Текст книги "Власть земли"

Автор книги: Андрей Зарин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава XXII
Свои на своих

Польские офицеры в бездействии бражничали под Москвой и жадно говорили о том времени, когда войдут наконец в эту обетованную землю.

– Мы лишь на том условии и с вами соединились, – заявили Чупрынский и Хвалынский, – чтобы первыми к москалям войти. Наши полковники знают, что делают!

– Ну, не больно-то дадут вам разжиться, ежели москали нашему Владиславу присягнут! – возразил Одынец.

– Не о том говорите, панове, – вмешался ротмистр Млоцкий, – вы лучше скажите мне, как мы будем с Сапегой биться? Ведь он – славный рыцарь и не москаль!

Разговор сразу принял другое направление. Всем было ясно, что трудно избежать стычки с сапежинцами, и всем было тяжко это сознание.

Таким образом, когда русские присягнули Владиславу, всем было не радостно, а грустно, потому что битва с родными становилась неизбежной.

– Вам что, – с грустью сказал Ходзевич, – вы мало кого знаете, а я пришел с Сапегой, с ним походы делал, мне там все – братья! Ох и беды на мою голову!

– А мы разве не стояли с ним под Троицей? – возразили офицеры Зборовского.

– И чего ему в «воре» этом? – удивлялись другие.

– Тсс! – поднял палец кверху пан Млоцкий и лукаво улыбнулся: – Гетману начхать на «вора», вот что! А служит он только для прекрасных глазок воеводянки! Уж я знаю!

– Пожалуй, и так! – согласился Ходзевич. – Помню два раза: один раз – когда она к нам в Царево Займище приехала и Сапеге под покровительство отдалась, а другой – когда в Дмитров попала, бежав из Тушина. Ну да тогда бы и всякий в нее влюбился!

– А что? Хороша очень? – жадно спросили слушатели.

– Не то! И красива, спора нет, а смела, смела, как бес! Осадили нас тогда москали, живьем взять хотели. Наши духом упали, а она, как штурм, сейчас на стены, на самый вал и впереди всех! Молились на нее, ну а гетман голову потерял!

– Много вы гетмана, пан мой, знаете, – перебил его Хвалынский, – а я скажу, что потому он ее в Дмитрове удерживал, что хотел к королю отправить! Вот что!

В это время в палатку вошел жолнер.

– Пан Ходзевич тут? – спросил он.

– Есть! – ответил Ходзевич.

– Его ясновельможность пан гетман коронный просит вас!

Ходзевич удивленно переглянулся с компанией.

– Чего смотришь? – засмеялся Млоцкий. – Гетман тебе отпуск дать хочет на розыски твоей любы!

– Ой ли? – весело сказал Ходзевич, выходя.

Жолкевский был один. Он в раздумье ходил по своей палатке и, увидев Ходзевича, остановился.

– А, добрый день, пан поручик! – приветствовал он поручика. – Садитесь! – И Жолкевский снова заходил по палатке. Ходзевич сидел и ждал. Вдруг гетман остановился пред ним. – Вы ведь – сапежинец, кажется?

– Совершенно верно!

– А отчего вы оставили его?

– Меня гетман сам послал к пану Мошинскому!

– А, помню! Так гетман благоволит к вам?

– Он был отец всем нам, офицерам!

– Так, так! Видите ли, мы должны избавить их от «вора», и в то же время тяжело драться со своими, да и для русских это – большой соблазн! Съездите сами к гетману, объясните ему, скажите, что я завтра обещал двинуть полки против него. Пусть он оставит «вора»! Мы не можем заплатить ему столько, сколько он требует, но удовлетворим его, как Зборовского и Калиновского. Чего лучше! Съездите! Если дело кончится миром, я отпущу вас! Ну, с Богом!

Ходзевич при этих словах радостно вскочил.

– Я сейчас, ваша мосць.

– Скажите, что это во славу Речи Посполитой!

Ходзевич поспешно вышел.

– Ну что? С чем? – спросили его приятели, когда он вернулся к ним в палатку.

– Послали уговорить гетмана Сапегу на добрый мир, иначе завтра битва!

– Завтра? – воскликнули все.

– Да, так гетман сказал.

– Пан поручик, пан Янек! – заговорили все разом. – Уговори, чтобы братская кровь не лилась!

– Если бы я был Сапега! – вздохнул Ходзевич.

Пахолик заявил, что конь готов.

– Ну и в путь! До свиданья, товарищи! – сказал Ходзевич и вышел.

Борзый конь домчал его до Коломенского в три часа.

Село Коломенское представляло теперь укрепленный лагерь. Оно было обнесено валом, и с него глядели чугунные пушки; пред валом тянулся ров. Везде стояли поляки, у ворот разъезжал отряд жолнеров. Увидев Ходзевича, отряд направился к нему, но едва он приблизился на несколько саженей, как начальник отряда ударил свою лошадь и с криком понесся к Ходзевичу. Это был Свежинский.

Друзья крепко обнялись, не сходя с коней. Подъехавшие жолнеры тоже узнали своего бывшего поручика и радостно здоровались с ним. Сбившись все вместе, они поехали к лагерю.

– Неужели служить к нам? – торопливо спросил друга Свежинский. – У кого ты там? У самого коронного? О-го! И порох видел? Вот счастливый! Ты потом расскажи про Клушино; я соберу офицеров. Зачем приехал?

– К гетману! – ответил Ходзевич. – Уговаривать его сойтись с нами. Неужели мы с тобой рубиться будем?

– Да никогда! – горячо ответил Свежинский. – Брошу саблю и не двинусь! И многие из нас тоже так решили, а гетман сам… вот поди! Верно говорят, его наша Маринка за нос водит. Веришь ли, смотреть смешно: и гетман, и Заруцкий за ней, как псы, а она, как царица, командует. Сам-то «вор» струсил, в Симоновом монастыре ждет; так наш маршалка послал к нему уговаривать! Потеха и слезы! Нет, мы не будем драться!.. Вот палатка гетмана; он дома. Как кончишь с ним, приходи ко мне, поговорим! Ну, пошли тебе Господь Бог!

Свежинский отъехал. Ходзевич соскочил с коня и велел доложить о нем гетману; тот сам выбежал к нему из палатки.

– Ян Ходзевич, пан поручик! Челом тебе, челом, друже! Ну как, что? Где твоя красотка? Хорошо ли принял тебя король? Говори!

Ходзевич был очарован приемом Сапеги, однако вопросы гетмана перевернули его душу, и у него брызнули слезы.

– Что ты, мой тезка? С чего плачешь? – удивился Сапега.

– Убежала! – ответил Ходзевич.

– И ты не разыскал ее?

– У меня еще не было часа свободного, я все на коне для пользы родины. Я жду, как благодати Бога, когда мы займем Москву и я буду свободен.

Сапега вдруг нахмурился.

– Если так, тебе долго ждать придется. Москали присягнули Владиславу, но Москву займем мы. Переходи ко мне на службу!

Ходзевич упал на колени.

– Мосць пан! Меня послал к вам гетман, но помимо его все наше рыцарство молит вас: не, лейте братской крови понапрасну! Гетман просил передать, что он удовлетворит офицерство так же, как Зборовского и Калиновского. На большее нет средств. Не лейте шляхетской крови на соблазн москалям!

Сапега гневно отшатнулся.

– Не понимаешь ты, что говоришь! Мы не королю служим, мы – вольные. Раз мы клялись посадить на престол царя и царицу, мы так и сделаем и не изменим клятве! Что москали Владислава выбрали – это хорошо, но какая польза от того нашей отчизне – не понимаю! Так и передай гетману. А сам, – прибавил он ласково, – переходи ко мне; я тебя полковником сделаю! Ну, встань!

Ходзевич поднялся с колен бледный и потрясенный и воскликнул:

– Не хочу верить, чтобы поляк поляка бить начал!

– И мне того не хочется, – ответил Сапега и тотчас же, смотря через голову Ходзевича, спросил: – Что, что он ответил?

Ходзевич оглянулся, увидел маршалка и молча поцеловался с ним. Маршалок поклонился Сапеге и сказал:

– Его величество говорит, что из монастыря никуда не выйдет, только просит вашу мосць прислать ему отряд для его охраны. А ее величество вас к себе ждут!

Лицо Сапеги радостно вспыхнуло.

– Сейчас! Готовь коня! Ну, я пойду, – сказал он Ходзевичу, – а ты зайди ко мне вечером на кубок венгерского!

– Не могу, ваша мосць, я должен отвезти ответ гетману! – ответил Ходзевич.

– Ну, твое дело! Так скажи ему все, что слышал. Я – делу не изменник! – И с этими словами Сапега вышел.

Следом за ним вышел и Ходзевич и прямо прошел к своему другу.

Свежинский уже ждал его, но, к удивлению Ходзевича, был одет в рейтузы, жупан и при сабле. Они поцеловались.

– Видишь, – сказал Свежинский, – я дал слово вести тебя к товарищам. Все хотят видеть тебя, а потому и спрашивать о гетмане не буду. Расскажи о себе и о ней. Что, слюбились?

– Лучше бы мне не знать ее, чем так мучиться; лучше бы не видеть ее! На гибель мне любовь эта. Я весь извелся, меня черная тоска съела. Я покоя не знаю! – воскликнул Ходзевич.

Его глаза вспыхнули, лицо побледнело, и Свежинскому стало страшно. Он схватил друга за руки и, усадив на лавку, спросил:

– Что же, не любит?

– Хуже! Убежала… пропала… сгинула! Пашка моих жолнеров убила! Горе мне, яд!

Ходзевич схватился за голову. Свежинский налил водки и поспешно дал ему выпить.

Ходзевич немного оправился и рассказал все, что знал о побеге Пашки с Ольгой.

– Сколько времени прошло, а я искать ее не могу! У меня ни часа нет для этого. Все битвы, поход, и вот теперь опять то же! Горе мне! Я сгорю, как фитиль у бомбы. Да!

– Это Теряев сделал! – воскликнул Свежинский.

– Какой Теряев?

– Разве не знаешь? А впрочем, откуда знать тебе? – сказал Свежинский и рассказал о своей засаде, нападении на Теряева и кровавой схватке. – И вообрази, он спасся! – окончил он. – Мои жолнеры говорят, что его порубили, а найти не нашли. Никого не осталось, даже похожего на него.

Ходзевич задумался.

– Нет! Казимир говорил – одна Пашка… Может, Теряев потом нашел их и спрятал. Ну да я найду! Время мне только, свободу!

– Я – тебе помощник, Янек! Мы всю землю обшарим! – пылко сказал Свежинский. – А теперь пойдем к нашим.

Ходзевич оправился, и они вышли.

Старые товарищи по походам встретили его радостным криком и тотчас дали ему кубок в руки.

– Что, еще не разучился пить у короля? – хриплым голосом спросил Зброжек.

– Нет, панове! – ответил Ходзевич.

– Садись и рассказывай, что Сапега? – крикнули ему Круповес и Чаплинский.

– Да что! Ничего доброго. Сейчас уехал к воеводянке.

– Ох уж эта царица! – пробормотал Чаплинский. – Значит, гетман не хочет мира?

– И слушать не хочет! Я на коленях умолял – ничего! Гетман обещался дать стации, как Зборовскому и Калиновскому, а Сапега говорит, что ему честь велит царя защищать.

– К дьяволу этого царя! Сопляк! Жид крещеный! – раздались злые возгласы офицеров, а потом наступило молчание – всем стало и досадно, и грустно.

– Ну, панове, – шутливо прервал молчание Зброжек, – прежде чем зарубим Ходзевича, выпьем с ним!

Все оживились и подняли кубки.

– Расскажи, как вы победили при Клушине. Правда, москалей было сто тысяч?

– Много было! – ответил Ходзевич и рассказал об этой знаменитой битве.

Все стали вспоминать бывшие битвы. Ходзевич узнал, как они взяли Угреш, потом вспомнили осаду Троицы, Дмитров, а там и тушинское житье. Все перепились.

Наступил вечер. Ходзевич собрался ехать назад и горячо простился со всеми.

– Стой! Я провожу тебя! – сказал Свежинский.

Они выехали вместе, и всю дорогу Ходзевич изливал пред другом наболевшее сердце. Раньше он так не любил Ольги, как после ее побега. Он вскакивал ночью и ловил ее призрак и никого так не ненавидел, как Пашку. Нет казни, которую он нашел бы для нее довольно жестокой.

– Я помогу тебе! Не бойся, мы поймаем их, – успокаивал его Свежинский.

Наконец наступило время расстаться.

– Слушай, – сказал тогда Ходзевич, – я не должен был, но не могу не сказать тебе. Наш гетман решил завтра дать битву вашему; у нас в помощь будут москали с войском.

– Спасибо тебе, – ответил Свежинский, – я передам гетману!

– Как хочешь!

Они крепко обнялись и разъехались.

Ходзевич погнал коня. Когда он въехал в свой стан, везде были уже погашены огни, и только у гетмана Жолкевского светились свечи. Он с нетерпением ждал Ходзевича, потому что ему не хотелось вести своих против своих.

Глава XXIII
Бегство «вора»

С утра на другой день весь стан Жолкевского был встревожен криками команды, звоном оружия, грохотом пушек и музыкой. Полки строились в боевой порядок и выходили друг за другом из стана, приветствуя своего гетмана, который стоял в воротах, окруженный свитой.

Из Москвы прискакал боярин. Гетман сказал ему несколько слов, и он опрометью поскакал назад.

Войска коронного гетмана вышли из стана и тогда увидели, как растворились ворота московские и русское войско длинной цепью потянулось в поле.

– Пятнадцать тысяч под командой князя Мстиславского, – объяснил Одынец.

– Ох, горе нашим! – вздохнул Добушинский. – Где же им тягаться с такой силой.

– Да не хлопочи! Сапега сам увидит и замирится, – уверенно ответил Кравец.

В это время в рядах войск произошло смятение.

– Глядите, братики! – крикнул пан Млоцкий.

Из стана Сапеги с развевающимися хоругвями выступало войско. Впереди шли поляки, дальше казаки с Заруцким во главе и, наконец, немногочисленная русская рать.

Скоро подле Девичьего поля войска выстроились друг пред другом. Спиной к стенам московским стояли русские под предводительством князя Мстиславского, с правой стороны от них отдельно выстроились польские войска под предводительством Жолкевского, а в каких-нибудь двухстах саженях стояли войска Сапеги и «вора». Но никто не начинал военных действий. Вдруг окруженные свитой гетманы отделились от своих войск и быстро помчались друг к другу.

Сапежинцы не хотели драться, были рады, увидев, что битва может кончиться мирным соглашением вождей, и все с напряжением следили за ними. Вдруг вожди стали разъезжаться, но потом опять съехались.

– На соблазн москалям станем ли друг друга рубить?! – сказал в это время Жолкевский.

Сапега задумался, а затем ответил:

– Я сам зла не хочу и согласен соединиться с вами, если вы обеспечите [26]26
  Обеспечить – оградить от нужды, от смерти. – Ред.


[Закрыть]царя и царицу.

– Не беспокойтесь! Мы отпустим их и подарим им Самбор.

– Тогда по рукам! Прошу сегодня прислать стации!

– Прошу вас к нам сегодня! – ответил Жолкевский.

– Едет, назад едет! – крикнул Кравец. – С чем-то?

– Смотри! – прибавил Зброжек. – Говорит с полковниками. Машут платками. Соединились! Виват!

– Виват!.. – загремело по полю, и в ответ тем крикам грянули войска Жолкевского.

Войско Сапеги с музыкой стало уходить с поля. Казаки и русские быстро повернули и поскакали прочь. Жолкевский подъехал к Мстиславскому и сказал ему:

– Князь, «вор» обессилен. На днях я приведу его в Москву живым.

– С нами Бог! – перекрестился Мстиславский.

Войска стали уходить с поля. В тот же вечер польские офицеры сошлись и устроили банкет.

Жолкевский послал через Сапегу грамоту «вору», в которой обещал ему Самбор или Гродно, но «вор» возмутился и разорвал послание. С казаками он заперся в Угреше, в монастыре, и решил все-таки овладеть Москвой; но его силы были сравнительно ничтожны, и его игра уже была проиграна.

Между тем Жолкевский решил обсудить вопрос о поражении «вора» с князем Мстиславским и сказал ему:

– С этой стороны, князь, нам не подойти к «вору»: он нас сразу увидит. Необходимо, чтобы вы, бояре, согласились пропустить нас через Москву. Тихо, ночью, мы проберемся через нее на ту сторону и возьмем «вора» живьем!

Мстиславский степенно провел рукой по бороде и ответил:

– Я скажу в Думе. Ежели бы одного меня дело касалось, я не препятствовал бы.

– И отлично! Так скажите, пока еще «вор» не усилился.

В тот же день боярин собрал Думу.

– Понятно, пропустим! – твердо заявил князь Голицын. – Все равно пока к нам придут и в Москве жить даже будут, а тут ведь дело идет о том, чтобы им только перейти через город.

– Да ведь со всем войском! – заметил князь Воротынский. – Вдруг да занять город задумают? Народ озорной!

– Эх, князь! – ответил Мстиславский. – Захотят занять, так займут. Только зачем им насильничать, если мы их сами честью к себе зовем?

– Пропустить! По крайности «вора» возьмем! – твердо сказал Ляпунов, и к его мнению присоединились все остальные.

Гонец из Москвы поскакал на Девичье поле. Гетман Жолкевский собрал свое офицерство и сказал:

– Панове, сегодня ночью мы сделаем небольшой поход на «вора». Для этого русские позволяют нам пройти через Москву. Прошу вас, будьте благоразумны: скажите и солдатам своим, чтобы не позволяли себе никаких вольностей, а шли чинно, спокойно. Русские увидят, какие мы гоноровые [27]27
  Гоноровые (от пол. honor – честь) – исполненные чести, благородные. – Ред.


[Закрыть], и охотно подчинятся нам. А то взбунтуются, и не будет толка. Теперь прошу готовиться. С Богом!

Офицеры разошлись.

Едва смерклось, как ворота московские открылись настежь и тихо, словно тени, стали проходить через них польские полки. ^{34} Длинной вереницей тянулась конница, чуть слышно бряцая оружием, лавой потекла пехота и через всю Москву протянулась по узким улицам.

От странного шума москвичи просыпались и выглядывали из калиток.

«С нами сила Господня!» – зазвенела у всех мысль, когда они увидели, как при бледном свете луны сверкали шишаки и брони, в тишине ночи бряцало оружие и мерно стучали конские копыта.

Москвичи испуганно пятились, прятались в свои пуховики и говорили:

– Поляки у нас, в Москве!

А в это время в келье монастыря Николы на Угреше, опустив руки на колени, сидела Марина. Она несколько времени глядела на сидевшего пред ней «вора» и затем уныло сказала:

– Нет, закатилась твоя звезда! Да и не было ее. Пока ты ладил с поляками, еще была сила, а теперь… Лучше бы я с батюшкой в Самборе жила!

«Вор» покраснел от ее упреков, его глаза сверкнули.

– Не так, Марина, не так! – перебил он ее. – Еще есть надежда, и не малая. Уруслан-бек идет ко мне; придет с ордой, и тогда возьму Москву! Так ли, Иван Мартыныч?

– Так, так! – поддакнул Заруцкий.

– Да и казаки Ивана Мартыныча – помощь не малая! – оживился «вор». – Небось! Еще потрясем их! Попляшут.

Марина покачала головой и повторила:

– Закатилась звезда твоя!

– Тьфу, чертова баба, одно заладила! – И «вор» в волнении вскочил с места.

В дверях показался его шут, Кошелев.

– Какой-то москвич к тебе просится!

– Зови! Вот видишь, сами идут! – хвастливо сказал «вор» Марине.

В келью вошел московский мещанин в рваном армяке, с колпаком в руке и низко поклонился самозванцу.

– Бог с тобой, Дмитрий Иванович! – униженно сказал он.

– Бог и с тобой! – ответил «вор». – Что скажешь?

– Бедный я мещанишка, из посадских, – жалобно заговорил он, – доходишки мои скудные. Только и есть, коли кто за добрую весточку даст гривну-две, Я вот и пришел…

– На! – «Вор» гордо кинул к ногам мещанина кошель, который глухо звякнул. – Говори!

Мещанин жадно схватил кошель и сунул его за пазуху, потом поклонился еще ниже.

– Сто лет тебе жить, царь-батюшка! А весть моя такая, что, коли не хочешь живым в руки полякам попасться, беги скорее!

«Вор» ждал приятного известия и даже отскочил назад, словно отброшенный его словами. Марина выпрямилась, Заруцкий вскочил.

– Почему знаешь? Почему говоришь так? – спросил он.

– А потому, что бояре наши сговорились пропустить поляков через Москву. Они уже идут и часа через два тут будут!

«Вор» схватился за голову.

– Измена!.. Измена! – вскрикнул он в отчаянье таким голосом, что мещанин юркнул в дверь и в страхе пустился бегом из монастыря.

– Закатилась звезда твоя, – повторила Марина.

«Вор» опустился на лавку и тихо заплакал. Один Заруцкий не потерялся. Он вышел из кельи, отдал приказание и тотчас вернулся назад.

– Не время теперь перекоряться да плакать, – сказал он, – бежать надо. Марья Юрьевна, иди собираться в путь!

Марина тотчас вышла.

– Встань, Дмитрий Иванович! – произнес Заруцкий, взяв «вора» за плечи. – Баба ты, што ли? Срам, ей-Богу! Бежим в Калугу, а там казаки да татары, силища великая. Перезимуем, а летом сюда. И зададим же мы им звону!

Малодушный «вор» снова ожил. На его лице отразилась надежда.

– Тогда бежим! – воскликнул он, вскакивая.

Через полчаса из Угреш по дороге в Калугу во весь дух мчался небольшой отряд донцов. Во главе их скакали «вор» с Заруцким и Марина со своей неразлучной подругой, Варварою Пржемышловской.

Жолкевский никого не застал в монастыре и на рассвете вернулся в лагерь через Москву.

А наутро москвичи с изумлением говорили друг другу:

– Были поляки и нет их. Что за диво: ни одной бабы не тронули, никакого шума не сделали, никакого срама не учинили. Видно, и впрямь за ум взялись и нас полюбили!

Странные отношения установились между русскими и поляками. С одной стороны, они успокоились с той минуты, как убежал «вор», присягнули все в верности Владиславу, охотно послали в Смоленск посольство с Захаром Ляпуновым и митрополитом Филаретом (Романовым) во главе, дружили с поляками, ходили к ним и принимали их у себя; с другой же стороны, чувствовали к ним такое недоверие, что поляки невольно остерегались их и даже побаивались.

Между тем время шло. Русские хотели видеть своего новоизбранного царя – королевича Владислава, – а король Сигизмунд не отпускал послов, день за днем откладывая переговоры с ними. Становилось холодно, начинался октябрь, пора было думать о зимней квартире, и Жолкевский хотел вернуться под Смоленск.

Ходзевич изнывал в бездействии и заливал горе вином.

– Жилы они из меня тянут! – жаловался он Свежинскому. – Почему гетман не пускает меня? Служи я у Сапеги, уже давно был бы в поле!

– Подожди, – ответил Свежинский, – не долго осталось. Вот станем на зимние квартиры, и поедешь ты, и я с тобою!

Почти в то же время гетман Жолкевский спорил со своими полковниками.

– Простите меня, – с горячностью заявил Зборовский, – я присоединился к вам только потому, что вы обещали в Москве войну кончить! Если я пойду отсюда, меня мои же на саблях разнесут! Я дал им слово!

– Да поймите же, что нас мало, что мы будем там в западне. Не дай Бог, что случится, и нас там голодом заморят! – возразил Жолкевский.

– Я ручаюсь, что ничего не случится, – ответил Гонсевский. – Поезжайте сами к королю и уговорите его выслать скорее Владислава. Все будет хорошо!

В дверях палатки показался жолнер.

– Бояре из Москвы! – доложил он, и за ним в палатку вошли князья Голицыны, Волконский и Мстиславский.

Гетман торопливо встал им навстречу.

– Мы к тебе с просьбой! – поклонились ему князья.

– А что?

– Да слышали мы, что ты хочешь свое войско отвести, – сказал Мстиславский. – Сделай милость, оставь его у нас!

Жолкевский нахмурился.

– Так, вельможный пан, – заговорил Голицын, – нельзя инако. Если ты не займешь Москвы и уведешь войско, народ сейчас за «вора» станет и нас перебьет. Придет «вор» на Москву – и опять кровь польется! Не губи нашего дела!

Жолкевский задумался, потом бросил на стол булаву и сказал:

– Ну, быть по-вашему!

В тот же день бояре стали составлять списки постоя и назначать города для продовольствия.

Утром 9 октября 1611 года ^{35} поляки вошли в Москву. Чтобы не пугать москвичей своей численностью, они вступали в город небольшими отрядами и тотчас были размещены по квартирам. Гетман со своим полком занял Кремль, Гонсевский – Девичий монастырь; в Китай-город стал Казановский; в Белом – Зборовский. Полки Струся стали в Верее, Можайске и Борисове.

В тот же день Ходзевич получил отпуск.