Текст книги "Голова бога (Приазовский репортаж) (СИ)"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)

Конкордия (с 10-го на 11-е)

На дороге телеги проторили две колеи, меж которыми расположилась лужа. В ней отражалось по-вечернему свинцовое небо, и казалось, словно между колеями пролегла бездна. Аркадий сидел на лавочке и глазел на лужу, коя по его мнению была дивом. Ведь жара стоит уже не первую неделю, дождь когда достойный был – и не припомнишь. А вот на тебе – лужа. И ведь у нее должно быть какое-то логическое объяснение. Может, кто-то вез в бочке воду и расплескал, может ручеек какой-то открылся.

Но вот беда – логического объяснения не хотелось. Душа желала именно чуда. Ибо весь день он думал о Конкордии, с нетерпением ожидая ночи. При этом настроение менялось, словно мартовский ветерок.

Не его это женщина, и не станет ею никогда, – думал он сначала. – Лучше выбросить ее головы, забыть дорогу к ее дому. Не ходить к ней сегодня, и вовсе не ходить!

Затем мысли менялись. Ведь он полагал, что сам не промах, что он рожден не для этой провинции, не для этой работы в ничтожной типографии.

Да, заслужить подобную женщину будет трудно, почти невозможно. Но он проявит себя. Завтра, может быть, он узнает что-то о Ситневе, и, может быть, даже завтра найдет английского лазутчика. Он пойдет, конечно, на встречу, разумеется, приняв необходимые меры предосторожности. Смелей надо быть, не сидеть же тараканом под лавкой всю жизнь. Угол Екатерининской и Греческой – не чистое поле, но и не толкотливое место вроде базара, где в суматохе могут и пырнуть.

Да и она рассказывала свою историю – разве Конкордия родилась графиней?.. А ему-то и графом становиться не зачем – достаточно завоевать женщину. Любовь зла, и, может быть, у него тоже есть шанс.

Наконец стемнело порядочно, и Аркадий направился в сад хозяйки, где заранее присмотрел несколько роз. У хозяйки роз было много, авось – не заметит. А если и заметит – что за беда, мало ли кто мог сорвать?

Короткая дорога дворами. Екатерининская пуста – лишь вдалеке слышно удаляющийся экипаж, да в конце улицы промелькнула почтовая карета, идущая на Бахмут. Ход в подворотню, дерево, крыша сарайчика. Стук в окно.

– Да заходите, Я давно вас жду.

Он спрыгнул с подоконника, тут же заключив женщину в объятия, впился в губы. Они были сладки от помады. В голове Аркадия вспыхнуло: женщина на ночь помадилась, румянилась, дабы стать красивей для него, понравиться ему…

Он попытался начать расстегивать пуговки на ее блузе, но был остановлен. Женщина отстранилась.

– Не торопись, Аркаша… В отношениях важно своенравие…

Аркадий задумался, пытаясь решить заданную шараду. Последнее слово наверняка было не к месту, оно заменяло иное, из тех же букв сложенное, но какое?..

– Если дать удовольствию случиться позже, если предвкушать его – разве не слаще оно становится, когда его все же достигнешь?..

Юноша предвкушал удовольствие с утра, хотелось целовать эти губы не отрываясь, держать ее тело в своих руках, ощущая ее изгибы, угадывать, что на ней надето под блузой. Но все же какие-то приличия требовалось соблюсти. Они сели пить чай, Аркадий пил скорей для вида, понимая, что в туалет ему отлучиться будет трудно.

Он любовался ей – никогда до этих дней он не был так счастлив. Он даже и предполагал, что подобное случается. Ему нравились девушки, и он, как мог, выражал свою симпатию. Но прежние предметы обожания за младостью лет не знали, что с этой симпатией делать. Иначе был с Конкордией. Каждое мгновение проведенное с ней было достойно, чтоб вставить его в рамочку и любоваться всю оставшуюся жизнь. И возникал вопрос – чем он заслужил такое счастье.

К тому же сама Конкордия подлила масла в огонь его чувств:

– Скажи, ты рад нашему знакомству?.. Хотя, что я говорю. Если бы я была тебе обузой, в тягость, ты бы, верно, сюда не пришел.

– Ах, брось! Может, в моей жизни, самое главное – это наша встреча.

Женщина смутилась:

– Да что ты такое мне говоришь…

– Позволь мне тебя рисовать?

«Сейчас откажет», – успел подумать Аркадий. Но женщина улыбнулась, мило поправила пядь волос над ушком, кивнула.

У Аркадия был с собой карандаш и крошечный блокнот, подходящий мало для рисования. Но в писчем наборе убитого штабс-ротмистра имелось полкипы неважной бумаги. Конкордию усадили за стол, осветив ее сбоку – свечами, спереди – лампой.

Сделал две быстрые линии, набросал контур. Художнику многое позволено. Он может рассматривать предмет своей работы, не стесняясь приличий. И, Конкордии, похоже, этот взгляд, исследующий каждую черточку ее облика, нравился.

– И все же удивительно, как ты похожи на Степана в молодости, – проговорила она. – Только у него были шатеновые глаза, а у тебя – рыжие…

Ревность невидимо уколола юношу – доколе он будет соревноваться с покойником?.. И еще, что за «своенравие» она упомянула. Что за загадка? «Нраво…» «Рвано»… Нет, не то…

– Знаешь, Аркаша… – продолжала она. – Женщина всегда выбирает одного и того же мужчину. Другим-то будет казаться, будто это совсем разные люди, разного чина, возраста. Меж ними может быть сотни верст. Но внутри это будет один и тот же человек.

Он закончил лицо, несколькими штришками поправил прическу, уточнил ее. Тоненькая шейка с милой ямочкой. Воздушность, туманность платья скрывает линии тела. В этом было что-то тонко-развратное, представлять, какая она под тканью…

– Вы хорошо рисуете. Кто ваш учитель?..

– Маменька немного учила. А так – больше сам. Да и сами посудите, разве в наших краях можно не стать художником, или хотя бы поэтом?

– У вас тут хорошие поэты?..

– Отнюдь. Многие могут срифмовать «Бомарше» разве что с «неглиже».

– К слову, как вы находите наше море?

– Признаться никак. Мы с ним еще не встречались.

– Как же так?…

– Я видела его в окно кареты несколько раз, пока мы ехали. Но более нам увидеться не удалось.

– Как так? Это не годиться! А поедемьте сейчас же на море!

– Сейчас? – вскинула бровь Конкордия. – Что там делать?

– Пренепременно сейчас. На море всегда полно дел! К примеру, станем кормить чаек!

– Но сейчас же ночь! Все приличные чайки давно спят!

– Тогда найдем неприличных. Или разбудим спящих! Или найдем, кого можно бы покормить! Например летучих мышей!

– Я женщина, Аркаша, мне положено бояться летучих мышей…

– А вы их боитесь?..

– Нет…

– Тогда поедем!

Аркадий показал в сторону окна, как на единственный путь к морю.

– Не знаю, уместно ли, – сконфузилась дама.

В мгновение Аркадий стал черней тучи. Увидав подобное явление на лице любовника, Конкордия мягко улыбнулась:

– Не обижайся, милый. Мне-то все равно. Я уеду из этого города, а вам тут жить. Дурные слухи о тебе пойдут.

В тот миг Аркадию было плевать на слухи. Он так и выразился.

– Нет-нет. Я должна думать и о твоей репутации. У меня нет желания ее погубить.

– Как можно погубить то, чего нет? – совершенно откровенно удивился Аркадий.

Он полагал, что самое главное в его жизни уже произошло. И это главное – эта чудесная женщина.

– Норма между нами…

Эта загадка была простой:

– Роман…

– Пусть роман… Я счастлива, что он возник между нами, вы нравитесь мне, и я рада… Что мы сблизились… Какая-то пустышка могла сломать вам жизнь… Но вы относитесь слишком серьезно, вам надо быть ровнее…

«Равновесие», – пронеслось в голове. Это было то слово, что она загадала вначале.

Он отложил почти готовый портрет, и тут же взял следующий лист бумаги. Контурно набросал лицо, и тут же принялся набрасывать фигуру Конкордии так, словно на ней сейчас ничего не было. Вид, при этом имел, верно, совершенно воровской, и женщина заметила эту перемену.

– Что ты там рисуешь?..

– Ничего особенного, – ответил Аркадий слишком поспешно.

– И все же покажите?..

Аркадий сделал вид, что не слышит, ускоряя движения карандашом: изгиб бедра, изящная ножка…

Конкордия встала, и Аркадий замешкался, пытаясь укрыть свое сокровище, зарделся, словно его застали за чем-то неприличным. Отчего – «словно», он действительно занимался предосудительным. Женщина взяла листок, с интересом вгляделась:

– Красиво.

И порвала его. Сердце Аркадия рухнуло вниз. А что, если она в наказание изорвет и приличный рисунок. Однако же женщина продолжила:

– Красиво, но недостаточно красиво, точно. Вы могли бы не выдумывать, а рисовать с натуры.

И принялась раздеваться.

Встреча (11-ое)

Ночь выдалась удушающе жаркой: люди спали нагишом, ворочаясь на влажных от пота простынях. Взошло солнце и добавило жары. Горожане расходились по делам не выспавшиеся, и, стало быть, раздраженные. Ко всему прочему, в небе не было ни облачка, не дул ветер – ни один листик на деревьях не шевелился. Повисли паруса на лодочках и кораблях, пришвартованных у Биржи.

Но в городе еще хорошо: можно в тени улечься, а в поле? Там лишь тень от птицы – единственное укрытие от солнца, лишь взмах ее крыльев – единственный ветер.

Проснувшись поутру Аркадий поморщился грядущим делам. Воистину – понедельник-канительник. К тому же этот день не освещала грядущая встреча с Конкордией – так они условились при расставании вчера.

Будто с зубной болью взглянул на отложенное письмо от неизвестного. Идти на встречу Аркадий решился еще вечером. Во-первых, будучи в неведенье он сам на себя навлекал опасность. Ведь в следующий раз неизвестный мог наведаться к нему домой не с запиской, а с ножом. А, во-вторых, что могло случиться дурного посреди дня на оживленной улице. Однако же беспечность в данном деле могла быть опасной, и наскоро поужинав, Аркадий отправился на базар, нешумный по случаю понедельника. Но на Бирже и волноломах рыбаки разгружали свой утренний улов, который тотчас носильщики доставляли на прилавки. Также в садах, не разбирая дней недели, созревали фрукты и овощи, куры – неслись, коровы давали молоко. Какая-то копейка нужна была кому-то не завтра, а непосредственно сейчас. Ответно копейка имелась у работающих на Бирже, и им хотелось попить кваса, чем-то набить желудок.

Город торговал, а, стало быть, жил, дышал.

Минуя базарные ряды, Аркадий приценился, но ничего так и не купил. От базара прошел по Бастионному спуску, где тоже торговали, но иным и по-иному. Здесь размещалась, барахолка, блошиный рынок.

Сюда редко заходил квартальный надзиратель, ибо маклачили тут по зову сердца, без малейшей выгоды для себя. И, следовательно, вероятность получения взятки стремилась к нулю. Продавались вещи слегка поломанные, одежду вышедшую даже из провинциальной моды. Попадались такие предметы, назначение которых не было известно даже продавцу. И это было прелестно! Что-то таинственное имелось в подобных базарчиках, причем именно летом. Аркадию они напоминали рынки Востока, где можно было купить лампу Аладдина или что-то наподобие.

Как водиться на блошиных рынках, свой товар владельцы раскладывали прямо на земле, сами садились либо на принесенную табуреточку, либо прямо на корточки.

Раньше, когда Бастион находился в запустении, по спуску никто не ездил, и торговцы занимали всю проезжую часть. Теперь они же были вынуждены жаться к обочинам.

Аркадий прошел вдоль ряда продавцов, приценился к вполне приличному макинтошу, но даже не стал торговаться, отложив покупку на будущее. Рядом на ящике из-под овощей сморщенный старик продавал тоненькие брошюрки на дрянной бумаге «Щитъ духовный» и мастику патентованную якобы с запахом кошки. По рассказам продавца, ей следовало намазать в хате стены, и мыши, почуяв кошку, побоятся высунуть из нор носы и вскорости перемрут от голода. Сомневающимся продавец клятвенно обещал, что если мастика не поможет – ее можно вернуть.

Походив немного, Аркадий нашел что надо: нож с лезвием в ладонь длиной, с латунной гардой и деревянной ручкой с деревянными же ножнами. На лезвии имелись оспины ржавчины, но сам нож был вполне прилично заточен.

От Бастиона пошел на Биржу, и, срезав дорогу через склады, вышел на Торговую. По ней тащились возы с зерном нынешнего урожая. От пшена густо пахло солнцем, молоком, пылью, и, казалось, словно степь вторглась в городишко.

Дойдя до выезда из города, Аркадий отправился в чумацкий табор. Там, на вытащенный из тайника, не слишком окровавленный червонец, он купил полпуда соли и получил положенную сдачу. При этом он дрожал от страха, но страх оказался напрасным. Огромный хохол, который атаманил в обозе, на деньги взглянул лишь мельком, и велел выдать соль.

Соль Аркадий снес домой и стал нервно прохаживаться по комнате – до встречи оставалось где-то с час. Подумалось – пойти осмотреться? Нет, это лишнее: место встречи и без того отлично известно. И известно не одному ему.

Аркадий задумчиво запустил руку в свои волосы. Пронеслась мысль: не мешало бы подстричься – по такой жаре заросшая голова просто плавилась. Кроме трат, это сулило и потерю времени, коего также не хватало. Еще подумалось: как бы здорово было, если бы имелась возможность шевелюру снять, словно шляпу, отдать куаферу пока та не нужна – например, на время сна. А после – забрать ее, как забирают из мастерской починенное платье или сапоги. А еще было бы здорово, если бы имелась некая машинка, заменяющая медленные ножницы…

Он покачал головой, вытряхивая из нее посторонние мысли.

* * *

…На Бастионе, отмечая полдень, громыхнула пушка. Палили, надо сказать холостым, ибо, во-первых, на каждый день ядер не напасешься, во-вторых холостой выстрел – самый громкий. Обычай этот ввели недавно, но он уже успел расколоть общество. Как водится, городские мальчишки были в совершеннейшем восторге и сбегались смотреть на каждый выстрел. Девочки и девушки мило пугались. Им, похоже, нравилось пугаться. Мастеровые к пальбе относились скорей с симпатией. Часы имелись мало у кого, да и не всегда удобно на них глядеть. А так, если бабахнуло, значит все, шабаш, обед. Не пропустишь.

Зато бабы, особенно живущие недалеко от Бастиона кляли почем зря. Говорили, что выстрел пугает кур, и те хуже несутся. А уж если умирал хоть цыпленок, то винил в его смерти пушку – не иначе от ее выстрела надрывалось сердце у твари. Мужики от жалоб своих суженных отмахивались. Что с них взять, одним словом бабы!

Когда ударила пушка, Аркадий стоял, где и было написано: на углу Греческой и Екатерининской, вглядываясь в лица немногочисленных прохожих. Он пытался угадать своего будущего информатора. Вот идет дамочка с изящными формами, но слегка печальным лицом. Может статься, Ситнев был ее тайной любовью, и о находке ей известно все… Она прошла мимо Аркадия. В самом деле, это не могла быть она. Записка была написана скорей мужским почерком, человеком хоть и малограмотным, но все не безграмотным.

Количество «і», употребленных не к месту наводило на мысль о малороссе. Однако же нет, лица, знающие и русский и украинский язык обычно не ошибались с»?». Существовало простое негласное правило: если при переводе слова на украинский в сомнительном месте возникало «і», то в русском писалась»?», в противном же случае – «е».

Вот, положим, письмо написал переходящий улицу подмастерье в рваном переднике. Возможно, Ситнев заказывал у него какой-то прибор, или просто точил лопату, да обронил какое-то словцо. Нет, тоже не он.

Внезапно Аркадий услышал, как кто-то подкрался сзади. Хотел обернуться, но поздно: под ребра ткнулось что-то холодное и железное. Мгновением позже он понял – пистолетный ствол.

– Что за на… – начал, было, Аркадий.

– А ты что думал, так просто тебе это с рук сойдет?.. Узнал, паршивец?

Аркадий действительно узнал.

– Ники, что ты…

– Молчать, – отрезал Николай. – Делай, что тебе сказано – и я тебя не убью. Шагай.

Они пошли по улице, так что прохожим казалось: вот идут два приятеля, которые обнялись, которых мужская дружба связывает более, нежели плотская любовь – мужчину и женщину.

В голове стучало: неужели Николай – английский шпион?… Невероятно! А ведь он, Аркадий, его спас. Но Ники приехал в город на день позже того гелеографирования… Ну и что? Он мог, положим, остановиться на станции вблизи города, вечером обменяться сообщениями, переночевать на почте, и лишь на следующий день приехать в Гайтаново.

Но пещера! Николай не мог быть в пещере – он же боится замкнутых помещений. Все же имеется сообщник? Тогда и с эскадрой мог связываться второй…

Меж тем Ники втолкнул Аркадия в какую-то подворотню, похожую на ту самую, из страшного сна со старухой. В подворотне было сыро и казалось: дыхнуло могильным холодом. Крошечная дверь. Полутемный закуток, коридорчик, снова дверь. Ее Николай толкнул ногой, впихнул Аркадия вперед.

И юноша оказался в зале небольшого, вполне приличного кабачка. В углу, за накрытым столом их уже ждали боевые товарищи Николая.

– Господа! – крикнул тот. – Смотрите, кого я к вам привел! Мой спаситель! Господа, троекратное «ура» Аркадию!

Господа были изрядно подшофе, поэтому «ура» грянули неровно, но с такой охотой, что задрожали все склянки в кабаке.

– Садись, Аркаша! Угощайся! Сегодня пьем только за тебя!

В горле пересохло, и от протянутой кружки пива Аркадий не отказался.

– А признайтесь, здорово я вас разыграл! Струхнули! По глазам вижу, что струхнули! Но нет тут ничего постыдного! И не обижайтесь, право-слово! – смеялся Ники.

– И все же, я бы попросил объясниться… Записка ваших рук дело? Как вы могли меня так разыграть?

– Да очень просто! Батюшка рассказал, что вы возомнил себя сыщиком от журналистики, и теперь ищете убийцу Ситнева. Откройтесь, вам досадно, что отец запретил вам печататься о смерти генерала, и вы желаете наверстать тут.

Аркадий растерянно кивнул.

– А я, ведь, господа, уже серьезно в душе прощался с вашим обществом, с военной карьерой. Полагал, что плачут по мне, рыдают просто таки арестантские роты. И самое обидное, за то, что я не совершал. Ну, выпьем!

Прилетела муха, уселась на кружку и принялась потирать лапки так, словно она замыслила какую-то вселенскую проказу. Аркадий согнал муху, сделал глоток, заел соленым сыром, поданным для закуски.

– А помните, как я звал генерала на дуэль? – горячился Петр-артиллерист. – Жаль, что он не согласился.

– Я еще помню, как вы меня вдвоем конвоировали! Отреклись от меня, прежде чем петухи пропели, – напомнил Ники.

– Да полноте, господа! Кто старое помянет… – примирительно ответил пехотный Петр, и повернувшись к Аркадию, добавил. – А Петя, надо сказать, недурно дуэлирует! Был случай: дуэль, стрелялись через платок. Это, надо сказать, верная смерть обоим! Так вы подумайте только: две пули столкнулись в воздухе!

– Это повезло моему противнику! – шумел другой Петр. – И генерал жаль что застрелился, а не позволил мне его шлепнуть. У меня он был бы одиннадцатым, совсем как у Толстого-американца.

– За своих убитых он страшную цену заплатил. Одиннадцать детей у него Господь прибрал.

От слов Аркадия бретер отмахнулся.

– Не пойму, отчего он надумал стреляться, а захотел схлопотать эту же пулю на дуэли.

– Потому, – пояснил Аркадий. – Что дуэль – это рулетка. Если бы вы не убили генерала, его бы вызвал на дуэль адъютант убитого. А за ним – еще кто-то. И чтоб каждый раз не страдать от страха, он решил отбояться единожды.

– Ну да, некуда было деваться генералу. Может, мы бы ничего и не доказали, однако карьере его определенно крест пришел, – заметил Петр-пехотный.

– Это вы хорошо сказали: «крест» да и «пришел»! Ха-ха! – смеялся его артиллерийский тезка.

– Бросьте! Вы поняли, господа, что я хотел сказать. Я вам такую историю расскажу: в госпитале мне один подпоручик рассказал. В прошлом году его ранило под Балаклавой. Лежит он, с жизнью прощается. И тут к нему в воронку пластун прячется. Увидал раненого офицера, перевязал его, как водится, потащил в тыл. Протащил версты полторы до разбитой батареи. А там за фашиной кончается полковник. Ну и солдатик прикинул: оба помрут без помощи, но двоих не вынести. А полковник – все же больше, чем какой-то подпоручик. Ну и дальше потащил полковника, а этого, выходит, бросил. И что ты думаешь…

Петр сделал паузу, отхлебнул пива, продолжил:

– Полковник-то в госпитале очухался, за него солдата наградили, де, вынес из боя командира. Оба за подпоручика промолчали. Солдат за ним не то ходил, но не нашел, не то вовсе не ходил. А подпоручика англичане под вечер нашли, вылечили. А когда подлечили немного – сбежал он. Подпоручик-то. Рассказал, как все было, солдату – зубы пересчитал, уж не знаю, что с ним после было. А полковник – не вынес позора, застрелился… Вот и Рязанин… Отказавшись от дуэли, он бы запятнал свою честь, стал бы нерукопожатым.

– Да нерукопожатым, а рукожопатым он был. Убить как следует – и то не смог.

Пока два Петра спорили меж собой, Аркадий склонился над Николаем.

– Скажи, Ники… Только честно…

Николай насторожился:

– Что тебе сказать?… Хотя спрашивай безусловно. С тобой буду честен до конца, как с отцом духовным.

– Скажи… Та дама, с которой ты был в ночь убийства – это не…

– Кто такая «не…»? – усмехнулся Ники. – Аркаша, я смотрю, вырос?… Ревность?…

– Я задал вопрос, – обиделся Аркадий. – Я хотел получить на него ответ. А вместо того слышу три вопроса…

– Ай, не бери в голову, брат! Как на духу говорю: я был там с Екатериной, дочерью того купца, у которого чайная лавка на Греческой! Если хочешь, я от нее отступлюсь, расскажу, как тебе с ней себя вести, на что она падка.

Аркадий покачал головой.

– А, ну, слава Богу! А я уж испугался, что у лучшего друга зазнобу перехватил. Ты говори, если что!

В дверь ввалились донцы, и стуча шалыгами нагаек стали требовать пива да закусить.

– Господа, прошу простить! – поклонился Ники. – Я знаю этого хорунжего. Мы стояли в Крыму рядом. Я отойду на минутку поздороваться.

Он действительно отошел. Но минуткой дело не ограничилось. Казак Ники узнал, принял сердечно, обнял и даже запечатлел на щеке офицера пряно-чесночный поцелуй. Отпускать не желал категорически. И уже Ники звал к казакам своих собутыльников. Петр-пехотный заказав еще пива, вышел освободить для него место.

Петр-артиллерист посмотрел по сторонам.

– Хорошо, что встретил вас, – офицер доверительно взял Аркадия за локоток. – Если бы не проказа Ники, я бы все равно нашел вас. У меня просьба будет.

– Какая же?

Из кармана вицмундира офицер достал сложенный вчетверо листок.

– Взгляните, это письмо к моей возлюбленной.

«…Разъ чудестная моя, – писал Петр. – Скучалъ бѣзумно объ тебя, моя прекрасно окая.»

– Скажите, ведь это хорошее письмо?

Аркадий невольно поморщился. Похоже, письмо, обнаруженное ночью писал именно этот смельчак, бретер… «А ведь кого он убивал на дуэлях, – пронеслось в голове. – Были наверняка умней его».

– Что это вы наяпонислись? Не нравится, что я написал?.. – офицер выглядел откровенно обиженным.

Верно, еще немного и офицер бы потребовал сатисфакции, дуэли, а это верная смерть…

– Нет-нет, письмо замечательное. Видно сразу, что вы ее любите, и будете замечательным мужем.

– Вы находите?.. – оживился Петр. – Я тоже так думаю. Я даже сестре ее понравился! Так она и сказала: «Так тебе и надо».

– Но некоторые ошибки надо бы исправить, – из кармана Аркадий достал карандаш и принялся за дело.

Глядя на то, как исправляются ошибки, Петр заметил:

– Николай прав, вам в самом деле следует записаться в наш полк! За нами вы будете как за каменной стеной.

В самом деле: с этими молодцами он был бы… Нет, не за каменной стеной, а в гуще событий. Он бы писал такие reportage – лишь следовало выбрать звучный псевдоним. Предположение было заманчивым.