Текст книги "Реквием по братве"

Автор книги: Анатолий Афанасьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 5

Только на четвертый день Таина начала потихоньку выздоравливать, а до того находилась в глухой спячке от снадобий, которыми ее пичкал Кампертер. Он объяснил Кнышу, что физические повреждения, причиненные принцессе, – это ерунда, все зарубцуется, главное, чтобы прорвался психический нарыв, рассосалась душевная травма, а для этого лучшее лекарство – долгий, безмятежный покой. Кныш не спорил, хотя полагал, что гениальный хирург ошибается. Никакого психического нарыва у принцессы не было и быть не могло. По той простой причине, по которой безумный человек не сходит с ума вторично.

Кныш дневал и ночевал в больнице, в каморке рядом с кухней, отведенной ему Кампертером для временного проживания. Тут у него имелась железная кровать с матрасом и набором постельного белья, два стула, тумбочка, маленький телевизор и платяной шкаф. Чтобы легализовать его положение, Кампертер объявил сотрудникам, что нанял нового санитара, который пока не устроился с жильем. Для частных клиник, наподобие этой, наем младшего персонала из беженцев или даже бомжей был нормальной практикой: такая рабочая сила обходилась вдвое-втрое дешевле.

В первый же день Кныш связался по телефону с полковником Александром Ивановичем, и тот сообщил ему не слишком утешительные новости: Рашид-борец заказал на них всероссийский розыск и за обоих назначил награду – по сто тысяч долларов за голову. Вся московская милиция будет поднята на ноги – это не считая частного розыска, завтра их физиономии покажут по всем программам телевидения. После этого полковник поинтересовался, в надежном ли месте они укрылись, на что Кныш ответил, что в надежном, но адрес не сообщил. Александр Иванович засмеялся.

– Правильно, Володя, никому не доверяй… Только скажи: как она?

– Ничего, живая.

– Хлопцев много положил?

– Четверых.

– Не переживай… В Москве братвы немерено. Все равно придется чистку делать.

– Понимаю, – сказал Кныш.

Из разговора уяснил одно: из больницы надо уходить как можно скорее. Пошел к Кампертеру, чистосердечно рассказал о возникшей проблеме: за Тинку и за него аж по сто кусков дают. Что делать? Кампертер подмигнул Кнышу.

– Приму меры, не переживай.

– Какие?

– К Тайне Михайловне ограничу доступ, а тебе надо изменить внешность.

– Кое-кто нас уже видел.

– Будем надеяться, не продадут. А что ты еще предлагаешь?

Со своей личиной Кныш тем же вечером управился в два счета. Когда стемнело, смотался в ближайший шопик и купил темные очки, закрывавшие пол-лица. Насчет себя он не очень волновался. Чего они там покажут по телевизору? Где возьмут подходящую фотку? На все это понадобится время. А там бородка начнет расти… Хуже с принцессой, она приметная. Первое, что нужно сделать, это обстричь огненные космы и перекрасить ее в черный цвет. Этого будет достаточно, чтобы уйти из города, а пока…

Он часами сидел возле ее кровати и смотрел, как она спит. Это были счастливые часы. От ее спящего лица, изуродованного кровоподтеками, исходило лунное сияние. Изредка она открывала незрячие глаза, переворачивалась на другой бок. Кныш подолгу держал руку на ее животе, на солнечном сплетении, ворожа, пересылая свою силу. В лучшем случае им обоим предстояли долгие скитания, но на сердце у него было спокойно, как никогда прежде. Ушли и злоба, и тоска, и смятение. Он приплыл наконец к родному берегу, к своей суженой, которой никак не удавалось проснуться.

Несколько раз в день в палату заглядывала медсестра Наталья, пожилая, невозмутимая женщина с круглым деревенским лицом. Измеряла принцессе давление, температуру, делала какие-то уколы, но на очкастого Кныша не обращала внимания, словно его тут и не было. Похоже, строго выполняла тайные инструкции врача. В ее уверенных плавных движениях чувствовался большой опыт. Кныш порывался ей помочь, но наталкивался на необидное сопротивление:

– Не надо, не надо, я все сама…

– Давно работаете с Кампертером? – спросил он как-то, не удержался. Сестра Наталья ответила понимающей улыбкой.

– С Геннадием Федоровичем мы вместе десять лет. Да вы не волнуйтесь, все будет хорошо.

Кныш не стал уточнять, что она имела в виду.

Когда случалась свободная минута, присоединялся к нему и Кампертер. Ему тоже нравилось разглядывать спящую принцессу. По вечерам долго засиживались. Один раз доктор принес бутылку молдавского коньяка, выпили за счастливое избавление девушки из плена. Кампертер поинтересовался, что он собирается делать, когда Таина выздоровеет.

– Увезу из Москвы. Там видно будет.

– Думаете, согласится?

– Думаю, ей деваться некуда.

– Вы любите ее, Володя?

– Возможно. А что такое?

– Нет, ничего… Поразительная вещь… Вы не застали, Володя, а я застал то время, когда люди были другими. На моих глазах мир свихнулся, привычные понятия утратили свой изначальный смысл, человек озверел – деньги, деньги, деньги! – больше ему, кажется, ничего не нужно. А спроси, зачем ему деньги, не всякий толком ответит. Вот вы, Володя, знаете, зачем вам деньги?

– Мне они вообще ни к чему. Так уж, если пожрать да из одежды купить кое-что.

– Ага… Но я не об этом… Врачи, Володя, истинные врачи в чем-то похожи на священников, они способны подмечать в человеческой природе что-то такое, что другим не всегда видно. Болезнь тела всегда ведь связана с болезнью души. В последнее время, буквально в последние месяцы в людях начали происходить перемены к лучшему, есть тому признаки, пусть эфемерные, но для врача убедительные. Осмысленный, просветленный взгляд юноши, больного СПИДом, улыбка всепрощения в глазах умирающего от голода инвалида, невинный лепет ребенка… перед этим бесовщина отступает. Взять хотя бы вас… Как я понимаю, вы прожили не совсем безгрешную жизнь.

– Обыкновенную… Воевал.

– Именно так. Воевали. Нахлебались всякого, а довелось влюбиться и готовы рискнуть жизнью ради нелепого, в сущности, чувства.

Что-то задело Кныша – покровительственный тон, взгляд свысока.

– Ошибаетесь, доктор. Я и раньше рисковал. Это дело привычки.

– Не скажите… Можно рисковать просто так, по стечению обстоятельств, по лихости нрава, а можно – ради кого-то. Или ради чего-то. Из-за женщины, из-за идеи. Тут две большие разницы. Через любовь приходит прозрение, никак иначе. Только на блошином рынке, куда нас всех загнали, для этого чувства нету места. Оно ведь не продается и не покупается. И вот вам главная примета: если любовь возвращается, если люди исчерпали запасы злобы и алчности, значит, вселенский морок скоро развеется.

Кныш не возражал, допил коньяк из чашки. Покосился на принцессу, которая, возможно, слушала их во сне.

– Вы ведь и сами в нее влюблены.

– Увы, – доктор устало улыбнулся. – Все давно перегорело. Я вам не соперник, всего лишь наблюдатель… Полагаете, она отвечает вам взаимностью?

– Вряд ли… Но это не важно, – с удивлением услышал Кныш собственный ответ.

…На четвертые сутки ближе к обеду (через двенадцать часов после последнего укола) Таина очнулась. Бедовые очи прояснились, с них спала пелена, как иней со стекол. Увидела Кныша и слабо, через силу улыбнулась.

– Господи, Володечка, как же долго я спала, целую вечность. И какой страшный мне снился сон, ты не представляешь.

Потом она окончательно проснулась и поняла, что это был не сон. На похудевшую щеку выкатилась серебряная слезинка.

– Значит, правда? Бореньку убили?

– Не только Бореньку, – Кныш солидно покашлял. – И Санька Маньяка, и Климушку. И старшину Петрова, но ты его не знала. Всех положили, кого смогли.

– А мы как же с тобой?

– Что – мы?

– Мы-то как уцелели?

– Фарт такой, – Кныш пересел к ней на кровать, взял ее руку в свою. – Как себя чувствуешь, маленькая?

Она ответила остекленелым взглядом, но руку не отняла.

– Володя, посиди тихо, мне надо подумать, – и прикрыла глаза.

Думала недолго, минут десять. Вернулась к нему постаревшей, с сухими глазами и жестяным голосом:

– Мы сейчас где с тобой?

– У Гены Кампертера в больнице.

– Давно мы тут?

– Четвертый день.

– Нас ищут?

Десять минут назад Кныш, наверное, усомнился бы, говорить ли ей все, как есть, но сейчас перед ним лежала прежняя принцесса, хитроумная и уверенная в себе. Амазонка из московских джунглей. Хотя еще неизвестно, сумеет ли она встать на ноги.

– Рашид-оглы-бек награду назначил. Сто тысяч баксов за твою рыжую голову. Вся милиция на ушах. Надо валить отсюда как можно скорее. Пока не повязали.

– Куда, Володечка, валить?

У Кныша был план, он им поделился.

– Если твой полковник поможет с документами, то пока в Европу. Отсидимся где-нибудь.

– Как ты узнал про Милюкова?

– Он сам на меня вышел. Помог тебя вытащить.

Таина опять задумалась, но глаз не закрывала, бодрствовала.

– Тина!

– Что, Володя?

– Давай сейчас оставим этот разговор… Я позову доктора?

– Позови… Подожди! Поцелуй меня, пожалуйста, если тебе не противно.

Кныш прикоснулся к ее губам, ощутив себя так, будто нырнул в омут.

– Володя, ты сможешь меня простить?

– За что?

– За мальчиков, за все остальное. Что втянула тебя.

Кныш искренне удивился:

– При чем тут ты? Кто в эту игру ввязался, тот сам за себя ответчик.

– Это не игра, Володечка. Это война.

– Пусть война… – он уже был у двери, она снова его окликнула:

– Володя!

– Да, маленькая?

– Ты хочешь удрать? Выходит, вся эта сволочь взяла верх? Будет праздновать победу?

Чего-то подобного он ожидал с самого начала, но не думал, что она так быстро придет в себя. Безумие вернулось к ней с первым осмысленным вздохом.

– Потом, – сказал он. – Потом обсудим, хорошо?

– Хорошо, любимый, – отозвалась с показным смирением, которому он давно знал цену.

В последующие дни она начала потихоньку расхаживаться. Под бдительным оком Кныша послушно выполняла дыхательную гимнастику с постепенным увеличением нагрузок. Много и с аппетитом ела. На второй день выпила вина. По ее виду трудно было догадаться, что ее двое суток подряд пытали и насиловали, это больше всего беспокоило Кныша. Он сам не раз спасался от смерти и помнил, какого это требует напряжения. Кампертер тоже видел, что она затаилась, и подозревал, что в ней тикает бомба с заведенным часовым механизмом. Она никого не пускала к себе в душу, а это очень опасно, если учесть, какие испытания выпали на ее долю. Он привел к ней психиатра, ста-ричка-боровичка со странным именем Шустик Хасанович Куроедов. Таина согласилась с ним встретиться, но с условием, что при беседе не будет никого постороннего. Кныш изобразил обиду:

– Разве я тебе посторонний?

– Ты – нет. Но я буду стесняться.

Такой ответ его удовлетворил: это было все равно, что услышать от футбольного мяча, что он краснеет от стыда, влетая в ворота, – то есть вполне в ее духе. Шустик Хасанович пробыл в палате около двух часов и вышел оттуда задумчивый, как Будда, хотя до этого строил рожи, игриво потирал сухонькие ручки, сверкал позолоченными окулярами и походил на старого идиота, что соответствовало представлению Кныша о знаменитых психиатрах, почерпнутому в основном из кино. Он проводил его в кабинет к Кампертеру. Там они уселись в кружок, и сестра Наталья подала кофе со сливками и сдобное печенье.

– Как вы ее находите? – поинтересовался Кампертер.

– С точки зрения психиатрии – вполне здоровый экземпляр. – Шустик Хасанович энергично подергал себя за ухо. – Однако ее фантазии… – он обратил подозрительный взгляд на Кныша. – Простите, юноша, вам лично кем она приходится?

– Невеста, – сказал Кныш.

– Ага… Вот вы и просветите меня, старика… Она утверждает, что она девица. Соответствует ли это действительности?

– В каком смысле?

– В самом прямом.

– Об этом мы еще не разговаривали, – промямлил Кныш, с трудом подавляя улыбку. Профессор дернул себя за ухо с явным намерением его оторвать.

– Милый юноша, не заставляйте меня думать о вашем поколении еще хуже, чем я о нем думаю.

Кампертер поспешил вмешаться – подлил в чашку сливок, пододвинул ему печенье.

– Если я правильно понял, профессор, вы не заметили у нее никаких отклонений?

– Повторяю, коллега, она здоровее каждого из нас. Да это и немудрено.

– Что вы имеете в виду?

– То самое, коллега, – профессор перешел ко второму уху, убедясь, что первое держится крепко. – При ее внешних данных, да при таких родителях… Девочка призналась мне под секретом, но вы, разумеется, в курсе?

Кампертер переглянулся с Кнышем.

– Разумеется, – осторожно согласился Кампертер. – А кто ее родители?

Профессор с уважением ткнул пальцем в потолок.

– Или у вас есть сомнения?

– Совершенно никаких, – чуть ли не хором ответили Кныш и Кампертер.

…В тот же день он позвонил полковнику Милюкову, единственному человеку, который мог им помочь. Если по каким-то причинам тот откажется, то дело швах.

Кныш начал разговор обиняком, но полковник понял его с полуслова.

– Паспорт у тебя с собой, капитан?

– Да.

– В девять вечера подскочит мой человек, передашь ему.

– А-а?..

– С ней все в порядке… Ее документы у меня… Ты уже говорил с ней об этом?

– Пробовал.

– Упирается?

– Вы же ее знаете. Ее сразу не поймешь.

– Ты все правильно делаешь. Другого пути нет. Каждый день промедления чреват… Как она?

– Ничего. Оклемалась. Гимнастику делает, – не удержался, пожаловался: – С головой у нее не совсем. Собирается дальше воевать.

Полковник ответил авторитетно:

– Не падай духом, капитан. С головой у нее всегда было неладно. Это ее уязвимое место… Значит, так. Когда будешь готов, дай знать. Билеты, визы и все прочее получишь в аэропорту… Передай от меня Тинке… – вдруг он замолчал, и Кныш его не торопил. Он сам размышлял над двумя важными вещами: почему полковник так свободно говорит обо всем по телефону, не опасаясь прослушки, и откуда у него документы принцессы?

– Передай ей, что это ненадолго, – голос полковника смягчился, – Покантуетесь полгодика – и вернетесь. Еще скажи, пусть не волнуется, все ее здешние проблемы я улажу.

– Почему бы вам самому ей это не сказать? Раз уж у вас такие доверительные отношения?

– Не задирайся, капитан, – беззлобно одернул собеседник. – Сейчас не время выяснять, кто есть кто. Главное, ее спасти. Ты согласен?

– Вполне.

В палате медсестра Наталья хлопотала возле принцессы, сидящей за столом перед зеркалом, но когда Таина обернулась, он ее не узнал. На него смотрела какая-то нацменка с короткой прической, с волосами, как смоль, и с раскосыми, подведенными к вискам глазами. За три-четыре часа, пока он отсыпался у себя в каморке, произошло полное перевоплощение. Женщины самодовольно улыбались.

– Ну, как тебе? – спросила Таина.

– Слов нет… У тебя турок не было в роду?

– Не хами, парниша!.. – Таина прошлась перед ним по палате, откуда-то у нее взялась темно-синяя длинная юбка и тонкий шерстяной свитерок. – У вас просто талант, Наташа. Гримерши с телевидения вам в подметки не годятся.

– Вы уж скажете… – медсестра зарделась, такой возбужденной Кныш ее раньше не видел. Только непонятно, чему они обе радовались. Впрочем, много ли женщинам надо? Таина взяла его под руку.

– Скажите, Наташа, похожи мы на секретных агентов?

– Похожи на двух голубков.

– Особенно он, да? – Таина отстранилась от Кныша, всплеснула руками. – Ух ты! Володечка, как же тебе идут темные очки! Еще бы тросточку и котелок. Прямо лондонский денди.

Ее показушная смешливость пугала Кныша больше, чем заторможенность. Когда Наталья ушла, пообещав вскоре вернуться, чтобы сделать укол, он строго, голосом Кампер-тера, сказал:

– Приляг, Тина, надо поговорить.

– Говори так, я постою.

– Не паясничай, это серьезно.

– У тебя кончились деньги?

– Хватит, прошу тебя.

Он действительно начал раздражаться, но дело было не в ней. Все эти дни он чувствовал себя так, будто его стреножили, как коня на лугу. Ночные бдения, внеурочные трапезы, короткие пробежки от каморки до ее палаты, много пустых разговоров с доктором, – все проходило как бы мимо сознания, на самом деле он зациклился на одной-единственной мысли: ее убили, ее убили! Она живая, смеется, говорит разные слова, делает гимнастику, но это уже не она. Ту, прежнюю, убили… С той, прежней, он не успел объясниться в любви и теперь никогда не успеет. Мысль была настолько абсурдная, что он пугался ее, как мальчиком однажды испугался гадюки, выползшей из-под камня, когда он нагнулся, чтобы сорвать землянику. Ее убили! Господи, только бы она об этом не догадалась.

А она начинала догадываться. Да и как не догадаться, если от каждого ее прикосновения он ежился, как от ледяной воды. Правда заключалась в том, что если ее убили, если принцесса умерла, а осталась только вот эта черноволосая красавица нацменка с нервным ртом, то и ему ничего другого не остается, как умереть.

– Ну?! – поторопила Таина, развалясь на кровати в неприличной позе. – Что еще придумал мой герой? Какую страну выбрал для эмиграции?

Та ли, другая ли, она по-прежнему читала его мысли.

– Да, – сказал он, – ты правильно поняла. Я разговаривал с полковником.

– Что хорошего сообщил любезнейший Александр Иванович?

– Передал привет. Он кто тебе, Тин? Любовничек?

На секунду затуманился ее взгляд и снова прояснился, полыхнул голубоватым антрацитом.

– Что еще сказал?

– Дела хреновые. Если не свалим в ближайшее время, то капут.

– Тебе хочется спасти свою шкуру, Володечка? Так беги один. А я останусь с мальчиками. Для меня они живые.

Их глаза встретились, и ему показалось, что принцесса его ненавидит. Что ж, печально, коли так. Он заговорил в рассудительной стариковской манере, в той самой, какая всегда выводила ее из себя. «Ну что ты кашу жуешь? Проглоти!» – кричала она, когда он заводил свои нотации.

– Расклад получается такой, Таина Батьковна. Никому ты не сможешь отомстить, силенок у тебя нету, мы оба на крючке. Если не отчалим, нас обоих зароют в землю, а сверху помочатся. Это нормально. Так всегда поступают с лохами. И не строй из себя истеричку, тебе не подходит.

– Сволочь, – завопила принцесса, – Что ты знаешь обо мне?

– С другой стороны, – спокойно продолжал Кныш, – бегство – это не капитуляция. Мы вернемся, маленькая. Через полгода, через год – обязательно вернемся. Обещаю тебе.

Показалось, она готова разреветься, и Кныш обрадовался. Он слышал или читал где-то, что слезами женщина исторгает из себя горе и муку, потому и живет дольше мужчины, который плакать не умеет. Но у принцессы глаза остались сухими, только серая влажная тень промаячила.

– Думаешь, они меня напугали?

– Никто так не думает, что ты! Ты самый отважный человечек, отважней не бывает, уж я всяких повидал, поверь. Ты стойкий оловянный солдатик.

– У них кишка тонка.

– Тоньше твоего волоска, – подтвердил Кныш.

Девушка посмотрела подозрительно.

– Тогда поцелуй меня… Или противно?

Он поцеловал – и ничего не случилось.

Около девяти вышел на улицу. Мороз стоял градусов двадцать. Слепящей белизны снег под фонарями, чудилось, похрустывал от прикосновения взгляда. Кныш покурил на крылечке, дождался, пока на противоположной стороне улицы припарковался красный «жигуленок», из которого вылез невысокий мужчина в дубленке, огляделся и не спеша направился к нему. Из вежливости Кныш сделал несколько шагов навстречу. Мужчина спросил:

– Володя Кныш?

– Так точно. Вы от полковника?

– Да. Вы приготовили то, что он просил?

Кныш отдал паспорт, завернутый в пластиковый пакет.

– Передайте Александру Ивановичу – дня три-четыре, не больше. Он поймет.

– Хорошо… Со своей стороны, Александр Иванович советует быть как можно осторожнее.

Пожали друг другу руки – и расстались. Мимолетная встреча, даже не знакомство, но Кныш ощутил приятное чувство облегчения: все-таки он не один.

Докурив, завернул в кабинет к Кампертеру, а тот, как на грех, проводил совещание с юной медсестричкой, худенькой, смуглоликой, с прелестной фигуркой – Кныш ее и раньше примечал. Собеседование зашло довольно далеко, сидели рядышком на диване, у сестрички халат и блузка расстегнуты до пупа, на столе – коньяк, фрукты. Кныш извинился и хотел ретироваться, но Кампертер его остановил:

– Заходи, заходи, Володя… Леночка, оформи все, как я просил, попозже доложишь… договорились?

Девчушка, запахиваясь на ходу, стрельнула в Кныша укоризненно-разгоряченным взглядом и прошмыгнула в дверь.

Доктор налил коньяка в чистую чашку.

– Что-то случилось?

Кныш присел, чокнулся с Кампертером.

– Еще раз прошу прощения, доктор.

– Брось… – Кампертер поморщился. – Это все суета. Бес, как говорится, в бороду… иногда просто себя презираю. Но что поделаешь, человек слаб. Так я слушаю тебя?

– Время поджимает. Я хотел бы… Вы можете сказать, сколько ей надо тут пробыть, чтобы… одолеть долгую дорогу?

– Долгую дорогу? – Кампертер в задумчивости сделал пару глотков, словно в чашке был не коньяк, а молоко. – И куда же, если не секрет, собираешься ее переправить?

– Пока в Европу.

– Крепко… И что вы намерены там делать, в этой хваленой Европе?

– При чем тут это? – Кныш насупился. – Жить намерены. Здесь-то не дадут. Здесь-то обложили.

– Но ведь деньги большие нужны, ты подумал об этом?

Только тут Кныш заметил, что доктор изрядно пьян.

Глаза у него слезились, и язык ворочался затрудненно, хотя речь оставалась внятной. Таким он его еще не видел. На лице застыло выражение вселенской тоски, как у сенбернара.

– Деньги везде нужны, я не об этом. Когда она будет готова к транспортировке?

– Да хоть завтра. Или никогда. Видишь ли, братишка, такие потрясения, какие выпали ей, ранят не столько тело, сколько душу. А душа, увы, не в ведении медицины. Она проходит совсем по другому ведомству.

– Сегодня вторник, – сказал Кныш. – В пятницу мы уйдем… Годится?

– Конечно, годится… Я и сам бы с удовольствием умотал с вами, но у меня две семьи, представляешь?

– Еще бы! – улыбнулся Кныш.