355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андреа Семпл » Выдумщица » Текст книги (страница 9)
Выдумщица
  • Текст добавлен: 7 октября 2016, 16:59

Текст книги "Выдумщица"


Автор книги: Андреа Семпл



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

44

На самом деле мне моя работа нравится.

Я не хочу сказать, что ни за что не сменила бы ее. Сменила бы. Но иногда я думаю, что если бы мне платили больше и если бы мама знала о ней (и что самое важное, ничего бы не имела против), то я бы с удовольствием работала здесь всю оставшуюся жизнь.

Конечно, Лорейн – это просто ночной кошмар, но я нахожу общий язык с покупателями, и мне нравится делать им пробный макияж. Есть что-то, что дает большое удовлетворение, когда подчеркиваешь лучшие качества лица, и женщина остаток дня чувствует себя намного лучше.

Например, эта милая старая дама Джози. Не знаю ее полного имени. Она всегда говорит: «Зовите меня просто Джози». Так я и делаю.

У Лорейн для нее никогда нет времени. Это потому, что ее всевидящее око в упор не видит тех, кто сидит на нашей Блэкпульской «мели», но мне нравится болтать со старушкой. Так или иначе, она приходит к нам каждую неделю по субботам, и эта суббота не исключение.

– Здравствуйте, дорогая, – говорит она.

– Здравствуйте, Джози, – отвечаю я.

Лорейн бросает на меня взгляд и закатывает глаза, по опыту зная, что в ближайшие полчаса я буду занята.

Джози, наверное, уже скоро восемьдесят, но кожа у нее великолепная.

– Это все розовая вода, – отвечает она, когда я говорю ей об этом. – Я пользуюсь ею дважды в день.

– Какой потрясающий эффект!

– В жизни всегда есть место комплиментам, – заверяет меня она. И мы смеемся, а боковым зрением я вижу, как Лорейн снова закатывает глаза.

Джози просит нанести ей только румяна, обещая потом купить их. Я принимаюсь мягко похлопывать ее кисточкой по щекам, и тут я вижу кого-то за ее спиной. Крупного лысого мужчину, курящего сигару.

Я мгновенно узнаю его. Это мистер Блейк, владелец всего магазина. Раньше я его никогда не встречала, но много раз видела издали.

Он идет к нам, но я притворяюсь, что не замечаю этого, и продолжаю осторожно наносить румяна на щеки Джози. С Лорейн же, наоборот, происходит разительная перемена. Она буквально за доли секунды делает десять маховых шагов, как в тройном прыжке, и улыбается так широко, как только позволяет ей результат ухищрений хирургов.

– Здравствуйте, мистер Блейк, – говорит она так подобострастно, что, кажется, вот-вот сделает реверанс. Затем разражается продолжительным монологом, но из-за всех этих магазинных шумов я не могу разобрать, о чем она говорит.

Джози улыбается мне. Тепло, как улыбаются бабушки внучкам. Я улыбаюсь ей в ответ, стараясь, чтобы было незаметно, что меня интересует разговор, ведущийся у меня под носом, хоть и на некотором расстоянии.

– Не волнуйтесь, дорогая, – говорит мне Джози, как будто прочитав мои мысли. – У вас все будет хорошо. Не волнуйтесь, – она прикрывает мою руку своей. – Вы увидите жизнь в розовом свете.

45

После работы я заношу Элис крем от растяжек, который ей обещала, и она отдает мне десять фунтов – его цену.

Я рассказываю ей свои новости. О работе. О Джози. О Фрэнке. Но она быстро переводит разговор на Эдама.

– А как твой дорогой? Вы сегодня встречаетесь?

– Да, – скромно киваю я головой. – Я сегодня еду к нему. Он приготовит мне ужин.

– О-о-о! – произносит она. – Похоже, это серьезно.

– Не надо, – говорю я. – Это всего лишь ужин, и только.

Но сама я не могу подавить в себе это чувство. Чувство, возникшее оттого, что я знаю: я больше не одинока. Что в этом городе есть мужчина, который хочет приготовить ужин для меня. И что вся моя ложь мало-помалу будет удалена из файла моей жизни.

46

Это чувство не покидает меня до того самого момента, когда я приезжаю к Эдаму, и он говорит мне:

– Ах, черт. Я ведь должен был приготовить ужин, да? Но совершенно забыл купить продукты.

Лицо у меня вытягивается, несмотря на все мои усилия сохранить прежнее выражение.

– Ах, – говорю я, – вот как.

– Но, знаешь что, почему бы нам не сходить поесть куда-нибудь?

– Поесть? – нет, так легко он из этой ситуации не выберется. Можно подумать, что дело в еде. Я должна проявить твердость, показать, что со мной нельзя так обращаться. – Да, неплохо бы.

Вот такая я. Фейт Уишарт.

Всегда к вашим услугам.

Мы идем в «Брассери 44», это рядом с портом. Место шикарное, и мы в нем самые молодые, моложе всех остальных поколения на два. Проглядывая меню, я раздумываю, сказать ли Эдаму о Фрэнке. Непонятно почему, но у меня появилось странное чувство вины.

Однако я ничего не говорю. Не знаю почему, но мне кажется, что он неправильно меня поймет. Особенно сложно объяснить, почему я поехала в больницу и прождала там всю ночь, чтобы знать, что с Фрэнком все в порядке.

Подходит официантка и принимает у нас заказ. Эдам заказывает бифштекс, а я решаю взять арахисовое рисотто. В меню это единственное вегетарианское блюдо.

Я спрашиваю его о работе, но чувствую, что ему не очень хочется говорить об этом. Он хочет поговорить обо мне.

– Ты такая сексуальная, – говорит он.

Он что, с ума сошел?

– Я так не считаю, – говорю я ему.

– Ты самая классная девушка в Лидсе.

Ладно, по крайней мере, это можно считать комплиментом. Но если я самая классная девушка, почему он с таким восторгом смотрит на зад нашей официантки?

– А ты самый большой обманщик в Лидсе.

Но это, конечно же, неправда. Самая большая обманщица в Лидсе – это я. Черт возьми, если бы вдруг кому-то пришло в голову устроить конкурс на звание самой большой обманщицы в Англии, то я бы точно его выиграла. Но тут я понимаю, что пришел подходящий момент прояснить некоторые вещи.

– Эдам. Можно, м-м-м, тебя кое о чем спросить?

– Валяй, – разрешает он, крутя в руках стакан с вином.

Я собираюсь с духом:

– Можно считать, что у нас с тобой серьезные отношения?

Он смеется:

– Серьезные отношения? Ты о чем?

– Ну, ты мой друг, я твоя подруга. Я хочу спросить, мы с тобой на этой стадии?

Он хмурится и сжимает стакан. Вид у него становится сердитым, но только на секунду, а потом, залпом выпив свой «шираз», он говорит:

– Конечно. Если тебе так нравится. Да. Серьезные. Мы друг и подруга.

– Хорошо. Мне бы хотелось, ну, знаешь, сказать об этом маме и родным.

Он озадаченно смотрит на меня: – Конечно, говори.

Я улыбаюсь и смотрю ему в глаза долгим взглядом. Наверное, он не самый лучший друг в мире, но он наверняка один из самых шикарных. Мой друг, мой бойфренд. Мне нравится это слово: бойфренд. Я могла бы повторять его весь день.

– Спасибо, – говорю я. – Для меня это так много значит.

Он улыбается, несколько развязно, но приятно.

– Я тебе говорил, что ты смотришься очень сексуально?

– Да, – отвечаю я, – говорил.

А потом я говорю ему, что пойду в дамскую комнату, и иду туда, захватив с собой косметичку.

Здесь даже туалеты – шикарнее некуда. Пропитаны дорогими духами, с маленькими кусочками мыла, на которых выдавлено название ресторана, с мраморными раковинами и дверями красного дерева на каждой кабинке.

И вот когда весело зажурчала моя струйка, раздается стук в дверь.

– Кто это?

– Я. Это он.

– Эдам, это женский туалет.

– Я зашел узнать, как ты.

– Но я же…

– Можно мне войти?

– Это же женский туалет, – напоминаю ему я.

– Ну пожалуйста, – умильно тянет он.

– Ладно, – соглашаюсь я. – Подожди секундочку. – Я вытираюсь и красная как рак открываю дверь. И, не дав мне до конца натянуть трусы, он начинает меня целовать, и хотя часть меня противится этому, другой части эти поцелуи нравятся.

– Ты такая сексуальная, – говорит он, покусывая мне ухо. И затем, не давая опомниться, он задирает мне юбку и начинает расстегивать свои брюки.

Я нервничаю. Я хочу сказать, что секс в общественных туалетах – это не то, к чему я привыкла. Поцелуй с языком – это верх непристойности, которую я могу себе позволить. В норме я веду себя не бесстыднее бабушки Кристины Агилеры. И вот, пожалуйста, я поддаюсь его уговорам, надо отметить, весьма убедительным.

В этом есть что-то возбуждающее.

Закрытое пространство. Привкус опасности. Риск быть пойманной. Острота желания.

Это плохо, но и хорошо в то же время.

Через несколько кабинок от нас очень вовремя спускают воду, и она заглушает кульминационный стон Эдама, который он, кончая, испускает. Он тяжело дышит мне в ухо и крепко держит меня, приходя в себя.

– Тебе хорошо? – шепчет он.

– Да, – говорю я ему. – Просто прекрасно.

47

Отрицать это дальше уже не имеет смысла. Эдам – сексуальный маньяк.

Для него вся жизнь – это один непрерывный трах, прерываемый краткими и удручающими паузами не траха. Нет, я не жалуюсь. В конце концов, все это тянулось месяцами. Мои одинокие ночи в двуспальной постели, и мне надо было наверстать упущенное.

Но сейчас я понимаю, в чем мое теперешнее упущение.

Проблема в том, что Эдам горит не только желанием делать это все время или всеми возможными способами, он хочет делать это везде. В душе, на ковре в комнате, в ресторанном туалете.

А как я вам уже сказала, я отношусь к этому совсем по-другому. Для меня это совсем другая песня.

Но существует странный миф о сексе.

Почему-то считается, что если у вас целую вечность этого не было, то вы должны с жадностью накидываться на мужчину. Но мой собственный опыт говорит, что это правило не работает.

Наша первая близость, моя и Эдама, была бледной и неинтересной. Впервые за год выпали мне радости секса, а для меня это оказалось не более чем отраженный сигнал, если брать по шкале Рихтера.

Согласна, это было не так уж плохо. Но дело в том, что для меня это не было вообще ничем. Теперь я начинаю понимать, что к чему. Признаю, я бы предпочла, чтобы Эдаму иногда – ну хоть иногда – нужно было что-то другое, не секс. Ну, не знаю, поговорить со мной, что ли, или еще что-нибудь, менее необузданное и страстное. Нет, это неправда. Эдам говорит со мной. Говорит, что я выгляжу потрясно. И сексуально. И мне нравится, когда он это говорит. Даже больше, чем нравится. Ведь Эдамы не растут в изобилии на деревьях. А мы только что подошли к определенной стадии отношений. К той стадии, когда отношения переходят на другой уровень. И раз уж они на этой стадии, то пройдет совсем немного времени, и я задам ему один важный вопрос, а именно: «Ты не против, если я познакомлю тебя с мамой?»

Потом, конечно, будут и другие важные вопросы, из которых первым номером пойдет: «Сможешь ли ты солгать ради меня?»

И он ответит «да» на оба вопроса.

Я это чувствую.

Потому что он увидит, как много они для меня значат, хотя лучше, если бы они не были такими важными для меня. Он поступит правильно, потому что сексуальный он маньяк или нет, но я чувствую, что он человек порядочный. И начинает казаться, что он понравился бы мне, даже не будь Эдамом, даже если бы он не был подходящим материалом для создания друга, который бы понравился маме.

Эта мысль меня пугает.

Ведь это и в самом деле так.

48

Я иду на работу.

Лорейн в сверхотличном настроении. Наверное, потому, что толстый лысый мистер Блейк расхаживает по торговому залу, присматривая за всем. На ее лице маниакально приветливая, обращенная к нему, улыбка. Очень забавно, но он этого не замечает. Честно говоря, смотрит он на меня.

Подходит.

– Здравствуйте, мистер Блейк, – говорит Лорейн.

Но мистер Блейк протягивает руку и улыбается мне:

– Не думаю, чтобы мы где-нибудь встречались, – у него один из тех голосов, которые, кажется, и бывают только у жирных, лысых дельцов. Неторопливо плывущий изо рта с сигарой. Уверенный. Денежный.

– Нет, мы не встречались, – говорю я. – Я Фейт Уишарт.

– Хорошо, Фейт, рад с вами познакомиться. Продолжайте работать хорошо.

– Обязательно, – отвечаю ему я, растянув лицо в улыбке от уха до уха.

Лорейн, настроение которой безнадежно испорчено, говорит:

– Не беспокойтесь, мистер Блейк. Я буду за ней присматривать, – но мистер Блейк уже отходит от нас.

– «Продолжайте работать хорошо»! – говорит Лорейн, сердито разглядывая меня. – В какие игры вы играете, Фейт? Откуда мистер Блейк знает, что вы хорошо работаете?

– Не знаю, – говорю я ей. – Правда, не знаю.

49

Придя домой и включив телевизор, я слышу шум.

Позвякивание. Я выглядываю в окно и вижу Фрэнка. Он несет неоткрытые бутылки и жестянки с пивом к баку для стекла.

Боже, он, похоже, и в самом деле решил начать жизнь заново.

Когда он возвращается, он видит, как я смотрю на него из окна. Он улыбается. Машет мне. Я машу в ответ.

Я думаю о том, как повел себя сегодня мистер Блейк, о том, как мило он со мной разговаривал.

И тут я почему-то вспоминаю слова Джози, старушки, которой я делаю пробный макияж, и они эхом откликаются в моем мозгу: «Вы увидите жизнь в розовом свете».

«Вы увидите жизнь в розовом свете». Что она имела в виду?

Звонит мама.

Сначала я разговариваю с ней на автопилоте и слушаю, как она рассказывает о том, что Хоуп пригласила нас на свадьбу, и о том, как я туда поеду, о том, как туда поедет Марк. В нужных местах я только хмыкаю, ахаю и поддакиваю.

Но потом она говорит:

– Я решила обязательно приехать в Лидс в эту субботу. Познакомиться с Эдамом.

О Господи! Познакомиться с Эдамом!

Я думаю о работе. В субботу я выходная. Но как предлог ее можно использовать, сказать: «У меня как раз сейчас большая кампания по связям с общественностью» – или что-то еще.

Мама продолжает:

– Я могу приехать в любое время, поэтому не говори, что работаешь.

– Но… я… – у меня нет другого предлога отказать ей, совсем нет. И в то время, которое занял у меня поиск другого предлога, все было решено.

– До встречи, – говорит она. – Ладно, мне пора идти наверх, помыть окна.

50

Иногда бывает лучше собраться с духом и прямо сказать, что тебя волнует. Знаете, сбросить камень с души. Поэтому в этот вечер, через десять минут после того как Эдам вошел в мою квартиру, я говорю:

– Мне надо кое о чем спросить тебя.

– Спросить меня? – он насторожился так, как если бы я вдруг встала перед ним на одно колено.

– Да. Мама приезжает на выходные, и я думала, ну, если ты не возражаешь, может, ты встретился бы с ней?

– Встретился с ней?

– Да. С мамой.

– С твоей мамой?

– Да. Она здесь ненадолго, тебе не надо оставаться…

– Что это еще за мутотень, малыш? – его глаза широко открываются: он удивлен, не верит своим ушам. Он трясет головой.

Плохие признаки.

– Какая еще мутотень? – спрашиваю я в искреннем изумлении.

– Такая вот.

Он встает с дивана и идет в кухню. Все еще трясет головой.

– В чем дело? – спрашиваю я. Ответа нет. Он просто уставился в окно. Наконец он что-то говорит, скорее себе самому, чем мне, поэтому я не слышу что.

– Что ты говоришь?

– Я говорю, – произносит он с преувеличенно четкой дикцией, – что не надо на меня давить.

– Давить? – говорю я и чувствую, как злость льется потоком в обоих направлениях. – Что ты имеешь в виду? Я что, давлю, когда прошу встретиться с моей мамой? Она не дикий зверь. Просто человек.

Он смотрит на меня так, как будто я говорю не о том.

– Мы с тобой только начали встречаться, – говорит он, спуская свой гнев до деления «четыре». – Это еще не та стадия, на которой знакомят с родителями, так ведь?

– Не знаю. Никогда не думала, что существует такая стадия.

Он пристально смотрит в потолок и испускает театральный вздох.

– Похоже, это становится слишком обременительным.

– Обременительным?

– Я не хочу, чтобы у тебя создалось неправильное представление о вещах. Я просто не хочу, чтобы ты считала это чем-то, чего на самом деле нет.

– А чем я это считаю?

Он пожимает плечами.

– Не знаю. Но ты все время выдвигаешь дополнительные условия.

– Дополнительные условия? Эдам, это же не пункты контракта.

Он улыбается. Такой улыбки прежде у него не бывало, и она ему явно не идет. Он становится таким высокомерно-самодовольным. Надуто-напыщенным. И уродливым.

– Я просто спросила, не хочешь ли ты встретиться с мамой, и все.

Затем, уже спокойный, он выходит из комнаты – и из квартиры.

– Эдам, постой!

Но уже поздно.

51

Час спустя он возвращается.

– Прости меня за то, как я себя повел, – говорит он, стоя на пороге.

– Ладно.

Из-за спины он достает бутылку вина. Я переламываю себя и улыбаюсь, и он идет за мной в квартиру.

– Я слишком остро среагировал, – объясняет он, сдирая наклейку с пробки.

– Да нет, – говорю я тоном не менее дипломатичным, – я сама виновата. Я тороплю события, часто воспринимаю вещи такими, какими хочу их видеть. Хочу сказать, что нет ничего страшного в том, что ты не хочешь увидеться с мамой. Я не хотела тебя пугать.

– Ну, если для тебя это так много значит… – говорит он, оглядываясь в поисках штопора.

– Он там, – говорю я, показывая на ящик с полуотломанной ручкой, висящей на одном шурупе. – Это не так уж много значит для меня, – это ложь. Встреча мамы с Эдамом значит для меня все. Я прекрасно понимаю, что она ничего не должна значить. Что мое счастье не должно зависеть от маминого одобрения. Но знание того, что вы должны чувствовать, не дает вам самого чувства. Поэтому, когда я говорю, что это значит для меня не так уж много, я испытываю странное ощущение падения. Как будто просыпаешься после чудесного сна и видишь свою дерьмовую квартиру.

– Нет, я с ней встречусь, – говорит он, наливая вино в два стакана. Большой глоток, еще глоток и еще.

– Хочешь честно? – спрашиваю я, может быть, с излишней готовностью.

Он долго и пристально смотрит на меня и потом протягивает мне стакан с вином.

– Давай. Только честно.

– Ну, тогда мне надо будет рассказать тебе еще кое о чем.

У него выжидательно поднимаются брови.

– Рассказывай, – говорит он.

Я пересиливаю себя и не реагирую на его подавленный тон;

– Мама думает, что мы вместе уже больше трех месяцев.

Щеки у него надуваются, и почти все вино разбрызгивается по полу. Сделав мелодраматический глоток, он спрашивает:

– Что-что?

Я закрываю глаза и договариваю остальное:

– И она думает, что ты адвокат.

Я открываю глаза и вижу, что Эдам трясет головой из стороны в сторону, открывает и закрывает рот, как пойманная золотая рыбка.

– Что я… Кто… Почему…

Ах ты Господи!

В его голосе появилось раздражение.

Я делаю глоток вина и расправляю плечи, зная, что при этом через футболку проступят соски.

Потягивая вино, он смотрит на них сквозь стекло стакана.

– Это длинная история, – говорю я. – Основное – это то, что я устала убеждать маму, что я не безработная лесбиянка. Вот и выдумала себе мужчину. И работу. И все остальное.

– Да? – говорит он, рассматривая мои соски. – Вот как.

Первый стакан вина придал мне смелости, и я пододвигаюсь ближе к тому месту, где он стоит, просовываю руку под его футболку и вожу пальцем вокруг его пупка.

– Ну что? – спрашиваю я. – Ты справишься с задачей?

– Да, – бормочет он, охваченный желанием, и начинает покусывать мое ухо. – Нет проблем. Все, что ты хочешь.

Вот почему он вернулся! Боже, он ведь и вправду страдает нимфоманией. Один взгляд на мои выступающие соски, и он готов. Но, честно говоря, я не против. В конце концов, он ведь согласился встретиться с мамой. Может быть, мне не придется больше лгать ей. По шкале от единицы до максимума – Колина Фаррелла – он, безусловно, на уровне «фаррелл». Мне хочется содрать с него всю одежду, прямо сейчас. А ведь у меня еще не было овуляции.

Но сдирать с него одежду не приходится. Он делает это по собственной инициативе. И потом ждет, обнаженный герой секса с оружием на изготовку, чтобы я последовала его примеру.

С секунду я раздумываю, потом также снимаю с себя одежду и притягиваю к себе его прекрасно сложенное тело, вздрагивая от его прикосновения.

– Так, так, – говорит он своим теперь уже привычно сексуальным голосом. – Ты такая сексуальная…

Но тут, когда мы уже почти что начали, я кое-что вспоминаю:

– А презерватив? – спрашиваю я скромно-застенчиво.

– Ах, да, – говорит он и неохотно садится на корточки на пол и ищет свой бумажник в куче сброшенной одежды.

Тут я вспоминаю еще кое-что:

– Э-э-э, наверное, лучше задернуть шторы.

52

Проснувшись на следующее утро и повернувшись, чтобы обнять своего великолепного возлюбленного, к тому же друга матерей, я обнаруживаю, что за ночь он превратился в человека-невидимку. Потом я вспоминаю: ему же надо быть на работе очень рано.

Вместо него я обнимаю подушку и соскальзываю обратно в глубокий, умиротворяющий сон, которым не спала, когда была одинока. Но тут начинает звонить телефон. Звонит и звонит.

Звонит.

Звон его такой настойчивый, что я понимаю, кто это. Так может звонить только один человек.

Я прячу голову под подушку.

Но ведь я знаю, что он будет звонить до тех пор, пока я не выберусь из этой такой приятной, теплой постели и не возьму трубку. А все потому, что рано вставать мне не нужно – сегодня я работаю во второй половине дня. Потому что, черт бы его подрал, сейчас только 7.30 утра. Потому что мать у меня садистка и ее излюбленная пытка – оставлять человека без сна.

Наступает пауза. Пауза, которая, я знаю, будет длиться ровно столько, сколько потребуется, чтобы положить трубку, опять поднять и нажать кнопку повторного набора.

Дринь-дринь-дринь-дринь.

Звонки все громче, наверное, их раздражает то, что мне еще как-то удается спать. Мне даже не надо поднимать трубку, чтобы сказать, что собирается сообщить мама.

Нужно… встать… с постели…

Я решаюсь на компромисс. Я встаю, но беру с собой два одеяла. Черт, где же тапки? Даже завернувшись в одеяла, даже внутри этого теплого кокона, я чувствую, что в комнате жуткий холод, и перспектива пройти босыми ногами по голому полу прихожей радости не прибавляет. Не найдя тапок, я решаюсь несколькими прыжками пересечь морозящий ноги пол и приземлиться на ковер в гостиной.

Но, приземляясь, я запутываюсь левой ногой в одеяле. Сила инерции несет меня вперед, и прежде, чем успеваю что-то сообразить, оказываюсь на полу.

Рядом пульт телевизора.

Черт!

Дринь-дринь-дринь…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю