Текст книги "Космофлот: война и миры (СИ)"

Автор книги: Андрей Чародейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 33 страниц)

...

#

Аритайя: сны и реальность

[Система звезды «Звон-лопнувшей-струны» в созвездии «Хрустальной чаши»]

– Тинь-дилинь-динь – мелодично и нежно-нежно прозвенели хрустальные друзы, подвешенные на ветку дерева шалух, когда Аритайя проходила мимо. Эту хрустальную друзу сюда подвесил её отец. Отец и этот дом ей построил. На самом краю Города у подножия Поющих Гор. Он капитан космического корабля, подолгу пропадает в дальних походах, вот, построил дом для дочери. А Аритайя разбила вокруг сад. Ну, как разбила – эти деревья шалух здесь ещё до строительства дома росли.

Дерево шалух знаменито своей цветущей шалупонью, и полезно своими листьями. Только не вздумайте сорвать лист! Шалух начнёт визжать на ультразвуке, а чувствительный сенсорик, окажись поблизости – вообще рухнет в обморок. Лучше всего собирать те листья, которые шалух само сбрасывает. Из них получается восхитительный чай! Глоток такого чая – словно привет старого друга.

А есть ещё способ: если обдать дерево шалух волной эмоций – всё равно каких, лишь бы сильных – оно тут же сбросит горсть листьев. Из таких листьев тоже варят чай, но этот чай получается совсем другой и ароматом, и послевкусием. Если то был привет старого друга, то это может запросто оказаться ворчанием любящей бабушки, или шалостью соседского ребёнка. На словах такое не объяснишь, тут попробовать надо.

– Тинь-дилинь-динь – пропела стоящая рядом на одной ноге птица кварах, явно передразнивая звон хрустальной друзы. Птицы кварах знамениты своими способностями передразнивать звуки. А эта конкретная кварах, очевидно, шалупонью с дерева шалух обожралась, вот и стоит тут, цветёт, словно клумба.

Зрелая шалупонь очень сочная и вкусная, жаль мелкая. А незрелая – покрыта мелкими-мелкими крючками-колючками, и цепляется, словно репей. Кварах – птицы не летающие, зато длинноногие, грациозные, красивые. Оперение у них изумрудное, с удивительным янтарным отливом, и различные оттенки с полутонами образуют по телу птицы затейливые узоры. Зрелую шалупонь птицы кварах очень любят, и пока ею лакомятся, сплошь облепятся колючками незрелой шалупони. А та незрелая шалупонь, что на птицу нацеплялась, потом – если её не стряхнуть – зацветает. Тогда птица кварах замирает надолго на месте, словно в изумлении от такого чуда, и стоит на одной ноге несколько суток, пока шалупонь на ней не отцветёт. А когда шалупонь отцветает, из самой серединки цветка подымается в воздух невесомая пушистая вертушинка. Стоит обвешенной цветами птице кварух шевельнуться резко – над ней поднимается облачко пушистых вертушинок шалупони шалух. Выглядит это удивительно красиво, особенно в сумерках, когда пушистые вертушинки шелупони мягко светятся.

Аритайя осторожно, что бы не вспугнуть усыпанную цветами грациозную птицу, поздоровалась с ней – вдруг да птица научится здороваться. Но птица ей не ответила. И тогда Аритайя сказала:

– А мне надо на рынок сходить, – и осторожно птицу обошла.

Огромный диск Праздного Мерцала выглядывал из-под горизонта, занимая пока лишь четверть неба. Потухший коричневый карлик светил не ярко, свет его дрожал, словно от костра, и переливался красками. Не звезда, а так – праздничный фонарь.

Если говорить совсем честно, на рынок Аритайи идти пока совсем нет нужды. Это просто повод прогуляться. Городской рынок – место, где всегда можно встретить старого друга или интересного незнакомца. Можно услышать новости и песни с далёких звёзд, что доносит сюда дальняя межзвёздная связь, или привозят редкие караваны.

– Аритайя! Услышь меня, Аритайя! – сказала ей в спину птица кварух голосом кого-то знакомого, – Ты же одарённый сенсорик, Аритайя, ты можешь. Фиане ведь умрут здесь...

...

Аритайя проснулась резко, рывком, с тревогой на сердце, и не сразу поняла, где находится. А находилась она в своей капсуле на борту космического корабля 'Песнь-о-доме'. В капсуле было темно и тихо. Не удивительно, что Аритайя не сразу сообразила, где находится! Только что ей снилось, будто она живёт на планете Поющих Гор, и вдруг такой резкий переход – наглухо задраенная капсула!

На фианских кораблях такого типа, как 'Песнь-о-доме', индивидуальных жилых кают нет, только персональные капсулы в жилом отсеке – штабелем вдоль борта корабля. Такая капсула – как гроб, только для живых. И крышка, в отличие от гроба не сверху, а в изголовье. Открываешь крышку, и влезаешь в капсулу вперёд ногами. Если залезть наоборот – головой вперёд, то потом обратно не вылезешь: развернуться места не хватит, а ногами крышку не открыть.

Аритайя потянулась рукой за голову, наощупь нажала клавишу открытия крышки, но это не сработало, и фианка вспомнила: их корабль истощил энергию в накопителях, и спрятался от хищников в тени второй планеты. Пока планета заслоняла его от хищников, корабль работал торможение маршевым двигателем, а перед выходом из тени планеты на 'Песне-о-доме' всё обесточили, и двигатель с реактором погасили. Сейчас корабль дрейфовал к местной звезде в режиме полной тишины. Так что автоматика крышку капсулы не откроет.

Индивидуальная капсула – это не просто герметично закрытая кровать. В случае беды в этой же капсуле можно катапультироваться с корабля, и даже спуститься на ближайшую планету. Изнутри капсула покрыта специальным пузырчатым покрытием: пузырьки раздуваются, и тело плотно обжимают – могут и перегрузки компенсировать, как лётный костюм, могут и массаж сделать. А на голову, лёжа в капсуле, надевают специальный полушлем – для погружения в виртуальную реальность корабля – это что бы в тесноте, темноте, и тишине капсулы скучно не было.

Аритайя нащупала клапан регулятора давления, повернула, дождалась щелчка, и тогда потянула ручку защёлки. Крышка, тихонько щелкнув, плавно отошла, открывая выход из капсулы, и девушка вытолкнула своё тело наружу, в жилой отсек. В мягком полумраке светились полосы, нанесённые люминесцентной краской с радиоактивными изотопами. В коридоре тоже был полумрак, тоже не работало даже аварийное освещение, только светились полосы той же люминесцентной краски. Как-то это... уныло. Отчего было бы не изрисовать этой краской затейливые узоры? А если взять люминесцентную краску разных оттенков, выйдет ещё лучше. Аритайя решила, что надо обязательно попросить капитана разрешить раскрасить стены. Вот только сама Аритайя рисовать не рискнёт: дело ответственное, а она не настолько искусный художник. Надо придумать, кого попросить рисовать.

Девушка осторожно прикоснулась пальцами к мягко светящейся полоске на стене. И задумалась. Но не о раскраске коридора, нет, не совсем. Ей вспомнился узор на крыльях птиц кварах, и девушка постаралась вспомнить свой сон. Но не смогла: сон улетучивался, ускользал от её внимания, как туман просачивается сквозь пальцы, когда хочешь его поймать. Вроде бы, во сне она жила на планете Поющих Гор, в системе карликовой звезды Праздное Мерцало. На самом деле Аритайя была на той планете не долго, только один раз, в гостях. А во сне у неё был дом, который ей построил отец. Ну, на то он и сон, правда?

Но вот в чём штука: Аритайя была уверена, что её разбудило что-то очень тревожное, что-то важное, но не могла понять, что именно. Здесь – снаружи – всё было спокойно, выходит, что-то тревожное было в её сне. Вот только Аритайя не могла вспомнить, что это было. Почему-то это казалось важным. Но ведь это же сон! Если кому-то сказать – отмахнуться. Скажут, ерунда.

Кхм, а если так: что, если кому-то сказать, что одарённому сенсорику, второму офицеру наблюдения космического корабля фиан во сне померещилось что-то важное и тревожное? Да, в такой вот формулировке, с упоминанием её должности и дара, это звучит достаточно веско. Например, что было бы, не поверь она своим предчувствиям в прошлый раз? Вот именно! Катастрофа была бы. Значит, она должна разобраться.

Аритайя было развернулась в сторону рубки управления – первый офицер наблюдения корабля сейчас там на вахте. Но заколебалась, и передумала. Что она скажет? Кажется, что-то приснилось, почему-то мнится, что это важно, бу-бу-бу, му-му-му. Ничего вразумительного. Надо сначала успокоиться и обдумать это. Решив так, Аритайя развернулась в сторону кают-компании: время до начала вахты у неё ещё есть, а успокаиваться и обдумывать удобнее, когда что-нибудь жуёшь.

Дверь в кают-компанию была открыта, и оттуда доносились возбуждённые радостные голоса. Аритайя немного удивилась, и сильно заинтересовалась: что такого могло случиться? Заглянула, а кают-компания оказалась полна: здесь собрались, кажется, все свободные от вахты фиане. Стучали столовые приборы, кто-то шутил, кто-то смеялся. В том углу со звоном сдвинули кружки (узкие, с горлышком, и особой закрывашкой – специально приспособленные, что бы из них в невесомости пить можно было). Повсюду в невесомости летали хлопья воздушной кукурузы. А причиной оказалась тётушка Абекойя! Вернее её фирменные блюда, которые она всё же приготовила! Тут были и всеми любимые космические пирожки – фирменное блюдо тётушки Абекойи!

– ...тесто при такой перегрузке?! – долетел обрывок чьего-то вопроса, заданного тоном настолько же восторженным, насколько удивлённым.

– Видали бы вы, какие сумки я с рынка таскаю! Вашу Абекойю такой-то жалкой перегрузкой не согнёшь! Да! – важно и задорно отвечала шеф-кок корабля.

– Но как же при такой перегрузке смогло подняться тесто? Как так получилось?

– Семейный секрет!

– М-м! Вкусно! А если я готов к тебе посвататься? Ради такого семейного секрета!

– А попробуй! – рассмеялась довольная повариха.

Тут Аритайю заметили, кажется, кузен Уонехтон – взлохмаченный (ну, это как обычно), пальцы перемотаны изолентой (сорвал во время вахты на стартовой палубе, в медчасть идти, как обычно, у него времени не было). Заметил, и радостно воскликнул:

– Аритайя! Вот она, феане – сенсорик, спасшая всех нас и весь наш клан! Ура, Аритайя!

Кают-компания одобрительно загудела, взгляды устремились к ней, чьи-то руки протянули девушке свежий космический пирог фирменной выпечки тётушки Абекойи, ещё чьи-то протянули космический бокал с чем-то розовым (компот из ягод фифельника? Вот это фантастика!). Аритайя смутилась от такого внимания, неловко приняла пирожок – не заставлять же фианина стоять с протянутым пирожком. Бокал выронила, но хвала невесомости – далеко он не улетел, поймала.

– Но,... не надо! Это же не так! Это..., – пролепетала смущенная девушка, – это же не моя заслуга. Это капитан, и все-все: машинное быстро дало полный ход, имитаторы были убедительны, пилоты – молодцы!

– Ура, Аритайя! – радостно кричала кают-компания, сдвигая бокалы, размахивая пирожками, и запуская воздушную кукурузу вместо конфетти. У донельзя смущённой девушки мелькнуло ощущение, что она попала на хулиганскую вечеринку школьников младших классов, устроенную по поводу внезапного отъезда всех учителей разом накануне важной контрольной. Второй пилот похлопал её по плечу, и сказал что-то ободряющее. Тётушка Абекойя погладила по голове.

– Спой нам, Аритайя! – громко попросил её дедушка Уохинтонкан, тепло улыбаясь.

– Спой! Спой! Аритайя! – подхватили все собравшиеся.

– Не бойся, мы поддержим! – подбодрила девушку тётушка Абекойя.

Чистые, добрые чувства участия и поддержки собравшихся в кают-компании фиан захлестнули сенсорика, Аритайя собралась с духом, и запела. Ей стали подпевать, отбивая такт в ладоши.

Гуляние было в самом разгаре, когда в кают-компанию заглянул чем-то встревоженный Ахутехоут – первый офицер наблюдения корабля. Окинул тревожным взором стихийное собрание, и, очевидно, не найдя искомого, выкрикнул:

– Капитан!

В кают-компании мгновенно установилась полная тишина.

– Да? – откликнулся капитан Нелнишнош.

– Э..., – протянул несколько смущённо Ахутехоут, и выразительно покосился на остальных.

– Чего уж теперь! – поморщился капитан, – Говори, что там у тебя?

– Есть отметки, телеметрия, и интерференционная картинка, – заявил Ахутехоут, – от нашего зонда, сброшенного над газовым гигантом.

– И что там? – капитан нахмурился.

– Думаю, лучше Вам пройти в рубку..., – неуверенно предложил первый наблюдатель.

– Да уж говори! – всплеснула руками тётушка Абекойя. – Праздник испортил уже! Хочешь нас любопытством уморить?!

Капитан кивнул, всё так же хмуро. И первый наблюдатель, решившись, рассказал:

– Крейсер хищников. Крупный. И это... это... 'Потрошитель Лазурного Берега'! – прозвище проклятого крейсера офицер выдохнул тяжело, мрачно, с некоторой обречённостью.

Лазурным берегом называли одну некогда прекрасную планету, очень любимую фианами. Однажды крупная стая хищников устроила там чудовищную бойню, и флагманом той стаи, возглавлявшем бойню, был крейсер, прозванный за то 'Потрошителем Лазурного Берега'.

Капитан обвёл замершую кают-компанию невидящим взглядом, и медленно проговорил:

– Успокойтесь, друзья мои. Нам везёт. Скажи, Ахутехоут, чем сейчас занят 'Потрошитель'?

– Спасает перехватчики, упавшие в газовый котёл, – мрачно буркнул тот.

– Ну, вот. Я и говорю: успокойтесь. Нам повезло, – капитан развёл руками. Однако никто не понял, что он имеет в виду.

– Да, кто-нибудь! – не выдержала Абекойя, – Мед-часть! Мы капитана теряем! Вколите ему что-нибудь! У него, похоже, бред от переутомления.

– Это был молодняк, – пояснил капитан, и улыбнулся, но как-то криво.

– Молодняк? – переспросил кто-то растерянно.

– Хищники натаскивали неопытный молодняк, – объяснил капитан, – на нашем караване натаскивали. Матёрые и опытные хищники наблюдали со стороны и не вмешивались.

– Теперь они будут нам мстить? – спросил кто-то испуганным голосом. Ой! Кажется, это Аритайя! Девушка вздрогнула, зажала рот ладошкой, и немедленно покраснела от смущения.

– Нет, что ты! – отмахнулся капитан. – Мстить! Хищники не мстят, это же не миносы. По их понятиям, если какой-то хищник не справился, свалился куда-то – это его проблемы. Нет, мстить матёрые не будут. А будут показывать молодым, как надо охотиться.

– О, бездна! – выдала тётушка Абекойя.

– И что нам делать?

– Сохранять спокойствие! И хорошенько приготовиться! – отчеканил капитан Нелнишнош. – Тщательно всё проверить, починить всё, что нужно. Отрепетировать действия на маневре. Так что сейчас покушаете, и мы сформируем команды, распределим по отсекам, подсистемам, и службам. И надо пройтись снаружи по обшивке дефектоскопами, пока есть такая возможность. Короче говоря, поработаем!

– Да, капитан! – почти дружно прокричала вся кают-компания.

Эти сутки, до самого их конца, Аритайя работала: лазила в технические тоннели, такие узкие и забитые перепутавшимися кабелями, что пролезть смогла лишь она – благодаря гибкому стройному телу и узкой кости. Отстояла свою вахту на мостике, а потом ещё ползала по обшивке корабля в открытом космосе с дефектоскопом в руках, осматривала важные подвижные части, очень нужные кораблю фиан во время прыжка в гипере, на пробу подымала с инженерами мачту солнечного паруса. Что-то ещё таскала по коридорам, помогала искать нужные запчасти в трюме. Устала так, как никогда не уставала!

Наконец, её отправили спать. Условный день давно закончился, и уже скоро у неё новая вахта – надо выспаться. Аритайя добралась до своей капсулы с ощущением песка в глазах, забралась внутрь с мыслями про ищущих их корабль матёрых хищников, и уснула раньше, чем вспомнила, что надо бы принять перед сном душ.

...

#

Вацлав: крутой поворот

(место и время – странные, большего Вацлаву пока не известно)

Вацлав проснулся в незнакомом месте. Незнакомом и очень неуютном. Какое-то жуткое место. Но внутри у Вацлава было ещё более неуютно и жутко, чем снаружи: голова страшно болела, болели глазные яблоки, будто кто-то их зачем-то вынимал, наждачкой протёр, а назад вставил не по резьбе. Во рту было так мерзко, что мерзко было даже думать о том, как мерзко сейчас во рту. Впрочем, думать бедняге Вацлаву было тяжко и больно, вне зависимости от направления мыслей.

Мерный шум разговоров, шаркающие шаги, покашливания, и прочие неприятные звуки, какие обычно издаёт неуместно большое скопление людей, делали состояние Вацлава ещё более болезненным и неприятным. А когда он поднял красные веки, всё стало ещё хуже: оказалось, что находился он в 'не-пойми-где', и происходит вокруг 'не-пойми-что'.

Раньше Вацлаву ни разу не приходилось оказаться вдруг в 'не-пойми-где', и он не представлял себе, что надо делать в такой ситуации. Покатав осторожно между больными извилинами мозга злосчастный вопрос 'что делать?', Вацлав пришёл к успокаивающему выводу: – если ты 'не-пойми-где', и вокруг творится 'не-пойми-что', то и делать с этим ничего не надо, поскольку правильного действия всё равно не придумаешь, а неправильные могут всё только усугубить.

К тому же, все эти неуместные люди, и это ужасное место, вызывали сейчас у Вацлава стойкое отвращение. Ох уж! Правильнее будет сказать, что стойкое отвращение – единственное чувство, на которое бедолага оказался сейчас способен, так что испытывал он его ко всему и ко всем, включая себя самого. Да, к себе самому, пожалуй – в первую очередь. И если получится вот прямо сейчас не сдохнуть – он обязательно займётся самоедством.

Вопрос про 'не сдохнуть' стоял актуально. Стоял, и требовал немедленно добыть где-то воды. Много. А очнувшееся самоедство тут же подсказывало: желательно столько воды, что бы сразу утопиться. Боль поддакивала: утопиться – верный способ, что бы прекратить мучения. Тут Вацлав осознал, что сама вода ему в рот не потечёт, и придётся корячиться и мучиться, от чего стало грустно и жалко себя, но он вздохнул – протяжно и тоскливо, и неимоверными усилиями сел на жёсткой скамейке, на которой лежал. Тело тут же отозвалось болью, разом вывалив бедолаге все накопившиеся у рёбер, спины и шеи претензии к неудобному ложу, и неудобной позе. Вацлав охнул и поморщился.

– Фу! – отшатнулся незнакомый молодой человек, оказавшийся рядом, и махнул рукой вдаль: – направо по коридору, слева будет дверь!

Вацлав промычал что-то, и сам не понял, толи это было: – 'спасибо, Вы так любезны!', а толи: – 'отвали, и без тебя тошно!', а может – и то и другое сразу. Однако он нашёл в себе силы встать, и, понурив голову, отправился по указанному маршруту.

И нашёл туалет. За заветной дверью с крупной буквой 'М' оказалась вода! Чистые белые раковины, блестящие краники, возможность умыться и напиться. О! А главное: тут нет толпы и создаваемого ею шума. Вацлав с наслаждением напился, долго плескал в лицо замечательно холодной водой, а потом некоторое время с нездоровым интересом разглядывал отвратительную рожу напротив. Сообразил, что перед ним зеркало, и интересу прибавилось. Живительная вода, однако, сотворила животворящее чудо, и Вацлав ощутил себя человеком. Больным, жутко недовольным всем, и глубоко расстроенным, но всё же человеком. Умылся, попытался причесаться пятернёй. Отряхнул одежду. Да, Вы правильно догадались – и нужду справил, конечно, и руки помыл. А потом, наконец, решился выйти в коридор.

Полегчало Вацлаву настолько, что даже очнулось любопытство: а что это за место, и что тут делают все эти люди? Вацлав огляделся повнимательнее, и вопрос прояснился: все эти люди, очевидно же, слоняются тут без дела. Непонятно только, зачем им это. Впрочем, не наплевать ли Вацлаву на это? Проснувшееся, было, любопытство махнуло рукой, и заснуло обратно. Наплевать. У Вацлава слишком болит голова, что бы интересоваться чем-то, кроме таблеточки обезболивающего.

Прокашлявшись, Вацлав обратился к какому-то незнакомому молодому человеку, оказавшемуся поблизости:

– А где бы мне доктора какого-нибудь найти? Плохо мне...

– Вижу, что плохо, братишка! – почему-то развеселился незнакомец. – Знатно, видать, ты свои проводы отметил! А доктора все там! – и незнакомец ткнул пальцем в тот конец коридора, где толпилось больше всего народу.

Когда Вацлав туда дошёл, оказалось, что все эти люди собрались тут именно на приём к докторам, и у них тут очередь. Ждать в очереди Вацлав категорически не мог: если он срочно не выпросит у доктора таблетку от головной боли, он тут сдохнет. Или покусает кого-нибудь. А потом точно сдохнет.

Тут Вацлаву вдруг вспомнилось – в одном популярном сериале про врачей видел: доктора тех, у кого острая боль, без очереди принимают. Вроде бы. Сам-то Вацлав у врачей не был ни разу – отец его сам лечил, без докторов. А тот сериал был, конечно же, про нашествие алиенов, так что врачи в том фильме без очереди принимали сильно покусанных: кому алиены руку откусили, кому ногу. Так что некоторое сомнение у Вацлава было. Но он всё же решился – выхода другого не было. Решился, и прямо так – решительно, заявил, что он без очереди, поскольку за неотложной помощью.

Его пропустили, похихикивая тихонько в спину. Вацлав успел отметить, что все люди тут были исключительно молодыми парнями. Что это за болезнь такая приводит к врачам толпы молодых парней, да ещё и в таком виде: в трусах и майках?

– Встать прямо! – сходу скомандовал ему врач в белом халате. Вацлав подчинился. Рефлекторно, от удивления. А как же: – 'на что жалуетесь'?

– Руки в стороны! Вес и рост в норме! Задержать дыхание! Дышите! Лёгкие в норме, кости в норме! Годен!

Вацлав от этого странного доктора шарахнулся в сторону. Ну его, мало ли что с ним такое. Тут вон и другие доктора есть.

– Жалобы есть? – как-то устало спросил его следующий доктор.

– Конечно, – осторожно, что бы не расплескать головную боль, кивнул Вацлав, – с тем и пришёл.

– На что жалуетесь?

– На голову, – пожаловался бедолага. Доктор ничего больше спрашивать не стал, а только указал на другого доктора – тот сидел отдельно, отгороженный ширмой. Вацлав прошёл за ту ширму, и с удовольствием обнаружил, что вот этот-то доктор устроился правильно: у него тут за ширмой и диванчик удобный есть.

– Доктор, у меня голова, – пожаловался Вацлав.

– Часто? – участливо осведомился доктор.

– Вот прямо сейчас, – сообщил Вацлав нетерпеливо. Чего спрашивать? Давай таблетку! Потом поговорим. Говорят же тебе: голова болит! А ты в эту больную голову вопросы задаёшь!

– Ясно, – кивнул доктор.– А голоса слышите?

Вацлав прислушался. Голоса в коридоре бубнили невнятно.

– Ну, да, слышу. Невнятно, правда, слов не разобрать, – доверительно сообщил он доктору.

– Идеи навязчивые? – спросил странный доктор.

– Вы полагаете? – растерялся Вацлав.

– Есть у Вас какая-то идея, от которой Вы не можете отделаться? – пояснил свой вопрос тот.

Нет, он что, издевается? Сказали же тебе: голова болит! Таблетку дай, жалко, что ли?! Вот ведь зловредный докторишка! Какие могут быть вопросы-обсуждения, когда так голова трещит?!

– Странные у Вас вопросы, доктор! – возмутился Вацлав, и, не выдержав, высказал доктору: – Давайте уже таблетку, алиены Вас пожри! У меня одна единственная идея, и я другую думать никак не могу! А вы вопросы задаёте!

– Даже так. Внезапные неконтролируемые вспышки агрессии. Любопытно, – пробормотал доктор и, внезапно подавшись вперёд, вдруг спросил странное: – Последний вопрос, дорогой мой. Где Вы, по-вашему, находитесь?

– Честно? Понятия не имею, – сознался Вацлав.

– Ясно, болезный Вы мой, ясно! – вздохнул доктор, потыкал пальчиком в электронный свой планшет, и махнул рукой: – Идите!

Вацлав испытал мгновение сильной злости. Какого алиена?! Этот шарлатан, что, возомнил себя чудотворцем, исцеляющим словом? 'Встань, и иди!' Тоже мне! Но от злости голова разболелась ещё сильнее, он скривился, и поспешил убраться от вредного доктора. По счастью в его больных мозгах всплыла чудесная идея: аптека! Ему нужна аптека, а не доктора!

К великому облегчению, аптека отыскалась, причём прямо в том просторном холле, где Вацлав спал на скамейке! Милый такой аптечный ларёчек, в котором милейший дедулечка в старомодных очёчках с одного только взгляда на страдальческую физиономию Вацлава тут же определил верный диагноз, и даже тут же выдал лекарство!

– Похмелин. Усиленный. Два кредита с четвертушкой.

Вацлав расплатился, благодарно кивнул доброму дедулечке, и тут же заглотил таблетку.

– Возможна дезориентация, усиленное потоотделение, и приступы зуда, – предупредил добрый аптекарь. – Рекомендуется выпить побольше воды.

– С удовольствием! – расплылся в улыбке Вацлав, и отправился искать туалет с чудесными чистенькими раковинами, со сверкающими хромом краниками с водой.

Прошёл в правый, кажется, коридор, свернул к левой, вроде бы, двери, и вместе с парой других молодых людей зашёл внутрь. Оказавшись у зеркала Вацлав внимательно изучил своё лицо, и остался в общем доволен. Вид, конечно, несколько помятый, но глаза уже не такие красные, как у алиенских вампиров в фильмах ужасов, а вполне себе человеческие. Таблетка замечательно работает. Голова уже почти не болит. Правда, это оказался совсем не туалет, а вовсе даже лифт. Который увёз Вацлава на пару этажей... э... по вертикали. Наверное.

Как там сказал добрый аптекарь? Дезориентация?

Потоптавшись по неприветливым коридорам, в которых, к слову сказать, уже не было толпы молодых парней в майках и трусах, а вместо того прохаживались туда-сюда с деловым видом какие-то военные, Вацлав решил, что с него хватит. Надо выбираться из этого... что бы это ни было. Кстати, странно – тут окон нет. Вообще нет окон – только панели инфоров на стенах вместо окон. Да и ладно – зачем ему окна? Он же не собирается в окно вылезать. Вацлав – приличный фермер, он выйдет через дверь. А дверь та должна быть на самом первом этаже, если рассуждать логически. Значит, нужно что? Нужно вернуться к лифту, конечно же!

Вопреки некоторым проблемам с ориентацией, Вацлав таки нашёл лифт, нажал самую нижнюю кнопку, и лифт поехал. А когда лифт остановился, и двери его раскрылись, бедолага Вацлав успел сделать пару шагов, и рухнул на колени!

– Проклятье! – простонал он, сильно-сильно зажмурив глаза.

Думаете, бедняга вышел на подземной парковке? Это было бы 'Упс!', это было бы 'Ой!', но никак не 'Проклятье!'. Оказаться на подземной парковке, когда спускался на первый этаж – это, конечно, конфуз. А тут не конфуз, тут всё хуже, тут – катастрофа! Бедняга Вацлав оказался на обзорной площадке космической станции. А знаете, почему на космической станции привычная сила тяготения? Правильно, потому что это центробежная сила, а не сила тяготения. Обитаемая часть станции вращается. И нижняя обзорная площадка – на самом конце этого маховика. Звёздное небо и вид родной планеты – вся вселенная вращалась вокруг бедного Вацлава, как сумасшедшая. Да, у бедолаги закружилась голова, и его слегка замутило. Ладно, ладно, Вы правы, бедолагу совсем даже не слегка, и не просто замутило, а порядком стошнило, да так, что едва кишки наружу не вывернуло.

Вацлав немного посидел на корточках с закрытыми глазами, дрожа, и пытаясь собраться с силами. Было очень-очень обидно. Он точно помнил, что накануне отправился к военным космонавтам разбираться, и требовать справедливости. А они, подлые, вона с ним как – в космос на орбиту забросили! Хотя, постойте... тут в памяти мелькнули какие-то бессвязные эпизоды, симпатичные улыбающиеся лица двух космофлотских, бармен, ловко наполняющий стаканы.... Ой.

А потом к Вацлаву подошёл военный патруль.

– Военный патруль! Минуту внимания, пожалуйста! Попрошу встать, и представиться, – сказал главный патрульный.

– Я бы с удовольствием, – прохрипел Вацлав.

– В таком случае, разрешите Вам помочь, – командир патруля сказал вежливые слова каким-то не очень вежливым тоном, и по его знаку двое его товарищей аккуратно подхватили бедолагу Вацлава под руки, и утащили в лифт.

Когда лифт закрыл двери и поехал, Вацлаву полегчало, и он даже смог стоять на всё ещё ватных ногах, упёршись спиной в стенку лифта. Тем временем командир патруля провёл сканером по Вацлаву, уделяя особое внимание его карманам. Напротив нагрудного кармана сканер пиликнул. Командир взглянул на экран, и удивился.

– Не желаете объясниться? – поинтересовался он у Вацлава, и тот отметил, что тон патрульного подозрительным образом стал вдруг как-то куда более вежливым.

– Я заблудился, – признал Вацлав очевидный факт.

– Прошу прощения, – осторожно произнёс командир патруля, – я в замешательстве.

– А что не так? – поинтересовался наш герой.

– Если Вы нарушаете форму одежды, то я обязан препроводить Вас в комендатуру, где Вы получите взыскание, – заявил патрульный. – Но на Вас вообще нет формы, так что я не знаю, что мне делать. Наверное, нельзя считать нарушенной форму одежды, если это вообще не форма. Поэтому разрешите поинтересоваться, почему Вы в штатском, господин лейтенант.

Вопрос действительно интересный. Вацлав на всякий случай оглянулся: вдруг да некий господин лейтенант стоит прямо за его спиной, и именно с ним разговаривает военный патруль. Но нет, в лифте были только патрульные и он – Вацлав – молодой, несчастный фермер с Топурага. Тогда вопрос патрульного становится ещё интереснее. Вацлав подумал. Голова уже не болела – хвала чудо таблетке и доброму аптекарю, так что Вацлав действительно подумал. И у него это получилось.

– Очевидно, это оттого, что другой одежды у меня нет, – ответил он.

– Бардак, – покачал головой патрульный, как показалось Вацлаву, сочувственно. – Полагаю, в таком случае, Вам надлежит сразу по прибытию обратиться к интенданту, а уж после представляться командованию.

– Так и сделаю, – буркнул Вацлав.

Лифт остановился, двери открылись.

#

– Мы проводим Вас до туалета, где вы приведёте себя в порядок, а мы подождём, – сообщил ему командир патруля.

– А потом? – поинтересовался наш фермер.

– Потом, что бы Вы опять ненароком не заблудились, мы проводим Вас до терминала, где Вы будете ожидать посадки на шаттл.

– На какой?

– В соответствии с Вашим предписанием. И я Вас прошу, господин лейтенант! Я всё понимаю. Но! – и командир патруля уставился на Вацлава. Тот сглотнул, и выдал свою лучшую догадку:

– Я понял. Больше ни-ни!

– Хорошо, – кивнул патрульный вполне благосклонно.

Догадка Вацлава была в том, что либо это бредовый сон, вызванный алкогольным отравлением, либо побочное действие чудо-таблетки. Ведь головную боль таблетка сняла? Сняла. А боль была сильная. А мы-то знаем, что за препараты могут быстро снимать сильную боль, верно? Их ещё в аптеках не продают обычно. Зато они есть в военных аптечках, да? Точно. Если тут станция полна военных, почему бы и тому аптекарю не быть военным аптекарем. Такой добрый дедулечка. С доступом ко всяким препаратам, каких нет в гражданских аптеках. Может, оттого и такой добрый.... А в такой ситуации главное не ляпнуть что-то не то. Так решил наш герой. Надо подождать, пока ситуация немного прояснится.