Текст книги "Sex Around The Clock. Секс вокруг часов"

Автор книги: Андрей Кучаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Два-три посетителя и вышибала косились на меня, швейцар светился снаружи.

«Эти превосходно сдадут своей полиции, потом ажаны сдадут лоха прямо в наручниках в аэропорту нашим обыкновенным ментам, а те кинут в камеру к уголовникам. Ведь это тоже – служба безопасности? Или это служба российской свободы?»

«Посмотрим!»

Появилась бутылка.

– Малышка одна хочет с тобой познакомиться! – официант мне подмигнул, не сомневаясь, что я уже «поплыл». Надо укрепить в нем такую уверенность:

– Хорошенькая? – вульгарным жестом я показал, какую жду.

– Лучше не бывает! Сам увидишь. Классная девочка!

Я решил действовать по наитию. Импровизировать. Их же наркотик мне должен помочь, подсказать что-нибудь безумное. Я ни капельки не волновался и не боялся.

Пришла женщина. Третья! И ее я вспомнил! Тогда она была блондинкой под Симону Синьоре. Удобный образ, если женщина решила побыть в нем до старости – такой тип женщины с возрастом наращивает шарм и сексапильность. Она устало опустилась на стул и что-то лениво уронила мне. «Хай!» – сказал я браво на сучьем языке и налил ей водки в стакан. Она отрицательно покачала головой и щелкнула пальцами. Появилось шампанское с салфеточным горлом в ведре. Оно было уже открыто. Налил давешний официант. «Ваше здоровье!» – напутствовал он нас, взглядом давая понять, что шампанское за мой счет. Все, как тогда.

Она выпила и что-то стала вещать свое. Я нес свою ахинею, пользуясь случаем. Вероятно, она решила, что с задачей справится кто-то помельче. Подошла ладненькая девчушка, вероятно, одна из стриптизерш. Они негромко поспорили с «Хозе», который без стеснения подошел к нашему столику. Он поручил «работать» все-таки «Симоне», чутье его не подводило, от меня, вероятно, веяло подвохом. Молодую шлюшку жестом руки отослали от нашего стола. Я изобразил неудержимое желание посетить клозет. Я хотел изучить местность для маневра.

По немому приказу «испанцев» блондинка «Симона» повела меня в туалетную комнату за стойкой бара, за неприметной дверцей, скрытой портьерой. «Наверное, запасной выход. На случай шухера». Мы вошли в тесное помещение. Тут была одна кабинка, раковина и автомат с презервативами. Еще сушка для рук, ящик-контейнер для бумаги с педалью, мутное зеркало. В нем краснолицая мадам смотрела на меня из тумана. Я вспомнил душ в актерском доме отдыха, соседку в душевой кабинке. Что-то «зеркально» напоминало ту ситуацию. Я бы не удивился, если бы она повторилась. «ЛСД – сильная штука!» Я наклонился и стал мыть лицо. Дурь действовала, хотя я вовремя перестал пить водку, только делал вид, перелил спиртное в стакан со льдом. Она закрыла задвижку, обняла меня сзади за плечи и сразу полезла в карман за бумажником.

– Так не пойдет! – сказал я по-русски, пошатываясь и кривляясь. – А что мне за это будет?

Она что-то сказала по-французски и выругалась, по-моему, по-испански. Я достал бумажник и помахал им, а потом сделал неприличный жест.

Видно, ничего неприличного в ее задачи не входило. Она брезгливо поморщилась. «Еще рожу воротишь!» «Ну почему меня так нагло хотят всю жизнь надуть?» «Может быть, я просто христианин в душе?»

Я вспомнил, как влюбился в шлюху-манекенщицу, купившись на комплименты моим юморескам. Я счел, что у нее хороший вкус, чутье. А она оттяпала у меня потом квартиру. Познакомила со своей подругой по кличке «Купчиха», когда от меня сваливала к «фирмачу»-французу. (Кстати, с французской подружкой в свое время тоже она меня познакомила, – нет худа без добра!). Купчиха и помогла ей оттяпать мою площадь, примитивно до вульгарности: свела с подставным адвокатом, которому они заплатили. А со мной купчиха крутила роман, осыпая ласками и милостями – «утешала брошенного». Пока они прокручивали свои дела с адвокатом, она изображала мою союзницу, отстаивающую мой интерес. Я чистосердечно доверился ей. Квартиру они оттяпали, сунув мне конуру – апартаменты слепой, но щедрой на прохиндейские слезы матери моей циничной подружки-шлюшки.

У «купчихи» была тоже, как у Симоны Синьоре, «золотая каска» – копна волос, крашеная дорогой импортной краской. И тоже она была в годах, с красным в прожилках лицом хорошо пожившей женщины. Она любила мясо с перцем, «гуляш» с ударением на первом слоге. Ненасытна была, как Мессалина. После меня пускала к себе своего пикинесса – китайскую похотливую тварь с одышкой. Ошейник у него был из золота. «А чего? Вложение денег не худшее! Золото ведь есть не просит, в отличие от моего Чикуси!» Я не мог ее бросить, потому что боялся после манекенщицы оказаться просто в канаве, с купчихой я хотя бы закусывал.

Эта моя Симона Синьоре тоже, судя по всему, отличалась бесстыдством. Она зашла в кабинку и неожиданно проворно задрала мини-юбку, стянула трусы с колготками и забралась на унитаз, как у нас в сортире на Ярославском, «орлом». Пошатнувшись, она ухватилась за меня, мне пришлось, удерживая равновесие, навалиться на стенку двойной тяжестью. Мне зачем-то нужен был этот сортир. Я чувствовал. И не только для того, чтобы снимать даму с унитаза.

Это была подсказка. Я еше сильней качнулся, чтобы изо всех сил навалиться на стенку с электросушкой. Я понял, что мне не давало покоя – тут большинство помещений были смежными с теми, что в соседнем заведении, как в душе в том далеком корпусе дома творчества артистов. «Спасибо тебе, дева в душе сто лет назад!»

Стена за мной была декоративной. Она поддавалась вся сразу, на секунду в щели брызнули разноцветные иглы инородного освещения, с улицы! «Там окно, значит, есть лаз! Как в том доме отдыха ВТО!»

Симона приводила себя в порядок, решив, что я на ногах уже не стою. Она толкнула меня бедром, подтягивая юбку.

Тут разминуться было сложно. Мадам поставила сумку-чемоданчик на контейнер с гигиеническим мусором и занялась процедурами, которыми у нас на Ярославском женщины частенько пренебрегают. На бедрах у нее были татуировки в виде бабочек – привет Набокову.

«Человек – скотина, чего там. Но стоит снять запреты на кое-какие пустяки, он странным образом очеловечивается! Парадокс. Тогда, в доме творчества в Рузе от недоступности предмета вожделения я был тяжело дышащим похотливым козлом. Сейчас, наболюдая в упор самые интимные туалетные процедуры хорошо сохранившейся самки в шикарном белье, я спокоен и сосредочточен. „Долой стыд" – сработало?»

Она повернулась ко мне и посмотрела на меня, глаза ее, помимо презрения, выражали немой вопрос: я понял, что меня все время испытывают на вменяемость. Вот бы мне в ту поездку, пять лет назад, быть таким внимательным и таким вменяемым!

Как легко тогда они меня напоили! Я протягивал тогда свой бумажник всем желающим. Оттуда брали все, кому не лень! И это из моих совковых командировочных!

«Суки!»

Так вот, сама еще полуголая, она вглядывается, не отключился ли я?

Я завел зрачки, как петух перед закланием. Она решила – готов и занялась макияжем. Пока она вертелась перед зеркалом, двигала задом и прихорашивалась, я без труда обшарил ее радикюль. Кроме пачки тысячефранковых банкнот, там битком было крупных долларовых купюр. Она у них была за кассира. Я шмонал не Чичикова, а мертвую душу в юбке. Ее лишат премии.

Я взял почти все, сунул в карман джинсов, оставшееся скомкал так, чтобы нельзя было сразу заметить пропажу. Однако поезд ушел, в кабину стучали. Что тут сказать?

Вернувшись за стол, я бесцеремонно выпил шампанского из ее бокала, а потом, украдкой выплеснул свой стакан в кадку с пальмой и икнул для отвода глаз.

Через какое-то время за нашим столом сидели и оба «испанца», и деваха помоложе, которую натаскивали на легкий грабеж, используя ситуацию с «русским пьяницей», как наглядное пособие. Мы даже пели «Подмосковные вечера». Я ронял голову на стол. Пил я только шампанское, хотя делал вид, что пью водку тоже. ЛСД был и там и тут, но я понял это позже. Кстати, доза мне помогла в дальнейшем. Водку я всю выливал. Официант наклонился ко мне в какой-то момент и попросил рассчитаться «на всякий случай». Я помотал головой и опять помахал бумажником. Они переглянулись с блондинкой. Она встала и, взяв официанта за локоть, отвела его к стойке. Они замахали руками, споря о чем-то. Официант показал жестом, как меня надо вырубить, вероятно.

«Совет в Филях. Так и убьют за здорово живешь! Пора действовать!» Я достал свой бумажник, сделал вид, что роюсь в нем, и переправил туда небольшую часть добычи из карманов. Все равно сумма была приличная. Во всех карманах у меня были деньги, причем все крупными бумажками. Во мне шевельнулось подозрение, что живым они меня не выпустят.

Парочка вернулась с хмурыми рожами.

– По-хорошему прошу, – официант опять нагнулся ко мне, – надо заплатить. Моя смена закончилась.

– Нет проблем! – сказал я и сунул, не считая, ему несколько сотен франков и, помахав пухлым бумажником, добавил: – Сдачи не надо!

Они переглянулись с улыбками торжества. Каждый говорил другому, что он оказался прав – лох из Москвы набит деньгами.

Я опять изобразил нетерпение, на этот раз имитировав позыв к рвоте. Блондинка повела меня знакомым маршрутом, словно овцу на бойню. Официант в нерешительности следил за нами. Похоже, он взял ситуацию на контроль. Что-то ему в ситуации не нравилось.

Опять та же кабинка. Я опять стал полоскать лицо, опасно раскачиваясь. Потом вошел в кабинку, прикрыл дверь, спрятал на себе деньги и быстро набил пустой бумажник туалетной бумагой.

Тогда, пять лет назад, они в финале вернули мне пустой бумажник, наутро у меня оставалась только мелочь, в магазине не хватило на бутылку приличного вина, продавщица сунула мне пойло.

Сейчас я возвращал им долг сторицей – туалетная бумага тоже ведь что-то стоит! Не успел я спрятать лопатник, как мадам открыла ко мне легкую дверь и выросла на пороге. Решив больше не считаться с «заторчавшей» жертвой, она бесцеремонно изъяла у меня портмоне и сунула его не глядя в свой крокодиловый сундучок. Вот если б она заглянула и туда, и туда! Но, во первых, мадам набралась за то время, что они меня «обрабатывали», и, во вторых, мысли не допускала, что «разводят» уже их шайку. Я, не теряя контроля, играл обдолбанного и пьяного.

Мы стояли, качаясь каждый на свой манер, дверь распахнулась, вошла абсолютно голая девка, как ни в чем ни бывало кокетливо достала из маленькой сумочки, что висела у нее на цепочке, трусы и надела их! И лишь потом, приспустив ажурные плавки, исполнила какой-то эстрадный номер на водяном ксилофоне унитаза.

Стриптизерша, отработала номер! Достойная смена той худышке-гимназистке из прошлого! Как ты рассмешила меня! Вот она, цивилизация в действии: для отправления естественных надобностей, хотя бы малой нужды, женщина должна сначала надеть штаны! А потом уж быстро спустить их, иначе не писается! А для отправления противоестественных – стриптиза, например, она долго-долго снимает кучу одежек (сто раз можно описаться!), стараясь на каждом этапе срам прикрыть! Чтобы лишь потом, после ломанья, снять на мгновение! Все совершается шиворот-навыворот. Мы идем вспять. Я же заявил когда-то в этом же баре, что впереди у нас рождение, а не смерть! Тогда я был пьян, а сейчас повторяю совершенно трезвый:

«Клянусь унитазом, в этом мире штаны существуют только для того, чтобы их снять при первой возможности! После того, как человек был создан голым, он придумал штаны, чтобы было что снимать! Что бы вы ни собирались предпринять, вам придется скидывать штаны. Будь то стриптиз, любовь в подворотне или дорогом бардаке, брак по любви или по расчету, удаление опухоли простаты, вскрытие после кончины или медосмотр при отправке на войну! Но для отвода глаз ненужные штаны необходимы: брюки, бриджи, кружевные стринги, генеральские галифе с лампасами!

Для факанья и убийства, для разврата и войны на голого человека общество похотливых ханжей надевает штаны, трусы, колготки, панталоны! И проживать эту прескверную жизнь приходится в штанах по той же причине – чтобы в нужный момент не забыть избавиться от того и другого! Или с вас их спустят другие! Часто – вместе со шкурой!»

Фетишисты, надевая женские трусы и лифчик, хотят обмануть судьбу и спрятаться от траханья и смерти. Наивно. Смерть не ошибается адресом. Все равно придется снимать! Или снимут насильно! Отдрючат ручкой швабры и убьют. Хотя сексуальное возбуждение, ими испытываемое, сигнализирует, что секс – это всего-навсего попытка обмануть смерть.

«Замаскированный под инстинкт продолжения рода, сексуальный инстинкт действует в прямо противоположном направлении: он ведет к вратам смерти, чтобы постучаться в них и потом спрятаться. Детство чистой воды!»

Стриптизерша плеснула себе водой в низ живота, вытерлась и натянула ажурные «рабочие» трусики. Она отработает номер и сделает вид, что бросила их в публику! Но туда полетит мираж, а рабочую одежду она спрячет в золотую сумочку на цепочке, наденет шубу на голое тело и пойдет домой. Я закрыл за ней дверь на задвижку. Я не мог отпустить Симону, – как только ее подельники проверят «добычу», мне отсюда живым не выйти. Я слышал, как кто-то скребся за дверьми. «Момент!» – крикнул я и подергал наощупь пирсинг Симоны на подбородке. Визг правдоподобно иммитировал нашу страсть. Кто-то продолжал сопеть за дверью, не уходил, а времени у меня оставалось все меньше.

Симона повисла на мне. Отрава, предназначенная мне, вырубила женщину напрочь, но остальные очухаются через считанные минуты. Оттолкнув «мадам Монтан» на мусорный яшик, я навалился на стенку, она поддалась, я сообразил, что легче она прогибается ко мне внутрь. Все силы я вложил в свои суставы, отгибая пластик. Дверь в туалет уже трещала. Пришлось в щель, пригодную больше для таракана, протискиваться, сидя на подоконнике шириной в ладонь.

И все-таки с ободранными боками я оказался с другой стороны перегородки. Это была каморка, набитая старой мебелью. Я придвинул пылившийся здесь стопудовый бывший прилавок бара к перегородке и наощупь выполз в темный зал, где бесновалась толпа. Тогда я еще не знал, что попал в дискотеку, в которую превращается на ночь тихий полуподвал «Записок охотника». Сначала мне повезло, среди танцующих я легко пробрался к выходу. Но когда выглянул на улицу, отпрянул назад: у входа в соседнее заведение уже стояли вышибала и официант. Они высматривали меня. «Значит, сейчас их люди устроят шмон и тут!»

Я вернулся в зал, отыскал стойку с барменом и выпил виски со льдом, чтоб взвинтить себя для спасения, случайно сунув бармену что-то крупное. Он, приняв меня за пьяного, в свою очередь насовал мне сдачи целый ворох, заодно, уверен, обсчитав, как надо! А я двинул искать туалет. Суждено мне было дальнейшую жизнь, видно, провести и закончить в сортире, где, как известно, не только мочатся, но и «мочат».

Легкость не проходила, они не пожалели на меня дури. «И все зря, мадам и месье!» Я нашел заветные двери и по наитию нырнул в ту, что предназначалась для дам. И очень вовремя! Краем глаза я увидел, как в мужской ринулся вышибала с лицом эксгумированного покойника. Девки не отреагировали на меня, они стайкой в кружок нюхали кокаин. Я бросил крупную долларовую купюру, они потеснились, я проделал весь ритуал, как предписывала модная переводная литература. Травестюшка в черном парике, уловив шелест банкнот, мне подмигнула, и через минуту мы оказались в подсобке. Понимающая миниатюрная мулатка приняла у меня следующую бумажку и встала на колени.

Я кожей чувствовал, что кольцо сжимается. Приложив палец к губам, я показал деве в черном кудрявом парике на дверь. Мулатка оказалась на диво сообразительной и сказала на чистом польском: «Опасношьчь!» Она скинула парик и туфли, сунула их мне в руки и вскочила на подоконник, открыла фрамугу и юркнула наружу. Соцвыучка свежих детей западной демократии. Эх, не ценили вы нас! Что бы вы без кремлевской опеки делали сегодня?! Неблагодарные вместе с папой Валенсой! Я хотел последовать ее примеру. Но проем был для меня здесь слишком мал!

И опять мне повезло, в окно я увидел, как «мулатку» сграбастал какой-то амбал, который искал меня. Я ринулся в дверь с окошком, где полагалось быть служителям. Тут никого не было, вторая дверь соединяла каморку с мужским помещением. Я оказался в ловушке, потому на той стороне мордовороты раскидывали девок, искали меня.

Тут я заметил, что держу в руках парик и туфли. Мгновение потребовалось мне для того, чтобы скинуть брюки, затолкать их под майку и остаться в длинной к счастью тишотке. На голову я уже натащил парик, став похожим на черный одуванчик. Мои мокасы полетели в угол, я встал в лодки на шпильках, игнорируя ремешки. В таком виде, с голой «же» я выхилял в бабский рай. Обдолбанные чувихи уже визжали, нас всех вместе вытолкал парень в черных очках – что он в них мог видеть? Уж, точно, не меня!

Мне даже не потребовалось особенно малевать себе рожу отнятой на ходу у какой-то телки помадой.

В зале метались стрелы лазеров, шарили лампами и лапами братки из «Абдуллы», стоял визг и гремела музыка. Надо было быть идиотом, чтобы не воспользоваться. Я выскочил на улицу с размалеванной рожей, в лохмах и белой поддергушке, под которой брюки иммитировали бюст. Видел бы кто-нибудь меня! Но и остальные любители хип-хопа выглядели не лучше! Обдолбанные, обкуренные, разнюханные и просто пьяные малолетки ломили на прохожих, на таксистов и полицейских. Я сделал ноги вплоть до стоянки такси, которую засек раньше. Только плюхнувшись в машину, я перевел дух и выдохнул первое подходящее, что сумел вспомнить: «Плас Пигаль!»

Загадочного вида индус-водитель доставил меня на знаковую площадь.

Там, поглазев на крылья «Красной мельницы» в огнях, я опять переоделся в уборной-автомате, похожей на космический аппарат.

За чашкой кофе и рюмкой «Кампари» в подвальчике «Синияя Борода» я на «нервной почве» снял блондинку, по виду славянку, опять взял мотор и повелел уже солидно везти себя на «рю Пуанкаре». Я решил, что оттуда добреду пешком, а водителю знать, где я обитаю, ни к чему. Я был буквально набит деньгами! «Сладкая месть»! Отныне и присно!

Через полчаса мы входили в мой номер, закупив в лавке внизу бутылку самого дорого красного. Хозяйка живо напоминала мне ту, давнюю, которая вырвала много лет назад у меня вино, заменив его самым дешевым – я ей высыпал тогда всю мелочь, на хорошее не хватило чепухи. Она, помню, швырнула мне медяки, ткнув пальцем в ряд алжирской дешевки на полке. «Мерси, мадам! Правильно я тебя утром нагрел на пузырь!» «Мамзель» опять кривила рожу, я для нее словно не существовал.

Смерть – не то ли это то самое? Исчезнуть, не исчезая? То-то и оно, что не то. Там не будет «мамзелей», а я, похоже, буду. Разница, что и говорить!

О, какое это было после всего блаженство! Я вспомнил, что и тогда радовался. Даже когда крутил телефон Феликса.

Я вспомнил, как унижался тогда перед «другом юности» Феликсом и его сыном, когда просил «подъехать и привезти тыщ хотя бы пять»! Они из-за потерянной сотни падали в обморок, а я, не зная котировок, весело трендил про тысячи! Какая тут «дружба с юных лет»! Ну, и смешон я был тогда! И все лез из памяти тот Монтан по телевизору! Вот и сейчас говорили о возможности эксгумации его тела. И шли кадры: то похороны, то песни, то женщины с ним в обнимку. Тоже знак – все повторяется, но с обратным знаком. Был жив – стал мертв. Потом тебя откопают и эксгумируют, или клонируют…

Все равно мне было хорошо. И тогда и сейчас. Неужели дело в маленьких таблетках, которые мне все-таки подсыпали? А может быть, все дело в непонимании, что жизнь сама по себе наркотик, только мы сами ломаем себе кайф!?

«Да пошло оно все!»

Девица куда-то выходила, взяв у меня полсотни гринов и какие-то франки.

Я кайфовал перед телевизором, мне было до лампады: «Сбежит – не сбежит?»

Она не сбежала. Мы пили красное вино, я из озорства надел опять парик. Она пьяно смеялась, что-то мяукала. Потом разделась и как-то быстро стала утомлять: «Тю э жанти!» «Же ву сире вотр кор!» «Анкор ин мо э тю сера кадавр!»

Мне все это начинало не нравиться, какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось. Я не заметил, как она на меня нацепила парик и пыталась натащить еще что-то из своего хламья.

В таком виде меня и арестовала полиция. Они решили, что я еще и извращенец.

Впоследствии мне очень помогло это переодевание, я шел еще и как псих. Полиция к тому же опередила амбалов из «Абдуллы» на каких-то полчаса. Те вычислили меня, но опоздали! Хорош бы я был в парике, майке и черных стрингах! Полиция спасла меня!

Безуха не приходит в малых дозах. Как и невезуха. Хотя причина ареста была в другом: девочка отстегнула портье внизу за визит к постояльцу некую сумму. При этом пыталась разменять крупную купюру, а та оказалась фальшивой. Под стойкой стоял светодетектор. Портье позвонил в полицию, там как раз сбились с ног, выслеживая банду фальшивомонетчиков. Примчались потому со свистом.

Среди денег в моем бумажнике при обыске тоже оказалось несколько фальшивых купюр.

Мне нашли по закону адвоката и переводчика, но я все никак не мог решить, кого мне закладывать? Ведь деньги были у меня из двух источников! Сдать легавым «любителя Шекспира», который ко мне приходил в отель, или слить содержателей вертепа «Абдулла»? Все они «стоили мессы», только заупокойной – нечего и говорить! – хотя с ними со всеми и завязываться было опасно. Амбалы из «Абдуллы» могли просто прибить. «Шекспировед» выводил на мою московскую француженку, а это было чревато высылкой и судом уже «там»! Так что я сдал всю бригаду из стриптиз-бара.

Меня охраняли, я получил срок чуть не шесть лет за соучастие, но срок заменили на спецпсихбольницу. Парик, наркота в крови при анализе и черное белье сыграли свою роль. Конечно, если забыть, что при мне обнаружили тысяч сто бабла. Я сообразил сразу зарядить, кого надо, и не терпел большого лиха в казенном «отеле». Когда прижмет, быстро учишься. Дикость моей истории, помимо всего, наводила на мысли о бредовом психозе.

Вначале, правда, «коллеги» меня решили «опустить» – тюремные нравы всюду схожи – и чуть не убили, потом разобрались, что я кусаюсь, да еще при бабках. На некоторое время отстали. Потом что-то произошло, отношение резко переменилось, я оказался чуть не в санатории.

Мне дали понять, что урыли бы и тут, если бы кто-то не хлопотал за меня на воле. Позже выяснилось, что так оно и было. Загадочные доброжелатели имели отношение к международному синдикату.

Пока же уголовники учили меня фене на трех языках и умению косить под свихнувшегося от кумарни. На все вместе ушло не помню сколько времени.

Не без помощи сокамерников я повредил голову, это облегчило мне замену тюряги больницей. Тогда что-то и стало с моей памятью, я думаю.

Лежа уже в психушке, под семью замками, я со дня на день ожидал, что меня приедут навестить убийцы по наводке громил из стриптиз-бара, тоже парившихся где-то на нарах. Напрасно боялся, им с моей уже подачи закатали на всю катушку – там были и наркотики, и много чего! Я просто случайно их подставил. Они не успели подготовиться. Фальшивых денег у них было не больше, чем в любом злачном месте, где оттягивается жулье. Я дал формальную зацепку, их и раскрутили. Я сбил с толку этих братков, они никак не ожидали, что налетят на «русскую мафию» – у страха глаза с жернова.

Уже через неделю навестить меня приехал тот тип, что взял у меня диск с Чайковским. Человек со шрамом, та самая «заячья губа», или «волчья пасть», как я его назвал позже. Судя по тому, что он преодолел все препоны на пути в закрытое учреждение и принес, кроме икры, салями и других деликатесов, запрещенных для передачи, еще и вина и виски чуть не столетней выдержки, он принадлежал к серьезной организации.

Он говорил на смеси русского, немецкого и английского – знакомая, повторю, для меня смесь.

– Не отравлено? – спросил я его, кивая на роскошную передачу.

– Не валяйте дурака, – поморщился он. – Мы вас вытащим, дайте делам успокоиться.

Он скупо пояснил мне, что ни «шекспироведы», ни деятели из «Абдуллы» понятия не имеют, за что я тут сижу. Фальшивомонетчиков не было ни среди тех, ни среди других. Ко мне фальшивые деньги попали случайно и по ошибке – вероятно, они были среди купюр, которыми мне дали сдачу в баре дискотеки.

– Так какого черта я еще жив? И за что я сижу? И за что мне вот эти подарки? – я ткнул ногой пакеты на полу.

– Значит, заслужил. Заслужил бы пулю – получил бы пулю.

Из того, что я вытянул из него, следовало, что на диске, который я провез через таможню вместе с курицей, вместо «Лебединого озера» была записана зашифрованная программа для множительной машины, которую разработали компьютерщики из России.

– Черт! Как она туда попала? Эта стерва была с вами в сговоре?

– Не ваша забота! Пока вы трахались, наш человек подменил бессмертное творение Петра Ильича на другую «музыку» … Хорошо, что вы подстраховались и подменили диск!

Вон как! А я-то думал, что маскирую свою вполне невинную контрабанду!

– Если бы не ваша находчивость, опять был бы капут операции! Вы – хаммер! Гут.

– «Молоток»! Понял вас.

«И кто бы мог подумать? Действительно, молоток!»

Я вспомнил «горничную», вот на кого работала домработница моей девицы из Сорбонны!

Мой посетитель объяснил дальнейшее. Уже трех «почтальонов» с подобными программами взяли передо мной. Ставки повышались каждый раз, каждый раз программы переписывались. Назначена была крупная премия за провоз. Кто-то наводил на членов банды. Необходим был совсем свежий человек со стороны. Выбрали меня. За моей француженкой присматривали, о Шекспире на таможне было известно. Убоповцы считали Шекспира мелочью. Диски я не прятал, бросил сверху в чемодан, потому что вместо диска с Чайковским я сунул в футляр диск с текстом скетчей – показать в Париже в какую-нибудь редакцию, вроде «Шари-вари»! Тем не менее их все просмотрели тщательно. Удивились, конечно, но по другому поводу!

Запихнув свои «шедевры» на всякий случай в пластик музыкального сувенира, я «Лебединое» в последнюю минуту положил в пакет из фольги, в котором ехала жареная курица, прихваченная в кафетерии в аэропорту. То-то на меня смотрели, как на чокнутого!

Никому в голову не пришло, после знакомства с моим творчеством, что я – «почтальон». Не то, чтобы поверили, когда я стал объяснять, а просто приняли за дебила: «Псих! Нашел, чем взять Париж! Шутками про Горбачева!» «Везет жратву, псих из голодной степи!» И прокатило.

Рискуя серьезными сроками, я совершил во имя синдиката своего рода подвиг. Вот курица и снесла золотые яйца, как ей положено в русских сказках!

Не говоря о стоимости диска, прибыль, которую он уже обеспечил, исчисляется такими цифрами, что, возможно, американцам придется проводить досрочную денежную реформу – печатать новые доллары.

– Мы оценили ваше молчание и вашу находчивость. И, разумеется, риск.

– Черт подери! Но тогда, тем более, почему я жив? И зачем вы говорите мне все это? Нет, я ничего не знаю, ничего не слышал и заберите свои деликатесы вместе с выпивкой, которая здесь, кстати, запрещена! Я завязал! На всю жизнь, если она у меня еще остается! И немедленно освободите меня! Я хочу домой!

– Чушь! Квачь! – он побагровел и затрясся. – Во-первых, вы имеете долю. Во-вторых, как только вы выйдете, вас опять накроют, потому что вы лезете к дешевым блядям и отелям. Вы не там ходите. А теперь, после учебы в призон-шуле, (тюрьма – школа жизни!) думаю, вам опять захочется украсть, заработать. Мы вам даем ровно столько, чтоб выжили, молчали и не ходили, где не надо. Это нами решено. Если вас убить, ясно будет, что вы были наш. Оставлять в живых – не наш стиль. Вас оставляют. Чтобы было ясно – вы к нам не касаетесь. Вир хавен мит айнандер нихт цу тун! Каин ферхелтнис! Ист дас клар?

– Ясно. Не касаюсь. Не отношусь. Точно, не убьете?

– Нет, элаас! Увы, нет. Сделаем немецкий паспорт, а это все же не совсем смерть, нихт вар?

– Сколько? В смысле, мне причитается?

– Больше, чем вы способны вообразить. Молитесь на американский резервный банк! Вас посадили за фальшивые деньги, мизерную сумму, вам не верят, что вы – чистый. Потерпите еще немного. Посидите спокойно. Мы комфорт берем на себя. Наши адвокаты без труда вас вытащат, когда придет время. Шнюффлеры (ищейки) поймут, что вы – не в игре. Ничей.

Перед уходом он обронил:

– Вам чего-нибудь говорит название фирмы – «Дубровский»?

– «Дубровский»? Это из литературы. Пушкин, кажется. «Повести Белкина»?? Нет, ничего не говорит, – соврал я, зная, что признаваться не стоит. Он и так все знает.

Он выслушал меня иронически, потом хлопнул по плечу и припечатал:

– Советую держаться от них подальше. В ваших интересах. Лучше дайте нам знать, когда… у вас возникнут затруднения!

Он ушел, а я приготовился стать богатым.

Время пришло. Мой час пробил. С тех пор я богат. Они меня изредка пасут. В целях моей безопасности. Ребят из «Абдуллы» закатали капитально. А вот книжникам-международникам я отомстил уже после того, как освободился. Мне после тюрьмы и дурдома, действительно, дали вид на жительство, но не во Франции, а в Германии. Один фиг – накатил Шенген. Посыльный не обманул. Очень кстати – отомстить «серым» из «Интеркниги» – это и была генеральная мечта!

Для таких прибабахов здесь, за бугром меня ждала гора дел. Я только начал, и небо было за меня. Ведь раньше мои планы были грозными, но нереальными. Без денег человек мало что может. Мне надо было отомстить тому, кто меня выслал когда-то. Избавился от наивного дурачка, начитавшегося Фитцджеральда, чтобы не рисковать теплым местечком, на котором удобно было крысятничать. Тем, кто вышвырнул без зазрения совести, сожрав мою семгу, которую я солил сам! Съел и не попытался даже меня прикрыть! Сорвал ярлык VlPa с ручки моего жалкого чемодана!

Конечно, не в наклейках дело! Эти людишки, эти твари-интеркнижники вездесущи и живучи при любой власти. Париж, город-сказка и город-монстр, одинаково загадочный, прекрасный и ужасный в одно и то же время, интересовал их только как лавочка, где можно «замутить» «фуфловый», говоря их же словами, бизнес для сладенького существования своих семей, своих чад, которые вырастут и также будут сосать кровь из родной земли. Гроздья их присосками паразитов висят со времен татарщины, продаваясь с потрохами любому за любую плату.

Если они доползут до верхних этажей Русского терема, спастись от них не удастся. (А вдруг, как доползли?!) Гоголь предупреждал. Парадокс паразитов – высасывать до смерти тело, которое их же и кормит!

Я, пока их выслеживал, нагулялся по Парижу, открывая его для себя. Остров Ситэ, откуда началась Лютеция. «Ситэ» – город-государство. Город – гражданин мира.