Текст книги " Легенды авиаторов. Игровые сказки-2."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

– Батюшки! – всплеснула руками бабушка Гарпина. – Никак газовая атака?.. Вишь,

супостаты!..

Хирата остановился в легкой растерянности. Видно было, что он немного смущен.

– Почему вы в респираторе, капитан? – Брунгильда с неожиданным тактом пришла к

нему на помощь. – Что случилось?

– Ничего... Я пришел помочь подготовиться к Новому году, – ответил Хирата.

– Пусть поможет мне крошить салат, – подала голос бабушка Гарпина, – если газовой

атаки нет.

– Я думал... – Хирата собрался с мыслями, снял респиратор и твердо произнес: – К

Новому году готовятся не так. В первую очередь нужно все прибрать и помыть.

– И выбросить из окна все старые рояли? – уточнил младший лейтенант. – Я в газетах

читал, что в Японии так делают. Избавляются перед Новым годом от разного хлама.

Желательно радикальным методом, то есть – через окно.

– Важно еще все отчистить, – сказал Хирата. – Стены, полы...

– А респиратор зачем? – не унималась бабушка Гарпина.

– Чтобы не пачкать снова, – объяснил капитан. – Если, например, вдруг чихнешь от

пыли...

– Как все сложно в Японии, – вздохнул Вася. – Уберите швабру, господин капитан.

Она вам сегодня не понадобится.

Хирата перевел взгляд на Зиночку, с нее – на Франсуа Лароша, снял фартук, косынку,

изящным и сильным жестом выбросил швабру в раскрытую дверь.

– Чуть не убили, сэр! – донесся голос Уилберфорса Гастингса, и флайт-лейтенант

появился в столовой.

В руках он держал большую коробку.

– Это что, старинный японский обычай – метать в сочельник швабры? —

поинтересовался Гастингс.

– Прошу прощения, – холодным тоном ответствовал Хирата. – Это вышло случайно.

– Понятно, – хладнокровно пожал плечами Гастингс и счел вопрос исчерпанным. – Я

принес пудинги. Новый год невозможен без пудингов.

Столовая наконец была украшена. Бабушка Гарпина принесла скатерти, расставила

тарелки. Праздник приближался.

Гастингс ревниво проводил глазами свои пудинги, которые были отнесены к самовару и

там положены рядом с огромным тортом «наполеон».

– Господа! – возгласил Штюльпнагель. Хлопнула пробка, шампанское вырвалось на

волю и вспенилось в лучших гусарских традициях.

– Не все собрались! – всполошился Хопкинс, бесцеремонно перебивая майора.

Штюльпнагель устремил на него убийственный взор. Но Билла Хопкинса, рожденного на

вольных просторах Соединенных Штатов, трудно было смутить одним лишь взором.

Даже если это яростный взор «Карлсона».

– А как же Горыныч? – настаивал Билл Хопкинс.

– Он огнедышащий дракон, если вы не забыли, – вполголоса заметил Ларош. – Боюсь,

дракон в нашу столовую не поместится.

– Мы приготовили для него особенную подушечку, – сообщил Вольф.

Зиночка всплеснула руками:

– Какая прелесть!

Господа офицеры действительно сшили подушку из плотной кожи. Ну, сшили как умели,

довольно ловко, кстати. Постелили ее на подоконнике.

– Го-ры-ныч! Го-ры-ныч! – грянула вся честная компания, и в раскрытом окне, удобно

уложив подбородок на кожаную подушку, возник Змей Горыныч собственной персоной.

– Только не давайте ему спиртное! – всполошился Штюльпнагель. – Подожжет и не

заметит!

– Глоточек-то шампанского можно? – примирительно произнесла Зиночка.

– Итак, все в сборе, – снова заговорил Штюльпнагель. – Друзья!.. – Его голос

дрогнул. Как всякий старый германский вояка, майор в душе был очень сентиментален. —

Мы впервые отмечаем этот праздник вместе. Это – наш первый Новый год! Сколько

всего позади! Альфа-тест! ЗБТ! Новые самолеты! Новые друзья!.. Хочу отметить, что мы

добились немалых успехов...

– Ну, завел, – прошептал Вася, глядя, как лопаются пузырьки в бокале.

– Каждый может высказаться! – заключил Штюльпнагель. Он высморкался и сел.

Встал Вася.

– Буду краток, – заговорил младший лейтенант. – На танке у меня, наверное, лучше

получалось... Здесь я падаю часто. Ну, не так уж часто, но...

– Садись уж! – махнул ему Герман Вольф. – Падает он часто... Лично я рад, что ты с

нами, Вася. Вот и все. И что все вы – тоже, – он обвел рукой весь стол.

Брунгильда вскочила, как будто ее подтолкнула пружина.

– Самолеты раскрыли перед девушками небо! – выпалила она. – И мы можем теперь на

равных с мужчинами летать, сражаться... узнавать новую технику! Вот за что я люблю

наш авиаторский сервер!

– Я с вами недавно, – заговорил Уилберфорс Гастингс, – но могу сказать, что получаю

большое удовольствие от такого приятного общества... Кстати, Ларош, не могли бы вы

мне еще налить? Как-то оно само успело выпиться, пока я слушал речи...

Франсуа Ларош встал и произнес:

– У меня есть мечта, господа. Я хочу полетать на триплане Фоккера. Предлагаю выпить

за новый опыт в новом году!

– Но какой смысл в этом триплане, когда есть более совершенные самолеты? —

сморщился Вольф.

– А мне любопытно! – отрезал Франсуа.

Горыныч деликатно откашлялся, наполнив помещение извивающимися искорками.

– Мои дорогие человекообразные друзья! – произнес змей. – Гхм. Я хотел сказать —

дорогие люди! Нет ничего дороже нашего летного братства. Помните это и дорожите им.

– Он уронил огромную слезу, сверкнувшую в свете разноцветных фонариков. – Да

здравствуют самолеты! Да здравствуют летчики!

Зазвенели бокалы.

Горыныч осторожно убрал голову из комнаты, и скоро в окнах вспыхнул ослепительный

огненный салют.

© А. Мартьянов. 29.12. 2012.

54. «Кудряшка» Снук

– Скажите, фройляйн Шнапс, как вы собираетесь праздновать Рождество? – спросил

Герман Вольф.

Брунгильда задумалась.

– Это ведь мое первое Рождество, – сказала она наконец. – Даже и не знаю... Наверное,

в офицерском клубе будет что-то вроде Рождественского бала. Зиночка украсит елку, а

товарищ младший лейтенант Вася, конечно же, водрузит на верхушку ели здоровенную

красную звезду... Будет оркестр, Grossmutter Гарпина приготовит какой-нибудь

особенный Russische Salat, который in Russland почему-то называют «оливье»...

– Звучит заманчиво, – согласился Вольф.

– Мне тут пришла на ум одна авиатриса, – проговорила Брунгильда, – которая на

протяжении

нескольких

лет

присылала

своим

домашним

поздравительные

рождественские открытки. То есть, я хочу сказать – рождественские фотографии. Точнее,

она присылала свои снимки, на которых она стояла в летной форме возле самолета, и

сверху надписывала: MERRY CHRISTMAS. Это было очень мило...

– Наверное, она и сама была милая, – полуутвердительно произнес Герман Вольф.

– Разумеется, – пожала плечами Брунгильда. – Почти все авиатрисы были писаные

красавицы. А эта – ее звали Аннета Снук, но обычно полное имя не употребляли, только

уменьшительное «Нета» или прозвище «Кудряшка», – она была особенная.

– Да все же особенные, – возразил Вольф. – Каждая по-своему.

– Вот именно – «по-своему», – кивнула Брунгильда. – Нета была из тех американских

молодых женщин нового времени, которые точно знали, чего хотят. Ее красота – в том,

что она сильная, яркая личность.

– Американка? – переспросил Вольф.

– Да, и первая летчица из штата Айова, первая студентка – не студент, а студентка, —

летной школы Кертиса в Вирджинии... Что еще интереснее – первая женщина,

содержавшая коммерческий аэродром. Но самую большую известность принесла ей

дружба со знаменитой Амелией Эрхарт. Именно Нета научила Амелию летать.

– Скажите, фройляйн Шнапс, вот вы как женщина... – Вольф смешался и попытался

переформулировать: – Ну, поскольку женщинам свойственно тщеславие...

Брунгильда сделалась угрожающе мрачной.

– Я имел в виду, – окончательно смешался вахмистр, – ну, женская дружба вроде как

не существует, а тут еще отдать пальму первенства... В смысле, не обидно ли было Нете

Снук...

– Так, всѐ, Herr Вольф, – отрезала Брунгильда. – Вы окончательно запутались и

сделались в своих формулировках просто несносны. Но я поняла смысл вашего

неприличного вопроса. Существует ли женская дружба? Существует, особенно – между

летчицами. Не обидно ли отдать пальму первенства другой? Зависит от того, что считать

этой самой пальмой. Нета Снук прожила собственную жизнь, долгую, насыщенную и

счастливую. И дружба с Амелией стала ярким эпизодом этой жизни. Нета гордилась своей

ученицей. И знала, что людям интереснее узнать что-то новое об Амелии, чем о самой

Нете. Поэтому книгу своих воспоминаний Нета Снук назвала «Я учила Амелию летать».

– Скромная, значит, – вздохнул Вольф.

– Да не «скромная» же, поймите! – напустилась на него Брунгильда. – Нета знала себе

цену. И не набивала эту цену еще выше. И без того она была сокровищем.

– Как же вышло, что она начала летать? – спросил Вольф. Он видел, что Брунгильде не

терпится рассказать историю с начала.

– Нета родилась в правильное время – в 1896 году. С детства обожала автомобили. Ее

крестная была женой семейного доктора. Вообще семья Снук была близка с семьей этого

врача. Именно он брал Нету с собой в поездки и гонял с девочкой на своем «Форде» с

холма на холм. Они называли это «полетом». Нета говорила, что летать мечтала всю

жизнь... Ее отец купил подержанный автомобиль, когда Нете было девять лет. Вместе с

отцом она изучала инструкцию по эксплуатации этого дивного устройства и узнала все,

что только можно, о техническом обслуживании механизмов.

– Она жила тогда в Айове? – спросил Вольф.

– Нет, в Айову они переехали чуть позднее. В пятнадцатом году Нета закончила школу и

поступила в сельскохозяйственный колледж. Там она «отбывала повинность» – изучала

домашнее хозяйство, специальный курс для девушек. И когда наконец «повинность»

закончилась, перешла к курсу, о котором мечтала, – ремонт сельскохозяйственных

машин, двигатели внутреннего сгорания и прочее...

– Поражает эта жажда знаний, – вздохнул Вольф. – Вот ведь были люди!

– Это что!.. – подхватила Брунгильда. – Все свободное время это юное создание

читало книги о летательных аппаратах тяжелее воздуха. Потом до нее дошел слух о

летном училище, которое открыл Кертисс в Ньюпорт-Ньюс, Вирджиния. Написала туда и

получила ответ: «Женщин не берем». Ладно. Через год авиационная школа открылась уже

в Айове, и Снук немедленно подала туда заявление.

– Приняли? – удивился Вольф.

– Да. В Айове приняли, – кивнула Брунгильда. – Может, сыграло роль то, что она

училась в местном колледже? Так или иначе, настал долгожданный день первого полета

Неты Снук. Она вспоминала спустя много лет это потрясающее ощущение, когда самолет

побежал по летному полю, взревел двигатель, и вдруг машина оторвалась от земли... «Я

не чувствовала высоту, – писала она, – я только знала, что я – в безопасности, а эти

длинные изящные крылья по бокам – часть меня».

– Кстати, такое многие чувствуют, – вставил Вольф.

– Однокашники называли ее «Кудряшкой», – продолжала Брунгильда. – Все шло

замечательно, но 9 сентября 1917 года произошло несчастье: во время полета погиб

директор школы и серьезно пострадал инструктор. Школу закрыли. Снук снова написала

в Ньюпорт-Ньюс, там долго совещались и в конце концов решили принять женщину в

число учащихся. Встретили ее там не слишком ласково. Особенно один инструктор

вгонял ее в нервную дрожь. Но потом все как-то наладилось.

– А что там с Первой Мировой? – поинтересовался Герман Вольф. – Каким-нибудь

образом Нета Снук участвовала в войне?

– Нет, разумеется, – Брунгильда покачала головой. – Она еще летала с инструкторами.

До одиночного полета ее не допускали. А когда САСШ вступили в войну, комитет

безопасности прикрыл все полеты в школе. Существовало опасение, что немецкие

шпионы проникнут в летные школы, угонят самолеты, наделают аэрофотоснимков

стратегических объектов. Поэтому Вудро Вильсон издал специальный приказ,

запрещающий вообще все частные полеты в Соединенных Штатах – вплоть до

окончания войны.

– Ничего себе, – Вольф покачал головой. – Что называется – «подрезали крылья».

– Ненадолго. Снук просидела дома буквально пару месяцев. Ей пришло приглашение от

англичан. Министерство авиации Великобритании предлагало ей работу. Рекомендовал

«Кудряшку» один из ее однокашников по авиационной школе. Речь шла о контроле

сборки двигателей, которые строились в Америке для королевских ВВС. «Кудряшка»

Снук отправилась в Эльмиру, штат Нью-Йорк, и там приступила к работе. В ноябре

восемнадцатого работа закончилась, и Нета получила благодарственный сертификат от

британской военной миссии.

– И что она делала с этим сертификатом?

– Да ничего... А вы что бы сделали с такой бумажкой? Наверное, маменька Снук

повесила ее в рамке над семейным камином, – засмеялась Брунгильда. – Что до Неты,

то она перед тем, как уволиться, прикупила самолет.

– Ей хватило денег купить самолет? – поразился Вольф.

– Учитывая, какой это был самолет, – да, – кивнула фройляйн Шнапс. – Это был

«Canuck» – канадская версия самолетика Кертисс JN-4 по прозвищу «Дженни», причем

самолет был после аварии. Это сокровище Нета привезла в Айову и перестроила для него

сарай во дворе своих родителей.

– Могу себе представить! – теперь засмеялся и Вольф.

– Даже не можете! – Фройляйн Шнапс махнула рукой. – Это же американская

глубинка – и вдруг самолет! Соседи валом валили поглядеть – что за диковину

притащила с собой дочка Снуков. Приставали к ней с вопросами: «А как вы его отсюда

вытащите? Он что, прямо вот так вверх полетит? Где у него перед, а где зад?»

– Что, все так плохо? – удивился вахмистр.

– Да нет, самолет как самолет, только поломанный... Нета разобрала его, утащила на

ближайший луг и там долго чинила и переделывала. В основном ее беспокоило одно:

хорошо ли она «делает самолету». «Я-то знаю, что могу летать, – думала она, – а вот

полетит ли он?»

– Фройляйн Шнапс, могу я задать вам еще один неприличный вопрос, – Герман Вольф

кашлянул, – ну, как боевой камрад – боевому камраду?

– Валяйте, – махнула рукой Брунгильда.

– Гм... Откуда вы знаете мысли Неты Снук?

– А, это... Да все очень просто: она же оставила книгу воспоминаний. Кое-что оттуда я

читала... – Брунгильда улыбнулась. – Кудряшка Снук починила самолет и весной

двадцатого года подняла его в небо. После этого она открыла первый коммерческий

аэродром на Среднем Западе. Как вы помните, авиация поначалу была чем-то вроде

балагана для широкой публики. Нета Снук катала желающих на своем самолете:

пятнадцать баксов за пятнадцать минут.

– По тем временам – нехилые деньги, – удивился Вольф.

– Так и впечатления публика получала нехилые... – возразила Брунгильда. – Здесь

уместно вспомнить, что в летной лицензии, которую получила Нета «Кудряшка» Снук в

графе «число пассажиров, которых позволено ей перевозить» было написано «NONE».

Она не имела права брать пассажиров. Нета храбро стерла первую букву «N» и

получилось – «ONE». Один пассажир. И знаете, чего я не понимаю? Как никто не

обратил внимание на подлог! То, что буква стерта самым бесстыдным образом, заметно

даже на отсканированной копии, которую можно видеть в интернете...

– Наверное, всем просто хотелось полетать, – предположил Герман Вольф. – Вот на

Кудряшку и не донесли.

– Наверное... Скоро Снук уехала из Айовы. Зимой там трудно было летать. А ей хотелось

больше времени проводить в воздухе. Поэтому она разобрала свой самолетик и отправила

его пароходом в Лос-Анджелес. И сама, естественно, поехала вслед за ним. Знаете

Хантингтон-парк в LA?

– Это какой-то огромный ботанический сад, основанный миллионером по имени

Хантингтон? – прищурился Вольф.

– Точно. Там же библиотека с редкими книгами, вроде первого печатного издания

Шекспира, научный центр и так далее... В двадцатые годы поблизости от этого парка

размещалась аэростанция. Ее владелец – Уинфилд Киннер – заключил с Нетой Снук

договор. Он позволяет ей использовать свой аэродром в коммерческих целях, то есть

катать пассажиров, показывать воздушные трюки и обучать желающих основам

пилотирования. А она делает для него воздушную рекламу – поднимает в воздух

рекламные щиты и транспаранты.

– Справедливо, – сказал Вольф. – И там Нета Снук познакомилась со знаменитой

Амелией?

– Точно, – кивнула фройляйн Шнапс. – Однажды воскресным декабрьским утром 1920

года на аэродроме появилась молодая женщина по имени Амелия Эрхарт и попросила

дать ей урок. 3 января 1921 года Амелия впервые поднялась в небо – на самолетике

Кудряшки. Полет длился двадцать минут. С этого началась дружба между этими двумя

выдающимися женщинами.

Герман Вольф слегка покраснел:

– Я не сомневаюсь в искренности этой дружбы.

– Ну еще бы! Снук обучала Эрхарт бесплатно. Пятнадцать часов обучения без цента

оплаты. По тем временам это много. Потом они разбились: не смогли набрать

достаточную высоту и врезались в эвкалиптовую рощу. Летчицы не пострадали, зато

самолету потребовались новый винт и шасси.

– Что, совсем не пострадали? – удивился Герман Вольф.

– Они упали с небольшой высоты, еще на взлете, – объяснила Брунгильда. – И вот еще

что я вам скажу о женщинах, вахмистр. Когда Нета Снук обернулась посмотреть – цела

ли ее подруга, то обнаружила, что Амелия пудрит нос. «Что ты делаешь?» – изумилась

Кудряшка. «Привожу себя в порядок, – хладнокровно отозвалась Амелия. – Сейчас к

месту падения прибегут журналисты, и я хочу хорошо выглядеть на снимках».

– Вы серьезно? – У Вольфа был скептический вид.

– Если это и легенда, то хорошо выдуманная, – улыбнулась Брунгильда. – Лично я ей

верю... Нета Снук, однако, считала, что хорошо выглядеть – это еще не все. Нужно

хорошо летать. Она была убеждена в том, что женщины способны внести большой вклад в

развитие авиации. «Что до жажды приключений, – говорила она, – то в женских сердцах

ее гораздо больше, чем в мужских, уж можете не сомневаться. Дух авантюризма

подавлялся в женщинах на протяжении многих столетий. Но теперь, в двадцатом веке, он

наконец вырвался на свободу». Это она заявила репортеру.

– Ну что, молодец, – вздохнул Вольф.

– И все-таки Нета Снук в отличие от своей подруги Амелии не была такой яростной

феминисткой, – Брунгильда покачала головой. – Весной 1922 года Снук вышла замуж и

дала обет: отказаться от полетов. Ей хотелось иметь здорового ребенка.

– И как?

– Родился мальчик, здоровый и красивый ребенок. И Нета Снук сдержала слово: она

оставила небо, продала свой бизнес и ушла из авиации. Гораздо позднее она читала

лекции, рассказывала о своей летной карьере, написала книгу «Я учила Амелию летать».

А умерла она 23 марта 1991 года в возрасте девяноста пяти лет.

– Удивительная жизнь, – согласился Вольф. – И вы были правы: весь вопрос в том, что

считать «пальмой первенства».

– А я все равно больше всего люблю эти ее молодые фотографии, которые она

присылала своим родителям: летчица, радостно встречающая Рождество и Новый год,

сулящий ей встречи с небом и новые и новые приключения, – сказала Брунгильда.

– Надеюсь, и у всех нас будет именно так, – подхватил Герман Вольф.

© А. Мартьянов. 15.12. 2012.

55. «Народный»

Товарищ младший лейтенант Вася подтолкнул локтем Ганса Шмульке, приехавшего

погостить к авиаторам:

– Гляди-ка, Вольф как раздухарился! Как бы они с фройляйн Брунгильдой друг друга не

поубивали.

– У вас тут разве убивают? – приподнял бровь Шмульке.

– В словесных баталиях – ого-го, брат! – поведал Вася. – Прямо клочья летят!

– Принципиальные, значит, – Шмульке улыбнулся. – Сражаются за свою точку зрения

до последней капли крови.

– Звучит тотально, – подытожил Вася. – Интересно, что они не поделили в этот раз?

У Германа Вольфа красные пятна проступили на скулах.

Фройляйн Брунгильда перешла к активному наступлению:

– …Почему вы называете это авантюрой? По-моему, это было даже почтенно в своем

роде! Кстати, Abenteuer, то есть «авантюра», означает на самом деле – «приключение»!

– Ничего себе «приключение» – построить целый самолет, – пробурчал Вольф.

– Это вы про какой самолет? – вмешался Вася бесцеремонно, на правах старого друга.

Шмульке обменялся рукопожатием с Вольфом и, чуть помедлив, с фройляйн

Брунгильдой.

– He.162, – ответил Вольф. – «Саламандра». Лично я придерживаюсь той же точки

зрения, что и Адольф Галланд, и считаю «народный истребитель» полной авантюрой.

Незачем было в сорок четвертом разбазаривать силы на сомнительный проект. Лучше уж

сосредоточиться на Me.262 – проект проверенный и надежный. Кстати, и такой

авторитет, как Вилли Мессершмитт, поддерживал Галланда.

– Еще бы он его не поддерживал, – фыркнула фройляйн Шнапс. – Это логично.

– Зато «Саламандра» логичностью не отличалась, – парировал вахмистр. – Задумать,

спроектировать и построить самолет за девяносто дней! Нереально.

– Так время какое было? – вступил Шмульке. – Это же сорок четвертый, вы говорите?

– Конец сорок четвертого, – уточнил Вольф. – Счет шел на дни, на часы!

– Руку на сердце положа, – заметил Вася, – Германию в тот момент не спасло бы

никакое чудо-оружие. Разве что ядерное и больших количествах.

– Но попробовать хотелось, – возразил Шмульке, пожав плечами.

– Начальник «истребительного штаба» Отто Заур замыслил создать Volksjager —

«народный истребитель», – заговорила Брунгильда. – Звучит очень романтично.

«Народный»! Кстати, министр вооружений Альберт Шпеер эту идею всецело

поддерживал. А вот уж Шпеера никак нельзя назвать дураком, рейхсминистр был

гениальным экономистом и организатором, только благодаря Шпееру Германия могла

продолжать войну до весны 1945 года...

– А в чем народность данного истребителя? – спросил Вася. И пояснил: – Мне, как

комсомольцу, в общем, идея народности где-то даже близка.

– Это другая «народность», Вася, – поморщился Шмульке. – В ней содержится искра

мистического безумия.

– Ну и что? – Вася пожал плечами. – Кому из тогдашних расскажи о нашей

теперешней жизни – живо найдут искру безумия. Еще и упекут куда следует...

– «Народность» нового самолета, – ответил наконец Вольф, – заключалась в том, что

его предполагалось сделать простым, пригодным для массового производства из дешевых

материалов и при использовании низкоквалифицированной рабочей силы. 8 сентября 1944

года Технический департамент подготовил основные требования и разослал их

авиастроительным фирмам.

– Давай про требования подробнее, – попросил Вася. – Чтобы не возникало никаких

недоразумений на почве «народности».

– Далось тебе это определение... – Вольф поморщился. – Volksjager должен был иметь

один турбореактивный двигатель BMW-003 «Штурм», весить не более двух тонн,

вооружение – одна или две пушки, скорость – чуть больше семисот километров в час,

продолжительность полета – полчаса. Серию намечалось запустить 1 января 1945 года.

Подарок под елочку, так сказать.

– Как уже говорилось, – добавила Брунгильда, – Галланд был резко против. Его потом

разжаловали и все такое...

– Ага, и повесили на него многих собак, – вставил Вольф.

Брунгильда метнула в него взгляд, но ничего не сказала и продолжила:

– ...а проект «Volksjager» все-таки запустили. Фирмы отреагировали по-разному.

«Мессершмитт» вообще отказался. «Фокке-Вульф» предоставил что-то нереальное —

наверное, пытался отмазаться. А вот «Хейнкель» ужасно хотел сделать этот самолет.

Когда его проект отвергли по ряду причин, представитель фирмы, один из директоров —

Франке – начал спорить.

– И простыми доходчивыми словами доказал, что черное – это белое и наоборот? —

съязвил Вася.

– Вообще-то он объяснил, что весовые расчеты и определение летных данных

проводилось по методике, которая сильно отличается от принятой «Хейнкелем». Поэтому

и показатели не совпадали с заявленными, – сердито ответила Брунгильда. – На

следующий день проект пересчитали по формулам «Хейнкеля». И опять вышло, что

«Хейнкель» – не лучший. Победил «Блом унд Фосс». После чего вышел скандал, и

директор основного комитета по самолетам – он же бывший главный директор

«Хейнкеля» – Фридаг чуть не убил флигель-штабинженера Шварца, который

представлял интересы «Блом унд Фосс».

– Шварц, вероятно, не остался в долгу? – тихонько подсказал Вася.

– Вам же сказали, товарищ младший лейтенант, что произошел der Skandal, – с

достоинством промолвил Шмульке. – Вы представляете себе, товарищ младший

лейтенант, как мог выглядеть der Skandal в Третьем Рейхе при подобных обстоятельствах?

Вася, дурачась, втянул голову в плечи.

– В результате никакого решения принято не было, – заключила Брунгильда.

– Как это типично для нас, – тихонько заметил Шмульке. – Точнее, для них, в те

времена...

Заговорил Герман Вольф:

– И все равно в штаб-квартире Геринга в Восточной Пруссии было принципиально

одобрено начало серийного производства «народного истребителя». Представляете? Еще

проект не утвердили, еще даже фирму не выбрали, – а начало серийного производства

уже одобрено, причем на самом высоком уровне! Рехнуться можно...

– Не вижу здесь ничего нездорового, – заявила Брунгильда. – Обычный риск. Заур

принял решение: проект «Хейнкеля» и есть «народный истребитель». Геринг поддержал

его. Шварц, однако, не сдавался и устроил очередной скандал.

– Когда фройляйн Брунгильда говорит «скандал», – добавил Вольф, – она имеет в

виду, что господа участники эпизода орали друг на друга, изрыгали проклятия, топали

ногами и обменивались недвусмысленными угрозами. Это я так, на всякий случай. А то,

возможно, капитан Хирата считает скандалом молчаливый обмен поклонами, после чего

оба участника делают себе харакири.

– Здесь нет сейчас ни одного японца, – попытался утешить его Вася. – Так что мы все

поняли. Битье пивных кружек и очень грубые немецкие ругательства.

– Что-то вроде того... – кивнул Вольф. – Под конец, и это тоже очень по-немецки,

решили обратиться за консультацией к академическим кругам. Показали проекты фирм

«Блом унд Фосс» и «Хейнкель» двум профессорам из аэродинамического

исследовательского института. Профессора посмотрели на проекты, а потом

глубокомысленно предположили, что на проекте «Блом унд Фосс» могут возникнуть

некоторые трудности с аэродинамикой воздухозаборника.

– Сильно, – кивнул Шмульке.

– Представляете, как неприлично торжествовали на «Хейнкеле»? – вздохнул Герман

Вольф.

– Победитель всегда торжествует, – парировала Брунгильда. – Это его право. Он не

обязан оплакивать проигравшего. А для «Хейнкеля» настали замечательные дни: было

принято решение производить в месяц по тысяче «народных истребителей». Назвали

самолет «He.500». Но чтобы обмануть вражескую разведку, переименовали в «He.162».

– Вражеская разведка, конечно, была в шоке? – осведомился младший лейтенант Вася.

– Вражеская разведка была в недоумении, – ответствовала фройляйн Шнапс. – Потому

что первоначально «He.162» назывался скоростной бомбардировщик Мессершмитта.

Конкурент Ju.88.

– А почему «Саламандра»? – спросил Ганс Шмульке.

– Это первоначальное название всей программы, – объяснила Брунгильда. – В общем,

«Саламандра» побежала по истории быстрее ящерки. 29 октября 1944 года была закончена

полная проработка чертежей. И к тому же моменту готов был уже первый опытный

самолет.

– Как это? – не понял Вася.

– А вот так, майн фройнд Василий, – вступил опять Герман Вольф. – Мистика и

безумие. Разработка чертежей, сборка опытного самолета и подготовка серийного

производства велись одновременно. Под He.162 планировались три сборочные линии на

двух заводах. Общий план предполагался – до двух тысяч машин в месяц. Эти сборочные

линии должны были снабжаться узлами с целых комплексов смежных производств.

Деревянные детали – на двух специально оборудованных заводах в Эрфурте и

Штутгарте. Металлические фюзеляжи – на заводах «Хейнкеля» в Померании,

Мекленбурге, Штассфурте в Саксонии и еще под Берлином. Задействовали пять заводов

«Юнкерса». Двигатели BMW-003 производили в соляных шахтах под Урсебургом, куда

переводились заводы из Берлин-Шпандау и Бездорф-Цельсдорфа.

– Соляные шахты? – переспросил Вася.

– Их переоборудовали для производства самолетов, – ответил вахмистр.

– И не только Урсебург, – добавила Брунгильда. – В соляных штольнях в Эгельне и

Тартхуне выпускались фюзеляжи для проекта «Саламандра». Постройка предсерийной

партии проводилась в Швехате – тамошний завод включили в программу массового

производства. Да, и еще подземный завод в гипсовой шахте под Веной.

– Звучит тотально, – сказал Вася.

– Звучит «народно», – съязвил Вольф. – Программа «Саламандра» управлялась

специальной проектной группой во главе с Генрихом Любке.

– Ну, и как были успехи? – спросил Шмульке.

– Как обычно в таких ситуациях, – вздохнул Вольф. – Первый опытный Volksjager

He.162 полетел 6 декабря 1944 года в Швехате. Управлял им флюг-капитан Петер. Причем

серийное производство уже развернулось. Вкалывали будьте-нате, по двенадцать часов и

в две смены... Тем временем после двадцати минут полета у самолета оторвалась створка

ниши шасси – дефектный шарнир оказался. Самолетик явил некоторую неустойчивость

на курсе, но Петер доложил, что управляемость «удовлетворительна». Через четыре дня

посмотреть надежду нации явились представители Люфтваффе и нацистской партии. Во

время скоростного прохода над аэродромом передняя кромка правого крыла разрушилась,

самолет перешел в неуправляемое вращение, упал и взорвался.

– И Петер?.. – спросил Шмульке.

– Погиб, разумеется, – вздохнул вахмистр.

– И что? – заинтересовался Ганс Шмульке.

Вася положил руку ему на плечо:

– Ты еще не догадался?

– Догадываюсь, – признал Ганс. – Производство не остановили.

– Разумеется, нет! – заявила Брунгильда. – Исследовали обломки, выяснили, что

причина катастрофы – плохой крепеж. Следующий самолет поднял в воздух сам

директор Франке. Чтобы показать, что самолет – хороший. И действительно это показал.

Испытания продолжались и в январе, много испытаний.

– Я не понял, – вмешался Ганс Шмульке, – так этот самолет вступил в войну или так и

застрял на уровне испытаний?

– Вступил, – мрачным тоном отозвался вахмистр Вольф. – Первоначально

планировалось, что на He.162 посадят зеленых юнцов из «призыва Геринга». Призвали

детишек, посадили на «народный истребитель» – и тут оказалось, что «народный»

слишком сложен в пилотировании. Причем не только для летчиков средней

квалификации, но и для опытных пилотов.

– Сюрприз, – тихонько вставил Вася.

– Поэтому новые истребители отдали JG1 Oesau. Сдавайте свои «Фокке-Вульфы» и

принимайте «Хейнкели», господа. Инспектор истребительной авиации прибыл, дал

машине положительную характеристику. Попутно оказалось, что машин нет, то есть они

есть, но за ними надо ехать в Австрию. Поэтому в начале марта пять летчиков прибыли в

Вену забирать самолеты. В середине марта начали осваивать и тут же разбили несколько

штук... Часть самолетов взяли уже в апреле в Ростоке, прямо со сборочной линии.

Летчиков не хватало, самолетов тоже. 30 апреля на аэродром Лекк, который стал местом

сбора уцелевших частей Люфтваффе на севере Германии, прибыли штаб эскадры и наш

незадачливый JG1. Оставшиеся He.162 свели в конце концов в одну группу... И тут