Текст книги "Реквием по братве"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 2

Очнулась в прежней комнате, под тем же самым пледом. Левая рука спеленута бинтом, похожа на белый кулек. Таина с удивлением поднесла ее к глазам. Неужто это был не сон: настоящий каннибал, отгрызающий конечность? Значит, жизнь еще забавнее, чем она о ней раньше думала. Жаль, что там не было Володечки, ему полезно посмотреть. В его характере слишком много романтического, он верит в сказки с хорошим концом, когда-нибудь это выйдет ему боком.

Тут она заметила, что в комнате не одна. Бледный племянник Рашида-борца сидел на стуле и смотрел на нее так печально, словно провожал в последний путь.

– Я тебя презираю, – сразу сообщила ему Таина. – Тоже мне рыцарь! На его глазах красивую девушку чуть не слопали, а он даже пальцем не пошевельнул. Знаешь, как больно?

– С дядюшкой не поспоришь.

– «Подари мне ее, дядюшка», – передразнила Таина. – А если бы подарил, что бы ты со мной сделал? Тоже съел бы?

– Не съел бы, – насупился Арслан. – Не о том думаешь, девушка.

– О чем же я должна думать?

– Зачем дядюшку ограбила? Зачем меня в сарай посадила?

Таина подняла глаза к потолку.

– Нас слушают, Арчи?

– Нет. Не слушают. Я отключил.

– Сейчас ночь или день?

– Ночь. Половина ночи.

– Так чего мы ждем? Давай вместе убежим. Не убьет же он тебя за это? В ресторан поедем, гулять будем. Не пожалеешь, Арчи. За добро я добром плачу.

Молодой человек скривился в усмешке.

– Пустой разговор. Отсюда не убежишь.

Таина покачала ноющую, пульсирующую кисть. Убедилась, что халатик по-прежнему на ней.

– Значит, мне крышка? Никакой надежды?

– Не знаю. Ты дядюшку смутила. Я его таким раньше не видел.

– Что значит – смутила?

– Он ничего не боится, а тебя испугался. Ты же ведьма, да? Он так думает.

– Нет, Арчи, я не ведьма. Ты влюбился в меня, что ли?

– Не надо так, девушка. Я не идиот. Я тоже думаю, что ты ведьма.

– Хватит причитать. Мыслитель. Они думают. Послушай, но нет же такого места, откуда нельзя сбежать.

– Это как раз такое место. Охрана. Сигнализация. Все на виду… Покушать могу дать. Хочешь покушать?

– Хлеба с горчицей?

– Зачем горчица? Хорошей еды дам. Вина принесу. Это можно. Дядюшка разрешил.

– Чего же сидишь? Неси. Прихвати еще пару таблеток анальгина.

Его долго не было – или так ей показалось. Она успела задремать – и увидела во сне матушку с раздутым зобом, пьяного отца и еще кого-то из подруг, и со всеми, кого видела, попрощалась. В ответ слышала ласковые слова, утешительные речи. Она была виновата перед родителями, потому что, умирая, оставляла их без присмотра, но что поделаешь? Она так и не успела понять, откуда в ней, столичной штучке, у которой все было для нормальной жизни, вдруг родилась эта лютая ненависть ко всем богатеньким, сытеньким, вороватеньким, к их ухмыляющимся рожам, к загребущим рукам, к бесчувственным душам – откуда? Жила бы как все, рубила бабки, снималась на журнальные обложки, завела кучу любовников, потом выбрала себе мужа, нарожала детей, а что теперь? Чего добилась со своим игрушечным пистолетиком? И вот уже пора собираться… От жалости к себе Таина заплакала во сне – и тут издалека ей улыбнулся Володечка, угрюмый и непогрешимый. «Продержись немного, – попросил он. – Скоро я приеду за тобой».

Испугавшись, что его услышат, дернулась, проснулась, прижала к груди больную руку. То был не сон, любимый подал ей весточку, она не сомневалась в этом. Лежала тихо, как мышка, вслушивалась в волшебное слово – лю-би-мый!

Арслан застал ее улыбающейся, насторожился:

– Не чокнулась, нет?

Таина отрицательно помотала головой.

– Чего тогда лыбишься?

– Акимыча вспомнила. Какой он все-таки смешной – маленький, несчастный людоедик. Как ему одиноко. Никто не пожалеет, не приголубит. Где вы его взяли такого?

– Из камеры смертников. Казнить теперь нельзя, Европа запретила. Камеры переполнены, маньяков сажать некуда. Вот дядюшка и купил по случаю для забавы. Многим гостям нравится. Особенно оттуда, из-за границы. Говорят, у них там такого нету. Там их газом травят, на стул сажают. А у нас нельзя. Дядюшка за него десять штук отвалил.

– Он действительно может меня съесть?

– Вряд ли. Бахвалится. Пожует немного и выплюнет. Но мыша живого на моих глазах проглотил.

Арслан расставил на тумбочке припасы, которые принес в пластиковом пакете: бутылка водки, батон колбасы, хлеб, кисти винограда, сыр. Водка – запотевшая, из холодильника. Поставил серебряные стопки.

– О-о! – обрадовалась Таина. – То, что надо. Какой же ты молодец, Арчи. Сейчас выпьем – и рука пройдет.

– Болит?

– Дергает очень. Не знаешь, пальцы целы?

Арслан смутился.

– Не совсем. Мизинец он отгрыз.

– Ну это пустяки…

Выпили – и Таина положила в рот виноградину. Потом еще выпили. Потом закурили. Уютно мерцал торшер в углу, плавно текла ночь. Может быть, последняя, думала Таина. Но водка уже подействовала, и мысль показалась потешной. О чем горевать? Пусть ничего не добилась, зато ни в чем не уступила насильникам и мучителям.

От третьей чарки и Арслан разомлел, придвинулся ближе, заговорил с каким-то тяжелым придыханием, словно больной:

– Я тебе не враг, нет, так не думай. Я вообще не злой человек, музыку люблю, даже стихи люблю. Не поверишь, да?

– Сам пишешь? – догадалась Таина.

– Писал когда-то, никому не говори. Дядюшка – великий человек, великий воин, и отец такой же был, я в матушку пошел, в другой корень. Она мягкая была, тихая женщина, животных любила, сад любила. Ничего не знала, кроме дома. Мы хорошо жили, не надо было в Москву ехать. Отец поехал, погнался за капиталом. А я думаю, зачем капитал, если кровь, если страх? Ты как думаешь сама?

Таина облизнула губы. На этого смуглого парня у нее теперь вся надежда. Он поддался ее чарам и был в ее власти, но рискнет ли помочь?

Подняла серебряную стопку. Напустила в глаза туману.

– Ты хороший, Арчи. Простить можешь?

– За что?

– Сам знаешь.

– А-а, – махнул рукой. – Ничего страшного. Твои ребята меня не обижали. Жизнь такая. Сегодня я в сарае, завтра они. Ерунда.

От прозрачного намека у Таины сердце обмерло.

– За тебя, Арчи. Жаль, что мы раньше не встретились.

– У тебя, наверно, жених есть?

– Был, теперь нету.

Арслан выпил водку залпом, и она выпила. Рука под наркозом успокоилась, и глаза слипались. Ей нравился смуглый восточный мальчик с печальными глазами. В нем совершенно не было зла, а это поразительно по нашим временам. Он мог быть ей сыном, если бы успел родиться и вырасти, а она успела состариться.

– Хочешь лечь со мной, Арчи?

– А ты хочешь?

– Конечно, хочу, но не сегодня, не сейчас.

Он не стал спрашивать, почему не сегодня, в этом тоже проявилось их отдаленное родство.

– Не обиделся, Арчи?

– Ты правильно сказала.

Таина помедлила, пытаясь угадать, о чем он думает, и все же решилась. У нее выхода не было.

– Арчи, милый, окажи маленькую услугу… Если нет, скажи «нет», я пойму.

– Какую услугу?

– Дам телефон, позвони одному человеку. Просто передай привет.

Словно толкнула его в ірудь. Арслан помрачнел, опустил глаза. Она уж подумала – отпугнула, но после паузы он нехотя ответил:

– Могу позвонить, только зря не надейся. Против дядюшки у твоих силы нету. Погубишь их.

Пристыдил ее, но он не знал, кто такой Володя Кныш. Печальный странник из солнечных миров, он вообще, как все они, не понимал, чью землю они покорили. Вот общая беда всех завоевателей, от Батыя до сегодняшней орды.

– Сможешь запомнить семь цифр? Или запиши на бумажке.

– Запомню, – сказал Арслан.

…Кныш обезумел, носился по Москве как угорелый. Ему жег пятки промерзлый асфальт.

Первым делом связался с Саней Маньяком и велел ему, вместе с Климом и Боренькой Интернетом, немедленно убираться из своих нор. Если Тинку повязали, то у них у всех очередь следующая. Санек стал расспрашивать, что да почему? Кныш сказал:

– Заткнись, братан. Заройтесь где-нибудь кучей – и сразу дашь сигнал. Три часа у тебя на все про все. Есть куда спрятаться?

Санек уловил, что положение серьезное.

– Найдется… А Тинка где?

Кныш молча положил трубку.

Помчался к себе в общагу, оставив в конторе Иванькова. Сержанту дал инструкцию: никому не открывать, если кто полезет, палить на убой и отходить по чердаку. Иваньков, в отличие от Санька, почти не удивился. Только уточнил:

– Началось, командир?

Кныш ответил поэтично:

– Началось, сержант, когда мы с тобой по дурости родились.

Кроме того, дал Иванькову поручение – собрать к пяти часам в пивном баре у Соломона остальных бойцов «Кентавра» – Леню Смоляного, Вадика Прошкина и старшину Петрова по кличке «Жаба». Кличку тот получил при забавных обстоятельствах. В Гудермесе его однажды зацепило, но не пулей, а жутчайшим поносом. Трое суток старшина не вылезал из кустов, никакие лекарства не помогали. Ситуация усугублялась тем, что как раз в те дни Петрову крупно пофартило, у него шел бурный роман с Галкой из медсанбата, и он стеснялся предстать перед ней в таком виде, хотя понимал, что Галка не выдержит разлуки и мигом переметнется к другому, он даже догадывался – к кому. Старшина впал в отчаяние и уже подумывал о том, чтобы свести счеты с жизнью. Товарищи ему сочувствовали, но не знали, как помочь беде. Пока кто-то не додумался пригласить из аула знахаря, древнего старика в белой чалме. Самым трудным оказалось объяснить старику, какая с Петровым приключилась хворь. Наконец тот понял, радостно что-то забулькал по-бусурмански, достал из-за пояса кожаный мешочек, а солдатикам, тоже знаками, велел принести спирт. В стакан насыпал из мешочка горсть зеленоватого порошка, залил спиртом, долго размешивал грязным пальцем, потом долго разглядывал мутную, вспенившуюся жидкость на свет – и с самодовольной улыбкой протянул Петрову. Под внимательными взглядами очарованных сослуживцев старшина перекрестился и со словами: «Аллах акбар!» – залпом проглотил отраву.

А к вечеру, исцеленный и бодрый, поспешил на свидание к возлюбленной, которую, к сожалению, в медсанбате не застал, но это уже другая история…

Рядовой эпизод так бы и ушел бесследно в область преданий, если бы один из пытливых сослуживцев не удосужился каким-то образом вызнать секрет чудодейственного снадобья. Оказалось, знахарь напоил старшину растолченной с корнем мандрагора высушенной лягушкой, да еще с добавкой каменной крошки. В этом тоже не было ничего примечательного, заброшенным в чужие края солдатикам приходилось едать не только лягушек, но и песчаных гадюк, и разных неведомых зверушек, а уж что пивали, про то лучше не вспоминать. Однако на чуткий вопрос друга, как он себя в натуре чувствует после лягушачьего эликсира, Петрова угораздило пошутить: «Ква-ква, ребятушки, ква-ква!» С того дня и прилипло – Жаба. Старшина не обижался, бывают кликухи похлеще.

…К общаге Кныш подбирался осторожно, с оглядкой, будучи уже как бы нелегалом. Он был почти уверен, что его пасут, но в комнате, в горшке с геранью лежали в пластиковом пакете две пачки долларов по десять тысяч в каждой – грешно оставлять неизвестно кому. Не такой он богач, чтобы швыряться такими суммами, но и нарываться, конечно, не хотелось. Его жизнь теперь не принадлежала ему самому, он должен избегать контакта с противником до последней минуты…

На улице чисто, и в длинном коридоре общаги – то же самое. Все очень подозрительно. Почему Тинку взяли, а его не трогают? Если противник тот, о котором сказал полковник, то вряд ли это возможно. Кныш прогулялся мимо своей двери, потом, бесшумно войдя, приложил ухо к замочной скважине. Тишина. Такая же тишина, как в болоте, где прячется крокодил.

Он спустился на первый этаж и заглянул в каморку к бабе Маше, уборщице. К обеденному часу трудящаяся женщина успела похмелиться.

– Кого я вижу, – пропела задорно. – Князь Володимир пожаловал собственной персоной. Неужто гостинец бабке принес?

Грузная женщина лет шестидесяти с растрепанными, поседелыми волосами, с отечным, как у утопленницы, лицом, но с живыми, отчаянными глазами. Кто не знает, нипочем не догадается, что всего лишь пять лет назад Мария Васильевна работала на кафедре, вела курс по квантовой физике, а вот нынче, после некоторых, случившихся со всей страной счастливых изменений, одичавшая, в одиночестве пропивает оставшийся по жизни срок. Ни заботников у нее, ни жилья, кроме этой каморки с метлами, тряпками, помойными ведрами да с узким топчаном вдоль стены. У Кныша с ней деликатные отношения, он всю ее печальную историю не раз выслушал за этим самым, устеленным чистой клеенкой столом. В ней, в общем, не было ничего выдающегося: обычная судьба россиянской интеллигентки, попавшей под каток истории. Сперва долгое, относительно спокойное существование в советском мирке с его незатейливым бытом, с пресловутой дешевой колбасой и очередями, партийным присмотром, с восторженными кухонными диспутами и толстыми журналами, – золотое время, нервно, на пределе сил устремленное в будущее, – затем внезапное явление демократии – и первые радости обретенной на западный манер свободы; чуть позже сокрушительный, как землетрясение, обвал всех житейских и мировоззренческих укреп: дочь на панели, сын на игле и любимый муж, тоже интеллигент-романтик, рухнувший на первом же инфаркте. Еще дальше – чистка на кафедре после событий 93-го года, унизительная пенсия, конвульсивные попытки удержаться на плаву – и вот наконец она здесь, в своем последнем пристанище, при метлах и помойном ведре, в полном недоумении перед собственной участью. И зовут ее теперь баба Маша. Многие так зовут, но не Кныш.

Он сказал улыбаясь:

– Гостинец чуть позже, Мария Васильевна. Хочу попросить о маленьком одолжении.

– Интересно, чем может помочь старая пьянчужка герою трех войн.

– Кстати, вы не видели сегодня посторонних? Не шастали по коридорам?

Женщина стряхнула с глаз пьяную улыбку, уразумев, что любезный постоялец заглянул к ней не шутки шутить.

– Погоди, Володя, как раз по твоему этажу бродили двое.

– Как выглядели?

Мария Васильевна описала: молодые, в длинных пальто, с пустыми глазами, с бритыми затылками, ну, из тех, которые ездят в иномарках, они же все на одно лицо.

– К тебе приходили, да?

– Может быть, – он-то был уверен, что к нему.

– Кто такие? Бандюки?

– Необязательно… Может, просто гонцы.

– И что я должна сделать?

– Откроете дверь, как будто пришли убираться.

– А если они там, они меня пристукнут?

– Не успеют. Я же буду рядом.

– Володя, ты ведь не хочешь втянуть меня во что-то дурное?

– Можете отказаться, Мария Васильевна. Я не обижусь.

– Тебе это очень нужно?

– Как сказать… Там деньги, боюсь, украдут.

– Хорошо, пошли… – Она взяла ведро с водой, тряпку и веник, но по дороге Кныш усомнился: стоит ли рисковать? То, что он затеял, в сущности, подлое дело – «живой щит». Но деньги нужны позарез. Траты, возможно, предстояли большие.

– Мария Васильевна!

– Да, Володя.

– Я передумал. Давайте вернемся.

– Нет уж, – наставительно заметила женщина. – Если это воры, нельзя уступать. Мы всегда уступаем, поэтому нас и грабят.

– Это верно, – согласился Кныш. – Но не только поэтому.

У двери Мария Васильевна поставила ведро на пол и начала ковыряться ключом в замке, производя много шума. Трясущимися руками никак не могла попасть железкой в дырку. Кныш стоял сзади и чуть справа: с этого места, когда распахнется дверь, открывался нормальный обзор. Пятизарядный «смит-вессон», подарок принцессы, держал наготове, но так, чтобы Мария Васильевна не видела.

Наконец женщина справилась с замком, подняла ведро, веник под мышкой, – и ногой толкнула дверь изо всех сил, как Кныш проинструктировал. Пыхтя, перевалила через порог – и тут же сбоку на ее растрепанную, пьяненькую голову обрушился кулак с зажатым в нем пистолетом. Пока падала, сперва опустясь на колени, а потом вытянувшись на боку, Кныш поверх нее произвел два выстрела – и оба удачные. Два лба пробил не переводя дыхания. Лиц не разглядел. Темная фигура у окна качнулась в сторону, но уже после того, как пуля впиявилась в мозг; а тот, который свалил Марию Васильевну, вообще не понял, что произошло, встретил смерть с неопущенной торжествующей рукой.

Кныш перешагнул через женщину, поднял ее на руки и отнес на кровать. Потом притворил дверь и удостоверился, что оба гостя мертвы. Взял с тумбочки графин с водой, смочил носовой платок и начал приводить Марию Васильевну в чувство. На это ушло у него минут пять. В который раз убедился, как живучи россиянские женщины. Мария Васильевна судорожно вздохнула, на бледный лоб выкатилась испарина, и открыла глаза – с таким выражением, будто сослепу взглянула на яркий свет.

– Я живая? – спросила еле слышно.

– Конечно, Мария Васильевна, конечно, – обрадовался Кныш. – Даже шишка небольшая.

Дал ей напиться и велел пока полежать. Да она вроде никуда и не стремилась.

Кныш собрал в кожаный чемоданчик самое необходимое: пару рубашек, туалетные принадлежности, кое-какие бумаги, лимонку, привезенную из Югославии как сувенир. Напоследок вынул из цветочного горшка, из ухоронки, заветный пластиковый пакет. Присел на кровать к Марии Васильевне.

– Уезжаешь? – спросила она вполне здраво.

– Командировка… Вы не вставайте, пожалуйста, я вызову врача. Хорошо?

Женщина с опаской покосилась на покойников.

– А эти что же?

– Тоже полежат – и за ними приедут. Вы их не бойтесь, они теперь безобидные.

– Но как же, Володя? Ты их убил?

Кныш достал из пакета одну из двух пачек, положил ей на живот.

– Поаккуратнее, Мария Васильевна. Деньги большие.

– Да ты что?! Мне не надо, не надо!

– Пригодятся… Главное, никому не показывайте.

– Не возьму, – твердо сказала женщина. Кныш мягко перехватил ее руку.

– Не обижайте, Мария Васильевна… Вы мне жизнь спасли.

– Но я…

– Никаких «но»… Деньги – тьфу! Бумажки. Разве в них счастье?

– Да мне же ничего не нужно… – в синих глазах заблестела влага. – Володя, как ты не понимаешь? Забери, тебе понадобятся. Ты в бега уходишь.

– Все мы давно в бегах, Мария Васильевна. Все, прощайте. Спасибо за дружбу.

Нагнулся и поцеловал влажный лоб.

– Дай хоть знать о себе, Володечка.

– Обязательно.

…К пяти вечера подкатил к бару у Соломона, неподалеку от стадиона «Динамо». Возможно, это было для него сейчас самое безопасное место в Москве. Бар принадлежал «афганскому братству», и весь прилегающий квартал был у них под наблюдением. Залетным сюда лучше не соваться, если только с надежной рекомендацией.

Полковник Александр Иванович сдержал слово. Час назад передал вызов на пейджер, и когда Кныш отзвонился, сообщил, куда запрятали принцессу, а также еще кое-какую информацию, очень неутешительную. Поместье Рашида-Бен-оглы в Петрово-Дальнем охранялось не намного хуже, чем резиденция царя. Бетонный забор, сигнализация, часовые у ворот, паспортный режим – это само собой. Плюс к этому в доме постоянный дозор – человек десять – пятнадцать из самых отборных, в основном черкесская гвардия.

– Что будешь делать?

– Зачем спрашиваешь, – Кныш говорил спокойно, но это давалось ему с трудом. – Сколько у меня времени?

– Гарантировать ничего нельзя. Рашид в бешенстве. В таких случаях он непредсказуем.

– Ты обещал помочь с оружием, Александр Иванович.

– С этим нет проблем… – Полковник назвал адрес: железнодорожные склады на Яузе, описал бункер, сказал, кого спросить. Его будут ждать.

– Назовешь пароль… Все дадут, что захочешь. Капитан, ты в мое положение вникаешь?

– Жена, детишки, да?

– Если бы только это, умник, – вздохнула трубка.

…В баре за отдельным столиком сидели трое – Леня Смоляной, Вадик Прошкин и старшина Петров. Перед каждым по кружке пива и по тарелке с раками. Горка с шелухой высокая, давно сидят. Смоляной и Прошкин – худые, длиннорукие, с одинаковыми бобриками пшеничных волос, со смуглыми лицами, словно на коже навеки запеклась пороховая гарь, – оба первоклассные снайперы; старшина Петров резко от них отличался внешне – крупнотелый, с могучими плечами, с ранней лысиной во весь череп, с младенческой удивленной улыбкой – рукопашник и егерь, каких на весь полк было только двое, он да Гаврюша Каримов, но того уже нет на свете.

Только Кныш опустился за стол, как к ним приблизился дядька Соломон собственной персоной, с двумя полными кружками в правой руке: подошел поприветствовать Кныша. Обнялись, соприкоснулись щеками, при этом Кныш, как всегда, поймал себя на том, что старается не потревожить пустой рукав майора. Кроме того, что у Соломона не было левой руки, ему еще отчикали обе ноги повыше колена, но об этом, кто не знал, нипочем бы не догадался. Он на своих немецких протезах двигался непринужденно, как балерина, хотя на привыкание и тренировки у него ушло больше года. С Кнышем они были знакомы с первой ходки в Чечню.

– Редко заходишь, паренек, – укорил Соломон. – Да и сейчас, вижу, спешишь?

– По морде видно?

– По походке… И ребята у тебя какие-то смурные. Может, нужно чего? Деньги, девочки, марафет?

– В полку ты был серьезнее, Соломоша, – сказал Кныш.

– Когда это было, – усмехнулся майор, залпом осушив половину кружки. – В ту пору и небо было голубым.

Ребята действительно сидели притихшие, насупившиеся. Они с Соломоном дружбу не водили, им наплевать на его командирские ужимки. Только Петров в силу благодушного нрава не удержался, съязвил:

– Девочки почем, гражданин майор?

– Тебе бесплатно, старшина… Ладно, братцы, секретничайте. Когда заглянешь, Володя, по-доброму посидеть?

– На днях постараюсь, – прилгнул Кныш.

В баре по раннему времени было почти пусто, разговаривать удобно. Кныш коротко объяснил бойцам, чего от них хочет. Небольшой компактный штурм загородной виллы. В случае удачи – каждому по десять тысяч баксов. Подумав, добавил:

– Честно скажу, задницу нам никто прикрывать не будет.

Оторвал у рака клешню, ждал. Парни заскучали еще больше, никто не смотрел ему в глаза. Ответил за всех Петров, и его слова угодили Кнышу как обухом по голове:

– Знаешь, Володя, мы тут до тебя уже советовались… Не обижайся, но ребята – пас.

Кныш чуть раком не подавился.

– Что так? Очко играет?

– Нет, не очко, – старшина посуровел. – И деньги хорошие, понятно. Но тут такое дело…

Первый раз открыл рот Леня Смоляной:

– Да чего, Жаба, темнить, в натуре… Навоевались – и точка. Досыта. Ты нам работу дал, спасибо, капитан. Но об мочиловке уговору не было.

– Да чего ты злишься, Ленчик? Никто же не заставляет. Набор добровольный.

– Он не злится, – пояснил Прошкин. – У него малец родился на той неделе. Тоже понять надо.

– Поздравляю, – сказал Кныш. – А у тебя, Прошень-ка, какие причины?

– Никаких, капитан, – худое лицо снайпера скривилось в пренебрежительной ухмылке. – Не пойду – и все. Пожить охота. По совести сказать, мы ведьжить-то еще не начинали.

– Достойный ответ, – признался Кныш, – Ну, с тобой, Петров, и так все ясно. К соревнованиям готовишься, да? На первенство Московской области? Или баллотируешься в депутаты?

Широкоскулое лицо богатыря расплылось в добродушнейшей улыбке.

– Не совсем ты понял, капитан. Я с тобой пойду. А на хлопцев не сердись. Молодые еще. В мечтах парят.

Парящие в мечтах снайперы дружно прильнули к кружкам, не поднимая глаз. У Кныша от сердца отлегло.

– Спасибо, старшина, – пробормотал растроганно. – Родина тебя не забудет… А вам, ребятки, приятного аппетита… Пошли, Петров.

…Спешил на Яузу, оттуда собирался махнуть в Петрово-Дальнее – на ночную разведку. Еще предстояло решить проблему с транспортом и разработать план. Еще – успеть забрать Санька с Климом. Еще… Дел невпроворот, тем более если учесть, что операцию следовало начать не позже пяти утра, в потемках. Но это хорошо: больше забот, меньше беспокойства. Иначе принцесса сведет с ума. Из памяти не уходило ее хрупкое, теплое, податливое тельце, тающее в руках, ее ошеломляющий шепот: «Как легко, как спокойно с тобой, Володечка. Вместе умрем».

Потерпи, сестричка, не сдавайся. Еще немного потерпи…