Текст книги "Выдумщица"

Автор книги: Андреа Семпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

53

Когда я наконец беру трубку, след от медово-сладкого ощущения, оставленного мне милым-дорогим Эдамом, уже совершенно испаряется.

– Алле, мам, – говорю, потому что уверена, что это она.

– Ты уже встала? – спрашивает она вместо «алле», и тоска неизбежности снова овладевает мной.

– Да, – зеваю я, и чтобы встать, подтягиваюсь вверх, держась за полку над газовым камином. – Я уже целую вечность как встала. – Ну, вот и она – первая ложь сегодняшнего дня.

– Ты завтракаешь?

– Нет, уже позавтракала, – ложь номер два. Господи, что со мной такое? Почему я вру матери? Ведь это же не уголовное преступление, в конце концов.

– А как сегодня Эдам?

Тут я вспоминаю. Эдам сказал, что встретится с ней, что будет вести себя в соответствии со всем моим враньем.

– Просто замечательно, – говорю я ей. – Он сказал, что с нетерпением ждет встречи с тобой.

Я чувствую, что мать потрясена, что она буквально потеряла дар речи.

Я наслаждаюсь моментом. Теперь-то она поверит, что Эдам на сто процентов человек из плоти и крови, а не плод моего богатого воображения. За последние Бог знает сколько лет она думала, что либо я не интересуюсь мужчинами, либо они не интересуются мной. Что я или лесбиянка, или никому не нужна. (Я не хочу сказать, что плохо быть лесбиянкой или даже никому не нужной. Просто я знаю, что я не первое, и, надеюсь, не второе, и мне не хочется, чтобы мама думала, что я или то, или другое.)

Я жду от матери ликования. Жду, что она попросит прощения за то, что сомневалась в существовании Эдама. Что она задохнется от восторга.

Но ничего подобного не происходит.

Вместо этого она…

– Мам, ты что… ты плачешь?

– Прости меня, – всхлипывает она, – прости… я такая глупая… просто… это так… я рада за тебя… так рада… за вас обоих…

– Мам, мы с ним еще не женимся, ничего такого.

– О, я знаю, Фейти, я знаю. Понятно, что не женитесь. Я просто очень рада, что ты нашла прекрасного человека.

Я вздыхаю. Ни с того ни с сего момент, которым я собиралась насладиться, растаял как дым, рассеявшись в прозрачном воздухе. Особенно это «понятно, что не женитесь». Господи, это же безжалостно с ее стороны.

– Мам, ты же его еще не видела…

– Я знаю.

– …и мы вместе больше трех месяцев, я его не вчера нашла.

– Конечно, – говорит она робко, видимо вдруг осознав, что до этого момента не верила мне. – Я знаю. Но я же увижу его в пятницу. Увижу Эдама. Это становится таким… реальным!

Я не в силах сдержать улыбки.

Я сделала маму счастливой.

Речь всего-то об ее встрече с Эдамом, но как много это для нее значит. Все, что она хочет для меня, это чтобы я устроила свою жизнь с хорошим человеком. И хотя я еще не решила, является ли Эдам таковым, это уже роли не играет.

Он ведь сможет стать таким.

Раз моя мама хочет этого, он таким будет. Насколько он хорош? Ну, что же, он хорошо выглядит, это вне всякого сомнения. У него красивые светлые волосы. Хорошая фигура. Красивые глаза. А то, что он согласился встретиться с мамой и поддержать мою ложь, разве это не хорошо с его стороны?

Конечно хорошо.

Конечно хорошо.

Нельзя давать ход этим изводящим меня сомнениям. В кои веки все начинает выстраиваться как надо. Мама права, все становится реальным. Мне нравится это чувствовать. Очень нравится.

Надеюсь только, что так будет продолжаться и дальше.

54

Через шесть часов, когда я на работе радуюсь тому, что день выдался спокойным, ко мне заезжает Эдам. Это время его обеденного перерыва. Лорейн поблизости нет, и мы с ним разговариваем. Но, как всегда, у Эдама только одна тема для разговора. И тема эта приводит меня прямо на склад, куда я отправляюсь, чтобы принести еще несколько коробок ночного крема.

Он целует меня в затылок.

– Эдам! Что ты делаешь?

– Ты прекрасно знаешь что.

– Я не могу делать это здесь!

– Почему? – спрашивает Эдам, искренне удивляясь.

– Потому что меня уволят, вот почему.

Он смотрит по сторонам и видит горы косметических коробок высотой в человеческий рост.

– Кто нас здесь увидит?

– Тут установлены камеры, – вздыхаю я, – телевизионного наблюдения.

Эдам оглядывает потолок, на котором нет ни единой камеры.

– Где?

– Мне надо назад за прилавок.

– Тебе же полагается десятиминутный перерыв, – в его глазах вспыхивает проказливый огонек. – Перерыв на трах.

– А ты? Тебе разве не нужно быть на месте вовремя? Уже почти три часа.

– Скажу, что ушел позднее. У меня все будет в порядке. А я всегда считал, что девчонки, которые весь день стоят за прилавком в косметических отделах, обычно не прочь поразвлечься. – Он улыбается своей дьявольской улыбкой и ослабляет узел галстука.

– Эдам, прошу тебя! Тебе нельзя здесь находиться. Уйди, пожалуйста.

– Хорошо, малыш, – говорит он, не сдвинувшись ни на сантиметр. – Все, как ты скажешь.

У меня нет времени на эти глупости, поэтому я отворачиваюсь и начинаю подбирать партию ночных кремов.

– Нет, серьезно, – говорю я ему, меня уволят.

– Да, да.

Я оборачиваюсь и вижу кипу одежды на полу, а над ней Эдама, стоящего совершенно голым, опершись локтем на одну из полок.

– Я твой, – говорит он.

– Эдам! Что ты делаешь?

– Ты же знаешь, что хочешь меня.

– Эд…

Я останавливаюсь на полуслове. Слышу звук.

Меньше всего на свете мне хочется услышать этот звук. Звук поворачивающейся дверной ручки.

– Прячься! Оденься! Исчезни! Но уже слишком поздно.

Дверь открывается, чтобы впустить Лорейн. Она неотрывно смотрит прямо на Эдама. Вид его мускулистого тела – это такое потрясение для нее, что первые несколько секунд она не в состоянии произнести ни слова. К ее парализованному пластической хирургией лицу присоединилось и ее тело.

– Лорейн, – говорю я. – Я сейчас объясню. Я ни в чем не виновата, мы ничего не делали. Я не звала его сюда.

Эдам садится на корточки и хватает свои боксерские трусы.

– Да, – подтверждает он. – Мы ничего не делали.

– Фейт, – наконец произносит Лорейн, у которой перехватило дыхание. – Немедленно в офис.

И пока я, в ожидании решения свой судьбы, следую за Лорейн через весь торговый зал и еду вверх на эскалаторе, Эдам одевается и испаряется.

55

– Это все совсем не так, как вы подумали, – говорю я ей.

Но Лорейн не в состоянии ничего воспринять.

– Вы были на складе с голым мужчиной.

– Да, – признаю я. – Это так. Но я вовсе не хотела, чтобы он туда приходил. Я не просила его раздеваться.

– Так вы не знаете этого человека? Тогда надо звонить в полицию. И сообщить, что в нашем помещении совершено сексуальное нападение.

Я вздыхаю:

– Не надо никуда звонить. Я его знаю. Это мой друг. Он зашел повидать меня в обеденный перерыв, вот и все. Он пошел за мной на склад, и ему в голову пришла эта дурацкая мысль.

– А как вы оказались на складе, интересно знать?

– Я пошла взять ночного крема. У нас он кончился.

Она удивленно поднимает брови. (Ну, когда я говорю «поднимает», я имею в виду, что поднимает на миллиметр. А когда говорю «брови», я имею в виду две тонкие, нарисованные карандашом линии над глазами.)

– Да? – говорит она. – Да неужели?

– Да, – подтверждаю я.

– Такое впечатление, что в последнее время у нас кончилось много разных товаров, не так ли?

– Не знаю.

– И такое впечатление, что вы проводите много времени на нашем складе, одна или с голым другом, роли не играет.

Я? Это она все время торчит на этом складе!

– Не уверена, что понимаю, о чем вы.

Она делает паузу и складывает руки на груди:

– У нас пропадают товары.

– И вы считаете, что в этом виновата я?

– Ну, Фейт, по крайней мере, это соответствует вашему поведению в последнее время.

– Я ничего не сделала!

– Вы единственный, помимо меня, человек, у которого есть доступ к складу товаров «Китс».

– Это не я, – говорю я.

– А та женщина, которая на складе кувыркалась с голым мужчиной. Вероятно, это тоже не вы?

– Лорейн, простите меня. Мне не следовало разрешать ему идти за мной. Но…

– Довольно оправданий, – говорит она. – Вы уволены.

56

– Найдешь другую работу, – говорит мне Эдам. – Тоже мне проблема.

Он пытается проявить сочувствие. Наверное. Но у него это не получается. Я киваю и говорю:

– Да.

Но я знаю, что другую работу я не найду. Если я расскажу правду, то меня никто на работу не возьмет. Если солгу, об этом все равно узнают.

Я не могу удержаться на работе даже в качестве продавщицы косметики.

Мне придется уехать из этого города. И с этого континента.

Я начинаю плакать, слезы мешаются с потекшей тушью.

– Прости, – говорю я, – я не хотела плакать. Эдам выглядит испуганным. Как если бы вдруг моя голова завертелась на шее или если бы из моего живота выскочил инопланетянин. Вот с кем я встречаюсь. С человеком, который без колебаний стаскивает с себя трусы в общественном месте, но впадает в полную панику всякий раз, как ему приходится сталкиваться с проявлением человеческих эмоций.

– Не плачь, – говорит он, но по тону чувствуется, что ему все равно. Это звучит как «все это слишком обременительно, давай лучше займемся сексом».

Я его ненавижу. Понимаю, что так нельзя, что это неразумно. Но ведь он мог бы быть хоть чуточку повнимательнее, мог бы!

Легко ему говорить, что я найду другую работу. Это не у себя на работе он стоял голым. Не ему пришлось заполнять форму 45 профпригодности.

Я отхожу от дивана.

– Фейт, куда ты идешь?

– Прости, – говорю я, идя в спальню, – мне надо побыть одной.

57

Просыпаюсь я рано. Будильник сообщает мне, что сейчас 6.15 утра. Я поворачиваюсь на другой бок и обнаруживаю, что Эдам уже испарился.

На работу уйти так рано он не мог. Может быть, он ушел еще вчера ночью.

Под тяжестью еще не отошедшего сна глаза у меня закрываются, но заснуть снова мне не удается. Слишком неспокойно на душе.

Я приподнимаюсь на локте и в этом полусидячем положении вновь открываю глаза. Проходит несколько секунд, прежде чем мне удается сфокусировать свой взгляд на размытых формах и понять, что это за предметы в моей спальне.

Я смотрю на темнеющую кипу чего-то на полу. Ах, это его одежда. Потом вижу две темные точки у двери. Его туфли.

Все интереснее и интереснее.

Может быть, он вышел в ванную. Я ложусь и прислушиваюсь, пытаюсь услышать шум льющейся воды или еще какой-нибудь характерный для ванной шум. Ничего.

Я опять смотрю на будильник. 6.19.

И тут я слышу это. Шум.

Легкий вдох.

Звуки идут из гостиной.

Сердце у меня начинает бешено биться, в мозгу проносятся параноидальные ночные страхи. Наверное, кто-то проник ко мне в квартиру. Злоумышленник. Может быть, несколько. Они схватили Эдама и привязали его к дивану, теперь очередь за мной.

Я стягиваю с себя одеяло и на цыпочках медленно иду к двери. Скрипит доска паркета, и я мгновение колеблюсь, но потом продолжаю свой путь и вхожу в прихожую. Очутившись там, я оглядываюсь в поисках какого-нибудь оружия.

Вооружаюсь зонтиком. Может быть, мне удастся проткнуть им этих негодяев. И я опять слышу этот звук.

Легкий прерывистый вдох, но на этот раз он сопровождается таким же легким всхлипом. Такое впечатление, что ему больно. Может быть, он обладает какими-нибудь секретными сведениями и его пытают агенты тайной правительственной службы.

Я раздумываю, надо ли вызывать полицию, но и стационарный телефон, и мобильник остались в гостиной. Поэтому если кто-то и может спасти Эдама от ужасных злодеяний, ему угрожающих, то только я сама.

Стараюсь сдержать дыхание, потому что я уже в дюйме от двери. С зонтиком в руке. Чувствую прилив угрызений совести за вчерашнее. За то, как взвалила на Эдама всю вину за свое увольнение.

«Не беспокойся, Эдам, – произносит в моей голове голос некоей кинозвезды, – я спасу тебя».

Я жду у косяка двери, прислонившись к стене, направив зонтик острием в потолок на манер винтовки. И снова слышу вздох Эдама.

Голос полон безнадежности и отчаяния.

Пора.

Я больше не могу этого выносить. И я вхожу в комнату.

Прикладываю ладонь к двери и медленно, надавливая, открываю ее. Сначала я никого не вижу. Потом вижу включенный телевизор с отключенным звуком.

Идущая программа как-то странно мне знакома. Что само по себе странно, потому что я никогда не вставала в двадцать минут седьмого утра.

Потом я понимаю, что это за программа.

Это «Система йогазмических тренировок», записанная на диске.

Это моя сестра. Или, точнее, в данный момент зад моей сестры. Лица ее не видно, тело сложено пополам и просунуто вниз между ногами.

Я толкаю дверь, и она открывается шире.

Никаких злоумышленников.

Никаких грабителей, никаких шантажистов или правительственных агентов.

Только Эдам, сидящий на диване, в полнейшем неведении о том, что его подруга с зонтиком в руке стоит в двух метрах за его спиной.

Он кричит.

А может быть, и нет.

Я начинаю понимать, что те звуки, которые я слышу, на самом деле не крик. Это кое-что другое. Кое-что, сопровождаемое резкими движениями его правого плеча.

Правой руки.

На конце которой находится пять пальцев.

Которые…

– О, – тихо постанывает он, – о, да!

Он мастурбирует!

– Эдам, – говорю я, – что ты делаешь?

Он подпрыгивает. Затем каменеет. Потом встает. Поворачивается ко мне. Трусы болтаются на лодыжках, а его компас уже показывает на юг.

Он смотрит на меня. На мой зонтик.

Я уж думаю, не применить ли мне его. Именно сейчас он может нанести Эдаму серьезный урон.

– Я… я…

– Мастурбировал под видеозапись моей сестры.

Тут он делает то, чего я никак от него не ожидала.

Он улыбается. И говорит: «Да». Как будто его совсем не волнует, что я только что застала его со спущенными трусами и рукой, сами знаете где.

И он начинает смеяться, по-видимому ожидая, что я присоединюсь к нему!

– Ты… – я в бешенстве. Стараюсь подобрать оскорбление пообиднее: – Мастурбант!

– Ну что же, – говорит он, поднимая обе руки в знак полной капитуляции, – вполне согласен с таким определением.

Солгал бы, что ли, чтобы обелить себя. Или попытался хоть как-то смягчить ситуацию. Или сделал бы вид, что чуть-чуть смущен, а он выдает самое неуклюжее из всех возможных оправданий:

– Я не мог заснуть.

– Ты не мог заснуть?

Наконец до меня доходит. Считается, что в такой момент остается только одно – порвать с мужчиной. Ведь из-за него я уже потеряла работу. И теперь я поймала его с другой женщиной. Хорошо, пусть эта другая женщина даже не знает обо всем этом, пусть она в двухстах километрах отсюда. Но это же моя сестра. И не могу я оставаться с человеком, который даже не скрывает, что использует ее для удовлетворения своей похоти, который не желает ограничиваться воображаемым образом и тайными фантазиями, но, по сути, открыто трахает ее перед экраном телевизора с идущей видеозаписью. На моем диване.

Но я уже знаю, что опять пущу его в свою постель. Потому что иначе мне придется рассказать всю правду маме и моей сестре, возбуждающей в мужчинах такое страстное желание. Сейчас я себя ненавижу. Ненавижу свою слабость. Себя ненавижу больше, чем Эдама. Потому что, хотя Эдам и развратник, он, по крайней мере, честен. По крайней мере, может принимать себя таким, какой он есть.

Поэтому какое-то время мы ссоримся, но потом идем в постель, где я лежу, бессмысленно уставившись в потолок, пока не приходит пора вставать.

58

Когда Эдам уходит на работу, звонит мама.

Спрашивает меня о работе, я отвечаю, что все нормально. А что еще я могу ей сказать? Не говорить же, что меня выгнали с работы, о которой она даже не знает.

Потом она начинает говорить о свадьбе Хоуп.

– Ты уже купила комплект, чтобы надеть на ее свадьбу?

– Нет, мама, у меня не было на это времени.

– Разве это не замечательно? – продолжает она. – Я уверена, что ты ждешь не дождешься встретиться с Джейми.

– Конечно, – соглашаюсь я. – Жду не дождусь.

– Хоуп звонила вчера. Сказала, что собирается послать тебе приглашение на девичник. Он будет в Париже. Ну не замечательно ли?

– Конечно, замечательно, – говорю я, уже гадая, как мне выбраться из всего этого.

Затем внезапно она произносит:

– Осталось три дня.

– До чего?

– До выходных, когда я встречусь с Эдамом.

– Ах, да, – говорю я. – Я и забыла.

– О, Фейт, я так горжусь всеми вами. Все мои дети добились таких успехов.

– Да, мам, я знаю. Знаю.

День длится бесконечно долго. Я сижу перед телевизором, ничего не делая. Фрэнк слушает музыку. Но сейчас она уже не громкая. И это не тяжелый металл. Честно говоря, музыка мне приятна. Успокаивает. Я знаю эту песню. Поет Эл Грин. У отца был его альбом. Альбом самых популярных хитов. Он заводил его громко и все время хотел, чтобы мама потанцевала с ним, но она всегда просила его отстать, потому что у нее много дел.

Потом я начинаю размышлять о Фрэнке. Странное это чувство, когда спасаешь кому-то жизнь. Затем я думаю, что он, похоже, изменился.

Я думаю о Фрэнке, о его научной работе. Обо всем этом, что связано с альтернативными вселенными. А что, если это правда? Что, если действительно существует столько же вселенных, сколько у человека возможностей? Что, если где-то там я все делаю так, как надо?

А может быть, моя ложь там вовсе и не ложь. Может быть, там все это действительность, и она проживается другой мной? Та действительность, которую я должна проживать здесь.

Да, неплохо звучит. Я не лгунья. Просто говорю о возможностях, которые осуществляются в другом месте. О реалиях альтернативной вселенной. Вселенной, в которой я получила работу в «Колридж коммьюникейшн», в которой мой мужчина не сидел, мастурбируя под видеозапись моей сестры.

Должна же быть вселенная, где все лучше, чем здесь.

И должна существовать другая Фейт Уишарт, жизнь и поведение которой более разумны. Та Фейт Уишарт, которая не боится жить для самой себя, а не только для матери.

59

Эдам приходит ко мне в плохом настроении.

– Как прошел день? – спрашиваю я его.

– Дерьмово, – отвечает он, не спрашивая о том, как прошел день у меня.

Мне вдруг приходит в голову: а каким он будет в субботу, когда приедет мама? Возможно, он и подходит для исполнения своей роли, роли Эдама, но актерского темперамента у него маловато.

– Хочешь чаю? – как хорошая жена спрашиваю его я.

– Нет. Выпил бы чего-нибудь покрепче.

Я наливаю ему бокал вина.

Он выпивает его залпом.

– Теперь получше, – говорит он. Потом смотрит на меня взглядом опытного распутника и говорит:

– Поцелуй меня.

Я его целую, но при этом не перестаю думать. Интересно, что нужно Эдаму: подруга или гейша, этакая раба любви и домашняя хозяйка в одном лице? Сегодня в нем появилось что-то новое. Что-то, что мне не нравится. Что-то, что заряжает атмосферу отрицательной энергией.

Выражение глаз такое, будто он на миллион километров от меня. В них вселенская похоть. И я думаю: а хорошо ли я знаю этого человека, которого так легко впустила в свою жизнь?

Да, он согласился лгать ради меня. Но нельзя отрицать того, что решение принималось не столько умом, сколько тем, что у него в брюках. К тому же, мне кажется, что с тех пор, как он согласился на это, он ведет себя так, будто приобрел власть надо мной. Как будто нет ничего особенного в том, что я из-за него потеряла работу или что он мастурбирует под видеозапись моей сестры. Он хватает меня за груди.

– Эдам…

Но он делает мне подсечку и толкает вниз, на ковер. Он уже на мне.

– Эдам, пожалуйста! Не сейчас. Я не в том настроении.

Он смеется:

– «Не в том настроении»!

60

Он лежит на мне, и ему достаточно одной руки, чтобы удержать мои две. Другой рукой он возится у себя внизу, борясь с пуговицами, дергая ткань, как обезумевшее животное, порывисто и грубо.

– Прекрати. Не надо, – говорю я. Тихо и жалостно. Мой голос так же слаб и невыразителен, как мое тело.

Я дергаю ногами, мои каблуки бьются об пол, но справиться с его весом, сбросить его я не могу. Тело, разработанное в гимнастическом зале и привлекшее меня своей силой, дает мне наглядный пример того, что внимание надо обращать на другие качества.

Его лицо совсем близко, рот ищет мой рот. Я отдергиваю голову, и он целует мою щеку. Затем слышу голос, шепчущий с угрозой мне в ухо:

– Ты такая… – все мое тело восстает против этих слов: —…возбуждающая.

Он поднимает голову, и в этот момент я плюю ему в лицо. Слюна попадает ему на щеку. Он искренне смеется, как будто в этом есть что-то смешное.

Я чувствую, как дергаются его ноги, когда он стягивает с себя джинсы. В голове у меня мелькают образы мертвых лягушек и эксперименты с электрическим током, – сохраненное памятью с давних времен, виденное в учебном шоу для детей.

Кожа прикасается к коже. Волоски на его ногах покалывают мои ноги. Затем мне как-то удается испустить крик, нечто, напоминающее «помогите». Крик жертвы. Крик, который вдруг придает реальность происходящему. Пронзающий всю эту сцену ужасом.

Тут я чувствую его возбужденный член. Твердый, прижатый к моей голой ноге, пока он разрывает перемычку у моих трусов.

– Перестань, – кричу я, – не надо!

Мое тело обрело тонус, но все же оно слишком слабо, чтобы бороться с ним. Я вспомнила уроки физкультуры. Там нас учили, как наносить удары, кулаком и ногой, как ставить блок и уклоняться от удара. Но такие приемы с ним не срабатывают. Мне не хватает сил. Я не боец. Я слишком слаба.

Я смотрю вбок, прижав лицо к ковру. И все еще кричу и ищу взглядом что-нибудь, ну хоть что-то. Что-то, что не даст этому произойти. Я вижу, как вся сцена отражается в черном экране телевизора, вижу ужас на собственном лице, как будто это лицо незнакомой женщины, беспомощной, незнакомой женщины, поваленной на спину светловолосым, голубоглазым чудовищем, лежащим на ней.

На другом конце комнаты вижу телефон и вспоминаю о маме. Нас с ней разделяют какие-то два метра и семь цифр. Сейчас она, вероятно, опять занята уборкой, пылесосит или стирает пыль, готовясь к свадьбе Хоуп и ни о чем не подозревает.

И затем, когда его рука сжимает мне рот, пытаясь остановить мой крик, прежде чем приступит к делу, я думаю о папе. Впервые за все время, прошедшее с его смерти, я страстно хочу, чтобы того света не существовало и чтобы он не мог смотреть сейчас на нас сверху и видеть все это.

Я надеюсь, что он ушел от нас навсегда. Вот-вот сейчас это произойдет, у меня уже больше нет сил бороться. Я их истратила.

Меньше чем сорок восемь часов назад я прижималась к нему, я хотела его. Хотела почувствовать его в себе. Но то была другая я. И другой Эдам.

Тот Эдам, вес которого придавил меня к полу, мне совсем незнаком. Я его не знаю, он не знает меня.

– Перестань, пожалуйста. Перестань.

Он смеется, его дыхание горячо врывается мне в ухо. И тут я кое-что понимаю. На самом деле он способен на все. Он мог бы… Раздается какой-то шум. Стук в дверь.

Он не заметил. Он продолжает, теперь он пришпилил к полу мои запястья, пытаясь справиться с моими сопротивляющимися руками. Я снова исторгаю крик о помощи.

– Ну же, Фейт, все в порядке, – голос у него спокойный, тон в другой ситуации можно было бы назвать ободряющим. Тут его свободная рука ложится мне на рот, и он закрывает глаза. Я пытаюсь укусить его руку, но не могу.

Я опять начинаю свою борьбу, но он уже почти вошел. В любой момент…

Опять шум.

На этот раз шум громче. Кто-то пытается вышибить дверь, бросаясь на нее своим телом. И затем треск ломающегося дерева.

Эдам замирает. Смотрит на меня. Страх, которым были полны мои глаза, вернулся к тому, кто его породил.

– Что это, черт возьми? – его рука ослабевает.

Вот он, мой шанс.

Я сильно вонзаю зубы ему в руку и не отпускаю, даже почувствовав вкус крови.

– Ах ты сука! – взвизгивает он, отдергивая руку, высоко поднимая ее и явно собираясь меня ударить. Его рука, запачканная кровью и косметикой, зависла в воздухе.

Я зажмуриваю глаза и сжимаю лицо в кулачок в ожидании удара.

Но удара нет.

Секунду – или целую жизнь – нет ничего, кроме черноты за моими сжатыми веками. А потом я слышу шаги. Тяжелые, быстро приближающиеся.

Я открываю глаза. Эдам приподнимается с меня. И когда он поворачивается к невидимому для меня пришельцу, рука у него все еще поднята.

– Слезай с нее! – голос кажется мне знакомым, но я все еще не вижу, кто это.

– Да проваливай ты! – говорит Эдам. – Это не твое…

Кто-то захватом руки и шеи стянул его с меня. Я могу дышать.

Эдам, покраснев и беспрерывно издавая булькающие звуки, уставился на меня широко открытыми глазами психопата.

Содрав с меня Эдама и отбросив его в сторону, как в акробатическом танце лимбо, пришелец поднимает лицо. Это Фрэнк.

– Вы целы? – спрашивает он, и этот вопрос на какой-то момент ослабляет его сконцентрированное на противнике внимание. Эдам пользуется этой возможностью и борцовским приемом освобождается от захвата.

В следующую секунду он уже съездил Фрэнка по носу. А через секунду, когда кровь полилась Фрэнку на бороду, Эдам наклоняется, чтобы подтянуть брюки, но не успевает. Фрэнк делает бросок вперед и бьет Эдама.

Я быстро натягиваю джинсы и застегиваю блузку.

Моя гостиная превратилась в борцовский ринг, вещи в ней падают и ломаются.

Эдам тянет руку к пустой бутылке из-под вина.

– Осторожно! – кричу я Фрэнку.

Фрэнк оборачивается и уклоняется от удара. На какой-то момент сюрреалистическая сцена становится почти комичной. Фрэнк стоит выпрямившись, обхватив руками согнутого пополам Эдама, как будто сбесившаяся лошадь из пантомимы, с которой содрали костюм, отчаянно лягается посреди моей комнаты.

Эдам выворачивается, отступает назад, раздавив ногой пульт телевизора, и опять тянется к бутылке.

В этот раз ему удается ее схватить, и он бьет ею Фрэнка по спине. Бутылка остается цела, но удар – судя по звуку – очень болезненный.

– Ах!

Второй удар.

– Ах ты гад!

При виде всего этого во мне просыпается воинственный инстинкт. И, не отдавая себе отчета, я вскакиваю на ноги и пытаюсь не дать вновь опуститься мускулистой руке Эдама. В ответ мне в подбородок въезжает его локоть, и я лечу обратно на ковер.

Фрэнк, видя это, решает больше не церемониться. Держа Эдама за волосы, он наклоняет его голову и выставляет вперед колено, о которое и бьет его носом.

Ясно, что если Фрэнк и уступает Эдаму в мышечной силе, то с успехом компенсирует изобретательностью.

Все происходит очень быстро. И совсем не похоже на драки в кино. Вы наверняка видели: после каждого удара пауза, а сама драка поставлена профессиональным хореографом. Смотреть на настоящий кулачный бой в своей гостиной – дело необычное.

Пока они разрывают друг на друге одежду, я прорываюсь через комнату к телефону.

– Я звоню в полицию, – предупреждаю я, а руки у меня трясутся, как в белой горячке.

– Только попробуй, – говорит Эдам, отталкивает Фрэнка и в броске к телефону падает плашмя. Он промахивается, но с того места, где он так неуклюже приземляется, до телефона легко дотянуться, что он и пробует сделать.

Пока я поднимаюсь на ноги, Фрэнк пинает его в живот. Я вспоминаю, что, если бы не Фрэнк, меня бы уже изнасиловали, и тоже даю Эдаму пинок в живот.

Эдам кашляет, вид у него жалкий, но я все кричу на него и оскорбляю, пока вдруг не чувствую руку на своем предплечье.

Фрэнк вытирает кровь, ставит Эдама на ноги и выволакивает его, кашляющего и обмякшего, из квартиры. Я слышу какие-то слова в прихожей. Затем открывается дверь, а потом защелкивается замок. С Эдамом покончено.