Текст книги " Легенды авиаторов. Игровые сказки-2."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

ответили? На вполне сносном немецком, кстати говоря?

Экипаж дружно повернулся к радисту.

– И-и? – протянул Шмульке. – Что?

– Я запрашиваю: «Неизвестное судно идущее курсом зюйд-зюйд-ост, назовите себя». А

они – «Линейный корабль Императорского военно-морского флота ―Ямато‖ с боевым

сопровождением». Что это значит, господа?

– А то и значит, – за спинами танкистов раздался хорошо знакомый резкий голос. Возле

«Мауса» затормозил «Виллис» с эмблемами «Варгейминга» на бортах. Объявился

господин Storm, главный инженер наисекретнейшего НИИ корпорации. – Извините, что

не предупредил, мы тут проводим небольшой опыт по сопряжению миров. Вы люди

грамотные, испытанные, участвуете практически во всех наших тестах уже несколько лет.

Я вам доверяю как родным, а эксперимент, как обычно, в некоторых деталях наглухо

засекречен... Хотя есть и открытая часть. Две минуты, сейчас подтянутся остальные.

– Значит, достроили линкоры, – понимающе сказал Ганс Шмульке, созерцая

подходящий к Утесу сверхгигант, за которым в кильватерном строю шли едва различимые

в дымке крейсера, эсминцы и вроде бы самый настоящий авианосец. – Впечатляет.

– Еще как, – согласился господин Storm и, отвлекшись на рев авиационных моторов,

задрал голову. – Прекрасно, вот и наши авиаторы. Площадка ровная, смогут

приземлиться без проблем. Ждем.

Над маяком пронеслось интернациональное звено – советский Ла-5, «Аэрокобра» с

американскими опознавательными, японец «Зеро» и французский «Девуатин». По очереди

начали заходить на посадку.

– Ну надо же, какие люди! – радостно заорал Вася, бывший наводчик с Т-44,

окончательно ушедший с танкистской базы в летную школу еще в позапрошлом году.

Вылез на крыло своего истребителя, спрыгнул на землю. – Шмульке! Господин

лейтенант Фюрст! Вас-то каким ветром сюда забросило?

Подошли остальные летчики. Ганс Шмульке, частенько заезжавший в гости на авиабазу

World of Warplanes, знал каждого в лицо – Билл Хопкинс из Техаса, мсье Франсуа

Ларош, кажущийся высокомерным и замкнутым капитан Исиро Хирата. На самом деле

японец был очень воспитанным, прямо как Кролик из «Винни Пуха», а потому считал, что

настоящий боевой летчик прежде всего должен быть сдержан в эмоциях, как и полагается

истинному воину, чтящему буси-до.

– Никакого ветра, природных катаклизмов мы не допускаем, – деловым тоном сказал

господин Storm. – По крайней мере пока... Вы все здесь собраны строго для одной-

единственной цели. Операция «Сопряжение миров».

– Постойте-ка, – насторожился лейтенант Фюрст. – Судя по контексту, вы

подразумеваете взаимодействие между танками, авиацией и флотом? Но ведь кажется

неоднократно заявлялось, что, как говорится, мухи отдельно, а котлеты отдельно! В

смысле, самолетики и танчики не будут пересекаться! Я уже молчу во-он про ту

здоровенную штуковину, что на всех парах идет к берегу...

«Ямато» и впрямь заслонил своим силуэтом чуть не полгоризонта и начал замедлять ход.

– Будет взаимодействие, еще как, – развел руками инженер. – Однако, не совсем в том

смысле, который вы только что озвучили. Давайте объясню...

* * *

...Полчаса спустя всю компанию, включая летчиков, господина Storm’а и прибывшего с

вставшего на рейде «Ямато» контр-адмирала Садаѐси Такано выбросило с полигона

прямиком на танкистскую базу – главный инженер применил одно из своих адских

устройств, позволявших полностью менять физику мира: например, отключать

гравитацию или заставлять танки летать.

Митинг у русских как раз заканчивался. Было видно, как на башню КВ-5, при поддержке

пятерых самых здоровенных сержантов, забирается дама весьма объемных форм в

строгом черном платье и шляпке с вуалью будто у Фаины Раневской.

– Фрѐкен Бок, – зачарованно сказал Ганс Шмульке. – Ну то есть мадам Ротвейлер. Гос-

споди, ей-то что здесь понадобилось? Вот уж на самом деле новшество! На моей памяти

комиссар никогда не приглашал на официальные мероприятия эту Сциллу, Харибду и

Медузу Горгону в одном лице...

– Сейчас все услышите, – безмятежно сказал господин Storm, скрестив руки на груди.

– Она, как начальник финансового отдела, полностью в курсе. Вот и попросили

выступить.

Старший сержант с КВ-220Т кряхтя подпихнул мадам Ротвейлер наверх, упираясь плечом

в то место начфина, что вежливо именуется «кормой», товарищ Котятко ухватил живой

кошмар за руку и, наконец, затащил наверх. Грозная леди оправила платье, обвела

сумрачным взглядом притихших танкистов и полезла в ридикюль – за бумажкой с

тезисами заранее подготовленной речи.

– Кхм... – над плацем перед ангарами разнесся густой бас. – Так. Почему я тут не вижу

капитана Хир... Хре... Из Японии?!

– Кажется, это вас просят, – сквозь зубы процедил Шмульке обернувшись у господину

Хирата. – Mein Gott, что ей от летчиков-то нужно?.. Идите же, с этой гарпией шутки

плохи!

Исиро Хирата посмотрел на унтер-офицера так, что Ганс Шмульке едва не обратился в

камень. Чтобы японский офицер испугался какой-то толстой некрасивой женщины? Да за

такое оскорбление на поединок вызывают!

Русские танкисты расступились, пропуская «самурая», который подошел к

импровизированной трибуне с эдакой вальяжной ленцой, но при этом не теряя

достоинства. Капитан Хирата всем своим видом давал понять, что ему скучно, он ничуть

не впечатлен, однако правила приличия заставляют вести себя в соответствии с

положением. Чуть поклонился – дань вежливости и не более.

– Так, – снова громыхнуло сверху. – Сколько боевых вылетов за сегодняшний день?

– Девять, – кратко ответил японец, как сплюнул.

– Общий доход в серебре?

– Госпожа, это такие мелочи – для воина на первом месте сражение и честь, а не

презренные материальные блага...

– Сколько? – гавкнула мадам Ротвейлер.

– Шестьдесят две тысячи, – процедил капитан Хирата, начавший подозревать, что ему

наносят публичное оскорбление. Но не ругаться же с этой жабой? Недостойно!

– А вчера?

Гунс Шмульке никогда не видел, чтобы не слишком великий ростом и худощавый японец

надувался как индюк, распушивший перья. Всерьез обидевшийся подданный Императора

сам по себе способен заменить тактический ядерный заряд.

– Позволю себе вмешаться, – господин Storm, почувствовав, что запахло жареным,

быстро подошел к капитану Хирата. – Извините, вас никто не хотел задеть... Просто

руководитель финансового отдела не всегда... корректна в высказываниях.

– Ничего, скоро построят японскую казарму, быстро научится, – послышалось из

собравшейся вокруг толпы. К русским присоединились несколько американских,

британских и французских экипажей. Кто позволил себе эдакое хамство распознать было

невозможно.

Мадам Ротвейлер обвела танкистов гипнотическим взглядом. Промолчала.

– Еще раз прошу простить, господин капитан, – повторился главный инженер. – Но вы

сами должны понять: не будут побед, не будет денег. Не будет денег – у вас не появятся

новые самолеты. Дело в том, что вчера командование перевело на счет базы танкистов

определенную сумму в золоте...

Исиро Хирата молчал.

– ...И вы, случайно, не заметили каких либо изменений в... кхм... доходности ваших

боевых вылетов?

– Заметил, – холодно сказал японец. – В лучшую сторону. При том, что аналогичных

поступлений в наш финотдел не было.

– Во-от! – просиял господин Storm. – Помните, что я вам рассказывал на полигоне?

Взаимодействие миров? Взаимопроникновение? Связь?

– Погодите, – вмешался лейтенант Вася. – Вы хотите сказать, что теперь золотой запас

доступен одновременно на обоих базах? Перевели нам, летчикам, а пользоваться могут и

танкисты? Равно и наоборот?

– Именно! – широко улыбнулся главный инженер. – И это только начало, товарищи,

господа, мсье и мистеры! Господин Хирата, еще раз приношу нижайшие извинения за

этот досадный инцидент! Давайте пройдем в офицерский клуб, стол давно накрыт.

Господин контр-адмирал Такано, Парамон Нилыч, командиры экипажей – вы так же

приглашены! Я обязан объявить, что отныне во всех Трех Мирах начинается новая

эпоха...

– Двух, – подал голос адмирал. – Пока двух. Мы в настоящий момент еще не начали

жить полноценной жизнью...

– Дело времени! – воскликнул господин Storm. – Военно-морская Альфа на подходе,

скоро и вы вольетесь в наш дружный коллектив! Товарищ Котятко, вы закончили?

– А как же речь начфина? – помрачнел комиссар. – И текущий политический момент

еще не осветили...

– Чепуха какая! Закругляйтесь! Нам есть о чем поговорить! Три мира начали

объединяться в единое целое? Понимаете? Это надо отметить!

© А. Мартьянов. 23.09. 2012.

88. «Француз» – красавчик

Франсуа Ларош вошел в офис Зиночки с небольшим букетом гвоздик и вскоре вышел

оттуда без букета и в хорошем настроении.

Вася подтолкнул Хопкинса локтем:

– Видал, штаб-сержант? Вот так надо действовать.

– Чтобы работали мои методы, – заметил Франсуа, подошедший к друзьям быстрее, чем

предполагал Вася, – нужно обладать моим обаянием. Так что конкурентов я могу не

опасаться.

– Товарищ Ларош действует наверняка, – съязвил Вася. – Коль скоро французские

самолеты сплошь безобразны, пилот пускает в ход улыбку. Все смотрят на улыбку и

никто не смотрит на самолет.

– Камрад Вася, вы несправедливы, – запротестовал Ларош. – Не стоит повторять

расхожее мнение насчет наших самолетов.

– Назовите хоть один красивый! – потребовал Вася. – Мы со штаб-сержантом

сомневаемся.

Ларош задумался:

– Да вот хотя бы средний бомбардировщик LеО-45, «Лиор и Оливье», творение

инженера Эрнеста Пьера Мерсье. Действительно был изящный самолет.

– Небось, сами французы диву давались, – хмыкнул Билл Хопкинс.

Вася спросил:

– Кстати, кто такой этот Мерсье? Ничего о нем толком не знаю.

Франсуа Ларош кивнул:

– Причудливо доходит до нас информация о людях, которые жили когда-то, работали

над созданием новых самолетов… Убежден: мы должны знать о них больше. Но «больше»

не всегда получается. И вы правы, Вася. Взять хотя бы тех же французских

авиаконструкторов. Марсель Блок – антифашист, потерявший здоровье в немецких

концлагерях и все-таки проживший долгую и творческую жизнь. Девуатин работал на

Виши, потом скрывался в Латинской Америке и вернулся во Францию лишь под конец

жизни. Но и он продолжал работать в авиации. А вот об Эрнесте Пьере Мерсье нам

известно только несколько разрозненных фактов: что закончил Политехническую школу и

был по преимуществу инженером, с тридцатого года работал в фирме «Лиор и Оливье» и

умер 11 июня 1944 года.

– От чего же он умер? – заинтересовался Вася.

– В сорок четвертом году, как говорится, имелось много разных возможностей

умереть… – отозвался Франсуа. – Я не могу назвать точную причину и даже возраст.

Однако – в отличие от коллег, чья биография известна куда лучше, – Мерсье оставил

нам свои патенты на изобретения. И целых три из них можно отыскать в интернете. Они

отсканированы и находятся в свободном доступе.

– И что это за изобретения? – Хопкинс непроизвольно потер руки, словно уже разбирал

какое-нибудь сложное устройство.

Французский пилот ответил:

– Мерсье разработал тип капота для радиальных двигателей. В случае с LеО-45 это

имело, я думаю, решающее значение. Давайте просто расскажу с начала.

– Самый простой и надежный способ донести свою мысль до слушателя, – сообщил

Вася. – Терпеть не могу, когда начинают с середины.

– А как же интрига истории? – подмигнул Хопкинс.

– Обойдусь, – буркнул Вася.

– Итак, друзья мои, в один прекрасный день тридцать третьего года, если говорить точно,

то первого апреля, французские ВВС официально были признаны независимым родом

войск, – торжественно начал Франсуа.

– Первого апреля? – переспросил Вася. – Гусары, молчать!

– Бывают просто даты, товарищ младший лейтенант, – прошептал Хопкинс. – Не

мешай рассказывать.

– Обретя «независимость», французское авиационное командование решило, что следует

расширить круг задач авиации. Помимо взаимодействия с наземными силами, следует еще

выполнять стратегические операции. Да, Вася, все те же теории старого «доброго» Дуэ,

если вы об этом.

– Я ничего не говорил, – вставил Вася.

– Но это же очевидно: военные хотели новый бомбардировщик, – сказал Билл Хопкинс.

Франсуа кивнул:

– Точно. И сначала были построены настоящие летающие крепости: тяжелые,

защищенные несколькими пулеметными турелями… Очень быстро выяснили, что

самолеты эти медлительные, уязвимые, неуклюжие. Они не то что задачу выполнить —

они до цели долететь бы не смогли с такой маневренностью. После некоторых раздумий

решили: нужна скорость до четырехсот километров в час на высоте в четыре тысячи

метров. Подвижную переднюю турель снять, пулеметы, стреляющие назад, установить в

фюзеляже, бомбовую нагрузку разместить внутри – до тонны. Предполагалось, что эти

бомбардировщики смогут действовать не только днем, но и ночью. Экипаж – четыре

человека. Вот как-то так.

– Интересно, насколько реальный самолет отличался от заказа, – заметил Билл

Хопкинс.

– Как обычно, – отозвался Франсуа. – Сильно отличался. LеО-45 – прототип —

выпустили на заводе фирмы в Аржентиле, опередив конкурентов. Двигатель установили

«Испано-Сюиза» – радиальный двухрядный четырнадцатицилиндровый, воздушного

охлаждения. Приблизительно тысяча лошадиных сил.

– По голосу слышу – что-то не так, – заметил штаб-сержант.

– Капот, – подсказал Франсуа. – Но мы договорились, что я буду рассказывать по

порядку. Первый полет – шестнадцатого января тридцать седьмого. Главный недостаток

– площади вертикальный хвостовых поверхностей не хватает на взлете и при наборе

высоты. Соответственно потребовалось переконструировать двойные кили и рули. И тут

– бац! – завод в Аржентиле национализировали.

– Это помешало разрабатывать самолет? – осведомился Вася. – Насколько я помню,

национализация заводов…

– Не будем говорить о социализме, – взмолился Франсуа. – Иначе никогда не закончим

о LеО-45. Нет, работы над самолетом продолжали вестись полным ходом. И это

продолжалось до 6 декабря тридцать седьмого, когда заводской шеф-пилот Жан Думерк

аварийно посадил прототип на вспаханное поле – одновременно отказали оба двигателя.

– Самолет-то уцелел? – ахнул Вася.

– Спросил бы, уцелел ли летчик, – упрекнул его Билл Хопкинс.

Вася чуть покраснел.

Франсуа Ларош кивнул:

– Думерк не только уцелел сам, но и ухитрился спасти прототип, который после

аварийной посадки пробежал сто пятьдесят метров и нормально остановился. И вот тут

вступают на сцену специальные капоты двигателей, сконструированные инженером

Мерсье. Эта конструкция позволяла более эффективно охлаждать масло двигателей. Плюс

сопротивление было значительно меньше. Так что скорость у самолета возросла, он мог

развивать до шестисот километров в час. А вот двигатели по-прежнему вызывали

проблемы. Поэтому их заменили на «Гном-Рон». И до февраля тридцать девятого года

продолжались испытания самолета. В общем и целом, LеО-45 показывал хорошие

результаты.

– Меня поражает эта способность неспешно испытывать и усовершенствовать боевые

самолеты, – заметил младший лейтенант, – когда было уже очевидно, что война вот-вот

начнется. Иногда прямо хочется подтолкнуть творческую интеллигенцию, чтобы она

думала быстрее.

– Ну вот чей бы буйвол мычал, товарищ младший лейтенант! – упрекнул Васю

американец. – Можно подумать, в Советском Союзе…

Вася безнадежно махнул рукой:

– Я больше не буду перебивать товарища Лароша.

– Мерси. – Ларош улыбнулся. – LеО-45 был показан на Парижском авиасалоне в конце

ноября тридцать восьмого. Девятого июля тридцать девятого года три таких самолета

принимали участие в воздушном празднике в Брюсселе-Эвре, а затем четырнадцатого – в

день взятия Бастилии – восемь их красиво пролетели над Парижем. И наконец в начале

августа того же года в Реймсском центре испытаний военных самолетов создали звено с

пятью «Лиорами».

– А сколько их всего, кстати, выпустили? – поинтересовался Вася.

– Заказы были громадные – шестьсот там, шестьсот тут, – ответил Франсуа. —

Подключили больше тридцати субподрядчиков. Но реально этих самолетов было

поначалу не так уж и много. Сказалось, товарищ младший лейтенант, то, с чем и

советские производители сталкивались: недостаток материалов и комплектующих…

Плюс модернизация самолета шла буквально на ходу.

– Сейчас догадаюсь, – кивнул Вася. – Основную сборочную линию останавливать и

переделывать не стали, а вместо этого пустили сразу же вторую линию – по переделке

уже готовой продукции.

– В общем, да, – вздохнул Ларош. – Но несмотря на все эти бедствия, самолет начал

поступать в части. И поначалу встретил у летчиков весьма сильное неприятие. Поведение

этого бомбардировщика, скажем так, вызывало недоверие, особенно на взлете и малых

скоростях. Репутация у LеО-45 сложилась быстро: самолет опасный и ошибок не прощает.

Поэтому старались от него отделаться.

– И эта картинка знакомая, – заметил младший лейтенант.

Хопкинс кивнул:

– И в американских ВВС имелись такие самолеты – нелюбимые.

– Лямур, тужур, – фыркнул Ларош. – Бомбить-то надо было! В эскадрильи прибыл

ведущий-летчик испытатель SNCASE капитан Жак Лекарме. К тому времени из-за аварий

уже успели списать три самолета – возникли трудности с управлением на взлете. И тут

Лекарме показал, на что способен «Лиор». Его показательные полеты вызвали всеобщий

восторг, впечатлительные французы, – он улыбнулся, – просто рвались теперь на этот

самолет. И потом уже летчики нормально поднимали LеО-45, без аварий.

– Умно, – сказал Вася. – «Делай как я» – хороший метод обучения. А что во время

войны?

– Десятого мая известного вам сорокового года, – сказал Франсуа, – на вооружении

состояло свыше двухсот LеО-45. Из них только полсотни были боеспособны.

Одиннадцатого их бросили в бой. Они бомбили колонны немецких танков с малых высот

и несли большие потери от истребителей и зенитного огня.

– Напоминает Польшу, – вставил Вася.

– Мда, – вздохнул Ларош. – Шестнадцатого мая двадцать шесть LеО-45 удачно

разбомбили моторизированную дивизию. Бедные беззащитные немцы как раз

заправлялись, и тут на них посыпались французские бомбы. Но такие удачи больше не

повторялись. Летчики Люфтваффе быстро нашли «мертвую зону» LеО-45 и заходили за

шайбы оперения, затем уравнивали скорость и спокойненько открывали огонь. LеО-45

были к тому времени вооружены пушкой «Испано-Сюиза», но пушку эту приходилось

часто перезаряжать и надолго останавливать стрельбу. Всего в войсках было около

четырехсот LеО-45. Потеряно было в боях сто тридцать. Половину из оставшихся

перегнали в Северную Африку.

– Ну так война же скоро закончилась, – сказал Вася.

– Товарищ младший лейтенант, хочу напомнить, – возразил Франсуа, – что война

только началась. После подписания перемирия… Ладно, после поражения Франции… В

общем, правительству Виши разрешили продолжить вооружать эскадрильи LеО-45. Учли

опыт недавних боев: увеличили площадь концевых шайб, пушечную установку дополнили

двумя пулеметами. Стали учить экипажи бомбометанию с пикирования. И с апреля сорок

второго года – с любезного разрешения немцев – возобновили выпуск

бомбардировщиков.

– Какой-то самолет непатриотичный, – сказал Вася.

– А ты, Вася, не тактичный, – упрекнул его Хопкинс.

– Патриотичными могут быть люди, камрад Вася, – откликнулся Ларош. – А самолет

– он просто машина. И товарищ младший лейтенант, кстати, прав: LеО-45 воевал в

составе ВВС чуть ли не всех противоборствующих сторон. Между прочим, имелись LеО-

45 со знаками ВВС США: они перевозили грузы из портов Марокко на передовые

аэродромы в Тунисе и Алжире… А что еще любопытнее – он оставался в строю спустя

двадцать лет после окончания войны. Этот небесный долгожитель летал даже дольше, чем

«Девуатин» – до пятьдесят седьмого года.

© А. Мартьянов. 21.09. 2013.

89. «Камбала»

– Кто это так шикарно заходит на посадку? – Товарищ младший лейтенант Вася

прищурился. – Як-3, конечно, на последнем издыхании, но пока вполне боеспособный.

Из самолета выбрался Франсуа Ларош. Весело махнул рукой Васе и приехавшему в гости

Гансу Шмульке.

– Видали? – осведомился он. – Все объекты уничтожены.

– Вы, кажется, тоже слегка повреждены, – заметил Шмульке. – Точнее, ваш самолет.

– «Слегка» – это не считается, мон ами, – заявил Ларош.

Танкист хмыкнул:

– Ну, на Яке-то, наверное, просто было всех победить.

– Вы не представляете себе, – сказал Франсуа, – насколько непросто. Всегда найдутся

какие-нибудь препятствия и зложелатели.

– Ладно тебе, Шмульке, – Вася обнял приятеля за плечи, – всем известно, что

французы – хорошие летчики. Только вот самолеты у них были плохие. Да и

правительство их подкачало, когда быстренько сдалось Гитлеру.

– Во Франции это называют «перемирием», – вставил Ларош, но заметно помрачнел.

– А как еще это называть? Позорной капитуляцией? – Вася пожал плечами.

– Будем говорить о самолетах, мон ами, и не будем говорить о политике, – предложил

Франсуа.

– А правда, – вмешался Шмульке, – я тоже что-то слыхал о том, что в тридцатые все

французские машины были плохими и, главное, некрасивыми.

Франсуа Ларош тяжело вздохнул:

– Во-первых, далеко не все французские самолеты были уродливы, как Квазимодо. Во-

вторых, далеко не все они были плохими. Вот, например, был у нас тяжелый

многоцелевой истребитель фирмы Liore et Olivier. Выглядел он, конечно, странно. Пилоты

его называли «камбалой».

– О! – возрадовался Вася. – А у поляков были самолеты «Карась» и «Сом»!

– Это, мой пылкий русский друг, были практически официальные названия польских

самолетов, – возразил Франсуа. – Причудливы пути славянской фантазии… А вот

«камбала» – не название, а прозвище, прозвище фамильярное, совершенно

неформальное, отчасти даже пренебрежительное.

– Что подтверждает мой тезис о том, что французские самолеты красотой не блистали,

– заключил младший лейтенант.

– И тем не менее «камбала» оказалась удачным самолетом. Летчики ее полюбили, —

сказал Ларош.

Ганс Шмульке засмеялся:

– Парадокс! И как же такое чудо возникло?

– Как и большинство подобных чудес, – с заказа, – отозвался Франсуа Ларош. – Был

у нас в тридцатые «Потез-631» – тяжелый многоцелевой истребитель. Время шло,

потребовалось заменить «Потез-631» на что-то более современное. Поэтому военные в

тридцать шестом году запросили новый самолет, и сразу несколько фирм предложили

свои варианты.

– Начнем сразу с победителя, – попросил Ганс Шмульке.

– Это же очевидно: «Лиор и Оливье», – вставил Вася.

– Именно, – кивнул Франсуа. – Самолет, который они спроектировали, выглядел,

мягко говоря, не вполне обычно. Короткий и узкий корпус, обшивка – дюраль и фанера,

крылья – только древесина. Двойные вертикальные хвостовые плавники, расположенные

ниже плоскости крыла. Оригинальное шасси: одно переднее колесо убиравшееся в

носовую нишу, и два задних колеса – их ниши помещались в нижней части хвостовых

шайб.

– Такое впечатление, будто конструкторы нарочно задались целью сделать «все

наоборот» и переоригинальничать любых своих предшественников, – высказался Вася.

Ларош пожал плечами:

– Кто знает. Если не экспериментировать, ничего не добьешься. Будут просто скучные

одинаковые самолеты, устаревающие еще до того, как их запустят в серию.

– И то верно, – пробормотал Ганс Шмульке. – А какой экипаж предусматривался для

этого танка?.. То есть, я хочу сказать – для этого самолета?

– Два человека (для дневных полетов) или три человека (соответственно, для ночных

полетов), – ответил Ларош. – Двигателей, как и предписывалось техзаданием, было два

– «Гном-Рон» по восемьсот лошадиных сил. Сначала, как и положено детищу «Лиор и

Оливье», самолет назвали LeO, конкретнее – LeO-50, но вскоре переименовали.

– В «камбалу»? – хмыкнул Вася.

Франсуа приподнял бровь:

– Нет, более скучно – SE-100, то есть Sud-Est, «Юго-Восток». Как раз в феврале

тридцать седьмого авиационный завод в Анжентиле – то есть завод фирмы был

национализирован и вошел в состав SNCASE – в переводе: «Национальное

авиастроительное общество Юго-Восток». Если помните, это было соединение разных

частных заводов. Поэтому и наш самолетик стал называться SE-100.

– Ага, начинается путаница с названиями, – прищурился Вася.

– Да нет никакой путаницы: «Сюд-Эст-100», и все. Можно просто говорить «камбала», и

сразу все станет понятно, – прибавил Ларош, улыбнувшись. – Летчик-испытатель

поднял его в воздух 29 марта 1939 года в Виллакубле. И сразу же стало понятно, что

самолет, хоть внешне и напоминает летающий сарай, в общем-то, удачный: скорость

давал больше пятисот пятидесяти километров в час на высоте в шесть с половиной

километров. Запаса топлива хватало на тысячу с лишним километров.

– А вооружение? – полюбопытствовал Ганс Шмульке.

– Не поскупились: четыре двадцатимиллиметровые пушки в носовой части корпуса и

подвижная пушка, тоже двадцать миллиметров, в задней кабине… Но, конечно, нашлись и

недостатки, кое-что пришлось переделать: усовершенствовать систему управления,

усилить хвостовую часть, потребовалось увеличить топливные баки, добавить

стабилизаторы в задней части корпуса. Заодно сумели установить более мощные

двигатели. И после всех доработок отправили своим ходом в Марсель-Мариньян для

государственных испытаний. Это произошло 9 декабря 1939 года. В Мариньяне тоже все

шло хорошо – пока весной сорокового года не произошла страшная авария. Дал сбой

механизм шага правого винта. Самолет грохнулся, оба члена экипажа погибли, машина

разбилась.

– Мда, – выговорил наконец Вася. – Дела… Но, наверное, имелся и второй прототип?

– Точно, – кивнул Ларош, – причем более «крутой»: с полностью металлической

конструкцией крыльев и более мощным вооружением: в носовой части шесть пушек, в

хвостовой кабине – спаренная установка еще двух таких пушек плюс одна в

открывающемся люке в нижней части корпуса.

– Летающая крепость на французский манер, в общем, – подытожил Вася. – Не

напрасно камрад Ганс назвал его «танком».

– Я оговорился, – чуть смутился Шмульке.

– Да нет, все правильно, – подхватил Франсуа. – Этот истребитель был вооружен, что

называется, до зубов. Но построить самолет до разгрома Франции, в общем, не удалось.

Потом немцы ввели ограничения на авиационное строительство, так что работы, опять же,

вынужденно замерли. И наконец, когда немцы решили часть ограничений снять, работы

над SE-100 продолжились. Немцев, впрочем, это чудо природы вообще не интересовало.

А между тем французские конструкторы быстренько доработали свой самолетик, и

выпускать его стали на заводах концерна «Ситроен» в Париже.

– Это тот, где делали маленькие машинки? – удивился Шмульке.

– Именно он, – подтвердил Франсуа. – Вот там приготовились к выпуску первой

партии из трехсот SE-100 – дальние тяжелые дневные истребители: семь пушек,

бронестекла, бронеспинка пилотского и штурманского кресла. Скорость осталась прежней

– пятьсот семьдесят пять километров в час. Летал на дистанцию в полторы тысячи

километров.

– А что, были еще и ночные?

– А то как же!.. Пять пушек, навигационное и радиооборудование. Как и планировалось

с самого начала, в дневном варианте экипаж два человека, в ночном – три: добавлялся

штурман и оператор радара.

– И когда эти самолеты начали летать по-настоящему? – осведомился Вася.

Франсуа припомнил:

– В ночные истребительные части они стали поступать с сентября сорок первого.

Предполагалось, что после появления современной машины старички «Потезы» уйдут на

покой. Но не тут-то было. «Потез» был машиной простой, освоенной, производственники

его любили, поэтому наряду с новой машиной выпускали и старую.

– Ну, что поделаешь, – заметил Вася. – Не от хорошей жизни так поступали, понимаю.

– Вы неискренни, товарищ младший лейтенант, – упрекнул его Франсуа Ларош. – Вам

совершенно не жаль французских производственников.

– Ну и что? – не стал отпираться Вася. – Как сказал не помню кто, «жалость унижает

человека».

– Невозможный тип! – Ганс Шмульке подмигнул Франсуа Ларошу.

– Как бы там ни было, в частях новый самолет встретили настороженно. Необычная

компоновка, диковинный внешний вид… А на фоне «Потезов» – может, и устаревших,

но изящных, – так и вообще… – Ларош чуть улыбнулся.

– В армии нет места демократии: прикажут – так полетишь хоть на камбале, хоть на

соме, – заявил Вася.

Ларош кивнул:

– Между прочим, именно полеты оказались лучшим лекарством от недоверия:

«камбала» оказалась маневренной, устойчивой в воздухе, с неплохими взлетно-

посадочными характеристиками. Правда, все равно не без капризов: для этого самолета

требовался оборудованный аэродром. С другой стороны, при невыпуске основных стоек

шасси – тех, что в хвостовых шайбах, – техника пилотирования самолета практически

не менялась: он садился на хвост фюзеляжа. Да, и еще в плюс этому самолету шло

оборудование. SE-100 получил очень неплохое оборудование для слепых полетов.

Вася что-то прикидывал в уме:

– То есть, можно назвать этот самолет хорошим?

– «Хороший» – понятие очень относительное. Помните, на итальянских

бомбардировщиках нормально могли летать только итальянцы, а весь остальной мир,

прямо скажем, ужасался? А знаменитое заявление товарища Сталина о том, что

«Харрикейны» «дрянь» и «наши летчики их не любят»? Скажи англичанину, что

«Харрикейн» – дрянь, могут быть последствия… Вот и с французским самолетом,

думаю, было нечто похожее. SE-100 пытались выпускать, кстати, и в штурмовом

варианте, но быстро отказались от этой затеи. И вообще карьера «камбалы», кажется, не

была ни долгой, ни интересной. А жаль – самолет был с потенциалом.

© А. Мартьянов. 21.09. 2013.

90. Итальянские трофеи

Уилберфорс Гастингс выглядел очень довольным.

– Мне нравятся льготы, которые в нынешнем сезоне дают английским летчиком! —

сообщил он. – Лично я теперь летаю на «Спитфайре» – на «пятерке». О, как я обожаю

эту машину!

– Что ж, а я для разнообразия выбрала «Бульдог», – сообщила Брунгильда. – Мне на

нем как-то сподручнее.

– Вы, фройляйн, тоже решили опробовать английскую технику? – изумился Гастингс.

Брунгильда пожала плечами:

– Почему бы и нет? Конечно, круче всего взять «мессер», забраться на высоту, куда…

как там Василий говорит? Куда Макар телят не гонял… И оттуда спикировать на бедного,

ничего не подозревающего англичанина. Но это – как это вы, англичане, выражаетесь?

Неспортивно.

– На войне все средства хороши, – вмешался Герман Вольф. – То есть, не то чтобы это

было мое мнение… Но существует такая точка зрения.

Брунгильда пожала плечами:

– Мы же не на войне. Мы играем, пробуем себя и самолеты. Кстати, лично я неплохо

чувствую себя на английском аппарате.

– Помнится, как-то мы обсуждали «национальные особенности» самолетов и авиаторов,

– припомнил Гастингс. – Пришли к выводу, что на итальянских самолетах успешно

могли действовать только итальянские летчики. И те же итальянцы, пересаженные на