Текст книги "Реквием по братве"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 6

На звонок открыла пожилая женщина в домашнем халате. Помятое лицо, всклокоченные темные волосы – внешне она ничем не напоминала свою дочь.

– Катерина Васильевна?

– Да… А вы кто? Вы от Тиночки? Вас зовут Володя? Проходите, проходите… Она недавно звонила.

Квартира убогая, в «хрущевке», – крохотный коридор, где вдвоем не развернешься, низкие потолки, старая мебель – ото всего веет бедностью и тленом. Кныш глазам своим не верил: как-то это все не совмещалось с обликом блистательной, богатенькой рыжей принцессы. Вдобавок с кухни выполз пьяный мужик с остекленелым взглядом, с двумя волосиками на узкой головенке – и это не мог быть никто другой, кроме как папаня Таины. Уставился на Кныша.

– Ты кто, парень? Таисья прислала?

– Ступай, Миша, ступай… – Катерина Васильевна попыталась выпихнуть мужа обратно в коридор, но он стоял крепко. – Ну чего ты? Он сейчас уйдет.

– Слышь, парень, пойдем, у меня осталось маленько. Примем по глоточку за ее здоровье.

– Спасибо, – поклонился Кныш. – Не могу. За рулем. В другой раз.

– Была бы честь оказана, – обиделся мужик. – Токо Тайке передай, мы в ее поганых деньгах не нуждаемся. А сама родителей забыла – вот это грех. Передай, не забудь.

– Не забуду, – пообещал Кныш.

Кое-как женщина выставила забулдыгу, из соседней комнаты принесла картонную коробку.

– Вы уж его извините, Володя… Он вообще-то редко себе позволяет, разве что по праздникам.

– Кто сейчас в России не пьет? Все пьют. Время поганое.

– Да?.. И вы сами-то как? Не злоупотребляете?

– На моей работе нельзя… Но я – это исключение.

Он покопался в коробке – да, это, кажется, то, за чем его послали: счета, бумаги, документы, пластиковый ключ, две-три сберкнижки. Ага, а вот и серебряный ключик от банковской ячейки. До чего же предусмотрительна рыжая! Катерина Васильевна следила за ним с характерной, застенчиво-блуждающей улыбкой, свойственной многим тихим русским женщинам, пребывающим в постоянном ожидании какого-нибудь подвоха.

– Другой нету коробки, не сомневайтесь.

– Спасибо, Катерина Васильевна… Тина еще просила передать, она, возможно, уедет в командировку, возможно, длительную.

– Ой! – женщина испугалась, почуяв недоброе. – Почему же сама не сказала?

– Наверное, неудобно было. Она же с работы звонила… Так я пойду?

Женщина проводила его до порога.

– Володя, вы ничего от меня не скрываете?

– Что вы, как можно?

С кухни явился папаня с недопитой бутылкой в руке.

– Не передумал, паренек? Тульская. Самая натюрель. Покруче брынцаловки.

– Рад бы, но не могу.

Со второго этажа, из окна, Кныш некоторое время понаблюдал за своей тачкой, вернее, за черной «вольвой», которую одолжил Кампертер. Все их с Тинкой машины накрылись пыльным мешком… Конечно, являться сюда было большой глупостью, квартира почти наверняка под присмотром, но что поделаешь: доктор прав, их и с деньгами нигде не ждут, а уж пустыми… Кныш надеялся, что даже если квартиру пасут, то в черных очках, с полуторанедельной щетиной, с приклеенными черными усищами, в пижонском меховом берете – он проскочит. Главное, вернуться в машину, а там… На колесах, да в родной Москве, да имея запас времени, можно сбросить любой хвост…

Пока все тихо вокруг, ничего подозрительного – редкие прохожие, несколько припаркованных тачек, пара бомжей возле мусорного бака, молодая мама с коляской, детишки на ледяной горке – привычный городской пейзаж. Кныш выкурил сигарету, стоя так, чтобы его нельзя было увидеть из окна дома напротив. Потом вышел на улицу, неся коробку, упакованную в нарядный пластиковый пакет, под мышкой. Сел в машину, включил зажигание. Еще разок огляделся: все спокойно. И тут в голову кинулась жаркая волна: ошибаешься, брат! Чувство опасности было развито в нем так же остро, как зрение, обоняние и слух: позвоночник сигналил: ты на мушке, придурок!

Медленно, как бы крадучись, вырулил со двора. День предстоял длинный и тяжелый, но начало положено. Около двух часов колесил по городу, застревал в пробках, проскакивал, где можно, под красный свет, петлял по переулкам – вроде все чисто, но ощущение опасности, которому привык доверять, не проходило, красная точка прицела вновь и вновь вспыхивала перед глазами. В районе Текстильщиков, свернув с моста направо, загнал машину в какой-то двор, пристроил на площадке возле шеренги гаражей-«мыльниц», замерших, как строй «наливников», скинул куртяк и по-пластунски околесил тачку, заглядывая во все укромные места: искал «маячок» или что-нибудь подобное, но ничего не нашел. Конечно, это ничего не значило. Во-первых, под днище залезть не удалось, посадка низковата; во-вторых, современный «маячок» мог быть настолько миниатюрным, что без лупы не разглядишь. Самый разумный вариант – бросить тачку и вернуться в больницу на перекладных, но он этого не сделал. Всякая перестраховка имеет свой предел, за которым начинается шизофрения.

В начале первого Кныш вошел в палату. Принцесса ждала его одетая – темные шерстяные брюки, шерстяной блузон с закрытым воротом, темный пиджак. Дубленка на кровати, на полу – кожаный, довольно вместительный чемодан, набитый вещами, которые по списку закупила и принесла сестра Наталья. Вид у принцессы целеустремленный: никаких следов сомнений. Кныш коротко доложил обстановку.

– Коробку доставил, она в машине. Родители в порядке. Я им сказал, что ты собираешься в командировку.

Таина сухо ответила:

– Что ж, я готова. Даешь Париж!

– Лекарства положила?

– Ах, какие мы заботливые, – в глазах ни смешинки, вообще никакого выражения.

Кампертер проводил их до машины. Условились, что Кныш оставит ее на стоянке в аэропорту. Доктор поцеловал принцессе руку.

– Увидимся ли, Тина, когда-нибудь?

– Геночка, не сомневайся… Только избавлюсь вот от этого монстра-надзирателя, и сразу домой, – и опять взгляд ледяной, как у нахохленной воронихи.

С Кнышем обнялись.

– Береги ее, Володя. И себя береги.

– Все в порядке. Еще попьем водки с хлебушком, доктор.

Сказал с уверенностью, которой не испытывал. Огненный зрачок прицела по-прежнему маячил в подсознании, нервы были напряжены. Но теперь уже ничего не изменишь. От больничного крылечка до трапа самолета путь неблизкий, как через века, но его придется пройти. Таина уселась на заднее сиденье. Едва отъехали, пробурчала:

– Ну что, доволен, вояка?

– Не злись, маленькая. У нас выбора нет. У тебя ничего не болит?

– Еще раз спросишь, пеняй на себя. Ишь, заботник выискался. А ведь это по твоей вине, Володечка, всех мальчишек поубивали. Не боишься, что совесть замучает?

– Косвенно и ты в этом замешана, – деликатно возразил Кныш.

Больше до самого банка не разговаривали. В чем он был почти уверен, так это в том, что хвоста опять не было.

В банк принцесса пошла одна, Кныш остался в машине Она отсутствовала ровно тридцать минут. За это время он выкурил две сигареты. Вернулась такая же неприступная, но глаза вроде повеселели. Он никак не мог привыкнуть к ее новому облику – то ли азиатки, то ли цыганки.

– Порядок?

Достала из сумочки атласный мешочек, распустила шнурок. Выкатила на ладонь с пяток тускло сверкнувших алмазов.

– Можешь считать, мы богачи.

– На сколько тут?

– «Лимона» на полтора потянет… Мало?

Две толстенных пачки долларов передала ему, это его забота. Камушки она спрячет на себе, но уже в аэропорту, в туалете. Полковник обещал, что личного досмотра не будет – на это вся надежда. Он дал словесный портрет таможенника, который их проведет через телебарьер. Узнать легко: усатый, с седой белой головой, на левой руке нет мизинца. На всякий случай – зовут Михал Михалычем. Прежде ни Кныш, ни принцесса не занимались контрабандой и плохо себе представляли, насколько опасен или не опасен такой малоподготовленный переход, зато понимали, что от них уже ровным счетом ничего не зависит. Тут уж как фортуна повернет.

На финишной прямой они стояли уязвимыми еще больше, чем были вчера. Их не только подняли из норы, из ненадежного, но все же убежища, вдобавок заставили изъять капитал, тащить его при себе… Кто это сделал – обстоятельства или чья-то умная, целенаправленная воля? В ближайшие часы и даже минуты это станет ясным. Формально, по жизни все их действия пока направлял только один человек, таинственный и вездесущий полковник Милюков из особого отдела, который, смешно сказать, вероятнее всего, числился в ближайшем окружении их главного на сегодняшний день врага Рашида-бек-оглы… Кныш не мог припомнить, чтобы когда-нибудь прежде так рисковал.

На Садовом кольце, как водится, влипли в получасовую «пробку», но запас времени был еще вполне достаточный.

– Я все думаю, – сказал Кныш, – почему твой полковник нам помогает? Неужто из-за твоих красивых глазок?

– В такое не веришь?

– Извини, нет. Другое дело, если ты его гражданская жена или, на худой конец, любовница… Но и тут…

– Не зуди. Все намного проще. Я ему немало отстегивала и кое-что знаю про него, что вряд ли понравится его хозяевам.

– Тем более… – радостно отозвался Кныш. – Зачем ему тебя отпускать? Не проще ли пристукнуть?

– А вдруг он порядочный человек? Ты не слышал, любимый, что бывают порядочные люди?

Рядом с принцессой Кныш всегда узнавал что-нибудь новенькое. Сейчас впервые убедился, что слово «любимый» может иметь почти матерный смысл.

– Порядочный он или нет – это твои личные проблемы. Мне интересно другое – продаст он нас или нет?

Таина промолчала. Наконец выбрались из «пробки», до аэропорта оставалось около часа езды. Хвоста как не было, так и нет. Морозное солнце распалило салон, Кныш приспустил боковое стекло. Искоса поглядывал на принцессу: четкий профиль, хмурый вид. Уже мчались по загородной трассе, когда она вдруг пробормотала себе под нос:

– Володечка, не сердись на меня, пожалуйста. Я, конечно, последняя сука.

У него сердце оборвалось.

– С чего ты взяла?

– Все рушится, к чему прикасаюсь. Я меченая – и этим все сказано. Смерть ходит за мной по пятам. Все погибают, кто мне дорог. И мы с тобой погибнем. Нас загнали, как двух сереньких зайчиков.

– Неправда, – бодро отозвался Кныш. – Сегодня вечером будем гулять по Елисейским полям. Вот сразу и сбудутся все мечты. Счастье-то какое – Париж! Мог ли я надеяться, подыхая в окопе от кровавого поноса?

Таина положила руку ему на колено.

– Я же знаю, тебе наплевать на Париж.

Кныш открыл рот, чтобы возразить, но неожиданно с губ сорвалась горькая правда:

– Если по совести, мне на все наплевать. Кроме тебя.

– Кроме меня?

– Да, кроме тебя. Так уж получилось.

– И что же нам делать, Володечка?

– Ничего. Вылет в семнадцать сорок. Успеем хлопнуть по рюмочке в баре.

И все же предчувствие сбылось, алая точка прицела, созданная воображением, материализовалась. Все произошло, как в дурном сне. Не было ни слежки, ни каких-то других предзнаменований. Кныш угадал врага, только когда увидел лицом к лицу. Он стоял у мраморной стойки неподалеку от туалета, куда принцесса удалилась, чтобы упаковать камушки. Просторные залы аэропорта просматривались насквозь. Стайки людей у окошек регистрации, пассажиры с багажом, рассевшиеся на скамьях, фланирующие пары – обычная предотъездная атмосфера, но с ощутимым налетом респектабельности: в международном аэропорту, известно, не шушера всякая собирается, как на вокзалах, а вполне обеспеченная публика. Много иностранцев, много ярких восточных людей, которые пока не собирались никуда лететь, а были заняты повседневным, немудреным бизнесом, каким – большой секрет.

Рослый, средних лет кавказец приблизился к Кнышу, остановился шагах в двух-трех – и уставился на него в упор. Взгляд пылкий, огневой, на губах ядовитая улыбка. Кныш, разумеется, все сразу понял, но на всякий случай уточнил:

– Тебе чего, браток? Обознался, что ли?

– Зачем обознался, Вован? Тебя искал.

– Сам-то кто будешь?

– Имя хочешь знать? Каха меня зовут. Каха Эквадор. Не слыхал?

Кныш порылся в памяти, что-то там мелькнуло, но смутно. Да он и без воспоминаний видел, что перед ним воин: матерый, азартный, выученный, бесшабашный – и конечно, вооруженный. Удивило другое: похоже, парень один. Ручаться нельзя, может, кто-то прикрывает, но повадка такая, будто вылез без подстраховки. Что само по себе большая редкость. Джигиты – люди коллективного наскока, а в Москве тем более всегда держатся кодлой, но чего не бывает на свете? Кныш спросил:

– Тебя кто послал, Каха?

– Никто не послал, сам пришел, – и цепко загреб взглядом окружающее пространство, подтверждая предположение Кныша.

– И чего тебе надо от меня?

– Ничего не надо. Возьмем твою телку и пойдем отсюда. В гости поедем к хорошим людям.

– К каким еще людям?

– Ты их немного обидел, хотят с тобой повидаться.

– Но у меня самолет.

– Самолет сам улетит, – скупо улыбнулся джигит.

– Не, так нельзя. Билеты пропадут.

Каха еще раз покосился по сторонам, обстоятельно объяснил:

– Много о себе думаешь, да? Тагира убил, Мусу убил. Великого человека опозорил. Теперь хочешь в самолете лететь? Так не бывает, Вован… Могу тебя прямо здесь кончить, могу Рашиду отдать. Выбирай сам. Выбор хороший.

Правую руку Каха опустил в карман длиннополой куртки, там у него, конечно, пистоль. Но стрелять в зале, где много народу, привлекать к себе ненужное внимание несподручно. Кныш его понимал. На его месте он тоже увел бы жертву в более подходящее место. Второе: джигиту нужны оба, и Кныш, и принцесса, а она пока еще в сортире, прилаживает камушки под белье.

– Лучше договориться по-другому, – сказал он.

– О чем с тобой говорить, если ты уже покойник?

– Не совсем, – возразил Кныш. – Я могу выкуп дать.

– Твоя сучка там не обоссалась?

– Не думаю. Так как насчет выкупа? Я сегодня при бабках.

– Бабки я потом заберу, никуда не денутся, – уверил Каха. – Про бабки я знаю. Вы же в банк ходили, да?

В этот момент появилась Таина. Она мигом оценила обстановку. Ее действия оказались неожиданными даже для Кныша. С резким, гортанным криком она кинулась на джигита и ногтями впилась ему в рожу. Каха с трудом отодрал ее от себя и, чуть приподняв, швырнул на пол. Да еще от злости пнул ногой в бок, на чем потерял драгоценные секунды.

Кныш обрушил на противника серию быстрых, прямых ударов – по кадыку, по зубам, по корпусу, – молотил с бешеной скоростью, но удача от него отвернулась. Каха зашатался, но устоял. Усмехнулся окровяненным ртом. В руке щелкнула «выкидушка» с длинным лезвием.

– Драться хочешь? Молодец! Будем кишки пускать на пол.

Самое разумное в такой ситуации – бежать, пусть догоняет, но Кныш не мог этого сделать: принцесса перевернулась на бок, пытаясь сесть, тряся головой, никак ей это не удавалось.

– Вошь поганая, – сказал Кныш. – Да я твою маму со всеми твоими вонючими родичами на сук натяну. Весь ваш паскудный род под корень выведу.

– Молодец, – вторично похвалил Каха. – Разозлить хочешь. Не старайся. Я тебя спокойно резать буду, как барана, – не спеша к нему направился, а Кныш начал пятиться. Никго из зала на них не смотрел: за колонной они были как на укромной лесной полянке.

– Последний раз говорю, – лениво протянул Каха. – Поедешь к Рашиду или здесь сдохнешь?

– Давай лучше здесь.

Кныш уже вошел в безмятежное состояние боя и ничего не видел, кроме сумасшедших глаз врага и его опущенной руки с ножом. Оценил его по достоинству. Тот не сделал ни единой ошибки, ни разу не открылся, подкрадывался, как зверь на тропе. Против него у Кныша был только один козырь: он не мог себе позволить умереть.

– Как ты нас выследил? – Каха ответил охотно, он любил пообщаться с приговоренным гяуром. Поучить напоследок уму-разуму.

– Интересно тебе, да? Думал убежишь на самолете?

– Что же тут плохого? Каждая мошка жить хочет.

– Ты и есть мошка. Москва – наш город, у нас везде глаза и уши. А ты не знал? Вот и спекся.

Кныш прижался спиной к стене, скользнул вбок, а Каха провел несколько обманных финтов. Действовал строго по правилам рукопашного боя. Первый настоящий укол нанес снизу, перенеся тяжесть тела на правую ногу. Он ожидал, что Кныш отступит, замельтешит, тем самым поставив себя в наиболее уязвимое положение, но Кныш, напротив, сделал неожиданный, по сути глупейший встречный выпад, подставил незащищенный левый бок. Нож пробил куртку, кожу, мышечную ткань и тупо уперся в ребро. Каха, не сообразив, что произошло, по инерции усилил нажим – и попался на элементарный болевой захват. В развороте, подсечкой Кныш повалил его на пол и в падении, используя тяжесть своих восьмидесяти килограммов, сломал ему руку об колено. От боли глаза абрека свело к переносице, нож звякнул о каменную плиту. Когда он снова приготовился к схватке, то почувствовал острие под подбородком.

– Молодец! – третий раз похвалил Каха – и уже искренне: – Что же, давай режь, собака. Повезло тебе сегодня.

Кныш с сожалением смотрел в близкие, опечаленные глаза абрека.

– Москва ваша, но жизнь-то моя. Не я на тебя напал, а ты на меня.

– Все правильно, режь, не бойся. Ты же не баба.

– Тебе так хочется умереть?

– Как можно жить после этого?

– Поклянись, что отвяжешься, отпущу.

– Эх, Вован, живешь долго, а ничего про жизнь не понял.

Нож, длинный, как провод, с хрустом погрузился в горло, когда абрек последним могучим усилием попытался вывернуться. Кныш услышал над собой торопливое:

– Володя, скорее!

…Они свернули в боковой проход, затем Таина открыла какую-то дверь, загрунтованную в ослепительно белый цвет, и они очутились в длинном пологом переходе, спускающемся куда-то вниз, под землю. По этому переходу так и тянуло припуститься бегом. Из него попали в служебные помещения, оттуда на грузовом лифте поднялись на второй этаж и наконец опустились на стулья возле двери с кожаной обивкой, с надписью: «Начальник диспетчерского отдела». Оба тяжело дышали. По дороге им попались рабочие в комбинезонах, два пилота, энергично что-то обсуждавшие. Никто не обратил внимания на торопливую гражданскую парочку… Таина нервно закурила.

– Ты что-то вроде бледный?

– Все нормалек, – Кныш прижал локтем левый бок, откуда прорывалась наружу дымящаяся боль. Ничего, главное взлететь, там видно будет.

– Володя, знаешь, кого ты убил?

– Он как-то назвался.

– Это – Каха Эквадор. Знаменитый террорист. Человек-легенда.

– Таких легенд в Москве полные рьінки… Он на Рашида работает?

– Насколько я знаю, он всегда был сам по себе. Бандит-одиночка.

Кныш взглянул на часы. До вылета около тридцати минут.

– Надо идти, Тина. Опаздываем.

– Ты в самом деле в порядке?

– А что со мной сделается?

Их багаж – чемодан, саквояж и спортивная сумка – был на месте, никто на него не позарился. Зато пожилая английская пара, которую Тина попросила постеречь вещи, была на взводе. Красивая седовласая дама затараторила так быстро и возмущенно, что принцесса еле успевала вставлять свои «Ай эм сорри». Через три минуты уже проходили досмотр. Кто из таможенников был человеком полковника, а кто нет, так и осталось невыясненным, во всяком случае проскочили без сучка без задоринки. Шмонать их не стали, да и декларации просмотрели мельком. Посадка была уже объявлена. Правда, молоденькому старлею, проверявшему в кабинке документы, не понравилась свежая ссадина на щеке у Таины, и он подозрительно на нее уставился. Принцесса улыбнулась ему обольстительно.

– Ах, господин офицер, никогда не дарите своим девушкам сиамских котов.

– Это кот вас так?

– Он не любит, когда я уезжаю, – принцесса многообещающе подмигнула старлею, отчего тот по-девичьи зарделся – и молча отдал паспорт и билет.

На трапе, на крутых ступеньках Кныша повело, но он успел ухватиться за поручень, с силой его сжал. Оранжевые звезды истомно сверкнули в глазах и мягко опустились в подмосковные снега. Таина ничего не заметила.

Они летели в экономклассе: удобные кресла – и можно вытянуть ноги. Кныш этим воспользовался, осторожно загрузился на сиденье и прикрыл глаза.

– Собираешься вздремнуть? – поинтересовалась принцесса, но ее голос донесся словно через подушку. Он дал себе слово продержаться до взлета. Потом надо будет пойти в туалет и посмотреть, что там с боком. Пожаловался:

– В глотке пересохло. Выпить ничего нету?

Таина внимательно на него посмотрела и поднялась. Через минуту вернулась с пластиковым стаканчиком. Кныш жадно выпил. То, что нужно: водка.

Боль стихла, пришло умиротворение. Самолет, плавно покачиваясь, катил по взлетной полосе, разворачивался. На глазах у принцессы влага.

– Что такое, маленькая?

– Не хочу, не хочу, не хочу!

– Чего уж теперь, уже летим.

– А мне кажется, умираем. Почему ты такой бледный?

– Здесь освещение такое.

Легкий толчок под брюхо – и они в воздухе, в сиреневых облаках. Салон заполнен лишь наполовину, много иностранцев, много новорашенов, улыбчивых, заносчивых. И все же Кныш твердо знал, что они с принцессой одни в этом мире и в этом самолете. Стюардесса, пробирающаяся меж кресел с подносом, всего лишь приятный мираж.

– Пойду в туалет, – объявил строгим голосом, начал подниматься, задел плечом спинку кресла – и вырубился окончательно.