Текст книги "История России XX век. Эпоха сталинизма (1923–1953). Том II"

Автор книги: Андрей Зубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 70 страниц)

После кончины 15 мая 1944 г. Патриарха Сергия в должность Местоблюстителя вступил митрополит Алексий. 31 января 1945 г. в Москве открылся Поместный Собор, в котором участвовали 46 архиереев, 87 клириков и 38 мирян, а также несколько восточных патриархов (Христофор Александрийский и Александр III Антиохийский) и представители ряда поместных церквей. На первом заседании собора, на основании доклада архиепископа Псковского Григория (Чукова), единогласно было принято «Положение об управлении Русской Православной Церковью», а на втором заседании собора открытым голосованием митрополит Алексий был избран Патриархом.

22 августа 1945 г. последовало постановление Совнаркома, предоставлявшее патриархии, епархиям и приходам ограниченное право юридического лица и возможность открывать финансовые счета, заключать сделки, покупать имущество. До середины 1950-х гг. этого права были лишены другие религиозные объединения.

На завершающем этапе Второй мировой войны религиозная политика коммунистического режима по отношению к Русской Православной Церкви осуществлялась в рамках, обозначенных Сталиным на встрече с митрополитами 4 сентября 1943 г. Однако советское правительство всячески стремилось сдерживать открытие храмов на территории, не подвергавшейся оккупации и предпочитало оставлять действующими храмы, открытые на освобождавшейся от германских войск территории. В 1944–1945 гг. получив 12 688 заявлений об открытии 4292 храмов, советское правительство допустило открытие лишь 716 церквей. Общее число действовавших храмов к июню 1945 г. составляло 10 243. Однако если на территории, которая подверглась немецкой оккупации, количество действующих храмов, находившихся в одной епархии, могло достигать нескольких сотен, то в епархиях Поволжья, Сибири и Дальнего Востока действовавшие храмы исчислялись десятками, а то и единицами. При этом деятельность духовенства на всей территории Русской Православной Церкви по-прежнему жестко ограничивалась лишь совершением храмового богослужения и сбором пожертвований на нужды армии.

Период Второй мировой войны стал временем, когда поставленная в 1930-е гг. на грань полного уничтожения Русская Православная Церковь все же смогла не только сохраниться, но и несколько расширить свое присутствие в жизни русского общества и даже продолжавшего объявлять себя атеистическим сталинского режима. Исторические причины этой перемены в судьбе Русской Православной Церкви представляются вполне очевидными.

Во-первых, возрождение церковной жизни на территории, оккупированной германскими войсками, не только свидетельствовало о сохранившейся у многих советских граждан потребности иметь религиозную жизнь, но и активно использовалось нацистской пропагандой. Подобная ситуация требовала от коммунистического режима ответных мер пропагандистского характера в религиозной сфере, которые и стали осуществляться уже с 1942 г.

Во-вторых, ощутивший в конце 1930-х гг. необходимость обновить скудный арсенал интернационал-большевистской пропаганды лозунгами национал-большевистского характера Сталин еще до войны попытался перейти от идеологической политики замалчивания или поношения исторического прошлого России к политике использования русской истории в целях советской пропаганды. Сыгравшая громадную роль в становлении не только русской культуры, но и русской государственности Православная Церковь не могла не быть использована в этом новом пропагандистском проекте коммунистического режима и начавшаяся война лишь ускорила данный процесс.

В-третьих, необходимость иметь в войне с нацистской Германией союзников из числа западных демократий, общественное мнение в которых традиционно исходило из признания определяющего значения христианских ценностей, вынуждала Сталина цивилизовать политический облик СССР допущением в стране хотя бы в ограниченных рамках религиозной жизни.

В-четвертых, последовательная политическая лояльность, проявленная руководством Московской Патриархии по отношению к коммунистическому режиму даже в период жесточайших гонений на Церковь и в годы войны, убедила Сталина в готовности митрополита Сергия и его ближайших сподвижников осуществлять свою деятельность именно в тех рамках, которые определит для Русской Православной Церкви возглавлявшийся им режим.

Литература:

С.М. Майнер. Сталинская священная война. Религия, национализм и союзническая политика. 1941–1945. М., 2010.

4.2.22. Новое изменение сталинской идеологии – курс на русский национализм

Тема военной славы России и защиты Отечества усиленно использовалась официальной пропагандой СССР все годы войны. Сталин быстро понял, что водораздел между воюющими сторонами проходит не по классовому, а по национальному признаку. Большевики стали усиленно культивировать чувство именно национального (а не социалистического) патриотизма среди народа с первых же месяцев войны. Темы социализма, коммунизма, мирового пролетариата были сняты.

Были учреждены воинские награды – ордена Александра Невского, Богдана Хмельницкого, Александра Суворова, Михаила Кутузова, адмирала Нахимова и адмирала Ушакова. Воспроизводя Георгиевский крест, на ленте его цветов – оранжево-черной – был учрежден солдатский орден Славы трех степеней. Выжившие георгиевские кавалеры теперь выкапывали свои награды из земли, где они хранились двадцать лет, и вновь надевали на мундиры. В журналах появились фотографии седоусых солдат, у которых рядом с Георгиями на груди ордена Славы.

22 мая 1943 г. президиум Исполкома Коммунистического Интернационала по указанию Сталина объявил о роспуске организации. Подчеркнув важность Коминтерна в прошлом, президиум сделал вывод, что теперь борьба ведется не по классовому признаку, а «силами объединенной антигитлеровской коалиции против фашизма». За строками документа явно сквозила мысль – национальные чувства сильнее классовых: народ России и другие народы коалиции вдохновляются в борьбе не интернациональной классовой солидарностью, но патриотизмом – любовью к отечеству. Национальным коммунистическим партиям, ранее входившим в состав Коминтерна, было рекомендовано разрабатывать свою политическую линию в соответствии с собственными оценками национальной ситуации. По крайней мере, официально, для союзников по коалиции, Коминтерн прекратил свое существование. Что было подлинным – это угасание духа интернационализма в большевицкой среде. Говорить о «всемирной солидарности трудящихся» стало не принято. Тенденция, наметившаяся уже на VII конгрессе Коминтерна, окончательно победила – заграничные коммунистические партии превратились в проводников политики Сталина. А политика эта стала откровенно националистической.

Лозунг «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» был заменен на новый – «За нашу советскую Родину!» – на всех газетах, имеющих отношение к вооруженным силам, от «Красной Звезды» до дивизионных многотиражек. Вместо «Интернационала», с его постоянными обращениями ко всему человечеству, государственным гимном СССР стал положенный на музыку текст Михалкова, начинавшийся словами «Союз нерушимый республик свободных сплотила на веки Великая Русь». Существуют устные рассказы приближенных, что Сталин был готов ввести в 1942–1943 гг. трехцветный бело-сине-красный флаг, как флаг части СССР – Российской СФСР. Опять же, чтобы не выглядеть врагом русского национального чувства, в то время как армия Власова носила русские цвета на рукавах своих шинелей.

13 января 1944 г. в Ленинграде было принято беспрецедентное решение о возвращении исторических городских топонимов 20 важнейшим улицам и площадям, переименованным в первые годы большевицкой диктатуры. Проспект 25 Октября вновь стал Невским, площадь Жертв Революции – Марсовым Полем, площадь имени Урицкого – Дворцовой площадью, проспект имени Володарского – Литейным проспектом, Советский проспект – Суворовским проспектом. Особенно примечательно, что с карты города было стёрто даже имя Ленина – проспект Ленина (бывший проспект Петра Великого), был переименован в Пискаревский. Инициатором переименований стал главный архитектор Ленинграда Николай Варфоломеевич Баранов, но его письмо было одобрено лично Сталиным в декабре 1943 г., и уже 5 января 1944 г. на заседании Ленинградского бюро горкома ВКП(б) А.А. Жданов горячо агитировал за эту инициативу: «Советская улица, улица К. Маркса есть в каждом городе… значит в этом отношении специфика Ленинграда стёрта» (ЦГАИПД. Ф. 25. Оп. 2. Д. 4897. Л. 53).

Отказавшись от Коминтерна, Сталин обратился к старому русскому идейному оружию – к панславизму. Гитлер поработил или сделал своими сателлитами все славянские государства Балкан и Центральной Европы – Польшу, Чехию, Словакию, Болгарию, Сербию, а также православные неславянские Грецию и Румынию. Уже в августе 1941 г. в Москве был проведен Первый всеславянский съезд. Среди его организаторов было немало выдающихся писателей, ученых, художников из славянских государств и из славянских республик СССР. Съезд призвал к славянскому культурному единению и сотрудничеству. Через славян Сталин рассчитывал распространить свое влияние в послевоенной Центральной и Юго-Восточной Европе. Возрождение православной церкви в России преследовало подобную цель – сделать Москву всемирным центром православия и так распространить влияние СССР на Балканах и на арабском Востоке, где немалая часть населения оставалась православной.

10 апреля 1945 г. состоялась встреча Патриарха Алексия, митрополита Николая и протопресвитера Николая Колчицкого со Сталиным. Основной темой этой беседы стала перспектива участия Русской Православной Церкви в послевоенной внешнеполитической деятельности советского государства и предложение Сталина о создании в Москве международного православного центра с комплексом зданий.

В октябре 1942 г. был упразднен институт комиссаров, в армии введено единоначалие; 6 января 1943 г. последовал указ Президиума Верховного Совета о знаках различия на военной форме. Для офицерских чинов были введены золотые погоны – символ всего того, против чего Красная армия боролась в Гражданскую войну. Надел погоны и Сталин, ставший вскоре маршалом Советского Союза, а потом и генералиссимусом. Введение погон вызвало в армии острое недовольство старых политруков, но пришлось переучиваться. Вскоре, в 1946 г. и Красная армия будет переименована в Советскую армию. Переименование подчеркивало, что теперь это не армия авангарда мировой революции, но советского государства. Слово «советский» окончательно утратило смысловую связь с советами рабочих и солдатских депутатов и стало новым прилагательным, определяющим национальную принадлежность жителей СССР и государственных институтов СССР.

Изменение символики вызывало надежды на перерождение режима. Подобно тому, как в Отечественную войну 1812 г. крестьяне надеялись, что в благодарность за их усилия Александр I отменит крепостное состояние, так и теперь множились слухи, что после войны Сталин отменит и колхозы, и концлагеря, и цензуру – вот тогда заживем! Но вся эта смена внешнего облика была только декорацией. Сущность коммунистического режима вовсе не изменилась. Колхозы Сталин, пожалуй, мог бы переименовать в крестьянские общины, но крестьян он не освободил бы никогда, так же как и заключенных по 58-й статье, никогда не отменил бы цензуру. Он преследовал все те же большевицкие цели безраздельного властвования над душой и телом России и распространения своей власти как можно шире в окружающем мире. Человек оставался для него средством для воплощения честолюбивых замыслов. Новый идеологический набор был только приспособлением к изменившейся ситуации. Сталин думал, что, оседлав русский национализм, он достигнет своих вожделенных целей быстрее и полнее, чем на охромевшей кобыле пролетарского интернационализма.

Литература:

Д.В. Петров. Невский проспект под грифом «Совершенно секретно» (к истории возвращения названий в блокадном Ленинграде // Возвращая Россию. СПб.: Алетейя, 2013. С. 23–40.

4.2.23. Карательная система коммунистического режима в годы войны. Репрессии против военного и мирного населения, штрафные батальоны и заградительные отряды. Обращение с военнопленными

Война ужесточила деятельность репрессивного аппарата, в полной мере использовавшегося для упрочнения и совершенствования сталинской власти. Наряду с сохранением и укреплением жесткого контроля над обществом, применением репрессий в целях тотальной мобилизации, карательная система гарантировала личную неприкосновенность Сталину и высшей номенклатуре ЦК ВКП(б), чьи политика в 1939–1941 гг., некомпетентность и управленческая несостоятельность привели к гибели кадровой армии летом – осенью 1941 г. и поражениям 1942 г.

Расстрелы и ГУЛАГ, разветвленная вертикаль партийно-комсомольских, советских и чекистских органов, манипуляция общественным сознанием при помощи огромного пропагандистского аппарата, жесткая система принудительного труда, полное отсутствие частной инициативы и независимых от государства институтов, делали практически невозможным антисталинский социальный взрыв. Кроме того, на протяжении двадцати предвоенных лет органы ОГПУ – НКВД последовательно проводили «изъятия антисоветских элементов», способных стать катализатором антибольшевицкого сопротивления.

Осужденные в 1941–1945 гг. судами всех видов за «контрреволюционные преступления» по данным Верховного суда СССР (на 21 января 1958 г.)

В годы войны репрессии носили не только возмездный характер по отношению к советским гражданам, вступившим в конфликт с государством, – дезертирам, уклонистам, торговцам неуничтожимого «черного рынка», уголовникам, повстанцам, идейным врагам советской власти и лицам, сотрудничавшим с противником, а также членам их семей. Террор и массовые смертные приговоры оправдывались «целесообразностью» военного времени. Драконовское трудовое законодательство открывало широкое поле для репрессий по указу 1940 г. и указу ПВС СССР от 26 декабря 1941 г. «Об ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий».

Осужденные за прогулы, опоздания, самовольный уход с предприятий и учреждений в 1941–1945 гг. (% к осужденным всего за год) (на 1955 г.)

С учетом осужденных по указам военного времени 1942 г. (уклонение от мобилизации на сельхозработы, невыработка колхозниками обязательного минимума трудодней) общее количество осужденных за нарушение трудового законодательства в 1941–1945 гг. составило 8 550 799 человек, из которых 2 080 189 были приговорены к лишению свободы, а остальные – к исправительно-трудовым работам или получили условное осуждение.

Пренебрежение к жизням заключенных вызывало массовую смертность в ГУЛАГе (до 25 % от списочного состава заключенных), особенно в 1941–1943 гг. При численности заключенных в лагерях 1 390 458 человек (в т. ч. 420 417 судимых за «контрреволюционные преступления») на 1 января 1942 г., за год умерли 352 360 заключенных. Кроме того, в тюрьмах и колониях НКВД на 1 января 1942 г. содержались еще 359 285 человек, но данные об их смертности не известны. 60 % среди заключенных ГУЛАГа во время войны составляли русские, 13 % – украинцы, 3 % – белорусы, по 2 % – татары и узбеки, 1,7 % – евреи и т. д. Таким образом, этнические пропорции обитателей ГУЛАГа приблизительно соответствовали национальному составу населения СССР.

Официальная статистика смертности з/к в ГУЛАГе в 1941–1945 гг. (% смертности к среднесписочному составу)

В войсках всю войну свирепствовали военные трибуналы, обеспечивавшие не только возмездное наказание, но и практиковавшие показательные репрессии для устрашения личного состава. Только к 1 марта 1942 г. в действующей армии насчитывались 1121 военный трибунал, в которых «трудились» 4501 работник, не считая секретарей. За период 1941–1945 гг. военные трибуналы осудили 2 530 663 человека, в т. ч. 284 344 (9 %) – к расстрелу. Осужденных к расстрелу хватило бы для того, чтобы укомплектовать четыре-пять общевойсковых армий.

Свидетельство очевидца

Потеря оружия на поле боя была достаточной причиной для вынесения бойцу смертного приговора. Командир гаубичной батареи Петр Михин, прошедший войну от Ржева до Будапешта, вспоминал: «Потерять орудия было смертельно опасно для меня. За четыре гаубицы «СМЕРШ» без вопроса тут же расстрелял бы меня. Надо заметить, в Великую Отечественную войну оружие и материальная часть ценились очень высоко. За утерю винтовки и то расстреливали. Потому что не хватало этих винтовок, с палками в атаку бегали. А людей в сравнении с оружием не жалели. Потерял командир даже пять человек без дела – пополнят новыми людьми, их у нас много было». – П.А. Михин. Война, какой она была. Курск: Славянка, 2012. С. 202.

За просчеты и провалы Ставки, сомнения в гениальности Сталина и «антисоветские разговоры» расплачивались подчиненные. В июле 1941 г. за прорыв немцев к Минску было расстреляно командование Западного фронта во главе с генералом армии Д.Г. Павловым, в октябре – группа ранее арестованных генералов во главе с Я.В. Смушкевичем и П.В. Рычаговым, 10 лет провел в тюрьме герой обороны Севастополя генерал-лейтенант И.А. Ласкин и т. д. Расстрел за военную неудачу – немыслимое для генерала или офицера наказание в Русской Императорской армии.

Штрафные подразделения в Красной армии появились после знаменитого сталинского приказа № 227 от 28 июля 1942 г. Новым приказом № 298 от 26 сентября 1942 г. Сталин объявил положения о штрафном батальоне и штрафной роте. На каждом фронте формировались 1–3 штрафбата (800 бойцов каждый) – для представителей среднего и старшего командно-начальствующего состава. В каждой армии создавались 5–10 штрафных рот (150–200 бойцов в роте) – для рядовых и младших командиров. Направляли в штрафные подразделения военнослужащих, обвиненных в трусости и нарушении дисциплины, а также уголовников, которым предоставлялась возможность «искупить вину перед родиной кровью». Штрафников, среди которых было очень много невиновных в инкриминируемых им преступлениях бойцов и командиров, безжалостно бросали на минные поля, в разведку боем, на наиболее опасные участки фронта, где выживали единицы. Потери штрафников в 3–6 раз превышали потери обычных стрелковых рот и батальонов. Несмотря на то, что уже зимой 1943 г. на фронте произошел перелом в пользу Красной армии, штрафные подразделения «прорыва» просуществовали до мая 1945 г. В 1944 г. в войсках оперировали 11 штрафбатов (по 226 бойцов) и 243 штрафроты (по 102 бойца), по официальным сведениям за 1944 г. общие потери штрафников составили 170 298 человек. Всего в 1942–1945 гг. через штрафные подразделения прошли по официальным данным 427 910 военнослужащих Красной армии.

Фактически с 1941 г. войска НКВД выполняли карательно-фильтровочные функции во втором эшелоне действующей армии. Приказом № 227 Сталин приказал в тылу каждой армии сформировать по 3–5 вооруженных автоматическим оружием заградительных отрядов, обязав их «в случае паники… беспощадно расстреливать на месте паникеров и трусов». Заградотряды нередко «обеспечивали» операции штрафников и неоднократно безжалостно расстреливали своих, отступавших по приказу, который не был доведен до командира заградотряда, или прекративших атаку под огнем противника. Такие факты отмечались не только в 1942–1943 гг., но и в 1944 г., когда исход войны был предопределен. Статистика жертв заградотрядов неизвестна.

Советское военно-политическое руководство не издавало по отношению к военнопленным противника нормативных актов, подобных нацистскому «приказу о комиссарах». Формально военнопленные Вермахта и союзников Германии считались «обманутыми братьями по классу». Однако убийства немецких военнопленных, в т. ч. изощренными способами, начались по всему фронту уже в конце июня 1941 г. и в первую очередь касались захваченных летчиков и раненых противника. До катастрофы Вермахта под Сталинградом количество пленных противника оставалось ничтожным: на 1 января 1942 г. – 9147, на 19 ноября 1942 г. – 19 782 человека (к ноябрю 1942 г. в плену оказались более 5 млн бойцов и командиров Красной армии). В Сталинградском «котле» зимой 1943 г. восточных добровольцев из граждан СССР в плен не брали – их убивали на месте, но участь немецких пленных оказалась не менее печальной: из 91 тысячи, сдавшихся в плен в Сталинграде, в Германию вернулись не более 6 тысяч.

Главными причинами смертности немецких военнопленных и пленных их союзников в 1942–1943 гг., как и в случае с советскими пленными в 1941–1942 гг., были голод, дистрофия и болезни. К 30 апреля 1943 г. из 292 656 учтенных с начала войны военнопленных в СССР умерли 196 948 человек или более 60 %. В сентябре 1943 г. в Лунево под Москвой по инициативе советских политорганов был создан Союз немецких офицеров (СНО) во главе с героем боев под Демянском 1942 г. генералом артиллерии В. фон Зейдлицем-Курцбахом, антигитлеровскую программу которого поддержали около 600 пленных офицеров Вермахта. Но, несмотря на искренний идеализм соратников Зейдлица, деятельность СНО не дала особого успеха. Зейдлиц просидел 10 лет (из 25 полученных по суду) в советской тюрьме, в 1955 г. вернулся в ФРГ и был реабилитирован в 1956 г. как враг нацистского режима.

Основная часть военнослужащих противника попала в плен в конце войны и в первые послевоенные месяцы. По данным немецких историков, из 3,15 млн взятых Красной армией в 1941–1945 гг. немецких военнопленных в советском плену погибли 1,1–1,3 млн. Остальные сумели вернуться на родину, последние (около 10 тыс.) – в 1955 г. Вернулась на родину и большая часть пленных из числа военнослужащих, бывших союзниками Германии (венгров, румын, итальянцев, финнов, испанцев и т. д.). Сегодня многие историки сомневаются в обоснованности многочисленных смертных приговоров, вынесенных немецким военнопленным советскими трибуналами и другими инстанциями в 1940-е гг., рассматривая их вместе с бессудными убийствами пленных в качестве составной части репрессивной политики сталинской власти.

Литература:

Военнопленные в СССР, 1939–1956 / Под ред. М.М. Загорулько. М., 2000.

ГУЛАГ 1918–1960. Документы / Сост.: А.И. Кокурин, Н.В. Петров. М., 2002.

История сталинского ГУЛАГа. Массовые репрессии в СССР. Конец 1920-х – первая половина 1950-х гг.: Собрание документов в 7 томах. Т. I. Массовые репрессии в СССР / Отв. ред. Н. Верт, С.В. Мироненко. М., 2004.

Проблемы военного плена: история и современность: Материалы международной научно-практической конференции 23–25 октября 1997 г.: В 2 т. Вологда, 1997.

А.Л. Кузьминых. Иностранные военнопленные Второй мировой войны на Европейском Севере СССР (1939–1949 гг.). Вологда, 2005.

И. Хоффманн. Сталинская война на уничтожение. Планирование, осуществление, документы. М., 2006.

Ю.И. Стецовский. История советских репрессий: В 2 т. М., 1997.