Текст книги "Я – Товарищ Сталин 6 (СИ)"

Автор книги: Андрей Цуцаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Утро 12 мая 1936 года в Москве было по-летнему тёплым. Солнце поднималось над Кремлём, заливая его стены мягким золотистым светом. Лёгкий ветерок, напоённый ароматом цветущих каштанов, колыхал занавески в открытых окнах кабинета. Москва просыпалась медленно, но уверенно: на улицах уже слышались стук колёс телег, скрип трамваев и далёкие гудки автомобилей. Сергей стоял у окна, глядя на Красную площадь, где утренний свет играл на брусчатке. Его мысли были далеко – в Африке, Испании, Европе, где каждый день рождались новые угрозы и возможности.

На столе зазвонил телефон. Сергей подошёл, снял трубку и услышал голос секретаря:

– Товарищ Сталин, международная линия. Премьер-министр Великобритании, Стэнли Болдуин.

Сергей прищурился, его пальцы машинально потянулись к трубке, лежащей рядом. Он зажёг её, выпустив облако дыма, и ответил низким, спокойным голосом:

– Соединяйте.

После короткого треска и шипения в трубке раздался голос Болдуина.

– Товарищ Сталин, добрый день, – начал он, тщательно подбирая слова. – Я звоню, чтобы обсудить вопросы, касающиеся наших общих интересов. Мир сейчас в непростом положении, и я уверен, что мы оба хотим избежать ненужных осложнений.

Сергей молчал, давая британцу продолжить. Он знал, что Болдуин не звонит просто так.

– Великобритания, – продолжил премьер, – не намерена вмешиваться в дела Советского Союза. Мы понимаем вашу активность в Испании и Африке. Но я должен быть откровенен: наши интересы в Африке для нас приоритетны. Колонии – основа нашей экономики и стабильности. Если СССР согласится не угрожать нашим позициям в Африке, мы, со своей стороны, готовы гарантировать невмешательство в ваши дела. Это могло бы стать основой для взаимопонимания.

Сергей выпустил облако дыма, его глаза сузились. Предложение звучало заманчиво, но он слишком хорошо знал историю, чтобы поверить в искренность британцев. Они всегда играли в двойную игру, балансируя между врагами и союзниками, чтобы сохранить свою империю. Это был не мирный жест, а попытка выиграть время, возможно, даже отвлечь его, пока Британия договаривается с другими игроками – немцами или итальянцами.

– Мистер Болдуин, – ответил он, – я ценю вашу откровенность. СССР не ищет конфликта с Великобританией. Мы, как и вы, хотим стабильности. Но скажите, как я могу быть уверен, что ваши гарантии – не просто слова? Если мы договоримся о невмешательстве, я хочу конкретики. Что вы предлагаете?

Болдуин помолчал, словно взвешивая каждое слово. Сергей чувствовал, как премьер пытается угадать, насколько далеко можно зайти в этой игре.

– Мы готовы подписать меморандум о взаимопонимании, – наконец сказал Болдуин. – Документ, который зафиксирует наше соглашение: вы не расширяете своё влияние в наших африканских колониях, а мы воздерживаемся от действий, которые могли бы затронуть интересы СССР в Европе или где-либо ещё. Это разумный компромисс, не так ли?

Сергей улыбнулся холодно, хотя Болдуин этого не видел. Меморандум – это бумага, которая ничего не стоит без реальных гарантий. Он знал, что Британия может подписать такой документ, а на следующий день отправить своих агентов в Абиссинию или Испанию, чтобы подорвать советские планы.

– Интересное предложение, – сказал он, затягиваясь трубкой. – Я подумаю над ним. Но, мистер Болдуин, вы должны понимать: мы тоже следим за ситуацией. Если я узнаю, что ваши люди ведут переговоры с Муссолини или Гитлером за нашей спиной, это изменит тон нашего разговора. Давайте будем честны: мир сейчас – шахматная доска, и я не люблю, когда фигуры двигают без моего ведома.

Болдуин кашлянул, явно не ожидая такой прямолинейности.

– Я понимаю вашу позицию, товарищ Сталин, – ответил он. – Мы обсудим детали через наших дипломатов. Надеюсь, мы найдём общий язык.

– Надеюсь, – коротко сказал Сергей и положил трубку.

Он откинулся на спинку кресла, глядя на дым, медленно поднимающийся к потолку. Болдуин явно что-то скрывал. Его предложение было слишком гладким, слишком удобным. Сергей знал, что британцы никогда не делают шагов, не просчитав всё наперёд. Он потушил трубку и нажал кнопку на столе, вызывая секретаря.

– Позовите Молотова, – сказал он. – Немедленно.

Через несколько минут дверь кабинета открылась, и вошёл Вячеслав Молотов. Его лицо, как всегда, было непроницаемым, но в глазах читалась привычная настороженность. Он поправил очки и сел напротив, ожидая указаний.

– Вячеслав Михайлович, – начал Сергей, – только что звонил Болдуин. Предлагает сделку: они не вмешиваются в наши дела, если мы не трогаем их колонии в Африке. Что скажешь?

Молотов нахмурился, его пальцы машинально сжали ручку, лежащую на блокноте. Он знал, что такие звонки никогда не бывают случайными.

– Товарищ Сталин, британцы всегда играют в двойную игру, – сказал он. – Болдуин говорит о невмешательстве, но я уверен, что они уже прощупывают итальянцев. Наши источники в Риме сообщают, что британские дипломаты встречались с людьми Муссолини на прошлой неделе. Разговоры были неофициальными, но речь шла о возможном сотрудничестве в Африке. Британия хочет удержать свои колонии, но не против использовать Муссолини, чтобы ослабить нас. Если мы согласимся на их предложение, они получат время, чтобы укрепить свои позиции, а мы окажемся в ловушке. Они могут обещать невмешательство, а сами будут подталкивать Италию или Францию к действиям против нас.

Сергей кивнул. Он ожидал чего-то подобного. Британцы всегда были мастерами закулисных игр, и Болдуин, несмотря на свою репутацию осторожного политика, не был исключением.

– Что ещё? – спросил он. – Есть что-то конкретное?

Молотов открыл блокнот, пробежался глазами по записям.

– Наши люди в Лондоне перехватили переписку между британским МИДом и их посольством в Париже, – сказал он. – Пока ничего определённого, но они обсуждают возможность совместных действий с Францией против Германии. Однако есть намёки, что они готовы пойти на компромисс с Гитлером, если он гарантирует невмешательство в их колониальные дела. Это подтверждает мои опасения: Болдуин пытается выиграть время, чтобы договориться с другими игроками. Кроме того, в Африке их агенты активны в Судане и Кении. Они усиливают разведку, вероятно, отслеживают наши поставки Хайле Селассие. Это не похоже на невмешательство.

Сергей задумался. Британцы играли на нескольких фронтах, и их предложение было лишь частью сложной комбинации. Он знал, что соглашаться на меморандум без твёрдых гарантий – всё равно что подписать себе приговор. Но и открыто противостоять Британии сейчас было рискованно: СССР ещё не был готов к полномасштабной конфронтации.

– Хорошо, Вячеслав Михайлович, – сказал он. – Мы сыграем в их игру, но по нашим правилам. Подготовь ответ Болдуину. Напиши, что мы готовы рассмотреть меморандум, но только при условии, что Британия публично заявит о нейтралитете в Испании и прекратит любые контакты с Муссолини по африканским вопросам. Это загонит их в угол: они либо откажутся, и мы получим повод обвинить их в двуличии, либо согласятся, и мы выиграем время. Параллельно усиливай нашу агентуру в Лондоне и Риме. Я хочу знать, о чём они говорят с итальянцами и французами. Если Болдуин играет в двойную игру, мы должны быть на шаг впереди.

Молотов кивнул, делая пометку в блокноте.

– И ещё, – добавил Сергей, его голос стал тише, но жёстче. – Усиль давление на Францию. Если британцы прощупывают Париж, мы должны сделать так, чтобы Франция боялась повернуться к ним или к немцам. Подогрей антибританские настроения во французских профсоюзах. И найди способ дискредитировать их посла в Париже. Если он замешан в чём-то – коррупции, связях с немцами, – используй это. Мы должны показать французам, что их союзники ненадёжны.

– Понял, товарищ Сталин, – ответил Молотов, его рука быстро записывала указания. – Я также предлагаю усилить пропаганду в Африке. Мы можем распространять слухи, что британцы планируют помочь Италии в Абиссинии в обмен на поддержку против нас. Это подорвёт их авторитет среди местных лидеров.

Сергей улыбнулся холодно, его усы дрогнули.

– Хорошая идея, – сказал он. – Работай с Судоплатовым, пусть его люди распространяют эти слухи через местных купцов и вождей.

Молотов кивнул, закрывая блокнот.

– Всё будет сделано, товарищ Сталин.

– Иди, Вячеслав Михайлович, – сказал Сергей, выпуская облако дыма. – И помни: время не ждёт. Мы должны быть быстрее их всех.

Молотов встал, коротко кивнул и вышел, тихо закрыв за собой дверь. Сергей подошёл к окну, глядя на Москву, залитую утренним солнцем. Город казался спокойным, но он знал, что это лишь затишье перед бурей. Он затянулся трубкой, выпуская облако дыма, и улыбнулся. Игра только начиналась, и он собирался выиграть.

* * *

13 мая 1936 года, Рим, Палаццо Венеция.

Солнце заливало широкую площадь перед дворцом, его лучи отражались от белоснежного мрамора фасада, создавая ослепительный блеск, который заставлял прохожих щуриться. На Виа дель Корсо цокали копыта лошадей, запряжённых в повозки, гудели автомобили, а уличные торговцы выкрикивали свои предложения, их голоса сливались с гулом городской жизни. Внутри дворца, в просторном кабинете Муссолини, воздух был пропитан запахом полированного дуба. Тёмные бархатные шторы, расшитые золотыми орлами, слегка колыхались от сквозняка, пропуская тонкие полосы света, которые ложились на паркет, выложенный сложным геометрическим узором. На массивном столе из тёмного дерева лежали карты Абиссинии, испещрённые красными и синими линиями, обозначавшими позиции войск, маршруты снабжения и укреплённые пункты. Рядом стояла бронзовая статуэтка волчицы, кормящей Ромула и Рема, – символ величия Рима, который Муссолини стремился возродить. На стене висел его портрет в парадной форме, взгляд с которого, казалось, следил за каждым движением в комнате, добавляя напряжения и без того гнетущей атмосфере.

Бенито Муссолини, дуче Италии, стоял у окна, скрестив руки на груди. Его чёрная форма, безупречно выглаженная, подчёркивала широкие плечи, а подбородок, как всегда, был вызывающе вздёрнут. Лицо, обрамлённое короткими тёмными волосами, выражало смесь раздражения и непреклонной решимости. Глаза, обычно пылающие фанатичным огнём, сегодня были прищурены, словно он пытался разглядеть далёкие абиссинские нагорья за горизонтом римских крыш. Поражение 1 мая в тридцати километрах от Аддис-Абебы стало для него личным оскорблением. Его армия, оснащённая современным оружием, потеряла две тысячи солдат, десятки машин и не продвинулась ни на шаг к столице. Абиссинцы, поддержанные советскими советниками и поставками оружия, отбили наступление с яростью, которой никто не ожидал. Муссолини обещал итальянскому народу новую империю, триумф, достойный Цезаря, но вместо этого получил унижение. Газеты в Париже и Лондоне уже пестрели насмешливыми заголовками, а Лига Наций в Женеве обсуждала новые санкции. Это было недопустимо.

Вокруг длинного стола, покрытого зелёным сукном, собрались высшие генералы Королевской итальянской армии. Их мундиры, украшенные золотыми эполетами, орденами и лентами, блестели в свете хрустальной люстры, свисавшей с потолка; её подвески слегка позвякивали от сквозняка. Генерал Эмилио Де Боно, командующий абиссинским фронтом, сидел во главе, его морщинистое лицо выглядело усталым, а глаза избегали прямого взгляда дуче. Поражение под Аддис-Абебой подорвало его репутацию, и он чувствовал, как кресло под ним шатается. Рядом сидел генерал Пьетро Бадольо. Его недавнее назначение на пост заместителя Де Боно было недвусмысленным сигналом от Муссолини: исправь ситуацию или займи место командующего. Генерал Родольфо Грациани, известный своей беспощадностью в Ливии, нервно постукивал пальцами по столу, его усы подрагивали от сдерживаемого гнева, а глаза горели жаждой реванша. Полковник Альберто Париани, начальник штаба, склонился над картой, его очки в тонкой оправе поблёскивали, пока он делал пометки карандашом, вычерчивая возможные маршруты наступления. Генерал Франческо Причоло, представлявший воздушные силы, выделялся среди пехотинцев своей лётной формой с крылатым значком на груди. Его худощавое лицо с орлиным профилем выражало сосредоточенность, но в глазах читалась тревога, вызванная потерями авиации в последнем бою.

Муссолини резко повернулся от окна, его тяжёлые шаги отдавались эхом по паркету, словно удары молота. Он остановился у стола, упёрся кулаками в полированную поверхность и обвёл генералов взглядом.

– Синьоры, – начал он. – Я созвал вас, чтобы выразить своё глубочайшее недовольство. Абиссиния должна была пасть к моим ногам ещё два месяца назад. Я обещал итальянскому народу империю, величие, достойное древнего Рима, а вы приносите мне позор! – Он ударил кулаком по столу, отчего чернильница подпрыгнула, а перья и карты слегка сдвинулись. – Две тысячи солдат потеряны за один день, 1 мая! Машины уничтожены, самолёты сбиты, а Аддис-Абеба всё ещё не наша! Мир смеётся над нами, синьоры. Лига Наций, эти лицемеры в Женеве, потирают руки, а Советы снабжают абиссинцев оружием, пушками, самолётами! Как вы это объясните? – Его голос поднялся до крика, эхо отразилось от высоких потолков, заставив генералов напрячься.

Де Боно кашлянул, его пальцы нервно теребили край карты, где красные линии итальянских позиций обрывались у синих линий абиссинских траншей.

– Дуче, – начал он, стараясь сохранить твёрдость в голосе, – противник оказался сильнее, чем мы ожидали. Советская поддержка изменила ход кампании. Их пушки бьют точно, их самолёты манёвренны, а абиссинцы под командованием Раса Кассы сражаются с отчаянием обречённых. Они используют местность – холмы, ущелья, траншеи – с умом, которого мы не предвидели. Их укрепления защищают от наших обстрелов. Засады в ущельях, ловушки на дорогах – они заманивают нас в узкие проходы, где наши машины вязнут в грязи. Но я заверяю вас: мои дивизии перегруппировались. Мы готовы к новому удару.

Муссолини прищурился, его взгляд был полон презрения.

– Перегруппировались? – саркастично переспросил он. – Вы потеряли две тысячи человек, Эмилио, и не продвинулись ни на шаг к столице! Я дал вам всё – пушки, машины, самолёты, лучших солдат Италии. А вы приносите мне оправдания! – Он повернулся к Бадольо, чьё лицо оставалось непроницаемым, словно вырезанным из мрамора. – Пьетро, что скажете вы? Или вы тоже будете говорить о «неожиданной силе» врага?

Бадольо медленно поднялся.

– Дуче, я изучил отчёты. Де Боно прав: советская помощь изменила баланс. Их артиллерия пробивает нашу броню, а самолёты не уступают нашим в манёвренности. Но дело не только в русских. Абиссинцы используют местность с мастерством, которого мы не предвидели. – Он указал на карту, где синие линии обозначали абиссинские позиции, а красные – итальянские. – Дорога к Аддис-Абебе проходит через долину, окружённую зазубренными холмами, поросшими сухой травой и эвкалиптовыми рощами. Это их преимущество. Если мы хотим взять столицу, нам нужно больше сил, больше разведки и новая тактика. Я предлагаю тройной удар: главные силы по дороге, два фланга через холмы. И мы должны перерезать их снабжение через Джибути. Это их главный путь для поставок.

Муссолини стиснул зубы, его лицо покраснело от гнева, вены на висках запульсировали.

– Больше сил? – рявкнул он, его голос эхом отразился от стен. – У вас тысячи солдат, сотни машин, десятки самолётов! Сколько ещё вам нужно? Я хочу Аддис-Абебу в этом месяце, Пьетро! К 31 мая! – Он ткнул пальцем в Бадольо, затем обвёл взглядом остальных. – Вы все слышали. Я не приму новых провалов. Если столица не падёт, головы полетят, и я не шучу. Я не позволю, чтобы Италия стала посмешищем!

Причоло поправил значок на груди, его худощавое лицо напряглось.

– Дуче, наши бомбардировщики нанесли удары, разрушили их укрепления, сбросили тонны бомб. Но советские самолёты перехватывают наши машины, а их пулемёты осложняют заходы на низкой высоте. У нас осталось меньше половины эскадрильи после боя 1 мая. Я прошу подкреплений – больше истребителей для прикрытия. Без них бомбёжки станут слишком рискованными, и мы потеряем ещё больше машин.

Муссолини хлопнул ладонью по столу.

– Половина эскадрильи? – прорычал он. – Это всё, что у вас осталось после одного боя? Синьоры, я не собираюсь объяснять итальянскому народу, почему мы не можем справиться с отсталой армией Абиссинии. Вы получите подкрепления. Я отправлю две новые дивизии – двадцать тысяч человек – и новые машины из Милана. Причоло, ждите эскадрилью из Неаполя к 20 мая. Но я хочу план. Конкретный план. Аддис-Абеба должна пасть к 31 мая. Назови мне дату, Эмилио.

Де Боно вытер пот со лба платком, его голос дрожал, выдавая напряжение.

– Дуче, если подкрепления прибудут к 20 мая, мы начнём наступление 25 мая. Дайте мне пять дней на подготовку. Мы ударим с трёх сторон: главные силы по дороге, два фланга через холмы. С новыми машинами и пушками мы прорвём их траншеи, даже если они укрыты в своих норах.

Бадольо кивнул, его холодный взгляд скользнул по карте.

– Нам нужны точные данные о советских пушках и самолётах. Если мы выведем их артиллерию из строя, наши машины пройдут без потерь. И ещё: перережьте их снабжение. Дорога через Джибути – их главный путь. Удар по портам или складам лишит их боеприпасов, и их сопротивление рухнет.

Муссолини остановился, его глаза загорелись, словно он увидел проблеск победы.

– Джибути, – повторил он, словно пробуя слово на вкус. – Кто контролирует порт?

Париани поднял взгляд от карты.

– Французы, дуче, – ответил он. – Они нейтральны, но уязвимы. Прямой удар спровоцирует Париж, но диверсия – взрыв складов, саботаж – замедлит поставки без открытого конфликта. Я могу организовать это через наших агентов в течение недели.

Муссолини кивнул, его губы искривились в лёгкой улыбке, но в ней не было тепла.

– Хорошо, Альберто. Сделайте это. Но я хочу, чтобы вы все понимали: поражение недопустимо. Если Аддис-Абеба не падёт к 31 мая, я найду тех, кто справится. – Он посмотрел на Грациани, чьи глаза горели нетерпением. – Родольфо, ты поведёшь фланговую атаку через западные холмы. Используй свои методы, но держи себя в руках. Пока.

Грациани ухмыльнулся, его голос был полон уверенности.

– Будет сделано, дуче. Мои аскари разорвут их в клочья. Они будут молить о пощаде.

Муссолини вернулся к столу, его пальцы пробежались по карте, остановившись на красной точке, обозначавшей Аддис-Абебу. Он постоял молча, словно представляя триумфальный вход своих войск в столицу.

– Синьоры, – сказал он, понизив голос до зловещего шёпота, который заставил генералов затаить дыхание. – Это не просто война за землю. Это война за величие Италии. Если мы проиграем, мир увидит слабость Рима. Этого не будет. Я жду вашего плана к завтрашнему утру – детального, с расписанием, с указанием каждого батальона, каждой машины, каждого самолёта. И помните: я не принимаю оправданий. Поражение – это предательство.

Генералы молчали, их лица выражали смесь страха и решимости. Де Боно, чувствуя, что его положение висит на волоске, кивнул, его голос был едва слышен.

– Завтра к утру, дуче. План будет готов.

Муссолини выпрямился, его взгляд скользнул по каждому из них.

– Убирайтесь и работайте, – бросил он, махнув рукой, как полководец, отправляющий войска в бой. – И не смейте возвращаться без победы.

Генералы поднялись, их шаги были торопливыми, почти суетливыми, когда они покидали кабинет. Дверь закрылась с тяжёлым стуком, оставив Муссолини одного. Он подошёл к окну, глядя на площадь, где маршировал почётный караул. Но мысли дуче были далеко – в абиссинских нагорьях, где решалась судьба его мечты об империи. Он знал, что время уходит. Британцы и французы плели интриги, Советы снабжали абиссинцев, а Хайле Селассие, этот Лев Иуды, балансировал между державами. Муссолини стиснул кулаки, его ногти впились в ладони. Он переиграет их всех. Аддис-Абеба падёт, и Италия станет великой. Или он уничтожит всех, кто встанет на его пути.

Вечер опустился на Рим, окрасив небо багрянцем, словно предвещая кровопролитие. В кабинете зажглись лампы, отбрасывая мягкий свет на карты и бумаги, разбросанные по столу. Муссолини сел в своё кресло, обитое тёмной кожей, и взял перо. Он начал писать письмо королю Виктору Эммануилу III, описывая необходимость победы и подчёркивая, что Абиссиния – это испытание для нации, проверка её силы и духа. Закончив, он откинулся в кресле, его взгляд упал на бронзовую волчицу на столе. Её глаза, холодные и неподвижные, казалось, отвечали ему: Рим не падает. Рим побеждает. Муссолини закрыл глаза, представляя триумфальный парад в Аддис-Абебе, где итальянский флаг реет над поверженной столицей. Но в глубине души он чувствовал, что война может затянуться. Однако он не собирался проигрывать.