Текст книги "Легенды авиаторов. Игровые сказки."

Автор книги: Андрей Мартьянов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Это поверхностный, но приемлемый взгляд, поскольку он облегчает запоминание. В Японии все по-другому.

– Кто бы сомневался, – пробормотал Вася себе под нос.

– Взять хотя бы нашу систему обозначений самолетов в морской авиации, – продолжал капитан Хирата. – Все самолеты авиации флота Японии – как берегового, так и корабельного базирования, – имели пять различных систем обозначения.

– Пять? – ахнул Вася. – Как вы это запоминали?

– Запомнить нетрудно, если речь идет о твоем самолете, – объяснил Хирата. – Я попробую растолковать в самых общих чертах. Тогда вам будет проще выбирать самолет. Если вы, конечно, захотите летать на японской технике.

Вася быстро переглянулся с Гансом Шмульке.

– Почему же не захочу? – осведомился Вася. – Мне интересно... И самолеты в Японии неплохие. Ну и вообще...

– Говорят, скоро их будет много, – добавил Ганс Шмульке. – Впрочем, я просто так, в гости заглянул. Посмотреть, чем тут вы живете. Чем дорогой друг сталинский сокол занимается.

– Начнем с первой системы, – невозмутимо продолжал капитан Хирата. – Она называется «Кодзи – Гата». Включает в себя название фирмы-изготовителя, номер самолета и его оперативное обозначение. Да, и номер типа.

– Какого типа? – не понял Шмульке.

– Типа самолета. Это дата, если говорить совсем просто, – ответил Хирата. – Правда, дата отсчитывается по годам правления императора Тайсё. Это предшественник императора Хирохито.

– Все, я умер, – объявил Вася.

– Да нет же, умирать не надо, это действительно просто, – Хирата любезно улыбнулся. – Например, что такое «Накадзима Га 10 Сентоки»? Это истребитель, то есть «сентоки», произведен фирмой «Накадзима» в десятом году правления Тайсё. То есть, по-вашему, в 1921-м.

– Но потом император стал другой, – напомнил Шмульке. – Хирохито.

– Да, с 1924 года – по вашему счету, – кивнул Хирата. – И с этого времени типы обозначаются по годам традиционного японского календаря. Отсчет идет от основания империи. Самый знаменитый наш истребитель «Зеро», то есть «Ноль», как вы знаете, – это «тип 0», то есть самолет, изготовленный в 2600 году по японскому счету или в 1940 – по европейскому.

– Совсем просто, – сказал Вася. – Ноликом заканчивается. Что у нас, что у японцев.

– Только надо иметь в виду, что один и тот же самолет в морской и армейской авиации мог иметь разные типовые номера, – вдруг сказал Хирата. – Если их вводили в строевые части в разное время. Вы же знаете, что в Японии армия и флот существовали... как вы это говорите? Не вполне согласованно.

Вася схватился за голову:

– Но это, правда, невозможно запомнить!

– Запомните самые главные слова, – сказал Хирата. – У нас в Японии очень ценят, если собеседник проявил старание и попробовал выучить хотя бы некоторые названия. «Кансэн» – «палубный истребитель», «Ясэн» – «ночной истребитель», «Кьёкусэн» – «перехватчик»... Вообще-то «Кьёкусэн» – это сокращенное название. Полностью – «Кьёкути-Сентоки» – «истребитель-перехватчик».

Ганс Шмульке вынул блокнот и сделал несколько заметок. Вася прошептал ему на ухо:

– Дашь потом списать?

– Не валяй дурака, товарищ младший лейтенант, ты запомнишь это гораздо быстрее, чем я.

– А тебе-то зачем это запомнить? Ты же танкист, – удивился Вася.

– Для общей эрудиции, – невозмутимо ответил Шмульке и спрятал блокнот в нагрудный карман.

– Дальше, – невозмутимо произнес капитан Хирата. – Вторая система обозначения – «Сидзаку». Существовала как система обозначения прототипов. Летательные аппараты обозначали по году выдачи задания на разработку. Отсчет велся от начала правления императора Хирохито. К году добавлялось описание назначения самолета.

– На примерах проще, – попросил Вася.

– Извольте, товарищ младший лейтенант. – Капитан Хирата улыбнулся. – «14-Си» – морской самолет первоначального обучения. Задание выдано в 1939 году. Это 14-й год правления императора Хирохито.

– Все просто, – согласился Вася. И насторожился: – Или опять какой-то подвох?

– Нет, здесь действительно все просто, – согласился капитан Хирата. – Следующая система – «Кана/Ката» – это система короткого обозначения. Кстати, позаимствована в США: первая заглавная буква – оперативное назначение самолета, дальше цифра – номер задания определенной категории самолетов, заглавная буква – изготовитель, цифра – порядковый номер модификации.

Ганс Шмульке опять вытащил блокнот.

Капитан Хирата подождал, пока немец приготовится писать.

– «А» – палубный истребитель, – начал диктовать Хирата. – «B» – палубный пикировщик, «C» – палубный разведчик, «D» – палубный бомбардировщик, «E» – поплавковый разведчик, «F» – поплавковый корректировщик, «G» – базовый средний и тяжелый бомбардировщик, «H» – летающая лодка, «J» – базовый истребитель, «K» – учебный самолет, «L» – транспортный самолет, «M» – специальный самолет, «N» – поплавковый истребитель, «P» – базовый легкий бомбардировщик, «Q» – самолет, предназначенный для борьбы с подводными лодками, «R» – базовый разведчик, «S» – ночной истребитель.

– Записал, – Шмульке переложил карандаш в левую руку, размял пальцы правой. – Это, стало быть, литеры первой позиции в названии самолета.

– Есть ведь еще литеры в третьей позиции, – напомнил Вася.

– А, но это совсем просто! – Капитан Хирата кивнул младшему лейтенанту. – Вы сами легко разберетесь. Что такое, например, «N»?

– Накадзима, – сказал Вася.

– Вот видите! – обрадовался Хирата. – А «М»?

– Мицубиси? – предположил Шмульке.

Капитан Хирата сложил ладони.

– Все точно. Соответственно, «W» – «Ватанабэ», «Y» – «Йокосука»... Это легко понять.

– Все? – спросил Вася.

– Систем всего пять, – напомнил Шмульке. – А мы разобрали только три.

– Правильно, – одобрил капитан Хирата. – Дальше идет система имен. Она была введена в июле 1943 года – по вашему счету – с целью соблюдения секретности. Модификации обозначались при этом после имени самолета словом «ката». «Ката» означает «модель». Например: Суисэй Ката 33 – это D4Y3, модель 33.

– Я попробую расшифровать, – сказал Ганс Шмульке. – Палубный бомбардировщик – «D». Йокосука – «Y».

– В системе присвоения имен есть некоторая закономерность, – продолжал капитан Хирата, одобрительно кивнул Шмульке. – Например, ночные истребители часто имели в своих именах слово «Ко» – «свет»: «Бьякко» – «белый свет», «Кьёкко» – «утренняя заря», «Гекко» – «лунный свет», «Денко» – «луч света».

– Очень поэтично, – сказал Вася. – Не то что у нас – всякие прозвища.

– У нас тоже были прозвища, – возразил Хирата. – Например, бомбардировщик G4M получил у летчиков кличку «хамаки» – «сигара»...

– Гм, – молвил Вася. – Выходит, между нами больше общего, чем предполагалось?

– Между людьми вообще очень много общего, – ответил капитан Хирата.

– Так, а пятая система? – вмешался Ганс Шмульке.

– О, – капитан Хирата сделал непроницаемое лицо. – Это особые обозначения. Они применились к иностранным машинам. Это неинтересно.

Он поклонился обоим собеседникам и удалился.

Вася проводил его глазами.

– Кое-что придется узнавать на собственном опыте, – сказал он. – Что ж, жду не дождусь, когда встречусь с Хиратой в небе на японском самолете.

– Сражаются люди, а не машины, – отозвался Ганс Шмульке. – А между людьми очень много общего.

© А. Мартьянов. 04.11. 2012.

45. Телепатия и радиопеленги

– Вахмистр Вольф! – разнесся над базой громовой голос майора Штюльпнагеля. – Почему посторонние на аэродроме?

Вольф и Горыныч, дружески беседовавшие с гостем из мира танчиков, дружно повернулись на рев «Карлсона».

– Это не посторонние, – ответил вместо Вольфа Горыныч. – Это унтер-офицер Ганс Шмульке.

– Хоть Ганс, хоть Петер! – бушевал Штюльпнагель. – Не знаю такого!

– Да знаете, знаете, – невозмутимо возразил Горыныч. – Забыли уже? Между прочим у герра унтер-офицера допуск по высшей категории.

– Разговорчики! Умные все стали! – Продолжая бушевать, майор двинулся в сторону финотдела. – Я еще наведу здесь порядок! Шатается кто ни попадя, а потом головы пропадают!..

Шмульке проводил его взглядом.

– Какие головы? – недоумевающе произнес он. – Что тут происходит?

– Мои, – сказал дракон. – Не обращай внимания.

Шмульке немного поразмыслил над услышаным. Наконец ему показалось, что он понимает, в чем дело.

Его лицо прояснилось:

– Китайцы, что ли, дотянулись?

Дракон поперхнулся:

– Причем тут китайцы?

– А разве не они?

– Гхм!.. Ты меня заикой сделаешь. Где ты видел на авиационной базе китайцев?

– На нашей давно появлялись, – пояснил Шмульке. – Тут недавно свинчивали башню у русского Т-54, чтобы поставить на свой Type T-34-1. Я подумал, что они могли бы... э...

– Я не танк, – мрачно отрезал Горыныч. – Я дракон. Идея приделать мне три головы вместо одной, как я теперь ясно вижу, могла зародиться только в мозгах, изначально отравленных танками.

– В смысле – как у некоторых танков по три башни и все такое? – уточнил Шмульке.

– В правильном направлении мыслишь, – кивнул змей.

– Попал пальцем в небо, – признался Ганс. – А как это вышло?

Дракон помялся.

– Неприятно вспоминать? – сочувствующе спросил Шмульке.

Горыныч тихо зарычал:

– Вот только давай без этого!

– Привет, танкист! – К беседующим подошел младший лейтенант Вася. – Ты зачем нашего Горыныча обижаешь? Не знаешь разве, какой он становится, когда обиженный?

– Обидишь такого! – Шмульке обменялся с Васей рукопожатием. – Вот, заглянул к авиаторам на чашку коньячка.

Вася вытащил из кармана флягу.

– Угощайся для ясности ума. Как дела?

– Все интереснее и интереснее, – ответил Шмульке. – Зашел бы и ты к нам как-нибудь по старой памяти...

– Зайду как-нибудь.

– Привет, Вольф.

Вахмистр кивнул Гансу Шмульке и тоже, в свою очередь, угостился из васиной фляги.

– А про дракона, значит, все забыли? – вмешался Горыныч. – Коньяк увидели – и все, до старика Горыныча дела никому нет?

Друзья обернулись к змею.

– Ну что ты, Горыныч, – молвил Вася. – Разве про тебя можно забыть?

– Да что за история с головами? – спросил Шмульке.

– Так, мимолетный эпизод. Апгрейд. «Три головы лучше, чем одна», и все прочее, – отмахнулся Вольф. – По правде сказать, Горыныч и с одной головой таких дел натворить может!

– Раньше я считал, что три головы – это круче, – сознался Горыныч. Вася мог бы поклясться, что змей готов покраснеть. К счастью, драконы не краснеют. – Вроде как дружный коллектив в одном теле. Но практика развеяла этот миф.

– Вот и с танками то же самое, – вмешался Шмульке.

– Да погоди ты со своими танками, – поморщился Вася. – Видишь, наш крылатый огнемет душу изливает.

– Насчет души я бы не торопился с выводами, – возразил дракон, – но что изливаю – факт. – Он дохнул пламенем и сжег кустик чертополоха, неосмотрительно выросший на краю поля. – Одна голова оказалась на диво сварливой, – продолжил Горыныч. – Я даже не ожидал, что могу быть таким неприятным!

– Что ты, Горыныч, ты всегда очень приятный, – сказал Вася.

– Ты неискренен, товарищ младший лейтенант, – горестно произнес дракон. – Попытка не засчитана. Эта голова все время возражала мне. Честное слово, мне все время хотелось ее откусить!

– С точки зрения психологии, это звучит как-то слишком по-фрейдистски, – сказал Ганс Шмульке.

– Что ты знаешь о Фрейде? – возмутился дракон.

– Читал пару журнальных статей, – утешил его Шмульке. – Обычно упоминаю для красного словца. Это страшно злит некоторых товарищей.

– А тебе только того и надо – позлить кого-нибудь? – поинтересовался дракон.

Шмульке пожал плечами.

– Погоди, а со второй головой что было не так? – перебил вахмистр Вольф. – Я думал, с ней-то все нормально. Та, другая, – она правда была с неприятным характером...

– Для начала, не бывает двухголовых драконов, разве что после позорной встречи с Васей-дураком, – сказал Горыныч.

– Ты хотел сказать – «с Ваней», – поправил младший лейтенант. – Иваном?

– Я хотел сказать «с Васей» и сказал! – рявкнул Горыныч. – Почему меня все время перебивают? Я живу в атмосфере надзора, слежки и травли!

– Ужас, – поддакнул вахмистр Вольф.

– Вторая голова постоянно что-то жевала, – признался Горыныч. – Я начал катастрофически набирать вес. Никогда не предполагал, что такое может произойти. Я ему говорю...

– Кому? – уточнил Вася.

– Голове! – рявкнул Горыныч. – Говорю ему: «Хватит набивать мое брюхо!» А он в ответ: «Ну пожалуйста, еще пару барашков, они такие сочные!» Представляете? Ему вкусно, а жирею – я!

– Если уж на то пошло, жирели вы все трое, – уточнил Вася.

– В общем, пришел я к разработчикам, пошипел на них для порядку, поцарапал пару столов когтями, – кстати, коготь сломал! – и попросил вернуть как было, – заключил дракон.

– И вернули? – прищурился Шмульке.

– А ты не видишь? – Дракон был близок к тому, чтобы разозлиться по-настоящему. – Они говорят: «Вот и с танками такое случалось. Приделаешь три башни, просто из добрых побуждений, а потом танкисты недовольны». Так что, извините, меня понерфили по собственному желанию.

– Как все сложно, – восхитился Шмульке. – А скажи-ка, Горыныч, помимо желания работать в коллективе, какими соображениями ты руководствовался, когда захотел три головы вместо одной?

Горыныч лукаво глянул на танкиста желтым глазом.

– Телепатия, – выговорил он.

– Телепатия?

– Послушай, танкист, слыхал ты когда-нибудь о такой штуке, как пеленг? – не выдержал дракон. – Всему-то вас, людей, учить приходится.

– Просто расскажи, – кивнул Шмульке. – Да и товарищу младшему лейтенанту послушать полезно.

Вася что-то проворчал под нос и глотнул из фляги.

– Валяй, Горыныч.

– Ночные бомбардировки, – таинственным тоном, словно рассказывая страшную сказку, заговорил Горыныч. – Предположим, немцы бомбят Англию, 1940 год. Англичане, понятное дело, все с ног до головы в зенитках и истребителях. По мере сил и возможностей. Но немцам бомбить надо. Они лупят ночью. И довольно точно.

– Было, – сказал Вольф.

– Вон, герр вахмистр знает, – кивнул на него дракон. – Англичане, однако, феноменом закономерно заинтересовались. И пришли к выводу, что в Германии есть система радиомаяков направленного действия.

– Логично, – вставил Вася.

– Погоди ты со своим «логично», – огрызнулся дракон. – Это сейчас, задним числом, тебе все логично, а тогда это было «открытие века». Англичане решили поставить эксперимент. 21 июня 1940 года взлетел бомбардировщик «Ансон» со специальным радиоприемником на борту. Этот приемник ловил сигналы немецких радиомаяков.

– И? – спросил Шмульке.

Дракон хлопнул хвостом.

– Естественно, они обнаружили радиопеленг немецкого радиомаяка на частоте тридцать мегагерц. Немецкая радионавигационная система называлась «Кникебейн».

– Шмульке, ты конспектируешь? – спросил Вася. И снова полез за флягой.

– Ты, дорогой товарищ, лучше слушай внимательнее, вдруг пригодится? – заметил ему вахмистр Вольф.

– Я все запоминаю, – заявил Вася. – У меня фотографическая память.

– Какой принцип действия у этого «Кникебейна»? – спросил Шмульке.

– Хоть один нормальный человек нашелся, и тот танкист, – вздохнул дракон. – Смотри. Летчик ведет самолет по радиопеленгу до тех пор, пока его не пересекает другой радиопеленг. Бамс, радиопеленги пересеклись, в наушниках появляется сигнал другого тона. Именно в этот момент пора сбрасывать бомбы. Что и происходит.

– Ловко, – заметил Вася.

– А зенитки? – заинтересовался Вольф.

– Да, зенитки – это проблема, – согласился дракон. – Но на каждую проблему найдется решение. Чтобы избежать сильного зенитного огня в определенном районе, радиопеленги пересекались в небольшом удалении от цели. Экипаж получает сигнал, ведет самолет по определенному курсу от точки пересечения радиопеленгов и затем, по расчету времени, сбрасывает бомбу.

– Мне идея нравится, – кивнул Вася.

– А вот англичанам совсем не понравилось, – хмыкнул дракон.

– И они создали новую проблему, – подытожил Шмульке.

– Именно.

– А какова была точность такого бомбометания? – заинтересовался Вася.

– Приблизительно одна квадратная миля, – ответил дракон. – Если надо разбомбить крупный объект наподобие промышленного предприятия в ночное время, этого достаточно.

– Так что сделали англичане? – спросил Шмульке.

– Сеть пунктов подслушивания, конечно же, – ответил дракон. – Плюс станции для подавления сигналов немецких радиомаяков, подвижные и стационарные. И аппаратуру для создания помех. В общем, немецкие бомбы начали падать мимо цели.

– Но немцы, конечно же, создали новую проблему, – подсказал вахмистр.

Дракон ухмыльнулся:

– У них была не только система «Кникебейн». Помимо таковой, экипажи использовали собственные радиомаяки, работавшие зоной в средневолновом диапазоне. Их цепь протянулась от Германии до берегов Ла-Манша. Они получали пеленги с любых двух таких радиомаяков, чье положение было им известно. Таким образом штурманы немецких самолетов могли периодически определять свое положение в воздухе.

– Но англичане... – подсказал Вася.

– Именно, дружище Василий, англичане, – немедля согласился Горыныч. – Они разработали систему создания помех этим радиомаякам. Их сигналы принимались и ретранслировались. Так что звук первоначального сигнала в наушниках немецких штурманов заглушался. Те не знали о действительном происхождении новых сигналов и определяли свои координаты неправильно.

– И?.. – спросил Ганс Шмульке.

– Ждешь продолжения сказки про белого бычка? – прищурился змей. – Борьба велась на этих диапазонах, так сказать, с переменным успехом. Плюс англичане маскировали свои объекты и создавали ложные аэродромы.

– Англичане не имели достаточно истребителей и зенитной артиллерии, чтобы в сороковом году эффективно противостоять немцам, – сказал вахмистр Вольф. – И система обнаружения была у них очень неэффективная. Днем – одно дело, но ночью или в условиях плотной облачности ориентировались по звуку. Данных не хватало, чтобы организовать надежный перехват целей истребителями или обстрелять их зенитками.

– А прожекторы? – осведомился Вася.

– В те времена прожекторные установки не могли держать самолет в луче в течение необходимого времени, – объяснил Горыныч. – Не могли они и пробить облачность. Не говоря уж о том, чтобы эффективно осветить цель на высоте более четырех тысяч метров.

– Стоп, – Ганс Шмульке поднял руку. Летчики уставились на него. – А ночные истребители у англичан были?

– Восемь истребительных эскадрилий, предназначенных для ведения боевых действий в ночное время, – поправил Змей Горыныч.

– В общем, плохо дело? – подытожил Вася.

– Если коротко, то да, – кивнул дракон. – А я хотел воспользоваться телепатией. Вместо пеленга. Летишь себе в небесах, вдруг ловишь чей-то мысленный сигнал: «О мой бог! Дракон! Это дракон!» Поворачиваешь в сторону сигнала... Ну и дальше сами понимаете.

– Не получилось? – Младший лейтенант постарался изобразить сочувствие.

– У Горыныча все всегда под контролем! – отрезал змей. – А вы, господа товарищи, однажды дошутитесь!..

© А. Мартьянов. 12.11. 2012.

46. Урок японского

– Иногда мне кажется, что мадемуазель Брунгильда и капитан Хирата общаются между собой на каком-то птичьем языке, – пожаловался Франсуа Ларош Горынычу.

– Гм, – молвил змей. – В силу моей древности, мудрости и суммарной огневой мощи рассматриваю данное обстоятельство как несущественное.

Присутствовавший при этом разговоре товарищ младший лейтенант Вася громко расхохотался:

– Горыныч, ты сам-то понял, что сказал?

– Я-то понял, а дошло ли до нашего французского друга – еще вопрос, – отозвался Горыныч величаво.

– У меня начались с этим проблемы, – признался Ларош. – Недавно я пытался понять, почему весь «Номонганский инцидент» – точнее, «конфликт на реке Халхин-гол», – пестрит тем, что у умников называется «тавтологиями».

– Э? – поднял брови Вася.

– «Тавтология» – это повторение одного и того же, – объяснил дракон. – «Масло масляное», например. «Королевская принцесса», «башковитая голова»...

– Давайте ближе к инциденту, – попросил Вася.

– «Река Халхин-гол», – изрек дракон. – Слово «гол» и означает «река». По-монгольски.

– А кто-нибудь об этом знает? – изумился Вася. – Ну, я хочу сказать – по-монгольски-то здесь кто-то вообще шпрехает?

– Не имеет значения, – отмел возражение Васи дракон. – Можно не шпрехать ни на каком языке, кроме родного русского, но все-таки знать некоторое необходимое количество иностранных слов.

– Например, японских, – добавил Франсуа Ларош. – А то скоро с мадемуазель Брунгильдой придется общаться исключительно при помощи словаря.

– Можно еще подключить язык жестов, – предложил Вася. – Похлопывание себя по голове, подпрыгивание на одной ноге, размахивание руками с демонстрацией крутого пике, захода на посадку и иных героических воздушных подвигов.

– Очень смешно, – кисло уронил Франсуа.

– Кстати, о японском словаре, – вернулся к прежней теме дракон. – Почему, хотелось бы знать, во всех советских репортажах и даже донесениях вместо «японцы» упорно писали «самураи»?

– Наверное, потому что дрались самураи, – высказал догадку Вася. – Ну, это же так назывались воины. Вот только где здесь тавтология?

– Тавтология в том, что довольно часто встречается написание – «японские самураи». Как будто существовали немецкие самураи или английские, – фыркнул дракон.

– Не знаю, – протянул Вася, – может, китайские были или там корейские...

– «Китайские самураи» звучит примерно с той же степенью убедительности, что «стадо овец», – сказал дракон.

– А что не так со «стадом овец»? – вытаращил глаза товарищ младший лейтенант.

– То, что овец бывает «гурт», а «стадо» – это коров. Лошадей – «табун». Львов – «прайд» и так далее.

– А самолетов – эскадрилья, – вставил Франсуа Ларош.

– Это у нас эскадрилья, – мрачно возразил Вася. – И у вас. И у англичан. А у японских самураев – чутай.

– Хико чутай, – поправил Франсуа.

– Да просто «чутай», и так понятно, что «хико», то есть «воздушный», – отмахнулся Вася.

Дракон хмыкнул:

– И кто теперь говорит на «птичьем языке»?

– Отдельные слова еще не делают «языка», – вздохнул Франсуа Ларош. – Давайте разыщем капитана Хирату и уточним несколько деталей. Я периодически тону в японской терминологии. А ее все больше и больше.

Капитан Хирата обнаружился в финотделе. Зиночка, начальница означенного отдела, пролистывала толстые книги, что-то высматривала в записях и время от времени вытаскивала карточки с названиями. Хирата сидел на стуле и бесстрастно глядел в стену.

– Здравствуйте, капитан! – поздоровался Вася и стрельнул глазами в сторону Зиночки. – Здравствуйте, Зинаида Афанасьевна, – прибавил он совсем другим тоном.

– Ki-43 «Хаябуса», Ki-44 «Секи», Ki-61 «Хиен», Ki-84 «Хаяте», Ki-79 «Мансю»... – бормотала Зиночка.

– Дожили! – всплеснул руками Франсуа. – И эта шарман мадемуазель использует птичий язык...

Хирата шевельнулся и посмотрел на вошедших.

– Добрый день, господа, – произнес он. – Я могу вам помочь?

– Вы ждете новый самолет самолет? – спросил Вася.

– Мы с самолетом подождем друг друга, – ответил Хирата. – У вас затруднения с японской терминологией, не так ли?

Франсуа Ларош слегка покраснел, надеясь, что в полутемном помещении это не слишком заметно.

– Более или менее, – признал он.

– Что ж, давайте посмотрим, – любезно молвил Хирата. – На самом деле мы в Японии очень ценим, когда пытаются выучить наш язык.

– Мы не весь язык, а только частично, – поспешил объяснить младший лейтенант.

– Давайте частично, – согласился Хирата. – Начнем с главного – с руководителей. Часто упоминается «Коку Хомбу». Он «выступает инициатором», «требует», «ищет», «приказывает» и даже «платит». Но это не человек, как мог бы предположить неосведомленный читатель, а штаб армии.

– Гм, – выговорил Вася, но уточнять, к чему относится это «гм», благоразумно не стал.

– Далее, – продолжал Хирата, – «Кайгун Коку Хомбу» – это штаб авиации флота.

– Я знаю слово «чутай», – похвастался Вася.

Хирата чуть поклонился:

– Это весьма похвально. Я тоже знаю слово «эскадрилья». Но давайте посмотрим, что происходило в ВВС императорской армии Японии летом 1938 года, накануне «Номонганского инцидента».

– А что там происходило? Я знаю, много самолетов новых наделали, в основном Ki-27, – отозвался младший лейтенант. – И не называйте инцидент «Номонганским», это была битва на ре... на Халхин-голе!

– Я называю так, как это традиционно пишется в нашей литературе, – сдержанно ответил Хирата. – Летом тридцать восьмого авиация подверглась крупной реорганизации. Это, кстати, действительно совпало с массовым внедрением самолета Ki-27.

– О самолете в другой раз, – быстро вставил Франсуа Ларош. – А то мы никогда не закончим этот разговор.

– Вы торопитесь закончить разговор? – удивился Хирата.

– Восток – дело тонкое, – вставил Вася. – Продолжайте, господин капитан. Про реорганизацию.

После короткой паузы Хирата заговорил снова:

– Раньше у нас существовали многоцелевые воздушные батальоны – «хико дэйтай» и воздушные полки – «хико рентай».

– «Хико» – это воздух! – сказал Вася.

– Мы это уже установили, – напомнил Ларош. – Пожалуйста, не надо перебивать мсье капитана.

– Были организованы новые подразделения, – невозмутимо продолжал Хирата. – Они назывались «хико сентай» – боевая воздушная группа.

– Я читал, что «сентай» – это полк, – сказал Вася.

– Иногда передают этим словом, – кивнул Хирата. – Но лучше говорить просто «сентай», так будет правильно. Можно опускать слово «хико». Там, где речь идет об авиации, «хико» решительно все.

– Ясно, – вздохнул Вася. – Единственное слово, которое я сразу выучил и запомнил, – и то можно опускать.

– Ничего, выучите другие, – попытался утешить его Хирата (без особого успеха). – Каждый сентай был укомплектован одним типом самолетов и предназначался для выполнения одного типа задач. Например – бомбардировочные сентаи, разведывательные сентаи и так далее.

– Узкая специализация, – вставила Зиночка, отрываясь от записей.

– Абсолютно верно, – вежливо кивнул ей Хирата. – Каждый хико сентай состоял из двух или трех чутаев. Чутай – это эскадрилья.

– Очень легко запомнить, – заявил Вася. – Сентай, чутай.

– Еще шотай, – чуть улыбнулся капитан Хирата. – Шотай – это звено, обычно из трех самолетов.

– А сколько всего самолетов в сентае? – поинтересовался Франсуа.

– Возьмем «идеальный» истребительный сентай, – предложил Хирата. – Кстати, «истребитель» по-японски – «сентоки».

– Сентай сентоки, – проговорил Вася, пробуя, как звучат эти слова. – Или сентоки сентай? Ничего так, запомнить можно.

– В сентае три чутая по три шотая в каждом; в каждом шотае по три самолета, – начал перечислять Хирата. – Загибайте пальцы. Плюс самолеты звена управления – штаба, если короче, а по-японски «сентай хомбу».

– «Хомбу» значит «штаб», – проговорил Вася. – Так и запишем...

– Плюс самолеты сентай хомбу, – с нажимом повторил капитан Хирата. – И резервные машины. В общей сложности приблизительно сорок пять самолетов.

– Начиналось как задачка с ясными и конкретными данными, – отметил Франсуа, – но потом появились неизвестные факторы. Сколько резервных машин? Сколько самолетов у штаба? И результат вышел приблизительный.

– А если задачку еще больше приблизить к жизни, – добавила Зиночка, – то результат вообще получится непредсказуемый. Два шотая вылетели на задание, а навстречу им шесть советских «ишаков»...

Хирата поморщился:

– Здесь как раз результат выйдет предсказуемый. Собьют «ишаков» как пить дать.

– Зависит от того, кто «ишаками» управляет, – возразил Вася. – Сразу уж «собьют»! Всем известно, что японцы приписывали себе число побед и анекдотически убавляли число поражений.

– Да? – с неожиданным ядом заинтересовался Хирата. – У меня другие сведения. Это «Советы» приписывали себе победы, а между тем сами...

– Товарищи, не нужно ссориться, – вмешалась Зиночка. – Хороши были и те, и другие. И в плане приписок, и в остальном. Что, героев не было? Были с обеих сторон! Кстати, товарищ младший лейтенант прав: многое зависело от того, на каком этапе «инцидента»

происходила описанная в задачке встреча и кто был за штурвалом советских самолетов.

– Война – это всегда задача с большим количеством неизвестных, – произнес Франсуа Ларош глубокомысленно.

– Давайте вернемся к японскому языку, – предложил капитан Хирата. – Это очень успокаивающее занятие.

Вася промычал что-то неопределенное, а Франсуа засмеялся:

– В самом деле?

Хирата сказал:

– О да. – Это почему-то прозвучало зловеще. – Итак, мы остановились на структуре сентая. Сентай был основной тактической и организационной единицей армейских ВВС. Однако имелись и более крупные единицы – воздушные бригады. Они носили название «хикодан».

– «Хико» – воздух! – вставил Вася.

– Хикодан состоял из двух, трех, иногда больше сентаев. Плюс штабная группа, плюс разведывательное подразделения. Разведывательное подразделение обычно подчинялось непосредственно штабу.

– Ну, вполне логично, – протянул Вася.

– Были и более крупные, – продолжал Хирата безжалостно. – От двух до четырех хикоданов с особым штабом и вспомогательными подразделениями могли составлять хикошидан – воздушную дивизию

.

– И это все? – спросил Вася притворно-жалобным тоном.

– До сорок второго года – да, – кивнул Хирата. – Хикошидан оставался самой крупной организацией армейских ВВС Японии. В мае 1942 года появились и более крупные – «кокиган» – воздушные армии. В кокиган входили две-три дивизии.

– Мне вот что непонятно, – заговорил Франсуа Ларош. – Одноцелевой сентай – разве это удобно? Как-то не гибко.

– Мы уже установили, что война – задача со многими неизвестными, – отозвался капитан Хирата. – На самом деле это утверждение можно отнести к чему угодно, даже к такой стройной и жесткой системе, как армия. Помимо сентаев, существовали еще «докурицу хико чутаи» – отдельные эскадрильи, которые не входили в состав сентаев, а подчинялись непосредственно начальству хикодана или хикошидана.

– А эти-то как появились? – заинтересовалась Зиночка. – До сих пор все было достаточно логично и вдруг...

– Тридцать восьмой год, – поднял палец капитан Хирата. – Реорганизация. Помните? При выделении из многоцелевого хико рентая самолетов одного типа возникали трудности. Не всегда самолетов одного типа хватало, чтобы сформировать полный сентай. И тогда остатки сводили в докурицу хико чутай. И подчиняли его начальству более крупного подразделения.

– Ясно, – кивнул Франсуа.

– Между прочим, иногда несколько докурицу хико чутаев сводили в докурицу хикотай – отдельное авиакрыло, – сказал Хирата.

– Как интересно! – заметила Зиночка. – И звучит удивительно.

– Я запомнил слова «хико» и «сентоки», – заявил Вася.

– И «сентай», – напомнил Франсуа.

– А мне нравится «докурицу», – вздохнула Зиночка. – Ну, товарищ капитан... то есть, товарищ японский капитан... Берете Ki-27?

– Тряхну стариной, – согласился капитан Хирата. – Спасибо, Зиночка-тян.