Текст книги "Кровавый "Парк динозавров" (СИ)"
Автор книги: Андрей Каминский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)
Понять хаос (Малькольм)
В Далласе на борт самолета взошел высокий худой человек.
– О, доктор Малкольм, – Хэммонд, не без труда изобразил улыбку.
– Привет, Джон, – усмехнулся Малкольм, – да, твой вечный оппонент снова с тобой.
Со словами «Ян Малкольм, математик», он представился остальным. Алан знал это имя и раньше: Малкольм был самым ярким представителем плеяды молодых математиков, открыто заявивших, что их интересует «истинное устройство мира». Все эти ученые работали с нелинейными уравнениями в той области математики, что носила пафосное название «теория хаоса». Все они подчеркивали свое отличие от коллег более старшего поколения, по мнению Малькольма и его единомышленников, погрязших в отвлеченных понятиях, вместо того, чтобы оперировать явлениями реального мира. Свой разрыв с прошлым математической науки, они подчеркивали нарочито экстравагантной манерой одеваться и говорить, ведя себя словно звезды рока. Малькольм был характерным представителем этой когорты: с длинными черными волосами, да и одетый во все черное – черная рубашка, брюки, черные носки и ботинки.
– Не жарковато ли вам в черном? – обратилась к нему Элли.
Сама девушка к тому времени переоделась в джинсовые шорты и белую блузку.
– У вас отличные ноги мисс, – последовал ответ. – я готов любоваться ими все время нашего полета. Но при этом вынужден возразить: мой наряд куда лучше вашего подходит для этой погоды. Вспомните об излучении абсолютно черного тела: черный – наилучший цвет для жары. Поэтому я ношу только два цвета: черный и серый. Эти цвета годятся на все случаи жизни и они хорошо сочетаются друг с другом, поэтому не страшно по ошибке надеть серые носки с черными брюками.
– Но вам не кажется скучным носить только два цвета?
– Я считаю, что это освобождает, – пожал плечами Малкольм, – не хочу все время думать, что я надену утром. Что может быть скучнее моды? Разве только профессиональный спорт. Пара десятков взрослых мужчин, пинающих набитый воздухом кожаный шар, пока остальная часть человечества платит за то, чтобы им похлопать.
– Доктор Малкольм, – пояснил Хэммонд, – человек твердых принципов.
– И немного не в себе, – бодро добавил Малкольм. – Но в мире ужасных данностей, где мы имеем несчастье проживать, по-другому не получается. К сожалению, об этих данностяхникто не думает. Прискорбно, но факт: в обществе информации никто не думает. Мы хотели избавиться от бумаги, а получилось, что мы избавились от мысли. Следствием чего, в частности, и стало появление этого острова.
– О, Ян, не начинай, – поморщился Хэммонд.
– Мне бы не хотелось нагнетать панику, – сказал Малкольм. – но у вас действительно серьезные проблемы.
– У нас нет проблем, – быстро ответил Хэммонд.
– Я всегда говорил, что этот остров неперспективен, – Малкольм потянулся за своим портфелем из кожи. – И сейчас, я полагаю, вы все знаете, каков будет неизбежный результат. Вам придется все это прикрыть.
– Прикрыть! – в гневе Хэммонд встал. – Ну, это просто смешно!
Малкольм пожал плечами.
– Я привез копии моего отчета, – сказал он. – Можете на них взглянуть. Это отчет о консультации, которую я проводил для «Ин-Джин». Вычисления тут сложноваты, но я могу помочь с ними разобраться.
– Это ты его пригласил, – обернулся Хэммонд к Дженнаро, – вот сам и разбирайся с его ерундой. Поверь, когда мы прибудем на остров, ты сам увидишь, насколько все это смехотворно. А мне нужно сделать несколько звонков.
С этими словам Хэммонд вышел в соседний отсек. Малькольм пожал плечами и передал портфель Дженнаро.
– Лететь нам долго, – сказал Ян, – по крайней мере, мой отчет вас хоть как-то займет.
Самолет пронзал ночь, направляясь на юго-запад. Стюардесса принесла закуски и бокалы с шампанским. Грант подкрепившись, задремал, сквозь сон слыша негромкую беседу Хэммонда и Дженнаро.
– Из вашего отчета вытекает, что остров обречен на неудачу? – послышался голос Дженнаро.
– Правильно.
– Из-за теории хаоса?
– Из-за поведения системы в фазовом пространстве.
– А можно по-английски?
– Конечно, – ответил Малкольм. – Давайте решим, с чего начать. Вы знаете, что такое нелинейное уравнение?
– Нет.
– А странные аттракторы?
– Нет.
– Хорошо, – сказал Малкольм, – тогда начнем с самого начала. Долгое время физика описывала типы движения, которые можно предсказать и предугадать. Движение планет по орбите, маятники, пружины, катящиеся шарики и так далее. Данное движение предметов выражается линейными уравнениями.
– Пока вроде понятно, – кивнул Дженнаро.
– Но существует и другой вид движения, с трудом поддающийся физике. Собственно, наука этот тип движения не изучала, поскольку считая его принадлежащими к сфере случайности. Вода, льющаяся из сосуда. Движение воздуха над крылом самолета. Кровь, проходящая через сердце. Эти явления выражаются нелинейными уравнениями, решить которые почти невозможно. Однако, около двадцати лет назад появилась теория, объясняющая все эти явления. Она называется теорией хаоса, как дань известной формуле: «классическая наука заканчивается там, где начинается хаос». Теория хаоса оказалась применима буквально ко всем сферам, как человеческой деятельности, так и природных явлений. Физиологи начали исследование хаотических процессов, происходящих в человеческом сердце после внезапной смерти. Экологи принялись анализировать хаотические колебания популяции шелковичных червей. Экономисты пытались осмыслить процесс финансового и биржевого краха. Ну, а математики строили новые теории относительно «закономерности» произвольных усложненных геометрических фигур. Вся совокупность этих процессов, а также другие родственные явления, получили общее название «феномены хаоса» или просто «хаос».
– Как не странно, я все еще понимаю, – сказал Дженнаро.
– В двух словах это «эффект бабочки». Бабочка машет крыльями в Японии, вызывая снежную лавину в Перу. Впрочем, – послышался негромкий смешок, – мне больше нравится иное сравнение: «движение женских ножек по Уолл-стрит стало причиной биржевого кризиса осенью 1987 года».
Грант как-то сразу понял, что Малькольм говорилэто, обращаясь к Элли. Какой-бы то ревности он не испытывал: во-первых, их отношения, никак не оформленные, как правило, не выходили за пределы экспедиций, а во-вторых, математик был явно не во вкусе Элли. Легкий флирт поможет им скоротать эту дорогу. Алан не мог винить Элли в том, что она заинтересовалась словами Малькольма – он и сам с интересом слушал Яна.
– Значит, хаос – это все случайное и непредсказуемое? – спросил Дженнаро.
– Нет, – ответил Малкольм. – есть скрытые закономерности внутри комплексного многообразия поведения системы. Иногда говорят, что хаос является более высокой формой порядка, однако более правильно считать хаос другой формой порядка. В любой динамической системе за порядком в обычном его понимании неизбежно следует хаос, а за хаосом – снова порядок. Простой пример: дым от сигары поднимающийся в виде упорядоченного столба под влиянием внешней среды принимает все более причудливые очертания, а его движения становятся хаотичными. Движение от порядка к хаосу и обратно является сущностью вселенной, какие бы проявления ее мы не изучали. Вот почему столь широки возможности теории хаоса: с ее помощью можно изучать что угодно: уровни цен на бирже, поведение разбушевавшейся толпы, электрическую активность мозга при эпилепсии. Любой вид комплексной системы, где имеют место беспорядок и непредсказуемость. Мы можем найти порядок, лежащий в ее основе.
– Более-менее понятно, – ответил Дженнаро.
– Приведу еще один пример, относительно близкий к вашей сфере деятельности. Допустим, у нас имеется начинающий трейдер, решивший, что для успеха на рынке он должен научиться предсказывать движения цен. После исследования вопроса он пришел к выводу, что рынок есть нечто, что повторяет само себя раз от раза различными способами. И если он сможет выучить характерные фигуры и циклы, большая прибыль сама потечет в его карман. Наш трейдер начинает преследовать эту цель, используя доступную литературу, благо таковой хватает. Однако, несмотря на громадное количество методов предсказания в книгах, торговых системах и программных продуктах, в течение года около 75 процентов трейдеров, пытающихся играть в предсказателей, теряют деньги. Если взять более длительный период наблюдения – то и все 95 процентов. Вера в возможность предсказывать ценовые колебания создает искаженное представление о рынках, которые есть нелинейные динамические системы, одной из характеристик которых является «чувствительность к начальным условиям». Именно это делает рыночный механизм столь трудным для предсказания. Мельчайшие различия растут и превращаются в доминирующие, множество ошибок и неточностей в описании ситуации накапливаются с течением времени вследствие общей сложности системы и точное предсказание становится невозможным. К чему же приводит ложная уверенность в предсказуемости рыночных процессов мы можем наблюдать неподалеку от тех мест, куда мы сейчас направляемся. Малейшие колебания биржевых котировок – и на ровном месте рушится стабильнейший режим Юго-Восточной Азии, вызывая беспорядки, в ходе которых жгут магазины и полицейские участки, убивают людей.
– Понятно.
– Проект Хэммонда из той же серии, – продолжал Малкольм, – кажущаяся простой система – животные в среде зоопарка, – неизбежно поведет себя непредсказуемо. Живая природа еще сложнее любого рынка, она зависит от множества хаотических факторов, предсказать которые невозможно.
– Но, может, стоит сначала осмотреть остров, увидеть, что там сделано?
– Нет. В этом нет никакой необходимости. Детали несущественны. Теория говорит о том, что поведение острова скоро станет непредсказуемым.
– А вы уверены в вашей теории?
– Конечно, – сказал Малкольм. – Абсолютно уверен. – Он откинулся на спинку кресла. – С этим островом не все в порядке. Вас ждет катастрофа.
На этом разговор закончился, а раздавшееся вскоре негромкое сопение дало понять Гранту, что Малькольм отошел ко сну. Грант устроился поудобнее и тоже заснул.
Долгожданная встреча
Пробуждение ото сна оказалось достаточно приятным: сквозь сон Дженни почувствовала на своем теле осторожные ласки. Усмехнувшись про себя, журналистка сладко, до хруста суставов, потянулась и, не раскрывая глаз, слегка раздвинула ноги, облегчая доступ губам и пальцам ненасытной лесбиянки.
Чуть позже, расслабленная и довольная, Дженни лежала рядом с Сарой. Белоснежная, как у многих рыжих, кожа журналистки представляла волнующий контраст с загорелым почти до черноты мускулистым телом американки.
– Для уроженки Африки ты слишком бледная, – Хардинг провела ладонью по ее бедру, – но мне так даже больше нравится.
– Я не люблю солнца, – поморщилась Дженни, – что мне больше всего нравится в Англии – это ее туманы.
– Ну, тогда там, куда мы плывем, тебе тоже понравится, – усмехнулась Сара, – на аборигенном наречии Тангорак как раз и означает «Облачный остров».
– Кстати, Пенворд мне так и не сказал, – вспомнила Дженни, – почему мы отправились такимкружным путем. Почему не поехали с остальной группой?
– Во-первых, не таким уж кружным, – пояснила Сара, – тебе из Англии, а мне из Африки – будет куда быстрее, чем если бы мы ехали через Америку, как остальные. Не говоря уже об островитянах – было бы совсем глупо отправлять их через США, когда от Сейшел или Маврикия буквально рукой подать. Во-вторых, сам Пенворд не хотел, чтобы мы ехали с Хэммондом – его люди опекали бы нас с момента появления на острове, позволив увидеть лишь то, что им нужно. Пенворд же хочет, чтобы мы сначала как можно больше увидели сами. Именно поэтому, кстати, мы и не отправились к западному причалу, где нас должны встретить сотрудники Хэммонда. Вместо этого мы сделаем крюк и оплывем остров с северо-востока – как раз вдоль той стороны, что остается почти бесхозной. Просто чтобы показать, что Хэммонд заботиться далеко не обо всем острове, как он собирается врать прессе. Обогнув весь остров, мы высадимся там же где и остальные, придумав что-нибудь убедительное по поводу опоздания.
– И долго нам плыть? – спросила Дженни.
– Откровенно говоря, мы уже приплыли, – с невинным видом сказала Сара, – как раз идем вдоль северного берега Тангорака.
– Что?! – Дженни вскинулась, возмущенно глядя на Сару, – и ты молчала!!!
– Хотела сделать тебе сюрприз, – усмехнулась Сара.
Быстро одевшись, Дженни перекусила найденными в каюте пресными галетами, запив их заваренным Сарой, скверным, но горячим кофе, после чего быстро выскочила на палубу. Утром здесь оказалось куда больше народу – не менее двадцати человек занимались разными делами, причем, похоже, на палубу вышли не все. Впрочем, Дженни почти не смотрела на них, жадно уставившись на простиравшийся примерно в полумиле от корабля берег, поросший густыми джунглями и затянутый туманной дымкой. До англичанки донесся отдаленный шум прибоя – там, где пенные валы с грохотом разбивались о прибрежные скалы. Дженни подошла к борту и, перегнувшись, увидела под кормой бурлящую воду, в которой мелькали остроконечные акульи плавники.
– Течение очень сильное, – послышался сзеди незнакомый голос, со странным гортанным акцентом, – никто и не пытался обустроить тут нормальный причал. Так что эти берега почти не освоены – а значит и заметить нас некому.
Дженни обернулась – за ее спиной стояла Сара, а подле нее – чернокожий мужчина, столь поразительного облика, что Дженни чуть не решила, что Сара прихватила с собой из Африки одну из горилл. Сходство усиливалось на редкость грубыми чертами лица, делавшими незнакомца еще более похожим на обезьяну – пусть даже у обезьяны сложно представить такую роскошную бороду, завитую черными кудряшками. Но не борода поразила Дженни в этом человеке, а рост: по меньшей мере восемь футов. На широченные плечи и мощную грудную клетку спадали длинные вьющиеся волосы. А по центру груди красовалась татуировка, по сей день являвшаяся Дженни в ночных кошмарах: череп, вписанный в четырехконечную звезду, с необычайно удлиненным северо-восточным лучом. От правого соска и почти до пупка татуировку наискось пересекал большой шрам.
Внезапная догадка озарила Дженни сопоставившую этот рисунок с виденными ею ранее картами острова. Ей стали понятны и странно знакомые лица моряков, без сомнения, принадлежавших к тому же народу, что и этот великан. Дженни вспомнила как год назад пресса, освещавшая свержение заирского диктатора Мобуту, взахлеб писала об одном из командиров повстанческой коалиции, прославившегося высоким ростом и невероятной жестокостью. Иные писаки даже окрестили его «Королем Конго». Припомнились ей и слухи о связях Сары с африканскими «борцами за свободу».
Должно быть, мысли Дженни тут же отразились и на ее лице, потому что Сара с искренней тревогой спросила.
– Что-то не так?
– Этот зверь, – сдавленным от ненависти голосом произнесла Дженни, – эта тварь была в банде, что вырезала мою семью! Этот шрам оставила ему моя мать!
На лице Сары появилась крайняя степень недоумения, тогда как на роже боевика появилось сначала понимание, а потом – садистское удовлетворение.
– Ты та самая девка, – густым басом сказал черный великан, – что тогда удрала от нас. Тебя спасли Скауты – они перебили почти весь наш отряд: я сам едва оторвался от них. Что же, самое время вернуть должок.
Ни Сара, ни Дженни не успели ничего предпринять: с быстротой, неожиданной для такого гиганта, черный великан метнулся к девушке. Огромная лапа стиснула горло Дженни, журналистка почувствовала, как невероятная сила подбрасывает ее в воздух, а в следующий миг над головой девушки сомкнулись морские волны.
Прибытие
В Гонолулу они взяли на борт еще одного пассажира по имени Деннис Недри. Толстый и неопрятный, он жевал шоколад, из-за чего пальцы у него были липкими, а к цветастой гавайской рубахе пристали клочки обертки. Недри пробормотал, что он работает с компьютерами, и ни с кем не поздоровавшись за руку, сел в свободное место, прильнув к иллюминатору. Впрочем, перед этим он успел украдкой мазнуть сальным взглядом по ногам Элли и этот вороватый взгляд вызвал у Гранта куда большее раздражение, чем откровенный флирт Малькольма.
Из-за поджимавших сроков Гавайев они толком и не увидели – также как и Сингапура, где самолет еще раз заправился. После того, как позади осталась Суматра, внизу простерлась бескрайняя гладь Индийского океана. А спустя некоторое время появился и сам остров. Первое, что увидел Грант в иллюминаторе, была исполинская гора, словно выраставшая из моря. Над ее склонами клубился туман, придававший острову таинственный и зловещий вид.
– Вот она, Гора-Череп, – сказал Хэммонд. Присмотревшись, Грант понял, почему горе дали такое название – в верхней части массива виднелось два исполинских углубления, при известной доле фантазии и впрямь схожих с огромными глазницами. Чуть ниже курились небольшие дымки.
– Остров имеет вулканическое происхождение, свидетельство чего можно увидеть повсюду, – сказал Хэммонд. – Возле гор множество мест выхода подземных испарений. Из-за этого, а также из-за множества течений на острове очень туманно. В этом тумане возникают разные оптические иллюзии – вблизи гора выглядит не так страшно.
Самолет сделал круг над островом, заходя на посадку. Перед глазами Гранта мелькнул знакомый ему по топографической карте полуостров. На миг он испугался, что в тумане пилот не справится с управлением, но тут же через плывущие внизу белесые клубы проступила посадочная полоса. Спустя миг колеса застучали о землю.
Двое коротко стриженных крепких мужчин встретили спустившихся с трапа гостей, проводя их к стоявшему рядом вертолету. Пилотом был хмурый молодой человек также с короткой стрижкой. Перекинувшись парой слов с Хэммондом, он завел мотор и вертолет, зарокотав лопастями, вскоре взмыл в воздух. Вскоре он устремился к северной части острова. На мгновение перед Грантом мелькнула стена – исполинское сооружение, футов в двадцать, сложенное из блоков зеленоватого камня. Большего Гранту рассмотреть не удалось – вертолет несся вдоль западного побережья, держась тянувшейся параллельно морю дороги и стремительно приближаясь к горе. Вскоре макушка черепа, также как и «глазницы» остались где-то наверху – сейчас вертолет подлетал к небольшой площадке, устроенной на одном из уступов. Вокруг него плавали клубы тумана.
– Туман здесь обычно не такой густой, – обеспокоенно сказал Хэммонд, – поэтому мы и не может сесть внизу. Так высоко я еще не…
Его слова были прерваны голосом пилота:
– Начинаем снижение. Держитесь крепче!
Вертолет начал снижаться, и они оказались в гуще тумана. В наушники Грант слышал повторяющиеся электронные позывные, но видимости не было никакой. Грант взглянул вниз и увидел под вертолетом гигантский ярко флуоресцирующий крест. Пилот скорректировал курс, и вертолет коснулся посадочной полосы. Шум лопастей стал тише и постепенно замер.
Грант облегченно вздохнул и отстегнул ремень безопасности.
– Мы должны быстро спуститься, – сказал Хэммонд, – на этой горе бывают часто сильные завихрения ветра и…ну вот, все в порядке
Грант увидел, что к вертолету бежит рыжеволосый человек в бейсбольной кепке. Подбежав, тот распахнул дверь и сказал:
– Привет, я Эд Реджис. Добро пожаловать всем на Остров Черепа. Пожалуйста, будьте осторожны при спуске.
Они спускались с горы по узкой извилистой тропинке. Воздух был сырым и промозглым. По мере того как они продвигались вниз, туман рассеивался и Грант уже мог рассмотреть пейзаж. Он напоминал ему тихоокеанский северо-запад.
– Это верно, – сказал Эд Реджис. – Экологически это лиственный тропический лес. Но такой микроклимат здесь только на этой горе. Большая часть острова – тропики.
На склонах виднелись большие здания, со странными пирамидальными крышами, утопающие в густой зелени. К ним вели вырубленные в скалах ступени, выглядевшие более удобно для спуска, чем та тропа, по которой шли гости острова. К одному из таких зданий поднималась прозрачная труба, в которой двигалось вверх нечто похожее на лифт. В нем стоял какой-то человек – Гранту даже показалось, что он помахал прибывшим.
Наконец, они вышли из тумана и перед глазами Гранта предстал остров. Реджис был прав: большую его часть покрывал тропический лес. Слева, у подножья горы, словно драгоценный камень в грубой оправе, блестела недвижная гладь озера. А за ним, сколько хватало глаз, тянулись казавшиеся бескрайними джунгли.
Гранту бросился в глаза одинокий ствол дерева, поднимающийся над пальмами. Веток на нем не было, один только искривленный ствол. Затем ствол пошевелился и развернулся в сторону пришельцев. И Грант понял, что перед ним вовсе не дерево.
Он смотрел на грациозно изогнутую шею невероятного создания, поднятую вверх на сорок футов.
Он смотрел на динозавра.
