Текст книги "Дым сигарет с ментолом (СИ)"
Автор книги: Андрей Карелин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)
– Б-э-э-э, – я рву прямо на парашу всеми этими таблетками, но головная боль по чуть-чуть отступает и спазм уходит, а внизу живота уже не так дико ноет. Мне становится легче.
А я сижу, смотрю на звёздочку и молюсь. Мне кажется, где-то там сидит Господь. Он смотрит на меня, на свою доченьку и благословляет. Даже если я не выживу, если умру этой ночью, я всё рано попаду на небо к любимому Господу. И Он там лично меня встретит. Я ведь нормально прожила эту жизнь.
– Бэ-э-э.
– Да захлопнешься ты или нет, – ворчит полная зечка, отворачиваясь от меня в другую сторону.
– Простите, простите, – сквозь слёзы шепчу я.
========== Глава 39 ==========
Утром у меня свиданка с Денисом. Я так рада его видеть, но нам не дают встретиться и поговорить вживую. Это дурацкое свидание через пуленепробиваемое стекло, прямо как в американских фильмах.
– Привет, любимая, – прижимает руку к стеклу Денис.
– Вытащи меня отсюда, сделай, что угодно, но вытащи, – рыдаю я.
– Я всё для этого делаю, – рассказывает он. – Ты даже не представляешь, что творится. Тебя подставили, тебе подбросили эти наркотики. На отца наезд, на брата нападение. Сестра с детьми сидит дома и не высовывается, не водит их ни в школу, ни в садик…
Но я его почти не слушаю, у меня у самой проблем выше крыши.
– Мне нужны деньги, ты можешь дать мне хоть немного денег, – говорю. – Пожалуйста, – зачем-то добавляю я.
– Да, да, – вынимает он бумажник, оглядывается по сторонам и просовывает какие-то местные купюры через тоненькую щель в стекле. А я бегом распихиваю их по карманам, так чтобы не видели надзиратели. Хотя меня же запросто обыщут, и всё отнимут. Но надо же как-то рассчитаться с зэчкой.
– Мне срочно нужно к врачу, у меня обострение… мне плохо, мне так плохо, – прислонившись к стеклу, рыдаю я, а Денис прижимается к нему с другой стороны и гладит меня через стекло. Это так романтично, если бы не было так горько.
А после меня сразу отводят назад в камеру. Я не знаю, получится ли у Дениса организовать мою встречу с доктором, но я и сама должна попытаться.
Подхожу к худой зэчке и протягиваю ей купюру. Та испуганно оглядывается по сторонам, и прячет купюр в лифчик.
– Это за таблетки. Мне срочно нужно к доктору, – говорю.
– Доктор, это можно организовать, – косо смотри она на меня. – Ещё деньги есть?
– Да, – протягиваю я ей ещё купюру, я понятия не имею, сколько стоят местные деньги, на них же куча ноликов.
– Этого мало, – говорит она.
– Я дам ещё.
– Этого мало даже за таблетки и тесты.
– Но мне казалось достаточно, – протягиваю ей ещё пару пожмаканых купюр, скоро у меня вообще не останется денег.
– Это тебе не аптека здесь всё стоит в разы дороже.
Отдаю ей все деньги, что есть у меня:
– Только помоги мне попасть к доктору, пожалуйста, – на моих глазах блестят слёзы.
– А ты симпатичная, – проводит она рукой по моему лицу. – Помогу, не бойся. Тебе гинеколог нужен?
– Ага, – часто-часто киваю я.
– Постараюсь, но обещать не могу, – она отворачивается к стене и быстро пересчитывает бумажки.
А я ложусь на свою кровать, и пытаюсь не плакать. Здесь в тюрьме никто не любит нытиков, их считают позёрами. Всем же здесь плохо. Но тюрьма не санаторий, так что нефиг слезу давить.
Через полчаса приносят еду, это какая-то жижа с кусочками овощей. Я не могу такое есть и спускаю всю в унитаз, чтобы не блевануть ненароком. Возвращаюсь к своей койке. Мне чуть-чуть полегчало, значит нужно поспать.
Наутро у меня встреча с доктором. Я ждала её с замиранием сердца. Готовилась, даже предварительно помылась, для этого пришлось ещё денег пообещать. Тюрьма это место где всё время нужны деньги, они мне на воле так не нужны как здесь. Денис передал мне в передачке ещё немного разными купюрами.
Свиданка с врачом недолгая. Местная врачиха ни слова не знает, ни по-русски, ни по-английски. Она просто сказала снять трусы и лечь на кресло. Что-то посмотрела, взяла кровь на анализы и отправила меня назад в камеру, ждать результатов анализов. Это был самый долгий день в моей жизни. Каждую секунду я ожидала, что мне принесут распечатку с выводами врача. Каждый заходящий и выходящий из камеры напоминал мне доктора. Но никто ничего не приносил, вплоть до самого вечера. Зато вечером я впервые смогла нормально поесть в этой тюрьме. Тут главное поплотнее закрыть нос и глаза. Просто кладёшь эту жижу в рот и проглатываешь. А после ждешь несколько секунд, чтобы не проблеваться и берёшь вторую ложку. Я доела всё и посуду вымыла.
Боль внизу живота утихла, и я по чуть-чуть начала обживаться в тюрьме. Не так-то здесь и плохо, когда ничего не болит.
Ночью я опять просыпаюсь от боли. Здесь никогда не бывает тихо, всё время кто-то не спит и между собой о чём-то шепчется. В другом конце камеры кто-то что-то варит, парит, готовит есть. Запахи распространяются на всё камеру и от того дышат здесь невыносимо, меня постоянно тошнит. Ещё и головные боли добавились к непроходящая боли внизу живота. Я поднимаюсь и прохаживаюсь между рядами. Большинство спит. Но неспящие как-то подозрительно косятся в мою сторону.
– Эй, – говорит одна из них, а дальше идёт поток слов на неизвестном мне языке.
– Ай эм рашн, нихт ферштейн, – отвечаю ей я и возвращаюсь на свои шконку. Я понимаю, чего они хотели. Хотели, чтобы я не шаталась между рядами, просто если у кого-то что-то пропадёт – то всё на меня спишут. Но мне реально не спится, ещё и боль внизу живота, так разыгралась.
Я иду в туалет, я в десятый раз за ночь писаю, но мне не писается, вся влага из меня через пот выходит. А это навязчивое постоянно желание поссать может быть связанно с беременностью. Господи, только бы с ребёночком всё было хорошо. Пофиг на меня, пофиг на всё, но если я уже каким-то чудом смогла забеременеть, дай мне родить нормально. Прошу Тебя, умоляю. Господи, я же так люблю Тебя, я так любила Тебя всю жизнь. Я следовала за Тобой. Дай мне родить, не убивай моего ребёночка, лучше потом меня убей или оставь гнить в этом аду меня, а не его. Господи, помоги, Господи.
Молча молюсь, глядя через решётки на звёздочку в сиреневом небе. Мне кажется Господь, сейчас там, он сидит и сверкает весь в белом. И он слышит мою молитву из этого гниющего ада, и он прислушивается к своей любимой доченьке, прислушивается ко мне. Он же любит меня, я знаю, и потому посылает мне только те испытания, которые я смогу преодолеть.
«Отче наш, сущий на небесах…» в тысячный раз повторяю я молитву и мне становится легче, внизу уже болит и голова почти не ноет, правда теперь тошнит, меня слишком часто тошнит последнее время. Но это не страшно, тем более я уже привыкла.
– Эй, Юлька, – открывает один глаз полная зэчка. – Чего не спишь?
– Тошнит, – говорю шёпотом.
– Это у тебя первая беременность? – улыбается она.
– Нет, – качаю я головой. – Прошлая закончилась выкидышем, и я полгода провалялась в больнице. Врачи сказали, я не смогу иметь больше детей.
– Врачи ошибаются часто, – улыбается она. – А ты спи, спи давай, тебе надо высыпаться. Ты теперь не только для себя живёшь. Тебе теперь не только ради себя одной нужно пройти весь это ад.
– Я знаю, – шепчу я в ответ и поглаживаю себя по животику.
«Маленькой мой, как же я хочу, чтобы ты родился, чтобы ты рос здоровенький, ангелочек мой».
– Вот у меня был случай, – продолжает толстая, – врачи месяц давали, говорили всё, не вытянешь. Ну как видишь я живая, я после ещё троих детей родить успела и в тюрьму попасть. Так что всё у тебя будет в порядке. И ребёночка ты родишь, и сама будешь здоровенькой. А сейчас спи, спи давай.
– Спасибо, – мурлычу я в ответ и возвращаюсь на свою шконку. Мне уже больно перемешаться, суставы ноют и в боку покалывает. Я воспоминаю, что для того чтобы не вырвать, нужно массировать безымянный палец левой руки, так легче рвоту предотвратить. Так и лежу, палец массирую, аж до самого утра. И только на рассвете засыпаю. Хотя камера в это время уже просыпается. Но мне вовсе не мешает шум и люди, которые ходят вокруг меня. И запахи, которые обволакивают меня со всех сторон. Я не спала всю ночь и мне надо как следует выспаться, хоть пару часиков.
Меня будят, когда разносят баланду, а я смотреть не могу на эту жуткую жиду, мало того что она пересолена, так ещё и острая. Чего они туда добавляют?
– Ешь, тебе надо есть, – подбадривает меня толстая. И я, закрыв нос руками, пытаюсь запихнуть в себя как можно больше этого клейстера. Господи, какая блевотина.
Единственное хорошее, что здесь есть – это каждодневный поход в душ. Нас строят рядами и выводят. А там, на месте заставляюсь раздеться. Я довольно стеснительная девушка, вернее я была такой в прошлой жизни. Но здесь стесняться нечего, когда целый день потеешь в этой камарилье, так хочется просто снять с себя этот компресс из пота и тряпок, смыть остатки грязи и надеть что-то относительно свежее. Это уже счастье, а большего мне и не надо.
На четвёртый день у меня встреча с адвокатом. Хотя назвать адвокатом этого едва говорящего на английском подростка я бы не отважилась. При слове адвокат, у меня обычно перед глазами высокий стройный парень в костюме с кейсом. Вот кажется мне, что в руке у него должен быть дипломат. Он (этот парень) всё знает наперёд, всё понимает в местном законодательстве, и на каждое моё слово выдаёт мне юридическое обоснование. Но сейчас передо мной какой-то прыщавый подросток, который всё время чешется и со скучающим видом смотрит в окно.
А в конце нашей встречи он что-то пролепетал на английском, на котором разговаривает даже хуже меня и убежал. Ничего не сказал, ни о чём толком не спрашивал, ничего не подсказывал. Так, чисто формальная встреча.
– А чего ты хотела, – объяснила мне худая сокамерница. – Он же на зарплате ему просто необходимо провести определённое число таких встреч, чтобы его с финансирования не сняли и всё. Защищать тебя на суде он не собирается, да и не возможно это. Не в этой стране.
– Кстати, ты ещё надеешься, что тебя твой богатенький Буратино отсюда вытащит, – подкатывает к нам полная. Каждый раз жалею, что растрындела им про Дениса. Думаю, что когда он меня бросит они будут тайно радоваться. Просто тогда я стану как все, обычной зэчкой без будущего. А так у меня типа богатенький покровитель есть, всё время мне засылает сюда разное. Вот только адвоката нормального прислать не смог. Кстати, а почему – непонятно вообще.
Единственная польза от визита адвоката – передачка. Он притарабанил с собой огромную клетчатую сумку всякого барахла: шмотки, хавчик, чай, сигареты. Реально смешно. Денис же знает, что я не курю, хотя как тюремная валюта сигареты сойдут. И чай, зачем чай, на зоне давно не чифирят. Хотя толстая зэчка предусмотрительно отобрала у меня пару пачек чая и заныкала под матрас. Ещё сказала что-то в духе:
– Чифирнём подруга.
А ответе получила от худой:
– Ты что дура, она же беременная, без неё чифирить будем.
Так я больше и не видела своего чая, как и другого хавчика. Я же по наивности на всё это набросилась сразу. Бутрик себе сделала, со слабеньким чайком, с маслицем и с хлебушком. А потом полчаса просидела над парашей, опять блевала.
========== Глава 40 ==========
– Эй, подруга, тебе надо нормальной еды достать, тебе эта не подходит, – сообщила она и притарабанила мне «нормальной» еды. Это оказался какой-то пресный рис, отварное мясо и картофель. Ненавижу этот вкус без соли и специй, но зато меня больше не рвало.
Как бы ни было, но я по чуть стала обживаться в этой тюрячке, даже какой-то прикол в этой жизни нашла. Здесь конечно хреново, но жить можно, тем более врачи меня обнадёжили и все в один голос твердят, что плод развивается нормально, что ему всего хватает. И что скоро меня переведут в другую камеру. А мне и не хочется в другую, что если там никто не говорит по-русски. А на местном я так и не научилась балакать.
– А ты своему уже сказала? – однажды спросила меня худая.
– Что сказала? – делаю вид, что не поняла, хотя я всё понимаю с полуслова, я же не дурочка, чтобы не понимать.
– Что он тебя обрюхатил, – и как можно слово «беременна» так исказить, это же прекрасное состояние. Но нет, обрюхатил. Вот всё до чего дотянутся поганые языки этих зэчек превращается в мерзкую зловонную жижу.
– Нет, – без задней мысли отвечаю я.
– Ты что, дура, скажи ему! – толкает меня худая локтем. – Он же больше тебе внимания уделять станет, передачи таскать чаще.
– Или бросит, – пожимаю плечами я. – Он не хочет детей.
– Правильно, что не говоришь, – подключается к разговору полная. – Чем позже скажешь, тем лучше. По крайней мере, он не сможет настаивать на аборте.
– А если он попытается тебя бросить – то будешь шантажировать его ребёнком.
– Да мне всё равно, бросит он меня или нет, главное для меня он уже сделал, – нежно глажу себя по уже слегка выпирающему животику.
– А-ха-ха-ха, ха-ха-ха, – смеются в один голос зэчки. – Вот это ты наивная.
– Всегда оставайся такой, – хлопает меня по плечу полная. – Повеселила девчонок, не скрою.
Лязгает засов и в камеру заглядывает охранник.
– Юлия Саваш, – на удивление чётко произносит он.
– Я, – отвечаю. Слово «я» удивительно международное, все кругом понимают, что оно означает.
Он что-то бормочет на своём и открывает дверь.
– С вещами на выход, – переводит мне худая зэчка.
– Прощай Юлечка, удачной отсидки, – лезет ко мне обниматься полная.
– И вам… и вам, – прощаюсь я с ними, а на глазах у меня прям слёзы, такие они мне родные стали, такие близкие. Вроде как провела с ним какую-то неделю, может чуточку больше. Я одно время начала дни считать, но потом забросила, поняла, что только нагоняю тоски этими бессмысленными подсчётами.
Встаю и выхожу. Из вещей успеваю собрать только личные, половину передачек, что мне отправлял Денис, оставляю девчонкам, им они нужнее. Тем более они мне так помогали, поддержали в первые дни, они заслужили. Там всего пара пачек чая и сахар, а что ещё я уже не помню, прокладки какие-то. Мне-то зачем прокладки, если я беременна. Господи только бы с ребёночком всё было в порядке.
– Вас переводят в другую тюрьму, – говорит конвоир на ломанном русском. И как он тут русский выучил, или же он только пару фраз знает? – Лицом к стене. – Ан, нет, не пару.
Становлюсь лицом к стене, пока он закрывает камеру. А после конвой ведёт меня по коридору. К окошку в камере прижимается полная зэчка и кричит мне вдогонку:
– Всё у тебя будет хорошо, Юленька, главное не нервничай, и всё будет хорошо, – и другие камеры шумят. Но я их не понимаю, они говорят на каком-то жутком диалекте хинди.
Меня выводят во двор и сажают в небольшой микроавтобус с бронированными стёклами и дверью, укреплённой стальной пластиной. Прямо напротив меня сидит огромный, в три раза больше меня охранник с укороченным АК наперевес. Они здесь не стесняясь демонстрируют оружие, готовые чуть-что за него схватиться. За рулём сидит водитель, а рядом мой конвоир, который кое-как понимает русский.
– Вас переведут в открытую тюрьму, там содержатся наркоторговцы… – дальше его объяснений я не слышу. А что ещё могу расслышать – того не понимаю, лучше бы он говорил на английском, ей Богу.
Микроавтобус срывается с места и выезжает за автоматические ворота тюрьмы. Мы долго едем по ухабистой пыльной дороге, и через маленькое решётчатое окошко я хоть как-то могу видеть «свободу». Почему-то мне вспоминается день, когда меня увезли по скорой, я так сильно тогда волновалась (и как оказалось не беспочвенно). Помню, что рядом был доктор, который всю дорогу копался в своём блокноте, пока я безуспешно пыталась добиться от него пояснений: куда меня везут и что со мной будет. Но он тогда так и не ответил. А дальше была чистка и больница с капельницей. Помню, что к моим венам прикоснуться нельзя было, так они раздулись. Мне даже диагноз тогда поставили – какая-то болезнь вен, из-за злоупотребления капельнице. Но иначе было нельзя.
А сейчас меня везут в сопровождении автоматчика в какую-то местную тюрьму, и никто из сопровождающих по большому счёту меня не понимает. А что если мне станет плохо, кто поможет? Скорее всего, этот схватится за автомат и всю оставшуюся дорогу мне придётся молча терпеть, чтобы не его провоцировать. Интересно они хотя бы знают, что мне нельзя волноваться, потому что я беременна? Или ми тут пофиг на это, рождаемость такая, что потеря ребёнка скорее благо, чем трагедия. Но не для меня. И думаю не для любой нормальной женщины.
Машина остановилась на переходе, как мне кажется, ведь только что я видела красный свет. Но что-то она подозрительно долго стоит на месте. И тут меня одолевает жуткое предчувствие, я вся прямо сжимаюсь от этого. А через мгновение что-то огромное, возможно грузовик, таранит нас в бок. Меня бросает об стенку как щепку, я едва остаюсь в сознании. Слышится дикий визг тормозов и гудок заклинившего клаксона. От удара у меня перед глазами всё плывёт, а ещё боль обостряется внизу живота. Мне кажется, я сейчас рожу или истеку кровью.
Несколько секунд мой конвоир не шевелится, а после я отчётливо слышу выстрел, и он замирает навсегда. Я разуваю глаза и вижу, как прямо надо мной открывается дверь и кто-то протягивает мне руку.
– Хватайся, – произносит он, на чисто русском и я рефлекторно подчиняюсь ему. Он вытягивает меня одной рукой из машины, и тянете за собой. А за моей спиной разбитый, горящий микроавтобус, где трое людей истекают кровью.
– А как же они? – Испуганно произношу я.
– Им уже не помочь, – чей же это голос такой знакомый? Пытаюсь разглядеть его лицо и только теперь замечаю, что он в какой-то чалме скрывающей лицо.
Он буквально швыряет меня в каркасный багги и орёт:
– Пристегнись! – А сам садится за руль. Я едва успеваю пристегнуться, как он вжимает газ, и вот мы уже несёмся по бескрайней пустыне на какой-т дикой невероятной скорости. Мне страшно, мне банально страшно. Да ещё этот взрыв, я чувствую, как прямо за моей спиной полыхает пламя, пожирая троих человек и две машины. Жуткая картинка, как представлю, у меня кровь в жилах стынет. Да кто же мог совершить подобное?
Я поворачиваюсь к своему «спасителю» и не знаю, как к нему относиться. И в этот момент он снимает маску.
– Денис, – округляются мои глаза, но он никак не реагирует на моё «открытие», только уставился в дорогу и держится за руль двумя руками. Ни один мускул на его лице не дрогнет, ни одна бровь не шевельнётся, поразительная безмятежность. Холодный мёртвый взгляд красивых глаз, за которыми мне кажется, нет живой души.
– Ты убил троих… – дрожащими губами шепчу я. Мне кажется, что сейчас я расплачусь.
– Одного, того у кого было оружие, – отвечает он даже не повернувшись ко мне. Остальных я оттащил от горящей машины. Выживут, – и тут он улыбается, но лучше бы не улыбался, это улыбочка Чеширского кота убившего бедненькую беззащитную мышку.
– Это всё равно убийство, – отвожу я взгляд. А перед глазами лицо этого охранника, возможно у него были родители, а может жена ждала дома с маленькими детишками. А Денис его взял и убил, прост так. Бросаю скользящий взгляд на его кобуру. Там пистолет какой-то, я в них не разбираюсь. Рядом УЗИ – это я часто видела в фильмах, за спиной автомат, но не Калаш, а какой-то другой. А ещё боевой нож и парочка гранат. Он весь увешан оружием, как террорист смертник. Мне даже страшно находится рядом.
– Куда мы едем? – немного успокоившись, интересуюсь я.
– Сначала нужно границу пересечь, – всё с той же жуткой улыбкой на губах отвечает он. Я почему-то вспоминаю нашу первую встречу, и сейчас он мне кажется таким же далёким и жутким как тогда.
Во мгновение ока мы пересекаем пустыню, оставляя за спиной громадное облако дорожной пыли, и тормозим у болотистой реки. Там нас ждут двое на моторной лодке в таких же чалмах, как и он.
– Быстро, – произносит Денис. Я уже привыкла к его постоянным командам. Быстро – значит быстро.
Но я никак не могу отщёлкнуть защёлку на ремнях безопасности. И тогда Денис выхватывает из ножен свой жуткий тесак и перерезает ремень безопасности.
– Чего ты возишься? – Шипит он. В этот момент я представляю, какая в нём ярость кипит, и предпочитаю не спорить, а починиться.
Я запрыгиваю в моторку, а Денис отталкивает её от берега и запрыгивает вслед. Рвёт на себя шнур мотора, и тот заводится почти мгновенно (всё быстро как и любит Зотов). Двое других запрыгивают в наш багги и улетают. Я вижу только, как один из них сокрушается перерезанным ремням безопасности.
Мы достигаем середины реки, где нас подхватывает течение и несёт нас (судя по всему) прямо в Индийский океан вместе с мулом и илом.
– Другого пути не было, – сам заводит разговор Денис. – Отец отдал им компанию, мы получили откупные и гарантию безопасности. Сестра с мужем и детьми уехала в Казахстан, брату отошёл региональный офис и что-то из недвижки. Отец даже себе ничего не оставил, дом плюс повышенная пенсия, ну он же типа топ чиновник в прошлом. А я… – он замолкает, – я получил склады, там земля плюс недвижимость. Чёрт, я их даже продать не могу. Короче, компании больше нет, наш семейный бизнес теперь принадлежит другим людям.
Я слушаю и не знаю что ответить, сочувствовать ему или поддержать. Но разве это как-то оправдывает то, что он убил человека.
– И что ты хочешь этим мне сказать? – вместо сочувствия выдаю я.
– А то, что твоей судьбой никто заниматься и не собирался. Тебя бы оставили гнить в этой тюрьме на ближайшие 20 лет. И на все мои упрёки я получили лишь один ответ – «Теперь это не наше дело». Они даже не думали подключать свои связи, чтобы вытащить тебя оттуда. Сначала засадили, а после оставили так. Отец сказал, что ты же не «Зотова», вот они не считают тебя частью нашей семьи. Ты понимаешь, что из этой тюрьмы тебя можно вытащить только по дипломатическому каналу. Никакие деньги тут не работают, иначе вся эта система уже давно обслуживала бы наркокартели как в Мексике.
– Я должна это знать? – чувствую себя слишком тупой, чтобы понимать, о чём он говорит.
– Ладно, теперь ты на воле, – вздыхает он. – Осталось доставить тебя до квартиры. – Денис впервые за всё время, что я его знаю, улыбается по-человечески. Вот чего ему реально не хватает так это человечности.
Я слышу какой-то шум и оборачиваюсь. Прямо на нас на полном ходу мчится катер.
– Вот чёрт, – сжимает зубы Денис, бегло пряча автомат и остальные стволы под рыболовецкую сеть, лежащую на дне лодки. На секунду он поднимает глаза и внимательно смотрит на меня. – Стрелять умеешь?
– Что? – испуганно переспрашиваю я.
– Понятно, – вздыхает он. Зотов берёт меня за руку и вкладывает в неё пистолет. – Вот как снять с предохранитель, вот так возвести курок… – детально объясняет он.
– Я… я не буду… я не буду ни в кого стрелять, – от волнения я начинаю заикаться, но он по доброму так хлопает меня по лицу и улыбается.
– Юлечка, ну ты же умничка, сделаешь, как папка скажет. – Он опускает мою руку (в которой пистолет) вниз. – Спрячь под одеждой.
У меня темнеет в глазах, а сердце бьётся так, что готово выскочить из груди. Мне кажется, сейчас мне спазм перекроет горло, и я не смогу больше дышать. Кровь как барабан стучит в висках, а катер всё ближе и ближе к нам.
========== Глава 41 ==========
– Ты хорошо на английском гутаришь, – цедит сквозь зубы Денис.
– А-а-а, что? – опять я туплю. Я уже привыкла тупить. А тут ещё ситуация такая, что грех не затупить.
– Общаться с ними будешь. Отвлекай их, как можно дольше, – произносит он и натягивает на лицо дежурную улыбку, когда к нам подплывает катер.
– Хэллоу, – улыбаюсь я и показываю им все зубки, я такая сейчас наигранно дружелюбная, самой противно.
– Хэллоу… – и куча слов на местном наречии.
– Ви ар турист фром зэ Раша, – произношу я на ломанном английском. – Отпустите нас пли-и-и-из, – добавляю шёпотом. Надеюсь, они услышат, надеюсь, они поймут.
– Ю… – а дальше я не понимаю, но говорит он с невероятным надрывом. Я что, по интонации должна догадаться, что он хотел мне этим сказать? Чёрт, хоть бы английский выучили, вы же были колонией Британии столько лет.
Бросаю беглый взгляд на Дениса, а он сидит тихо и считает их. Меня прямо в ужас берёт от мыслей о том, что он собирается с ними сделать.
– Бегите отсюда, пли-и-и-из, он убьёт вас, – одними губами шепчу я, но они меня не слышат.
– Ты что-то там сказала? – по-дружески хлопает меня по плечу Денис. А напряжение такое, что лучше бы я умерла, чем сносить его. Убейте меня поскорее, пожалуйста.
Но тот с катера снова повторяет:
– Ю… – и опять эта куча непонятных слов. Господи сделай так, чтобы люди понимали друг друга. Хотя Ты же, по-моему, наоборот сделал, когда наши предки начали Вавилонскую башню строить. Короче откатай обратно, хотя б на несколько минут, а то я чувствую, что сейчас случится непоправимое.
И тут (о чудо) он говорит:
– Окей, – и уходит на другую сторону катера.
– Они отпускают нас, вроде как отпускают, – с надеждой в голосе бормочу я.
– Оружие держи наготове, – шепчет мне Денис. Сейчас он похож на программу, на робота терминатора, на что угодно, только не на живого человека.
Катер делает небольшой клюк и прижимается вплотную к нашей лодочке, а тот, что разговаривал со мной, подтягивает нас багром.
– Ю… – повторяет он и опять эта тарабарщина на хинди. Господи сделай так, чтобы я резко выучила этот язык, чтобы я хоть эту фразу могла понять. И тут я слышу бормотание, из-за которого кровь стынет в моих жилах, я, наверное, поседею за сегодня и стану платиновой блондинкой. У меня душа уже давно в пятках или даже ниже. Господи только не это. А меж тем Денис всё громче бормочет:
–… ты только не молчи когда мне страшно, товарищ Вечность, товарищ Вечность, – он смотрит на меня и улыбается улыбкой Берии.
«Отче, Наш, сущий на небесах», только и успеваю я подумать, как слышу выстрелы и тот, что до этого пытался объясниться со мной, падает в воду замертво. Следом падает рулевой, что стоял на корме.
– Оружие наизготовку! – Ревёт Денис и выхватывает свой автомат. Я так привыкла во всём ему подчиняться, что действую почти без раздумий, я поднимаю пистолет и стреляю в третьего, что остался на катере. Лишь в последнюю секунду я замечаю, что он выхватил дробовик.
Звучат выстрелы, при этом два или три раза выстрелила я сама. Но от нервов я ни звука ни отдачи не чувствую, только дрожь и холодные капли пота на спине. Господи, как же я перенервничала, не удивлюсь, что я уписалась в этот момент. Денис бегло перезаряжает автомат и делает последний выстрел. Человек с дробовиком падает на катер, чтобы больше не подняться.
– Молодец солдат, – хлопает меня по плечу Денис, выводя из секундного ступора. – Если бы он выстрелил из дробовика, сто процентов попал бы в нас.
И в эту секунду меня рвёт, я едва успеваю добраться до борта нашей моторки, чтобы не заблевать здесь всё вокруг. Меня выворачивает прямо в воду, хотя мне и рвать-то по сути нечем. Я же почти ничего сегодня не ела, желудок считай-что пуст. Может это нервы, а может интоксикация.
– Ничего, ничего, солдат, бывает, – подбадривает меня Зотов. – Когда я своего первого убил – меня тоже трясло. Правда, меня тогда не вырвало.
А я слушаю его и продолжаю блевать, правда уже в пустоту, просто напрягаю горло и диафрагму, а ничего не выходит. Мне так хреново, что я сразу начинаю рыдать. А меж тем Зотов сбрасывает багор с нашей лодки, спокойно вырывает чеку одной из своих гранат и забрасывает её им на борт, прикрывает меня собой. Через пару секунд звучат взрыв.
– Зачем это, а если там остался кто живой, – бормочу я, сплёвывая остатки мерзкой слизи и желудочного сока.
– Вот именно, солдат, – он врубает мотор, разворачивает нашу лодку на сто восемьдесят градусов от катера, и мы на полном ходу уносимся прочь. Меня даже укачивает такая скорость. Но блевать-то уже нечем. Зато плакать осталось чем, и я начинаю всхлипывать.
– Зачем, Господи, ну зачем, – давлю слезу я. Случайно роняю пистолет, и он бьётся о твёрдое дно лодки.
– Отставить, солдат! – слышу командирский тон Зотова. – Оружие в руки.
– Что, – хлюпаю носом я.
– Оружие в руку взять! – Дико ревёт он, так что мне страшно.
– Нет, не хочу, не буду. Я не стану больше никого убивать.
– Оружие в руки, – нависает он на меня. Мне страшно, мне дико страшно, лучше бы он меня расстрелял.
Нехотя подбираю свой пистолет.
– На людей не наводить, – продолжает давать мне инструкции Зотов. – Проверить патрон в стволе. Поставить на предохранитель.
Я делаю всё, как он говорит. Я не хочу, но делаю. Как будто моё тело больше не принадлежит мне, а всецело подчинено ему.
– Отдай мне пистолет, – протягивает он руку. – Рукоятью вперёд.
«У тебя же есть оружие, зачем ты ему подчиняешься?» Глупая мысль, я боюсь её едва не больше чем самого Зотова.
– Умница, – улыбается Денис, забирая пистолет. – Поздравляю с боевым крещением, боец.
А я дрожу и не знаю, что ему ответить.
«Я ненавижу тебя», всё, что мне хочется ему сказать, но я боюсь. Я так боюсь его, что меня буквально запирает.
– Эй, эй ты чего, – поднимает он мой подбородок и в глаза мне смотрит. А я уже не скрываю слёз, они текут ручьями. – Юлечка, ласточка моя, солдат, отставить плачь.
– Я ненавижу тебя, – сквозь слёзы бормочу я, раз за разом всхлипывая.
– Это пройдёт, – отмахивается Зотов, я знаю, что сейчас тебе надо.
Он хватает меня за грудь. Я чувствую, как его сильные пальцы буквально впиваются в моё нежное тело, но я не могу ему сопротивляться.
– Нет, нет, не надо, нет, – но он быстро срывает с меня одежду и буквально силой валит на дно лодки, свободной рукой расстёгивая себе ширинку. Его огромный член уже стоит и смотрит мне прямо в лицо. Другой рукой он при этом ведёт лодку, а этой… два пальца вставляет мне в рот, заставляя, разомнут зубы. А после вставляет туда свой набухший, как стальная боеголовка, член. Секунду и он уже давит мне на горло, постоянно провоцируя рвотный рефлекс, но рвать-то мне особо нечем. Я всё уже вырвала, что во мне было.
А Денис продолжает меня насиловать, он грубо хватает меня за волосы и буквально насаживает ртом на свой челн. Он просто дрочит мной, а я не могу ему сопротивляться, хотела бы, но не могу. У меня не осталось ни сил, ни воли, у меня вообще ничего не осталось. Я задыхаюсь, я хочу задохнуться, чтобы поскорее потерять сознание, но не выходит. В последнюю секунду Денис вынимает из моего рта свой член, давая отдышаться. Он нежно убирает с моих глаз слёзки и целует меня нежно в губы, а после переворачивает на живот, стягивает с меня штаны и трусики и буквально силой входит в меня сзади, я даже ничего не успеваю возразить, как он уже меня трахает. Грубо, жестко и болезненно. Я плачу, у меня из глаз градом катятся слёзы, и его, похоже, это только сильнее заводит. Своими ручищами он буквально облапывает всё моё тело. Он трогает мои губы, лицо, в рот мне лезет, шею, грудь, животик. Интересно, он хоть понял, что я в положении? Или же ему всё равно, лишь бы укротить свою невменяемую похоть. Он ещё и ревёт, как дикий зверь готовый разорвать беззащитную Юлечку.
