Текст книги "Реквием по братве"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 8

Боренька Интернет, пятикурсник МФТИ, претендующий на красный диплом, сын невинно убиенного банкира, и Филя-мастер, бывший минер-пехотинец, мужик стоеросовый, с культяшкой вместо левой руки и с ликом истукана, – на пару управились с работой на три дня раньше, чем обещали Тайне. Получилась не бомба, а конфетка, произведение искусства. Загляденье – взрывать жалко. Все эти скороспелые так называемые взрывные устройства, которыми пользуются группировки для морального устрашения конкурентов, ни в какое сравнение не идут. Центральная часть выполнена в виде большой, зеленой пластиковой черепахи с высунутым алым язычком-детонатором, и у этой черепашки-мамы еще семь деток-черепашек, тоже зелененьких, размером со спичечный коробок. У всех деток крошечные черные головки с усиками – радиоантеннами, для постоянного контакта с черепашкой-мамой. Общая мощность нашпигованной в сложную конструкцию супервзрывчатки (добыча Таины) аналогична 30–40 килограммам тротила, и при желании, как сказал Филя-мастер, таким «механизмом» можно раскурочить половину Москвы. Естественно, Филя в поэтическом восторге призагнул, но штука действительно получилась убийственная. Чтобы ее состряпать, Боренька три недели просидел в библиотеке, изучая специальную литературу, но без Фили-мастера у него ничего бы не вышло. У Фили золотые руки (точнее, одна рука и культяш-ка) и природное чутье на всякого рода механику. Боренька впервые встретил такого необыкновенного человека.

Работали в гараже у Фили – безвылазно шесть дней подряд и больше всего намаялись с электронной начинкой черепахи-мамы, но когда наконец закончили и вышли на двор, на солнечный октябрьский морозец, обоим показалось, что прожили вместе целую жизнь. Филя подслеповато щурил покрасневшие глаза, Боренька поднес зажигалку к его сигарете.

– Даже не верится, – сказал он.

– Дело житейское, – ответил Филя. – Однако надо поглядеть, как сработает. Осечки быть не должно, а все же сомнение есть.

– В чем сомнение, Филя?

– Ну как сказать, вещь новая, неопробованная… Но думаю, обойдется. Хозяйку нельзя огорчать. Большие деньги посулила.

– Сколько? – спросил Борис, хотя деньги не имели для него никакого значения.

– Две тыщи целковых, – гордо доложил Филя. – Считай, пять моих пенсий.

– И на что потратишь?

– Как на что? Лекарств куплю разных, от сердца, от ревматизма. Крупицы, водочки, конечно, в запас. Зима-то впереди длинная. К тому же, есть слух, они наметили пожилых людей вовсе со свету сжить, чтобы не воняли. А тут такая халтурка. Я доволен, о чем говорить. Жаль, Глафира до сроку отбыла, кутнули бы на радостях.

Глафирой была покойная супружница Фили. Померла она вроде бы в молодом возрасте, около пятидесяти, но точно сказать нельзя. Филя в воспоминаниях пугал даты: то она на той неделе еще по дому бродила, а то уж лет пять прошло, как скопытилась. И причины смерти называл разные, но всегда связанные с нашествием: то ее задавили в очереди за водкой еще при Горбатом, то омоновец в 93-м году оглоушил демократизатором до потери пульса, а то на днях инфаркт скрючил, а у него, у Фили, не хватило грошей, чтобы купить валидолу. Вся эта путаница происходила не от помрачения Филиного ума, ум у него был как стеклышко, просто он так развлекался, вспоминать по-разному было веселее.

Таина купила Бореньку не деньгами, но под ее влияние он попал так же легко и радостно, как совсем недавно погружался в виртуальную реальность. Боря был достаточно умен, чтобы понять, что столкнулся с натурой неординарной, а, возможно, исключительной. Это вам не простушка Кэтрин, вчерашняя возлюбленная, готовая на что угодно за наличные. При первой же встрече он почувствовал, что уступает прекрасной даме в чем-то таком, что выше интеллекта. В силе духа? В пророческом даре? Она сразу заговорила с ним как со старым и добрым другом, без всякого выпендрежа, и как раз о том, что больше всего его волновало. Говорила словно вещала: мужчиной становятся не тогда, когда переспят с телкой, а когда отомстят за поруганную честь. Когда хватит мужества воткнуть в сердце врага обыкновенный нож, иногда в буквальном смысле. Она сказала: «Дружок, у тебя убили отца, великого человека, и ты после этого можешь жить спокойно? Можешь радоваться своим пятеркам и бабьим сиськам? Знаешь, какая твоя после этого цена?»

Боренька возразил, что не живет спокойно, но что поделаешь, убийцы неизвестны, да если бы и были известны, у него руки коротки, чтобы до них дотянуться. На этом чаровница его и поймала. Она знала их имена и обещала помочь с ними расквитаться. Боренька спросил: зачем тебе это? Таина ответила: у нас общие враги. Остальное было делом техники, крючок он уже заглотал. И через месяц очутился в гараже у Фили-мастера.

Матушке сочинил глупейшую историю об аспирантской командировке, в которую его послали за особые успехи, в институт представил справку из некоего медицинского учреждения «Кардиофарм», которую выдала ему Таина, мастерица на все руки, и он отнес ее декану, хотя при его положении на факультете мог бы отпроситься на неделю-другую без всякой туфты. Тем более, что в институте давным-давно никто не следил за посещением студентов, достаточно было являться на экзамены. Да и сдача экзаменов упростилась до предела: каждый предмет имел свою цену. Отстегивай – и получай зачет. Некоторые, кто победнее, или гордецы вроде него, по-прежнему сдавали сессию на свой страх и риск, но таких оставалось все меньше.

Разумеется, Борис давал себе отчет, что, согласившись работать на Таину, переступил черту, которую интеллигентному юноше, имеющему определенные планы на будущее, ни в коем случае нельзя переступать, но чудное дело, – дав согласие, он почувствовал себя так, будто заново родился. Вероятно, что-то в нем давно созревало такое, что ждало лишь толчка, чтобы вырваться наружу. Словно морок упал с глаз, кончилась эра добровольного затворничества, и он стал таким, как все молодые люди вокруг, целеустремленным и уверенным в себе. Возможно, это была некая душевная аномалия, но в новом состоянии было столько тайного блаженства и предчувствия еще более блистательных перемен, что он ни за какие коврижки не согласился бы вернуться в прежнюю унылую, однообразную жизнь, когда всеми его поступками руководил разум. Теперь не было дня, чтобы он не испытывал ничем не замутненную радость, напоминавшую школьные времена, когда он начал вдруг побеждать на всех олимпиадах подряд. Но к тому мальчику он теперь ощущал что-то вроде легкого презрения. По утрам с трудом узнавал себя в зеркале: оттуда выглядывал не застенчивый юнец, дитя книг и наивных грез, а суровый мужчина с ироническим блеском в темных, как у Тины, глазах. Не узнала его и Кэтрин, бочком подкатилась к нему в коридоре и с робостью спросила:

– Что с тобой, Борик, ты сам на себя не похож?

– Что дальше? – поторопил он.

– Как что дальше? За мной должок – или не помнишь? – вызывающая улыбка и груди торчком. – Может, пересечемся поближе к вечеру? Я привыкла долги отдавать.

Борис удивлялся, как он мог месяц назад сходить с ума по этой дамочке?

– Поезд уже ушел, – объяснил, дерзко глядя красотке в глаза. – Ваши деньги с дыркой. Ищите клиента на Тверской. Там попадаются богатенькие пузаны.

Прежнему мечтательному ухажеру Кэтрин нашла бы, что ответить на хамство, а этому – новому, неузнаваемому, с опасным прищуром – поостереглась.

Лучший друг Семиглазов, видя, что с Боренькой происходит неладное, попытался его вразумить.

– Борька, черт, ты, похоже, снюхался с братвой? – спросил напрямик.

– Тебе-то какое дело?

– Послушай старого товарища, сынок. Я сам, как ты знаешь, большой искатель приключений, но всему есть мера. Эти игрушки не для тебя. У тебя жила тонка, чтобы вытаскивать каштаны из огня.

– Послушай и ты, Слепой, – зловеще ответил измененный Интернет. – Никогда не суйся с советами, пока тебя не спросят. Рискуешь нарваться на грубость.

Семиглазов укоризненно покачал головой и удалился под ручку с какой-то в три цвета разукрашенной киской. Боренька не жалел о так внезапно вспыхнувшей ссоре. Думал азартно: дружба, любовь, наука – все побоку. Отец знал, что делал, и никогда не разменивался по мелочам. Воровать так миллион. Не он, Боренька, несóстоявшийся Нобелевский лауреат, сошел с ума, а мир вокруг в один прекрасный день, не отмеченный пока в календаре, внезапно перевернулся с ног на голову. И горе тому, кто этого не заметил и продолжал жить по старинке, поклоняясь поверженным богам, уподобясь какому-то подобию вымирающего динозавра.

– Ну давай, парень, – сказал Филя-мастер, когда отдохнули на солнышке, отдышались от угара. – Звони хозяйке, докладай. Пускай работу принимает.

– Вы давно ее знаете, Филя?

– Кого? Хозяйку? – мастер смотрел на него оловянным, навеки заторможенным взглядом. В сущности, подумал Борис, они с мастером не только из разных социальных слоев, а скорее с разных планет.

– Что, хороша девка?

– Краше не бывает, – в тон ответил Борис.

– Не заглядывайся, побереги сердце. Толку не будет.

– Почему не будет?

– Она птица высокого полета, ты для нее по всем статьям мелковат. Хотя ты парень тоже не простой, это ясно.

– Чем же я плох, по-вашему?

– Не плох, мелковат. Не окреп еще. Таюшке надобны обоюдные мужики, чтобы взял и употребил. Не зарься на нее, токо пуп надорвешь. Для тебя больно, ей забава. Годок-два потерпи, укрепись как следует, хозяйство оборудуй, тогда, может, и тебе обломится.

– Не любите вы ее, Филя?

– Как тебе сказать, парень. Красоту нельзя не любить, ежели ты живой человек. Да ее красота чужая, не наша с тобой. Может, вообще не человечья. Вот, к примеру, как солнечный луч. Попробуй его полюби. Враз ослепит. Не знаю, поймешь ли мою аллегорию.

– Филя, вы раньше кем были, до пенсии?

– Обыкновенно, кем. В войсках служил. На заводе работал, пока не прикрыли лавочку. Тебе почему интересно?

– Зачем же вы с ней связались, если она чужая?

Оловянные глаза старика озарились печалью.

– Не связался – и тебе не советую. Кто плотит, тому помогаю. А деньги нынче сам знаешь у кого.

– У кого же?

На это мастер не ответил, его откровенность имела четкие пределы. Старик любил порассуждать вокруг да около, но редко позволял себе неосторожные замечания в чей-то конкретный адрес. Не иначе, сказывалось совковое прошлое. Борис почитывал газеты и в телевизор заглядывал одним глазком. Восемьдесят миллионов в лагерях, остальные в очереди за колбасой: поневоле научишься держать язык за зубами. Выросший в свободном рыночном обществе Бориска относился к людям из прошлого, как и большинство его сверстников, – с сочувственным презрением. Прожили как во сне, так и не поняв, зачем родились. Целых семьдесят лет, десяток поколений, растертых в лагерную пыль. Кладбище неосуществленных желаний и пустых надежд. Понятно, что ослепительная Таина, с ее резкостью в словах, с непомерными амбициями, абсолютно раскрепощенная, – представлялась Филе исчадием ада, хотя он не говорил об этом впрямую.

Дозвонился Боренька с первого раза и, как всегда, с замиранием сердца услышал глуховатый голос, в котором было такое множество оттенков, что перехватывало дух.

– Это Борис.

– Привет, малыш. Какие-то проблемы?

Попробовал бы кто-нибудь другой назвать его «малышом».

– Все готово, Таина Михайловна.

– Ну да? – обрадовалась работодательница. – Молодцы. Ждите. Через час приеду.

Не через час, конечно, но ближе к вечеру прикатила на новеньком «мерсе-600» черного цвета. Привезла две сумки продуктов и питья. Никогда не забывала о хлебе насущном, что трогало Бориску до слез. Его самого спроси, что он ел на завтрак – вряд ли вспомнит.

Прошли сразу в гараж, где работники дали полный отчет. Столько материалов израсходовано, столько затрачено человеко-часов. Вот черепаха-мама, а вот ее детишки. Вся начинка аналогична сорока килограммам тротила, но изюминка не в этом. При правильном расположении черепашек по отношению к маме сила направленного взрыва способна, пожалуй, поднять на воздух пятиэтажное здание, сооруженное из обыкновенных металлобетонных блоков. Все согласно заказу, плюс эстетическая составляющая.

– Фантастика, – скромно заметил Борис. – Сверхмощная взрывучесть обуславливается тем, что…

– Проверим, – перебила Таина с лукавой улыбкой. – Тебе, Интернетушка, как изобретателю, и карты в руки.

– Понадобится соответствующий полигон, это ведь не стендовая игрушка.

– Прикинем на объекте, – сказала Таина. – В рабочем режиме.

У Бориса кольнуло селезенку, но он промолчал. О чем говорить? Отступать поздно, ежу понятно.

Филя-мастер с самого начала не выказывал большого интереса к разговору. Что сделано – то уже прошлое. Хлопотал с привезенными гостинцами: расставил на верстаке угощение – брус ветчины, буханку «Бородинского», бутылку «Смирновской», баночку маринованных помидоров. Минуты не прошло, накрыл стол. Полюбовался, спохватился – достал из тумбочки три видавших виды мутных стеклянных стопки.

– Окончание работы положено отметить, – объявил солидно, но с заискивающей ноткой. – Чтобы не было осечки. Прошу, господа.

Водка показалась Борису кислой, но, может, она такой и должна быть, не с его опытом сравнивать. Зато сразу ударила по мозгам, как колуном. Свет в гараже заиграл, будто на потолке включили дополнительную лампочку. Он вяло жевал ветчину и хлеб, прислушиваясь к разговору Таины с Филей-мастером, который доносился будто издалека. Старик делился видами на урожай: картоха в этом году плохая, лето было засушливое, дай Бог, коли хватит до декабря. Зато помидоры уродились на славу. Полпогреба заставил банками, можно при нужде и поторговать малость. Какие он солит помидоры и огурцы, в магазине не купишь. Таина слушала внимательно и задавала заинтересованные вопросы, вроде того, кладет ли он в огурцы чеснок или обходится смородиновым листом. Потом они всерьез заспорили, как лучше варить сливу: с косточками или без них. Наконец до Бориски дошло, как это все необыкновенно смешно. Он захохотал, роняя изо рта хлебные крошки.

– Что с тобой, малыш? – озабоченно спросила Таина. – Неужто уже набрался?

Перебарывая неуместный смех, Борис закашлялся, и Филя похлопал его ладонью между лопаток.

– Ой, не могу! – простонал Борис.

– Чего не можешь, парень? Пить не можешь? Дак и не пей, никто не неволит.

– Картоха, – заливался Интернет. – Помидоры. Варенье из слив. Ой, не могу!

– Боренька, – ласково молвила Таина. – Может, в дом пойдешь? Поспишь часок?

– Светлая голова, – добавил Филя, – а умишко еще детский. Вот и разобрало.

Борис смотрел на девушку влюбленными, сияющими глазами.

– Таина Михайловна, вы знаете, что я сейчас понял?

– Что, родной?

– Мир прекрасен… В нем все удивительно, сложно, загадочно, а мы живем, как слепые, ничего не видим. Мы, в сущности, одномерные существа, амебы, устрицы, возомнившие себя покорителями Вселенной. Ну, разве не забавно?

– Очень забавно, малыш.

– С одной стопки, – позавидовал Филя, – и такой могучий резонанс…

Все инструкции сводились к одному: никакой самодеятельности. Два часа просидели над планом, который намалевал по памяти Санек, и теперь, если план верен, Боренька знал в «Ласточке» каждый уголок. Таина прорепетировала с ним ряд нештатных ситуаций, которые могут возникнуть при выполнении задания, и осталась довольна его смекалкой. Помогали ей Клим и Санек. К примеру, Таина давала установку: представь, малыш, ты идешь по коридору – и навстречу охранник. Клим, изобрази!

Клим поднимался со стула и, гремя палкой, надвигался на беззащитного Бореньку: «Ты кто такой, падла? Чего-то я тебя раньше не видел?»

Боренька незамедлительно отвечал: «Не подскажешь, брат, где тут сральня?», или: «Сотенную не разменяешь, брат? Не хочу светиться за столом» – и протягивал Климу стодолларовую бумажку. Клим, свирепо пуча глаза, продолжал: «Ну-ка, открой сумку, падла, чего у тебя там?» Борис с готовностью расстегивал молнию, показывал черепашек, смущенно произносил: «На угле в шопе взял, у племяша день рождения. Сколько, думаешь, стоят?» «Ско-ко?!» – рычал Клим. «За всю семейку – двадцать баксов. Обдираловка, да?»

– Ничего, сойдет, – смеялась Таина. – Только не перепутай смотри. Пустышку давай в руки.

Проигрывали и самую щекотливую ситуацию. Клим возникал за спиной у Бориски, рявкал: «Ты чего спрятал, гаденыш?! А ну, покажи!»

Сообща искали выход из пикового положения, но не находили. Среди охранников в «Ласточке», кроме обыкновенных быков, подвизались бывшие сотрудники спецслужб, их на понт не возьмешь. Нарваться на такого все равно, что стукнуться об стену.

– В таком разе суши весла, Интернет, – удрученно заметил Санек, – Считай, провалил задание. Все игрушки отберут.

Клим угрюмо добавил:

– Честные диверсанты в таких случаях глотают яд. Ампулу с ядом лучше всего заранее положить под язык.

Таина урезонила корешей:

– Вам все шуточки, а малыш головой рискует. Не слушай их, Интернетушка. Если попадешься, сдавайся, но с умом.

– Как это – с умом?

– Прикинешься невменяемым.

– Это он сможет, – обрадовался Клим.

– Сумка не твоя, наткнулся на нее, хотел посмотреть, что внутри… Неси что попало, чтобы рты разинули. И не паникуй. Сразу не убьют, отведут к Столяру. Начнут допрашивать, опять придуривайся и придуривайся. Тяни время. Мы чего-нибудь придумаем, вытянем тебя…

– Может, вообще не убьют, наградят. Столяр уважает рисковых, – вставил Клим.

Таина замахнулась на него кулачком.

– Лучше все же не попадаться, Боренька. Да и как можно попасться? Только по неосторожности.

– Я не попадусь, – сказал Борис, пораженный собственным мужеством.

В одиннадцатом часу его подвезли до места на «жигуленке» Санек с Климом. Припарковались в квартале от «Ласточки» и дали последнее напутствие. Оба были неузнаваемо серьезны.

– Мандражишь? – спросил Санек.

– Есть немного.

– Это нормально. Помни, мы рядом. Если чего, хоть в окно выпрыгни и беги куда глаза глядят. Мы тебя перехватим.

– Хорошо.

– Не будь идиотом, – сказал Клим. – Возьми «пушку». В «Ласточке» не обыскивают.

– Я не умею стрелять.

– Заодно научишься.

– Спасибо, нет, – Боренька слабо улыбнулся, пожал протянутые руки. Пока шел темными переулками, пару раз споткнулся на ровном месте и чуть не упал. Чувствовал себя невесомым, зато сумка «Адидас» с гостинцами тянула книзу, как двухпудовая гиря. Ясность в голове стояла необыкновенная. Точно так же он парил, когда вламывался в интернетовские коды. Он давно догадался, что его втянули в историю, которая вряд ли имела хоть косвенное отношение к покойному отцу – все обман, но это не имело значения. Какая разница, сведет ли он счеты с мнимыми или истинными убийцами отца, важно только то, что он способен на такое деяние. Совершив это, он наконец-то встанет вровень с веком и с самим собой – не прилизанным, прыщавым книжным мальчонкой, упивающимся виртуальными бреднями, а человеком поступка, достойным наследником отца – по духу, а не по крови. Победителем жизни, а не ученой тлей, выгрызающей мертвые знания из усохшего древа. Ослепительная Таина с одного взгляда распознала его сущность, и она не могла ошибиться.

У входа в «Ласточку» – трехэтажного особняка в духе раннего абстракционизма – притулились несколько роскошных иномарок, на фасаде всеми цветами радуги струилось голографическое изображение раздевающейся красотки. Улица пустая. Случайные прохожие редко заглядывают в такие места, особенно после наступления темноты. Там, где развлекаются богачи, обывателю делать нечего, если он не хочет остаться без ушей, как прежде остался без кошелька.

На входе двое молодых парней, одетых в черные костюмы и белые рубашки с бабочками, внимательно оглядели Бориса. Его вид не вызывал подозрений, об этом побеспокоилась Таина. Даже какую-то хитрую эмблемку прикрепила к лацкану кожаной куртки. Он выглядел как загулявший сынок какого-нибудь крупного барыги. Мокасы за пятьсот баксов, пестрая рубаха от Версаче, кожаные штаны в обтяжку и на голове забавный хохолок, тоже символизирующий принадлежность к какой-то определенной общности, правда, Таина не объяснила к какой. Зато об этом догадался один из привратников, игриво намекнул:

– У нас, девушка, в основном играют. Публика солидная. Если насчет чего-нибудь остренького, тебе лучше к Петерсону. Через три дома отсюда.

Борис похлопал по своей сумке, процедил сквозь зубы, как учила Таина:

– Не лезь, когда не спрашивают, деревня.

Обоих сторожей ответ вполне удовлетворил, и они потеряли к нему интерес.

Через минуту он очутился в большом зале с баром и со множеством игровых автоматов, расставленных в живописном беспорядке. По инструкции ему следовало подойти к стойке и что-нибудь выпить, но ни в коем случае не спиртное. Таина сказала:

– Если ты, малыш, позволишь себе хоть глоток, тебе конец. Сам знаешь.

Конечно, он знал, как действует на него алкоголь, но вдруг почувствовал приступ веселого азарта, доселе ему неведомого. Состояние было столь приятным, что он и без вина ощутил себя как бы под мухой. Широко улыбнулся бармену.

– Что-то у вас жарковато… Пожалуйста, лимонный сок и туда капельку рома. Кажется, называется «Карацупа»?

– «Кукарача», – поправил бармен, пожилой малый с бритой головой. Он явно не испытывал желания вступать в разговор с незнакомым клиентом, быстро смешал питье, кинув туда три кубика льда, и поставил перед Борисом. Сидя на высоком табурете и помешивая с бокале тонкой пластиковой трубочкой, Интернет с любопытством оглядывал зал. Мужчины и женщины, молодые и средних лет, красивые и с печатью вырождения на испитых лицах, пьяные и трезвые, но одинаково сосредоточенные на игре – они собрались, чтобы приятно скоротать вечерок, в такое место, где все напоминало вожделенные края – Европу и Америку, – где звон металлических жетонов казался единственной реальностью, а все остальное, включая саму жизнь, было таким пустяком, о котором не стоит и говорить. Бореньке пришла в голову мысль, что не пройдет и часа, как это мистическое, недужное веселье обернется очистительным взрывом, рухнет в пучину адского огня и мало кто из беспечных игроков уцелеет… На секунду его замутило, но он тут же сказал: стоп! Какая чепуха! Эти человекоподобные существа ему совершенно чужие, да и люди ли они? Все пришли сюда с раздутыми карманами, но вряд ли хоть один их рубль заработан праведным трудом. Вон те крутые парни в замшевых пиджаках, у которых на рожах написано: подойди – и я тебе тресну! – или вон те аппетитные телки, у которых от нервного тика подергиваются не губы, а ягодицы, – или тот импозантный господин с прилипшей к ненатурально алому рту сигарой, которому прислуживают у автомата два педика в шелковых трико, – это все люди? Умница Таина, будто предвидя, что впечатлительного юношу могут охватить моральные сомнения, предупредила: это вертеп, Интерне-тушка, там сходятся вампиры и сатанисты. Живого человека там не встретишь, не найдется. Начитанный Боренька возразил: а как же сказано, не судите и судимы не будете? И на это у нее нашелся ответ. Грех не в убийстве, сказала она, а в молчаливом и равнодушном пособничестве злодеям. Если уж ты такой грамотный, малыш, это тоже цитата из Писания. И добавила с какой-то угрюмой, поразившей его страстью: каждый сам выбирает, на чьей он стороне. Выбери и ты, дружок, хотя бы в память об отце. Я уже выбрал, радостно ответил Интернет, загипнотизированный тяжелым сиянием ее глаз…

Из игорного зала по центральной лестнице он поднялся на третий этаж. План Санька стоял перед глазами. Вдоль коридора расположены массажные кабинеты, и в самом конце, рядом с туалетом – маленькая комната с противопожарным оборудованием, с железной узкой дверью, которая обыкновенно не запирается. В кладовке, кроме инструмента, куча пластиковых мешков и еще какого-то хлама: самое лучшее пристанище для черепахи-мамы, отсюда она распустит по этажам черепашек-деток. Если же кладовка окажется на запоре, остается туалет, но это хуже. В туалете не так много укромных местечек, разве что приподнять раму на окне или сдвинуть вентиляционную решетку. Для этой цели Бореньку снабдили кое-какими приспособлениями, но он надеялся, что они не пригодятся.

Беспечно покачиваясь, спасибо коктейлю «Кукарача», он одолел половину коридора, как вдруг из одной двери вывалилась растерзанная, с окровавленным лицом девица. Из одежды на ней было только махровое полотенце, обмотанное вокруг бедер. Наткнувшись на Бореньку, тупо на него уставилась.

– Я массажистка, – сказала грозно. – А ты кто?

Обойти ее он не мог, ослепленный покачивающимися сосками.

– Я тоже массажист, – ответил дружелюбно. – Но пока иду пописать.

– Пописать? – удивилась девица. – А ты знаешь, что эта сука придумала?

– Нет, не знаю.

– Старый хрен решил, что он Пикассо. А мы с Манькой два мольберта. Видишь, как извазюкал?

– Так это помада? – догадался Борис.

– А ты думал, сперма? – девица была пьяна и утробно захохотала над своей немудреной шуткой. – Слушай, почему я тебя раньше не видела?

– Я новенький.

Девица придвинулась ближе, обдав его мускусным запахом.

– Новенький, сделай одолжение… Принеси бутылку бурбона. У нас кончился, а он водку не жрет.

– А?.. Но…

– В буфете никто не отвечает. Сачкуют, сволочи. Принеси, сделай милость, одеваться неохота.

Действительно, судя по ее состоянию, одеться было бы для нее проблемой.

– Хорошо, – согласился Борис. – Только сначала пописаю.

Девица разглядывала его с интересом, щуря один глаз.

– А ты ничего мальчоночка, худенький – я таких люблю. Ладно, иди пописай и заодно покакай. Потом присоединяйся к нам. Старый хрен скоро вырубится, побалдеем без него. Поглядим, на что ты способен, новенький, – игриво ухватила его за ухо, прикусила за подбородок и чуть не раздавила мягкими, теплыми грудями. Боренька разомлел, пролепетал:

– Пойду, пожалуй…

Девица и сама некстати возбудилась, скользнула бедовой ручонкой к нему в штаны – еще бы минута и Боренька, пожалуй, распрощался бы со своей невинностью самым неожиданным образом, но вдруг из приоткрытой двери раздался грозный рык, напоминающий скрежет внезапно тормознувшего электровоза. Девица враз опамятовалась, сказала с уважением: «Большой человек! Директор свалки!» – и, сверкнув загорелыми ягодицами, исчезла за дверью.

Отдышавшись, Боренька поспешил дальше к заветной кладовке. В конце коридора оглянулся: пусто, лишь на том месте, где напала распутная баба, от ковровой дорожки струится сизый дымок.

Толкнул обитую железом дверь – не заперто. Но – темень, как в колодце. Раскрыл сумку, нащупал фонарик с длинной черной ручкой – все предусмотрела Таина. Вошел и прикрыл за собой дверь. Так и есть – каморка забита под завязку: мешки, бумажный хлам, инструменты. На стенах шеренга огнетушителей, каких он раньше не видел, вроде гирлянды сталактитов.

Боренька вынул из сумки черепаху-маму, погладил по черной головке с усиками: не подведи, родная. На жестяном брюхе, на мини-усилителе высветил нужный код. Повесил фонарик на гвоздь и, раздвинув мешки, уместил черепаху в уютную норку. Сверху прикрыл ветошью. Все проделал быстро, без суеты, по-прежнему ощущая приятное жжение в паху.

Приоткрыл дверь – никого. В сумке оставалось еще семь маленьких черепашек, их предстояло расположить в определенных местах, причем две в зале с игорными автоматами, где Борис уже побывал. Туда он и направился, чуть ли не насвистывая себе под нос. С каждой минутой чувствовал себя все увереннее, хотя понимал, что такая бесшабашность скорее напоминает некую анестезию чувств, чем самообладание.

В игровой зал вернулся беспрепятственно, правда, на лестнице столкнулся с веселой компанией – двое мужчин и три эффектные девицы поднимались навстречу, но не обратили на него никакого внимания, – добрый знак, означающий, что он вписался в здешнюю атмосферу. В зале снова уселся за стойку на высокий табурет, но теперь рядом с ним оказался светловолосый крепыш лет двадцати семи, типичный плейбой со скучающим взглядом. На Бореньку едва повел глазами, сосредоточенно сосал виски с содовой через пластиковую соломинку.

– Лимонный сок с ромом, – бодро провозгласил Интернет, чувствуя, что, возможно, совершает роковую ошибку, но действуя словно по наитию. Бармен покосился на него с выражением прежнего недружелюбия, намешал питье и толкнул стакан по стойке. И тут же вернулся к разговору со светловолосым, с которым, судя по всему, приятельствовал.

– И что ты ей сделал? – спросил с любопытством.

– А ничего, – раздраженно отозвался крепыш. – Сунул штуку, чтобы не гундела.

– А что Паук?

– Да ему по барабану. Лишь бы сверху не капало.

– Паскуда! – оценил бармен. – Таких надо сразу давить. Они деликатного обращения не понимают.

– Как давить, – возразил крепыш. – Хата его и товар с хвостом.

Боренька решил, что мешкать не стоит. Сунул руку в наполовину расстегнутую сумку, достал одну черепашку и, повернувшись боком, пытаясь охватить взглядом сразу весь зал, приладил ее в углубление под стойкой, намеченное еще в первый заход. Черепашка прилипла к поверхности с легким, едва слышным щелчком.

Наполовину выпитый коктейль зажегся в желудке маленьким костерком. Голова чуть-чуть закружилась, но это не страшно. Он вполне себя контролировал.

– У этого гандона, – с раздражением продолжал крепыш, – такое о себе мнение, будто у него две тыквы вместо одной.

– Я и говорю, – поддержал бармен. – Давить надо прямо в колыбели.

Боренька слез с табурета и подошел к одному из автоматов, на котором играл длинноволосый пижон в нейлоновой куртке. Сливал жетоны в щель горстями, дергал рычаг, нажимал какие-то кнопки, но, видно, ему не очень везло, потому что не прошло минуты, как он, не оборачиваясь, буркнул:

– Не стой за спиной, не люблю.

Борис отошел, пошатался по залу среди публики, изредка бросая взгляды на бар. Там все спокойно: бармен беседовал с крепышом, обсуждая мерзкое поведение гандо-нов, которых надо давить, и черепашка не светилась. Наконец Боренька пристроился к свободному автомату, предварительно его облюбовав. С задней стороны на корпусе достаточно места, чтобы упрятать всех оставшихся черепашек, вопрос только в том, как проделать это незаметно. Он оставил сумку на стуле и сходил к кассе, где наменял жетонов. В зале было так накурено, что у экологически чистого Бореньки начали слезиться глаза. Не успел он прокрутить свои сорок жетонов, выжидая момент, когда можно будет сунуть руку за спину автомату, как сбоку пристроился молодой человек и стал давать советы:

– Грубо играешь, браток. Не дергай резко, это не поможет. Ставь по одной, по одной ставь.

Борис взглянул на него: темные усики, узкий рот, дружелюбные глаза. Поджарый, с сильными плечами. Обыкновенный качок. В другое время Боренька охотно посоветовался бы с ним, как перехитрить примитивное игровое устройство, но как раз время его поджимало. Таина поставила условие: управиться за час.