: Аркадию следовало набросить заранее припасенный плащ и соломенную шляпу, выйти из-за дюны, поманить офицера…
Меж тем, англичане были уже на берегу. Они прохаживались, разминали ноги, пробуя землю на твердость…
Сейчас… Сейчас надо вставать…
И вдруг за спинами сидящих в секрете что-то взорвалось раз!.. Только подняли головы оглядеться – шарахнуло снова. Из-за дюны обдало песком, посыпались камни, ракушки. В руку впился горячий осколок, тут же зашипел в крови.
– Окружают! – закричал Эльмпт, и тут же выстрелил из своего ружья.
Два англичанина рухнули в воду.
– Alarm! – кричали матросы. – Ambush!
Ладимировский и два надзирателя вскочили на ноги, было, рванули туда, откуда раздались взрывы. Но…
– Тут нет никого!
Кто-то посредством взрывов предупредил англичан о готовящейся засаде. Но размышлять о том, кто это сделал было некогда.
Матросы разворачивали шлюпку, морские пехотинцы прикрывали их работу, отстреливаясь сперва из карабинов, после из револьверов.
Увидав, что на берегу началась перестрелка, на корабле сыграли боевую тревогу, выбирали якорь. Зло ругнулись пушки. Канониры гвоздили картечью поверх шлюпки, целя в головы каменных скифских идолищ. Ядрышки врезались в истуканов, разбивали камень, и осколки сыпались на отряд.
Вскрикнул, выронил пистолеты и упал на колени, зажимая рану, Ладимировский.
Спасало лишь то, что корабль стоял к засаде носом, и вначале мог выстрелить лишь из двух карронад, расположенных на баке. Но машины выводили стальную громадину из полусна, и вскоре поле боя должно было попасть в прицел многочисленных бортовых орудий.
– Уйдут! – кричал Ники. – В атаку!
Выхватив саблю, он бросился вперед. За ним поднялись оба Петра, кряхтя, поднялся полицмейстер с надзирателями. Все кричали – кричал и Аркадий.
– Холера! Курва мать! – орал Ладимировский.
– Не убейте их офицера! Он нужен живым! – кричал Николай.
Но мгновением позже, напоровшись на британскую пулю, осел. Аркадий подбежал к другу детства.
– Ты…
– Ерунда, хуже было! Вперед, я прикрою!
Он тут же принялся перезаряжать оружие.
Лодка уже сошла с песка, но на нее тут же насели ополченцы. Дрались уже в воде, врукопашную. Матросы запрыгивали в шлюпку, их тут же пытались стащить обратно в воду. Те, кто все же смогли подняться на борт, отбивались веслами, прикладами ружей, и в то же время пытались отгрести подальше от берега. И, надо сказать, в этом добивались успеха несравненно большего, нежели их противники. Англичане стояли выше, в качающейся, но сухой лодке. Напротив, ополченцы тут же вымокли до нитки, одежда и вода сковывали движения.
Веслом оглушили артиллерийского Петра, и чтоб тот не утонул, товарищи его тут же подхватили под руки, потащили на берег. Сам Аркадий получил удар по ребрам и по руке – после на левом боку трудно больно было спать неделю, да по предплечью расплылся грязно-лиловый синяк. Еще один британец целил в голову, но Аркадий успел уклониться, нырнув в воду.
Когда вынырнул, понял: шлюпка уходит. Лишь один, ранее сброшенный ополченцами англичанин догонял лодку вплавь, да ему наперерез плыл квартальный надзиратель. Вот англичанин схватился за руку, поданную со шлюпки, и тут же в него вцепился полицейский чин.
Аркадий успел испугаться, что вылазка может окончиться полным конфузом: англичан не захватили, а своего человека потеряли.
Лодка уже была уже недосягаема для Аркадия. Он огляделся в поисках помощи. Увидал отфыркивающего воду Петра-пехотинца. Также как и юноша, растеряно крутил головой городничий. На берегу прыгал доктор Эльмпт – плавать он не умел, моря боялся. Рядом с доктором, оперевшись на корягу спиной, сидел раненый Николай. Он подобрал отцовский штуцер, и теперь, вскинув его к щеке, целился. Долго, безумно долго ничего не происходило. Но Ники выбрал спусковой крючок, курок сорвался, ружье гаркнуло.
– Невероятно… – прошептал пехотный Петр.
Пуля попала в запястье плывущего матроса, он выпустил руку товарища.
Гребцы же, не зная об этом, продолжали налегать на весла, и когда узнали, что потеряли товарища, успели проплыть саженей двадцать. Но и после не остановились, а лишь замедлились на какие-то секунды, видимо раздумывая, поворачивать. Но с берега грянули новые выстрелы, выбили щепу из бортов шлюпки. Англичане могли ответить только руганью – карабины морских пехотинцев оставались незаряженными. Весла пенили воду, шлюпка стремительно уходила от берега.
Пойманный английский матрос уже не сопротивлялся, и позволил вывести себя на берег.
– Деру! Быстрей! – тут же скомандовал Николай. – Сейчас нам дадут жару!
Он заковылял от полосы прибоя, и ему на помощь поспешил прийти Аркадий. Подхватив пленного под руки, за ними спешили два Петра. Кто-то из надзирателей помогал Ладимировскому. Остальные также отступали. И едва успели укрыться за дюной, как действительно стало жарко. Пароходофрегат дал бортовой залп. Картечь косила камыши, идолы разлетались словно хрустальные.
Дюна была невысока, за ней можно было залечь, но не подняться, ползать, но не ходить. И Эльмпт с трудом и с неудобством бинтовал раненых, перебирался между ними.
– Невероятный выстрел! – перекрикивая канонаду, сообщил полицмейстер. – С такого расстояния, да в темноте попасть именно в руку!
Николай кивал, и пока Эльмпт занимался его ногой, методично заряжал каморы отцовского револьвера. То было по мнению Аркадия совсем нелишним. Имелось опасение, что собравшись с силами, англичане организую повторный десант.
За дюной взорвалось несколько артиллерийских гранат, в мгновение ока вырыв несколько крошечных озер. Уже с завтрашнего утра сюда, на берег сбегутся все окрестные мальчишки. Они перероют песок, собирая все, даже мельчайшие осколки. Но сейчас на берегу металась и ярилась слепая смерть. Ветер доносил до Гайтаново канонаду, и встревоженные обыватели просыпались, выходили на улицы, глядели в море и непонимающе пожимали плечами.
Но скоро на корабле раздалась команда задробить стрельбу. Корабль разворачивался кормой к берегу и уходил в море.
Отряд поднимал головы.
– Кажется, пронесло, – проговорил, заглянув за дюну, Петр-пехотинец.
Когда пароходофрегат удалился на безопасное расстояние, еще раз обошли берег, подобрали двух убитых матросов. Их тела, попав под картечный огонь, превратились в месиво и отяжелели от застрявшего в них металла. Но привыкшие к подобным видам офицеры погрузили их на подъехавшие ближе повозки.
В город вернулись уже, когда начал сереть горизонт. Их встречали разбуженные горожане. Утро рождалось зябкое и туманное, и на обочине дороги, а чаще на перекрестках вдруг проступали из марева фигуры горожан. Они смотрели на отряд и молчали, не зная – скорбеть или приветствовать процессию: кем ранены эти люди? Что за матрос едет в коляске, что за убитые лежат рядом с ним?…
На одно утро зал дома Рязаниных превратился в лазарет. Доктор срезал повязки, наложенные наспех в темноте, обрабатывал раны и снова их бинтовал – на сей раз основательно, по науке.
Для нужд медицины хозяйка достала сулею с самогонкой такой чистой, такой крепкой, что если ее выпить, сутки возле открытого огня лучше было не дышать. Доктор Эльмпт промывал огненной водой раны, и его пациенты от этой пытки орали благим матом. Нераненые же пили самогонку из горлышка и без закуски.
– А Никифоров, Никифоров-то каков? – смеялся полицмейстер. – Если вцепится – не отпустит! Ни на суше, ни на море не укрыться от нашей полиции!
Перевязка началась с англичанина. Доктор заметил, что тот безусловно останется с искалеченной рукой, а высоковероятно что кисть и вовсе придется отнять. Англичанин не понимал по-русски, и остался в неведенье.
После – из ноги Ладимировского была извлечена пуля, тут же промыта и подарена художнику. Затем доктор обследовал рану Николая, заключил, что та неопасна. Лишь заметил:
– У вас еще одна свежая рана…
– Бросьте, – улыбнулся Ники. – То старая открылась.
Последним врач сорвал бинты с руки Аркадия. Покопавшись в ране, извлек осколок стекла.
– Стекло? – удивился юноша.
– Крымская граната, – пояснил Петр.
– Это как?
– В Севастополе оружия не хватает, так солдаты додумались набивать пороху, к нему – бикфордов снур. Адское изобретение, но на войне – как на войне, все средства хороши.
– Быстро ли горит бикфордов шнур?
– Около дюйма в две секунды. Однако можно вместо снура обычную тряпку или бечеву использовать. Та будет тлеть довольно долго.
– Но ведь такую гранату не бросишь?
– Отчего же? На песок или на землю ее можно бросать без опаски.
* * *
Когда утро вступило в свои полные права, сапожника, невзирая на его протесты, выперли из тюрьмы, а на его место посадили искалеченного англичанина. На пойманного матроса сходились смотреть как на диковинное животное, обезьянку – многие в городе раньше никогда не видали иностранцев. Пока после тревожной ночи спал полицмейстер, полицейские чины за мелкую мзду, дозволяли взглянуть на пойманного чужеземца. Но посетители уходили разочарованными – за исключением униформы пленный в точности походил на какого-то прохожего с улицы.
