Текст книги "Выдумщица"

Автор книги: Андреа Семпл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

88

Мы все в церкви.

Фрэнк, который до поры до времени остается Эдамом, сидит рядом со мной. И мама тоже. А за нами сидит Марк, который привез своего квартирного напарника Ли в качестве «второго лица».

Перед алтарем стоит сам мистер Фитнес, Гуру На Пути К Звездам, – Джейми Ричардс. Он ниже, чем я предполагала, и как будто не так сильно намазан оттеночным кремом цвета загара, как на обложке видеодиска. Но, в общем, он очень даже ничего. И он обернулся и улыбнулся нам, догадавшись, кто мы такие.

Церковь небольшая, но чрезвычайно милая. Такие видишь на открытках или в фильмах с Хью Грантом. Правда, впечатление несколько портят слипающиеся листы гимнов. В общем, это место молитв, а не частная собственность лучезарного Малого Босса.

Да нет, за исключением листов с гимнами, здесь здорово. Вычурные старые деревянные скамьи. Большие каменные арки. Окна с разноцветными стеклами, сложенными в картины с изображением сцен из Библии, в которой я не особенно сильна. Тут особая атмосфера, которая бывает только в церкви. Для этого ведь есть какое-то слово, какое же?

Благоговение, вот какое. Будь я религиозной (а я такой бываю, когда возникает соответствующее настроение), именно сюда мне следовало бы приходить. Приходить и стоять, тихо ожидая единения с небесами.

Я смотрю на маму и вижу: щеки у нее порозовели, она покусывает верхнюю губу, глаза набухают от сдерживаемых слез.

– Наступит день, когда и ты будешь стоять вот так же, – говорит она мне достаточно громко, чтобы Фрэнк мог услышать.

Я оборачиваюсь к нему и закатываю глаза.

– Прости, – говорю я, сжав ему руку. – Думаю, она слишком взволнованна.

Он лишь улыбается и, ничего не говоря, пожимает мне руку в ответ.

Мне хочется спросить его, как ему это удается. Как ему всегда удается, не сказав ни слова, сделать так, что мне становится хорошо. Но сейчас не время и не место думать об этом, поэтому я просто жду и впитываю в себя все происходящее вокруг.

Джейми Ричардс со своими совершенными ягодицами стоит перед алтарем в ожидании будущей миссис Ричардс. Нас еще с ним не познакомили, и я все еще не вижу Хоуп. Ягодицы Джейми нервно подрагивают, и он оглядывается назад на открытую дверь в церковь, к которой подъезжают какие-то опоздавшие гости.

Он, наверное, думает, что вдруг она не появится.

А вдруг она и в самом деле не появится. Я вспоминаю Париж. Как она плакала в туалете. Какой она была беззащитной.

Я оглядываюсь и смотрю на мамино лицо, затененное полями шляпы.

Потом смотрю на брата. Он, кажется, думает то же, что и я, и показывает мне глазами на маму. Мы оба знаем, что может случиться. Ведь сбегала же Хоуп раньше, когда возникали сложные ситуации. Может быть, она решила вернуться в Австралию.

Но в тот момент, когда и по маминому лицу пробежала тень неуверенности, вся церковь замерла в молчании, и орган заиграл «Свадебный марш».

Я смотрю назад – вот и она. Намного красивее, чем когда-либо, в простом белом платье.

Ее ведет по проходу какой-то мужчина, вероятно отец Джейми, предполагаю я. В этой сцене есть что-то страшно печальное, и я понимаю почему.

Я думаю о папе. О том, как много значил бы сегодняшний день для него. Как бы хотелось ему идти вот так рядом со своей младшей дочкой в такой важный для нее день – отдавая ее мужу.

Хоуп ловит мой взгляд и улыбается. Я чувствую такую близость с ней, какой не чувствовала никогда. Она счастлива, что мы все здесь и разделяем с ней ее радость. Но самое любопытное, что я чувствую в этот момент. Я на самом деле рада за нее. Впервые в жизни я не испытываю ни зависти, ни негодования из-за того, что она в чем-то превзошла меня.

Хоть в чем-то же надо признать свое поражение. Начинается церемония бракосочетания. Что-то говорит викарий. Слышно много таких слов, как «союз», «брак» и «освещенное Богом».

Потом он говорит много других слов, и они произносят свои клятвы и говорят «согласен» и «согласна», и Джейми поворачивается к своему шаферу – я думаю, своему брату, – и берет у него кольцо, и надевает на палец Хоуп. Мама всхлипывает. Фрэнк мягко сжимает мне руку.

Они целуются. Закрывают глаза – наверное, это что-то значит для них.

Этот момент полон высокого напряжения и глубины чувств, и вся церковь, кажется, готова взорваться аплодисментами.

Но, выходя из церкви в залитый золотым солнцем сад, я уже думаю о свадебном приеме. И о своем обещании, данном Фрэнку.

89

Прием происходит в фешенебельной гостинице в двух милях от деревни. Надменность ее роскоши проявляется уже в неторопливом хрусте гравия под нашими ногами, пока мы идем по подъездному пути, и в звуках струнного квартета, играющего на открытом воздухе, и в том, как официанты на кончиках пальцев несут подносы над головами, да и в шляпах. Шляп здесь больше, чем на скачках в Эскоте.

Когда мы прибываем туда, зал уже полон людей, жующих бутербродики-канапе. И пока мужчины расправляются с выпивкой, женщины судачат:

– Она так чудесно смотрелась!

– Ну, разве она не красавица?

– Какой прекрасный викарий!

– А платье!

Мама в стороне разговаривает с отцом Джейми Томом. Это интересный мужчина типа Шона О'Коннери. На его лице широкая, теплая улыбка. Я вспоминаю, как Хоуп говорила, что он разведен, и на минуту задумываюсь над тем, сможет ли мама вновь устроить свою жизнь с другим мужчиной. Как бы то ни было, она вдруг стала прежней. Они поминутно кивают головами, а мама, кажется, все еще пребывает на небесах.

Брат и его сожитель приглушенными голосами ведут серьезный разговор, опрятно пощипывая оливки, фаршированные анчоусами.

Интересно, о чем они говорят?

Они ощутимо выделяются в толпе гостей.

Они единственные во всем зале не улыбаются – наигранно или еще как-то.

Ну, за исключением Фрэнка. Может быть, это потому, что он удовлетворился слабоалкогольным шампанским «Сан-Пелегрино», в то время как остальные потягивают более крепкие напитки.

– У тебя все хорошо? – спрашиваю я его, перед тем как сделать глоток шампанского.

– Да, – отвечает он, но выглядит немного озабоченным. – А у тебя?

– Да, со мной все в порядке, – говорю я. – Просто… – я вижу, как Хоуп и Джейми принимают подарок из рук какой-то маленькой старушки, – нет, все в порядке. Давай подождем пару часов. До тех пор, пока Хоуп не уедет на свою Санта-Лючию. Я же могу все рассказать Хоуп, когда она вернется, так ведь?

Фрэнк смотрит на меня, и тень сомнения пробегает по его лицу.

– Ладно, – соглашается он. – Конечно сможешь.

– Ты так здорово выглядишь, – говорю я, стараясь приободрить его. Тем более что это правда. На нем костюм, стоящий уйму денег, и я начинаю сомневаться, так ли уж плохо обстоят у него дела с банковским счетом.

Хоуп встречается со мной глазами и идет ко мне, таща за собой Джейми. В ней невозможно узнать ту неуверенную в себе женщину, которую я видела неделю назад в Париже.

– Привет, Фейти, – говорит она мне.

– Привет, – отвечаю. – Выглядишь потрясающе.

– Это Джейми, – говорит она.

– Привет, Джейми. – говорю я.

Он наклоняется и целует меня в щеку.

– Привет, – спокойно говорит он. – Рад с тобой познакомиться, – затем он пожимает руку Фрэнку.

Рассматривая его с близкого расстояния, я понимаю, что это обычный человек. Обычный человек, запатентовавший свою собственную систему отжимания на ягодицах, которому безотказно отсосали в ресторане, но который, похоже, в самом деле любит мою сестру. А для меня это не мало.

– А это, – смотрю я на Фрэнка, – Эдам.

– Ах, Эдам! Я столько о вас слышала. Просто не верится! Моя сестра! С адвокатом!

– Да, – говорю я, чувствуя неловкость перед Фрэнком.

Мы еще какое-то время говорим друг другу эту приятную вежливую чушь, и затем Хоуп сообщает, что до отлета на Санта-Лючию ей надо пообщаться еще кое с кем.

– Иди, – говорю я. – Желаю хорошо провести медовый месяц.

После того как они исчезают в толпе, я оборачиваюсь к Фрэнку и говорю:

– Прости.

Он смотрит на меня, потом на часы на стене, как будто интересуясь, сколько еще времени ему придется играть роль Эдама, и отвечает:

– Все в порядке.

90

Через два часа Хоуп и Джейми отбывают в аэропорт Гэтуик. А я с помощью алкоголя пытаюсь придать себе смелости перед разговором с мамой. Зал начинает вращаться.

Кругом идиотские улыбки и еще более идиотские шляпы.

– Мне кажется, с выпивкой тебе лучше притормозить, – советует мне Фрэнк.

Передо мной дверь. Коричневая деревянная дверь, на которой написано: «Гардероб». Я хватаю Фрэнка за руку и веду его туда.

– Фейт, можно спросить, что ты делаешь?

– Ш-ш-ш, – громко говорю я, открывая дверь и затем закрывая ее за нами.

– Фейт, зачем мы пришли в этот гарде… – закончить фразу ему не удается, потому что мои губы закрывают ему рот.

– Фейт… – произносит он, глотая воздух. Но мои губы опять заставляют его замолчать.

В неистовом порыве вожделения я борюсь с его рубашкой, развязывая галстук и расстегивая пуговицы. Он начинает делать то же с моей блузкой, но потом останавливается.

– Нет, Фейт, мы не должны.

– Что ты имеешь в виду – «не должны»?

– Это неправильно, – говорит он, отстраняясь от меня. Он застегивает пуговицы.

– Но…

Он целует меня в щеку.

– Я не Эдам, – говорит он. – Сейчас я хочу от тебя только одного. Хочу, чтобы ты обо всем рассказала матери.

– Хорошо, – говорю я, трезвея при мысли об этом. – Я сейчас все ей расскажу.

91

Мы идем из гардероба, пробираясь сквозь толпу, пока у буфетного столика не находим маму. Она на кого-то смотрит. Я оборачиваюсь и прослеживаю ее взгляд, который обращен на Тома Ричардса.

– Мам, мне надо кое-что тебе сказать.

Она улыбается.

– Можешь не говорить, – отвечает она. – Ты тоже скоро свяжешь себя узами брака.

– Нет, – говорю я, закрывая глаза. – Я не об этом.

– Вот как? Тогда в чем дело? – и, кладя в рот какое-то воздушное печенье, добавляет: – Эти крохотные штучки просто великолепны, правда?

– Да, мама, великолепны.

– Говори, – продолжает она, – расскажи мне про свой большой секрет.

– Ну, видишь ли… дело в том… – я смотрю на Фрэнка, которому, по всему видно, не терпится, чтобы наконец открылось, кто он такой на самом деле. – Дело в том… – и тут я смотрю на маму. Я никогда раньше не видела ее такой счастливой. Неужели я хочу разрушить это счастье? Ведь сказать ей все – это более эгоистично, чем промолчать? – Дело в том… Фрэнк… мы с ним… я… я получила повышение.

– Повышение? Фейт, да это же чудесно!

Фрэнк, однако, услышав эту последнюю, наскоро состряпанную новость, выглядит совсем не таким счастливым. Вообще-то он отворачивается и выходит из зала.

Мама берет меня под руку. Ее как будто совсем не трогает внезапное исчезновение Фрэнка.

– Значит, теперь ты будешь получать больше, – говорит она.

– Да, – говорю я, проклиная себя.

– Поздравляю, Фейт, – говорит она. – Я так тобой горжусь. И где-то там, – она показывает на потолок, – твой папа доволен, глядя на тебя.

Нет. Он говорит: «Черт тебя побери, Фейт. Да расскажи же ты ей наконец правду».

– Мам, я, пожалуй, поднимусь в нашу комнату. Посмотрю, как там Фр… Эдам.

– Хорошо, дорогая. Иди.

92

Когда я поднимаюсь в нашу комнату, Фрэнк пакует чемодан.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я.

– Я уезжаю.

– Уезжаешь?

– Да.

– Но предполагалось, что мы останемся здесь на ночь.

Фрэнк, не поднимая головы, продолжает паковаться.

– Прости.

– Но что я скажу маме?

– Я уверен, ты найдешь, что ей сказать, – говорит он.

Мне не нравится его тон.

– Что это все значит?

– Ну, возможно, не был решен один важный юридический вопрос.

Теперь до меня доходит.

– Так это потому, что я ничего не сказала маме? Молчание подтверждает, что это так.

– Прости, Фрэнк. Я не смогла. Просто не смогла. Сегодня день моей сестры, это не мой день.

Но, защищая себя, я понимаю, что только ухудшаю положение. Потому что я знаю, о чем он думает. О том, что же разрушило бы ее счастье: то, что я врала ей, или то, что мой бойфренд не дотягивает до того, вымышленного.

– Ничего страшного. Я понимаю. Но я не могу все время жить, стараясь походить на человека, которого ты создала в своем воображении, поэтому лучше будет, если мы закончим прежде, чем начать. Я не карьерный счастливчик, не самовлюбленный конъюнктурщик. Я всего лишь тридцатилетний аспирант.

Я колеблюсь. Я хочу сказать, что он не прав. Что мне все равно, кто он.

Но я ничего не говорю.

Меня останавливает не то, получит ли он одобрение моей матери, а то, насколько все это устраивает меня саму. Что, если он и в самом деле не сможет быть таким, как выдуманный мной человек? В моих фантазиях не было восстанавливающего свои силы алкоголика, главным интересом которого в жизни является исследование возможности существования альтернативных вселенных.

Я в растерянности молчу.

Фрэнк застегивает молнию на чемодане и смотрит на меня так, будто я его разочаровала.

– Мы с тобой разные, – говорит он. – Я не могу интересоваться тем, чем интересуешься ты. Тем, как надо выглядеть. Мне наплевать на то, как я выгляжу. Мне совершенно безразличны мода и косметика. А в прошлый раз я заметил, что тебя совершенно не увлекла тема межзвездного субатомного вещества.

– Но…

– И не говори мне всю эту чушь о том, что противоположности сходятся. Противоположности не сходятся. Противоположности распадаются и через пять лет разводятся, споря о том, кому что принадлежит. Вот что происходит с противоположностями, – он берет чемодан за ручку и, обогнув кровать, останавливается напротив меня. – Прости, Фейт. Я о твоей маме. По крайней мере, она будет думать, что Эдам существовал в действительности.

Мне хочется остановить его. Мне хочется привязать его к кровати, заставить подождать. Но в голове у меня сумбур.

– Итак, ты едешь обратно в Лидс? – спрашиваю я его.

– Да, вечерним поездом, – отвечает он. – Но завтра хочу поехать к своей маме, и остаться у нее на какое-то время. Мне сейчас лучше быть подальше от Лидса, мне там плохо.

– Едешь к маме?

– В Эдинбург.

– Но где она живет? Я имею в виду ее адрес?

– Я не дам тебе ее адрес. Фейт, все кончено. Мы отдали друг другу все долги, и все кончено, – его лицо непроницаемо.

– Но я…

Какой-то момент он медлит, надеясь что-то услышать. Он, по-видимому, ждет, что я закончу мысль. Я знаю, есть слова, которые могут его остановить, точнее, три слова, если уж говорить точнее, но не уверена, что не скажу очередную ложь.

– Я… – эти слова никак не говорятся.

Фрэнк вздыхает, как будто моя неспособность сказать то, что нужно, это последнее подтверждение правильности его решения. Я знаю, что предпочла, чтобы он остался. Знаю. Но не знаю почему.

И поскольку не знаю этого, я стою и наблюдаю, как Фрэнк со своим клетчатым чемоданом выходит из комнаты.

– До свиданья, Фейт, – говорит он, оборачиваясь ко мне у двери. – Когда-нибудь увидимся.

– Когда-нибудь, – говорю я без всякого выражения, еще не понимая, что произошло.

93

Сегодняшний день – это день Хоуп. И мамы. Не мой день. И у меня нет ни малейшего намерения превращать его в день мини-драмы Фейт и Фрэнка.

Но с каждой секундой без Фрэнка мне становится все хуже. Я знаю, что надо выдумать уважительную причину, объясняющую, почему Фрэнк вдруг решил собрать свои вещи и уехать, но я не могу. Хотя с этим у меня никогда не бывало сложностей. Внезапно моя способность выдумывать всякую чушь меня оставила.

И я знаю почему.

Из-за Фрэнка.

Я его люблю. Безумно. Когда он со мной, я счастлива. Я та, которая на самом деле, а не выдуманная для мамы. В этом все дело. Причина, по которой я все время врала маме не в том, что ей не понравилась бы правда, а в том, что правда не понравилась бы мне.

Фрэнк дал мне почувствовать, что быть самой собой это не только иметь работу или не иметь ее. Что то, где я работаю, не делает меня хуже или лучше, как и то, сколько я зарабатываю.

Я поняла, что любовь не связана с карьерой. Фрэнку тридцать лет. Он готовится получить степень доктора по альтернативным вселенным. Шансов найти хорошую работу у него меньше, чем у кого бы то ни было.

Но я все равно его люблю.

Он помог мне увидеть вещи в их настоящем свете. И даже сейчас, уйдя, он все прояснил.

Я сделала ошибку.

Но есть время, чтобы перехватить его. Я выбегаю из комнаты, несусь по коридору, вниз по лестнице на улицу, дальше на покрытый гравием подъездной путь.

Я ищу глазами его машину, но ее нет. – Фрэнк! – кричу я. – Фрэнк! И я возвращаюсь в отель.

Кругом люди. Пьяный смех. Старомодная музыка. Танцующие дядечки.

Шаря глазами поверх столов, я нахожу маму, брата и Ли и иду прямо к ним.

– Мне нужна твоя машина, – говорю я брату.

– Сестренка, дорогая, – говорит он мне.

– Мне нужна твоя машина.

– Ты не умеешь водить машину, – напоминает он мне.

– Тогда мне нужно, чтобы ты отвез меня кое-куда.

– Я не в форме, – отвечает он. И как бы в доказательство подбрасывает в воздух оливку и пытается поймать ее ртом. Она падает ему на щеку.

– Ах, Марк, веди себя прилично, – говорит мама. Я смотрю на маму, но вижу, что и она переусердствовала с шампанским.

– Фейт, все в порядке? – по ее тону я понимаю, что она скорее рассержена, чем озабочена.

– Да, я… – нет, Фейт, все далеко не в порядке. Я оглядываю зал в попытках найти хоть кого-то, кто смог бы вести машину. Но никто из собравшихся не способен даже самостоятельно завязать шнурки на ботинках.

– Нет, мам, – говорю я. – Вообще-то в данный момент не все в порядке. Знаешь, мне и в самом деле надо кое-что тебе сказать.

– Это об Эдаме? – спрашивает она.

– Да, мам. О нем.

– Ты же не… вы не… вы же с ним не занимаетесь свободной любовью?

Надежды нет.

– Нет, мам, не занимаемся.

– Я видела передачу об этом на прошлой неделе.

– Даю слово, мы с ним не занимаемся свободной любовью.

– Отлично, – говорит она, успокоенная, – потому что это негигиенично.

– Мама, пожалуйста, послушай меня. Хоть секундочку.

Я смотрю на Марка и на его Ли и осознаю, что эту потрясающую новость я собираюсь сказать не только ей.

Я сглатываю.

– Мам, Эдам не тот, кем ты его считаешь.

– Правда? – говорит она не совсем внятно. – А знаешь, я это знала. С самого первого раза, как увидела его, я это знала.

– Знала?

– Ну конечно. Ты меня не обманешь.

– Не обману?

– Конечно, не обманешь, – говорит она, стараясь выпить вина из пустого бокала. – Не сможешь. Это же очевидно.

– Ты знала?

– Конечно, по его лицу все было видно. По линии волос. Так как же его звали раньше?

– Раньше?

– Дай-ка я догадаюсь, – ее палец задумчиво гладит подбородок. – Эриена? Эдель? Тепло? Или горячо?

– Мама, ты о чем? – и тут я все понимаю. – Мам он не менял пол.

– О, – говорит мама, несколько ошарашено.

Тогда что он сделал?

– Он ничего не сделал.

– Тогда что ты хочешь сказать?

– То, что он не тот, кем ты его считаешь. Он – Фрэнк [5]5
  Frank – открытый, честный (англ.) – Примеч. пер.


[Закрыть].

Я смотрю на брата, который, похоже, схватывает все быстрее.

– Ну что же, очень хорошо, что он откровенно обо всем говорит, – замечает мама.

О Господи!

– Его имя Фрэнк, а не Эдам, – мама начинает что-то понимать, поэтому я продолжаю: – А Эдам никогда не существовал. Вообще-то был один, но уже потом. Эдам – это моя выдумка.

– Я не…

– Я знаю, прости. Я поступила ужасно, но ты должна понять, я это сделала потому, что я… потому что я хотела, чтобы ты была счастлива. Хотела, чтобы ты гордилась мной, – все верно, вот здесь мне и надо остановиться, если уж на то пошло. Довольно признаний для торжественного свадебного дня. Но остановиться я не могу. Я как будто выпустила наружу фонтан правды или что-то в этом роде. Как будто единственное, что сейчас имеет значение, – это Фрэнк и то, как я его предала. И себя тоже. – И я врала тебе о своей работе. Я никогда не работала в агентстве по связям с общественностью. Я была продавщицей косметики. Я работала за прилавком фирмы «Китс косметикс». А сейчас я безработная. Потому что… потому что… – ладно, не все секреты стоит выдавать, – …потому что так получилось. А Фрэнк – не адвокат. Он скоро получит степень доктора и будет исследовать возможность существования альтернативных вселенных. А это значит, что он такой же неустроенный в жизни, как и я.

Мама в шоке. И это еще слабо сказано. Вы видели фотографии, снятые в тематических парках, где вас запечатлели в тот момент, когда вы собирались пройти по бревну над ущельем с потоком внизу или спуститься по отвесному склону на горных роликовых лыжах, и рот у вас широко открыт, а волосы стоят торчком, и вы выглядите так, как будто вас вот-вот стошнит? Вот так выглядит сейчас моя мама. И я виновата в этом! Боже мой, какая же я идиотка! И все это на свадьбе родной сестры.

Но в тот самый момент, когда я чуть не падаю в обморок от собственной смелости, мой брат, несмотря на протесты Ли, выступает вперед и говорит:

– Ли – не просто мой сосед по квартире, – говорит он, глядя прямо маме в глаза. – Он – мой сексуальный партнер. Я гей.

Она сбита с толку.

– Мама, я гей.

Бог – большой поклонник комедий положений. В тот момент, когда мой брат раскрывает страшную тайну своей сексуальной ориентации, хранимую им в течение тридцати лет, именно в этот момент ди-джей ставит песню «На флоте», исполняемую «Де Виллидж Пипл».

Но юмор ситуации до мамы не доходит. Она, похоже, впала в состояние комы.

– Мам, что с тобой? – спрашивает ее Марк. Но она не отвечает.

– Мам, – говорю я и машу рукой у нее перед глазами. – Мам? Ты нас слышишь?

Ответа все нет.

Мы ждем, и ди-джей сбавляет скорость, поставив что-то нежное и в моем теперешнем настрое, разрывающее мне сердце. Наверное, это Дай до.

Затем откуда-то из-за моей спины раздается мужской голос. Это Том, отец Джейми.

– Патрисия, – обращается он к маме. – Не согласишься ли ты потанцевать со мной?

Мама смотрит на него, все еще пребывая в потрясении. Но сейчас это уже потрясение другого рода. Счастливое потрясение.

– О, – говорит она. – О, да. Да. Почему бы нет? И она семенит за своим кавалером, как будто ничего не произошло. Я смотрю на брата, чьи поднятые брови говорят о том, что он удивлен не меньше меня.

– Как это все понимать? – спрашиваю я его.

– Не знаю. Может быть, мы не правильно ее оценивали. Может быть, нам надо было быть с ней честными с самого начала. Может быть, это было лишь наше предположение, что ей так тяжело.

– Как бы то ни было, – говорю я, глядя, как мама танцует с красивым мужчиной, – Том Ричардс смягчил для нее удар.

Но сейчас, когда мама, по-видимому, вполне справляется с двойным ударом, обрушившимся на нее, мои мысли возвращаются к Фрэнку. Я стараюсь придумать, как связаться с ним.

Но у него нет даже мобильного телефона. Ну, по крайней мере тот, что есть, не работает. Ему его отключили за неуплату.

Можно вызвать такси. Но поездка из Сассекса в Йоркшир будет стоить недешево, а мама сейчас не в том настроении, чтобы просить у нее денег взаймы.

Подходит Марк.

– Ну, как ты? – спрашиваю я его.

– Да так, – вздыхает он. А потом говорит: – Я не собирался этого делать. Ну, ты понимаешь. Я не хотел говорить ей. Я не хотел делать ей больно.

– Я знаю. И я не хотела, – и прежде чем я понимаю, что происходит, я разражаюсь рыданиями. Из-за Фрэнка. Из-за мамы. Из-за Марка. Из-за всего.

Брат обнимает меня.

– Эй, не надо, сестренка, все же хорошо.

Я стараюсь не пачкать слезами его аккуратно отутюженную рубашку.

– Я люблю тебя, – говорю я ему, насколько помню, в первый раз в жизни.

– И я тебя люблю, – говорит он. Затем смеется: – Только с рубашкой поосторожней.