Текст книги "Я – Товарищ Сталин 6 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Асфау пожал плечами, его руки дрожали.

– Не знаю. Они не говорили. Взяли его и уехали. Клянусь, я ничего не сделал!

Фриц шагнул вперёд, его массивная фигура заполнила дверной проём, и Мерон, стоявшая у очага, вскрикнула, прижав руки к груди. Текле и Йосеф напряглись, их пальцы сжались в кулаки, но они не двинулись, замерев под тяжёлым взглядом Фрица.

– Ты врёшь, старик? – прорычал Фриц, наклоняясь ближе, его дыхание пахло табаком. – Где он? Что ты скрываешь?

Асфау покачал головой, его голос стал выше, почти жалобным.

– Клянусь, они забрали его! Я сказал ему, чтобы он ушёл, но он не успел. Англичане пришли слишком быстро!

Дитрих кивнул Фрицу, и тот ворвался в хижину. Он перевернул циновки, вытряхнул корзины с зерном, разбросал старые тряпки, но нашёл только пыль и несколько медных монет, валявшихся под циновкой, где спал Зевдиту. Никаких следов письма, никаких улик. Дитрих выругался про себя, его лицо побелело, а пальцы сжались так, что побелели костяшки. Они опоздали. Британцы были на шаг впереди, и это означало, что Зевдиту, вероятно, уже в миссии, под допросом, его язык развязывается под давлением британских офицеров.

– Он у них, – сказал Дитрих, повернувшись к Фрицу, его голос был низким, в нём дрожала ярость. – Если он заговорит, мы потеряем Грейсона. Надо доложить Вёлькнеру. Немедленно.

Фриц кивнул, его лицо было мрачным, как грозовая туча. – А что с этими? – Он указал на Асфау и его семью, которые стояли, замерев, словно боясь дышать.

Дитрих посмотрел на старика, чьи глаза метались от страха, на Мерон, прижимавшую ладони к лицу, на Текле и Йосефа, чьи кулаки были сжаты, но взгляды опущены.

– Оставь их, – сказал он. – Они ничего не знают. Нам нужно в Аддис-Абебу. Быстро.

Они вернулись к машине, и «Мерседес» умчался в ночи. Асфау рухнул на пороге, его руки дрожали, а Мерон обняла его, шепча что-то утешительное. Текле и Йосеф молчали, их лица были напряжёнными, глаза следили за удаляющимися огнями автомобиля.

В британской миссии в Аддис-Абебе ночь была жаркой и душной. Зевдиту втолкнули в комнату для допросов – голое помещение с деревянным столом, двумя стульями и лампой, чей резкий свет бил по глазам. Его руки были связаны верёвками, которые врезались в кожу, пот стекал по спине, пропитывая рубаху, а сердце колотилось так, что казалось, оно разорвёт грудь. На столе лежал конверт – тот самый, что он спрятал в лавке под грудами тканей, его края были помяты. Рядом был его узел, разобранный, с золотыми монетами и драгоценными камнями, разложенными на столе, как улики. Их блеск был насмешкой над его надеждами на спасение. Лейтенант Брукс и капитан Резерфорд сидели напротив, их лица были суровыми, но в глазах читалась усталость – они тоже не спали, их нервы были натянуты, как струны. Консул Келсфорд вошёл последним, его усы дрогнули, когда он бросил на Зевдиту тяжёлый взгляд, полный гнева и нетерпения.

– Ты влип, Зевдиту, – начал Брукс, постукивая пальцем по конверту. – Это твоё письмо. Склад, полночь, «Тень орла». Три саквояжа с золотом. Ты работаешь на немцев. Назови нам имена и место. Где держат сэра Эдварда Грейсона?

Зевдиту сглотнул, его горло пересохло, слова застревали. Он знал, что ложь не спасёт – они нашли письмо, нашли золото, и его бегство в Дебре-Бирхан только укрепило их подозрения. Но правда была смертным приговором. Если он назовёт Дитриха или Вёлькнера, немцы найдут его, даже в тюрьме, их длинные руки достанут его из-под земли. Если промолчит, британцы не пощадят – их терпение истекало.

– Я… я только курьер, – выдавил он. – Мне дали письма, сказали доставить. Я не знаю, где заложники. Клянусь, я ничего не знаю!

Резерфорд наклонился ближе, его глаза сузились.

– Не лги, Зевдиту. Ты сбежал с мешком золота. Ты знал, что мы тебя ищем. Кто твой хозяин? Дитрих? Вёлькнер? Или кто-то выше?

Зевдиту вздрогнул, услышав имена, его пальцы сжались в кулаки, ногти впились в ладони. Они знали слишком много, их сеть была шире, чем он думал. Его глаза метнулись к Келсфорду, который стоял у стены, скрестив руки, его лицо пылало от гнева, пот блестел на висках.

– Хватит тянуть время! – рявкнул Келсфорд, ударяя кулаком по столу, от чего монеты подпрыгнули. – Немцы знают, что ты у нас. Они обыскали твою лавку, пока ты бегал. Если ты не заговоришь, мы отдадим тебя им. И поверь, они не будут так добры, как мы.

Зевдиту почувствовал, как кровь отхлынула от лица, его кожа стала холодной, несмотря на жару. Немцы уже искали его. Он представил Вёлькнера, его голубые глаза, холодные, как лёд, и голос, обещающий смерть. Он был между двух огней, и оба были готовы сжечь его дотла. Его мысли путались, страх сжимал горло, но он знал, что молчание – это конец. Он должен был дать им что-то, но что?

– Я не знаю, где Грейсон, – повторил он. – Дитрих… он дал мне золото. Сказал доставить письмо и молчать. Встречались в таверне, на рынке, в задней комнате. Это всё, что я знаю.

Брукс записал что-то в блокнот, его перо скрипело по бумаге.

– Хорошо. Таверна. Назови её. Кто ещё был там? Что ты видел?

Зевдиту заколебался, его глаза метались по комнате, ища выход, которого не было. Он открыл рот, но замер, когда дверь распахнулась, и вошёл солдат с листом бумаги, его лицо было напряжённым.

– Сэр, – сказал он, обращаясь к Келсфорду. – Срочное. Наши люди на рынке сообщают: немцы ищут Зевдиту. Они были в Дебре-Бирхане, но опоздали. Теперь они возвращаются сюда, и, судя по всему, они в ярости.

Келсфорд сжал кулаки, его лицо побагровело.

– Чёрт возьми, Брукс, они близко! Заприте его. Мы вытрясем правду позже. И удвойте охрану – если немцы попробуют его достать, мы будем готовы.

Агенты схватили Зевдиту и поволокли его по коридору в подвал, где холодный каменный пол и ржавая решётка уже ждали его. Дверь камеры захлопнулась с лязгом, эхо ударило по ушам, и он остался один, в темноте, с запахом сырости. Он опустился на пол, обхватив колени, и закрыл глаза, его тело дрожало, как лист на ветру. Его жизнь висела на волоске, и он знал, что следующий допрос будет жёстче. А он – лишь пешка, которую скоро смахнут с доски, и в темноте камеры он шептал молитвы, но слышал только голос собственного страха, отмеряющий его последние часы.

Глава 11

Кастилия, май 1936 года

Солнце клонилось к горизонту, и его угасающие лучи заливали холмы Кастилии багрово-золотым светом, отбрасывая длинные тени от редких оливковых деревьев и колючих кустов можжевельника. Пыльные тропы, изрытые колеями телег и шин военных грузовиков, вились между каменистыми полями, где сухая трава шуршала под порывами тёплого ветра. Над холмами кружили стервятники, их тёмные силуэты чертили ленивые круги в бледнеющем небе, а на горизонте высились зубчатые вершины Сьерра-де-Гуадаррама, словно стражи, охраняющие эту выжженную солнцем землю. В деревушке Ла-Пьедра, затерянной среди холмов, жизнь текла медленно: крестьяне возвращались с полей, волоча мотыги и серпы, а в таверне на площади звенели стаканы, и хриплые голоса спорили о войне, раздиравшей Испанию на куски.

Но за этой обманчивой тишиной скрывалась буря. Немецкая разведка, Абвер, после трёх недель изнурительных поисков наконец получила точные сведения о местонахождении генерала Эриха фон Кляйста. Информатор – пожилой священник из Бургоса, отец Мигель, тайно симпатизировавший националистам Франко, – рискнул жизнью, чтобы передать через связного подробный отчёт. Генерала удерживали в заброшенной ферме, расположенной в десяти километрах севернее Ла-Пьедры, в укромной долине, окружённой холмами и оврагами. Ферма, некогда принадлежавшая зажиточному землевладельцу, теперь служила тайным убежищем для советских агентов ОГПУ, действовавших на стороне республиканцев. Операция по спасению фон Кляйста была назначена на ночь.

Вечером, в глубоком овраге в трёх километрах от цели, окружённом густыми зарослями колючего кустарника и низкорослых оливковых деревьев, собрался отряд. Двадцать восемь человек: четырнадцать немецких солдат из числа наёмников фон Кляйста, закалённых в боях у Сарагосы и Теруэля, и четырнадцать испанских фалангистов, преданных делу Франко. Немцами командовал майор Курт Шульце, тридцатидвухлетний офицер с худощавым лицом, острыми скулами и коротко стриженными светлыми волосами. Шульце был правой рукой фон Кляйста в Испании, и его решимость вызволить генерала граничила с одержимостью. Он знал, что провал операции станет не только личным поражением, но и ударом по престижу Германии, чьи танки и самолёты уже гремели на полях этой чужой войны.

Испанцами руководил капитан Антонио Веласкес, коренастый мужчина лет сорока, с густыми чёрными усами и глубоким шрамом на левой щеке, оставленным штыком в уличных боях в Мадриде. Его тёмные глаза горели фанатичной преданностью националистам.

Отряд был экипирован для ночной операции. Вооружение немцев включало автоматы MP-28, пистолеты Luger P08, несколько ручных гранат Stielhandgranate и два лёгких пулемёта MG-13. Каждый солдат имел при себе нож с коротким лезвием, заточенный для ближнего боя, и запасной магазин патронов, пристёгнутый к поясу. Испанцы, менее унифицированные, были вооружены винтовками Lee-Enfield, поставленными через контрабандистов, револьверами Webley и длинными ножами, которые они называли «cuchillo de la venganza» – ножами мести. Некоторые фалангисты несли самодельные бутылки с зажигательной смесью, завёрнутые в промасленную ткань. Два немецких сапёра, ефрейтор Краус и рядовой Гюнтер, тащили ящик с динамитными шашками, дымовыми гранатами и мотком детонирующего шнура, которые могли понадобиться для взлома укреплённой двери или создания отвлекающего манёвра.

Шульце развернул потрёпанную карту на плоском камне, освещая её тусклым светом фонаря, прикрытого куском грубой холстины, чтобы не выдать их позицию. Его палец указал на точку в двух километрах к северу, где на карте был обозначен квадрат, помеченный красным крестиком.

– Ферма здесь, – сказал он. – Двухэтажное здание, подвал, где, скорее всего, держат генерала. Главный вход с юга, запасной – с запада, через старый сарай. Охрана патрулирует периметр, ночью их меньше – восемь человек, по четверо с каждой стороны. Два пулемёта: один на чердаке, второй в сарае. Остальные спят в главном здании или дежурят у подвала. Мы ударим в полночь, во время смены патрулей. Испанцы заходят с запада, отвлекают огнём и дымом, поджигают сарай, чтобы выманить пулемётчиков. Мы с востока – врываемся внутрь, ищем генерала. Время на операцию – пятнадцать минут. Если замешкаемся, они убьют фон Кляйста.

Веласкес, потирая усы, кивнул, его лицо было мрачным.

– Мои люди готовы, – сказал он. – Но там не крестьяне с ружьями. У них автоматы, пулемёты, и они дерутся, как волки. Если мы не задавим их сразу, будет мясорубка.

– Мы задавим, – холодно ответил Шульце. – Скорость и точность, вот что нам надо. Никаких ошибок. Если кто-то дрогнет, он будет мёртв.

Солдаты проверяли оружие, их движения были отточены, но в воздухе витало напряжение. Ефрейтор Фриц, молодой немец с веснушчатым лицом и светлыми волосами, нервно тёр ладони, его пальцы дрожали, когда он вставлял магазин в автомат MP-28. Его глаза, широко раскрытые, выдавали страх. Он был новичком, попавшим в Испанию всего два месяца назад, и его опыт ограничивался учебными стрельбами и несколькими стычками с партизанами у Теруэля. Шульце заметил его состояние и подошёл, положив руку на плечо.

– Держи себя в руках, Фриц, – тихо сказал он, его голос был строгим, но не лишённым сочувствия. – Генерал рассчитывает на нас. Ты не подведёшь.

Фриц кивнул, но его руки всё ещё дрожали. Он пробормотал что-то невнятное, пытаясь убедить себя, что справится. Веласкес, стоявший неподалёку, сплюнул на землю и пробормотал по-испански:

– Если этот мальчишка дрогнет, он труп. И нас за собой утянет.

Шульце не ответил, но его взгляд стал ещё холоднее. Он повернулся к отряду и поднял руку, его силуэт чётко вырисовывался на фоне лунного света.

– Пора, – сказал он.

Полночь наступила быстро. Луна, почти полная, висела над холмами, заливая пейзаж серебристым светом. Ферма стояла на небольшом возвышении, окружённая низким каменным забором, поросшим колючим кустарником и сухим бурьяном. Главное здание – двухэтажный дом с облупившейся штукатуркой, потрескавшимися окнами и покосившейся черепичной крышей – выглядело заброшенным, но тусклый свет, пробивавшийся из щелей на втором этаже, выдавал присутствие людей. Рядом возвышался сарай с прогнившей деревянной крышей, за которым виднелся старый колодец, заросший высокой травой. Четыре патрульных с автоматами ППД-34 медленно ходили вдоль забора. Ещё двое стояли у главного входа, покуривая самокрутки, их голоса были едва слышны в ночной тишине. Из сарая доносился тихий лязг – там, вероятно, дежурил пулемётчик.

Отряд разделился. Испанцы, ведомые Веласкесом, поползли к западной стороне фермы, прячась в высокой траве и за валунами, разбросанными по склону. Их движения были бесшумными, как у хищников. Немцы, под командованием Шульце, заняли позицию за густыми оливковыми деревьями на востоке, в ста метрах от фермы. Шульце, лёжа на земле, внимательно наблюдал за патрульными. Его сердце билось ровно, но пальцы крепко сжимали рукоять Luger. Он поднял руку, давая сигнал сапёру Краусу.

Краус поджёг фитиль динамита и метнул шашку к сараю. Взрыв разорвал тишину ночи, словно удар грома. Оранжевое пламя взметнулось вверх, куски дерева и черепицы разлетелись по двору, а чёрный дым заклубился над развалинами. Патрульные у забора замерли, повернувшись к сараю, их автоматы дёрнулись вверх. Из сарая донёсся крик, и пулемёт открыл огонь, посылая очередь в сторону взрыва, но пули ушли в пустоту, выбивая искры из камней. В этот момент испанцы Веласкеса открыли огонь.

Винтовки Lee-Enfield затрещали. Один патрульный рухнул, сражённый пулей в грудь, его автомат выпал из рук, ударившись о камни. Второй успел дать короткую очередь из ППД, но пули ушли в небо, и следующая винтовочная пуля пробила ему голову, оставив кровавое пятно на заборе. Свет в окне фермы погас, и из дома донеслись крики на русском, смешанные с лязгом затворов. Дверь главного входа распахнулась, и четверо охранников выбежали наружу, стреляя из автоматов ППД. Пули выбивали искры из каменного забора, и один из фалангистов, молодой парень с рыжими волосами по имени Хуан, вскрикнул, схватившись за плечо. Кровь хлынула между его пальцами.

Веласкес, пригнувшись, повёл своих людей к забору, бросая дымовые гранаты. Густой белый дым окутал западную сторону фермы, скрывая испанцев от глаз врага. Охранники у входа кашляли, их очереди становились беспорядочными. Один из фалангистов, высокий мужчина по имени Пабло, метнул бутылку с зажигательной смесью, и она разбилась о стену сарая, вспыхнув ярким пламенем. Огонь быстро распространился, пожирая сухое дерево, и пулемётчик в сарае замолк, либо задохнувшись в дыму, либо сбежав.

Тем временем Шульце дал знак своим. Немцы рванулись к восточной стороне фермы, где забор был ниже и частично разрушен. Два солдата, ефрейтор Фриц и рядовой Гюнтер, перемахнули через него, держа автоматы наготове. Остальные прикрывали их огнём, стреляя по окнам второго этажа, где мелькнули тени. Краус бросил ещё одну динамитную шашку, которая взорвалась у стены дома, выбив окно и осыпав двор осколками стекла и штукатурки. Охранники у входа попятились, но один из них, крепкий мужчина с короткой бородой, успел дать длинную очередь из ППД. Пули прошили грудь Фрица, и молодой ефрейтор рухнул на землю, его автомат выпал из рук, а кровь залила пыльную тропу. Гюнтер, стоявший рядом, выругался и открыл огонь, но пуля царапнула ему руку, и он отступил за валун, зажимая рану.

– Вперед! – скомандовал Шульце, открывая огонь из MP-28. Его пули прошили бородатого охранника, и тот рухнул на пороге, его автомат замолк.

Немцы ворвались в дом. Внутри было темно. Узкий коридор вёл к деревянной лестнице, уходящей на второй этаж и вниз, в подвал. Сверху доносились звуки шагов и крики, а с чердака ударил второй пулемёт Дегтярёва, посылая очередь через разбитое окно. Пули застучали по полу, выбивая щепки, и один из немцев, рядовой Отто, получил ранение в ногу. Он выругался, но, опираясь на стену, продолжал стрелять вверх, пока его товарищи тащили его в укрытие за перевёрнутым столом, заваленным старыми ящиками.

Шульце разделил отряд: восемь солдат побежали наверх, чтобы подавить пулемёт и зачистить второй этаж, шестеро спустились в подвал, где, по данным разведки, держали фон Кляйста. Сам Шульце с Краусом, Гюнтером и ещё двумя солдатами – Хельмутом и Вольфом – рванулись вниз по лестнице. Деревянная дверь, укреплённая металлическими полосами, была приоткрыта, и за ней слышались голоса.

Подвал был сырым и холодным, с низким потолком, покрытым пятнами плесени и паутиной. Тусклая лампа, подвешенная на ржавом проводе, качалась под потолком, отбрасывая длинные тени на потрескавшиеся стены. Генерал Эрих фон Кляйст сидел в углу, привязанный к стулу грубой верёвкой, которая впивалась в его запястья и лодыжки.

Перед ним стоял Иван, советский агент, сжимавший в руке револьвер. Два охранника с автоматами ППД стояли у лестницы, их лица были напряжёнными, а пальцы лежали на спусковых крючках. Ещё один охранник стоял у стены, сжимая винтовку Мосина. Его руки дрожали, и он то и дело оглядывался на дверь, словно ожидая неминуемого.

Шульце ворвался в подвал, стреляя на ходу. Его пули попали в одного из охранников у лестницы, пробив ему грудь. Тот рухнул, выронив автомат, который с лязгом ударился о каменный пол. Второй охранник открыл огонь, и пули застучали по стенам, выбивая куски штукатурки и поднимая облака пыли. Краус метнул дымовую гранату, и подвал заполнился густым белым дымом, затрудняя видимость. Воспользовавшись замешательством, Хельмут выстрелил из MP-28, и второй охранник упал, сражённый очередью в живот. Молодой парень с винтовкой попытался выстрелить, но пуля Вольфа попала ему в шею, и он рухнул, захлебнувшись кровью.

Иван, стоявший у фон Кляйста, обернулся, его револьвер нацелился на Шульце. Майор был быстрее – выстрел из Luger попал агенту в правое плечо, и револьвер выпал из его руки, звякнув о пол. Иван выругался, его лицо исказилось от боли, но он не отступил. Левой рукой он выхватил из кобуры второй револьвер, маленький Smith Wesson, спрятанный под курткой. С яростным криком он поднял оружие и выстрелил в фон Кляйста. Пуля вошла генералу в грудь, чуть ниже левого плеча, пробив лёгкое. Фон Кляйст хрипло вскрикнул, его тело дёрнулось на стуле, и кровь хлынула на мундир, пропитывая ткань тёмным пятном, которое быстро расползалось.

Шульце выстрелил снова, и пуля пробила голову Ивана. Он рухнул на пол, его голубые глаза остекленели, а револьвер выпал из ослабевшей руки, скользнув по каменному полу. Дым в подвале начал рассеиваться, и Шульце бросился к фон Кляйсту, перерезая верёвки ножом. Кровь текла неудержимо, заливая пол, и каждый вдох генерала сопровождался хрипом и бульканьем.

– Генерал, держитесь! – крикнул Шульце, его голос дрожал от ярости и отчаяния. Он зажал рану куском ткани, но кровь просачивалась сквозь пальцы.

Фон Кляйст, тяжело дыша, посмотрел на Шульце. Его лицо побледнело, губы посинели, но он попытался говорить, его голос был едва слышен.

– Курт… слишком поздно, – прохрипел он. – Уходите… доложите Берлину…

Шульце стиснул зубы, его руки дрожали, пока он пытался остановить кровь, но жизнь быстро покидала генерала. Сверху доносились звуки боя – пулемёт на чердаке замолк, но винтовочные выстрелы и крики продолжались. Испанцы и немцы теснили оставшихся охранников, но время утекало. Фон Кляйст сжал руку Шульце, его пальцы были холодными и слабыми.

– Исполняй приказ, – прошептал он.

Его голова откинулась назад, глаза закрылись, и дыхание остановилось. Шульце замер. Он закрыл глаза фон Кляйста и встал.

– Забираем его тело, – скомандовал он Краусу, Хельмуту и Вольфу. – Он не останется тут.

Наверху бой подходил к концу. Испанцы Веласкеса добили пулемётчиков на чердаке, но потеряли четверых: Пабло получил пулю в бедро, Хуан истекал кровью от раны в плече, а двое других лежали мёртвыми у входа, их тела были изрешечены пулями. Немцы потеряли Фрица и Отто, ещё трое были ранены, включая Гюнтера, чья рука висела плетью.

Отряд, неся раненых и тело фон Кляйста, выбрался из фермы и скрылся в оливковой роще. Шульце шёл последним, сжимая Luger, его взгляд был прикован к горящему зданию. Поражение жгло его сильнее, чем пуля, оцарапавшая его предплечье, оставив рваную рану, из которой сочилась кровь. Он знал, что смерть фон Кляйста станет ударом для националистов и Германии, но он поклялся себе, что отомстит. Каждый шаг отдавался болью в его груди, но он не позволял себе остановиться.

Вскоре отряд добрался до оврага, где их ждали два грузовика, спрятанные под маскировочными сетями. Раненых погрузили в кузов, тело фон Кляйста укрыли плащом.

К утру новость о гибели фон Кляйста дошла до ставки Франко в Бургосе. Генералиссимус, узнав о провале, разбил чернильницу о стол, проклиная республиканцев. В Берлине Гитлер, получив донесение от Абвера, пришёл в бешенство. Он швырнул телефонную трубку, крича, что смерть фон Кляйста – это личное оскорбление для Германии. Он приказал удвоить поставки танков, самолётов и инструкторов националистам.

Кастилия продолжала гореть в огне войны. Пыльные дороги, оливковые рощи и каменистые поля стали свидетелями ещё одной битвы.

На окраине Берлина, в районе Лихтенберг, где фонари едва светили, стояло заброшенное здание – старый склад, давно покинутый угольной компанией. Его окна были разбиты, стены облупились, а ветер свистел сквозь щели. Внутри, за кучей гнилых ящиков, горела свеча, её слабый свет падал на потрёпанный стол, покрытый пылью и ржавчиной.

Двое мужчин в тёмных шинелях стояли у стола. Их лица терялись в полумраке, но пуговицы на мундирах поблёскивали в свете свечи. Они говорили тихо, чтобы голоса не выдали их.

– Фон Кляйст мёртв, – сказал первый, его голос был низким, с лёгкой хрипотцой. Он постучал пальцем по столу. – Испания его прикончила. Источник подтвердил: республиканцы добили его на ферме.

Второй, чуть выше ростом, скрестил руки. Он кивнул резко, будто давно ждал этих слов.

– Значит, пора, – ответил он холодно, но с ноткой возбуждения. – Следующие готовы?

Первый кивнул, его рука скользнула к карману шинели, где лежала сложенная бумага, но он не стал её доставать.

– Готовы. Все проверены, все знают, что на кону. Но нужно спешить. Если Гитлер узнает раньше…

– Не узнает, – оборвал второй. – Мы всё контролируем.

Первый сжал край стола, пальцы напряглись. Он знал, что их план – это риск, где ошибка равна смерти.

– Твои люди не подведут? – спросил он. – Один промах, и мы в подвалах гестапо.

Второй усмехнулся.

– Мои люди знают своё дело. Фон Кляйст был частью старого порядка, и он поплатился. Теперь очередь других.

Первый кивнул. План был опасен, и предательство могло всё разрушить.

– Тогда начинаем, – сказал он. – Завтра я передам список через связного. Никто не должен знать о нашей встрече.

Второй кивнул. Он шагнул к выходу, но остановился.

– Если нас раскроют, – сказал он, не оборачиваясь, – не должно всплыть никаких следов. Никаких имён.

– Согласен, – ответил первый твёрдо. – Но мы не провалимся. Слишком многое поставлено на кон.

Второй ушёл. Первый остался у стола, глядя на свечу. В голове крутились имена из списка – те, кто должен стать следующими. Каждая смерть приближала их к цели или к гибели.

Свеча догорела, и комната погрузилась в темноту. Берлин спал, не зная о заговоре, что зрел на его окраинах.