Текст книги "Космофлот: война и миры (СИ)"

Автор книги: Андрей Чародейкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 33 страниц)

Алугомайя: на живой планете

[неизвестная планета, неподалёку от места крушения]

Алугомайя приподнялась из липкой, вязкой, размокшей почвы. Перед ней дымился обломок обшивки. Чуть дальше, из-за холма подымался густой чёрный дым. Откуда-то Алугомайя точно знала: туда упал маршевый двигатель.

С трудом поднявшись на непослушные ноги, она огляделась: позади тёмное озеро, куда упало то, что осталось от 'Пера на ветру', развалившегося на несколько частей ещё над облаками. Под ногами был топкий берег, а дальше стеной вставал Лес. Невероятно высокие деревья гордо возносили крону ввысь, под самые облака. Нужно спешить, укрыться в корнях этих великанов.

Небеса загудели недовольно, грозно, и Алугомайя оглянулась на бегу, что бы увидать высоко в небе хищные силуэты перехватчиков кохи. Уже высаживают десант! Как быстро они! Она испытала приступ дежавю. Но отмахнулась.

На бегу быстро отстегнула и скинула шлем – откуда-то Алугомайя точно знала, что здесь можно дышать. Впрочем, если тут атмосфера ядовита, то они всё равно обречены. Запах – густой, тяжёлый, чужой – заставил дыхание сбиться. Снова приступ дежавю. Она резко остановилась. Сзади тут же навалился страх, что подгонял её бежать. Бежать! Теряя рассудок, теряя себя от ужаса! Бежать!

Алугомайя подумала, что это, должно быть, сон. Кошмарный сон. Ущипнула себя за щёку – боли не почувствовала. Было ощущение касания, тупого давления пальцев на кожу, но, кажется, в реальности ощущаться должно иначе?

Сзади раздался свист. Кохи! Команда развернуться в цепь.

Она постаралась проснуться. Очень-очень постаралась! Но ничего не вышло, наоборот: кошмар навалился животным ужасом.

Это сон! – сказала себе Алугомайя, и решила, что не станет сопротивляться сну – так будет только хуже. Лучше сну подыграть. Она побежит, но будет бежать спокойно, и будет игнорировать страх!

Игнорировать страх было не просто. Алугомайя вбежала в лес, подбежала к ближайшему дереву великану, остановилась, и осторожно протянула руку. Это уже было. Она же знает, что будет дальше по сценарию! Да, и есть ещё способ убедиться, что это – сон. Алугомайя подняла к глазам предплечье – в этом месте на скафандре индикаторы здоровья, несколько кнопок, и её имя. Во сне читать не получится – как раз та часть мозга, что складывает иероглифы в осмысленные слова – спит.

На предплечье было несколько светящихся индикаторов, и несколько кнопочек. И никаких надписей. Но они же там должны быть! Или нет?

Алугомайя решила, всё же, что надпись точно есть. В реальности. А это – точно сон! Кошмар по мотивам того, что действительно было. И она даже знает, что будет дальше!

На периферии зрения мелькнула быстрая тень, Алугомайя взглянула – ребёнок! Кто-то из детей. Хлёсткий бросок лиан – и ребёнка уже не видно. А там, где только что была широкая – как в парке – тропа, теперь колыхались переплетённые ветви. Лес прибирал её детей. Всё верно, вот только в реальности капсулы с детьми раскидало по лесу, и нашла она первого из них только через сутки!

Сзади послышался хруст веток под башмаками скафандров кохи. Алугомайя смело шагнула к древу-великану, и прижалась доверчиво к стволу, к шершавой коре. Её тут же обвили лианы, закрыла листва. Она знала, что услышит дальше, и перестала бояться.

Лес честно предупреждал их: хлёстко били колючие ветви по лицам... защищённым забралами шлемов. Кохи предупреждениям не вняли. Хуже: они стали стрелять из своих бластеров! Глупые, злобные козявочки бегали по шкуре матёрого зверя и палили из своих смешных крохотных игрушечных бластеров! Зверю стоило только лениво махнуть лапой.

Лес убил двоих самых шустрых. Быстро – только бронепластины скафандров хрустнули громко. Алугомайя ничего не почувствовала – кохи умерли мгновенно, не успев испытать боли. Лес добрый. Но оставшиеся кохи не вняли. Стали стрелять ещё злее. Лес потерял к ним интерес. И убил разом всех. Лианы скрыли с глаз хищные корпуса их машин. Потом лес выпустил Алугомайю и детей.

Всё точно, как она и ожидала! Алугомайя не боялась и не удивлялась – она знала – это лишь сон. Сон, который хотел её напугать. Теперь страх ушёл, сбежал, сон стал таять и истаял. И Алугомайя проснулась.

Она открыла глаза, и обнаружила себя там, где и должно быть: в уютном гнёздышке между корней великана на мягком мху.

– Вооо, – прошептал зелёный великан, – уже луше. Ещё сеанс, и кошма-аы пе-естанул тефя муушити.

– Спасибо! – Алугомайя поблагодарила от всего сердца. – А ты сегодня говоришь намного лучше! Потрясающе, как быстро ты учишься говорить!

– Не я. Мы. Я бы сам не смох, – прошелестело 'дерево' в ответ. – Но ховоити не слошно! Умееш смоти было слошно! Тфа века ушилша! – и кора 'дерева' сразу в нескольких местах чуть разошлась, словно веки, только вертикальные, и на Алугомайю уставились сразу с дюжину глаз! Самых разных! Посмотрели, и снова спрятались.

– Посшти-и! Не шелал пухай!

– Не хотел напугать, – поправила Алугомайя, и тепло улыбнулась. – Ты чудо! Ты два века учился смотреть? Растил себе глаза?

– Ти шудо-о! – согласно кивнул ветвями великан. – Они шудо-о!

Алугомайя обернулась: на полянке играли дети. А маленькая Сотохимайя разговаривала с 'деревом':

– Не с кем было ховоити, – отвечало ей 'дерево'. Видимо, девочка спросила, почему здешние 'деревья' начали учиться говорить только сейчас.

– Как это не с кем? – удивилась Сотохимайя. – Друг с другом же! Вас же много!

– Мы мнохо, – согласилось с ней 'дерево'. – Но мы ховоити ненато швук.

– Без звука?! А как же?

– Сапах. Кохта шветём. Кохта шветёт Лес, мы мнохо-мнохо-мнохо ховоити. А после мнохо-мнохо-мнохо думаити. Хохошо-о...

– Кохи тоше шудо! – сказал вдруг зелёный великан Алугомайе. – Я жалей! Кохи не шелай ховоити!

– Кохи разговаривают только с кохи, – вздохнула Алугомайя. Когда-то она тоже наивно мечтала, что бы договориться с кохи, установить контакт. Но хищные кохи с едой не разговаривают в принципе. Правда, вряд ли они смогут назвать едой дерево... вернее, 'дерево'... но всё равно же разговаривать не станут. Предпочитают стрелять. Это, кстати, проблема. Те несчастные кохи, что высадились в Лес, не единственные кохи во селенной. Значит, скоро прилетят другие. И новые уже не будут высаживаться. Могут предпочесть ковровые ядерные бомбордировки. Лес в опасности.

– Ховои, пошалуйша, – попросил зелёный. – Ховои про всё, шо выше неба! Про швёшды!

– Прости, что? – переспросила Алугомайя, не расслышав мало внятный шелест зелёного друга.

– Ррраскажи пррро звёзды, – проскрежетало соседнее 'дерево'. – Так лучше понимать?

– Да, – согласилась удивлённая Алугомайя, – а, пожалуй, было бы совсем хорошо, если бы вы сочетали ба способа!

– Ховои, я пока слушай шолко..., – прошелестело справо.

– Урор в себя, – пояслили слева.

– Ушёл в себя? – переспросила Алугомайя.

– Да. Я торе буду торько слурай. Буду рррастить себе репталово...

– Чего?

– Шешталово, – пояснили справа, – мы хошим оба шпошопа ховои.

– Оба способа говорить? Вы выращиваете себе новые органы речи? – не веря, переспросила Алугомайя. Каждый день 'деревья' удивляли её новыми открытиями.

– Не быстро, – предупредил тот, кто скрежетал. Другой прошелестел утвердительно. И оба замолчали. Но оба выкатили по глазу в её сторону.

– Хорошо. Я пока расскажу вам про звёзды, и про космос вообще, – согласилась Алугомайя.

...

#

Аритайя: полёт нормальный

[борт звездолёта 'Наследие Предков']

Аритайя вошла в рубку управления. Аренк был там, сидел в одном из кресел и медитировал на модель пульсара 'Маяк синей птицы'. Изображение пульсара с подробными спектрограммами и данными орбит занимало всю переднюю полусферу рубки управления и действительно выглядело впечатляюще. Аренк изучал пульсар так увлечённо, что Аритайя невольно ему позавидовала: самая большая проблема на этом древнем звездолёте предков была в скуке.

Предки не предусмотрели тут возможности погружения в виртуальное пространство. Возможно, тогда ещё ничего такого не изобрели, хотя лично Аритайе казалось, что эта технология древнее гиперпространственных прыжков. Кто их знает, предков. Может, этот самонаводящийся звездолёт все вычислительные ресурсы тратит на то, что бы самому собой управлять? На развлечение фиан ничего не остаётся.

– Ты посмотри! – восхищённо выдохнул Аренк, не оборачиваясь, впрочем, к подошедшей девушке. Парень потыкал – осторожно, сосредоточенно прикусывая кончик высунутого языка – в светящиеся символы на панели управления, и изображение пульсара изменилось – теперь модель визуализировала рентгеновскую часть спектра излучения.

– Ух! – прокомментировал это парень.

Очень может быть, что на самом деле он не пульсар так увлечённо изучает, а управление информационной системой. По крайней мере, занят он этим уже давно, но про пульсары у Аритайи ничего не спрашивал. Только про древние иероглифы.

Этот пульсар был двойной звездой. Звёзды вращались вокруг общего центра масс, и более массивная регулярно стягивала с соседки звёздное вещество. Выглядело это впечатляюще: светящееся вещество стекало с обворованной звезды, накапливаясь эдакой 'каплей', а затем срывалось гигантским протуберанцем. В результате светимость двойной звезды и в видимом, и в радио спектре заметно пульсировала. Словно грандиозные песочные часы.

Аритайя использовала этот пульсар, как ориентир, достаточно заметный и узнаваемый в звёздном небе, как опорную точку для ориентации в пространстве. Хотя курс корабль предков прокладывал себе сам, девушка, на всякий случай, старательно его контролировала. Прыгал этот древний экспонат истории освоения дальнего космоса весьма неуклюже, и каждый раз при выходе из гиперпространства Аритайя серьёзно пугалась, видя, как сильно отклонились они от расчётной точки. Однако пока им везло. Звездолёт исправлял ошибки, брал поправку, и снова уходил в прыжок. И к счастью, Аритайя ещё ни разу не почувствовала хищников.

Девушка вздохнула, оставила увлечённого укротителя лохматых муроков и, по совместительству, объездчика древних звездолётов, и отошла к самому дальнему месту. Села, вздохнула, и уставилась на хрустальный череп. Потом провела рукой над гладкой поверхностью панели управления, и та покрылась светящимися символами.

Две недели назад, когда этот древний звездолёт вышел на орбиту над Раксла-Кслаимом, 'голос звездолёта' объявил им: – 'Достигнута расчётная орбита. Активирую системы управления!' И вот тогда на гладких 'досках' у каждого кресла появились россыпи светящихся символов. Какой был резон предкам блокировать управление до выхода на орбиту? Гадать бесполезно. Может, предки опасались, как бы кто-то при первом старте с перепуга что-то не то не нажал.

Тогда же 'голос корабля' объявил, что кроме заложенной в программу полёта цели, имеет отметку о месте, откуда получен сигнал бедствия. И всё то время, пока Аритайя с Аренком не могли решиться, а древний звездолёт облетал планету, на всех панелях управления светились два прямоугольника: 'научная база [что-то неразборчиво]', и '[что-то непонятное] сигнал бедствия'.

Бедные инженеры и техники с 'Песни о доме'! Они-то ломали головы, как предки предполагали управлять этими звездолётами! А система управления было попросту скрыта, недоступна, до выхода на орбиту. В общем, управление тут было непривычным. Необходимая информация и средства управления рисовались светом на ровной поверхности панели. Группы иероглифов, обведённые рамочкой, были собственно элементами управления – их следовало касаться пальцем.

Термины, и обозначающие их иероглифы, в звездоплавании фиан не менялись веками. Это традиции! Аритайя выбрала символ 'связь', панель мигнула, и покрылась новым набором символов. Теоретически, отсюда можно установить дальнюю связь с 'Песней о доме'. Теоретически. Термины и обозначающие их символы не менялись веками, да, но это не означает, что неизменным оставался смысл этих терминов. А кроме того, многое просто забывалось. За ненадобностью в связи с внедрением новых технологий. В фианском письменном несколько десятков тысяч иероглифов. Сейчас. Примерно столько же – редкие и забытые иероглифы 'старой школы'.

Хорошо ещё, что большая часть иероглифов, несмотря на устаревшее начертание, вполне узнаваемо. Но вот, например, этот – составной, из трёх базовых. Вот это, скорее всего, намекает на произношение, а два других элемента – на смысл. И Аритайя могла бы составить пару неплохих догадок насчёт смысла, только это бесполезно. Будь этот составной иероглиф в рамочке один – тогда да, но поскольку в данном случае он используется в связке с другим, то и смысл меняется.

Радиоэфир. Этот составной устаревший иероглиф скорее всего означает 'радиоэфир'. Когда используется один. Насчёт второго догадок пока нет. Аритайя осторожно коснулась пальцем загадочной надписи. Часть символов с панели исчезла. И что? Это что-то вроде 'убрать лишние элементы'? Пару секунд спустя выскочила надпись красным, мигнула, и всё вернулось, как было до прикосновения. Прочитать ту надпись целиком Аритайя не успела – всё-таки это архаичное начертание – но ухватила часть: – 'В текущем режиме не...'.

А вот ещё интересный символ – тоже в рамочке – значит, управляющий: череп со скрещенной парой костей под ним. Этот иероглиф Аритайе не приходилось встречать никогда ранее. Если подумать, что такое кости? Костяк, скелет, несущая конструкция, основа, базис. А череп... бывшее вместилище мозга. Возможно, речь идёт о предках? Что-то связанное с почитанием предков? Основа... предки...? Базовые сакральные знания предков?

Аритайя занесла пальчик над символом черепа с костями.

– Как думаешь, – окликнул её Аренк, – смогу я так нарисовать?

– А? – не поняла вопроса девушка.

– Хочу нарисовать эту звезду на стене где-нибудь в Пещерах Завета, и вот думаю, как такие краски получить? – задумчиво пояснил ей парень. – Что смешать надо?

– Думаю, идея не плохая, – откликнулась, подумав, девушка. – Это тебе надо с кузеном Уонехтоном поговорить. Это который старший из них. Он как-то заляпал белоснежный скафандр в пятна похожего колера, но так и не сознался, что это было.

И Аритайя коснулась всё-таки кнопки с черепом.

Панель управления опять мигнула, и выдала надпись: – 'не рекомендуется', и тут же: – 'несоответствие обстоятельств'. И всё. Странно, ну да ладно, – решила девушка.

Она с тоской посмотрела на 'хрустальный череп' – голопроектор системы дальней связи. Единственный сеанс связи с 'Песней о доме' состоялся ещё на орбите Раксла-Кслаима, когда отец сам их вызвал. Тогда 'голос звездолёта' оповестил: – 'Установлен канал связи. Абонент не известен. Сигнал устойчив!' – и 'хрустальный череп' засветился, явив голову капитана Нелнишноша.

Поговорили.

– Неизвестный корабль, назовите себя! – потребовал Нелнишнош, хмурый как никогда.

– Говорит капитан этого наследия предков, Аренк! – нисколько не смущаясь, заявил тогда Аренк. И вежливо поздоровался: – Доброго дня, капитан Нелнишнош!

Так их безымянный звездолёт получил имя: 'Наследие Предков'. Напыщенно и глупо – по мнению Аритайи, но при этом очень красиво – по мнению Аренка. Прошу прощения – капитана Аренка, конечно же.

Аренк тогда же прямо сообщил капитану Нелнишношу, что они с Аритайей отправляются на помощь потерпевшим крушение фианам.

Принципиальное отличие 'Наследия' от нормальных современных звездолётов фиан в том, как они управляются. Нормальный звездолёт управляется непосредственно пилотом, который посредствам элементов системы управления даёт звездолёту команды, КАК лететь. На 'Наследии' нужно было только указать, КУДА лететь, а уж КАК – звездолёт решал сам. Хотя, на взгляд неискушённого молодого офицера наблюдения, каковым была Аритайя, это их звездолёт делал явно хуже любого живого пилота. Но всё же делал. Летел.

Аритайя тогда объяснила отцу, что поднялась на борт, потому что не верила, что древняя конструкция далёких предков сможет взлететь. Но теперь, когда выяснилось, что 'Наследие Предков' неплохо летает, она намерена отправиться в свой собственный поход: нельзя не откликнуться на сигнал бедствия, а пилот им не нужен, зато без сенсорика в такой экспедиции не обойтись!

Отца едва удар не хватил:

– Если и ты пропадёшь, я не переживу...

– Ты фианин долга, – ответила ему дочь, – Твой долг велит тебе отозваться на сигнал бедствия, но долг же запрещает бросить пассажиров. Я знаю: ты их не бросишь, но если никого не отправишь на помощь, не сможешь себе этого простить. И я такая же, как ты. Поэтому я сделаю, что могу и должна. Прости, папа!

– Прости, папа! – прошептала Аритайя, снова припомнив тот разговор, и глядя на 'хрустальный череп' голопроектора системы дальней связи, которой так и не сумела воспользоваться. Каждый день она приходила в рубку управления, садилась здесь, и ждала, что отец снова выйдет на связь. Хотя и понимала, что так рисковать нельзя: что, если сигнал перехватят хищные кохи?

– Готовность к прыжку! – бесстрастно объявил 'голос звездолёта'. Аритайя и Аренк откинулись в креслах. – Прыжок!

...

#

Алугомайя: беседы в Лесу

– Как так получилось, что деревья обрели разум? – Алугомайя, наконец, насмелилась задать давно подспудно мучивший её вопрос. – Вот, мы, млекопитающие. Мы имеем ноги, что бы передвигаться, и нам необходима достаточно развитая нервная система, что бы ориентироваться в пространстве. Но вы же не ходите?

– Мы не ходим, – согласился зелёный великан, в развилке ветвей которого удобно устроилась Алугомайя, и шелест его листвы изобразил легкий смех. – Зачем бы нам ходить?

Затем великан успокоился, затих, но Алугомайя ошиблась, решив, что он свернул разговор. Её собеседник сегодня был в благодушном настроении, и расположен поговорить. Могучее древнее 'дерево' со скрипом и скрежетом вытащило 'корень' из почвы, и опёрлось им о землю.

– Наши предки – очень давно, когда тут всюду была вода – ходили. В воде им было легко ходить. Но ходить – ума не надо! – и шелест листвы снова сымитировал смех. А великан вернул свой 'корень' в землю.

– Разум нужен, что бы познавать себя, – серьёзно заявило 'дерево'. Лишь через познание возможен рост.

– Мы познаём мир вокруг себя, – сообщила фианка.

– Зачем? – поинтересовалось 'дерево'. – Разве вы можете изменить всё то, что снаружи?

– Нет, но, поняв, как всё вокруг устроено, мы можем приспособиться.

– А мы познаём себя, что бы познав, мочь изменить себя. Познавая и изменяя себя, мы растём. Рост это жизнь. Нет роста – будет увядание. Третьего никому не дано.

Алугомайя задумалась, пытаясь понять услышанное. А её собеседник сделал паузу. Хорошая беседа должна быть неспешной.

– Когда скорлупа, в которой вы летели через космическую пустоту, упала, и ударила, мы испытали боль, – задумчиво проговорило дерево.

– Мне очень жаль, что так вышло, – отозвалась фианка, припомнив, сколько деревьев погибло при крушении звездолёта.

– А нам нет, – возразил зелёный великан. – Но ты дослушай. Ветер нынче лёгок, разговор будет неспешный, и вдумчивый, как должно быть хорошему разговору.

Алугомайя послушно промолчала, любуясь пейзажем, рисунком облаков, движением зелёных волн по кроне леса.

– Мы очень древнее существо. На заре геологических эпох были времена, когда мы испытывали боль. Боль всегда внутри, но её причины часто снаружи. Боль – если подумать – вопрос личной силы: когда силы больше – боли меньше. И от того боль – основной стимул к личному росту.

Великан замолчал, давая время осмыслить сказанное. Затем неспешно продолжил:

– Я смотрю в себя – это важнее, чем смотреть наружу. Я внутри. Снаружи – не я. Мы смотрели в себя, и постигали себя. Так развивался наш разум. Чем больше мы себя постигали, тем эффективнее могли себя изменять. Мы росли, и росла наша сила. Росла наша сила, и причин для боли снаружи становилось всё меньше. Пока их совсем не стало. Долгие века мы продолжали смотреть в себя, постигать себя, и нам казалось, что мы по-прежнему растём! Мы заблуждались! Оказалось, что глядя в себя, себя не разглядеть. Нужны причины снаружи.

– Ты имеешь в виду боль, что ли? – недоверчиво переспросила Алугомайя. – Боль, как необходимое условие развития, роста над собой?

– Звучит странно, – заметил зелёный великан, и задумчиво покачал веточками, – но это так.

– Мир снаружи отзывается во мне внутри, – попытался объяснить Лес. – Как бы там ни было, но я всё же часть всего. Неотъемлемая часть. Всего что снаружи. Так выходит, что внутреннее и внешнее едины. Несмотря на то, что понятия внешнего и внутреннего противоположны до несовместимого! Но они едины. Взаимно проникают. Частично. Взаимозамещаются. Внутреннее и внешнее. Глядя на то, как во мне отзывается внешний мир, я могу видеть, куда и как расти. Могу пробовать. Ошибаться и снова пробовать. Когда мы стали слишком сильны, снаружи не осталось ничего, что могло бы вызвать какой-то отклик внутри. Теперь понимаешь?

– Удивительно, но, кажется, да, я кое-что понимаю, – задумчиво отозвалась фианка. – Это... странно! Мне никогда не приходило в голову ставить вопрос о личностном росте... с такого ракурса.

– Верно! Верно! – заволновалась крона великана. – Я говорю именно об этом! Общение с другим, который снаружи! С разумом, который понимает иначе! Это грандиозный источник вопросов и мыслей для роста!

Великан замолчал, и фианка не решалась прервать паузу первой.

– Вот почему я хочу пригласить сюда кохи! – неожиданно заявило 'дерево'.

– Кохи! – Алугомайя невольно вздрогнула, и, наверное, свалилась бы, не подхвати её бережно ветви. – Кохи не разговаривают! Хищники! Их стихия – разрушение!

– Что поделать! – вздохнул Лес. – Хищник рождён, что бы настигать жертву, и убивать. Таков смысл хищников. Если они перестанут убивать, они потеряют смысл, а это будет очень печально! Пусть прилетают сюда. Мы вырастим для них дичь – пусть охотятся! Если моя дичь окажется для кохи слишком резвой, или слишком сильной, мы вырастим что-нибудь слабее. И так хищникам кохи удастся сохранить свой смысл! А когда они сохранят свой смысл, они смогут говорить! Ведь почему кохи не говорят? Боятся, что если начнут с вами говорить, то уже не смогут вас убивать, и потеряют смысл себя! Вот почему. Так мы думаем.

– Вы нечто потрясающее! – только и смогла проговорить ошеломлённая фианка.

...

#