Текст книги " Легенды авиаторов. Игровые сказки-2."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

успехе. На «Арадо» были уверены, что скоро их самолет будет запущен в серию. Однако

руководство Люфтваффе продолжало тормозить проект.

– У них ведь имелись основания? – прищурился Франсуа.

– Военные, как правило, консервативны, а немцы – консервативны вдвойне, – заметил

Вася. – Суждение, конечно, отдает обобщением...

– Скажите прямо – это и есть обобщение! – засмеялся Франсуа.

– Ладно, – Вася махнул рукой. – Смысл тот, что в Деберице находился знаменитый

гешвадер «Рихтгофен» – место, кстати, тоже знаменитое, и сам покойный Манфред фон

Рихтгофен там проходил обучение, если мне не изменяет память. И вот там летали на

старых Ar.65. А машина эта была послушная, как пожилая лошадь, и прощала пилотам

многие ошибки. Когда летчики пересели на He.51 – а это самолет, что называется,

«энергичный», быстрый и тяжелый, – начались аварии. Поэтому убедить Люфтваффе в

том, что «Арадо» создает по-настоящему полезный самолет, было нелегко.

– Это какая-то особенность германского духа? – уточнил Франсуа. – Послушный

самолет – плохо, трудный самолет – хорошо?

Вася засмеялся:

– Да уж, нечего расслабляться! Хотя сами летчики предпочитали «Арадо». В конце

концов, Удет – в то время инспектор истребительной и пикирующей авиации, —

замучился выслушивать мнения сторон. Ему до смерти надоела вся эта канитель, которую

Люфтваффе развели по поводу Ar.68. Поэтому он вознамерился решить проблему в

рыцарском поединке один на один, что, заметим, достойно тевтона.

– И вот мы приближаемся к тому моменту в истории, когда стало очевидно

превосходство «Арадо» над «Хейнкелем», – с торжеством произнес Франсуа Ларош. —

Удет доказал...

– Удет доказал, что он – один из лучших летчиков своего времени, – оборвал Вася. —

Лично я считаю, что поединок был нечестным.

– Ну как это «нечестным»? – возмутился Франсуа. – На «Хейнкеле» тоже был

опытный пилот... Только я не помню его имени. И самолет He.51 тоже был хороший.

– Удет победил без всяких усилий, – задумчиво молвил Вася. – Обставил противника

на вертикали и на вираже. Может, слегка отстал в скорости. Но в те времена скорость не

считалась главным критерием. Главное – маневренность.

– Ага, вот вы и признали, что «Арадо» – лучше, – с торжеством заключил Ларош. —

Потому что маневренность и управляемость у Ar.68 были куда выше.

– Полагаете, Удет здесь ни при чем? – нахмурился Вася.

– Даже Удет не смог бы сделать из плохой машины хорошую, – уверенно кивнул

Франсуа. – А тут еще, можно сказать, «вовремя» подоспел крах He.51 в Испании —

советские И-15 вроде как превосходили «Хейнкели».

– Иные господа отрицают сей факт, – вставил Вася.

– Оставим сие на совести сих господ, – сказал Франсуа. – И вернемся к моему

возлюбленному Ar.68 – последнему биплану, который был принят на вооружение

Люфтваффе. Вы не чувствуете в этом какой-то удивительной нотки... я бы сказал —

особого привкуса? Последний...

– Вас именно это утешает, когда летчик хуже вас сбивает вас лишь потому, что летает на

более современной машине? – прямо спросил Вася.

Ларош пожал плечами:

– В сущности, я романтик... А Ar.68 так изящен... Верхнее крыло – деревянное, с

фанерной и тканевой обшивкой, нижнее – полностью с фанерной. На верхнем крыле

элероны, на нижнем закрылки. Передняя часть фюзеляжа обшита легким сплавом, задняя

– тканью. Самолет современный и в то же время старинный. Два пулемета... – Он

мечтательно закатил глаза.

– Кстати, Франсуа, вынужден признаться в том, что я запутался: какой, в конце концов,

мотор был поставлен на Ar.68? – спросил вдруг Вася.

– В конце концов, это стал Jumo, – отозвался Ларош. – По крайней мере, с осени

тридцать шестого. Двухлопастной деревянный винт фиксированного шага.

Вася едва заметно поморщился.

Не обращая на это внимания, Франсуа Ларош продолжал:

– Топливо – в одном двухсотлитровом баке за противопожарной перегородкой. По-

моему, разумно.

– Для тридцать шестого года, – проворчал Вася.

– Между прочим, вы же помните, что Ar.68 был самым массовым германским самолетом

– до весны тридцать восьмого, когда на вооружение Люфтваффе был принят Bf.109, —

откликнулся Франсуа. – А это что-нибудь да значит.

– Это значит, что семь или сколько там гешвадеров летали на бипланах, – сказал

младший лейтенант Вася.

– Часть этих самолетов направили в Испанию, – напомнил Франсуа. – Ночные

истребители в Ла-Сенне. Кстати, в роли ночного истребителя «Арадо» летал и после

начала Второй мировой – вдоль германо-французской границы. Так продолжалось всю

зиму тридцать девятого – сорокового. И потом еще этот самолет можно было встретить в

летной школе.

– Когда я вижу биплан, – проговорил Вася, – мне хочется сказать ему «спасибо» и

проследовать далее, к какому-нибудь более современному самолету.

– А вот мне интересны бипланы, – упрямо сказал Франсуа. – Они красивые и

стильные. В конце концов, я – «парень с этажерки», как вы меня называете.

© А. Мартьянов. 14.02. 2013.

69. Фурия в небесах

В офицерском клубе играла музыка.

Небольшой джаз исполнял мелодии из репертуара тридцатых – Амброз, Генри Холл,

Джек Хилтон.

Вася и Ларош не без удивления наблюдали за тем, как на танцполе капитан Хирата ловко

вертит в танце начальницу финотдела Зинаиду Афанасьевну.

Зиночка очевидно наслаждалась. Японец сохранял неподвижное, непроницаемое лицо,

только взгляд его чуть теплел, когда Зиночка одаряла его сияющей улыбкой.

Наконец фокстрот закончился. Хирата проводил Зинаиду Афанасьевну за столик и

вернулся на свое место – к Васе и Ларошу.

– Вы, однако, полны сюрпризов, капитан, – обратился к нему Вася. – Когда это вы

научились так хорошо танцевать?

Хирата ответил, бесстрастный, как индеец:

– Адмирал Ямамото всегда утверждал, что мы недостаточно хорошо изучили нашего

противника – американцев. «Вам, – говорил он, – предстоит сражаться с мужчинами,

которые, желая завладеть женщиной, поначалу ухаживают за ней, стараются ей

понравиться, дарят цветы, приглашают танцевать».

– А что, в Японии так не делают? – удивился Вася. – Мне казалось, это

международный обычай: понравилась девушка – постарайся, чтобы и ты пришелся ей по

сердцу.

– У нас другая концепция, – уклончиво ответил Хирата. – Во всяком случае, так было

при жизни Ямамото. В общем, он предполагал, что усваивая европейские и американские

обычаи мы фактически изучаем потенциального противника.

– Какие вы коварные, – вздохнул Ларош и налил еще коньяка. – Будете пить?

– Разумеется, – с достоинством подтвердил Хирата и придвинул Ларошу свой

опустевший стакан.

– А вот скажите, капитан, – снова заговорил товарищ младший лейтенант, – вашему

сердцу должны ведь быть близки палубные истребители?

– Несомненно, – подтвердил капитан Хирата.

– А реактивные? – коварно продолжал расспросы Вася.

– В каком смысле? – насторожился Хирата.

– В рамках изучения американских традиций, – Вася прищурился. – Я к тому, что

фокстрот – это половина дела, так сказать. Мы тут обсуждали, насколько реактивный

палубный истребитель вообще имеет смысл.

– Вы говорили о конкретной машине? – вежливо уточнил Хирата.

– Товарищ младший лейтенант старается сделать беседу по возможности легкой, —

вступил Ларош. – Но, в силу своей брутальности, все только усложнил. Пока вы с

Зинаидой Афанасьевной показывали хореографические чудеса, мы обсуждали плюсы и

минусы реактивного палубного истребителя FJ-1 – Fury.

– Кстати, очень в японском стиле названо – «Фурия», – прибавил Вася.

Капитан Хирата чуть приподнял брови в знак удивления.

Вася пояснил:

– У вас же любят пафосные, угрожающие названия – «Буря», «Тайфун»...

– Все эти названия так или иначе связаны с воздухом, – ответил Хирата. – А что такое

– «фурия»?

– Это такая богиня мщения в какой-то там древней мифологии, – сказал Вася. – По-

моему. Обычно так называют разъяренных женщин.

– О, – вежливо удивился Хирата.

Франсуа Ларош засмеялся:

– Лично я считаю, что американцы построили эту машину исключительно из зависти.

– Да при чем тут зависть? – возмутился Вася. – Шла война. Немцы сделали реактивные

самолеты, которые определенно превосходили поршневые самолеты союзников. Но

Германия быстро двигалась к своему закономерному краху, поэтому наделать нужное

количество «Мессеров» немцы уже не могли. И отправили на подводной лодке

документацию своему союзнику – Японии.

– Да, – подтвердил Хирата. – В декабре сорок четвертого, по получении чертежей, в

Японии начали работу над собственными реактивными боевыми самолетами. К осени

сорок пятого «Накадзима» собиралась, например, построить целых девяносто четыре

истребителя...

– И вот тут вступает в действие англо-американская разведка! – провозгласил Вася с

таким загадочным видом, словно стал на время инкарнацией Джеймса Бонда. —

Командование американской палубной авиации узнало о планах японцев. И тут же

потребовало такую же машинку для себя.

– Не увлекайся, Василий, и поменьше драматизма! – попросил Франсуа Ларош. После

очередной порции коньяка они незаметно и очень естественно перешли на «ты». – Ну,

да, американцы занялись этой проблемой вплотную. Тут главное было – как

эксплуатировать новую технику на палубах авианосцев.

– Это был принципиально новый виток эволюции! – высказался Вася.

Капитан Хирата старательно не выдавал своего удивления. Но его глаза все-таки

предательски блеснули. Франсуа Ларош понял, что японец сдерживал смех.

Вася взмахнул рукой:

– Представьте себе только! Новые самолеты! Чинить их надо? Надо. Стало быть, на

корабле нужно держать запас турбореативных двигателей. Требуются в больших

количествах механики. Техника новая – осмотры следует проводить чаще. Расход

топлива высокий. Значит, придется брать с собой много топлива. Следовательно,

авианосец сможет находиться в автономном плавании гораздо меньше времени.

– Американцы, насколько я помню, пытались решать проблему постепенно, – заметил

Франсуа. – Держали смешанные авиагруппы – поршневые самолеты наряду с

реактивными.

– Ага, рубить собаке хвост по частям из соображений гуманизма, – вставил Вася.

– Ты пугаешь капитана Хирату своими неуместными замечаниями, – прошипел

Франсуа.

– Капитана Хирату не запугать! – вскричал Вася. – Или я ничего не понимаю в

японских офицерах!

– Товарищ младший лейтенант прав, – подтвердил Хирата. – Меня трудно запугать

собакой, у которой обрубили хвост. Тем более, что насчет реактивных самолетов

рассуждение верное: проблемы появились, и они были принципиально нового характера.

Вот, например: реактивные самолеты разгонялись медленнее, чем поршневые.

Соответственно, увеличивался риск при выполнении взлета и посадки.

– Если я не ошибаюсь, – заговорил Франсуа Ларош, – американцы решили

использовать на этапе взлета катапульту. Но при посадке вся ответственность ложилась на

сигнальщиков и группу руководства полетами. Именно им предстояло быстро и точно

оценить ситуацию. Если что – отправить летчика на второй круг.

Вася кивнул:

– Ага. И вот представим себе: летчик заходит на посадку, не снижая тяги двигателя. А

механик привык к поршневому самолету. В частности, что со стороны хвостовой части

машины ему ничто не угрожает. А теперь механик может быть запросто травмирован

реактивной струей. Или вообще выброшен за борт.

– С этой опасностью последовательно боролись, – заметил капитан Хирата. —

Пытались отклонять струю вверх. Обычно – за счет специальных дефлекторов на сопле

или подъема хвостовой части самолета при частичном складывании носовой стойки

шасси. Но вообще высокая скорость полета заключала в себе много проблем. Например,

система аварийного покидания самолета. Большие воздухозаборники привели к тому, что

в случае вынужденной посадки на воду самолет превращался в топор – то есть шел ко

дну, причем с такой скоростью, что летчик не успевал даже ремень отстегнуть.

Американцы – не японцы, они куда более трепетно относятся к человеческой жизни.

Если воин погибает – его следует спасать. Отсюда – потребовалось больше самолетов

поисково-спасательной службы.

– Я же говорю – полная революция! – подытожил Вася.

– Ты говорил – полная эволюция, – напомнил Франсуа Ларош.

К разговаривающим подсела Зиночка.

– Вы тут такие веселые, оживленные! – сказала она. – О чем спор?

– О самолетах, Зинаида Афанасьевна, – ответил Вася. – Коньяк будете?

– Буду. Вы всегда говорите о самолетах?

– Первым делом самолеты, – ответил Вася. – Это не обсуждается. Но вы, Зинаида

Афанасьевна, конечно же, еще первее самолетов. И это тоже не обсуждается.

Зиночка засмеялась и шутя погрозила ему пальцем.

– Американцы готовили вторжение в Японию в мае сорок шестого, – задумчиво

произнес Хирата. – Руководство американского флота предложило поработать над

палубным

истребителем

с

турбореактивным

двигателем

сразу

трем

самолетостроительным фирмам. Устроило якобы конкурс между ними. Хотя на самом

деле приняло на вооружение все три модели. Но конструкторы этого не знали. «Норт

Америкэн» хотели быстренько переделать свой поршневой «Мустанг» P-51D под

реактивный истребитель. И живо столкнулись с тем, что нельзя просто так взять и

заменить двигатель. У турбореактивного двигателя оказался великоват диаметр... В

общем, они полностью перепроектировали фюзеляж, получилась летающая бочка. Поток

горячих газов портил палубу, поэтому для самолета взяли трехопорную систему шасси с

носовым колесом. Переделали крыло. Шасси, кстати, вынесли на крыло, пулеметы

засунули в носовую часть фюзеляжа.

– Вообще-то довольно функционально, – сказал Ларош. – Когда они там начали на нем

летать? С макета начали?

– Это был деревянный полноразмерный макет, который построили на калифорнийском

заводе фирмы «Норт Америкэн», – отозвался младший лейтенант. – Самолетик

показали макетной комиссии в мае сорок пятого, и ВМС заказали три опытных образца и

сто серийных машин. Тогда и появилось название «Фурия», – Вася повернулся к Зинаиде

Афнасьевне: – Вы не скучаете?

– Ах, нет, – ответила Зиночка. Она подперла подбородок кулачком и положила в рот

мармеладку. – Очень увлекательно, правда.

– И вот, 11 сентября 1946 года, – голосом сказителя продолжал Вася, – летчик-

испытатель фирмы «Норт Америкэн» Уоллес Лиен поднял самолет в воздух.

Знаменательная дата в судьбе каждого самолета. В общем и целом, после испытаний,

самолет... Зинаида Афанасьевна, вы уверены, что вам интересно?

– Да вы рассказывайте, а я потом скажу, интересно было или не очень, – ответила она и

взяла вторую мармеладку.

– FJ-1 Fury отличалась одной странной особенностью, – вмешался Франсуа. – Этот

самолет довольно часто бился. 20 ноября 1947 года самолет не вышел из пикирования, и

пилот погиб. 25 июня 1948 года самолет загорелся в воздухе, пилот погиб. Еще через год у

самолета на пробеге сложились шасси. С сорок седьмого по пятьдесят второй погибло

четыре летчика, было потеряно семнадцать самолетов. И при этом претензий к

истребителю у самих пилотов не возникало.

– Потому что у них возникла любовь к этой машине? – осведомилась Зиночка.

– Просто пилоты понимали, что летают на принципиально новой технике, которую еще

толком не освоили, – объяснил капитан Хирата. – Это логично. Преимущественно все

аварии объяснялись слабой подготовленностью летного состава к полетам на реактивных

машинах.

– А кто был вооружен этими «Фэри»? – спросила Зиночка.

– Первой их получила эскадрилья, стоявшая на базе в Сан-Диего, Калифорния, —

ответил Вася.

– А с кем они воевали? – удивилась Зиночка.

– Сами с собой, – вырвалось у Васи. – Осваивали технику. По преимуществу. В сорок

девятом Fury вывели в авиацию резерва ВМС. Их использовали как тренировочные

самолеты в учебных эскадрильях. Кстати, на них же тренировали технический состав. А

вообще их построили довольно мало – всего тридцать три экземпляра. Война-то

закончилась.

– Ну что я вам скажу, друзья мои, – заключила Зиночка, – это было очень интересно. А

теперь я хочу танцевать. Капитан Хирата, какие у вас планы на ближайшие десять минут?

© А. Мартьянов. 14.02. 2013.

70. «Сопвич». Просто «Сопвич»

Заметив фройляйн Брунгильду, товарищ младший лейтенант Вася приветливо помахал ей

рукой и чуть нахмурился, когда рядом с боевой подругой заметил Франсуа Лароша.

Ларош, как и фройляйн Шнапс, определенно питали склонность к «этажеркам» времен

Первой мировой. Не то чтобы Вася не ценил эти смешные самолетики... Но, скажем так,

бурного энтузиазма своих товарищей по сему поводу не разделял.

– Бонжур, камрад! – приветствовал его Ларош. – Как всегда, на нашем сервере летная

погода. Что не может не радовать.

– Бонжур! – ответил товарищ младший лейтенант и повернулся к фройляйн Шнапс: —

А также гутен таг.

Брунгильда кивнула в ответ и продолжила уже начатый разговор:

– ...И для России эта английская машина имела особенное значение, поскольку

«Сопвичей» к концу Первой мировой Россия имела изрядное количество. Не говоря уже о

тех «Сопвичах», которые производила сама.

– Вы имеете в виду аэропланы заводов Лебедева? – вступил Вася. – Лебедев,

насколько я помню, просто копировал чужие образцы. Даже не стараясь что-то изменить.

«Лебедь-VII» – «Сопвич», «Лебедь-XII» – «Альбатрос».

– Копирование имело смысл, – возразила Брунгильда. – Времени на эксперименты нет,

а образцы, хорошо себя зарекомендовавшие, – под рукой. Лебедев же не приписывал

себе авторство.

– Ага, просто называл чужие самолеты своим именем, – съязвил Вася.

– Чем вас так раздражает Владимир Лебедев? – осведомился Франсуа. – Насколько я

помню, он получил орден Почетного Легиона за заслуги перед Францией.

– Помилуйте, мсье Ларош, как меня может не устраивать господин Лебедев! – Вася

развел руками. – Просто он бросил свою авиацию, чтобы заняться политикой всех этих

странных маленьких правительств – Деникина, каких-то казаков. Все это выглядит

несколько смехотворно. Ну а потом, конечно же, пришлось быстро уезжать из Советской

России.

– Давайте вернемся к самолету, – ревниво перебила Брунгильда.

– О каком вы, собственно, самолете говорили? – поинтересовался Вася.

– О том, который в России назывался просто «Сопвич», – ответила фройляйн Шнапс. —

Его настоящее наименование – «Сопвич полуторастоечник» – «уан халф страттер».

Английский в устах фройляйн Шнапс звучал просто ужасно. К счастью Уилберфорс

Гастингс отсутствовал, и ухо англичанина от этих звуков не пострадало.

– Ну, и что в нем такого? – нетерпеливо осведомился Вася.

– Какой вы, товарищ младший лейтенант, непоэтичный! – возмутилась Брунгильда. —

Это же самолет! Истребитель! Многоцелевой! Массовый!

– А какое отношение он имеет к «Таблоиду»? – продолжал Вася.

– Британский авиаконструктор Томас Сопвич, – заговорил Франсуа Ларош, – построил

«Таблоид» перед самой войной, в тринадцатом году. Это был спортивный бипланчик,

очень симпатичный. Двухместный. Брал призы в воздушных гонках. Когда началась

война, его попытались приспособить для целей разведки. Но аппарат был все-таки

спортивным. То есть для массовой эксплуатации годился плохо, например, был сложноват

в пилотировании. Зато очень быстрым. С другой стороны, посадочная скорость у него

была слишком высокая, полевые аэродромы ему тесны. Пилот и пассажир располагались

на сиденье рядом. Опять же, для спорта или обучения это удобно, а вот военный

наблюдатель получал очень ограниченный обзор.

– То есть, пришлось самолет переделывать, – сказал Вася.

– Ну так война же!.. – Франсуа развел руками. – Тут есть одна забавная тонкость. В

первые полтора года войны определились требования к фронтовому самолету. Нужен был

разведчик, корректировщик артиллерийского огня и по совместительству легкий

бомбардировщик. Что самое главное для разведчика? Хороший обзор! Поэтому летчик-

наблюдатель сидел спереди, а пилот – сзади.

– Гм, – молвил Вася. – Это же опасно.

– Именно, – кивнула Брунгильда. – Летом пятнадцатого года в небе появились

самолеты-истребители, и разведчики начали погибать. Пулеметная турель в передней

кабине имела узкие углы обстрела, а летчик был занят пилотированием и стрелять ему

было некогда. И пришлось поменять пилота и наблюдателя местами – ради

безопасности.

– Ну да, – протянул Вася. – А при чем тут ваш «полуторастоечник»?

– Да при том, что «Сопвич», спроектированный осенью пятнадцатого года Томасом

Сопвичем, стал первым аэропланом антигерманской коалиции, где применялась такая

схема, – объяснила фройляйн Шнапс.

– Новаторский самолет, значит, – многозначительно протянул Вася. – А внешне так и

не скажешь. Типичный деревянный биплан, обшитый полотном.

– Там были алюминиевые листы на передней части фюзеляжа, – поправил Франсуа. —

И съемный капот мотора тоже алюминиевый. А так да, цельнодеревянный. И ничего,

между прочим, летал.

– Да я же не спорю! – Вася махнул рукой. – Факты – упрямая вещь. Летал, конечно.

Франсуа вдруг засмеялся:

– А связь между летнабом и пилотом устанавливалась очень забавная. Дело в том, что их

кабины были разнесены по фюзеляжу на полтора метра и разделены топливным баком.

Это уменьшало влияние расхода горючего на центровку самолета. Зато разговаривать

между собой члены экипажа уже не могли, поэтому они привязывались веревочкой и

передавали сигналы, дергая рукой. Вроде как: один раз – снижаться, два раза – набирать

высоту – и так далее.

– Ужас, – сказал Вася искренне. – Иногда реагировать нужно мгновенно, а тут сидишь

и подсчитываешь: сколько раз летнаб дернул тебя за веревочку.

– Переговорных устройств же не было, – пожал плечами Франсуа. – Ну а теперь —

характерная особенность нашего биплана, из-за которой он и получил свое название. У

него была весьма своеобразная схема бипланной коробки: верхнее крыло крепилось к

фюзеляжу с помощью центрального кабана и четырех дополнительных диагональных

подкосов – «полустоек». Они соединяли верхние лонжероны фюзеляжа с лонжеронами

крыла. Конструкция, если смотреть спереди, напоминала букву W.

– Ясно, – сказал Вася.

– Да, и еще одно, – прибавила Брунгильда. – «Сопвич» был первым среди союзников,

кто получил синхронный пулемет. Понятно, что первым стал истребитель Фоккера...

Франсуа и Вася переглянулись. Антон Фоккер был любимым героем Брунгильды Шнапс,

она могла рассуждать о его гениальности бесконечно. Следовало скорее увести ее от этой

темы.

– И когда этот с головы до ног новаторский «Сопвич» полетел? – быстро спросил Вася.

– 16 декабря 1915 года, – ответила Брунгильда. – Знаю, звучит неправдоподобно:

погода в Англии в такое время года просто ужасна. Это у нас всегда летная погода. А

там... И все же в конце января шестнадцатого года испытания завершились. Конструкция

самолета была признана превосходной, никаких изменений вносить не пришлось, и

Адмиралтейство тут же купило аэроплан у фирмы «Сопвич».

– «Сопвичей» в британской армии было много, – подхватил Франсуа. – Применялись

они как истребители сопровождения. Например, в начале лета шестнадцатого года

«Сопвичи» сопровождали бомбардировщики во Фландрии... Имелись «Сопвичи» —

одноместные бомбардировщики: вместо задней кабины, где обычно сидел летнаб,

появился бомбовый отсек. Но такие машины не летали сами по себе, их всегда

прикрывали истребители. Потому что защищаться сами они, в сущности, не могли.

– Логично, – сказал Вася.

– Кстати, добрую память оставили «Сопвичи» и у французов, – продолжал Франсуа. —

У нас не хватало истребителей сопровождения, и англичане на «Сопвичах» участвовали в

наших рейдах. Ну вот самый яркий пример: 12 октября 1916 года, дневной бомбовый

налет наших бомбардировщиков «Фарман» и «Бреге» на оружейные заводы фирмы

«Маузер» в Оберндорфе. Героический эпизод. Двадцать «Сопвичей» летели вместе с

французскими бомбардировщиками. Эскадра проделала двести тридцать километров над

вражеской территорией. Зенитный огонь, атаки перехватчиков... При виде тучи

вражеских самолетов немцы в панике подняли все, что имело крылья и могло держаться в

воздухе, даже свои бомбардировщики. Погибли шесть французских самолета и три

английских. Но завод разбомбили.

– Отрадно слышать, – подытожил Вася. – Однако, как мы все знаем, аэропланы

устаревали буквально на глазах. То, что выглядело новаторским в начале шестнадцатого,

через год уже не выдерживало конкуренции.

– Вообще-то «Сопвичи» воевали в передовых частях британской авиации на Западном

фронте до конца лета семнадцатого, – заметила Брунгильда. – Более того, осенью

шестнадцатого года французский главнокомандующий маршал Нивель попросил у

Адмиралтейства лицензию на производство «Сопвичей». Англичане передали союзникам

более семидесяти аэропланов и чертежи. Французы взялись за дело с размахом, – она

подтолкнула локтем Лароша, – и за семнадцатый год построили четыре с половиной

тысячи «полуторастоечников».

– А в Англии их сколько было? – спросил Вася.

– Думаю, приблизительно тысяча, – отозвалась Брунгильда. – Я хочу сказать, в Европе

было много, много самолетов «Сопвич». Слишком много. Вы, товарищ младший

лейтенант, совершенно верно отметили: самолет быстро устарел. Много устаревших

самолетов. Куда их девать?

Вася помрачнел:

– Я понял, на что вы намекаете.

– Во Франции эта ситуация получила название «сопвичевый кризис», – сообщил

Франсуа. – Аэропланы срочно раскидали по летным школам, передали американцам,

бельгийцам, грекам, даже японцам, но больше всего их поглотила Россия.

– Гм, – произнес Вася. – Теперь припоминаю. Договор о поставке в Россию

«полуторастоечников», которые у нас именовались просто «Сопвич», без всяких

прибавлений, был подписан летом шестнадцатого года. В Москве организовали

специальную авиашколу для обучения наших пилотов и механиков работе с этой

«аглицкой» техникой. В ноябре прибыли английские авиаторы во главе с майором

Валентайном, человек десять: пилоты, летнабы, специалисты по двигателям,

вооружению...

– Будем еще учитывать, – заметил Франсуа, – что поставки самолетов были довольно

опасным делом. Германские подводные лодки топили корабли. Например, партия

«Сопвичей» пошла ко дну вместе с пароходом «Буревестник» – напрасно в Мурманске

ждали его прибытия... А потом в России началась революция. В результате гора

вооружения – в том числе и самолетов – застряли в портах: Мурманске и Архангельске.

– Авиашкола в Москве рассыпалась, – кивнул Вася. – Летчики так и не дождались

своих английских машин. Англичане-инструкторы убедились в том, что их присутствие

абсолютно бесполезно, и также отбыли на фронт. Кстати, майор Валентайн за боевые

заслуги получил Георгия 4-й степени из рук самого генерала Корнилова.

– Так они в России воевали? – спросила Брунгильда.

– А вы не знали? – прищурился Вася.

– Я знаю многое, но не все, – с достоинством парировала фройляйн Шнапс. —

Российские события слишком сложны и многогранны. Иногда не успеваешь отследить их

до конца.

– Ну, это было давно, – утешил ее Вася. – Революция разрасталась, и англичане в

конце концов довольно поспешно покинули удивительную страну. Один только майор

Валентайн остался. Но не по доброй воле: беднягу хватил инфаркт, а было ему всего

тридцать четыре.

– Сколько, в конце концов, «Сопвичей» оказалось в России? – спросил Франсуа. – Есть

точные данные?

Брунгильда задумалась.

– А вы, Вася, что скажете? – обратилась она наконец к младшему лейтенанту.

– Гм... Да неизвестно! – признался Вася. – Двести, может быть... Да на заводе «Дукс»

что-то построили, машин сто... Советская власть вывезла аэропланы из Архангельска в

марте восемнадцатого года. Так что интервенты-англичане, захватив Архангельск 1

августа 1918 года, нашли там восемнадцать неисправных «Сопвичей» и два стареньких

«Ньюпора». Вывезенные самолеты получил Красный воздушный флот. До осени

восемнадцатого «полуторастоечники» – наряду с «Фарманами» и «Ньюпорами» – были

самыми распространенными машинами советской авиации. Краслеты звали их

«сопвитами», «сопфитами», «сопуитами»...

– Можно еще отметить группу «славянобританцев», – напомнил Франсуа. – «Славяно-

британский авиакорпус» был создан из русских пилотов на английской службе для

борьбы с большевизмом. Они летали на «Сопвичах» на севере. Против них воевали, тоже

на «Сопвичах», краслеты... Вообще красные теряли самолеты не столько в боях, сколько в

авариях. И не потому, что были плохими летчиками. Хуже всего обстояло дело с

горючим: в баки заливали спирт или «казанскую смесь» – адский состав: газолин,

керосин и эфир. Моторы глохли в полете, взрывались...

– Кстати, «Сопвич» с пилотом Коваленко летал в чапаевской дивизии, – сказал Вася. —

Потом Коваленко погиб, а его самолет захватили белогвардейцы, и потом этот «Сопвич»

уже летал у Колчака. «Сопвичи» иссякли только к весне двадцать первого года.

– Ну и как? – спросила Брунгильда. – Хороший это был самолетик, а? Жаль, что

больше не летает?

– Надо будет – залетает! – сказал Вася убежденно. – Свое дело он сделал, как мог.

Брунгильда засмеялась:

– Я всегда знала, что деревянный биплан в конце концов захватит ваше сердце, товарищ

младший лейтенант!

© А. Мартьянов. 24.03. 2013.

71. «Сабля» без хвоста

Ганс Шмульке огляделся по сторонам и присвистнул:

– Эй, есть кто-нибудь?

– Есть, – раздался голос, и перед Гансом предстал «во всей красе» Билл Хопкинс.

Штаб-сержант по обыкновению заменял механиков. Хобби у человека такое, лично

знакомиться с эксплуатируемой техникой. Его комбинезон был весь заляпан машинным

маслом, на щеке красовалось темное пятно.

– Привет, танкист, – кивнул Хопкинс. – Пришел проведать Васю? Товарищ младший

лейтенант еще в небесах.

– Да я так просто заехал – глянуть, как вы живете, – объяснил Шмульке.

– У нас тут реактивная тема вовсю идет, – объяснил Хопкинс. – Правильнее было бы

сказать – «летает», но она не столько летает, сколько падает.

– А сам ты как насчет реактивных самолетов? – спросил Шмульке.

– Мне любопытно, как они устроены, – сказал Билл. – Сама идея прогресса меня

восхищает. Начинали войну с бипланами, с небесными тихоходами, а заканчивали уже с

реактивными. Все-таки прогресс – поразительная штука.

– Не поспоришь, – согласился Шмульке. Он беспокойно оглядывался по сторонам.

– Горыныча, что ли, высматриваешь? – засмеялся Билл.

Шмульке неопределенно пожал плечами:

– Шутки у вашего змея бывают... неожиданные.

– Да ладно тебе, Горыныч прекрасен, – махнул рукой Билл.

– Ага, прекрасен, когда... – Шмульке заметил планирующего к ним дракона и быстро

закончил фразу: – ...когда летит в небе, широко раскинув крылья.

– И извергая пламя, – завершил Горыныч, плавно приземляясь возле собеседников. —

Здравствуй, рожденный ползать.

– Между прочим, мы ползаем довольно быстро, – обиделся Ганс. – И пламя извергаем

не хуже некоторых.

– До реактивных скоростей бронетехнике все равно далеко, – заявил Горыныч. – Уфф.

Едва оторвался. Быстрая штука – этот бесхвостый F7U Cutlass. Одно утешение для