Текст книги "Реквием по братве"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)

– Не мешай, а? – попросил он. – Иди лучше сам поиграй.

Молодой человек ухмыльнулся.

– Уже поиграл. Все слил до копейки. Они же у них перепрограммированные. Выигрыш исключен.

Борис удивился:

– Зачем же все играют?

– Такие же придурки, как мы с тобой. Давай покажу, как надо бомбить.

Его предложение вступало в явное противоречие с утверждением, что выиграть на автомате нельзя, но Борис уступил свое место и отдал оставшиеся жетоны. Случайный советчик невольно помог. Став зрителем, он прилепил черепашку в мгновение ока, но когда отстранился – вдруг почудилось, что по губам паренька скользнула понимающая ухмылка. Ужас окатил Бореньку с ног до головы, будто кипятком: он так и застыл с открытым ртом.

– Видишь, – самодовольно заметил парень. – Десять очков вернул.

Слава Богу, померещилось. Борис сказал ненатуральным голосом:

– Слушай, погоняй пока сам, я прошвырнусь немного. Рулетка где?

– Прямо по коридору, белая дверь. Не промахнешься… Только не зарывайся там.

– Колесо тоже программированное?

– Ну а ты как думал, это же Москва.

В зале с рулеткой, расположенном рядом с кабинетом директора, он провел не больше десяти минут. Зарядить там двух черепашек оказалось плевым делом. Публика скопилась возле стола, завороженно следила за манипуляциями крупье. Так, вероятно, первобытные племена внимали заклинаниям шамана. Правда, у дверей дежурил детина в униформе – черный костюм, белая рубашка с бабочкой, – но Боренька опустился в кресло под огромными, бронзовыми часами – и стал невидим. Под бронзовое чудовище он и посадил двух зверьков, подтолкнув их под мраморную плиту.

На первом этаже его целью была бильярдная и предбанник сауны, где, как уверил Санек, вообще никого не бывает. Не в бильярдной, а в предбаннике. Эта комната – что-то вроде перевалочного пункта – грязное белье, банная утварь, ящики с разными припасами, ее Боренька оставил напоследок, сперва зашел в бильярдную – и сразу понял, что здесь придется туго. В просторной комнате с тремя сверкающими лакировкой бильярдными столами гуртовались пятеро пожилых кавказцев, – и все, как на подбор, каких-то непомерных размеров: упитанные, с раздутыми животами, поросшие черными волосами до бровей. Сразу видно, что какая-то элитная компания. У опешившего Бореньки создалось впечатление, что между столов неспешно передвигаются пятеро космонавтов в скафандрах, прилетевших откуда-нибудь из созвездия Кассиопеи. У Бореньки вообще было живое, быстрое воображение, а тут оно еще обострилось благодаря двум коктейлям с ромом. Лучшее, что он мог сделать, это развернуться и уйти, но по его же собственным расчетам двум черепаш-кам-деткам положено было осесть именно в бильярдной, на пересечении трех биссектрис.

– Мальчик пришел, – без энтузиазма отметил один из космонавтов-кавказцев – и еще двое мельком взглянули, тогда как двое других продолжали сосредоточенно целиться киями почему-то в один шар.

– Добрый день, господа! – неуклюже поздоровался Боренька, но ответа не получил. Только первый космонавт, отметивший его появление, продолжал его разглядывать с таким выражением, как добродушный хозяин смотрит на выползшего из щели таракана.

– Тебе чего, мальчик? Мы никого не звали.

– Извините, пожалуйста!

– Чего надо, скажи?

В сиплом голосе ни угрозы, ни раздражения. И тут Боренька доказал, что Таина не ошиблась, доверив ему ответственнейшее поручение.

– Разрешите немного посмотреть?

– Зачем будешь смотреть?

– Сказали, великие мастера… Мечтал увидеть своими глазами.

– Кто сказал?

– Все говорят. Ваня Столяр говорит.

– Сам тоже играешь?

– Только учусь, – Боренька скромно потупился.

Один из космонавтов наконец ударил по шару и с грохотом, четко уложил его в лузу. Поднял с бортика стакан, наполненный темной жидкостью, и, картинно отставя руку с кием, опрокинул спиртное в пасть. Остальные почтительно выжидали. Оказалось, все прислушивались к разговору, но этот, закативший шар, был у них, похоже, центровым. Издали указал на Бореньку пальцем.

– Наглый, да?

В ту же секунду Борис понял, что надо немедленно смываться, какие уж тут черепашки, но взгляд главного космонавта внезапно потеплел. Смуглый, худенький паренек в кожаных штанах в обтяжку чем-то ему приглянулся:

– Сосать умеешь?

Боренька не понял вопроса, но на всякий случай кивнул с готовностью: да, естественно, умею.

– Ладно, сиди, потом скажу, чего делать, – и равнодушно отвернулся, начал нацеливать следующий шар. Первый космонавт дружески подмигнул:

– Проходи, мальчик, отдыхай. Хочешь, выпей вина.

Боренька прошмыгнул в дальний угол и плюхнулся в кожаное кресло. Следующие десять минут провел словно в механическом ступоре. Космонавты больше не обращали на него внимания. Лупили по шарам, обменивались короткими репликами на чужом гортанном языке, куда вкрадывалось лишь одно знакомое словечко «билядь», звучавшее с добродушной укоризной, хлопали друг друга по могучим спинам, поздравляя с удачными ударами. Но в присутствии жутких космических пришельцев Боренька испытывал такой же знобящий, мистический ужас, лишающий всех сил, как в детстве, когда оказывался в темной комнате наедине с наплывающими из подсознания смутными кошмариками.

И все же он сумел, воспользовавшись секундным приливом энергии, прилепить к спинке кресла двух черепашек, и, если оценивать по шкале вечности, для него это был такой же подвиг, как для былинного витязя схватка в одиночку с огнедышащим драконом.

Совершив сие деяние, Боренька сполз с кресла и выпрямился на ватных ногах. Затем осторожно, словно на ощупь, направился к двери.

– Куда спешишь, мальчик? – окликнул его космонавт. – Смотри еще.

Боренька пролепетал:

– Я сейчас вернусь. Мне надо…

К нему подошел старший из игроков и слегка ткнул кием в живот.

– Понравилось, крысенок?

– Очень, господин!

– Хочешь убежать?

– Что вы, – Боренька не поднимал глаз, чтобы от страха не обмочиться. – Я только на минутку. По малой нужде.

– Ты красивый, ничего. Принеси «Мальборо». Потом будешь сосать. Понял, нет?

– Туда и обратно, – сказал Интернет.

В коридоре провел ладонью по лицу и увидел на пальцах серые полоски, следы слез.

ГЛАВА 9

В сауну залетел, не чуя ног под собой. Здесь все было так, как Санек обещал. Небольшая, без окон комната со скамьями вдоль стен, заваленная барахлом – тюки с бельем, перехваченные крест-накрест простынями, какие-то картонные ящики… Боренька пересек комнату и заглянул в смежную дверь: там тоже никого – среднего размера помещение с душевыми кабинками, – но из третьей, полуоткрытой двери доносились мужские голоса и женское повизгивание.

Борис присел на скамью, отодвинув увесистый тюк – сердце мячиком скакало в груди, космонавты все еще стояли перед глазами. «Ты просто мерзкая, трусливая мышь, – признался он себе. – Ведь они тебе ничего не сделали плохого».

Расстегнул молнию на сумке, достал последнего черепа-шонка и в сентиментальном порыве поцеловал черную усатую мордочку. Тут все и случилось. Дверь из коридора, которую он плотно закрыл, отворилась, и вошли двое мужчин в черных костюмах и с бабочками. Один взял у него из рук черепашку, второй усмешливо спросил:

– Чего-то ты, постреленок, много суетишься. Передвигаешься туда-сюда… Ты кто такой?

Борис не успел испугаться, привстал, но мужик пихнул его обратно на скамью.

– Не спеши… встанешь, когда скажем. Так кто ты?

– Я?

– Болванка от х… Отвечай быстро, сопляк!

– Какое вы имеете право? Я пришел отдохнуть, как все… Что, нельзя?

Мужик отобрал у него сумку и вытащил из нее кожаный подсумок с набором инструментов. Обратился к товарищу:

– Интересно, да, Лева? Может, он слесарь?

Борис сделал вторую попытку подняться, получил мощный, резкий удар ногой в грудь, обмяк и застонал. Охранник с любопытством разглядывал пластиковую черепашку, потряс ее над ухом.

– А может, он Дед Мороз? Видишь, с игрушками бродит.

– Ладно, – сказал первый. – Отведем к Мишуне, пусть разбирается, что за ферт. Что ж, пошли, миленочек, на правилку.

Теперь Борису расхотелось вставать, он вцепился руками в скамью – и за это схлопотал пару несильных оплеух.

– Тебя что, мудака, силой тащить?

Тащить никуда не пришлось. В каморку-предбанник, и без того тесный, вломился крепыш, которого Боренька оставил вместо себя играть у автомата, и со словами: «Что за шум, парни?» с ходу боднул одного из охранников башкой в грудь. От неожиданности тот не устоял на ногах, перелетел через комнату и врезался спиной в закрытую дверь, за которой культурно отдыхали неведомые дамы и господа, причем довольно активно, судя по тому, чіго женский визг перемежался истерическими воплями и утробным мужским гоготанием. Светловолосый крепыш на этом не успокоился. Боренька не сразу заметил, что в руке у него нож, а увидел лишь тогда, когда тот снизу, с широкого размаха воткнул его в бок второму охраннику, который с растерянным видом сжимал в руке черепашку-детку. Борис, прожив до двадцати двух лет в Москве, иногда, естественно, попадал в передряги, и ему приходилось участвовать в драках, а также, как любой его сверстник, он проглотил немыслимое количество американских триллеров, на коих воспитались целые поколения духовно стерильной молодежи, но в яви такое видел впервые. Мягкий хруст, с каким сталь входит в упругую плоть, нервический всплеск в изумленных очах и яркая кровь, расплывающаяся по белому полотну рубашки: удручающее – завораживающее зрелище.

– Ой! – сказал Боренька, вжимаясь в стену. Раненый выронил ему на колени черепашку, а сам стал медленно опускаться, ломаясь в позвоночнике, словно раздумывая, как удобнее прилечь. Крепыш выдернул нож и ударил еще раз, кажется, в одно и то же место, в расширяющееся красное пятно. Потом развернулся ко второму охраннику, успевшему встать на ноги и занявшему боевую стойку. Лицо у него было изумленное.

– Ты что же делаешь? – проскрипел он. – Зачем Леви-ка заколол?

В руке у него было что-то зажато, но не нож, а металлическая штуковина вроде маленького блестящего трезубца, который он выставил впереди себя, но Боренькин спаситель и на сей раз оказался проворнее. Он сделал несколько быстрых, обманных движений, задев Бореньку локтем по скуле – тесно в каморке, тесно! – охранник парировал нападение трезубцем, но недостаточно четко. Нож с тонким, комариным свистом преодолел короткое расстояние и вонзился в открытое, раздутое горло. Светловолосый издал хриплый звериный рык, не сумев увернуться от трезубца, разодравшего ему плечо. В сущности, на этом схватка закончилась: охранник зажал ладонью глотку, из-под пальцев брызнули алые фонтанчики – ему нечем стало дышать. Он еще что-то продолжал говорить, еще глаза пылали ненавистью, но он уже умирал. Близко смерть Боренька видел тоже впервые, но ошибиться было невозможно.

Спаситель, тяжело дыша, обернулся к нему:

– Быстро к выходу – и на улицу. Но не бегом. Понял?

– Кто ты?

– После познакомимся… Быстро, говорю тебе…

У Бореньки хватило соображения сунуть черепашку под ближайший тюк, схватить сумку – и он был таков.

Дальше небольшой провал – и вот он уже на улице.

Стояла темная электрическая ночь, иномарок у входа прибавилось. Разгоряченное лицо обдало морозцем, словно массажной салфеткой. Боренька никак не мог сообразить, что теперь делать: бежать в темноту или, напротив, остаться под фонарем, чтобы Санек его увидел. Он забыл, какая была инструкция, но это не значило, что был подавлен или испуган. Хотя и с опозданием, после короткого выпадения из реальности, адреналин в нем взбунтовался, он чувствовал себя легким и бодрым, как теннисный мячик. Казалось, подпрыгни – и повиснешь на проводах. Он сумел: выскочил из пасти чудовища невредимый, оставя позади два трупа. Это он-то, Интернет, дитя библиотек, книг и чистых помышлений. Будь жив отец, наверное, он мог бы сейчас гордиться своим сыном.

Со стороны Боренька выглядел пьяным или обкурившимся – раскачивающийся в такт одному ему слышной музыки, с блаженной, идиотической улыбкой на устах, умиротворенный, – не человек, а млекопитающее неизвестной породы; но и в таком состоянии он каким-то чудом разглядел в ряду машин знакомый «жигуленок», просигналивший ему фарами. Спустился с крыльца и, спотыкаясь, похохатывая, побрел через улицу, доковылял до приоткрытой дверцы и ввалился в салон, подхваченный, как поршнем, крепкой рукой.

– Ты что, Интернетина? Очумел совсем?! – злобно прошипел Санек. – Чего светишься, гад?

– Ре-бя-я-та! – блаженно пропел Боренька. – Я такого навидался, расскажу – не поверите.

Клим потряс его за плечи, он тонко захихикал.

– Не в себе он, в клинче, – определил Клим. – Отваливаем, Саня.

Машина потихоньку выплыла из ряда и на малой скорости докатилась до переулка, куда благополучно свернула. Еще метров сто по узкой улочке, еще поворот – и увязли в темень, как в прорубь. В доме напротив не светилось ни одного окна.

– Где мы? – встревожился Боренька. – Уже приехали?

– Заткнись, – одернул Санек. – Еще слово – и я тебя отключу.

– За что, Саша? – удивился Боренька. – Я ведь все сделал. Всех зверюшек рассовал в норки.

– Сделал и молчи! Сопи в две дырки, пока цел.

Боренька затих и, кажется, сразу уснул. Санек связался с Таиной, доложил обстановку. Интернет вернулся, а что налепил – неясно. Он не в себе. Сделался вроде юродивого. Но там все в сборе. И Столяр, и Толян, и вся основная кодла на месте. Таина уточнила:

– Кныш выходил?

– При нас нет, – ответил Санек. – Мы на точке.

– Что ж, начнем, парни, помолясь, – в ее голосе он не услышал ни тревоги, ни печали. Точно таким тоном она обыкновенно произносила: – Сашенька, привет!

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ДЕНЬ

ГЛАВА 1

Черный Тагир остался доволен сделкой. Он и судьбой был доволен. Она была к нему милостивой. Две удачи подряд ему улыбнулись. Казанский владыка Лев Иванович Гуринштейн, в просторечье Лева Гороскоп, уступил караванный путь аж за Уральский хребет, в сторону великих рек, а взамен получил несколько доходных мест в столице – казино на Юго-Западе, пару борделей в Марьиной Роще и фирменный магазин итальянской мебели, причем все это с сохранением доли Тагира. Караванный путь к неосвоенным сибирским пространствам сулил заманчивые перспективы, хотя требовал солидных вложений, чего не скажешь о Москве. Проституция, игорные заведения, работорговля – все это пока причиняло больше беспокойства, чем давало прибыли. На московской территории в очередной раз вошли в столкновение политика и бизнес. Мощные взрывы, устроенные какими-то чудовищами, переполошили и без того очумелый город. Московский обыватель теперь пугался собственной тени, тем более с экранов день и ночь не слезал бородатый иорданец, грозя гяурам все новыми карами. Московская чернь вела себя как стадо овец, почуявшее грозную поступь приближающегося льва. Разбушевалась милиция, шарила по чердакам и подвалам, вылавливала подозрительных кавказцев на рынках и в метро. Ей все они были подозрительные, независимо от национальности и внешнего вица. Откупаться от властей приходилось уже в двойном и тройном размере. Проще было отойти в тень и пересидеть смуту. Недвижимость никуда не денется, а Лева Гороскоп пусть немного попирует. Для него прорыв на столичную территорию не менее важен, чем для Тагира продвижение в Сибирь.

Второй удачей был недавний визит знаменитого аравийского моджахеда Кахи Эквадора. У Кахи было множество имен, но Черный Тагир знал его именно как Эквадора. Их знакомство тянулось с незапамятных времен, когда Кавказ еще томился под пятой российского тирана, и оба не жалели сил для святого дела освобождения, но с Кахой Тагиру было не равняться. Героями не становятся, ими рождаются, и бесстрашный Каха всегда был таким, как сейчас, – с пылающим, огненным сердцем, с бестрепетной рукой, поразившей сотни и сотни неверных. Тагир уступал ему во всем, но только не в преданности дружбе и идеалам юности. Каждому свое, сказано у Пророка. Кахе – жар вечного боя, ему, Тагиру, умудренному глубокими размышлениями о сути происходящих в мире перемен, – собирание камней для сражения. Каха не всегда понимал его правильно. При редких встречах высказывал много обид и претензий и иногда делал это в грубой форме, будто разговаривал не с таким же, как он, абреком, а пытался наставить на путь истинный умалишенного. Чистый душой, Каха не понимал значения денег в современном мире, осуждал стремление Тагира к богатству и вообще, на взгляд Тагира, пообтесавшегося в высшем свете, был немного диковат. Он искренне верил, что достаточно сильной воли, мужественного сердца и благородных помыслов, чтобы одолеть вселенское зло. Наивные мысли простодушного воина. Тагир пытался объяснить абреку, что деньги и власть – это сиамские близнецы, на что Каха грозно вопрошал: а зачем тебе власть, бек? Спорить с ним бесполезно, потому что Каха не терпел никаких возражений, мгновенно приходил в неистовство, хватался за кинжал, который пускал в ход так же легко, как иной зажигает спичку.

На сей раз Эквадор приехал с просьбой. Это было настолько необычно, что Тагир в первую минуту не поверил ушам. Фирма, с которой Каха сотрудничал, сговорилась о партии «стингеров», сделала проплату, но потом якобы лопнула. Кто-то крепко нажился на этой поставке. Когда Каха рассказывал об этом, его бешеные глаза вспучились, как два смоляных гейзера, и внезапно в них проступило отчаяние.

– Как можно, бек, объясни? Собаки, наживаются на святом! Попадутся, раздавлю, как клопов.

– Не горячись, брат, – успокоил Тагир. – Это же не люди – гяуры.

Суть просьбы была такова. «Стингеры» еще можно вернуть, если внести немедленно большую сумму – около миллиона баксов. Но, во-первых, у Кахи, естественно, не было таких денег, а во-вторых, он не способен вести хитроумные, сложные переговоры с забугорными поставщиками.

– Помоги сородичам, Тагир, – попросил Каха, для убедительности ткнув себя пальцем в грудь. – Кавказ не забудет эту услугу. И я не забуду, бек.

Тагир опустил глаза, чтобы не выдать радостный блеск. Сделки с оружием были самыми выгодными после наркоты. Он и раньше этим занимался, но на внутреннем рынке и по мелочам. В основном имел дело с перевертышами из крупных российских чиновников, кстати, подлее народишка не встречал даже среди гяуров, подлее и трусливее, – и там речь обыкновенно шла о старом, списанном вооружении с армейских складов, но и то… Выйти на международный уровень, вписаться в законспирированную паутину тайных поставок оружия, охватывающую все континенты, – об этом любой нормальный горец-бизнесмен мог только мечтать. Он делал попытки туда пробиться, но его умело отсекали уже на московском уровне. Сунулся в Прибалтику, но и там наткнулся на знакомые наглые рожи с московской пропиской. И вот Каха принес товар на блюдечке, как тут не обрадоваться? Разумеется, сперва следовало тщательно проверить, что это за «стингеры» и кто за ними стоит. Российский бизнес непредсказуем: вместо ракет могли подсунуть автоматы Калашникова, а Бобби Фишер из Филадельфии мог оказаться каким-нибудь Жориком Зильберштейном из Могилева. Всякое бывало.

– Задумался? – поторопил Каха, начиная раздуваться от гнева. – Не хочешь помочь? Денег жалко?

Тагир поднял голову, по-отечески улыбнулся кунаку.

– Всегда спешишь, брат, а это не всегда хорошо. Миллион – большие деньги, я ведь не сам их печатаю.

– Отказываешься?

– Нет, не отказываюсь. Напрасно обижаешь. Я родину не меньше тебя люблю. Ее страдания рвут мое сердце. Но я не воин, я бизнесмен. Иначе зачем ты пришел ко мне?.. Скажи, Каха, дорогой, когда ты последний раз отдыхал?

– Зачем спрашиваешь?

– Давай сделаем так. Поедешь в отель, отдохнешь, выспишься. Погуляешь по Москве. Чтобы дать ответ, нужно три дня.

– Зачем три дня? Не веришь мне?

– Вера тут ни при чем, брат. Мы уже не раз беседовали с тобой об этом. Бизнес и вера вместе не ходят. Достоверная информация – вот бог коммерции.

– Слушать тебя гнусно, – задумался Каха. – Иногда хочется убить.

– Но за деньгами ты пришел ко мне, – напомнил Тагир. – Если убьешь, не будет «стингеров». Разве не так?

Скрепя сердце Каха согласился с этим аргументом. Дал Тагиру три дня и, недовольный, кривя губы в презрительной гримасе, покинул офис. Отказался и от охраны (он никогда не ходил с охраной), и от маленьких услуг, которые предложил Тагир, чтобы три дня ожидания протекли незаметно…

Через двое суток, наведя справки через своего человека из Росвооружения, Тагир убедился, что дело верное. Труднее оказалось обнаружить Каху Эквадора. Тот как бешеный носился по Москве, разыскивая какого-то майора-неви-димку из спецслужб. Про этого майора знала вся кавказская диаспора, хотя никго не видел его в лицо. Каха подписался на майора лет пять назад и до сих пор его не убил. Его самолюбие страдало. Не было случая, чтобы, появляясь в Москве (всегда проездом), Каха не начинал разыскивать этого майора. В этой истории кое-что Тагира настораживало. Дело в том, что заказчик, у кого Каха взял аванс под майора, давно покоился вечным сном в долине Аргуна. Но и это не все. По некоторым сведениям, Каха не просто не мог разыскать майора, а несколько раз на него натыкался, и тот якобы все еще живой. Вот это никак не укладывалось в сознание тех, кто хоть мало-мальски знал Эквадора. Его слава непревзойденного киллера перевалила вершину Арарата с одной стороны, а с другой пересекла океан и достигла берегов шайтанской страны Америки. Трудно представить, чтобы Каха подстерег свою жертву, повидался с ней – и та весело побежала дальше. Такого быть не могло. Скорее уж весь этот майор был какой-то затейливой выдумкой, нужной Кахе неизвестно для чего. Кахе Эквадору каждый рад был услужить, да что там услужить, редкий соплеменник, у которого сохранилось чувство чести, не пожертвовал бы за него своей жизнью, но как помочь, если непонятно толком, кого он ищет.

Черный Тагир размышлял об этой загадке в своем роскошном офисе на Таганке (фирма «Франсуаза и ее братья»), когда секретарша Наташа по внутренней связи доложила, что пришла журналистка с телевидения.

– Зачем? – удивился Тагир.

– Как же, Тагир Ганидович, – оробела секретарша. – У вас назначено. Еще позавчера.

– А-а, – протянул Тагир, но так и не смог вспомнить, о чем речь. – Ладно, впусти.

Как всякий настоящий мужчина, Тагир чувствовал женскую красоту нервными окончаниями в паховой области, и то, что возникло на пороге, его сразу взбудоражило. Огненно-рыжее существо с безупречной фигурой. В ее коротком платье и замшевом пиджаке выделялись два цвета – черный и алый, – оба неотразимые для Тагира. Он никогда не скрывал радости, увидя прекрасную даму, – будь то на улице, в ресторане, в офисе или на экране телевизора. При этом одна и та же мысль неизменно приходила ему в голову: эх, хорошо бы сейчас!..

Не удержался, поспешил навстречу, забыв, кто он есть. Бывает же так, мелькнет чудесное видение – и ты снова молод, бодр, здоров – и мчишься по родным ущельям на лихом жеребце.

– Слушай, журналистка, да?! – провозгласил он, кидаясь к гостье. – Не верю, нет! Ты не журналистка – богиня! Топ-модель! Назови скорее свое имя, чтобы я уже никогда его не забыл.

Если девушка и была польщена столь неожиданным, неистовым порывом, то никак этого не выказала. Спокойно протянула руку, которую он пылко поцеловал, позволила довести себя до кресла. Улыбалась чуть смущенно. Тагир уже твердо решил, что эту голубку он нынче же оприходует. С женщинами у него осечек не бывало. Да и откуда им быть, если в Москве он король.

Уселся напротив и заговорил вполне деловым тоном, хотя маслянистый блеск глаз выдавал его намерения. Он и не считал нужным скрывать. Женщине лучше сразу дать понять, чего от нее ждут.

– Дел невпроворот, иногда забываешь о главном. Напомни, пожалуйста, девушка, о чем мы договаривались?

– Катя Иванова, – представилась гостья. – Я с шестого канала… Тагир Ганидович, мы готовим новое шоу, условно оно называется «Клуб деловых людей». Это будет что-то вроде такой музыкальной викторины – с танцами, с песнями, но главное не в этом. Мы хотим представить в непринужденной обстановке богатых людей со всеми их заботами, увлечениями. К сожалению, в нашем консервативном обществе до сих пор существует некоторое предубеждение к так называемому среднему классу, к новым русским. Пора его развеять. Пора показать, что богатые люди – такие же, как мы, только, может быть, чуточку удачливее, умнее, талантливее.

Неся всю эту чушь, она не сводила с него иссиня-чер-ных глаз, непроницаемых, как у горянки, и Тагир тихо млел. Ах, хороша, стерва! И грудки, грудки топорщатся, как круглые патиссончики.

– При чем же тут я? Я ведь не совсем русский, – пошутил Тагир. Девушка кивнула, показав, что по достоинству оценила его юмор.

– Тагир Ганидович, новые русские – это понятие скорее философское, чем этническое. Вы согласны со мной?

– Еще бы… Скажи, Катя Иванова, если ты с телевидения, где же все твои помощники… и камеры? Я много раз выступал в телевидении – и всегда ваши ребята приходили целой кучей. А ты почему-то одна.

– Передача будет позже, через неделю. В прямом эфире. Сейчас мы обсудим некоторые детали. И, естественно, я должна получить ваше согласие. Тагир Ганидович, не отказывайтесь, пожалуйста. Вы один из самых известных бизнесменов в Москве, про вас ходят легенды… Москвичи будут счастливы увидеть вас в программе.

– Ты с шестого канала?

– Да, конечно, – девушка торопливо открыла сумочку, готовясь предъявить удостоверение, Тагир протестующе поднял руку.

– У вас кто хозяин, детка? Шалевич или Костяной? Я чего-то их все время путаю. Фамилии похожие, да?

– Вообще-то мы считаемся независимыми, – без тени улыбки ответила Катя. – Тридцать процентов акций принадлежат государству.

– Ага, вспомнил… – обрадовался Тагир. – Вас перекупил Шерстобитов. Хороший человек. Я его знаю. Тоже новый русский. Из Баку приехал.

Вместо удостоверения девушка достала пачку незнакомых ему сигарет с завлекательной полуголой негритянкой на коробке, взглядом спросила разрешения. Тагир подал пепельницу. Он не выносил курящих женщин. Уважающая себя дама никогда не станет курить при мужчине, но сейчас это не имело значения. Сейчас имело значение совсем другое. Мысленно он прикинул встречи, предстоящие на этот день (Каха! Главное повидаться с Кахой!), и решил, что сможет уделить ей внимание только ближе к ночи. Иначе никак не получалось. Конечно, можно устроить маленький праздник прямо здесь, в кабинете, но он чувствовал, что это как раз тот случай, когда не стоит торопиться. Быстрое удовольствие – плохой кайф.

– У меня условие, – сказал он строго. Девушка затянулась тонкой сигаретой, держа ее длинными пальцами посередине (красиво курила, ничего не скажешь), и изобразила полное внимание.

– Я приду на вашу передачу, но вы, Катя, сегодня со мной поужинаете.

Тут он увидел, как краснеют рыжие красотки. Тоже красиво. На щеках проступили крохотные веснушки. Тагир в восхищении поцокал языком. Он был большим ценителем и знал, что обозначают детские пятнышки на ланитах искушенной жрицы любви. В том, что девушка искушенная и любвеобильная, сомнений не было. На телевидении других и не держат.

– Ваше предложение, – сказала Катя, – большая честь для меня, но если вы думаете…

– Ничего не думаю, – весело перебил Тагир, окидывая ее взглядом, который красноречивее слов. Набивает себе цену, это ему нравилось, это входило в правила иіры. Значит, не дешевка.

– Ничего не думаю, Катюша. Покушаем, немного выпьем. В хорошее место пойдем. Шашлык – пальчики оближешь.

– Вы знаете, – прошептала девушка, словно смиряясь с неизбежным, – что вам невозможно отказать. Но что подумают мои родители? Про вас, Тагир Ганидович, идет такая слава…

– Зачем родители, вай? Родителям ничего не скажем. Покушаем, отдохнем. Привезешь им подарок.

Девушка вспыхнула.

– Напрасно вы так, Тагир Ганидович. Я за подарками не гоняюсь.

– Не гоняешься, еще лучше. Будем репетировать твой шоу. Как я там буду петь, плясать, шутки шутить.

– Вы удивительный человек, Тагир, – обронила красавица, с таким томным выражением, что он аж задохнулся. На озорной мордашке прочитал обещание неземных утех.

– Чем же я удивительный? – спросил лукаво, подбадривая ее пылающим взглядом.

– Наши мальчики… все эти качки, интеллектуалы – они вам в подметки не годятся. У вас аура истинного рыцаря.

– Мальчики тоже хорошо, – великодушно возразил Тагир, которого покоробило сравнение с телевизионной швалью. – Только в меру.

Сговорились, что в девять часов он подхватит ее в центре, возле памятника Пушкину – сам заедет или пришлет кого-нибудь.

– Не надо присылать, – попросила Катя. – Сделайте одолжение, мой принц, явитесь лично.

– Лично явлюсь, – согласился Тагир, борясь с паховым зудом. Когда провожал до дверей, все же не удержался, ласково провел широкой ладонью по упругим, отозвавшимся дрожью ягодицам девушки, – она резко повернулась, и Тагира ослепила дикая, завораживающая вспышка в смуглых очах. Вай, что будет! Какая ночь его ждет!

Едва ушла, связался с охраной. Ответил Королек, бывший капитан-мент. Тагир распорядился:

– Сейчас выйдет рыжая курочка, последи за ней. Поводи до вечера. Куда пойдет, с кем встретится. Разговоры послушай. Понял?

– Понял, хозяин. Больше ничего?

Тагир смешливо хмыкнул. Бывший мент, как и все они, на редкость бестолковый малый, но исполнительный – и дело свое знал.

– Больше ничего. После доложишь, не забудь.

– Как можно, хозяин?

Не то чтобы Черный Тагир усомнился в прекрасной гостье или ожидал от нее подвоха, но по привычке всегда принимал некоторые меры предосторожности. В покоренной Москве серьезная опасность ему не угрожала, но конкуренция большая: если не оглядываться, могут устроить пакость, откуда вовсе не ждешь. Причем свои же соплеменники.

Каха Эквадор объявился около шести – злой, раздраженный. В Москве он всегда такой. Уверял, что здесь воздух пропитан ядом, зловонным дыханием гяуров, и нормальный человек долго дышать в Москве не может, обязательно помрет. Тагир соглашался: да, да, в Москве жить нельзя, вонища невыносимая, но про себя посмеивался над пылким абреком. Сам он к Москве относился спокойно и даже с некоторой приязнью. В ней он стал большим человеком, получил власть и деньги. Наверное, и в горах он чувствовал бы себя хозяином, но оттуда трудно повелевать миром, а из Москвы можно. Со временем он надеялся обрести такое могущество, которое позволит ему перешагнуть через океан и нанести удар в сердце самого страшного зверя. Мечта великая, но когда-нибудь она осуществится. Сделка со «стингерами» – всего лишь верстовой столбик на пути к этой мечте.

– Шайтан их всех возьми! – ярился Каха, носясь по ореховому кабинету, как по клетке. – Город тьмы и червей. Хамида просил, Абрамыча просил, все бегают, ищут, а как найти? Как можно разыскать одного человека на вонючей помойке, среди червей?