Текст книги "Власть земли"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 22 страниц)

Глава III
По тому же следу

Уже с месяц прошло, как Терехов-Багреев со своим неразлучным другом Андреевым ездил по разоренной земле Русской, наудачу отыскивая след своей невесты. Были они под Калугой в разграбленной и сожженной усадьбе; но Федька Беспалый уже сбежал, и они не узнали ничего, что могло бы пролить свет на их дело.

Убитый горем Терехов сделал крюк и заехал в Борисоглебский монастырь к иноку Иринарху, великому на всю Русь подвижнику. Народ толпился в монастыре; один за другим верующие входили в просторную келью блаженного и выходили оттуда с просветленным лицом.

Терехов вошел вместе с Андреевым и стал на колени. Просторная келья освещалась всего одним оконцем, затянутым пузырем, и в ней было почти темно. Терехов услышал тяжелое дыханье и грохот цепи, а затем какой-то призрак, худой и длинный, медленно поднялся к нему. Терехов отдал земной поклон и выпрямился. Пред ним стоял изможденный монах. Высокого роста, с седыми спутанными волосами на голове и в бороде, с лихорадочно блестевшим взором на бледном, исхудалом лице, он поражал силой духа, величием своего подвига. Его бедра охватывал железный обруч, к которому была прикреплена цепь. Подвижник положил ее себе на плечи, на руки, а она все еще вилась по полу до самой стены. Его грудь до самого пояса, его спина сплошь были увешаны тяжелыми медными крестами. Терехов смотрел на него с благоговейным страхом.

– Будет, будет! – вдруг проговорил старик. – Сокол ударит, воронье разлетится, а чистая голубка упорхнет от них. Веруй в Отца и Сына и Святого Духа! Все сбудется.

Терехов упал снова на колени, пораженный его словами.

– Иди, иди! – закричал тогда юродивый. – Бей ворона, а другой сам себя заклюет. Иди, иди! – И, волоча за собой девятисаженную цепь, он пошел от Терехова, повторяя про себя: – Господи Иисусе Христе, помилуй мя, грешного.

Андреев тронул Терехова, и они вышли.

Радость наполнила сердце боярина после пророческих слов Иринарха, и надежда снова окрепла в его сердце.

– Опять на Москву поедем, – сказал он, – чует мое сердце, что там моя голубка.

Андреев подумал и ответил:

– Иначе и быть ей негде. Теперь там, подле Москвы и в ней, все полячье. Вокруг и поищем.

На дворе была метель. Друзья решили остановиться в монастыре и причаститься. Терехов горел мыслью принять Святых Тайн, словно он собирался на великое дело.

И само место, и подвижник Иринарх бодрили его дух. Он с жадностью прислушивался ко всем разговорам в монастыре и слышал дивные вещи.

Иринарх приковал себя к девятисаженной цепи и носил ее на себе, не снимая, уже тринадцать лет. По завету блаженного Иоанна Большой Колпак, он надел на себя сто сорок два медных креста по полгривне весом и неустанно в самоистязании славил Бога. И так велика была его нравственная сила, что лютые волки, польские воеводы Микульский и Сушинский, наконец, Сапега, наезжая на монастырь для разбоя, оставляли его, повидавшись с блаженным.

Терехов молился с исступлением:

– Господи Иисусе Христе, пошли милость мне, недостойному; наведи на след моей Ольги, и не пожалею для Тебя ни золота, ни каменьев, ни воска ярого! Просвети раба Твоего, дай ему силу вырвать невесту из рук Ходзевича, и я во славу Твою возведу храм у себя в Рязани!

Дав этот обет, он встал с молитвы ободренный и сильный, а когда причастился, то надежда найти Ольгу обратилась у него в уверенность.

Спустя три дня друзья выехали из монастыря. Кругом лежал толстой пеленой ярко белевший снег, стоял сильный мороз, но Терехов и Андреев были одеты тепло, да и их кони бодро бежали по дороге, оставляя в снегу глубокие следы своих тонких ног.

Всюду, где ни останавливались они, Терехов расспрашивал про Ольгу, но никто не слышал ничего о ней.

Объехав Можайск, они были в двух днях от Москвы и остановились на постоялом дворе. Был уже вечер. В просторной горнице, освещенной пуком лучин в дымном поставце, за длинным столом сидели несколько человек. Среди них выделялся красивый черный мужчина в одежде купца. Он был в одном кафтане, опоясанном широким поясом. Рядом с ним сидел его товарищ, небольшого роста, рыжий и весь в веснушках.

Терехов с Андреевым вошли в горницу и сразу поняли тяжелое положение купцов; напротив них, вдоль стен избы, сидели восемь поляков. Они громко смеялись чему-то, в то время как русские угрюмо молчали и из больших глиняных кружек тянули мед.

Терехов и Андреев истово помолились на иконы и потом поклонились всем присутствующим, а русским еще раз особо.

– Го-го! – закричал один из поляков. – Еще два москаля! Тоже, верно, на Москву идут, нашим челом бить. Ну, раздевайтесь! Выпьем за нашего круля Жигмонта, да за пана Жолкевского, да за славного Струся. Го-го-го!

Терехов и Андреев не ответили им и стали раздеваться.

Хозяин постоялого двора подошел к ним с низким поклоном.

– Коней побереги, а нам поесть чего-либо, ежели горячего, да сбитня бы, – говорил Терехов, медленно снимая тяжелую шубу и высокую меховую шапку.

– Вояки, вояки! – воскликнул толстый поляк.

Русские быстро обернулись, и их лица быстро прояснели, когда они увидели прибывших в полных воинских доспехах. Они же, словно не слыша восклицания поляка, спокойно подошли к столу и сели подле торговых людей.

Но едва они сели, как один из поляков нагнулся через стол и нагло сказал товарищам:

– А сдается мне, что этот лайдак бежал у меня в лес у Царева Займища.

– Они все, как собаки, друг на друга похожи, – ответил ему его сосед.

– Ну, панове, за католическую веру на их Руси поганой, за короля Жигмонта, за Речь Посполитую. Виват! – крикнул толстый поляк, видимо уже пьяный, и поднял кружку.

– Виват! – ответили его товарищи.

Андреев схватился рукой за меч, но Терехов толкнул его, и он хмуро отвернулся. Красивый купец вспыхнул, как небо при солнечном закате, но сдержался тоже. Он обратился к Терехову и спросил:

– Издалека едешь, господин честной?

– По Руси бродили, теперь на Москву едем!

– Ох, тяжко там нашим приходится! – вздохнул купец, на что его товарищ быстро ответил:

– Небось отольются слезы наши!

– А по какому делу? – снова спросил купец.

– Дело мое… А впрочем, может, и вы мне помощь окажете. – И Терехов вполголоса рассказал ему о своем горе.

Купец слушал его, и его лицо оживлялось.

– Окажу, господин мой, окажу! – весело ответил он.

В это время один из поляков, видимо раздраженный равнодушием к ним русских, заговорил пьяным голосом:

– Эй, ты, лайдак! Я тебе про твою невесту расскажу!

Терехов задрожал и впился в него глазами.

– Го-го-го! – загрохотали поляки.

– Взял твою невесту храбрый рыцарь, взял ее себе в полюбовницы, и полюбила она его, як сердце, а на тебя, собаку, плевать хочет! Хочешь, поклон свезем?

– Для чего, коли он на Москву едет! Сам повидает!

– Ты его попроси на кол себя посадить пред ее оконцем, чтобы видеть, как они милуются.

Терехов вскочил, весь дрожа. Андреев выхватил меч.

– Паны, ратуйте, бьют! – заорал вдруг толстый поляк, и все поляки, выхватив сабли, крикнули:

– В бой!

В это время произошло что-то невероятное. Тяжелый сосновый стол вдруг сдвинулся с места и разом прижал всех поляков к стене. В тот же миг купец выпрямился и громовым голосом сказал: «Ну, песьи дети, молитесь Богу!» – и, обратившись к толстому поляку, прибавил: – И как же это ты, пан, не узнал сразу Гришки Лапши, шиша, твоего супротивника?

– Смилуйся! – закричали поляки.

– Вот тебе и рыцари! – засмеялся Лапша. – Ну, сабли на стол, живо!

Сабли зазвенели и упали на стол. Товарищ Лапши быстро собрал их и кинул к печке.

– А теперь, по одному, за двери! А ты, толстый, – обратился Лапша к поляку, – у нас до утра заложником будешь. Вылезай!

Став у края стола, он осматривал каждого вылезающего поляка и быстро отнимал у кого кинжал, у кого пистолет, заметив их за поясом.

Сконфуженные поляки друг за другом скрывались за дверью, и скоро в горнице остался один толстый ротмистр. Он сидел красный, как вареный рак, и его короткие усы топорщились, как у моржа.

Лапша добродушно хлопнул его по плечу:

– Ну, храбрый лыцарь, пей свой мед, если охота, за здоровье своего круля.

– Пан меня завтра отпустит?

– Отпущу. На что мне тебя? Окорока коптить, что ли?

Толстяк облегченно вздохнул.

Тем временем Терехов с Андреевым оправлялись от неожиданности и с удивлением смотрели на Лапшу. Тот обратился к Терехову:

– А тебе, господин честной, я про твою Ольгу все поведаю. Жаль, что не встретились мы недели на две пораньше! Я бы тебе ее самое предоставил, а теперь…

Терехов побледнел.

– Где она?

– Снова у поляков, – тихо ответил Лапша. – Ну да мы ее выручим! Жаль, что сейчас с тобой идти не могу, – на Москву надо; да тебя вот Елизарушка проводит. А как мы нашли твою Ольгу да снова потеряли, про то выслушай.

Они сели, и Лапша начал свое повествование.

Терехов, выслушав рассказ этого главаря шишей, стрелой помчался бы к Теряеву, чтобы говорить с ним об Ольге; ведь князь виделся с нею, прожил вместе три дня и яснее Лапши мог понять ее душу. Правда, ревность точила его: он еще видел в Теряеве своего соперника, которого так еще сравнительно недавно он готов был убить; однако теперь это чувство смягчалось мыслью, что на Ольгу нет уже отцовского давления, что она сама вольна в своем выборе.

К сожалению, он не мог помчаться во всю конскую прыть, потому что их проводник Елизар был пеший.

– Сеня, возьми ты его на коня! – просил Андреева Терехов.

– Да я уж его звал!

– Сядь, добрый человек!

– Не могу, боярин, – ответил Елизар, – ишь я в простом зипунишке, а на дворе морозец во какой, так что я сейчас смерзну! Да ты не бойся: я пешой не отстану от вас. Пробежкой-то и согреешься скорее! – И, размахивая руками, словно обнимая невидимого борца, он шагал так быстро в своих лаптях и онучах, что кони нередко переходили в легкую рысь.

Путь был недолог – шиши разбили свой стан почти под Москвой, по Можайской дороге; но Елизар, опасаясь встречи с поляками, провел своих спутников окольными дорогами, лесными тропинками, крутясь и путая след.

Зато он совершенно удовлетворил любопытство Терехова.

Странная случайность, но в Елизаре боярин встретил человека, который видел дважды Маремьяниху с Силантием, который отнял Ольгу у Млоцкого и видел, как вторично ее похитил Ходзевич. Знал Елизар и Теряева. И, слушая восторженные отзывы простого мужичонки о Теряеве, Терехов все сильнее недоумевал и с изумлением переглядывался с Андреевым.

Действительно, по рассказу Елизара, Теряев уже давно перестал быть слугой и изменником, а, наоборот, всю свою душу полагал на защиту родного дела, как его понимали честные русские. Имя князя приводило в трепет поляков, особенно из полка Струся, Колонтовского и других, бродивших в окрестностях Москвы. Мужики боготворили его, и даже, по словам Елизара, не так давно князь сносился и с Прокопием Петровичем Ляпуновым, и с князем Пожарским.

– Чудеса! – проговорил Терехов.

– Ничего нет чудесного, – горячо вступился Андреев, – я знаю Теряева. Чему он поверит, за тем и пойдет. Он крепок и горяч, как порох.

Терехов нахмурился. По мере охлаждения первых порывов восторга он чувствовал, что ему очень трудно будет говорить со своим противником, особенно теперь, когда он почти исправил свой изменнический поступок.

Он вдруг остановил коня и сказал:

– И для чего мы едем к нему? Про Ольгу мы сейчас все узнаем, а с ним видеться на какую стать?

– Стыдись! Или испугался увидеть его? – сурово ответил Андреев. – Его надо видеть и толковать с ним надо, потому что он один может хороший совет подать! – И он дернул своего коня, за которым пошел и конь Терехова.

Они были в лесу. Сугробы снега лежали по обе стороны узкой тропинки; на их гладкой поверхности ясно виднелись следы заячьих ног и частые-частые следы какой-то птицы.

Андреев оглянулся вокруг и вдалеке, за вершинами деревьев, увидел серый дым, поднимавшийся вверх тонкой струей.

– Жилье! – сказал он.

– Наше становище, – ответил Елизар.

Терехов побледнел и стиснул зубы. Ненависть и ревность снова подступили к его сердцу.

Елизар прошел еще несколько саженей и пронзительно засвистел. В ответ ему раздался такой же свист.

– Для чего? – спросил Андреев.

– Чтобы не подстрелили ненароком, – простодушно ответил Елизар, – ноне поляк зимой по-нашему рядится, ну и обознаешься.

Вскоре они подъезжали к становищу шишей. Как и под Можайском, на широкой поляне стояли две избы, обнесенные частоколом. Когда отворились ворота и гости въехали на двор, то увидели на дворе еще несколько наскоро сколоченных из бревен избушек.

Навстречу им вышел человек в рясе.

Елизар сдернул свой колпак и, поцеловав его благословляющую руку, сказал:

– Вот, отец Николай, Григорий Михайлович их к нашему князю прислал. Этот-то, выходит, жених нашей княжны! – указал он на Терехова.

Тем временем гости спешились и поклонились отцу Николаю.

Его мужественное лицо осветилось улыбкой. Он ответил им поклоном и произнес:

– Вот уж обрадовали нас!.. А мы твоей голубицы от хищного ворона не уберегли. Грешны, грешны! Милости просим в горницу.

Гости не без удивления последовали за священником, который, видимо, несмотря на сан, играл роль начальника.

В горнице он усадил их за стол, достал снеди, горячего сбитня, пива и стал беседовать с ними:

– Князюшка-то уж совсем оправился. Встает теперь, только, боюсь, как бы встреча с вами не растревожила его. Ведь я знаю, супротивниками вы были промеж себя.

– Были? – невольно вырвалось у Терехова.

Отец Николай серьезно посмотрел на хмурое лицо Терехова и ответил:

– Да, только были!.. Ведь князь теперь совсем в мыслях своих переменился и только и думает, как найти княжну да ее к тебе представить.

Терехов не ожидал такого ответа и даже откинулся к стенке в изумлении.

Отец Николай поднялся с лавки.

– Постойте, я схожу, скажу ему. Может, он сейчас и сам сюда придет; его только подготовить нужно.

Отец Николай ушел, Терехов и Андреев остались одни. Андреев угрюмо сопел, а Терехов, чувствуя в его молчании укор, боялся Даже смотреть на него. До последней минуты ненависть кипела в нем против Теряева, и вот он услышал о нем такие вести, что за каждую черную мысль свою должен был просить у него прощения. В его сердце происходила борьба, но не успел он разрешить ее, как дверь вдруг распахнулась и в горницу стремительно вошел князь Теряев. Его лицо было бледно, густая, отросшая в течение болезни борода усиливала бледность, а большие черные глаза казались ярче и больше. На бледных щеках выступил румянец.

– Боярин! Князь! – воскликнули они разом, и их руки протянулись друг к другу.

У Терехова вдруг стало легко на сердце, и его лицо просветлело.

– И ты здесь, Семен! – ласково поздоровался с Андреевым князь.

– Для чего же я и друг ему? Крестами менялись, – ответил Андреев и крепко поцеловался с князем.

Лицо Теряева побледнело. Он сел к столу и задумчиво сказал:

– Никогда я не знал подле себя такого друга, а будь такой, может, все по-иному было бы. – Он тяжело вздохнул и задумался, но через минуту выпрямился на лавке и пылко воскликнул, обращаясь к Терехову: – Правду хочу говорить, боярин. Не было у меня более злого врага и противника, чем ты, особенно после Калуги, когда ты надо мной верх взял. Гнал я тогда за тобой погоню, и только Бог спас меня от злодейства, а тебя от погибели. Ну, да было это и миновало. Не помяни лихом! Повидал я Ольгу, говорил с нею, и она мое сердце перевернула. Не захотел я насильничать – насильно мил не будешь, и дал ей слово быть вам одним другом и братом. Она поверила. Не знаю, как ты?

Терехов взволновался, на его глазах сверкнули слезы. Он порывисто перегнулся и, обняв Теряева, произнес:

– И я тебе верю! Будем братьями!

Они трижды поцеловались. После этого Теряев рассказал о всех своих приключениях и о вторичном похищении Ольги. Эта беседа растопила последний лед. Они сдружились.

Терехов с Андреевым поселились в избе Теряева и ждали только окончательного выздоровления князя, чтобы ехать всем вместе на поиски.

– Только почему ты думаешь, что Ходзевич увез ее в Москву? – спросил его Терехов.

– Потому что знаю наверное про это. Ходзевич из полка самого Жолкевского, а он в Москве, да, кроме того, наши его выследили. И даже больше: знаю, что подруга Ольги, Пашка, сбежала от них!

Не в первый раз Терехов и Андреев услыхали про эту Пашку, и ум Андреева поразил образ этой смелой до дерзости девушки.

– Так прежде ее сыскать надо! – пылко воскликнул он.

– Она не пропадет! – заметил князь. – И где искать ее? Может, она к себе на родину ушла. А княжна наверное в Москве. Эх, отпустил бы меня отец Николай скорее.

– Он обещался через три дня! – ответил Андреев и задумчиво вышел из горницы: мысль, что Пашку оставляют в презрении, угнетала его. Вдруг он вернулся взволнованный в горницу и крикнул: – «Вор» в Калуге убит!

Терехов и князь вскочили, пораженные.

– Вор? Откуда весть?

– Сейчас из Можайска Карп пришел.

– Где «вор» убит? Кем?

– Татарином каким-то!

Они выбежали из горницы и опрометью бросились в другую избу. Там толпились шиши, и отец Николай подробно расспрашивал Карпа.

«Вор» действительно был убит татарским мурзой Урусовым во время выезда на охоту под Калугой.

В числе сторонников «вора» был касимовский царь Урмамед, приставший к нему еще во время стоянки в Тушине. Когда «вор» должен был вследствие измены Сапеги бежать из-под Москвы, касимовский царь отъехал от него, пристал к гетману Жолкевскому, вместе с ним был в Москве и оттуда проехал в Смоленск. В то же время его сын Арослан с бабкой были у «вора» и вместе с ним вернулись в Калугу. Касимовскому царю понравилось житье у поляков, но он соскучился по семье и решил съездить в Калугу, с тем чтобы отвлечь сына от «вора» и вместе с ним переехать к полякам. Он приехал в Калугу, однако притворился пред «вором» его приверженцем; но, на его горе, Арослан горячо привязался к «вору» и в одной из пьяных бесед выдал тайные намерения отца.

«Вор» затаил обиду, но решил наказать старика и вот однажды для этой цели пригласил его с собой на псовую охоту. Назначили день. «Вор» выехал вперед за реку Оку и послал за царем. Ничего не подозревая, тот приехал с двумя татарами. «Вор» ласково обошелся с ним и, незаметно отделившись от охоты, остался с касимовцем в чистом поле с двумя палачами, Бутурлиным и Михнеевым. Они бросились на касимовского царя, убили его и его труп бросили в реку, а «вор» прискакал к охоте с криком: «Касимовский царь хотел убить меня, но ему не удался замысел, и он убежал. Скачите и догоните его!» Все бросились в погоню, но, понятно, никого не поймали.

С тех пор «вор» старался придать всему делу вид, будто Урмамед, касимовский царь, бежал и скрылся, но татары догадывались о правде, и друг Урмамеда Петр Урусов однажды в глаза назвал «вора» убийцей. Обозленный «вор» посадил его в тюрьму и держал там шесть недель.

Но Урусова, любимого мурзу татар, опасно было держать в заточении, и «вор» воспользовался первым предлогом, чтобы выпустить Урусова на волю, обласкать и приблизить к себе. Урусов, видимо, примирился с обидой, но затаил месть против «вора». И вот 10 декабря на охоте он напал на «вора» и убил его.

Шиши слушали длинный рассказ Карпа, и их лица светлели. Не сознавая почему, все чувствовали, как радость охватывает их сердца.

– Помолитесь, братья! – вдруг произнес отец Николай и, став пред образом, начал читать благодарственные молитвы.

Терехов перекрестился и почти вслух сказал:

– Теперь одни поляки остались!

Молитва окончилась. Отец Николай обратился к шишам и сказал:

– Великое чудо сотворил Господь в защиту земли нашей. Трудно нам было бороться, когда враг наступал на нас со всех сторон. Боялись и поляка, боялись и «вора», а «вора», пожалуй, больше, потому что вокруг него все-таки наши толпились и великий раскол он между нами чинил. И рука Всевышнего отстранила его. Нет злейшего врага, и остались супротивниками нашими одни поляки! Ну, а от них мы избавимся.

– Вестимо, понятно, ясное дело! – заговорили шиши, выходя из избы и радостно толкуя между собой.

В избе остались только отец Николай, Терехов с князем и Андреев. Князь заговорил первый:

– Теперь, как хочешь, отец, а мы едем на Москву. Ты меня уж не держи. Теперь самое время там, в Москве, подняться на поляков!

– Так! – задумчиво ответил отец Николай. – Это ты верно. Поезжай с Богом! Только надо бы знать, что и нам делать!

– Что? – вставил свое слово Андреев. – А сейчас того же Карпа к Ляпунову послать да разведать о том, что он задумал. Не может быть, чтобы он теперь стал полякам прямить.

– Верно! – воскликнул отец Николай с просветлевшим лицом. – Сейчас пошлю Карпа, а вы – с Богом!

Друзья торопливо стали готовиться к отъезду. К вечеру они уже были в дороге.

– Поселиться-то там есть ли где? – спросил князь.

– У того же князя Голицына! – ответил Терехов.

– Хитрый вельможа!

– Нет, – горячо ответил Андреев, – прямой для нас и хитрый для поляков. Послушай, как он под Смоленском наше дело отстаивает. Герой!

– Там и Захар Ляпунов.

– И Филарет… много там. Слышь, король Сигизмунд заставляет их себя царем признать, а не сына, а потом велит им Шеину приказать Смоленск сдать!

– А они?

– На своем стоят. Их там как в неволе держат, голодом морят, запугивают, а они все свое!

Лицо Андреева разгорелось, глаза вспыхнули.

– Да, это – герой! – повторил он еще раз.

– Тсс! – вдруг остановил его Теряев.

Они подъезжали к дороге и увидели польский отряд. Во главе с двумя офицерами он ехал шагом, почти не понукая коней, устало шагавших.

– Заметят, плохо будет, – прошептал князь, – спрячемся! – И он указал на частые кусты, засыпанные снегом.

Они быстро спешились и осторожно стали за кусты. Почти мимо них проезжал отряд. В морозном воздухе ясно, отчетливо были слышны голоса офицеров:

– Теперь плохо нашим, – сказал один, – их со всех сторон давят. Город горит. Что-то будет!

– Что? – ответил другой. – Плохо будет – выберутся. Там воинов нет, оружия – тоже.

– Уберегись!

– А на что нам велено дорогу стеречь? Не бойся, пан, ни один лайдак с мечом в Москву не пролезет. Ну, по другим дорогам также! Гей, вы, вперед! – крикнул он жолнерам, и все, оправившись, поехали рысью.

Друзья переглянулись. Андреев первый заговорил:

– Если все так, как мы слышали, то на Москву ехать – живым к ляхам попасть. Я говорю, как и отцу Николаю: едем в Рязань. Там видно будет!

– А она в Москве? – глухо сказал Теряев.

– Что же сделаешь!

– А то, что и я там буду! – пылко ответил князь. – Вы не хотите, я один пойду!

– Зачем меня не считаешь? – сказал Терехов.

Андреев тоже махнул рукой.

– Если так, то и я от вас не отстану! На Москву так на Москву. Только не так же – на конях и с мечами.

– Вестимо, друг, – засмеялся князь. – Надо будет крадучись, осторожненько! Постой! Мы сейчас здесь, у дороги, постоялый двор встретим, там и потолкуем об этом.

Они сели на коней и, продолжая пробираться лесом, поехали вдоль дороги. Была уже глухая ночь, когда они увидели темную массу постоялого двора.

Оказалось, что это был тот самый, в котором Терехов и Андреев останавливались однажды проездом из Рязани. Хозяин признал их и, радушно кланяясь, сказал:

– Милости просим, господа честные! Чем прикажете потчевать?

Гости разделись.

– Потчуй, чем хочешь, а самое главное – присоветуй нам.

– Помилуйте, господа честные, что я могу вам присоветовать, холоп сермяжный!

Однако, когда он подал ужин и гости, не побрезговав с ним выпить, посвятили его в свои планы, он погладил свою рыжую бороду и задумчиво сказал:

– Трудное дело, господа честные, задумали! Ляхи теперь так в Москве остерегают, что каждого осмотрят да расспросят, прежде чем к себе впустить.

– А ты нас в возу!

– И-и, что вы сказали! Теперя, к примеру сказать, в Москву воз сена везешь али там рыбу, што ли, так ляхи весь воз пиками истычут, нет ли чего. Боятся, не везут ли в Москву оружия какого, пороха али людей ратных. У них ведь там часы сосчитаны, и они оченно понимают, что их смертный конец близок. А теперь, когда «вор» душу отдал, ни за какое богатство не хотел бы я ляхом в Москве сидеть!

Гости засмеялись.

– Однако же нам во что бы то ни стало надо туда пробраться! – нетерпеливо сказал Терехов.

Хозяин подумал, потом встряхнул головой и улыбнулся.

– Ежели вы так охочи до этого, то есть одно средство. Я вот завтра пять саней с хлебом в Москву шлю. Скиньте свои кафтаны, наши сермяги наденьте да при трех возах, будто мужики, и идите.

Гости ожили.

– Когда же ехать хочешь? Скорее бы!

– Можно и завтра, ежели уж вам такая охота.

– Ну вот и ладно, – радостно воскликнул князь. – А теперь выпьем меда, да и на боковую. Утро вечера мудренее, не робей, Петр, – сказал он Терехову, – Ольга не уйдет от нас, а пан Ходзевич своей шкурой за все заплатит!