Текст книги " Легенды авиаторов. Игровые сказки-2."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

единственному тезису: решить проблему обзора вперед-вниз за счет нетрадиционных

схем компоновки одномоторных самолетов-штурмовиков в принципе не получилось.

– И все? – спросил Герман Вольф.

– А чего бы ты хотел? – Змей Горыныч пошевелил крыльями. – Мораль любой басни

должна быть короткой и внятной.

– Не знаю, – вахмистр покачал головой. – Мне больше по душе истории с

продолжениями.

– Поэтому мы тут не басни пишем, а продолжаем летать! – сказал дракон. – Или ты не

согласен? Ладно, вахмистр. Я пока разомну крылья, а ты ступай в финотдел. Может быть,

Зиночка сжалится и даст тебе «Фарман»...

© А. Мартьянов. 05.05. 2013.

74. Загадка века

– А, Гастингс! – приветствовал товарищ младший лейтенант английского летчика. —

Как полетали?

– Удовлетворительно, – сдержанно ответствовал Уилберфорс Гастингс.

– И на какой машине сегодня изволили геройствовать? – Вася был уверен в том, что

чрезвычайно остроумно пародирует стиль, которым (по его мнению) изъясняются лорды.

Однако Гастингс совершенно обезоружил его, улыбнувшись простодушно и разведя

руками:

– Да, собственно, какое там геройство... Впрочем, как я уже сказал, полет был

удовлетворительным. Сегодня Зинаида Афанасьевна снабдила меня «Веллингтоном».

– А! – отрывисто бросил Вася. – Вообще англичане, как я заметил, испытывают

определенное пристрастие к тяжелым бомбардировщикам.

Гастингс выглядел озадаченным.

– Признаться честно, я не вполне понимаю, товарищ Вася, дружище, к чему вы клоните,

сэр.

– Да ни к чему. Просто к слову пришлось.

– Понятно. – Гастингс вздохнул с облегчением. – А у вас есть какие-то претензии к

тяжелым бомбардировщикам?

– Какие претензии могут быть к самолету, который летает? – Вася пожал плечами.

– О, я рад, что мы друг друга понимаем, – заверил Васю Уилберфорс Гастингс.

После такого заявления Вася окончательно почувствовал себя сбитым с толку.

Впрочем, Гастингс как истинный джентльмен тотчас пришел ему на помощь:

– В Советском Союзе ведь строили тяжелые бомбардировщики, не хуже, чем в Англии?

– Возможно, и лучше, – сказал Вася. – Хотя как тут сравнишь... Учитывая

человеческий фактор... И само применение. Взять, скажем, торпедоносцы.

– «Суордфиши»? – уточнил Гастингс.

Вася чуть поморщился:

– Я говорю о советских самолетах. Скажем, об АНТ-41. Не летали на таком?

– Увы... На нашем аэродроме его нет, и вряд ли появится.

– В тридцатые у нас, как вам известно, тяжелыми бомбардировщиками в основном

занималось КБ Туполева, – продолжал Вася. – Возможности у Туполева были

немаленькие, опыт огромный. После ТБ и СБ – ну понимаете, тяжелых и средних

бомбардировщиков, – возникла совершенно новая идея воздушного крейсера. Он должен

стать самолетом, который будет сопровождать соединения тяжелых бомбардировщиков.

Оборонять их от нападения истребителей противника, подавлять наземные средства ПВО,

заодно – разведывать цели, уничтожать чужие бомбардировщики. И на сладкое —

осуществлять бомбометание.

– Своего рода универсальный самолет, – вздохнул Гастингс.

– Нравится? – обрадовался Вася. – А вот представьте себе, какой это был бы самолет: с

мощным вооружением, надежной связью, а по скорости – сопоставимый с

истребителями. И в тридцать четвертом в шестой бригаде туполевского КБ – под

руководством Мясищева (слышали, конечно, эту фамилию?) начали работы.

– Это была эпоха, когда самолеты устаревали прямо на чертежных досках, – вставил

флайт-лейтенант.

– Ничего, наши успевали догнать и отчасти перегнать, – хмыкнул Вася. – Требования к

самолету действительно росли не по дням, а по часам. И в первую очередь не столько

потому, что возрастали летные характеристики тяжелых бомбардировщиков, сколько

потому, что одноместные истребители становились все быстрее и смертоноснее.

– То есть, вы хотите сказать, что принципиальное новаторство вашего самолета

заключалось в том, что этот тяжелый бомбардировщик состязался не с другими

бомбардировщиками, а с истребителями? – уточнил Гастингс.

Вася с торжеством кивнул.

Флайт-лейтенант заметил:

– И правда, новаторский подход. Однако мне кажется, слишком новаторские идеи,

опережавшие время, обычно оказывались неудачными.

– Здесь этого не скажешь. Хотя определенные сложности возникали, – Вася задумался:

как точнее выразить мысль. Наконец он сказал: – Бомбардировщик, который не уступал

бы по скорости истребителю, уже вылетел из КБ Туполева: двухмоторный СБ по скорости

приближался к И-16. Там другое... Нужно было определиться с основной задачей нового

самолета.

– Когда задачи меняются на лету, – со знанием дела вставил флайт-лейтенант, —

начинаются переделки, а это обычно сулит неудачу.

– Ну хватит уже каркать! – в сердцах оборвал Вася.

Англичанин удивленно поднял бровь:

– В каком смысле – «каркать»?

– Предрекать неудачи! – объяснил Вася. – Выражение такое.

– Так мы с вами сейчас говорим о давно прошедшем времени, – напомнил Гастингс. —

Не в наших силах изменить то, что уже случилось.

– Мы можем по-разному к этому относиться, – возразил Вася. – К тому же, летая на

этих самолетах сейчас, мы исправляем многие ошибки.

– И совершаем собственные, – добавил Гастингс.

– Не имеет значения, – отмахнулся Вася. – Главное, что самолеты живут, летают, что

их история не заканчивается тридцатыми или сороковыми, а продолжается.

– Согласен с вами, сэр, – важно наклонил голову Гастингс.

– Ну так вот, – успокоился Вася, – круг задач нового самолета. Тут тоже заключалось

своего рода новаторство, потому что Туполев замахнулся на создание сухопутного

торпедоносца, то есть – торпедоносца наземного базирования. В тридцатые это было

несомненным новшеством. В конце концов, решено было создавать легкий крейсер и

заодно – торпедоносец, который мог быть использован также как бомбардировщик.

– О! – вымолвил Гастингс. – А как с ночными полетами?

– Вы, англичане, любите ночные полеты, – сказал Вася. – Мы, впрочем, тоже их не

чурались. Новый самолет мог – по идее – летать и днем, и ночью. Мог летать в туман,

дождь, вообще – в плохую погоду. Мог летать далеко – на три тысячи километров.

– А скорость? – напомнил Гастингс. – Он, кажется, должен был обгонять истребители?

– Ну, не обгонять, – поправил Вася, – но не сильно отставать. В общем, триста —

триста сорок километров в час давал.

– А моторов сколько поставили? – заинтересовался Гастингс.

– Два. Двигатели, как вы правильно заметили, коллега, – серьезно произнес Вася (хотя

Гастингс ничего не «замечал» по этому поводу), – это самое главное и самое больное. В

тридцать пятом году моторов нужной мощности не существовало. Была надежда на

форсированный вариант одного советского двигателя – М-34ФРН. Поколдовали над ним

и запустили в серию уже в тридцать шестом. Кстати, в те годы это был самый мощный

советский мотор – и один из самых мощных в мире.

– Впечатляет. – Гастингс вынул из кармана трубочку и набил ее табаком. – Знаете, я

даже разволновался.

– Покажи англичанину бомбардировщик с мощным мотором, – засмеялся Вася, – и

глаза у него разгорятся.

– Вообще-то я способен восхищаться и «Гладиаторами», – пояснил Гастингс. – Не

говоря уж о «Спитфайрах».

– Но сознайтесь, бомберы вам ближе к душе, – настаивал Вася.

– Мне близко к душе все, что с крыльями и мотором, – сказал Гастингс. – С винтом,

турбиной и так далее.

– И с торпедой в брюхе, – прибавил Вася. – Требования к самолету, как вы и

предполагали, изменились. Теперь нужен был в первую очередь торпедоносец. И

возникла проблема: куда, собственно говоря, девать торпеду? После нескольких

вариантов остановились на наиболее брутальном: торпеда ТАНФ массой 920

килограммов.

– Фью! – присвистнул Гастингс. – Какой же бомболюк для такой штуки нужен?

– Большой, сэр, как нетрудно догадался: шесть с половиной метров – чуть меньше

половины всей длины фюзеляжа, – объявил Вася. – Такого длинного бомбоотсека не

имел тогда ни один самолет, даже самый тяжелый.

– Стало быть, и бомбу он мог взять на борт немаленькую, – вставил Гастингс, и его

глаза мечтательно затуманились.

– Самую крупную – тысячу килограммов, – кивнул Вася. – Конструкторы, надо

сказать, неплохо справились с непростой задачей – обеспечить прочность фюзеляжа с

очень большим вырезом. Предполагалось, что новый самолет будет осуществлять

торпедометание по линкорам и крейсерам противника, причем с малых высот – до десяти

метров.

– Звучит как музыка, – Гастингс выпустил первое облачко дыма из своей трубки.

– В тридцать шестом начали испытания, – продолжал Вася. – 2 июня тридцать шестого

летчик-испытатель Чернавский поднял АНТ-41 в воздух. Самолет понравился – только

для улучшения поперечного управления понадобилось чуток увеличить площадь

элеронов. Второй полет – третьего июля. И тут – неожиданность: через семь минут

после взлета на высоте почти в три тысячи метров и при скорости в двести шестьдесят

километров в час машину затрясло.

– Флаттер, – сказал Гастингс. – О да. В тридцатые это стало проблемой.

– Именно. Причем о флаттере знали, специально работали над устранением этой

опасности. И – нате. Вибрация вырвала у летчика штурвал из рук, и экипаж выбросился

из самолета с парашютами. Это случилось в Химках, под Москвой.

– Они спаслись? – нервно спросил Гастингс.

– Да, – кивнул Вася. – Причем сразу после эвакуации экипажа правое крыло сломалось

и стало складываться кверху. Машина рухнула на землю. Все, конец.

– И откуда взялся флаттер, если над устранением проблемы уже поработали?

– Намекаете, что плохо поработали? – прищурился Вася. – Да, критическая скорость

флаттера для крыла была намного больше, чем скорость полета самолета перед аварией.

Решили, что флаттер крыла был вызван слишком большими люфтами, которые

образовались в узлах крепления элеронов. То есть исправить выявленный дефект

нетрудно. Поэтому в самолет продолжали верить.

– И что? – Гастингс пыхнул трубкой несколько раз. – Видите ли, товарищ Вася, я вас

не подгоняю, но объясните мне, почему я никогда не встречал упоминания об участии

самолета АНТ-41 в боевых действиях? Ведь по вашим словам, это была замечательная

машина.

– Любая машина выглядит замечательно, если о ней рассказывать с душой, даже ваш

любимый «Гладиатор», – заметил Вася. – Однако вы правы в том отношении, что АНТ-

41 был очень перспективным проектом. Предусматривали не только сухопутный вариант,

но и поплавковый. В общем, идей было много, и все они – по крайней мере, на бумаге, —

выглядели многообещающими.

– И?.. – настаивал Гастингс.

Вася развел руками.

– И ничего, дружище. То есть совсем ничего. Уже подготовлен был серийный вариант

самолета Т-1 (торпедоносец-первый), он же АНТ-41... Уже...

– Может быть, дело в аварии? – предположил Гастингс.

– Авариями летчиков-испытателей не смутишь, да и конструкторов, по большому счету,

тоже, – покачал головой Вася. – По этому делу, насколько известно, никого не посадили

– невзирая на рассказы об ужасах, которые якобы тогда творились в Советском Союзе.

Никого даже не сняли. Просто не стали делать самолет, и все.

– Ничего себе, ресурсы у страны! – вздохнул Гастингс. – Разработали и построили, а

потом разбили такой самолетище – и никаких последствий.

– Ну, дальние последствия наверняка были, – сказал Вася. – Вы же понимаете,

Гастингс, – идеи не пропадают, а получают дальнейшее развитие. Может быть, тогда

занялись вплотную дальним двухмоторным бомбардировщиком ДБ-3, поэтому на АНТ-41

решили не отвлекаться. Ни одного документа не осталось! Мы не можем однозначно

сказать, что случилось с первым торпедоносцем сухопутного базирования.

– Вот это загадочка, – молвил Гастингс, – почище пришельцев из космоса.

– Может, пришельцы утащили самолет? – съязвил Вася.

– Этого, сэр, мы с вами никогда не узнаем. Возможно, без пришельцев не обошлось, —

невозмутимо ответствовал англичанин, и по его виду невозможно было понять, шутит он

или говорит серьезно.

© А. Мартьянов. 05.05. 2013.

75.«Бессмысленный», но многочисленный

– Лично я всегда огорчаюсь, когда о каком-нибудь самолете отзываются дурно, – заявил

Вася. – Что скажешь, Горыныч?

– Зависит от обстоятельств, – Змей выглядел веселым.

Он только что изрядно перепугал двух новичков, внезапно явившись перед ними в сиянии

пламени, и это изрядно подняло ему настроение.

– А вы, капитан Хирата, что скажете? – обернулся Вася к японцу.

Хирата ответил, как всегда, сдержанно:

– Оскорблять оружие недостойно, но все же один самолет бывает лучше, а другой —

хуже. Полное совершенство недостижимо.

– Восток – дело тонкое, – пробурчал Горыныч. – Вишь, как вывернулся. Расскажи-ка

нам, Вася, что конкретно тебя так взбудоражило.

– Узнал, как небезызвестный сэр Шолто Дуглас высказался о бомбардировщике «Бэттл»

– мол, чем плодить эти бесполезные тушки, строили бы лучше нормальные самолеты, —

объяснил Вася.

– Так и выразился – «бесполезные тушки»? – восхитился Горыныч.

– Ну, может, и не конкретно так, но слово «бесполезный» прозвучало, – отозвался Вася.

– Разве бомбардировщик может быть бесполезен? – Хирата чуть приподнял бровь.

– А между тем их выпустили больше двух тысяч, – сказал Вася. – «Бэттлов», я имею в

виду.

– Так они все-таки были эффективными? – подхватил Хирата.

– По-моему, не очень, – вместо Васи ответил Горыныч.

– В таком случае, почему их построили так много? – не понял капитан.

– В этом и заключается парадокс, – махнул рукой Вася. – В начале тридцатых

британское министерство авиации осознало простую истину: всенародно любимый

биплан Хаукер «Харт», созданный в двадцать шестом, увы, не вечен, и нужно строить

что-то более современное. По-прежнему одномоторное, но чтоб уж сразу моноплан!

Хотели цельнометаллическую машину с экипажем из двух человек. И с английским

мотором. Семь фирм прислали одиннадцать проектов. В конце концов, остались два, а

потом – один.

– И это был?.. – подхватил Хирата.

– ...фронтовой бомбардировщик «Бэттл» фирмы «Фэйри». Проект тридцать третьего

года.

– Разве английские теоретики, стратеги и тактики, не твердили в голос, что самолет не

является оружием поля боя? – ехидно осведомился дракон.

– Идеи бурлили, и эта в том числе, – уклончиво отозвался Вася. – Так или иначе,

«Бэттл» конкретно существовал. Группу конструкторов, работавших над ним, возглавлял

бельгиец Марсель Лобелль.

– Не он ли создал и биплан «Суордфиш»? – заметил дракон.

– Да, и «Суордфиш», несмотря на свой архаичный вид и тихоходность, окажется весьма

эффективным, – кивнул Вася. – «Бэттлу» повезло меньше.

– Полагаете, дело в везении? – уточнил Хирата.

Товарищ младший лейтенант пожал плечами:

– В середине тридцатых «Бэттл» вполне соответствовал новейшим тенденциям

самолетостроения: моноплан с нижним расположением крыла, цельнометаллический.

Металлическая обшивка выполнялась несущей. Для каждого из членов экипажа была

предусмотрена отдельная кабина с закрытым фонарем: впереди пилот, сзади – стрелок-

радист-бомбардир.

– А шасси? – поинтересовался капитан Хирата.

– Убирались назад в крыло гидроприводом. Причем в убранном положении колеса

наполовину выступали из плоскости. Если самолет вынужден был садиться на брюхо, это

отчасти его защищало. Бомбы – чуть менее полутонны – находились внутри самолета: в

четырех бомбоотсеках в крыле. Причем сбрасывать их можно было в том числе на

пикировании.

– Гхм, – дракон откашлялся, отвернув голову так, чтобы не заплевать собеседников

огнем, – гхм. Насколько я припоминаю «Бэттлы», они выглядели немного не так. Их

здорово переделали. И начали с того, что экипаж увеличили на одного человека: добавили

штурмана-бомбардира, поскольку у стрелка и без того полно забот, особенно над

территорией противника. Кабину сделали единой, фонарь растянули – получилась

«оранжерея». Пилотам, в общем, новый самолет даже нравился. Насколько я помню,

«Бэттл» считался устойчивым и послушным. А вот штурманы-бомбардиры не скупились

на проклятия. Им приходилось фактически лежать. Рядом находился радиатор, поэтому

было душно. При работе с бомбовым прицелом нижнее окно сдвигалось назад, при этом в

лицо бомбардиру бил горячий воздух из радиатора. В общем, условия эти очень мягко

назывались «Сахарой».

– Теснота и личное неудобство – ничто, если это помогает выполнять боевую задачу, —

заявил капитан Хирата.

– Так в том-то и дело, что не помогало! – хмыкнул дракон. – Бомбардир никак не мог

одновременно быть и штурманом: широкое крыло перекрывало ему обзор вниз. Следить

за землей он мог только лежа, через окошко бомбоприцела. То есть, или бомбить, или

следить.

– Так если у этого самолета было столько недостатков, как вышло, что он стал настолько

массовым? – в очередной раз удивился японец.

– В тридцать пятом англичане решили, что им нужно быстренько обзавестись могучей

авиацией, – поведал Вася. – Всех сильно нервировала гитлеровская Германия. Поэтому

следовало выпустить побольше самолетов. Каких? Да тех, которые легко поставить на

поток. Под рукой имелся бомбардировщик, уже отработанный с точки зрения технологии

и вполне приемлемый. В начале тридцать шестого его официально назвали «Бэттл».

Новый завод фирмы «Фэйри» в Стокпорте в мае получил заказ на шестьсот пятьдесят пять

машин. В августе подключилась фирма «Остин моторз» – ей дали заказ выпустить по

лицензии еще четыреста самолетов «Бэттл». И пошло-поехало, точнее – полетело: в

тридцать седьмом году пять эскадрилий Королевских ВВС пересело с «Хартов» на

«Бэттлы».

– А сколько самолетов обычно в эскадрилье КВВС? – поинтересовался Хирата.

– В бомбардировочных – пятнадцать, – ответил дракон, потому что Вася замешкался.

– «Бэттлы» оказались быстрее истребителей-бипланов. Это не могло не радовать.

Правда, нюанс в том, что мировая авиация уже переходила на монопланы, и перехватить

«Бэттл» не составило бы проблемы не только для «Мессера», но и для И-16.

– Англичане, конечно, сделали выводы? – осведомился Хирата. – Мне не терпится

узнать, как они усовершенствовали этот самолет. Я люблю бомбардировщики, как... – Он

задумался, подбирая сравнение: – Как цветы.

– Хороши цветочки! – фыркнул Вася.

Змей Горыныч невозмутимо ответил:

– Англичане ничего не совершенствовали. Им требовалась массовость. Массовый

«Бэттл» оказался еще более тяжелым и медленным, чем опытный, поскольку экипаж

опытного – два человека, а экипаж массового – три... Тем не менее в тридцать восьмом

«Бэттлами» были вооружены тринадцать эскадрилий.

– Кстати, – сказал Вася, – наши тоже интересовались этой машиной. Осенью тридцать

седьмого советская делегация – в том числе известный летчик-испытатель Супрун, —

осматривала «Бэттл» на заводском аэродроме, сначала на земле, потом в полете.

Советские представители хотели прикупить один экземпляр для ознакомления, но

получили отказ. Мол, Министерство авиации не дозволяет.

Дракон добавил:

– Фирме «Фэйри», однако, хотелось бы совершить сделку: у Советов в карманах галифе

звенело много денег, и это обостренно ощущалось бережливыми британцами. В июле

тридцать восьмого фирма обратилась к советскому посольству с «предложением, от

которого невозможно отказаться»: продать лицензию за 62 тысячи фунтов.

– Ага, вот нам нужна была лицензия на их устаревший бомбардировщик! – вставил

Вася. – Управление материально-технического снабжения Красной Армии

интересовалось только винто-моторной группой этого самолета. И вообще, наши хотели

только один экземплярчик – покопаться. «Фэйри» предлагали разные варианты, но все

они включали продажу лицензии за страшные фунты. В общем, не состоялась сделка.

– Если у Англии было столько «Бэттлов», значит, они принимали участие в войне? —

Японский летчик постарался скорее перейти к наиболее интересующей его теме. – Как

они проявили себя над полем боя?

– Скажем так, они старались, – ответил Вася. – С началом войны, то есть в сентябре

тридцать девятого, десять эскадрилий «Бэттлов» перелетели на аэродромы в район

Реймса. Задача у них была достаточно скромная: изучить район боевых действий, отснять

территорию противника на двадцать километров в глубину. Летали звеньями, по трое; в

наиболее опасные места – шестерками. Бывало, попадали под обстрел немецких зениток,

привозили боевые отметины, но до поры до времени ни один самолет серьезно не

пострадал. 20 сентября они даже сбили целый один немецкий истребитель. Но через

десять дней недалеко от Саарбрюккена они наткнулись на «Мессеры», и домой вернулся

только один «Бэттл» из шестерки.

– Вообще чудо, что они целый месяц отлетали без существенных потерь, – заметил

дракон. – Машина совершено не защищена: бензобаки, правда, закрыты внешними

протекторами, но брони – никакой. Пулеметы – винтовочного калибра. В общем, после

тридцатого сентября «Бэттлы» старались летать только ночью.

– Летчики, между прочим, импровизировали, – добавил Вася. – Добавили люковые

установки, чтобы стрелять вниз-назад, кое-где монтировали пулемет на креплении

бомбового прицела.

– А как целились? – удивился Хирата. – Неудобно же.

– С помощью зеркальца, – сказал Вася. – Русские говорят, «голь на выдумки хитра».

Но и из нижнего пулемета стрелять было страшно неудобно, как писали в докладах —

стрелку приходилось принимать «неестественное положение».

– Боюсь даже гадать, как это могло выглядеть, – вставил дракон и изящно изогнул свой

длинный хвост.

– Ага, а бомбардиру приходилось буквально втягивать ноги себе в живот, чтобы не

мешать стрелку, – добавил Вася.

– Еще одна фигура «высшего пилотажа», – добавил Горыныч. – Впрочем, в конце

тридцать девятого года выпустили сколько-то самолетов со стальным местом под

лежачим местом штурмана. И стрелка тоже прикрыли.

– А пилот? – спросил Хирата.

– Так и остался без защиты, – сказали хором Вася и Горыныч.

Японец пожал плечами:

– Война требует жертв от того, кто хочет наступать, и наступать стремительно.

– «Бэттлы» были физически не способны наступать, да еще стремительно, учитывая их

небольшую скорость, – заметил Горыныч. – Зимой сорокового года оказалось, что

масло замерзает, аккумуляторы разряжаются, а чистить заснеженные аэродромы нечем.

– Сюрприз! – съехидничал товарищ младший лейтенант.

– В результате, если я не ошибаюсь, часть «Бэттлов» стали использовать для обучения

пилотов и тренировок в стрельбе истребителей, воздушных стрелков, зенитчиков, —

продолжал Горыныч. – Уже в декабре тридцать девятого две эскадрильи из десяти

«французских» перевооружили «Бленхеймами». Прочие остались выполнять роль

«ударной авиационной силы» британского экспедиционного корпуса. К утру 10 мая 1940

года на территории Франции находилось свыше ста «Бэттлов». Немцы ударили по их

аэродромам. То, что осталось, получило задачу: атаковать скопления немецких войск на

территории Люксембурга.

– Ночью? – спросил Хирата.

– Нет, пришлось пойти на риск и использовать уязвимые и тихоходные «Бэттлы» днем,

причем фактически как штурмовики, – вздохнул Горыныч. – Ничего более

современного под рукой не оказалось. И эти бедняги угодили под ураганный огонь. В

результате из тридцати шести взлетевших машин шестнадцать погибли, а оставшиеся все

требовали ремонта. На следующий день из восьми «Бэттлов», бомбивших цели в

Люксембурге, вернулся один. Четырнадцатого мая «Бэттлы» уничтожили понтонный мост

у Седана. Из шестидесяти двух «Бэттлов» тридцать пять были сбиты немецкими

истребителями. После этого «Бэттлы» летали только ночью. Последний раз они проявили

активность тринадцатого июня сорокового года: тридцать восемь самолетов совершили

налет на скопление вражеских танков. Потеряли семь самолетов. Через два дня все

оставшиеся «Бэттлы» перегнали из Франции в Англию, неисправные машины сожгли.

– И на этом использование «Бэттлов» закончилось? – спросил Хирата.

– Только началось! – ответил Вася. – Четыре эскадрильи продолжили летать на этом

устаревшем самолетике. Бомбили порты на побережье Ла Манша. Обычно атаковали

поздно вечером. И продолжалось это до октября. Последняя английская эскадрилья на

«Бэттлах» – Девяносто восьмая – входила в Береговое командование. В отличие от

остальных, подчинявшихся Бомбардировочному. Такая вот английская бюрократия. В

сентябре сорокового года эта эскадрилья базировалась в Исландии и оттуда

патрулировала океан – искала немецкие субмарины, прикрывала конвои. Ни одной

подводной лодки «Бэттлы» не уничтожили. Дальность полета у них небольшая,

специальных средств поиска не имелось. Поэтому в конце концов их наконец-то признали

неэффективными, и в июле сорок первого Девяносто восьмая сдала свои «Бэттлы».

– И на этом?.. – снова спросил Хирата.

Вася рассмеялся:

– Вы же помните, что у бережливых британцев было больше двух тысяч «Бэттлов»? Их

использовали до конца войны как учебный самолет. Кроме того, поставляли в Турцию,

Грецию, Южную Африку, Индию...

– Вообще хотелось бы посмотреть на этот самолетик «вживую», – заметил Хирата. —

Из двух тысяч хоть один-то сохранился?

– Представляете, нет! – ответил Вася. – К ним очень небрежно относились. Когда

ветшали, пускали на слом. В шестидесятых годах из остатков двух машин, найденных в

разных местах, собрали одну для английского музея авиации в Хендоне. И всѐ. Был

самолет – и нет его. И все равно мне обидно, что сэр Шолто Дуглас отзывался о нем так

пренебрежительно. Этот самолет старался, как мог.

– Пилоты старались, как могли, – поправил дракон. – Не плачь, товарищ младший

лейтенант! Ты всегда можешь попытаться возродить славу «Бэттлов». Или предпочитаешь

все-таки что-нибудь более эффективное, а?

© А. Мартьянов. 03.06. 2013.

76. Боевой «карась»

Танкист Ганс Шмульке весело здоровался с Горынычем:

– А у вас, рожденные летать, как я погляжу, все по-прежнему.

– Вовсе нет, – возразил дракон. – У нас каждый день что-нибудь новенькое. На днях

товарищ Вася сцепился с мсье Ларошем.

– Какая банальность! – вздохнул Шмульке. – Вася с кем-то сцепился...

– Вася – человек вполне мирный, – Горыныч тихонько похлопал хвостом по земле. —

Их спор с Ларошем – чисто принципиальный. У нашего француза до сих пор сохраняется

твердое, хоть и ошибочное убеждение, что лучше бипланов ничего на свете нет.

– Вася рассказывал, что мьсе Ларош прилетел к вам на «этажерке», – припомнил Ганс.

– Так что же тут удивительного? Для него эти старые самолетики – дом родной.

Змей Горыныч поднял голову:

– Вон он, в небе, твой Вася. На «Мессере» рассекает.

Шмульке тоже поглядел вверх. Вася ловко отправил на землю Як-3, заложил вираж и,

красуясь, исчез.

– Видал, какой орел? – хмыкнул дракон. – Моя школа.

– Это он Лароша вашего сбил? – спросил Шмульке.

– На Яке-то? – Горыныч задумался. – Нет, кажется, Як брал японский летчик. Капитан

Хирата. У них тут «месячник странных самолетов», как они это называют: все летают на

чем-нибудь для себя непривычным.

– В таком случае, товарищ младший лейтенант нечестно играет, – засмеялся Шмульке.

– Для него почти все самолеты привычны.

– А Ларош дал слово, что целый месяц будет брать только монопланы, – добавил

Горыныч. – Я ему посоветовал польский «Карась».

– Смешное название, – заметил немецкий танкист.

– Не смешнее, чем «Аист», – хмыкнул Горыныч. – Немцы тоже горазды были названия

давать...

– Аист хотя бы птица, – возразил Шмульке. – А карась? Если ты не обратил внимания,

Горыныч, – это рыба.

– Тем не менее рыба эта летала, – сказал Змей. – И даже сражалась против немцев в

сентябре тридцать девятого. Хотя строить «Карася» начали еще в тридцать первом. Была

такая польская авиационная фирма – PZL, читается «Панствове Заклады Летниче», то

есть – государственное авиационное объединение. Организовали ее аж в двадцать

восьмом на базе Центральных авиационных мастерских в Варшаве. Вот там начали

строить шестиместный пассажирский самолет, который осенью тридцать первого

переработали для других целей. Ты, конечно, не знаешь польских авиаконструкторов...

– Да я и про немецких-то слыхал про одного, максимум двух, – признался Ганс. – А уж

про польских и вовсе не слыхивал.

– Так я и думал, – дракон царапнул когтем бетон взлетной полосы. – У них был такой

Станислав Праусс. Он начал работу над PZL, но через год передал ее своему заместителю,

доктору технических наук по имени Франтишек Миштал. У того была куча собственных

идей. В частности, он применил на проектируемом самолете крыло кессонной

конструкции. Такое крыло он уже делал для спортивного самолета PZL-19.

– И как, хорошо летал этот PZL-19? – осведомился Шмульке.

– Да уж летал, и неплохо, раз Мишталу выдали патент и позволили работать в том же

направлении и дальше, – отозвался Горыныч. – Так или иначе, в августе тридцать

четвертого, после всяких доработок, наш самолетик наконец поднялся в воздух.

– Двигатель на нем был тоже польский? – заинтересовался Шмульке. – Про польские

двигатели я тоже никогда не слышал, – добавил он честно.

– Двигатель был английский – «Бристоль Пегас» мощностью в пятьсот девяносто

лошадиных сил, – объяснил дракон. – Но выпускался он в Польше, по лицензии. Так

что, можно считать его в какой-то мере польским.

– Горыныч, признавайся сразу – это еще одна сказка про Золушку? – взмолился Ганс

Шмульке. – Расправила бедная сиротка крылья и гордо полетела, изумляя всех

участников бала?

– К сожалению, Золушка оказалась довольно-таки чумазой, если продолжать твою

аналогию, – Горыныч усмехнулся. – Испытательные полеты выявили новые недостатки:

обзор пилота и штурмана недостаточен, кабина тесная, поскольку бомбы размещали в

фюзеляже. Задняя часть фюзеляжа в полете сильно вибрировала. То есть, пришлось

совершенствовать машину дальше.

– А теперь, дорогой мой змей, ответь земнородному на очень простой вопрос, – сказал

Ганс Шмульке. – Летающий «Карась» – что это был за самолет? В смысле, кто по

профессии?

– А, я все ждал, когда ты спросишь, – Змей Горыныч хлопнул крыльями, подняв ветер.

– Это был ближний бомбардировщик. Но он не только бомбил, он еще летал на разведку,

обеспечивал связь... Рабочая машинка войны.

– А бомбы у него так и остались в фюзеляже? – спросил Ганс Шмульке. И пояснил: —

Я мысленно сравниваю с танком – было бы это удобно или нет...

– Бомбы перевесили под центроплан, – ответил Горыныч. – В кабине сразу стало

просторнее. Обзор постарались улучшить, двигатель опустили ниже. Изменили

конструкцию элеронов и щитков. Самолетик стал летать ловчее. Второй вариант подняли

в воздух весной тридцать пятого. Ну, летал он себе, летал на аэродроме под Варшавой...

– И долетался? – вставил Шмульке.

Дракон насторожился:

– А ты откуда знаешь? Ты ведь ничего не слышал о польской авиации!

– Предположил, – объяснил танкист. – У тебя зловещий взгляд сделался.

– Вот такой? – Дракон выпучил глаза. – Ну да, в общем, ты угадал: осенью того же

года второй прототип вошел в плоский штопор и разбился. Погиб весь экипаж. Третий