Текст книги "Проект "Плеяда" 2.0 (СИ)"

Автор книги: Андрей Каминский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

– Ясно, – кивнула Илта, – ну ничего, вернемся – отправлю рапорт Семенову и Ямаде. Поселок отстроят, гарнизон поставят – ни одна красная гадина не сунется. Будет как в Зее.

– Хорошо бы, – усмехнулся Мирских, в его глазах мелькнуло лукавство.

– Надеешься подловить второго генеральского сынка? – спросила Илта и оба рассмеялись.

К вечеру они подплыли к отрогам Южно-Муйского хребта. Долина реки приобрела вид темного, глубокого ущелья, с крутыми, обрывистыми берегами, сплошь покрытыми осыпями разрушенных скал. Витим кипел и пенился на камнях, во многих местах заваливших русло, в реку живописными водопадами спадали горные ручьи.

– Дальше не пройдем, – сказал Мирских, когда группа причалила к берегу, не доходя до ущелья, – там шивер много, посадим лодку на камни и поминай как звали. Придется пешком, через горы.

Ночь провели в одном из ущелий, так, чтобы их не было видно с реки. Обсудив увиденное в Бамбуйке, пришли к выводу, что шайка Кузнецова, скорей всего рыщет поблизости и придется постараться, чтобы разминутся с ним. Все же кержак рискнул развести костер, с величайшими предосторожностями упрятав огонь меж больших камней. На нем поджарили ощипанных куропаток, которых якут подстрелил еще днем, на несколько часов отлучившись в горы. Ночевали в одной из пещер, выставив часовых.

Наутро небольшой отряд двинулся в горы.

Южно-Муйский хребет поражал суровым величием, испокон веков надежно укрытым от людских глаз. Даже исконные жители этих краев, буряты и эвенки, были нечастыми гостями в этой суровой стране. Горы то вздымалось к небу вершинами исполинскими хребтов, то низвергались бездонными пропастями. Острые пики угрожающе поднимались, словно клыки чудовищного дракона, распахнувшего громадную пасть. На склонах белели огромные сугробы, редко таявшие в короткое лето Забайкалья. Они питали бурные реки, несущие воды по узким ущельям, чтобы закончить свой бег в горных озерах с обжигающе холодной водой. А ниже, где альпийские луга высокогорий сменялись кедровым стлаником и хвойной тайгой, царили дикие звери, редко сталкивавшиеся с человеком.

Однако в последние годы и этот край стал все чаще видеть людей – оборванных, озлобленных бойцов разбитой армии, собиравшиеся в разбойные отряды, именующие себя «красными партизанами». Иные из них и впрямь старались согласовывать свои действия с советским командованием, другие просто прикрывались идеологией для грабежей и разбоев. Основная зона их оперативных действий, конечно, находилась южнее, но когда японцы и их казачьи и монгольские союзники слишком уж прижимали партизан, тем ничего не оставалось, кроме как отступать в горы.

Однако сейчас на вершину одного из скалистых утесов поднимался совсем другой отряд.

Группу Илты было сложно узнать – обветренные лица, потрескавшаяся от мороза кожа – во время одного из переходов, отряд попал в небольшую снежную бурю. По счастью, они захватили теплую одежду, вплоть до каракулевых полушубков, изготовляемых монгольскими умельцами. С водой и едой тоже было неплохо – на одной из вершин Мирских подстрелил горного барана, мясо которого коптили на костре всю ночь.

Вообще, Илта считала, что ей повезло – четырехдневный переход по малоизученной местности, через горы и бурные реки прошел, в общем, удачно: никто не обморозился, не сломал себе ногу, не заболел. Очень кстати пришлась аптечка Илты, укомплектованная помимо стандартных препаратов несколькими пузырьками с целебными зельями, изготовленными по рецептам китайской и японской народной медицины. За все это время стрелять пришлось только дважды: первый раз в уже упомянутого барана, второй – в волков – волк, волчица и трое сеголеток – целую ночь круживших вокруг стоянки отряда. Финн убил одного из молодых зверей, после чего остальные сочли за лучшее не связываться с людьми.

Следопытам удалось избежать встречи и с намного более опасным хищником – человеком. Хотя пару раз ночью, где-то вдали мерцали костры и осторожный Мирских, наутро уводил остальных, какими-то одному ему ведомыми тропками. Из всей группы только он да Степанов более-менее знали эти места – Свицкий бежал с Бамлага несколько севернее, японец с финном и вовсе не бывали в здешних краях. Именно поэтому Илта и послала разведать дальнейший путь кержака и якута.

Она оглянулась на лица оставшихся с ней людей, потом посмотрела за их спины и ее губы невольно раздвинулись в слабой улыбке. Позади них поднимались горные пики, среди которых выделялась одна, похожая на замок сказочного великана, на глазок – не меньше трех километров в вышину. Куноити, среди прочего занимавшаяся и топографией этой малоизученной местности, нанесла эту вершину на карту под названием «Пик Ямато». Если она когда-нибудь доберется до штаба, эта карта станет ценным пополнением для Квантунской армии.

В целом, Илта считала, что ей есть чем гордится – всего за четыре дня ей удалось преодолеть эту дикую, мало кому известную страну, не потеряв ни одного человека. Конечно, это во многом была заслуга Мирских – это он находил в здешней мешанине гор и ущелий самые короткие пути. Но разве не она догадалась ввести его в группу, разве не настояла на его полной амнистии в Японской империи? Теперь, после изматывающего тело и душу перехода по заснеженным вершинам, альпийским лугам и горным ущельям, дальше путь будет легче. Внизу расстилалась озерно-речная страна, перемежаемая лесистыми холмами. Видневшиеся вдали отроги Северо-Муйского хребта выглядели значительно ниже гор оставшихся за спиной. Еще дня четыре ходу, а там рукой подать до Нижней Ангары, за которой высится Сынныр, цель их путешествия.

Вот только отрядов красноармейских – и «партизанских» и регулярных там будет не в пример больше – напомнила себе куноити. Хотя есть и поближе проблемы – в простиравшемся внизу лесу повстанцам не в пример удобнее хоронится, чем в оставленных позади горах.

Позади послышалось деликатное кашлянье и Илта развернулась, уже зная кого она увидит. Так и есть – на склон поднимается Юрий Мирских, в овчинном полушубке и теплых штанах, через плечо перекинута неизменная барданка.

– Ну, говори уже, – усмехнулась Илта, – ты ведь эти места знаешь. Как тут спустится?

– Пара мест есть, – кивнул кержак, – направо, если спуститься, будет ущелье – длинное, узкое, прямо в долину выведет. А налево, там по склону можно подняться немного, а потом с горы спустится. Спуск там, правда, крутой, можно и навернуться, но зато быстро – по ущелью идти дольше намного.

– А ты что скажешь, – Илта повернулась к Степанову.

– Да то же самое, – хмыкнул якут, – только других мест, кроме ущелья, пожалуй, не посоветую. По той горе подняться можно, но там шею свернуть ничего не стоит.

Кержак иронически хмыкнул, пробормотав что-то нелестное о храбрости якута, но спорить не стал. Илта кивнула – похоже у них не такой уж большой выбор.

Вскоре они уже спускались в ущелье – узкое, темное, порой резко уходящее под уклон. Дело осложнялось тем, что по дну ущелья бежала быстрая горная река – то сужавшаяся небольшим ручейком, еле заметным под камнями, то вдруг выбивавшаяся могучим потоком из-под валунов, так что идти пришлось под самым берегом, прижимаясь к скользким от воды стенам. Японец, шедший первым, как самый легкий, один раз даже поскользнулся на скользких камнях и рухнул бы в воду, если бы в последний момент его не удержал бы за шиворот Свицкий.

Голые скалы над ними постепенно покрывались разнообразной растительностью, появлялись и деревья – сначала редкие, потом все более частые, пока не пошла, наконец, сплошная стена леса. Илта поняла, что они почти у цели. Вот-вот, преодолеть последний крутой спуск – очередной обрыв, с которого речка водопадом стекает в небольшое озерцо, а дальше, за большим утесом до долины рукой подать – Мирских говорит, он видел эту скалу сверху. И хорошо, хоть пару деньков можно пройтись по Муйской котловине, прежде чем опять карабкаться в горы – на этот раз Северо-Муйского хребта.

Акира, держась за выросший прямо из скалы куст, первым спрыгнул вниз, удачно приземлившись на широкий камень посреди озерца. Еще один прыжок – и он уже на берегу, шагах в десяти от заветного утеса.

Остальные уже собирались последовать примеру японца, когда вдруг ущелье огласил душераздирающий крик. Сначала Илта решила, что это вскрикнул японец, но тут же этому крику отозвался второй, потом третий, четвертый – во всех этих вполях смешалисьудивление и страх. Не успела Илта сообразить, что крики эти доносятся откуда-то спереди, как тут же раздался выстрел – один, второй, третий, – вразнобой грохотала целая канонада, причем, как могла определить Илта стреляли из разных оружей. Стены ущелья вокруг них затряслись, сверху посыпались камни. Куноити мельком успела подумать, что если начнется обвал им даже, некуда будет убежать. Словно в ответ ее мыслям послышался низкий, рокочущий рык – словно снежная лавина сходящая где-то вдалеке, но приближающаяся с каждым мгновением. Поначалу Илта и подумала, что эхо от выстрелов вызвало обвал, но потом поняла, что дело совсем в другом.

Крики вдруг стихли, затих и оглушительный рык, но вслед за ним послышался новый звук – хруст костей и громкое чавканье. А потом раздались негромкие, тяжелые шаги, приближающиеся с каждой секундой.

Илта вскинула карабин и одновременно услышала, как позади нее щелкнуло несколько затворов. Японец внизу, все это время застывший словно статуя, тоже опомнился, вскинув карабин, в ожидании того, что неспешно двигалось по ущелью.

Из-за утеса, служившего им ориентиром, медленно выплывала огромная черная тень. Могучее тело, поросшее длинной шерстью, несли огромные лапы с острыми когтями, маленькие глазки зло смотрели на людей, красный язык плясал меж оскаленных зубов.

– Матерь Божия – чуть слышно прошептал за спиной Илты Свицкий, забормотал молитвы и кержак. Якут и финн молчали, но Илте показалось, что они впечатлены выходящим из-за скалы зверем не меньше, чем она сама. А она была и впечатлена и напугана. Дело даже не в размерах зверя, хотя он превосходил всех, когда-либо виденных ею медведей. Даже в самых безумных охотничьих байках ничего не говорилось о медведях двух, а то и больше метров в холке. Не слышала она и о зверях с черным мехом – не темно-коричневым, даже не черно-бурым – иссиня-черным, как у пантеры.

Несколько ударов сердца люди и зверь мерялись взглядами, а потом вновь ударил выстрел, за ним второй – у Акиры первого не выдержали нервы. И вот тут Илте стало по-настоящему страшно. И дело не в размерах и не в окраске зверя – в конце концов мало ли какое зверье могло обитать в этом почти неизвестном человеку краю. Но ведь японец стрелял и попадал в чудовище – Илта явственно видела, как несколько пуль попало в оскаленную морду. Это очевидно был не призрак – голова зверя несколько раз дернулась, однако на ней не выступило ни капли крови. Илта покрутила головой, прогоняя наваждение – ей почудилось, что медведь проглатывает пули. Зверь не издал какого-либо звука ярости или боли – все с тем же рокочущим рычанием, он двигался вперед, разбрызгивая воду ручья.

Похоже, и сам японец понял, что зря тратит пули, стреляя в неумолимо надвигающееся на него чудовище, неуязвимое словно в кошмарном сне. Лицо Акиры посерело, губы дернулись и он, неожиданно отбросив винтовку в сторону, рухнул на колени перед огромным зверем.

– Кааамуй! Цуриканда-камуй! Людоед гор, если тебе нужна моя жизнь – возьми ее!

– Не стрелять, – прошипела Илта, заметив, как палец Свицкого медленно давит на курок, – не вздумай, Василь!

Несколько людей в ущелье замерли, глядя на застывшего на месте огромного зверя и бьющегося перед ним в поклонах японца, кричащего сразу на трех языках – русском, японском и еще каком-то, неизвестном даже куноити.

– Нупурикесунгуру, у подножия гор обитающий! Людоед «очень жестокий», не жду я от тебя пощады! Коль нужна тебе моя жизнь – возьми ее, без жалости, бог моих предков, но оставь в живых тех, кто следует за мной. Коль бесчестен я, забери меня в Нитне Комуй Мисири, мокрый ад, но дай путь продолжить тем, кто следует со мной. Коль смерть моя может стать жертвой – прими ее Горный Людоед.

Отвесивший очередной поклон Акира, поднялся на коленях, вскинув руки и в этот миг, доселе стоявший неподвижно медведь качнулся вперед. Раскрылась зубастая пасть и огромные челюсти сомкнулись на теле японца. Илта не верила своим глазам – острые клыки разом перекусили пополам самурая, как она сама бы откусила от ломтика колбасы. Когда чудовище вскинуло голову, разжевывая и проглатывая куски мяса, на земле все еще стоял на коленях уродливый обрубок. Кровь изливалась фонтанами из перекушенных органов, бесчисленных вен и артерий. Зубы зверя перерезали тело Акиры ровно по пояс, так ровно, будто кусал не медведь, а гигантская акула. Проглотив куски мяса, чудовище вновь наклонило голову и в один присест заглотнуло оставшуюся часть тела.

За спиной Илты послышались узнаваемые звуки – желудок кого-то из ее следопытов оказался слишком слаб для такого зрелища. Трудно их винить – к горлу Илты тоже подступил комок. Медведь, проглотив последний кусок, оглушительно взревел – словно обрушилась, наконец, горная лавина – и поднялся на задние лапы. Сейчас медведь смотрел на людей сверху вниз – хотя они и стояли на обрыве, с которого падал двухметровый водопад. Маленькие красные глазки внимательно рассматривали членов группы Илты, словно прикидывая кого сожрать следующим.

– Илта! – вскрикивает сразу несколько голосов позади нее, чья-то рука хватает за рукав куноити. Легко вывернувшись, девушка соскакивает вниз – надо же именно на тот камень угодила, на который спрыгнул Акира. В голове словно молоточки стучат, ноги гнутся, словно итальянское спагетти, по спине стекает холодный пот. Илта подходит к чудовищу и поднимает руки. С окровавленной морды еще падают красные капли, прямо на стоящую внизу девушку. Она подставляет ладонь и растирает по лицу кровавый мазок. И страх уходит куда-то, голова проясняется, а на язык словно сами собой приходят нужные слова. Илта, вскинув руки, начинает нараспев произносить:

Бабаган-онгон!

Шингил шибэ газар.

Баруни тайгаха бухада,

Бар ехэ бабага

Бар тайга гудэл

Хуни мяхан хунхэн;

Разве только Мирских, много лет проведший бок о бок с таежными народами, мог услышать в звуках этого песнопения знакомые слова. Да и еще Степанов встрепенулся, словно услышав что-то знакомое – древнее, темное, как лесная чаща, полузабытое за годы безбожной власти, но все еще живое, притаившееся в сердце каждого таежного охотника.

Непроходимая тайга – бег,

Человеческое мясо – еда!

Огромный зверь слушал, слегка наклонив голову, в то время как тонкая девичья фигурка мечась перед его мордой, заламывала руки, выкрикивая снова и снова.

Бархан тагар эргилэб,

Бальширганар иде хэлэб!

Хуни мяхар хунхэ хэлэб;

Хульжиргэнэр иде хэлэб!

Даже не знающие ни слова по-бурятски языка финн и украинец, как-то необъяснимо понимали, что поет их атаманша-шаманка.

В медведя превратился

В непроходимых тайгах побывал,

Из бальширгана пищу сделал,

Из человеческого мяса харчи сделал!

И видно было, как гаснет злой огонек в глазах зверя и как медленно опускается огромная туша. Жуткая черная морда склонилась к Илте – даже на четырех лапах зверь оказался выше ее на голову. Одуряющим запахом крови и мяса пахнуло на девушку, но та с открытыми глазами смотрела на чудовище, несмотря на то, что ноги ее почти не держали, голова кружилась и она, почти не осознавая себя, продолжала произносить слова шаманского песнопения.

«Хунн мяхая хунхэн

Хуни шухан ундан…»

«Человеческое мясо – харчи,

Человеческая кровь – питье…»

Чудовище покачало головой из стороны в сторону, потом издало короткий рык и развернувшись исчезло за утесом. Илта без сил почти сползла по стене ущелья – хорошо еще, что прислонится успела, а то бы так и рухнула наземь. В голове шумит, как после хорошей попойки, тело бьет крупная дрожь.

Как сквозь туман доносятся слова.

– Госпожа Сато?

– Малая, ты как?

Поднимает глаза – перед ней стоят встревоженные Матти и Юрий, за их спинами маячит лицо Свицкого. Илта слабо кивнула и встала, опираясь руку финна: без его поддержки, наверное, тут же и упала. Якут стоял у воды, внимательно разглядывая то место, где стоял медведь. Видно, что не призрак – следы огромных лап Илта видела даже отсюда.

– Что это было Илта? – спросил украинец, протягивая девушке открытую пачку сигарет, – на возьми. Да осторожнее, не россыпь.

Илта трясущимися пальцами взяла сигарету, прикурила от зажженной Юрием спички и с наслаждением затянулась, чувствуя, что постепенно успокаивается. Выкурив сигарету и бросив окурок в воду, она коротко бросила.

– Пойдем!

Спиной она чувствовала недоуменные, а то и настороженные взгляды ее следопытов, почти слышала крутящиеся у них на языке вопросы. Им стоило некоторых усилий, пойти за девушкой, решительно направившейся к утесу, за которым исчез огромный зверь. Только сейчас Илта заметила, что утес необычайно схож с исполинским медведем, вставшим на задние лапы и задравшим огромную морду. Сходство было столь очевидным, что куноити поразилась, как не заметила его раньше. Словно внутри камня был заключен исполинский зверь, рвущийся сейчас на волю.

«Заключен»? Как там говорят русские? Не буди лихо, пока оно тихо.

Илта на мгновение прислонилась лбом к холодному камню и прошептала несколько слов. Вслед за ней, невольно поклонились жуткой скале и остальные следопыты – похоже, что не одна куноити заметила пугающее сходство.

За утесом продолжалось ущелье, по дну которого бежал ручей, вытекавший из озерца. С первых же шагов здесь ноздри Илты уловили хорошо знакомый запах – сладковато-тошнотворный, усиливающийся, казалось с каждой секундой. За ее спиной послышался взволнованный шепот – не учуять этого было невозможно. Вскоре послышалось и неумолчное, равномерное гудение, тоже усиливающееся с каждым шагом.

Еще поворот – и перед ними открылся большой заболоченный луг, отделявший горы от стены леса. Здесь «их» ручей сливался со множеством иных, точно таких же, весело журча сбегающих с гор. Чем дальше они отходили от скал, тем больше замедлялось их течение и струи чистой воды постепенно растворялись в застоявшихся лужицах и озерцах полных жидкости – слишком густой и слишком красной, для того, чтобы быть простой водой.

С неожиданным равнодушием смотрела Илта на сцену ужасной бойни. Заболоченный луг был переполнен загустевшей, кровью. Каждая травинка, каждая кувшинка, казалось, теперь навеки окрасится в красный цвет, напитавшись жизнью множества убитых. Здесь же валялись и тела, вернее останки погибших, растерзанные в клочья, оторванные руки и ноги, вырванные внутренности. Многие обгрызены до костей, здесь же разжеванные, размозженные позвонки с высосанным костным мозгом. Завороженная сценой ужасающей бойни Илта делает несколько шагов вперед, не замечая, что ее сапоги уже почти по щиколотку в кровавой грязи.

– Илта глянь! – куноити оглянулась на отклик, – надо же у ее людей еще сохранилось достаточно самообладания, чтобы начать осматривать останки погибших. Хотя что удивляться – как-никак, все тертые волки, на войне и не такое видали. Огромный медведь был страшен именно своей неизвестностью, невозможностью, а вот следы его деятельности выглядели вполне привычно.

– Перекушена, – финн протягивал ей вытащенную из ближайшей лужи винтовку Мосина. На ней были следы огромных зубов, с легкостью прокусивших металл в месте затвора, так что пришедшее в полную негодность оружие держалось на нескольких полосках стали. Теперь Илта заметила множество металлических обломков, рассеянных меж ошметков человеческой плоти, обрывков формы, ремней, какой-то еще мелочи. Ранее всего этого хватило бы, чтобы обмундировать и вооружить, по меньшей мере, роту.

На выступающей из воды кочке лежал труп, которому «повезло» остаться целее остальных. Вернее осталась верхняя половина – нижнюю просто отхватили огромные челюсти и, наверное, проглотили на ходу. Оставшийся обрубок был почти целым – можно было даже разглядеть искаженное ужасом скуластое лицо. Рядом в воде плавала фуражка с красной звездой.

– Узнаешь, – Илта обернулась к Мирских. Тот кивнул, не сводя глаз с трупа.

– Два года назад, – медленно сказал он, явно подбирая слова, – окружил нас Кузнецов Вовка, под Каларом. Нас было двадцать, а их двести, почти всех наших там и положили. Мне повезло, пуля наискось прошла, только царапнула. Да еще и руку он мне прострелил, сука. Повязали и повели на расстрел – вот тут я его и хорошо запомнил. Если бы сам Гамов тогда со своими молодцами не накрыл их – там бы и остался в горах, а так сумел удрать в суматохе. Сам Вовка тоже с половиной банды ушел тогда, а потом к нему и новые людишки набежали, – он усмехнулся в лицо мертвецу, – ну что антихрист, не думал, что в следующий раз вот так свидеться придется?

Ночевали на вершине лесистого холма, подальше от заболоченного луга, превратившегося в Поляну Смерти. Перекусывали остатками копченой баранины, запивая обнаружившимся где-то у Мирских ханшином. Теперь в выпивке никого не ограничивали – после всего сегодня увиденного было необходимо хоть так снять напряжение.

– Почему он не напал на нас? – спрашивал подвыпивший Свицкий у Илты, – он стольких людей разорвал, ему с нами справится раз плюнуть. Это твое колдовство, да? Но почему ты не спасла им Акиру?

– Колдовство, – горько усмехнулась Илта, – я не Бэлигте хар-боо, чтобы бороться с «медвежьим онгоном». Если бы он хотел нашей смерти, мы бы не дожили до ночи. Но «бабаган-онгон» удовлетворился тем, что растерзал бандитов Кузнецова, осквернивших его логово. Ну что же, теперь бамбуйцы отомщены.

– Нам тоже повезло, что это случилось, – подал голос финн, – если бы не этот – как ты его называешь, «бабаган»? – мы выскочили бы прямо на них.

– Так тут и золотишко, наверное, где-то валяется, – возбужденно поднялся Мирских, – может пошукаем. На обратном пути, тогда…

– Вот на обратном пути и будем думать, – отрезала Илта, – некогда нам по этой чаще рыскать. Матти верно говорит, повезло нам, что «медвежий онгон» убрал с пути красных.

– Странно это, – задумчиво протянул якут, – они сидели как раз на выходе из ущелья, будто ждали нас. Место-то для лагеря не самое подходящее.

– Угу, не самое, – кивнула Илта, – и все же сидели. Может и вправду – ждали.

– Да ну, ерунда, – махнул рукой кержак, – откуда они могли знать?

Илта покачала головой. Вообще-то некоторые подозрения насчет того «откуда» роились у нее в голове, но четких оснований у нее не было.

– Все это хорошо, – вмешался в разговор украинец, – только вот меня больше эта зверюга беспокоит. Кто это вообще – бог, демон, дух лесной? И как ты Илта с ним договорилась.

Куноити покачала головой, глядя в пышущее перед ней пламя костра.

– Буряты рассказывают, – начала она, – в старые времена жил один большой черный шаман, который после смерти сделался заяном. Раньше ему приносили человеческие жертвы, но потом Хормуста, небесный владыка, черного шамана обратил в медведя и запретил принимать жертвоприношения человеком. После этого у бурят появился «бабаган-онгон», «медвежий онгон», дух-покровитель.

– Что-то тот медведь не похож на безобидного мишку, – хмыкнул Мирских, – я тоже слышал эту легенду. В ней говорится, что онгон с тех пор стал просто сосать лапу зимой и питаться смородиной. А этот зверюга…

– Те, кто рассказывают эту легенду, знают не все, – усмехнулась Илта, – . После запрета Хормусты, бывший шаман пришел к Эрлэн-хану – это ведь он создал медведя. Владыка закона облегчил наказание Хормусты – теперь бабаган-онгон принимает человеческие жертвы – но только в благодарность за те дела, что он совершает во имя Эрлэн-хана. Ну, вот, – Илта сделала неопределенный жест рукой, – собственно деяние.

– Так что же Акира, получается и стал этой жертвой? – Мирских с опаской посмотрел на Илту, – за то, чтобы тут этих красных замочили? Цена не велика ли?

– По-твоему было лучше, если бы красные нас тут всех положили? – жестко глянула на него Илта, – Акира самурай и был готов умереть. А он еще и стрелял в «медвежьего онгона», не признав его сразу. А как понял свой грех – так и осознал, что иной дороги нет, что иначе мы бы все не вышли из этого ущелья. Там куда он попадет, ему зачтется.

– Погоди, какой грех? – недоумевающе спросил Василь, – Акира же не бурят, чтобы верить в монгольских духов? Знаю я, как японцы относятся ко всем местным суевериям.

– Он японец по отцу самураю, – кивнула Илта, – потомку обнищавшего рода, переселившегося на Хоккайдо после революции Мэйдзи. А его мать – айнка, тоже из рода каких-то тамошних вождей. Акира айнские легенды знал неплохо, всех их богов и духов. Айны медведей почитают за первопредков, а в «бабаган-онгоне» Акира признал Цуриканда-камуя, злого бога, в обличье медведя-людоеда. И понял, что если он сам не отдаст себя в жертву – Цуриканда-камуй нас всех вслед за краснюками растерзает.

– Так это, – спросил Василь, – кто же все-таки этот зверь? Бурятский черный шаман или злой бог айнов? Не может же он быть всеми ими сразу?

– Это ты у шаманов спроси – хмыкнула Илта, – кем он может быть, а кем нет. Это разные народы придумывают имена «богу-медведю», а он…просто есть.

– Я уже запутался в этих ваших языческих сувериях, – передернул плечами кержак, – голова пухнет. Может, хватит уже? И так страшно все.

– Может и хватит, – кивнула Илта, – не думай много об этом. Помянем, давай лучше Акиру, который дал нам продолжить путь.

Она сделала крупный глоток ханшина и передала бутылку Василю. Быстро пустеющая бутылка ходила по кругу, пока Илта и ее следопыты справляли поминки по человеку, отдавшему себя в жертву Медвежьему Богу.

* * *

– Господи, да что же они так орут? – Наташа с отвращением поморщилась, отворачиваясь от окошка, забранного кованной решеткой.

– Жрать хотят, вот и орут, – меланхолично пожала плечами сидевшая на соседней кровати Василиса, крупная рыхлая деваха, в белом халате, накинутом на голое тело. Под стерильно чистой тканью угадывалось раздувшееся чрево. Кроме Наташи и Василисы в небольшой палате находилось еще четверо девушек. Двух из них – высокую статную хохлушку и раскосую бурятку, Наташа видела в страшной пещере, где свершалось местное надругательство. Первую, как выяснилось, звали Аленой, вторую Таней – ее бурятское имя было слишком сложным для запоминания. Василису и еще одну товарку по несчастью Наташа видела впервые, но это не имело особого значения – в темной вонючей пещере, с ними произошло то же самое, что и с Наташей и остальными. Разве что случилось это парой месяцев раньше, от чего сейчас у них отмечались явные признаки беременности. Выглядели они совершенно безучастными ко всему, односложно отвечая на любые Наташины вопросы и, похоже, совершенно смирившиеся со своей участью. И самое страшное – Наташа чувствовала как безразличие это охватывает и ее саму.

Не так она себя вела три дня назад – когда, потеряв сознание в жуткой пещере, очнулась в камере с обитыми войлоком стенами. Жутко болело тело, особенно меж бедер, где все казалось, превратилось в сплошную рану. Во рту ощущался горький привкус желчи.

В тусклом свете освещавшей камеру лампочки, Наташа увидела несколько кроватей, с которых на нее с сонным любопытством смотрели молодые женщины. Не успела Наташа заговорить с ними, как дверь распахнулась, и в комнату вошли два обезьяноподобных существа, волочащих под руки азиатку. Словно куль с мешком они взвалили ее на оставшуюся свободной кровать, один из них проверил ее веко, второй рывком раздвинул ноги, по-хозяйски запустив туда лапу и что-то внимательно рассматривая. В этих движениях не было ни похоти, ни садистского удовлетворения – уродливые твари просто проверяли состояние подопытного экземпляра. И вот именно от этого нечеловеческого безразличия, от осознания неправильности, уродливости ситуации, когда подопытное животное меняется с человеком местами, наконец, от недавно пережитого и все еще не оставившего ее страха и унижения в голове у Наташи лопнул какой-то предохранитель.

Девушка сама не поняла, как когда она, выкрикивая что-то нечленораздельное, повисла на спине уродливой твари, царапаясь и норовя вцепиться ногтями в глаза. В этот момент она сама напоминала дикое зверье из джунглей. Отпрянувшие по углам девушки наблюдали эту сцену со смешанным чувством страха и любопытства. Откуда-то снизу раздался оглушительный вой и хохот, тут же подхваченный с полдюжиной голосов.

Бунт, впрочем, оказался недолгим – что-то острое вонзилось в бедро девушки, в глазах у нее потемнело и Наташа безвольной грудой упала на пол.

Первое, что она увидела, очнувшись, оказалась безобразная волосатая рожа, с которой заботливым, проникновенным взглядом смотрели глаза Ильи Иванова. За его спиной маячили старые знакомцы – Спартак и Савмак.

– Ай-яй-яй, – укоризненно покачал головой профессор, и Наташа заскрежетала зубами, – как не стыдно, Наташа? Советская девушка, ведет себя как деклассированный элемент из Харбинских трущоб. А еще комсомолка!

– Да пошел ты! – девушка дернулась и с досадой обнаружила, что вновь прикована к кровати. Профессор словно и не заметив ее рывка, продолжал разглагольствовать.

– Вы должны своим примером показывать товарищам настоящую советскую стойкость, быть образцом поведения для «хомо новуса», – он благосклонно посмотрел на Спартака и тот в ответ издал довольный звук – не то рык, не то хрюканье.

– У них и так хватает дурных примеров, – продолжал доктор, – вон полюбуйтесь, на их собратьев, – он кивнул куда-то вбок и Наташа невольно проследила за его взглядом.

Ее кровать стояла чуть ли не вплотную у стены, где, примерно на уровне ее головы, располагалось окошко, закрытое решеткой. Сквозь нее виднелся очередной темный провал, слабо освещавшийся от света лампочки в палате. Где-то в отдалении мерцали иные прямоугольные окошки, за которыми пару раз мелькнули чьи-то испуганные лица. Наташа сообразила, что это комнаты иных пленниц. Скальную толщу усеивали пещеры, располагавшиеся ярусами друг над другом, словно огромные соты. Где-то эти пещеры расширили, где-то заложили камнями, в верхних ярусах обустроили палаты с пленницами и, видимо, иные помещения – служебные, лаборатории, может еще что. А вот нижние…

Что-то шевельнулось во мраке, блеснули красные глаза и послышалось злобное урчание. Наташа невольно шарахнулась, увидев как в падающий на землю прямоугольник света, ступает чудовище. Очередной представитель обезьянолюдей был на удивление малошерстным – только редкие пучки волос покрывали черную кожу, да с головы свисали грязные пакли. Широкая грудная клетка, мощные мускулы, сильные ноги – существо это выглядело вполне как человек – только очень физически развитый.. Наташанеожиданно поймала себя на мысли, что если бы не клочки шерсти, этот мускулистый торс вполне мог привлечь ее интерес. Затем на перевела взгляд выше – и все подобные мысли разом сгинули, уступив место страху и омерзению.