Текст книги "Не бросайте бескрылок (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)

Сзади незаметно подошел Кузя.

– Пошли, – сказал он властно.

– Куда? – спросил Богдан, дожевывая пирожок.

– А вон туда, – кивнул Кузя на местечко, откуда только что ушли люди с девочкой.

Богдан с Романом неохотно двинулись за хозяином. Остановились у свежего захоронения. На надгробной плите увидели портрет красивой молодой женщины. Под портретом слова: "Помним, любим, скорбим". Сбоку от плиты прикручена проволокой к ограде корзина с цветами и еще много цветов на могильном холмике. "Вот, оказывается, к кому приходила девочка, – подумал Роман. – Это ее мама, и такая молодая!.." Вдруг ему стало жарко и душно: так это же из-за них с Богданом и Кузей цветы прикрутили проволокой! Словно очнувшись, услышал противный голос Кузи.

– Доставай, Богдан, щипцы.

– Щипцы? – переспросил тот. – Но я их не взял.

– Растяпа! – ругнулся Кузя. – Тогда иди и откручивай, да побыстрей!

Богдан переминался с ноги на ногу, но откручивать проволоку не спешил: глядел то на Кузю, то на Романа.

И Роман решился. Подойдя к Кузе, он как можно спокойнее проговорил:

– Корзину мы брать не будем.

– Не понял? – опешил Кузя и часто-часто заморгал глазами. – Кто это – мы?

Роман ткнул рукой в Богдана.

– Вот он и я, мы так решили. – Глубоко вздохнув, поглядел на товарища: лишь бы не подвел.

– Во как? – хмыкнул Кузя. – Но уж тебя-то, между прочим, никто не спрашивал! Чего лезешь куда не надо, вот придем домой, там и потолкуем. Бросил взгляд на Богдана: – А ты не зли меня, раскручивай проволоку. Кому сказал?

Но Богдан не шелохнулся, и Кузя разозлился. Подойдя к Богдану вплотную, он сильно толкнул его к могиле. Тот еле устоял, но не пошел.

– Не толкайтесь, все равно корзину не возьмем! – крикнул Роман.

– Это почему же не возьмете?! – взвыл Кузя.

– Тут мама одной девочки похоронена, это ей цветы принесли!

– Вот как отстегаю обоих, так и про своих мамаш позабудете! – пригрозил Кузя.

– Только троньте! – взвизгнул Роман. – Я так заору, а еще деду Васе расскажу, что заставляли венки воровать! – Он кричал громко, на все кладбище.

– Паршивец, – прошипел, оглядываясь, Кузя, но рукам волю давать не стал. Задумался. Потом, поглядев на Романа, будто ничего не случилось, сказал: – Ладно, будь по-вашему, не хотите – не надо. Пошли домой.

Кузя привел ребят в дом и закрыл в комнате на замок. С ними не разговаривал и делал вид, что страшно обижен. Нет, а он все-таки струсил, возможно, из-за деда Василия, потому что наказывать ребят не стал.

А ближе к вечеру вернулся из Москвы Илья. Видно, Кузя успел ему поплакаться, потому как "младшенький", войдя в комнату, был взбешен.

Ну все, подумали Роман с Богданом, этот размусоливать не станет, а так влупит за неподчинение... Но зашел Кузя и вытолкал брата из комнаты. Уходя, предупредил, что завтра оба поедут с Ильей в Москву. Спросил у Богдана:

– Стишки готовы?

– Почти.

– Не забудь, что вас теперь двое. – И закрыл дверь на замок.

Уснули не сразу. То кормили печеньем Бескрылку, а она не клевала, то Богдан учил товарища, как надо попрошайничать. Роман сказал, что петь не станет. Богдан посоветовал прихватить клетку с Бескрылкой и надеть темные очки: пусть думают, что он слепой. Очки он ему даст. Лежали, разговаривали, думали. В Москву Роман поедет. Почему бы и не поехать, ведь оттуда домой легче удрать: на поезд и ту-ту. Только надо узнать... Потом Богдан придумывал грустные стишки: перед сном они легче придумывались.

36

Утренняя суматоха была для Романа не из приятных. Илья поднял их с Богданом таким криком, что в соседнем доме, а он неблизко, дворовая собака залаяла.

– Быстрей, быстрей, сони, – торопил Илья. – К электричке опоздаем. Потом метнулся за завтраком: на кухне ребят не кормили. Принес в железных чашках гречневую кашу. Пацаны стучали ложками, переговаривались.

– Какая электричка-то? – спросил Роман. На электричках ему ездить не приходилось, а тут не только прокатится, а и Москву увидит. Какая же она, Москва? Слышал, читал, отец рассказывал, но увидит впервые.

– Нормальная, – Богдан зевнул. Он, как и Роман, не выспался и постоянно зевает. Илья смотрит на часы и поторапливает – через сорок минут электричка уходит. К станции Кузя подвезет, он уже прогревает "Волгу".

– Бескрылку не забудь, – напомнил Богдан.

– Угу, – кивнул Роман.

– Очки потом дам, а то потеряешь.

– Ага, потом, – согласился Роман и чихнул. Он вообще не представлял, как все будет: милостыню никогда не просил, да и не станет – посидит рядом с Богданом, Москву посмотрит, семечек для Бескрылки купит.

Поели. Илья приказал Богдану:

– Размузюкай этого чистюлю, да побыстрей, Кузьма ждет.

Богдан заулыбался:

– Это запросто!

Роману непонятно, что значит "музюкать". Богдан пояснил. Ах, вон что, ну и пусть музюкает – сам весь размузюканный. Для придания "нужного вида" у Богдана есть угольки, он ими раз-раз по лицу, потом по шее, рукам – и готово! "Вид" у Романа получился такой смешной, что даже Илья кисло улыбнулся.

Выскочили на улицу – и в "Волгу". Кузя по-прежнему не разговаривает, дуется за вчерашнее. Поехали. На коленях у Романа клетка с Бескрылкой.  "Чир-рик, чир-рик!" – словно спрашивая, куда и зачем едут, подала синичка свой голосок.

Кузя остановил "Волгу" у вокзала, высадил их, молча развернулся и уехал. Илья, а за ним Богдан с Романом, рванули к электричке. Успели. Билеты не брали, авось пронесет. Привалившись к спинке кресла, Богдан сразу же отключился, а Роману не дремлется. Электричка легко и плавно набирает скорость. Илья тоже молчит, он не из говорунов.

На московском вокзале людское столпотворение, а улицы, куда ни глянь, запружены машинами. Шли с толпой к метро, стараясь не оторваться друг от друга. Роман в одной руке держал клетку с Бескрылкой, а другой цеплялся за Богдана. Тот шел боком, чтобы не задеть больную руку. У входа в метро остановились.

– Ждите, я скоро, – сказал Илья и завернул за угол строения.

– Тут и сидеть? – спросил Роман, оглядевшись.

– Да, а что?

– Ничего, просто голова кругом.

– Привыкнешь, днем народу меньше.

С поклажей в руках и на спине из-за угла появился Илья. Спешит.

Разложив на асфальте куски картона, велел "приступать", а сам начал собирать раскладной столик для торговли семенами.

– Возьми очки, – сказал Богдан Роману, – а клетку перед собой поставь. Кепку брось на нее.

– Может, без очков обойдусь?

– Одевай, мы с тобой инвалиды, понял? А лучше дай клетку мне.

– Зачем?

– Давай-давай!

– Бери, только осторожно.

Богдан взял здоровой рукой клетку, поставил себе на колени, огляделся и негромким, грустным голосом заканючил:

Птичка-однокрылка

в клеточке живет,

в поле не летает,

песен не поет...

Помолчав, вновь и вновь пропел про птичку срывающимся, дребезжащим голоском. Вернув клетку Роману, стал сыпать сочиненными перед сном стишками, жалуясь на свою жизнь и жизнь сидевшего рядом "братишки":

Заболела мамка,

и запил папаша,

и такою тяжкой

стала жизнь вся наша.

Мамку схоронили,

а отец нас бросил,

мы же, как бродяги,

милостыню просим.

На земельке стылой

мы сидим с братишкой,

в школу мы не ходим,

не читаем книжки...

Роман поправлял очки, "чирикал" с Бескрылкой, что-то повторял за Богданом и сам удивлялся, как у него все так здорово получается.

Многие москвичи торопливо и равнодушно проходили в метро: столько за последнее время появилось попрошаек и чего только от них не услышишь. Но немало было и таких, которые останавливались, доставали мелочь из карманов, молча клали монеты в кепки и уходили.

Нестарая женщина в очках, остановившись около Романа, спросила:

– Мальчик, а птичка вместе с клеткой продается?

Роман сделал удивленное лицо, не зная, что ответить. Выручил Богдан. Прервав грустную песню, он пояснил:

– Женщина, неужели вы не видите, что эта птичка – тоже инвалидка? Как же ее можно продать? Она без крылышка...

– Ах да, да, понятно, не продается... – Поковырявшись в сумке, женщина бросила в кепку Романа денежку и скрылась в метро.

Прилично одетый мужчина, послушав Богдановы "страдания", сказал, что сам немало пережил, и дал Богдану долларовую купюру. Как только он отошел, тут как тут появился Илья и забрал деньги. Он успевал и торговать и денежки незаметно из кепок выгребать. Каждый раз злился, что в кепке Романа монет почти не было.

– Ты не молчи, – говорил он, делая страшные глаза, – болтай чего-нибудь или пой...

– Петь я не умею и не буду.

– Зачем же без толку торчать?

– Тогда уйду...

– Я те уйду! – пригрозил Илья, но бить не стал. Через какое-то время опять подскочил злой-презлой.

– Пошли, поговорить надо.

Роман не шелохнулся.

Пробурчав что-то невразумительно-угрожающее, Илья потянул его за рукав куртки.

– Ладно, пошли, все равно не боюсь. – Роман пожал плечами и облизнул пересохшие губы. И Богдану: – Подтвердишь потом, что бил.

– Полялякай мне! – Илья рывком потащил Романа за угол. Там остановился и, сопя раздувающимися ноздрями, прошипел:

– Ты будешь, гаденыш, делом заниматься?

– Не-ет, не буду! – крикнул Роман.

– Ах, не будешь? Тогда... – и взмахнул рукой, но не успел ударить, как Роман дико завизжал:

– Уби-ива-ют! Спас-сите!

Люди сразу их окружили, спрашивают, кто они и за что бьют.

– Че орешь, дур-рак? – рявкнул Илья и как можно спокойней объяснил людям:

– Дурак он, от рождения, чок-ну-тый! – И покрутил пальцем у виска. – Идите, граждане, идите, мы сами разберемся.

Люди разошлись, Роман тоже пошел к Богдану. Обернувшись, предупредил отставшего Илью.

– Вот как дед Вася приедет – все расскажу. – Он уже убеждался, что Илья тоже боится деда.

Угроза подействовала. С этого дня Илья к Роману не приставал, но пообещал что-то придумать. И придумал: принес небольшую иконку с Божьей Матерью, даже показал, как лучше держать ее. Теперь и Роман был при деле, хотя у Богдана и без него здорово получалось. К угрозам Ильи теперь Роман относился спокойно. Боятся братья деда Василия, боятся.

А люди идут и идут; кто-то не задерживаясь, другие останавливаются, слушают Богдана, крестятся, бросают в кепку монеты. Стишки приятеля Роману уже поднадоели. Подошла пожилая учительница, что неподалеку торговала семечками. Она слушала Богдана и вытирала слезы. "Все верно, – шептала, – никому такие, как вы, не нужны". Богдан с ней поговорил насчет семечек, и вскоре она их принесла. Вот радости-то было: теперь Бескрылке есть что поклевать.

Перед отъездом к Илье подошел милиционер небольшого роста, с кобурой на ремне и такой важный-важный. Богдан толкнул Романа:

– Гляди, наша "крыша" появилась.

– Какая "крыша"? – не понял Роман.

– Он и есть наша "крыша"... Ну, чтобы никто нас отсюда не турнул. За это Илья ему платит каждый день. Гляди, гляди, сейчас пойдут к телефонной будке и Илья сунет деньги, а потом "крыша" уплывет. – Все так и было: Илья с милиционером отошли к будке, быстро о чем-то переговорили, потом Илья что-то передал милиционеру и тот не задерживаясь ушел. Роман услышал, как он сказал Илье:

– До завтра.

Они приезжали и завтра и послезавтра, облав на ребятишек-попрошаек не было. Роман с новой своей ролью почти освоился, хотя песен не пел и руку за милостыней не тянул.

А однажды, когда вернулись после обычных московских дел, случилось то долгожданное, о чем Роман не раз думал-передумал.

37

Увидев издали стоявший у дома Кузьмы знакомый КамАЗ, Роман радостно вскрикнул, и будто огромная внутренняя сила толкнула его вперед. Он рванул к КамАЗу, оставив позади Илью и Богдана. (Хорошо, что клетку с Бескрылкой в этот раз с собой не брал.) Но, увидев у ворот Кузьму с дедом Василием, словно споткнулся. Нет, не деда ему хотелось увидеть, не деда. Думал, отец его разыскал или кто-нибудь другой, но уж не этот противный старик.

И только подумал, как увидел вышедших из-за машины – о-о, радость-то какая! – добряка Максима, а еще – даже и представить такого не мог – молодого милиционера, который приходил к ним домой и расспрашивал про маму. "Все-таки нашли, нашли! – обрадовался Ромка. – Теперь-то уж точно он у Кузильев не останется!.." Мысли бурей проскочили в возбужденной голове, и вот уже Роман повис на руках у Максима, который как пушинку легко и сильно-сильно закружил его, добродушно повторяя: "Ну вот, наконец-то и отыскался". Потом Роман бросился к Сергею и прижался к нему: так и бегал то к одному, то к другому. До чего ж дороги были ему эти люди, роднее родных! Нет, старика обнимать он не собирался. За что?! Это он привез его сюда! Дед отводит глаза: может, стыдно? Но радость переполняет Романа, и он не находит себе места.

– Я знал, знал, что найдете, я ждал! – твердил Роман.

– Мы тоже за тебя переживали, – сказал Сергей. – И очень нам помог дедушка Вася.

– О-он помог? – удивленно протянул Роман. – Нет, зачем же неправду говорите?

– Да-да, без него мы бы тебя так быстро не нашли. А дома отец ждет не дождется: Василий Петрович может подтвердить. – Мошнев кивает головой, мол, все именно так, но вид у него довольно растерянный.

Детская интуиция верно подсказывала Роману, что по своей воле Мошнев сюда бы никогда не приехал. Просто не было у него выхода: получать очередной срок из-за Антонины он не захотел, знал, что на зоне долго не протянет. Потому и привез молодого опера к сыновьям друга, где, казалось бы, так надежно пристроил Романа. Вспомнил, как капитан все допытывался, почему он сразу не уехал куда-нибудь подальше? Почему обратно вернулся, после того как спрятал внука Антонины? Эх, если б знать, где споткнешься... А все из-за квартиры, которую Антонина пообещала: уж так захотелось получить дармовую хату и хоть на старости лет пожить по-человечески. Мошнев понимает, что Роман ему не верит, потому и глазеет волчонком.

Подошли Илья с Богданом. Поздоровавшись с братом и дедом, Илья стал с ними о чем-то переговариваться, а Богдан, предчувствуя скорую разлуку с Романом, спросил:

– Отец приехал, да?

– Нет, отец дома ждет, а вот дядя Сережа приехал с дядей Максимом. – Деда не назвал из принципа.

– Уедешь, да? А я тут опять один останусь? – В голосе Богдана – грусть, в глазах – слезы.

– Дядя Сергей что-то придумает, – пообещал Роман. – Он милиционер, он придумает. – Подойдя к Никитину, Ромка стал его упрашивать: – Дядя Сергей, помогите Богдану! Он хороший, но ему сейчас трудно, помогите. – Роман волновался, так как впервые просил за друга, попавшего, как и он, в беду.

– Хорошо, хорошо, успокойся, разберусь.

– Нет-нет, надо сразу, сейчас же! – настаивал Роман.

– Ну и характер у тебя, Ромка, – весело сказал Сергей и – Богдану: – А ты чей, парень? – Но тот, всегда такой языкастый, вдруг смешался, и вместо него стал пояснять Роман.

– Он ничей. Это Богдан, из Донецка, он отца ищет.

– Из Донецка? – удивился Сергей. – Во-он откуда прикатил! А тут что делаешь?

– Он милостыню около метро просит, я с ним тоже сижу рядом, с иконкой! А они, – Роман кивнул на Кузьму с Ильей, – деньги себе забирают. А еще Богдан венки с кладбища для Кузьмы воровал.

– Неужели?

– Точно-точно, а дядя Илья ему даже руку палкой сломал, когда Богдан хотел немного денег себе взять. Говорил, что если будет еще деньги брать, то перебьет обе руки, и к тому же калекам больше подают.

– Ну и ну! – нахмурился и покачал головой Никитин. Бросил косой взгляд на Илью: – Это кто ж тебе позволил над детьми издеваться?

– Да загибает парнишка, – начал оправдываться Илья. – Так, пару раз по своей воле посидели у метро, а венки – сплошная чушь. Да разве можно пацанам верить?

– А вот и не чушь! – разозлился Роман. – Скажи, что верно говорю? – спросил он Богдана. Тот согласно закивал головой.

– И рука – тоже чушь? А кто палкой бил?

– Насаетесь как угорелые, так и голову свернуть можно, – огрызнулся Илья.

Перепалку прервал Никитин:

– Ладно, не будем сейчас об этом, сказал разберусь – значит разберусь, но попозже. Давайте проводим Максима и деда Василия, им за лесом ехать надо.

– И надолго они? – недовольно спросил Роман. Он-то думал, что сядет в КамАЗ и домой покатит, а оказывается, нет.

– Мы с тобой поездом поедем, – успокоил Сергей.

Проводили Максима с дедом Василием, а потом Никитина с Романом и Богданом Кузьма отвез в отделение милиции. На своей "Волге". Ночевать у братьев никто не собирался, так как еще можно было успеть на последний поезд.

...Трогательным было прощание Ромки с Богданом: только подружились – и расстаются. Роман дал другу адрес отца, будут теперь переписываться. Богдан взял в руки клетку с Бескрылкой и стал с ней разговаривать.

– Чего примолкла? Небось тоже расставаться со мной не хочешь? – И Роману: – Смотри, не бросай Чирикчонка.

– Выдумал тоже, какого Чирикчонка-то? – засмеялся Роман. – Она Бескрылка, а не Чирикчонок, понимаешь?

– Понимаю-понимаю, на, возьми с собой семечки, учительница в обед принесла твоей Бескрылке. – И он пересыпал семечки из кармана в газетный кулек...

... В милиции Сергею пообещали разобраться с братьями Кузьмой и Ильей, а также при первой возможности отправить Богдана в Донецк к матери: он был не против. А пока мальчишка побудет в спецприемнике для несовершеннолетних.

Сергей был доволен: командировка пока складывалась удачно. Вспомнил вчерашние наставления Рудакова и Шилова, их опасения – у него же это первая самостоятельная командировка. Теперь Роман с ним, и скоро они вернутся домой! А потом начнется последняя раскрутка уголовного дела, а еще будет встреча с Галей... Так получилось, что о командировке он ей сам сообщить не смог и просил это сделать Шилова. Теперь жди персональный выговор, это уж точно. Ну что ж, заслужил.

38

На последний поезд Никитин с Романом успели, теперь впереди ночь, а утром – уже дома. Сергей позвонил из Москвы Шилову, предупредил, что они выезжают. Тот пообещал сообщить Сунцову: для него это будет сюрприз. Роману спать не хотелось, болтал бы и болтал. В последний раз такое с ним было в первую ночь у Кузильев: столько тогда наговорили с Богданом! Сейчас Богдану потрудней, чем ему. Хорошо, что будут переписываться. Кроме отца Роман еще ни с кем не переписывался.

Никитин не хотел начинать разговор с Романом о матери – зачем портить мальчишке настроение: пусть расслабится, отойдет от пережитого. Кроме них в купе была молодая пара, которая вскоре пошла поужинать в вагон-ресторан. Оставшись вдвоем, Роман напомнил Сергею об их последней встрече, когда тот готовился идти в школу и участвовать в выставке рисунка, но все сорвалось.

– Ты мне еще хотел что-то сказать, но помешала бабушка, – добавил Никитин. Ему хотелось знать, о чем умолчал Роман.

– Да, хотел... – Роман как-то сразу помрачнел.

– Так что, если не секрет? Нет, вообще-то можешь и не говорить.

– Ну, почему же, скажу. Вы ведь приходили узнать про маму?

– Верно, она пропала, вот и хотели бабушку и тебя послушать. У тебя есть какие-то соображения?

– Сам не знаю... Бабушка сказала, что мама куда-то уехала, а я сомневаюсь.

– Почему?

– Если уехала, то почему вся одежда и сапоги остались дома? Ну как без одежды зимой уехать? Спросил об этом бабушку, а она на меня накричала: не суй нос куда не следует! А после вся мамина одежда пропала. Я бабушке говорить не стал, но думаю: может, мама поранилась и где-нибудь лечится, а бабушка об этом молчит? Но тогда зачем выгнала меня к Кузильям?

– К кому, к кому?

– К Кузильям, братьям, у которых мы с Богданом жили. Это он так придумал: Кузьма и Илья – "Кузилья", здорово? А Богдан еще такие стишки сочинял! Как думаете, он мне напишет?

– Напишет, обязательно напишет. Но ты отвлекся. Скажи, Роман, а что если мама во что-нибудь другое оделась и все-таки уехала?

– Не-ет, невозможно, я всю ее одежду знаю.

– А про топор, помнишь, мы спросили, и бабушка сказала, что никакого топора не было?

– Да был топор, был, он всегда вместе с молотком лежал под ванной. Потом бабушка, я сам видел, завернула их в тряпку и выбросила.

– И куда выбросила?

– В туалет, что в парке. Мы с ней вместе туда ездили, и я видел завернутый топор в сумке. Когда она из туалета вышла, сумка была пустая.

– Ты по маме скучаешь, да? – решил сменить тему Сергей.

– Да, без мамы плохо, но они с папой ссорились, а мне и папу жаль и ее тоже. – Роман задумался. Маму он, конечно, любит, ведь она – мама! Вот если бы они жили с папой, которого он тоже любит, и никогда не ссорились... Но ведь тогда бабушка с папой не уживутся – он ее "не устраивает", а ссоры продолжатся. Раньше он не понимал, из-за чего они постоянно ссорятся и даже дерутся, а потом узнал – из-за мужчин, которые "спят" с мамой. Ах, как же он ненавидел этих мужчин и как была ему противна из-за них мама! Ну чем ей плох папа?! Когда мама с бабушкой дрались, то его выпроваживали из квартиры. Но он стал притворяться спящим и все, все видел и слышал, а потом, накрывшись одеялом, плакал. Ему казалось, что больше виновата мама – почему она так поздно домой приходит? От этих "почему" просто голова трещала...

Настроение у Романа, когда он вспомнил о домашних неурядицах, испортилось. Никитин заметил это по глазам мальчишки.

– Не будем, Роман, больше о грустном, давай лучше представим, как ты завтра встретишься с отцом.

– А если он к поезду не придет?

– Придет, придет, если б ты знал, как он тебя ждет! Твой отец помогал нам тебя искать, даже отпуск на работе брал. Но поехать сюда не смог. Не обижаешься?

– Да нет, я все понимаю, только я его тоже так ждал, так ждал...

– Не грусти, Ромка, теперь уж немножко осталось, потерпи. Может, поспим?

– Нет, спать не хочу.

– Ну тогда давай попьем лимонада. – Сергей достал бутылку лимонада и стал разливать его в пластмассовые стаканчики. Лимонад был пахучим и не слишком холодным, Никитин купил его с мороженым на вокзале перед самым отъездом. Потом ели мороженое "Крем-брюле".

– Слушай, а ты "жаворонок" или "сова"? – спросил Сергей.

– О чем вы? – не понял Роман.

– Ну, "жаворонок" – это человек, который встает рано, а "сова" – наоборот – любит поспать. Я, к примеру, "сова".

– А я и поспать люблю и встаю рано.

– В общем, гибрид! – рассмеялся Сергей. Признания Романа обрадовали его и были просто бесценны. Никитин думал, что все будет значительно сложнее. Теперь же он знает, где искать топор, самую главную улику преступления, о чем Роман пока не догадывается. А может и догадывается, но не хочет говорить. Во всяком случае, мучить мальчишку разговорами о матери больше не стоит. У Романа наверняка есть и другая информация, но об этом можно и попозже.

Колеса вагона мерно постукивали на стыках рельсов. Окошко завешено шторкой, за стеклом вагона – ночь, темно и холодно. Привалившись к стенке купе, Роман наконец задремал. Раздевать и укладывать в постель Сергей его не стал – пусть пока так поспит. Вот как придет из ресторана молодая чета – тогда и уложит. Одной рукой Роман и во сне придерживал стоявшую рядом клетку. Нахохлившись в уголке клетки, дремала и Бескрылка. "Надо же, – думал Сергей, – даже во сне боится потерять ее. Сам-то, оставшись без матери, – та же Бескрылка. А сколько их, брошенных родителями или сбежавших от них, детей-бескрылок, подобных Богдану и многим-многим другим, сидят ежедневно в людных местах с протянутой рукой и просят у прохожих подаяние! И это при живых-то родителях!.."

39

Роману не спалось. Он то проваливался в короткий, непрочный сон, то вдруг вздрагивал и начинал прислушиваться к ночным, таким необычным дорожным звукам. Потом вновь дремал и вновь чутко вздрагивал при каждом не вписывающемся в монотонность перестука колес толчке. Поезд иногда останавливался, но как-то неплавно, будто утыкаясь в непробиваемую стену, и Роман всем телом резко дергался вперед. Да и какой уж тут сон, если через несколько часов долгожданная встреча с отцом! Жить он будет только с отцом и только у него, к бабке больше не вернется.

– Да ты настоящий "жаворонок"! – сказал, проснувшись, Никитин.

– И "сова", – добавил Ромка, радуясь, что теперь есть с кем поговорить. Уж так надоело думать и думать.

– Почему и "сова"?

– А я почти всю ночь не спал.

– Неужели? – удивился Сергей. – Нет, но я-то хорош: ты не спишь, мучаешься, а я напрочь отключился. А-я-яй! – Никитин быстро поднялся, надел спортивные брюки, достал из небольшого чемоданчика полотенце с мылом и пошел умываться. Ромке сказал: – Вставай и ты умываться. Негоже выходить к отцу неумытым.

После утреннего туалета и чая вышли в коридор. За окном мелькает столько интересного, что не оторваться. Пассажиры просыпались, ходили кто в туалет, кто за чаем. Словно боясь опоздать, поезд на пригородных станциях лишь чуть сбавлял скорость. Вот уже промелькнули металлические конструкции железнодорожного моста через водохранилище...

– А во-он, кажется, и наши, – первым заметил Шилова с Сунцовым Никитин.

– Где, где? – Роман нетерпеливо прильнул к окну.

– Смотри ближе к центральному входу.

– Вижу, вижу папу с каким-то дядей! – крикнул Роман и, выставив клетку с Бескрылкой перед собой, тараном двинулся по узкому коридорчику. Предупреждение Никитина, что еще рано и поезд не остановился, он и слышать не хотел. Никитин еле поспевал за ним и, если б не рослая проводница, так вовремя преградившая Роману дорогу в тамбур, тот, не задумываясь, спрыгнул бы вместе с клеткой на перрон. Вскоре состав остановился, и Роман первым выскочил из вагона. Вот и долгожданная встреча с отцом: возгласы, объятия, слезы.

– Папа, папочка... – говорил плача Роман. – Мне без тебя было так плохо! Если б ты только знал...

– Знаю, сынок, знаю, родной мой, – отвечал Сунцов дрожащим голосом, крепко прижимая к себе сына. – Но теперь мы вместе, и все плохое позади. Слышишь, сынок, теперь ты со мной!.. – Так и стояли, плача и смеясь, а спешившие туда-сюда пассажиры обходили их стороной.

Чтобы не смущать Сунцовых, Шилов и Никитин отошли. Им тоже есть о чем поговорить.

– Ну, какие планы? – спросил Шилов.

– Домой бы заглянуть, помыться и все остальное... А что, нельзя?

– В принципе, можно, но попозже.

– Что-то срочное, да?

Сделав паузу, Шилов ответил:

– Первый официальный допрос Мошневой, представляешь?

– Неужто?!

– Да, после нашего вчерашнего с тобой разговора прокурор подписал постановление о взятии Мошневой под стражу.

– И уже взяли?

Шилов глянул на часы.

– Вот-вот должны в отдел подвезти. Жихарев уже ждет. Приедем – и на допрос.

– А что с Романом делать?

– Жихарев говорил, мальчишку трогать пока не стоит. Но Мошнева может потребовать очной ставки с внуком, так что в отдел его доставим. Попросит – покажем, но через окошко. Она небось думает, что мы блефуем.

– Тогда их, – Никитин кивнул на Сунцова с сыном, – предупредить надо.

– Предупредим.

– Кстати, Рудаков утром говорил, чтобы сегодня же занялись топором, это важно. Его надо достать из выгребной ямы и срочно отправить на экспертизу. Лучше всего это было бы тебе провернуть.

Никитин стрельнул бровями вверх.

– Да-да, тебе. Можешь Носарика, или как там его, ну, последнего ухажера Сунцовой привлечь со спецмашиной. Пусть бесплатно откачает из ямы и топор достанет.

– Даже и не знаю, что сказать, – почесал голову Никитин. – Прямо-таки не ожидал такого доверия, – вздохнул то ли в шутку, то ли всерьез. – А вдруг Ершова на работе нет?

– Не проблема, вызывай любую другую машину. Только вначале надо на месте определиться, может, и без машины обойдешься. Советую прихватить фонарик. Но это, сам понимаешь, после допроса... Так, давай-ка помолчим, Сунцов с Романом идут.

Раскрасневшийся, с еще влажными от недавних слез глазами, Сунцов стал пожимать руки Шилову и Никитину, а к Сергею даже полез целоваться. Его можно понять: все волнения позади, Роман цел-целехонек – это ли не радость? Чуть успокоившись, сказал:

– Ну, мы домой, а? Там старики ждут не дождутся.

– Да понимаю, – сочувственно улыбнулся Шилов. – Но... – он многозначительно вздохнул, – вначале в отдел надо заехать: так, чистая формальность, отметиться, да и ненадолго, а уж потом домой и только домой.

Сунцов был явно недоволен: покряхтел, плечами пожал, расстроенно на сына поглядел. Но Шилова поддержал Никитин, сказав, что это необходимо, таков порядок. Протянул Роману руку. Тот кивнул отцу.

– Что ж, не будем время терять. – Шилов пошел к машине, и за ним – все остальные. Сунцов нес клетку с Бескрылкой: то поднимет ее и что-то скажет птичке, то, довольный, посмотрит на сына. А у Никитина из головы не выходит выгребная яма: как достать оттуда злополучный топор? Он уже словно ощущает носом жуткую туалетную вонь. Недовольно покачав головой, последним сел в поджидавшую их машину.

40

Давать показания, или «колоться», как говорят иногда оперативные работники, Мошнева начала, лишь когда убедилась, что внука нашли. Ей дали посмотреть на него через небольшое окошко: Роман сидел рядом с отцом и весело улыбался. Мошнева даже в лице изменилась и потом еле до стула дошла. Она никак не ожидала увидеть Романа, ведь, со слов шурина, тот должен был его так надежно упрятать, что никому не найти. Долго молчала, затем срывающимся голосом заявила, что расскажет все, только не при внуке: ему не надо об этом знать. Жихарев согласно кивнул: естественно, зачем же травмировать психику мальчика. Да-а, только что Мошнева и слушать его не хотела, все вопросы игнорировала. А как вела себя дома, когда приехали с постановлением прокурора на ее арест? «Надевать или не надевать наручники?» – думала следователь, молодая женщина, не проработавшая в этой должности еще и года. Приказала сержанту надеть, но Мошнева так раскричалась, что весь дом подняла.

– И не стыдно кандалы-то на старуху цеплять?! Боитесь, убегу? Да не бойтесь, никуда не денусь. – Помолчав, сквозь зубы добавила: – От себя все равно не убежишь.

Так и привезли ее в отдел милиции без наручников.

Первый допрос. В кабинете, кроме обвиняемой, – Жихарев, Шилов и Никитин. Допрос ведет Жихарев, перед ним лежит уголовное дело. Мошнева сидит на стуле опустив голову. Посмотришь со стороны – невольно проникнешься к ней жалостью: просто беспомощная и убитая горем сухонькая старушка.

Сергей старается не пропустить ни одного слова Жихарева и Мошневой. Да, у Жихарева можно многому поучиться. Никитину нравится, как он ведет допросы, как прост в общении: всегда собран, спокоен, вопросы конкретные и по существу. Как-то сказал ему об этом. Улыбнувшись, Жихарев покачал головой:

– Внешне? Да, спокоен, но вообще-то страшно волнуюсь, боюсь сорваться или какой ляп допустить. А ведь сам знаешь – нельзя, – сказал и посмотрел на Сергея с хитринкой в глазах.

"И в самом деле, не все так просто, как порой кажется, – думал Сергей. – Взять хотя бы это уголовное дело. Мошнева только и талдычит: я старая, больная, не слышу, не вижу, буду жаловаться. Или вообще молчит..."

– Вместо того, чтобы помочь нам, вы кричите, грозите, мешаете расследовать дело о гибели дочери, – говорил Жихарев при осмотре квартиры. – Почему так?