Текст книги "Возвращение.Хмара-2"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Но ведь не по-людски это, не по-божески.

– Так тож ты о людях речь ведешь, а тут орки, у них же изначально мысли другие. Им бы только кого убить да обворовать. Их ещё к другим мыслям как собаку цепную палкой приручать надо. И если уж глубоко копать, опять-таки во всём власть наша виновата. В мире с орками жить можно только силой. Они одну силу лишь и уважают, а ежели начнешь искать к ним пути примирения, то только презрение да насмешки получишь. Вот так-то, брат.

– Так что ж, Ваше Превосходительство, войну можно было и не начинать? Миром всё решить?

– Миром не миром, а вот в самом начале силу свою врагам так показать, это б на них подействовало. Как с той змеюкой факировой: как тока носом вперёд сунулась – раз ей по носу! Ещё сунулась раз – ей двугорядь! Глядишь – и соваться перестала, лишь следит туманными глазками за дудочкой, а выйти за границы означенного не решается.

Пылающая столица оркского халифата предстала пред очами Всеволода во всей красе продолжающейся битвы. Чёрные дымы, поднимаясь до облаков, заволокли и без того пасмурное небо.

Мрачное, нехорошее предчувствие наполняло сердце двигающегося к своему войску воеводу. Грустные мысли блуждали в его голове. Они перевалили через холм, и огромное поле, изрытое могилами, предстало его взору.

– Сколько их здесь? – рассеянно, нет, даже скорее испуганно спросил Всеволода ехавший рядом ординарец. – Тысячи две?

Всеволод отрицательно помотал головой, слов, чтобы ответить, не вселив в голос всю ту боль, что окутывала его сердце, он не мог. А показать свою слабость, пусть даже простому ординарцу, он не смел, не имел права.

– Пять? Шесть тысяч? – не отставал ординарец, вздрагивающий от появляющихся на горизонте, идущих вдоль дороги всё новых и новых могильных холмиков. И вновь Всеволод не ответил и лишь слегка пришпорил коня, желая остаться в одиночестве. Кажется, Лёнчик, наконец, понял состояние своего господина и догонять его не стал. Придержал коня и поехал сзади, при этом губы ординарца непрестанно шевелились, и от того казалось, что он считает бесконечно растекшиеся по полю места последнего успокоения росских воинов.

– Кто таков будешь? – недовольно пробурчал генерал Иванов, глядя на высокого, убелённого сединами воина, без стука заглянувшего к нему в шатёр. На Всеволоде не было принятых знаков отличия, и это ввело генерала в заблуждение. – Как ты смеешь в покои мои без спросу, без разрешения врываться? Охрана, охрана! – громко выкрикнул Стефан Иванович, желая удалить неуместного в его шатре воина. – Под арест посажу… – последние слова были адресованы непонятно кому: то ли стоявшему перед ним ратнику, то ли так некстати запропастившимся охранникам.

– Погоди, воевода, погоди, не ершись, – жестом руки остановил его Всеволод Эладович. – Прочти-ка сперва грамотку. – Из огромного кулачищи бывшего Кожемяки торчала крепко свёрнутая трубочка королевского пергамента.

– Что это? – уже не так громко и уверенно спросил генерал, покрываясь мертвенной бледностью.

– А ты прочти и узнаешь, – Всеволод не стал вдаваться в подробности, а, вытянув руку, опустил свиток с королевским указом в ладонь недоумевающего воеводы. Пусть сам обо всём почитает. А тот дрожащими пальцами развернул пергамент и вперил в него свой взгляд. И чем больше он вчитывался в строки, написанные ровным почерком Ивашки, тем сильнее дёргались у него руки.

– За что? – закончив читать, спросил генерал у стоявшего посередине шатра Всеволода.

– Да уж не за победы великие! – Всеволод был зол и не собирался миндальничать с опальным генералом. – Ты хоть из шатра выглядывал, смотрел на Россланию, что за спиной твоей осталась? Нет?! Значит, не видел ты, как все канавы придорожные могилами росскими изрыты! Кто теперь к вдовам, деткам малым, отцам и матерям с поклоном придёт? Ты с себя за сие спрашивал? – Всеволод навис над перепуганным генералом, словно демон вселенской мести или карающий ангел справедливости (это вы уж выбирайте на своё усмотрение, кому что нравится). – А теперь выходи из шатра, смотр войску нашему чинить будем!

…Но прежде Кожемяка учинил смотр чародейству. Оказалось, что кроме как на балаганные фокусы оные не способны. Пришлось примерно высечь их розгами за обман дерзостный и отпустить восвояси. Хотя кое-кого и на дыбе стоило бы подвесить.

Новый генерал-воевода, окружённый свитой из разного калибра военачальников, проводил смотр войск, выстроившихся на поле перед штабными палатками. Печальное зрелище предстало глазам Всеволода. Перепачканные сажей, до невозможности исхудавшие лица, красные от бессонных ночей глаза, в глубине которых засел страх и безысходность, изодранная, давно не стиранная, пропахшая потом и покрытая бурыми пятнами чужой и своей крови, одежда. Вооружение ратников тоже оставляло желать лучшего. Большинство было вооружено короткими мечами из сырого железа. Половина лучников вооружены слабыми охотничьими луками. Копья тоже были не от ахти от какого мастера вышедшими. Лишь на некоторых воинах Всеволод увидел старенькие, едва ли не дедовские кольчуги, большинство же ратников были одеты в простой кожаный доспех, пошитый кое-как на скорую руку.

– Почему ратники без доспехов, им надлежащих, в бой идут? – требовательно посмотрев на своего предшественника, спросил грозный генерал Кожемяка.

– Железо слишком дорого, чтобы использовать его на никчёмные доспехи! К тому же истинному смельчаку чужда прикрывающая собственную трусость защита! – спесиво фыркнув, ответил Стефан Иванович и отвернулся, гордо задрав нос.

– Трусость, говоришь? – на челе воеводы появилась ещё одна длинная, глубокая морщинка. – Хорошо, пусть будет так! Я принял решение. Завтра мы предпримем новый штурм, и Вы вместе со всеми штабными… – Всеволод едва сдержался, чтобы не назвать их крысами, – возглавите первую шеренгу атакующих. Вы, я надеюсь, смелые люди, и посему доспехов вам не одевать.

– Но, но ты, Вы не… не смеете! – перекосившееся лицо Стефана Ивановича покрылось мелкими бисеринками пота. – Я… мы… это… я родственник самого короля по материнской линии, я генерал… Вам это просто так с рук не сойдёт, я буду…

– Заткнись! – Всеволод угрожающе накренился в сторону брызгающего слюной вельможи. – Здесь всё решаю я. Вы теперь – командир первой сотни, а значит, чина капитанского, так что будьте добры ленту жёлтую на погон нашить, чину Вашему нынешнему причитающуюся. Прочим, – Кожемяка обвёл тяжёлым взглядом стоящую перед ним штабную и иную руководящую братию, – до первого боя али моего устного приказания свои чины носить неизменными. А там, кто на что способен – посмотрим. Карать буду не милостиво. Дабы не было повадно войска, вам вверенные, бездумно губить, ратников в бой самим вести. А станет мне известно, что моё приказание не выполнено, вон бук стоит, ветвями пушистыми в стороны раскорячился. Висеть на буке том командиру этому. Тоже с ним и тогда станет, когда потери отряда его будут несоразмерными с поражением вражеским. – Всеволод замолчал, раздумывая, затем развернулся, словно собираясь уйти.

– Позвольте, Ваше Превосходительство! – из рядов командиров выдвинулся старый седой штаб-с-полковник Феоктист Степанович Волхов. – Не можно завтра в атаку идти. Люди устали, подразделения обескровили, едва-едва врага натиск сдерживаем. Атаковать завтра – себе на погибель.

– Полковник, искренни ли слова Ваши? – Кожемяка сурово взглянул на осмелившегося перечить ему человека. – Почём мне знать, может Вы, полковник, о шкуре своей печётесь, а не о благе воинства?

– Шкура моя старая немного стоит, а кровью войска росского и так земля вся залитая, чтобы вновь реки красные множить.

– Что ж, тогда и впрямь с битвой торопиться не будем. Прежде дадим ратникам отдохнуть и к битве подготовиться. А ты, капитан, – Всеволод пристально посмотрел на опального военачальника, – ежели к исходу завтрашнего дня на всё войско доспехов надлежащих не изыщешь, впереди строя в одной рубахе полотняной пойдешь. Ибо думаю, что денежки казённые на доспехи, государем выделенные, недалече спрятаны.

– Но я, я… – начал было опальный вельможа, но был прерван грозным рыком Всеволода.

– Молчать! Слушать всем! Войска на передовой каждые два дня менять, учения проводить ежедневно, к штурму грядущему готовить. Три седьмицы на подготовку даю. Потом будет сеча. Кто воинов не надлежаще учить станет, с того и спрошу. Три дня на штурм отвожу, нечего тут валандаться, орки и без того уже по горам растекаются!

– Ваше Превосходительство, – вновь обратился к нему всё тот же седой полковник, – все наши деяния станут напрасными, коль Чарожники проклятые в городе оставаться будут. Сколь днём отобьем – столь ночью назад и откатимся. Нынче меж нами и орками площадь базарная – скрытно ни нам, не им не подобраться, вот мы и удерживаемся, а как в атаку пойдём, стена к стене станем, так вырежут нас орки под прикрытием огненным.

Всеволод надолго задумался, пристально вглядываясь в лица собравшихся. Тё молчали, понуро опустив головы.

– Чарожники, чарожники… Что ж, раз так, то значит, надобно одним днём управиться, дабы не было где чародею вражьему укрыться. Город займём, а хозяина чарожного за ров вместе со всеми выбросим. А уж за стенами крепости непременно удержимся. А позже и на самого чародея управу найдём. Жаль, наши чародейщики ни на что не годные оказались.

Молчание стало ещё угрюмее. – "Ишь, что придумал воевода – одним днём город захватить…" – не высказанные мысли буквально витали в воздухе.

– Тяжкое дело Вы удумали, тяжкое! – всё тот же старый полковник задумчиво взъерошил седые волосы. – Тяжкое, но отчего-то думается мне, исполнимое.

– Хорошо хоть некоторые со мной согласны, – воевода качнул шеломом. – А теперь ступайте к своим ратникам и исполняйте мои приказания. Я всё сказал.

В первую неделю Всеволод учинил полную ревизию. Было проверено содержимое складов, где оказалось примерное количество всевозможных припасов и оружия, частью распакованного, а частью сложенного аккуратными тюками. Войско росское было посчитано, проверено и определено на предмет комплектности. Вскоре многие из тысячников, потерявшие по собственной глупости большую часть солдат, превратились в сотников, а то и десятников. Новый воевода не учинял огульных наказаний – по каждому факту и каждому делу было проведено строгое расследование. Так, например, сотник Архип Ахилесович Трегубов – сотник двадцать пятой пешей сотни, в ведении которого осталось не более двух десятков бойцов, был не только не наказан, а после тщательного разбирательства и расспросов, проведённых средь простых ратников, удостоен милости и назначен штаб-с-полковником, ибо вины его в гибели ратников сотни, дважды оказывавшейся на острие атаки и трижды прикрывавших отход росских сил, не было, а усмотрена в его действиях была "храбрость отменная и прилежание в мыслях полководческих тщательное". Досталось попервой и Евстигнею Родовичу, впрочем, не столь за гибель людей, коих и потери в сравнении с остальными не велики были, а за самоуправство. Но когда Всеволоду доложили, что именно за самоуправство Родовичем было произведено, генерал приказал тут же доставить к себе столь дерзкого к неприятелю десятника.

– Ваше Превосходительство, лейтенант-десятник Евстигней Родович Землепашцев по-вашему велению прибыл, – бодро отрапортовал десятник, едва войдя в командирскую палатку.

– Прибыл, говоришь? – генерал по – доброму усмехнулся. – Ну, раз прибыл, рассказывай, как же ты так умудрился чарожника сничтожить иль то люди брешут?

– Почему ж брешут, истино так и было. Только не я чарожника стрелой пробил, а ратник мой Михась Тарасович. Басов его фамилия. Мне чужих подвигов-приключений не надо, мне и своих хоть на печи складывай.

– Ишь ты какой, Евстигней Землепашцев, сын Рода, ершистый. Может, и подвигов тебе чужих не надо, но и в обиду себя не дашь. Проходи, садись, чай пить будем!

– Некогда мне, Ваше Превосходительство, чаи гонять, мне ратников обучать надо. Новых дали взамен выбывших, вот и бьюсь теперь. Не досуг мне. Вы уж извиняйте, с благодарствием кланяюсь.

– Постой, постой, Евстигней Родович, не торопись. С новобранцами твоими есть у тебя кому заняться, да и мы здесь не просто так чаи гонять будем. Беседы умные поведём, как чарожников победить, как чёрную нечисть сничтожить.

– Ну, раз такое дело, так отчего ж чайку-то не попить? Попью. – Родович огладил правой рукой усы и, вальяжно пройдясь к столу, уселся в гостеприимно подставленное кресло.

Чай был сладким и душистым. Яства, лежавшие на столе, изумительно вкусны. Кресло до неприличия удобно… Короче: Родович и не заметил, как допил третью чашечку предложенного ему напитка.

– Надумал я тут: войско малое да умелое учредить, но прежде чем о нём сказывать да рядить, расскажи мне, как ты до дела такого додумался – чарожника стрелами калёными попотчевать? – вновь поинтересовался воевода, наливая десятнику четвертую чашечку и пододвигая к нему поближе тарелочку с медовой халвой.

– Дак, и чё тут думать – то было? Куда деваться, коли назначение у нас одно – врага лихого бить?!

– И то верно, – согласился воевода, при этом в его взоре появились лукавые искорки. – Но всё одно интересно, как это придумалось – то к врагу в его самоуверенности великой малым числом пробраться да стрелой калёной в голову супостату ударить?

– Так ить известно как: ежели к утке дикой крадёшься, то одному завсегда сподручнее, чем всем селом болота окучивать. Кагалом – то сколь не таись, всё одно хто ни хто, а своронит, спугнёт уточку. Веточка треснет там, али водица громче громкого хлипнет, вот и вспорхнёт пернатая поперёд силков, на неё брошенных. Ворог – он, конечно, не уточка, не зверь дикий, но всё одно, где нигде, а малой дружбой* (в смысле малой группой) сподручнее его бить бывает. – И тут же, взглянув на заинтересованное лицо воеводы, принялся пояснять: – Ну, это где прознать что, али проскользнуть куда незаметненько, особливо если враг – то чем другим отвлечён-занят. Как чарожники над башнями поднялись да магией своей магичить стали, так я и подумал: за силой своей несоразмерной малого, глядишь, и не углядят, а коль и углядят, так на другое малое взгляд уведём. Вот я и послал Михася и ещё одного оболтуса (стрелки они у нас отменные!) на башню вражескую, на смерть верную. Но и не послать не мог, была ведь надежда малая, на вражескую беспечность помноженная. Так ведь, Ваше Превосходительство, и выгорело. Выгорело ведь?

– Выгорело, выгорело! – всё шире и шире улыбаясь, подтвердил воевода.

– Вот и я о том же. А што в голову целили, так это завсегда известно было: самое близкое до смерти место в голове человеческой и звериной скрывается. В сердце – то иной раз стрела попадёт, а человек вона ещё сколько меч в руке держит. Вот и повелел я чарожника в голову бить.

– А скажи мне, Евстигней Родович, а смогём ли мы ещё раз – другой твоим способом воина чёрного сразить? – Кожемяка перестал прихлёбывать горячий чай и пристально всмотрелся в глаза собеседника.

– Не могу знать, не ведаю, но думается, враг теперь вчетверо осторожнее станет, чарожников стражей окружит, да глядишь, ещё и заклятие какое охранное наложит. Нет, не подойти к ним теперь, воевода-батюшка. Ни за что не подойти!

– Стало быть, и войско малое, специальное, теперь ни к чему?

– Нет, Ваше Превосходительство, десятки такие из людей умелых да сметливых набранные очень даже надобны, что б каждый и сразиться за пятерых отваживался и догляд за врагом тайный учинить мог.

– Знать, нужно, говоришь, войско особливое?

– Нужно, батюшка, ещё как нужно! Где куда проникнуть, что где спознать, тут умные да умелые во как нужны! – ладонь десятника скользнула выше головы. – Ворога там бить нужно, где он того менее всего ждёт: на тропах да в становищах его тайных.

– Верно говоришь, Евстигней Родович, верно! По сему и будет. Нынче же государю письмо отпишу, да и сам, пожалуй, долго ждать не буду, своим велением отряды тайные, умелые создавать начну, а уж как государев указ придёт, тут уж на полную развернёмся. На день сегодняшний сотню особливую создадим, из мужей отобранных, духом не робких и телом не хилых. Думаю я тебя сотником над ними поставить. Смогёшь?

– Э-э-э, Всеволод Эладович, смочь я может и смогу, только не моё это дело сотней рулить, назначь уж кого помоложе да поспособнее. Эх, скажи мне это кто десяток лет назад, зубами вцепился бы, а теперь я уж со своим десятком век доживать буду, ни к чему оно мне, новое-то назначение. Помочь в чём, подсказать чего, я завсегда рядом, а сотней командовать… Избавьте уж меня от этой милости! Ни к чему мне это, ей – богу, ни к чему.

– Будь по – твоему, десятник, только не пеняй, если что! – воевода слегка нахмурился. – Ну, а в войско – то особливое пойдёшь? Там ведь, сам понимаешь, не мёдом мазано, поперёд смерти ходить будешь!

– Пойду, – твёрдо ответил Евстигней, при этом на его лице не дрогнул ни один мускул. – И мои ратники пойдут, я за них, как за себя самого, ручаться буду.

– Значит, договорились! Отбирай сотню воинов, да начальников, кого во главе отряда специального поставить, присоветуй.

– Присоветовать? – Родович задумчиво почесал макушку. – А тут и советовать нечего. Любомир Прохорович Коваль вполне подойдёт. И в бою справный и разумом крепок. Просто так и последнему разгильдяю сгинуть не даст.

– Добро, коли так.

На том и порешили. Родович ушёл, а Кожемяка с тоской принялся вспоминать канувшего в небытиё Николая. "А ведь сегодня решённое мной уже когда-то сказано было. А ведь и вправда, говорил же Николай Михайлович, войско Трёхмухинское организовывая, о мечте своей – отряд такой создать, чтобы малым числом, но умением да хитростью любого врага бить возможно было. Про свою жизнь прошлую сказывал. Про группы специальные, что промеж вражьих ног снуют да подножки изрядные ему ставят, говорил. Эх, его бы сюда! Он бы точно помог. Да откуда ему здесь нынче взяться? Может, и сгинул он уже. Чай, у них там тоже неспокойно. Хотя нет! Такой не сгинет, от любой беды и врага обережётся! Жаль, очень жаль, что нет его рядом! Но что поделаешь, столько лет без него, хоть и трудненько было, справлялся, небось и сейчас справлюсь".

Деньги на доспехи, как и предполагал Кожемяка, нашлись. И не позднее, чем на пятый день, войско росское примеряло обновку, а прежний главнокомандующий, сидя в тарантасе, пылил в сторону столицы Росслана. Вскоре о его пребывании напоминал лишь роскошный шатёр, отданный новым воеводой под нужды лазарета и бесчисленные холмики могил, растянувшихся вдоль убегающего вдаль тракта.

Всеволод долго думал, как справиться со зловещими порождениями тьмы, затем сел за стол и стал писать приказание: "Тысячнику Волхову приказываю: отобрать лучников наипервейших три по десять да выявить в войсках людей мастеровых, в промыслах оружейных сведущих. Соорудить луки в десять локтей, стрелы калёные под стать им, числом по десять на каждое. Тренировать глаз лучников для выстрела верности по фигурам высоким, над полем поставленным. Дело сие в тайне хранить, в строгости. Для того место выбрать удобное, от вражеских глаз сокрытое. Учить лучников выстрелу одномоментному – командному, дабы воинов чёрных всех разом сразить".

Закончив писать, воевода посмотрел в сторону двери. "Леонид"! – хотел крикнуть он, но передумал. Затем взял, мелко порвал только что написанное и сжёг в глиняной плошке.

– Посыльный! – крикнул он, и почти в тот же миг, раздвинув полог в палатке, показалась голова ординарца. – Лёнька! Посыльного мне до штаба.

– Дак я, Ваше Превосходительство, и сам сбегаю! – услужливо предложил Лёнька, но воевода отрицательно покачал головой.

– Ты мне ещё здесь нужен, посыльного давай.

– Так туточки он стоит, – виновато улыбнувшись, Лёнька посторонился чуть в сторону, пропуская посыльного по штабу.

– Ваше Превосходительство, ратник первого десятка сто первой сотни Спиридон Сидоров по Вашему приказанию прибыл! – браво отрапортовал вошедший посыльный, оттесняя плечом замершего по стойке смирно ординарца.

– Спиридон, дуй – ка ты в третью тысячу, – совсем не по уставу начал генерал-воевода, – найди там Феоктиста Степановича Волхова – тысячника, скажи: просил, мол, Кожемяка к нему прибыть. И поторопись…

– Будет исполнено! – козырнув, ратник стремительно выскочил из генеральской палатки.

– Видишь, каков орёл?! – Всеволод кивнул в сторону убежавшего с поручением ратника. – Тебе до такого ещё расти и расти…

– Дак мы что? Мы способные…

– Вот что удумал я, свет мой, Феоктист Степанович, – рассказывал воевода получасом спустя, усадив тысячного, как гостя долгожданного, за празднично накрытый стол и потчуя его жареной курочкой. – Мало того, что войско малое создать, особое по тылам вражеским да по норам их тайным дерзновенно сведущее, так ещё и лучников – метальщиков стрел-копий обучить, дабы от чарожников издалече одномоментно избавиться. Что скажешь по поводу сему, друг добрый?

– Что сказать? Так и скажу: хорошее дело задумал ты, батюшка-воевода. Надо чарожников бить, надо управу на них искать. Оно и впрямь, коль стрелы тяжёлые навострить да стрелков метать их выучить, глядишь, дело и сладится. А про войска малые уже слыхивал. Тоже славное начинание. Не сегодня – завтра побегут орки. В том, что побегут, и не сомневаюсь. По норам да схронам тайным прятаться начнут. Там их войском не найдёшь – не выищешь, а следопыты умелые, вои отважные всякого орка отыскать да уничтожить сумеют. У нас такие воины есть, что с сотней десятком схватятся и выстоят, а если потребуется, то и смертью полягут, но не отступятся.

– Значит, считаешь, что дело моё славное?

– Считаю и без сомнения.

– Ну, раз так, так тебе и хоругвь в руки. Собирай лучников да людей мастеровых, на дело луков особых изготовления способных.

– Так ужо ль справлюсь ли? Я, почитай, подобным никогда и не занимался!

– А кто занимался? Главное, вера в тебе, Феоктист Степанович, есть, так что кроме тебя, считай, и некому. И не отговаривайся, принимай дела к исполнению. Я тебе слово своё сказал. Говори, что согласен, ибо другого ответа и не приемлю.

– Вот ведь как получается, покушал курочки! Заманил ты меня, воевода – батюшка, в мышеловку хитрую, теперь не откажешься! Что, видно и впрямь принимать на себя дело непривычное придётся! А, была не была, согласен я, воевода-батюшка, чай, не себе служу, а Родине. Стараться буду, а там как получится.

– Ты мне это, Феоктист Степанович, брось! Обязательно должно получиться.

– И я так думаю, только всё одно боязно, а вдруг оплошаю? – полковник лукаво посмотрел на сидящего напротив воеводу. Но тот ничего не ответил и лишь едва заметно улыбнулся уголком рта. Только уже провожая тысячника к выходу, остановился и, глядя ему прямо в глаза, молвил:

– Если б я думал, что оплошаешь, я бы другого поставил. Так что иди с богом и к победе над врагом готовься. А относительно войска особливого я ещё у государя и грамотку вытребую. Чтобы и одежкой, довольствиями денежными да и прочими, поперёд других стояли.

Учения шли своим чередом. Генерал видел, как день ото дня улучшается боевая выучка ратников, как слаженнее и увереннее штурмуют они стены крепости потешной, как в дома учебные, специально построенные, врываются. Всё вроде шло хорошо, но беспокоили его доклады тысячников и сотников. Вот и сегодня с самого утра в приоткрытую дверь шатра генеральского сперва постучались, а потом в полутёмное пространство просунулась голова с таращимися во все стороны, но ничего не видящими со свету глазами.

– Разрешите?

– Заходи, заходи, Любомир Прохорович! Гостем будешь! – Всеволод сумел различить вошедшего командира особой сотни по голосу.

– Я ить, Ваше Превосходительство, не в гости пожаловал, а с просьбой да челобитьем великим от сословия сотенного выборным.

– Прямо таки и с челобитьем! Но всё одно: проходи, за стол саживайся. За столом она и челобитная легче пишется.

– Не досуг мне писать грамоты, словами скажу, чай, не прогневаетесь!

– Словами так словами! – охотно согласился генерал. – Но всё одно: садись за стол и сказывай.

– Так ведь и неудобно как-то с генералом за одним столом сидеть. Не по рангу уважение такое!

– О рангах не думай, лучше о деле говори, – потребовал воевода, усаживая сотника в мягкое генеральское кресло, а сам садясь на жёсткую лавочку.

– Что ж, можно и о деле! – всё-таки чувствуя себя не в своей тарелке, сотник притулился на самом краешке кресла. – Ваше Превосходительство, всем миром просим, – начав говорить, сотник непроизвольно встал и вытянулся по стойке смирно. – Полно уж войскам из пустого в порожнее переливать, на штурм идти надо!

– На штурм, говоришь? Что ж ты тогда оторопел, словно на казнь собрался? За слово доброе да наставление мудрое не карать, а награждать принято. А на штурм… – казалось, генерал задумался. – На штурм идти не один ты рвёшься. Только делать это преждевременно.

– Ваше Превосходительство! – едва ли не взмолился сотник, бледнея от собственной смелости. – Вылазки орков, чарожникской силой прикрывающихся, дерзновенными стали. Что ни ночь – теряем свои позиции. Вот и ноне дворцовые апартаменты, что к базарной площади выступом, противнику уступили. Наши – то от крысаков да варканов проклятущих попрятались, а вороги наскоком лихим отличились. Наши – то едва супротивились, порубили их, повырезали, все, кто там был, как один полегли. Господин генерал-воевода, коли дальше оно так продолжаться будет, к исходу месяца всего трудами ратными завоёванного лишимся! – Сотник понуро повесил голову, мол, хоть сечи, воевода, хоть на кол сади, но правда моя будет.

– Да знаю я, Любомир Прохорович, всё знаю! И про вылазки вражьи и потери наши непоправимые, но приказа своего отменять не стану, сколь бы ты али иной кто не упрашивал! Войска продолжат учения, и в бубен бить будут и маршем ходить по полю, покудова нужным считать буду, и покуда единым строем атаковать не научатся. Одним твёрдым кулаком ударить надо! Потому как нельзя нам иначе! Никак нельзя! Всего тебе не скажу, но поверь слову верному, хоть и горько тебе то послышится: теряем сейчас меньшее, чтобы большее сохранить. А теперь ступай, передай сотникам: немного терпеть осталось. Скоро и наше утро праздником ознаменуется…

Озноб бил тело человека, стоявшего у порога замка. Промозглый ветер, налетая, казалось, со всех сторон, развевал его длинные иссиня – чёрные волосы, пробирался под плащ, но не это было причиной озноба, сотрясавшего тело несчастного. Волны удушливой чудовищной силы накатывали на него, сжимая на горле чародея свои тяжёлые осклизлые пальцы. Далеко за его спиной бил колокол. Тупые, приглушённые расстоянием удары, казалось, шли из-под земли. Несмотря на раннее утро, на улицах появились первые прохожие. Человек нерешительно поднял руку и тронул цепочку входного колокольчика. Дребезжащий звук, раздавшийся в воздухе, казалось, источали сами стены старинного замка. Дверь пронзительно скрипнула, и на пороге показался маленький, сгорбленный временем служка.

– Вас ждут! – хрипло произнёс он и, подняв над головой ярко светившую лампу, повёл гостя сквозь череду запутанных коридоров, переходов и лестниц. Казалось, их путь никогда не закончится. Наконец они остановились напротив широкой двойной двери, как бы вырезанной из единого каменного монолита.

– Прошу! – всё так же хрипло произнёс сопровождающий и, отступив в сторону, пропустил гостя вперёд. – Прошу, прошу! – повторил он, низко кланяясь и пятясь.

Караахмед преодолел бившую тело дрожь и, осторожно взявшись за ручку двери, потянул её в свою сторону. Огромная дверь распахнулась без скрипа от малейшего усилия.

– Ты долго шёл! – несмотря на столь строгое восклицание, Чёрный лорд не выглядел сердитым. Напротив, его глаза блистали добротой и сердечностью. Сам же он на этот раз выглядел совсем иначе, чем в прошлую их встречу. В нём теперь трудно было узнать того немощного старикашку, встречавшего чародея в старом, почти заброшенном убогом здании. Теперь это был высокий пожилой мужчина в элегантном костюме и с изящными манерами. Он сидел за столом и что-то писал, а при появлении Караахмеда отложил перо, которое теперь лежало в изящной серебряной чернильнице.

– Владыка! – чародей рухнул на колени. – Я спешил, как мог, но…

– Зови меня графом, – хозяин дома по – доброму улыбался. – Мы довольны проделанной работой, в нужный срок мы отблагодарим тебя.

– Спасибо, хозяин… владыка, граф, спасибо! – поспешно повторил чародей, опуская голову ещё ниже.

– Мы не для того вызвали тебя, чтобы слушать твои благодарности. Мы вызвали тебя, чтобы узнать, всё ли готово для дальнейшего воплощения наших планов в жизнь. Надеюсь, ты помнишь, что для того, чтобы они сбылись, нельзя позволить россам полностью разгромить силы халифата.

– Да гра… хозяин, я помню! – покорно опустив голову, пролепетал Караахмед. – Мы должны лишь довести орков до отчаяния. Тем самым нам будет легче добиться от них нужной нам помощи.

– Ты помнишь? – в голосе графа зазвенели угрожающие нотки. – Тогда почему ты не принял всех надлежащих мер для обороны Адерозим – Манада?

– Я принял, – неуверенно произнес чародей, чувствуя в словах лорда какой-то скрытый подвох. – Люди не сумеют преодолеть мощи моих Чёрных воинов. Это им не под силу! Я сдам город только тогда, когда это станет мне выгодно.

– Да? Ты так думаешь? – угрожающие нотки в голосе говорившего приобрели иной оттенок. Теперь казалось, что в зале слышатся слова строгого учителя, выговаривающего нерадивому ученику. – Я бы на твоём месте не слишком надеялся на свою магию. Ты не знаешь мощи россландцев, ты не знаешь их силы, ты вообще не знаешь россов! Тебе только кажется, что ты знаешь их! Но мы прощаем тебе эту ошибку, ведь ты слишком молод, чтобы знать это! Россы, росландцы, рутенцы, – как не назови, всё будет одинаково, обладают непостижимой, непонятной силой, познать природу которой не дано даже нам, Великим. Они могут залить поле боя своей кровью, умереть, но всё одно победить. Если бы ты знал, сколько раз мы думали, что с Рутенией покончено и ровно столько раз мы ошибались, она всегда возрождалась. Вот почему мы не можем потерпеть даже намёка на ошибку. Что, если россы займут город до наступления тьмы? Что, если ты даже не сумеешь воспользоваться своей силой? Что тогда?

– Но Всемогущий…

– Молчи и слушай, слушай и запоминай! Никогда не надейся на владычество магии, когда тебе противостоят войска Рутении, никогда не считай невозможное невозможным. Помни: росландцы способны опровергнуть все твои представления о сущности мира. Им подвластно то, что не подвластно даже нам. Не надейся на магию! Магия может оказаться неспособной противостоять им! И потому мы повелеваем тебе явиться к Изенкранцу – пусть езжает к росскому войску. И запомни: время торопит, – лицо лорда искривилось гримасой, очень похожей на гримасу страха, но рядом не было никого (не считая павшего ниц мага), кто бы мог это видеть, и потому Всесильный господин смог без тени смущения закончить начатую фразу, – недалёк тот день, когда в наш мир явится воин другого мира. Он слаб и беспомощен, как младенец, но ему помогает сама природа. Мы должны быть готовы к его появлению, и он должен умереть. Поспеши! – граф закончил говорить, и уже не обращая ни малейшего внимания на по-прежнему коленопреклонённого чародея, взялся за перо. Коснувшись бумаги, оно издало долгий скрежещущий звук, заставивший и без того измученного и обессиленного мага вздрогнуть и вновь в который уже раз покрыться холодным, леденящим сердце, потом.