Текст книги "Не бросайте бескрылок (СИ)"

Автор книги: Анатолий Силин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

– Нет, а что?

– Тут выяснилась интересная штука: в Ухабино, где якобы Роман убежал от Мошнева, его напарник видел, как старик и мальчишка вдвоем куда-то на "Волге" уехали. Причем Мошнев силой затолкал Романа в машину. Максим даже номер машины запомнил, запишите.

– Отлично, Сергей, записал, что еще?

– Пока ничего, но если что, позвоню.

...Мошнев изворачивался.

– Да, – говорил, – хотел покатать мальчишку, а что в этом плохого? Почему убежал – не знаю. Ищите.

А Шилов слушал и думал: "Давай-давай, выкручивайся, опыт у тебя в этом немалый, но уж теперь-то ничего не выйдет". Вспомнил про свою неудачную поездку в Архангельскую область и Подмосковье. Сколько было надежд, переживаний! И все из-за этого мрачного и хитрого человека. Что ж, Мошнев, кажется, выговорился, пора его на место ставить.

– Вас, гражданин Мошнев, в день, когда пропал Роман, видели рано утром выходившим с мальчиком из подъезда. Вы завернули за угол дома, сели в машину и уехали.

– Это кто-то может подтвердить?

– Есть кому подтвердить, есть, не волнуйтесь.

– Я и не волнуюсь, что я такого сделал? Убил или ограбил? Подумаешь, родственника прокатил, да он сам напросился!

– Надеюсь, Антонине Андреевне об этом сказали?

– Неужели это так важно?

– Важно, потому что она требует от нас найти внука.

– Память у нее стала никудышняя. В зону писала, что все подряд забывает.

– И давно у нее с памятью так?

Мошнев пожал плечами:

– Точно не помню, но писала. – Развел руками: – А сейчас ей, может, еще хуже стало.

– Потому и хотел бы предупредить вас о чистосердечности показаний.

– А я, товарищ капитан, говорю как есть, не выдумываю.

– Понимаю-понимаю, но тут вот такое неприятное дело: ваша родственница Антонина Андреевна подозревается в убийстве своей дочери Тамары. Теперь-то, надеюсь, вам ясно, что выгораживая ее, вы тем самым делаете хуже для себя.

– Что вы говорите, товарищ капитан! Да как можно, чтобы такая слабенькая старушка могла убить свою единственную дочь? Нет, не верю, – Мошнев, как показалось Шилову, сказал это искренне. Его глаза и лицо выражали полное недоумение. Но это длилось лишь какое-то мгновение, он тут же "переключился". – Я-то тут при чем? – спросил как ни в чем не бывало.

– А при том, что лично вы забрали и увезли с собой ее внука Романа, который располагает интересующими милицию сведениями о свершившейся трагедии.

– Но он же убежал!

– Об этом поговорим позже и более подробно. Еще раз спрашиваю: встречались ли вы в то утро с Антониной Андреевной и просила ли она вас увезти внука?

– Нет, не встречался и не просила. Все было просто, – начал оправдываться Мошнев. – Я подхожу к подъезду, а Роман как раз из него выходит. Увидев меня, обрадовался и стал просить взять с собой. Уж чего у них с Антониной произошло, не знаю. Просил домой не заходить: я и послушался, думал, позвоню попозже. Но не получилось, а теперь вот зайду и повинюсь. Знаете, я думаю, что Роман никуда не денется и сам домой вернется.

– Здорово у вас получается, гражданин Мошнев: не видел, не говорил, мол, повинюсь – и все в ажуре. Но я еще раз напоминаю о персональной ответственности за дачу ложных показаний.

– Чего предупреждать, и сам об этом не хуже вас знаю. Только никто меня ни о чем не просил, и Антонину тем утром я не видел. Так уж получилось.

И Шилов решил использовать свой главный козырь, о котором только что узнал от Никитина.

– Хорошо, – сказал он, глядя в глубоко посаженные глаза Мошнева. – Должен вам открыть еще одну, сугубо нашу, милицейскую тайну: в то утро за квартирой Антонины Андреевны велось наблюдение. Нам известно, что вы у нее были. А спрашивал я вас об этом, чтобы проверить, насколько вы откровенны. Дальше же шло отслеживание ваших действий. Не надо пояснять, как это делается? Так вот, в Ухабино Роман от вас не убегал, вы это выдумали. – Шилов говорил медленно, подбирая нужные слова и неотрывно вглядываясь в лицо Мошнева. "Не может быть, – думал он, – чтобы хоть чем-то себя не выдал". – Да, – продолжил, – Роман не убегал, а вы, остановив машину, договорились с водителем, впихнули мальчишку и повезли его в направлении... – Тут Шилов прервался, не торопясь закурил и предложил сигарету Мошневу. Раскурив сигарету и разглядывая старика сквозь табачный дым, добавил: – Да, вы сели в светлую "Волгу" с московским, легко запоминающимся номером "123" и поехали в сторону...

Зазвонил телефон. Есть еще возможность Мошневу подумать: машина, ее номер и цвет известны, осталось услышать, куда же они с Романом поехали? Почему бы и не поверить, что за ним велось наблюдение, это делается просто.

Звонил Никитин, он сказал, что выезжает в отдел. Начальник цеха рейсом доволен, с радости даже дал свою машину довезти до отдела. Еще сказал, что через день-два вновь отправит КамАЗ за лесом. "Отлично, – подумал Шилов. – Можно будет ехать и за Романом".

– Сами поможете выйти на мальчика или обойдемся без вас? – спросил Шилов, положив трубку. – Но учтите, уж тогда придется отвечать по полной программе, а вам это сейчас так некстати. Если же поможете, то обещаю, что все зачтется. – Выделяя каждое слово, продолжил как о не представляющем никакой тайны: – А поехали вы на ухабинское кладбище, где между прочим, когда-то подрабатывали рытьем могил. – Сказав, стал ждать. Чувствовал, что зацепил рецидивиста основательно, что всего этого он не ожидал и находится в глубоком раздумье: как быть?

Шилов тоже думал. В принципе, выйти на Романа можно уже и без Мошнева. Но потребуется время, да и вдруг что случится с мальчишкой? У него и без того жизнь исковеркана.

– Не ожидал, что так много знаете, – прохрипел наконец Мошнев и опустил голову. – Говорите, что надо сделать.

– Сделать? – переспросил Шилов. – От вас, Мошнев, требуется лишь одно: как можно быстрей вернуть живым и здоровым Романа. Через день-два (это мы с начальником вашим обговорим) поедете за лесом, а по пути заберете мальчишку. С вами будет наш человек. И учтите – никаких фокусов!

– Согласен, – тихо ответил Мошнев, опустив голову.

33

Времени на разговор со старшим сыном своего подельника Кузьмой у Мошнева на этот раз было в обрез. Он спешил вернуться к КамАЗу, чтобы своим отсутствием не вызвать у Максима никаких подозрений. Кузьма и его младший брат Илья жили без родителей: вначале умерла мать, потом от туберкулеза отец. Все домашние дела выполняла родственница, так как своими семьями братья обзаводиться не спешили. К Мошневу они относились с почтением, зная со слов родителя, что он когда-то того крепко выручил. Мошнев и их отец попались за кражу, и Мошнев все взял на себя, а друга от решетки освободил, зная, что у него больная жена и двое малолетних сыновей. Дядя Вася жил у них, правда, недолго. В общем, Мошнев был твердо уверен, что его просьбу тут выполнят. Накоротке поговорив с Кузьмой (Ильи дома не было) и пообещав при первой же возможности заскочить в гости, Мошнев наказал Романа не баловать и глаз с него не спускать.

...А у Романа, после того как старик забрал его и потащил неизвестно куда, душа разрывалась: хотелось плакать, а на бабку была такая злость, что вряд ли когда простит ее. Сроду не думал, чтобы она была способна на такую подлость. Из головы не выходил наказ деду: если что – посади на цепь. "За что, бабуля, на цепь-то?! – не раз мысленно задавал ей этот вопрос. – Что я тебе такого сделал? И я ли виноват в том, что случилось? Плохо, что отец ничего не знает..."

Подъехали к кладбищу, где рядом с крестами и памятниками стояло несколько удаленных друг от друга домов, и затормозили около одного из них. Хозяин дома Кузьма был так любезен со стариком, так лебезил перед ним, что смотреть было противно. И чем уж только дед ему угодил? Они стояли поодаль от Романа, дед что-то негромко говорил, размахивая руками, а Кузьма, поджав губы, согласно кивал головой. О чем они вели речь? Наверное, о нем, иначе зачем бы тогда сюда его привозить? Подойдя вскоре к Роману, дед сказал:

– Поживешь тут, и не вздумай дурачиться. – И мрачным взглядом так пригрозил... Потом повернулся и уехал на той же машине, на которой они приехали. А Кузьма привел Романа в небольшую комнату с зарешеченным окном и с каменным выражением лица буркнул:

– Жить будешь тут.

В комнате были стол, шкаф и две железные кровати. На одной из них сидел мальчишка ростом с Романа. Правая рука у него в гипсе и бинтом подвешена к шее, а сам не то что бы совсем уж грязный, но весь какой-то неухоженный и непромытый. Присев на кровать и поставив на колени клетку с птичкой, Роман огляделся – осмотр жилища настроения не прибавил. Зверски хотелось есть, ведь с утра во рту ничего не было. И Бескрылка голодная. Умная птичка, даже голоса не подает, смотрит на него глазами-бусинками, словно понимает, как ему самому нелегко. Вспомнив, что дверь за хозяином захлопнулась, а потом еще и щелкнул замок, подумал, что держать будут взаперти и просто так отсюда не выбраться. Громко крикнул, а потом застучал кулаками в дверь:

– Есть хочу, есть хочу!

Услышал сзади:

– Тебя Кузя на вокзале подобрал?

– Дед привез, – хмуро ответил Ромка.

– Де-ед, свой дед?! – удивился сосед по койке.

– Ну не совсем свой, брат моего деда. Мой дед уже умер.

– Понятно, понятно, – почмокал губами сосед. – А меня Кузьма подобрал на вокзале. Тебя как зовут? – спросил Романа.

Роман вздохнул: ах да, надо знакомиться, ведь теперь вместе жить придется.

– Я Роман. – И легко скользнул своей ладонью по протянутой. В ответ услышал:

– А я Богдан, с Украины. – И тут же сосед непонятно для чего схохмил: – Я – Богдан, а ты – Роман, я тебе по шее дам. – И, довольный, засмеялся. – Скажи, здорово придумал?

Но хохма Ромке не понравилась. И почему это все хотят дать кому-то по шее?

– Зачем же по шее-то? – сказал, не глядя на Богдана. Ему было абсолютно не смешно.

– Это для рифмы.

– Меня ты не тронешь, – махнул рукой Роман.

– Почему?

– Я псих, как заору...

– Это кто сказал, что ты псих?

– Бабка.

– Врет твоя бабка, никакой ты не псих. Ты – нормальный человек, понял?

– Понял-понял, но лучше не заводи.

Сделав умильно-простецкое лицо, Богдан выпалил:

– Слушай, а я могу сказать и так: "Я – Богдан, а ты – Роман, я тебе конфетку дам".

– Сойдет, – согласился Роман. – Давай свою конфету, а то я страшно проголодался. – В его глазах появились смешинки.

– Но конфет у меня нет, это я просто так, для складухи. Кстати, я тоже голодный, – честно признался Богдан.

– Ну вот, а говорил, дам конфету... С рукой-то что?

– А-а, Илья, брат Кузи, палкой бабахнул.

– По руке и палкой? А почему?

– Деньги я хотел припрятать, а он, гад, увидел и чуть руку не сломал.

– Но воровать-то зачем?

– Чего-чего? – вытаращил глаза Богдан. – Да я хотел свои, честно заработанные, взять!

Дальше Роман узнал, что Богдан в Москве у входа в метро поет жалобные песенки и люди ему в кепку деньги бросают, а Илья их потом все себе забирает. Сам Илья неподалеку что-то продает. Илья сказал Богдану, что если он опять станет брать деньги, то перебьет ему руки: калеке с обеими перебитыми руками денег будут бросать больше. Раньше с Богданом жил Кирилл, его Кузя тоже подобрал на вокзале. Кирилл воровал со свежих могил венки, а Кузя их на соседней станции продавал. Но недавно Кирилл сказал, что воровать венки не будет, хватит. И его уже три дня как нет, наверное, убежал. А еще Роман узнал, что Богдан приехал с Украины с матерью, а та куда-то делась. Отца же своего он никогда не видел.

– Вот посмотришь, ты тоже будешь со мной за песни милостыню просить, – уверенно сказал Богдан. Роман промолчал, он не представлял, как это – милостыню просить? И вообще, никогда не думал, что можно вот так жить.

– Умеешь чего-нибудь делать? – спросил Богдан. – Ну, чтобы деньги Кузьме с Ильей зарабатывать?

– Не знаю, вот, глянь, – протянул Богдану альбом с рисунками.

Тот, полистав, сказал:

– Нет, за это не подадут. Будем с тобой петь. Мне Илья сказал, чтобы я придумал, о чем вдвоем петь.

– Не придумал?

– Чего?

– Ну, стишки эти самые.

– Пока нет, я их перед сном придумываю, а как встану – вспоминаю. В клетке птичка, да? Я птичек люблю, они полезные: летают и летают, никому не мешают, зато червяков, комаров и всяких мошек поедают.

– Это птичка без крылышка, ее чуть кошка не съела, – и Роман стал рассказывать про синичку, попавшую когда-то в лапы кошки. – Плохо, что семечки почти кончились, – вздохнул Роман.

– Не проблема, у метро купим.

– Надо, чтобы были не жареные.

– Там одна старая учительница семечками торгует: попросим, она принесет не жареных. Выпусти синичку, чего ей в клетке сидеть.

– Сейчас выпущу, только ты к ней сразу не лезь, она чужих боится.

– Послушай, что я придумал про твою птицу. – Нагнувшись к клетке, Богдан серьезно прочитал:

Птичка-однокрылка

в клеточке живет,

в поле не летает,

песен не поет...

– Ну как?

– Здорово! – сказал Роман. Ему и в самом деле понравилось.

– Мне тоже понравилось, – кивнул Богдан. – А знаешь, та учительница, что семечками у метро торгует, мне говорила, что мои стишки под Есенина. Это такой поэт, как у нас на Украине был Тарас Шевченко.

Щелкнул замок, и дверь открылась. Кузьма поставил на стол чашки с кашей и хлебом.

– Ешьте, – сказал он и, зевнув, вышел, опять закрыв дверь на замок.

– Ты глянь, – повеселевшим голосом сказал Богдан, – еду раньше принес. Это он, наверное, тебя испугался? Давай есть: это твоя чашка, а это моя – понял?

34

Поужинав, Роман лег на койку. Он думал, что сразу уснет, уж так намаялся, но спать расхотелось. Как же все круто изменилось в жизни! Ведь совсем недавно было как у людей: мать, отец, квартира, школа. И вот все рухнуло. Жгла обида на дикую несправедливость: ну почему он должен быть здесь – рядом с кладбищем? Почему бабка выгнала? Ромка понимал, что просто так мать пропасть не могла. Эти и другие вопросы мучили, будоражили, сердили...

У соседа жизнь тоже не мед. Растянувшись на койке, Богдан уставился в потолок и не шелохнется. Из-за больной руки лежать может лишь на спине или левом боку. Куртку снял и бросил на ноги. Кажется, наговорился, а ведь только что рта не закрывал. Всем от него досталось, особенно предкам – чехвостил злыми стишками почем зря: отец – идиот, мать – идиотка. Надо же додуматься! Перед тем как лечь, Богдан признался, что в Москву приехал один, а мать осталась в Донецке, где пьет и мужчин к себе водит. Ему все это осточертело, потому и уехал искать отца. По старым адресам не нашел и теперь вот скитается где попало. Жить у братьев противно, но куда деться? Кузя – ничего, хоть не лупит, а Илья – бешеный, бьет чем попадя. Позавчера снова заявил: я, мол, калеку из тебя сделаю, им, калекам, бросают больше.

– Слушай, Богдан, а отец-то твой, может, и ничего? Ну, не такой уж плохой, – нарушил молчание Роман.

– Я его только на фотографии видел, – вздохнул сосед. – Мать сказывала, что был красивый и сильный. Я говорит, на него похож.

– Конечно, похож, – согласился Роман. Ему чуть легче стало, от того, что не у одного него в жизни все плохо, есть и похуже живут. Чего хорошего у Богдана? Мать пьет, отца сроду не знал. Отец Романа никуда не убежал, любит его. Вот как найдет, уж тогда никто не обидит.

– А с тобой что? – прервал его мысли Богдан.

– Паршиво, иначе как бы тут оказался? Но меня отец любит, только бабка мешает. – О матери смолчал, сам не во всем разобрался. Вспомнив про бабку, опять начал злиться: это она все подстроила! Сел на койку, огляделся. До того все противно и гадко, но ведь не убежишь: дверь на замке и решетка на окне. Надо с Богданом обговорить, тот наверняка найдет выход, а может, и вместе с ним убежит. Вдвоем-то веселей, да и не так боязно.

Дома бабка за каждым шагом следила и никуда кроме как в туалет одного не отпускала. И тут тоже под замком, а туалета вообще нет. Вот новость, как же без туалета? Ему вдруг захотелось "по-легкому". Спросил: – А где, собственно, туалет?

– Пописать можно в ведро, во-он у двери стоит, – пояснил Богдан, – подходи и "пис-пис".

– В ведро?! – удивился Ромка. – Странно, очень странно!

– Ну не на пол же! – фыркнул Богдан. – Уж лучше в ведро, чем на пол. – И тут же чесанул стишками: – Ромка писать захотел, а ведерко не узрел. Ха-ха! – засмеялся довольно.

– Чего ж тут смешного? – шмыгнул носом Ромка. Его, как назло, уже подпирало. Встал, подошел к ведру и, отвернувшись, со стеснением справил нужду. Думал, что Богдан станет подкалывать, однако тот промолчал.

– Ну а если... – Говорить, что "если", Роман не стал, но Богдан сразу понял.

– Тогда придется дубасить по стене и просить, чтобы кто-то из Кузильев открыл дверь и за ручку сводил в туалет.

– Кого-кого просить? – вытаращил глаза Роман.

– "Кузильев". Кузя и Илья – дошло?

– В общем, да. А в туалет, значит, только за ручку?

– И никак иначе. Да ты не горюй, ходить ночью по туалетам нам с тобой вряд ли придется: живот-то пустой. Хотя, может, при тебе кормить лучше станут?

"Богдан прав", – подумал Роман, но в окошко на туалет с покосившейся дверью все же поглядел. – Чего об этом-то еще голову ломать. Молча слушал Богдана: тот многое повидал и его так интересно слушать! Что, если б его не было и пришлось торчать в этой комнате с зарешеченным окном одному? Нет, даже представить невозможно, он бы умер с тоски. Вдвоем же что-нибудь обязательно придумают.

А Богдан рассказывал, как из Донецка добрался до Москвы. Было непросто, но добрался, потому как к людям подход находил. "Подвези, дяденька, отстал я, а мама с папой ищут и плачут..." Не отказывали, да еще и едой делились. Богдан сказал, что так можно добраться куда угодно.

– А до моего города? – спросил Роман.

– Нет ничего проще, – хмыкнул Богдан. – Главное – на глаза милиционерам не попадаться. Ведь сразу станут выяснять, кто ты и откуда. Меня один раз в дежурку таскали, но сбежал.

– Сегодня отдыхаешь? – спросил Роман.

– Какой там отдых! Если б не облава, сидел бы как миленький у метро и канючил: подайте Христа ради калеке на пропитание! Помогите, люди добрые!

– Это какая такая облава?

– Ну, на беспризорников, что кругом попрошайничают. Сам слышал, как милиционер Илью предупредил, чтобы меня с собой день-два не брал.

Роман вытаращил на Богдана глаза: как это милиционер мог Илье открыть служебную тайну? Но оказалось, что Илья платит милиционеру деньги.

– И много?

– Когда как. Сам не видел, но думаю, немало, потому как собираю о-ё-ёй сколько.

– Значит, завтра тоже не поедем? Мне, – признался, – хочется выспаться.

– Кабы ехать, то Илья наверняка уже предупредил бы. А выспаться и мне хочется, – Богдан рассмеялся. – Я и в электричке, пока едем, сплю.

– Вот только Бескрылку совсем кормить нечем, семечки-то тю-тю, – вздохнул Роман.

Богдан оживился.

– А вареные яйца или печенье она клюет?

– Не знаю, не пробовал, да и где взять?

– Так если не поедем, то будем шнырять по кладбищу. Завтра суббота, на могилы яйца, печенье и конфеты люди принесут. Конфеты уж точно не будет клевать, а печенье – думаю, что будет.

– А чего по кладбищу шататься? – нахмурился Роман. У него такое времяпрепровождение интереса не вызывало, да и с могил брать, что мертвым принесут... бр-р!

– Мы не шататься будем, а венки для Кузи воровать.

– Венки воровать?! Не буду! – отрезал Роман. – Ты как хочешь, я не буду. Если Кузе надо, пусть сам и ворует.

– Кузя воровать не станет, он только покажет, какие венки взять и к машине отнести. У меня есть ножницы – проволоку "хык-хык". Но чтобы нас никто не видел, иначе поймают, а Кузя скажет, что он тут ни при чем.

Роман молчал. Разговор о венках и кладбище ему противен, уж лучше о чем-нибудь другом.

Нагнувшись к клетке, Богдан сказал Бескрылке:

– Ах ты моя чирикченка! Одной-то в клетке, поди, надоело, да и поклевать нечего.

– Выпусти ее, – попросил Роман и стал выбирать из кармана последние семечки. Их было мало. Вздохнул: – Бескрылка у меня такая умная, ну все понимает! – Стал пересчитывать семечки. – Гляди, как сейчас станет мне в ухо чирикать-щебетать. – Он спрятал ладонь с семечками за спину, а Бескрылка прыгнула на плечо и громко зачирикала: вроде как недовольна, что он семечки прячет.

Богдан засмеялся:

– Вот это пощебетала на ушко!

Но Роман легонько по-птичьему-синичьему свистнул и склонил голову к плечу. Бескрылка ему клювом за ухом пощекотала.

– О-ё-ёй! – засмеялся Роман. – Ради Бога, не щекочи, отдам все до семечка, на... – и, разжав ладонь, поднес к Бескрылке.

Та, прихватив клювом зернышко, прыгнула в клетку, села на палочку и стала семечко расклевывать.

– Теперь утащит туда все до единой.

– Умная, ничего не скажешь, – похвалил Богдан. – Ты не вздумай ее бросить.

– Она еще такая чистюля, – нахваливал Роман Бескрылку. – На пол никогда не капнет.

– А семечки мы ей обязательно найдем, – пообещал Богдан и громко зевнул.

На улице стало темнеть. Было слышно, как ветер трепал свесившиеся ветви ивы, стоявшей сбоку от окна. Под порывами ветра ветки-косы стегали по стеклу и крыше. Свет ребята не включали, без него уютнее.

Роман не хотел, чтобы Богдан уснул первым, нет, первым надо уснуть ему. Разговаривали обо всем: о школах, где учились, о собаках и кошках, о родственниках и родителях старались не распространяться, а больше всего хвалили Бескрылку. Богдан даже попросил поставить клетку на стул рядом с его кроватью. Еще он предложил на ночь выпустить ее из клетки, но Роман с этим не согласился: Бескрылка сядет ему на руку или на плечо, а он во сне может сделать ей больно.

– А у тебя, Богдан, друзья есть? – негромко спросил Роман. Ему хотелось услышать, что друзей у соседа нет, как нет их и у него. И об этом он ему непременно скажет, а еще о том, что теперь они будут дружить. А может, когда подрастут, то и жить станут поблизости. Как это здорово – иметь рядом настоящего друга! Богдан или не расслышал вопроса, или его уже сморил сон. Он так и не ответил. А вскоре, как всегда незаметно, уснул и Роман.

35

Идти на кладбище Роману страшно не хотелось, но Кузя, как только он закапризничал, напомнил о цепи. Может, в шутку, а может и всерьез. Сидеть одному, да еще на цепи? И вместе с Богданом Ромка поплелся за хозяином на кладбище. Да туда и идти-то всего ничего.

Кузя, мрачный, недовольный, с ними не разговаривал. Причина, как пошептал Богдан, понятна: похорон в эту субботу не ожидалось, а значит, и венков на продажу не будет. Кузя на венках неплохо поднажился. За что бы он купил микроавтобус и не совсем старую "Волгу"? А к осени планирует открыть собственное производство гробов, заказы на них все время растут. Помещение есть, столярным делом владеет, ну а доски обещал по сходной цене доставлять Мошнев. Кузя был даже рад, что старик привез к ним мальчишку. Что там дома у них случилось, Кузю нисколько не интересует, а Роману какое-нибудь занятие они с Ильей подыщут.

Илья каждый день в Москву мотается: торгует семенами цветов и овощей – дело в сезон прибыльное. У Ильи тоже есть свои планы: построить хорошие теплицы. Не чепуховые, нет, а со всеми удобствами, чтобы можно было выращивать цветы и зимой и летом. Цветы – товар ходовой: хочешь – в магазины сдавай, а хочешь – на кладбище торгуй, на религиозные праздники цветы нарасхват. Нужны деньги, деньги, без денег никуда не толкнешься. Неожиданно хороший приработок стало приносить попрошайничество ребятишек. Началось с Кирилла, которого брат Кузьма привел с вокзала. Илья взял его с собой в Москву просто так, чтобы изредка, пока он куда-то отлучится, приглядывал за товаром. Потом, шутки ради, посадил доходягу у входа в метро и показал, как надо жалобить людей, чтобы деньги бросали. И пошло, да еще как! Кирилл в иные дни собирал больше, чем Илья наторговывал. Потом Кирилл удрал, не захотел венки воровать, а Кузьма подобрал на вокзале Богдана. Пацан с Украины оказался сущим кладом: он собирал денег еще больше, чем Кирилл, но за ним нужен глаз да глаз – ворует. Илья подумывает привлечь к попрошайничеству и Романа: чего без толку дома сидеть? На пару с Богданом у них должно неплохо получиться. А если все пойдет как задумано, то летом они с Кузьмой примутся за первую теплицу.

...На главной аллее кладбища тихо, покойно и никого, даже копачей не видно. Впереди шел Кузя, чуть поотстав от него – Богдан с Романом. Деревья на аллее высокие и самые разные: тополя, березы, клены, вязы, сосны, ели. Листьев на деревьях пока нет, потому и просвечивает сверху весеннее солнце. Но скоро здесь будет, как в огромном зеленом тоннеле. Напротив некоторых свежих могил Кузя приостанавливается и оценивающе смотрит на венки. Богдан услужливо подскакивает, но Кузя морщится и молча проходит дальше.

– Одно старье, – поясняет Богдан Роману. – Кузя недоволен... Говорит тихо, чтобы хозяин не услышал.

– А тебе, видно, страсть как хочется перед ним повыпендриваться.

– Я не выпендриваюсь, – обиделся Богдан.

– Значит угодничаешь, это не лучше. Ты еще спроси, а какой венок, господин, тебе притащить?

– Да не угодничаю я, просто так говорил.

– А какая разница? Ты же сам хвалил Кирилла, который от Кузильев удрал. Уж он-то венки не стал, как ты, воровать!

– Кузя за венки немного платит. – Богдан обиженно отвернулся и какое-то время ребята шли молча. Кузя несколько раз останавливался у могил, но Богдан к нему больше не подскакивал, хотя и с Романом не разговаривал – дулся.

– А деньги-то зачем? – спросил Роман.

– Пригодятся, – пробурчал Богдан. – С ними куда хочешь можно добраться.

– Ты же говорил, что и без денег добраться не проблема.

– Говорил, но с ними легче.

– Понятно, – вздохнул Роман. – Ты, Богдан, не обижайся, лучше расскажи про Кирилла – из-за чего он удрал?

– Давай отстанем, а то Кузя услышит, у него слух как у собаки. В общем так, – начал,– тут недавно на кладбище такое творилось, о-о!

– Да что творилось-то?

– Какие-то пьяные бандюги крушили кресты и памятники, ломали ограды, а венки собирали в кучи и жгли.

– И никто не видел? – воскликнул Роман.

– Тише ты, Кузя услышит. – Кузьма и в самом деле приостановился, исподлобья поглядел на них, но, не заметив ничего подозрительного, пошел дальше.

– Наш хозяин видел, но не вмешался. Я утром слышал, как он Илье говорил: " А зачем мне с ними связываться, еще дом подожгут!"

– Тр-ус-с... – зашипел Роман. – Только и может, что краденое продавать! – Чуть помолчав, спросил: – Ну, а про Кирилла-то?

– Ах, да, – хлопнул Богдан ладонью по лбу. – В тот день, значит, Кузя с Кириллом, как и мы сейчас, ходили по кладбищу и приглядывали, что спереть. Ну а люди как услышали, что на кладбище был погром, то стали приезжать. Много собралось: плакали, шумели, начальство и милицию ругали. Одна старушка упала на могилу мужа да как зарыдает: "Что мне делать, что мне делать! Уж лучше б рядом с тобой лежать!.." Плита на могиле разбита, ограда покорежена, от венков одна проволока осталась. Кирилл переживал, потому что еще раньше венок с этой могилы к Кузе в машину оттащил. У людей горе, а он венки ворует. И – все, сказал после этого, больше не буду. Потом пропал. Вот как было.

– Правильно поступил, – кивнул Роман. – Мы с тобой тоже убежим. Или передумал?

– Ничего не передумал, но надо все обмозговать.

– Нет, и долго мы будем тут шастать? – начал заводиться Роман. – Меня уж ноги не держат!

– Фи-и – "шастать"! – присвистнул Богдан. – Да Кузя просто так никогда не шастает, он дело делает. – Богдан состроил на лице такую рожу и так задрал голову вверх, что чуть кепка с макушки не свалилась. Поправив кепку, сказал: – Уж коли ты такой смелый, то скажи Кузе, что надоело и пора домой. А-а, боишься?

Нет, не узнать в этот день Романа с Богданом. Еще вчера были такие дружные и так понимали друг друга, а сейчас словно черная кошка промеж них пробежала: сыпят колкости и ни один другому не уступает.

– Думаешь, побоюсь, да? – взвился Роман. – А вот пойду и скажу, что надоело, опротивело. Я не ты, и ничегошеньки он мне не сделает. Вот поглядишь – не сделает.

Ромка был настроен решительно. Вспомнил, как Кузьма с дедом разговаривал, и подумал, что он трус и не посмеет его наказать. Трус, трус... Нет, не будет он венки воровать! Но стоп, кажется, кто-то на аллее появился...

От входных ворот в их сторону двигалась группа людей. Они что-то держат в руках, но что, пока не видно. Увидели их и Кузя с Богданом. Кузя сразу скрылся среди памятников: осторожен и не любит на людях светиться. Не сговариваясь, Богдан с Романом подошли к водопроводной колонке и стали ждать. После зимы колонку еще не включали, воды в ней не было, а это их и не интересовало, хотя Богдан и держался за ручку колонки для вида.

Внимание Романа привлекла шедшая рядом с пожилой, в черной косынке тетей худенькая девочка. Она была приблизительно их с Богданом возраста.

– К кому же идет с цветами? – вслух подумал Роман.

– Небось кого-то из умершей родни навестить, – пояснил Богдан.

Люди негромко переговаривались между собой и на ребят внимания не обратили. Девочка же как-то мимолетно и робко бросила на них печальный взгляд и тут же отвела его в сторону. В руках у нее была корзина с цветами, небольшая, но красивая. У всех остальных – букеты цветов. Венков не было. Поглядев на ребят, тетя в черной косынке спросила:

– Мальчики, а вода в колонке есть? – Ребята молча покачали головами.

– Плохо, – сказала тетя, – надо было из дома воды прихватить. – Пройдя еще немного, люди свернули в глубь квартала. Чем они там занимались, Богдан с Романом не видели, так как все торчали у колонки. Кузя из укрытия не выходил.

– Чего это она про воду? – спросил Роман.

– Наверно, цветы поставить, а может, протереть что. – Почесал затылок: – Но почему Кузя молчит, чего он задумал?

– Неужели корзинка приглянулась? – вздохнул Роман.

– Может, и так.

– Глянь, обратно идут! – Богдан зачем-то стал дергать ручку колонки.

Люди на аллее теперь были более оживленны и говорливы.

– Помянули – и по домам, – грустно заметил Богдан. – Может, и нам что оставили.

Проходя мимо, девочка с тетей вдруг остановились, и девочка, взяв у тети пакет, медленно, будто смущаясь, подошла к мальчишкам.

– Вот, возьмите, – и протянула им этот пакет, грустно вздохнув. – Возьмите и помяните мою маму.

Богдан с Романом растерялись и не знали, что ответить.

– Берите, мальчики, берите, – сказала тетя. – Не стесняйтесь.

– Вы, наверное, тоже к кому-то пришли? – спросила девочка.

– Да, отдать дань уважения! – как-то уж слишком быстро и не по-ребячьи заумно ответил Богдан, принимая пакет. Роман промолчал: не говорить же, что пришли с Кузей воровать венки. Ему было стыдно, и он покраснел. А девочка с грустными глазами вернулась к тете, и они заспешили к выходу.

Присев на колонку, Богдан раскрыл пакет и жадно потянул носом.

– О-о! – воскликнул радостно. – Да тут домашние пирожки! Мечта!!! – Один пирожок быстро передал Роману, быстро достал и сунул себе в рот другой, и они стали жадно есть. Пирожки были отменные. – Тут еще конфеты и печенье, – повел Богдан носом. – Считай, что нам с тобой крепко повезло.