Текст книги " Легенды авиаторов. Игровые сказки-2."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

дополнительные бензобаки, самолет сделался слишком тяжелым. И мощные моторы тут

не очень помогли. Вообще если почитать отчет советских испытателей, становится

понятно, что самолет фактически штатский: быстро набирает скорость, управляется легко,

хорошо балансируется в полете, устойчиво планирует и так далее. Но маневрировать на

такой машине затруднительно, нет обзора назад для пилотов. Сами понимаете, что это

значит. Ну и несмотря на то, что самолет утяжелили, система бронирования все равно

недостаточна, а задние стрелки при атаке сверху сбоку из задней полусферы фактически

вообще беззащитны. Ну и осталось еще довоенное уязвимое место – бензобаки и

маслосистема.

– Погоди-ка, – заговорил Билл Хопкинс, – не русские ли угробили и последний из

летающих «Кондоров»? Уже в пятидесятом году?

– Ха! – дракон плюнул небольшим огоньком. – В своем роде это можно считать

символическим возмездием за штуку, которую проделал Курт Танк с русскими после

войны.

– Так, стоп, – Брунгильда умоляюще подняла руку, – что за штуку он проделал?

– Чрезвычайно изящный ход, – ответил дракон, посмеиваясь. – В сентябре сорок

шестого он явился в отделение СМЕРШ города Берлина. Ну, профессор,

самолетостроитель, все дела. Предложил свои услуги опытно-конструкторскому бюро.

– Советскому? – переспросила Брунгильда.

– А то какому!.. – Дракон засмеялся. – Начальник ОКБ-1 товарищ Олехнович дал

согласие. Тогда герр Танк попросил немножко денег – чтобы привлечь в группу

специалистов. Он собирался прийти в ОКБ вместе с коллективом. В общем, Танк получил

десять тысяч дойчмарок... и исчез. Советские спецы полагали, что Танк перебрался в

английскую зону оккупации. Но англичане его тоже не видели. Он всплыл в Аргентине и

строил там военные реактивные самолеты. В пятьдесят пятом, когда немецких спецов из

страны выдворили, Танк на время исчез – и появился уже в Индии... А закончил свои дни

в Германии, где и умер в возрасте восьмидесяти пяти лет.

Повисло молчание, которое нарушил Герман Вольф:

– Однако как же русские угробили последний «Кондор»?

– Один из трофейных «Кондоров» передали Полярной авиации, – поведал дракон. —

Доработали, заменили моторы. В апреле пятидесятого в Якутске этот самолет сажал пилот

Шатров из Московской авиагруппы особого назначения. Он не справился с управлением и

выкатился за пределы посадочной полосы. Сначала разрушилось левое колесо. Затем

сложилась ферма левой опоры шасси. Самолет с работающими моторами упал на крыло...

И, в общем, на этом – всѐ. Чинить там было нечего, учитывая, что запчастей к «Кондору»

не имелось...

– Вот случай, когда война послужила не к славе, а к бесславию замечательного самолета,

– помолчав, подытожила Брунгильда. – Хотя вообще-то замечательного в его карьере —

хоть отбавляй.

© А. Мартьянов. 29.01.2013.

66. Несчастливая «омела»

– Что меня всегда изумляло, так это «сумрачный германский гений», – не без пафоса

произнес Змей Горыныч.

– Э... Нельзя ли пояснить, что в данном случае конкретно имеется в виду? – обратился к

нему вахмистр Вольф. – У германского гения, знаешь ли, было много разных

проявлений. «Фауст» Гѐте, например...

– Какой еще Гѐте, какой «Фауст», – если бы Горыныч был человеком, он бы

поморщился, а так – лишь досадливо моргнул кожистыми веками. – Почему мы вообще

затронули столь приземленную материю, как поэзия? Я говорю, разумеется, о самолетах!

– Опять же, Горыныч, нельзя ли выражаться более определенно? Германский ум породил

немало прекрасных самолетов!

– Если охватывать картину в целом, меня больше всего поражает способность немцев

планировать серийный выпуск принципиально новой машины где-нибудь так в июне

сорок пятого... В апреле сорок пятого прошли испытания, и вот принимается решение, что

машина годная, поэтому хорошо бы в июне запустить ее в серию. При полном игноре

творящегося вокруг.

Вольф пожал плечами:

– Если верить некоторым германским асам, они, очутившись в английском или

американском плену, отнюдь не считали себя побежденными. Мол, «конкретно меня

никто не победил, а что там творится в Европе – не мое дело, и уберите ваши руки».

– Способность отвлекаться от реальности – прекрасная вещь, – подытожил Горыныч.

– Помогает сохранить психику в целости и сохранности. Поэтому я так популярен.

– Мне показалось, или наш The Zmei сегодня игриво настроен? – К беседующим

подошел Билл Хопкинс.

Американский штаб-сержант был нынче в комбинезоне, рукава засучены, руки в

машинном масле.

– Экспериментируешь, Билл? – Вольф кивнул на пятна масла. – Пытаешься превратить

одну машину в другую?

– Просто мне интересно, что у них внутри... – Хопкинс засмеялся. – О чем тут

рассуждал Горыныч?

– Абстрактно восхищался планами Люфтваффе на июнь сорок пятого года, – объяснил

Герман Вольф.

– Не абстрактно, а конкретно. – Горыныч засмеялся, деликатно выпуская струйки

пламени в сторону, чтобы ненароком не подпалить собеседников, особенно

«промасленного» Билла. – Вы никогда не находили проект «Мистель» забавным?

– Забавным? – хором переспросили оба летчика. – Что в этом забавного? Довольно

убойная штука. Если попадет в цель.

– А выглядит смешно... – Дракон хлопнул крыльями и сложил их аккуратнее.

– Так ты об этом проекте говорил, что его собирались запускать в июне сорок пятого? —

догадался наконец Вольф. – По-моему, в своей иронии ты переборщил. Это довольно

старая идея.

– Она появилась давно, но проникала в умы очень постепенно, – кивнул дракон. – На

самом деле мысль начала оформляться еще в сорок первом. Был такой пилот-испытатель в

компании «Юнкерс» по имени Зигфрид Хольцбауэр, вот он и...

– Стоп-стоп, – перебил Хопкинс. – Давайте будем объективны: еще до войны нечто

подобное придумали англичане. Хольцбауэр участвовал тогда в испытаниях «составного»

самолета «Майя». Задумка показалась ему перспективной, поэтому он предложил эту

схему Техническому департаменту. И получил отказ. Мол, для проекта не найдется

практического применения.

– Так они тормозили это дело почти до самого конца войны, – полуутвердительно

произнес Герман Вольф.

– Не совсем так, вахмистр, – покачал головой дракон. – В сорок втором

исследовательский институт DFS предложил серию «Huckepack». Все та же идея:

буксировка планера-снаряда самолетом, который крепится к его спине. В следующем, уже

сорок третьем году, дело сдвинулось с мертвой точки. Возможно, идея проросла в мозгах

Технического департамента – чтобы пустить там прочные корни, требовалось время.

– Какой-то он сегодня ироничный, – шепнул Хопкинс на ухо Вольфу.

– Я все слышу, – предупредил дракон.

– Ну, мы ничего обидного в виду не имели, – поспешно заверил его Хопкинс.

– Надеюсь, – Горыныч втянул ноздрями воздух. – Пахнет жареным! – сообщил он. —

Наверное, опять кто-то из наших грохнулся. Сейчас придет сюда за утешением.

– Если его утешит история очередного безумного проекта, то пожалуйста, – заявил Билл

Хопкинс.

– Проект казался безумным только в начале, – возразил Горыныч. – Чем дольше он

разрабатывался, тем более реальным выглядел. В начале сорок третьего министерство

авиации выдало институту DFS заказ на создание опытного образца. Предполагалось, что

это будет сцепка беспилотного бомбардировщика Ju.88A-4 и истребителя Bf.109f-4.

– Погоди, это не та история, в которой министерство авиации вдруг захотело получить

тяжелый бомбардировщик, который вместе с тем был в состоянии уходить от

истребителей? – вступил Вольф.

Дракон скрежетнул когтем по бетонному покрытию полосы.

– Близко к теме, но не она, – согласился он. – «Юнкерс» действительно работал над

этим, но кончилось все «этажеркой». Точнее, «омелой» – так переводится слово «Mistel».

Я на всякий случай говорю, вдруг кто не знает.

– А при чем здесь омела? – спросил Хопкинс.

– Омела – растение-паразит, – сказал дракон. – Паразитирует на дубе, например. Как

самолет-снаряд на несущем самолете. Точнее – под несущим самолетом. Еще эту штуку

называли «Бетховен», но почему – уже за пределами моего понимания. Может быть, к

этому имеет какое-то отношение «сумрачный германский гений».

– Это многое объясняет, – одними губами произнес Хопкинс.

– Включай воображение, – приказал Горыныч. – Из кабины «Юнкерса» убирается

почти все оборудование. Носовая часть легко отделяется за счет быстросъемных винтов и

заменяется кумулятивным зарядом весом свыше полутора тонн. У заряда имеется

контактный взрыватель.

– Пока все четко, – сказал Вольф.

– Едем дальше, – кивнул дракон. –Истребитель крепится к самолету-снаряду на

стальных стойках, укрепленных над центропланом Ju.88 по обе стороны фюзеляжа.

Образовывалось как бы два треножника, и верхние точки этих треножников крепились к

главному ложнерону истребителя. Была еще одна подпружиненная стойка – она шла к

хвостовой части истребителя. Представили себе?

Дракон обвел глазами своих собеседников так, словно находился в школе и проверял —

хорошо ли ученики усваивают материал.

Оба друга закивали.

– Если не представили, вам же хуже, потому что конструкция очень проста, – заметил

дракон. – По крайней мере, на взгляд стороннего наблюдателя. Пилот истребителя ведет

спарку до точки расцепления. Там он направляет «Юнкерс» на цель и отстыковывается.

Сначала задняя стойка откидывается назад вдоль фюзеляжа. При касании срабатывает

замыкатель. Он приводит в действие систему отцепки основных креплений на

треножниках. И самолет-снаряд поражает цель, а истребитель спокойно уходит в вышину.

– Звучит идеально, – признал Хопкинс.

– А как это происходило на самом деле? – спросил Герман Вольф. – Например, как оно

летало? Оно же было очень тяжелое!

– Два самолета – два двигателя, – сказал дракон. – Не забывай. Система взлетала за

счет работы двигателей обоих самолетов. Когда «Мистель» набирал высоту, полторы —

две тысячи метров, – двигатель истребителя выключался. Махина продолжала лететь за

счет работы двигателей нижнего самолета.

– А топливо? – уточнил Билл Хопкинс.

– Хороший вопрос, – кивнул дракон. – Самолеты для сцепки подбирали таким

образом, чтобы они могли работать на одном топливе. Бензин поступал из баков

бомбардировщика... Ладно, продолжаем. Мы набрали высоту. Летим... Летим... Видим

цель. При подлете к цели мы снова запускаем мотор машины-носителя. Пилот переводит

систему в режим пологого пикирования. Затем истребитель оцепляется, а беспилотный

самолет впиливается в мост или в корабль союзников. Бабах, взрыв, все довольны.

Штаб-сержант Хопкинс поморщился:

– Только не говори, что это было массовое оружие, которое мы почему-то проморгали.

Дракон ухмыльнулся:

– Нет, конечно. Как всякое чудо-оружие, оно вовсе не было массовым. Хотя те, кто видел

его в деле, долго не могли оправиться от шока. Как, впрочем, и те, кто впервые

столкнулся в драконом.

Хопкинс мечтательно улыбнулся.

– Представил себе советского летчика где-нибудь над Рейном, – объяснил он. – Как он

сталкивается с драконом.

– Имел место подобный эпизод, – заметил Горыныч. – Как-то раз советский летчик

Савицкий узрел весьма странную конструкцию, летящую по небу. Подлетев поближе,

дабы рассмотреть это диво, летчик обнаружил, что наверху «этажерки» сидит Fw.190, а

внизу к нему прицепился Ju.88. Пока советский человек чесал затылок, истребитель

отделился и ушел в сторону, а «Юнкерс» полетел в сторону линии фронта. Не долетев до

советских окопов, он грянулся о землю и разнес все вокруг в радиусе двухсот метров.

Картинка, что и говорить, впечатляющая.

– Но это как-то расточительно, – покачал головой Билл Хопкинс. – Снаряды же можно

было... Впрочем, что я говорю!

– Снаряды – снарядами, а это был отличный способ применить неисправные самолеты,

– догадался Герман Вольф.

– В июне сорок четвертого началось боевое использование «Мистелей», – повествовал

дракон. – Во Францию прибыла эскадрилья IV/KG.101 под командованием капитана

Хорста Рудата. Эта эскадрилья имела в своем составе пять «Мистелей». Первый вылет —

24 июня. Но подпортили красоту англичане – ночной истребитель «Москито» заставил

«Мессер» отцепиться от «Юнкерса» задолго до цели. Потому что светлая идея

бомбардировщика, способного уходить от истребителей...

– Не надо о грустном, – перебил вахмистр. – Давай дальше. Остальные четыре

«Мистеля» хоть как-то себя проявили?

– А то как же! В ночь на 25 июня того же сорок четвертого они действовали против

кораблей союзников в устье Сены. Запустили осветительные ракеты и направили

«Мистели» на суда. Поднялся дым, видимость – нулевая. Наутро уточнили: все цели

поражены, но корабли не затонули. Половинчатый эффект, скажем так.

– Но производство не свернули? – уточнил Хопкинс.

– Конечно, нет! – с жаром ответил дракон. –Завод под Лейпцигом получил заказ на

переоборудование семидесяти пяти «Юнкерсов», которые там ремонтировались. В

качестве самолета-носителя решили взять Fw.190 – его мотор тоже работал на 95-

октановом бензине, что было удобно. Там пришлось дорабатывать машины. Они

оказались слишком тяжелыми: при разбеге чрезмерная нагрузка приводила к

повреждению пневматической системы. Поэтому вместо собственного шасси сцепка

разбегалась на специальной тележке, которую сбрасывали сразу после взлета.

– Много их всего сделали? – спросил Хопкинс.

– Сравнительно много, – кивнул дракон. – 10 октября 1944 года сформировали

эскадрилью III/KG.66 – вот она была вооружена исключительно «Мистелями». Возникла

идея атаковать базу британского флота в Скапа Флоу. Операцию наметили на декабрь, но

погода установилась неподходящая. Когда же небо наконец прояснилось, было уже

полнолуние. Вот представьте себе: «Мистели», летящие со скоростью 375 километров в

час при полной луне...

– Зловещая картина, – прикинул Билл Хопкинс. – Похоже на фильм ужасов.

– Фильм ужасов для «Мистелей», – отмахнулся дракон. – Их бы посбивали сразу.

Поэтому атаку отменили. Заменили новой идеей: «Железный молот» должен ударить по

советским военно-промышленным объектам! Операцию наметили на март сорок пятого.

– А что война плавно движется к закономерному финалу – это как? – спросил

Хопкинс.

– Ну что ты, Билл! Сражались же до последнего, – остановил его Герман Вольф. – И

надеялись на чудо-оружие.

– «Чудо-оружие» в виде ста «Мистелей», – продолжал Горыныч эпическим тоном. —

Для них специально готовили пилотов. Но в начале марта аэродромы Восточной Пруссии,

с которых должна была начаться операция «Железный молот», заняли советские войска.

Поэтому план опять изменился, и эскадрилья II/KG.200 – бывшая III/KG.66 – получила

более реальный приказ: ударить по переправам на Одере, Нейсе и Висле. Совершили они

налеты также на мосты через Рейн. В общем, в результате этих рейдов почти все машины

были потеряны, а пилотов перевели в истребительные части.

– Ты так и не сказал, сколько всего «Мистелей» было построено, – напомнил Герман

Вольф.

– Двести пятьдесят, – ответил Горыныч.

Он заметил приближающегося флайт-лейтенанта Уилберфорса Гастингса, который,

совершенно явно, недавно совершил весьма жесткую посадку.

– Присоединяйтесь, сэр! – приветственно кивнул ему дракон. – Мы как раз обсуждаем

идею сцепки двух самолетов. Кажется, у англичан был похожий проект еще в тридцать

восьмом году...

© А. Мартьянов. 03.02.2013.

67. Жертва ракетного лобби

– Да мы тут, можно сказать, вообще живем как при коммунизме! – разгорячился

товарищ младший лейтенант Вася. – От каждого по способностям, каждому по

возможностям!

Дракон Змей Горыныч оглушительно захохотал.

– Хорош «коммунизм»! – выговорил он в промежутках между взрывами смеха. – «По

возможностям»!

– Да что ты можешь знать об этом? – возмутился Вася.

– Гораздо больше, чем ты, – заверил его Горыныч. – И хватит говорить глупости. Мы

живем в мире авиационной мечты, где любой проект летает, а любой летчик, если у него

не хватает тех самых «возможностей», – падает. И никто при этом не погибает, вот что

самое главное. Всегда есть шанс вернуться и начать сначала. Когда я думаю о самолетах,

которые не полетели просто потому, что изменилась политическая ситуация, – мне

плакать хочется.

– Плакать? Тебе? – с подозрением переспросил Вася. – Горыныч, ты меня дурачишь...

– Младший лейтенант поразмыслил немного: – Или под «изменением политической

ситуации» ты подразумеваешь окончание войны? Тогда твои слезы понятны, древний

змей.

– Я толкую о политике вообще, – вздохнул Горыныч. – Тебе не понять, о смертный.

Печаль моя – о зависимости прекрасных, совершенных созданий, то есть самолетов, от

побуждений и устремлений невнятных, не всегда чистых и нередко некомпетентных... В

общем, плохо, когда самолет погибает от рук человеческих.

– Горыныч, самолет – это машина, – терпеливо произнес Вася. На Змея Горыныча

иногда накатывало, и он начинал изъясняться былинным слогом. – Машина строится

людьми и для людей. И, что естественно, погибает тоже от людей. Или от законов

природы, – добавил он, желая быть справедливым. – Вроде закона тяготения. А что за

самолет ты сейчас имел в виду?

– Я имел в виду, о смертный, самолет Ил-40, – выдохнул Горыныч. – Прекрасный,

реактивный, хищный, смертоносный и все такое прочее. Ты знаешь, что когда его

показали иностранным журналистам, а случилось это в пятьдесят шестом году на

аэродроме в Кубинке, – те просто попадали в обморок!

– Что, правда? – недоверчиво переспросил Вася.

– В переносном смысле! – нашелся Горыныч. – И когда очнулись от шока, тут же

принялись строчить в блокнотах. Они прямо признавали, что подобной машины ни в

одной армии мира нет. – Он поскреб когтем бетон. – Ну, вообще-то, это была делегация

от ВВС США. Приехали в Москву на празднование дня ВМФ. Но журналисты там тоже

были, не сомневайся!

– Погоди, погоди, – остановил его Вася. – Какой год, говоришь, пятьдесят шестой?

Разве над самолетом Ил-40 не начали работать в пятьдесят первом?

– Верно говоришь, – кивнул дракон. – Конструкторская мысль Ильюшина устремилась

к новым высотам. Разумею, создание штурмовика с турбореактивным двигателем.

Мировая военная авиация уже переходила на реактивные двигатели, а тут еще война в

Корее. Эти «малые войны» всегда, начиная с Испании, служили отличным полигоном для

испытания нового оружия.

– Звучит бесчеловечно, – заметил Вася.

– Если бы у них были игровые серверы, как у нас... – проворчал дракон. – Так или

иначе, «бронепоезд» Советской Армии никогда не позволял себе дремать, и Ильюшин

начал проектные исследования.

– Сам начал? – спросил Вася. – Он ведь был к тому времени уже пожилой?

– Для тебя все старше двадцати пяти лет уже пожилые, – заметил древний дракон. —

Ильюшин в пятидесятом году был совсем молодой – пятьдесят шесть лет. Да, Сергей

Владимирович, да будет тебе известно, сам возглавил работы. И идея исходила тоже

непосредственно от него. Он пришел к выводу, что двигатели Микулина, еще одного

гения той эпохи, АМ-5 – небольшие, экономичные, легкие и, главное, турбореактивные,

– позволят построить желаемый самолет: двухместных бронированный штурмовик с

мощным артиллерийским, ракетным и бомбовым вооружением. Бронекорпус из стальных

листов толщиной от трех до восьми миллиметров – неплохо так, да?

– Ну так это же предложение было поддержано правительством, – вспомнил Вася. – В

феврале пятьдесят второго Совет Министров выпустил постановление о проектировании

и изготовлении опытного самолета Ил-40. Все шло прекрасно.

– Мда, прекрасно, – процедил дракон. – Самолет этот ты видел, Вася, дорогой

товарищ.

– Видел и летал, – кивнул Вася. – Двухдвигательный низкоплан. Стреловидное крыло.

Убирающееся трехстоечное шасси с носовым колесом. Экипаж, кстати, предполагался из

двух человек: пилота и стрелка-радиста. Очень недурная защита: спереди кабины

десятимиллиметровая бронестенка, сверху и сзади – восьмимиллиметровый бронелист

на сдвижной части фонаря и шестнадцатимиллиметровый бронезаголовник. У стрелка

тоже кабина имела бронезащиту. Да, и еще катапультируемые сиденья. Фонари кабин

могли открываться аварийно, причем не одним способом, а сразу двумя: при

катапультировании срабатывала воздушная система, а если нужно было просто открыть

фонарь – то работала электрическая система, то есть просто нажимаешь на кнопочку, и

«дверца открывается»...

– Какая еще «дверца»? – проворчал дракон.

Вася отмахнулся:

– Ты меня понял. Самолет строили так, чтобы он был надежным. Системы дублировали.

Двигатели располагались по бортам бронекорпуса. Один выйдет из строя – можно лететь

на втором. Весило все это бронированное счастье чуть меньше двух тонн.

– А пушки? – Дракон потерял над собой власть и облизнулся. – Ты из них стрелял?

– Четыре пушки, Горыныч, тысяча триста выстрелов в минуту, – отозвался Вася. —

Конечно, я из них стрелял. И бомбы. Четыреста килограммов бомб – при перегрузке до

тысячи килограммов. Чем еще был прекрасен этот самолет – он мог летать и днем, и

ночью, и при хорошей погоде, и при погоде отвратительной. Противообледенители,

электрообогрев стекла кабины пилота, навигационный индикатор, автоматический

радиокомпас, радиостанция, переговорное устройство, радиовысотометр... Будь у Амелии

Экхарт такое оборудование – не пропала бы она над Тихим океаном.

– И не стало бы любимой авиационной загадки для нашей Брунгильды, – подхватил

дракон. – К тому же не Амелией единой. Леваневский, сдается мне, тоже не отказался бы

от таких приборов.

– Давай лучше о более веселом, – предложил Вася, вздохнув. – О бомбах, например.

Коллиматорный прицел позволял производить бомбометание при горизонтальном полете

и с пикирования. Когда сбрасывать бомбу – определялось автоматически. Сбрасывание

производилось тоже автоматически. Тут же делается фотография – что днем, что ночью,

безразлично.

– Скажи, Вася, не ты ли говорил, что многое зависит от летчика? – вкрадчиво вопросил

Горыныч. – И вот я слышу от тебя хвалу автоматике...

Вася отмахнулся:

– Смотри на вещи диалектично, Горыныч! Летчик в единстве с самолетом – вот

настоящая сила. А Ил-40 стал в начале пятидесятых как раз тем самолетом, с которым

хотелось установить единство... И вот, уже через три месяца после выхода постановления

правительства комиссия ВВС изучает макет будущего самолета. Дают добро. В феврале

пятьдесят третьего опытный самолет готов. 7 марта 1953 года летчик-испытатель

Владимир Коккинаки поднимает Ил-40 в воздух...

– И?.. – выжидательно спросил дракон.

– Что – «И»? – не понял Вася. – Ждешь подвоха?

– Всегда есть подвох, – сказал Горыныч.

– И самолет очень хорошо полетел, – сказал Вася. – Летно-технические данные,

характеристики управляемости, устойчивости. Все в порядке. В конце марта Коккинаки

вылетел на полигон «Фаустово», чтобы испытать переднюю пушечную установку.

Установили наземную цель. Летчик подошел к полигону на высоте пяти тысяч метров.

Ввел самолет в пологое пикирование. Нажал на гашетку пушек...

Младший лейтенант остановился и уставился на Горыныча. Дракон демонстративно

отвернулся.

– Вот сейчас, Горыныч, самое время сказать «И?..» – укорил его Вася. – Ты ведь знал,

а? Вырывающееся из пушек пламя ослепило летчика, тут же сбавили обороты и

отключились двигатели. Коккинаки прекратил стрельбу. Он находился достаточно

высоко, поэтому у него хватило времени снова запустить двигатели. После этого он

вернулся на базу и доложил Ильюшину о произошедшем.

Дракон кивнул:

– Ильюшин человек опытный, в обморок падать не стал – всякое случается, поэтому

срочно взялся исследовать проблему: почему такое безобразие, на советском самолете

двигатели при стрельбе из передней пушечной установки начинают работать

неустойчиво? Кстати, на первом варианте Ил-40 было шесть пушек, а не четыре,

Васенька. В конце концов, переделали самолет: для передних установили газоотводную

камеру, которая одновременно была носовой частью штурмовика. Из-за всех этих дел

государственные испытания самолета были отложены на полгода.

– И прошли успешно, – быстро сказал Вася.

– Ильюшин был не вполне доволен, так что он продолжал дорабатывать машину, —

подхватил дракон. – Немыслимого совершенства Ил-40 достиг в декабре пятьдесят

пятого. Уже предполагалось начать его серийный выпуск в Ростове. Уже перестроили на

тамошнем заводе часть производства под новый заказ. И уж весною пятьдесят шестого на

площадке летно-испытательной станции в Ростове стояло пять «Илов». В разгар этого

праздника жизни штурмовая авиация была упразднена.

Вася помрачнел так, словно катастрофа случилась только что и задела его лично.

– Это все «ракетное лобби», – проворчал он. – Новая военная доктрина требовала

учитывать, что тактическое ядерное оружие может быть применено. Следовательно,

совершенно иначе воспринимается роль авиации. Основные военно-воздушные силы

направляются для ударов по объектам, находящимся за пределами досягаемости огня

сухопутных войск. Отсюда – штурмовик не нужен.

– Звучит кощунственно, – согласился дракон. – Как это – штурмовик не нужен?

– Они же носились с теорией, что любой самолет, появившийся над полем боя, будет

немедленно сбит самонаводящейся зенитной ракетой. И так далее. Фронтовая авиация не

имеет будущего. В результате авиапредприятие в Ростове передали ракетостроителям. И

все стало плохо.

– Ничего, – дракон шумно выдохнул пламя, стараясь ничего не подпалить. – Будучи

своего рода живым штурмовиком, могу сказать одно: наше дело живо и жить будет.

© А. Мартьянов. 14.02. 2013.

68. Последний биплан

Младший лейтенант Вася весело откозырял майору Штюльпнагелю, который выскочил

как будто из ниоткуда и остановился прямо перед ним, с начальственным недоумением

вытаращив оловянные глаза.

Казалось, майор не вполне понимает, что это за Вася такой и для чего этот Вася вообще

здесь находится.

Будь товарищ младший лейтенант желторотым новобранцем, трюк майора возымел бы

действие и вызвал бы у молодого офицера вихрь разноречивых мыслей на тему: «А не

совершил ли я, случаем, какого-нибудь должностного преступления?»

Но Вася был закален долгой службой и хорошо знал «Карлсона», как любовно звали (за

глаза, конечно) сурового майора Штюльпнагеля.

– Здравия желаю, товарищ... герр майор! – браво произнес Вася.

– Вольно, – буркнул майор. – Кого это вы опять сбили?

– Француза, – поведал Вася.

– Как его, Ларош? – Штюльпнагель, прищурившись, посмотрел в небо, как будто

рассчитывал узреть там летящего Лароша. – Какой-то он невезучий, не находите? Может

быть, вам следует... как это говорили в Советском Союзе? «Взять отстающего на буксир»?

– Попробую, герр майор! – сказал Вася, забавляясь.

– Вы не попробуйте, а сделайте, – закончил разговор Штюльпнагель и величественно

удалился.

Когда спустя короткое время рядом с Васей появился француз – белый шарфик оборван

и покрыт пятнами копоти, на щеке темная клякса, – младший лейтенант пожал ему руку.

– Неплохо дрались, Ларош, – похвалил он. – Но почему вы постоянно берете такие

устаревшие модели самолетов? На бильярде все деньги проигрываете и на хорошую

машину уже не остается, а?

– Давайте на краткий миг предположим, мой пылкий друг, что я попросту предпочитаю

бипланы, – миролюбивым тоном произнес Франсуа.

– Позвольте вам не поверить, мон шер с «этажерки», – изображая «галантного

француза», в тон Ларошу, ответствовал Вася. – Скажите еще, что на «Фармане» готовы

атаковать МиГ-15 или Ил-40.

Франсуа Ларош молча прикусил губу. Казалось, он всерьез обдумывает подобную

возможность.

Вася наконец не выдержал:

– Да бросьте! Не может быть, чтобы вы не шутили!..

– Как знать... Мы же помним, как в тридцать шестом Удет наглядно показал

преимущества Ar.68, – напомнил Ларош.

– Ну, мы все-таки не в тридцать шестом... – начал было Вася, однако Франсуа перебил

его:

– Мы в том году, в каком захотим! А что вы, собственно, имеете против Ar.68?

– Абсолютно ничего, – сказал Вася с подчеркнуто безразличным видом. – Самолет как

самолет. Как и у многих, главная его «интрига» крутилась... лучше даже сказать —

«вращалась» – вокруг мотора. Строить его начали в тридцать пятом, и конструкторам

«Арадо» очень, ну просто очень хотелось дать машинке что-нибудь приятное и мощное —

«Роллс-Ройс», «Кертисс»... Однако германский патриотизм... – Вася шутливо огляделся

по сторонам, делая вид, будто высматривает: нет ли поблизости майора Штюльпнагеля.

– Скорее, трезвая оценка возможностей импорта, – возразил Франсуа. – Так или иначе,

военные категорически были против установки на новый германский истребитель

иностранного двигателя. Так что «интрига», как вы выражаетесь, свелась к выбору между

BMW и Jumo-210. «Юнкерс-Моторенбау» только что создала это свое прекрасное детище.

– Вы про Jumo-210? – уточнил Вася. – Это он – «прекрасное детище»?

– Ну да, – кивнул Франсуа, – и военные считали, что этих двигателей будет теперь в

Германии много-много, хватит для всех, и для «Юнкерса», и для «Арадо».

– У Ar.68 имелись и другие причины не появляться на свет, помимо чехарды с

двигателями, – продолжал младший лейтенант. – Насколько я помню, «Хейнкель» уже

начал выпускать серийный He.51. И именно этот самолет, как считали в руководстве

Люфтваффе – до марта 1935 года «несуществующего Люфтваффе», – должен был стать

основным истребителем. Следовательно, и прекрасный двигатель от фирмы «Юнкерс» в

первую очередь пойдет ему и никому другому, а «Арадо» получит то, что останется.

– И тем не менее работы над Ar.68 не прекращались, – сказал Франсуа. – И не только в

силу упрямства. Конструкторы взяли двигатель BMW, раз уж другого им не оставалось.

Они считали, что рано или поздно He.51 устареет – и вот тогда-то для Ar.68 настанет

звездный час.

– С моей точки зрения, один биплан стоит другого, – фыркнул Вася. – Впрочем, если

«Арадо» хотели преимущества, им следовало бы подождать год-другой. А они построили

свой самолет в тридцать пятом.

– Ну и что? – пожал плечами Франсуа. – Самолет получился хороший.

– Новый «Арадо» был хорошо управляемым, быстрым и маневренным. Ну разве что

выхлопные газы летели в кабину, – с легким оттенком ехидства добавил Вася. – Что,

естественно, не могло не раздражать. И обзор вперед ухудшился по сравнению с

предыдущей моделью, поскольку высота фюзеляжа уменьшилась. Но все эти беды

прекратились после установки мотора Jumo-210, о необходимости которого говорили

столь долго.

– То есть, мы получаем на тридцать пятый год два примерно одинаковых по

возможностям биплана-истребителя? – уточнил Франсуа.

– He.51 и Ar.68?

– Ага, – кивнул младший лейтенант. – Впрочем, на фирме «Арадо» не сомневались: их

самолет превосходит He.51 по всем, что называется, статьям. Надо просто выпустить

побольше Ar.68, и тогда... Но производственных мощностей у них не хватало. Поэтому

они ввели в строй новый завод – в Бранденбурге. До такой степени не сомневались в