Текст книги "Возвращение.Хмара-2"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Рассвет застал его уже в нескольких верстах пути. Коняга хоть и казался никудышным, но мчался вперёд неспешной рысью, не замедляя хода даже на попадающихся на пути подъёмах. Раза два Лёньке мерещились впереди неясные силуэты, и тогда он на всякий случай хватался слабеющей рукой за рукоять меча, но по мере приближения к этим фигурам они оказывались всего лишь переплетёнными ветвями кустарников. Вскоре бывший ординарец перестал обращать внимания на дорогу и, предоставив право конику самому выбирать путь, полностью предался своим мыслям, а мысли те крутились вокруг столь неуловимого убийцы. Всё, что о нём было известно – это то, что звали его Стилетом и что он был неуловим. Королевским сыщикам было обещано огромное вознаграждение за его голову, но, увы, их усилия были напрасны. Стилет уходил от облав, с лёгкостью распознавал расставленные сети и убивал, убивал, убивал. Убивал дерзостно и неотвратимо. И всегда уходил незамеченным. Но неизменно оставляя на месте убийства свой вензель, начертанный на рукояти оружия убийства. Поговаривали, что у странно написанных букв-рун есть свой тайный смысл, но прочесть их не мог никто. Говорили, что даже кузнец, кующий столь страшное оружие и накладывающий буквы-вензеля, не знает их значения. И никто не знал, где стоит та кузня, на которой куются эти стилеты. Итак, самым, как казалось, слабым звеном человека – убийцы был кузнец. С него-то бывший ординарец и собирался начать свои поиски. Но волею судьбы лёгкий бег лошади завёл его в глухие дебри. Обессиленный раной и бессонной ночью Леонид уснул, а когда проснулся, понял, что заблудился. Тогда он попробовал вернуться по своим следам, но вскорости потерял и их.

Едва ли не весь день бывший ординарец ездил по кругу, ругая то себя, так некстати уснувшего, то своего бестолкового коня, завезшего его в такие дали и дебри. В конце концов, когда солнце стало клониться к горизонту, а под загустившейся листвой потянулись длиннополые тени, Леонид, натянув поводья, остановился и, с трудом сползши с коня, опустился на землю. Передохнув и собравшись развести костёр, он с запоздалым сожалением понял, что забыл трут и кресало на больничной тумбочке. Настроение, и без того грустное, стало и вовсе удручающим. Леонид притулился спиной к дереву и, уткнувшись лицом в колени, закрыл глаза. Хотелось плакать. Сколько он так сидел – не ведомо, но когда поднял голову, вокруг стояла глубокая ночь, а где-то не так далеко впереди мерцал призрачный, едва угадываемый в просветах деревьев огонёк. Лёнька резко, так, что захолонуло сердце и зашумело в голове, поднялся на ноги и пристально посмотрел вдаль. Из-за сомкнутых стволов деревьев и впрямь пробивался неясный лучик света.

"Жильё", – подумал Лёнька и, не раздумывая, схватив конька под уздцы, не взирая на путавшиеся под ногами сучья, бьющие в лицо ветви, пошёл, точнее, почти побежал в сторону этого свечения. Единственное, что сейчас его заботило – это не сбиться с пути и не потерять из виду источник света. Вскоре он к своей вящей радости понял, что света становится больше. И через несколько минут ноги вывели задыхавшегося, захлёбывающегося болью Лёньку на маленькую полянку, большую часть которой занимала просторная крестьянская изба.

– Хозяин, хозяин! – робко постучал в мутное стекло окна Лёнька и едва не убежал снова в лес, когда дверь избушки скрипнула, и на пороге показалась сгорбленная годами, страшная на вид старушенция. Она зыркнула по сторонам горящими красным огнём глазами, и с шумом втянув ноздрями воздух, пробормотала:

– Кого это тут тварь ночная носит? Чую дух росский, но не ведаю, каким ветром носимый он. Отвечай, откель и зачем явился сюда, негодник? – внутри ординарца всё ухнуло. Желание добраться до огонька пропало как-то само собой, но и отступать, скрываясь в постыдном бегстве, было, как бы это получше сказать… немного неловко, и потому Лёнька дрожащими руками вытащил меч.

– Я человек росский, добрым людям зла не желающий, а тебе, ведьма ночная, смерть несущий!

– Ишь он, как раскричался! В гости просится, а сам же смерти мне желает! Разве тому тебя учили отец да матушка? Разве пристало воину смелому на старую бабку с ножичком кидаться? Ты что, вой али тать подзаборная, коль ни в чём не разобравшись, на людей кидаешься? – от этой старушечьей отповеди ординарцу стало стыдно. И правда, пусть ведьма и впрямь тварь злобная, тьмы ночной исчадие, но ведь она пока что ничего ему плохого не сделала. А как это там вести себя с людями незнакомыми надобно? Кажется, так:

– Прости меня, старушка добрая, за слова неучтивые. Путнику, в ночи затерявшемуся, все кошки чёрные. Накорми, обогрей, расспроси ласково.

– Ну, так это совсем другое дело! – сказала старушенция, выпрямляясь. Одним движением она сняла с лица устрашающую маску и взору совсем растерявшегося юноши предстала миловидная женщина, годами чуть старше самого Лёньки. – Бабулька – то моя спит, вот я заместо неё под чужой личиной и представляюсь. Да ты не боись, она у нас вовсе не такая страшная и скрюченная. В ловкости и умении ещё и тебя перещеголяет. А вот окошко – то сегодня я и впрямь ненароком открытым оставила, да видно было, на то твоё счастье. Дороги – то в нашем лесу заклятиями многими путанные. Кто забредёт – сам уже и не выберется. Так что повезло тебе, мил человек. Да что ты стоишь, проходи в дом, а я покудова коняшку твоего распрягу да овсу засыплю.

Когда Августина – а это была именно она, дочь короля Прибамбаса Первого, вернулась со двора, бывший ординарец, притулившись на углу скамеечки, уже спал. Королевская дочь расстелила на полу подле скамейки большую медвежью шкуру и со всеми предосторожностями переложила на неё дрыхнувшего горе-вояку.

Августина, несмотря на то, что поздно легла, встала раньше всех. Она успела напечь пирогов, прежде чем с печных палатей высунулась заспанная физия хозяйки дома. Баба-Яга сладко потянулась, втянула воздух носом и, почувствовав нечто странное, громко поведала о своём открытии окружающим.

– Кажись, милая, росским духом пахнет!

– А как это, росским? – старательно делающий вид, что спит, ратник не выдержал и подал голос. – Эт что, колдовство такое, али нюх особый иметь надобно?

– А это, милок, проще простого! – пряча улыбку, ответила праздно любопытствующему ратнику слезающая с палатей Тихоновна. – Ежели портянки неделями не стирать, то любой человек, нос имеющий, росский дух почуять сумеет! – И, видя зардевшегося от такого объяснения ратника, Яга постаралась немного подсластить горькую пилюлю: – Да ты не красней яки девица, мы ж тоже с понятием, где бойцу королевскому да ещё хворому портянки да порточки свои стирать! Ты уж у нас денёк поживи. Мне, чай, не впервой раненых – то обихаживать! И здоровье твоё подправим, и бельишко простирнём – заштопаем. А ты – то сама ль солдатика встренула? – это Яга обратилась к хлопотавшей у печи принцессе.

– А кто ж, кроме меня, выйти на порог мог, ежели Вы спали? – Августина радостно заулыбалась. – А сколь я страху на него нагнала, любо – дорого! – возвестила она старушке, показывая на своего ночного гостя. В этот момент из-за палатей выглянул с любопытством таращившийся на гостя маленький мальчонка. Лёнька, разинув рот от удивления, покосился в его сторону, но, видя, что никто не спешит ему его представить, благоразумно решил не проявлять излишнего любопытства.

– И кто ж тебя, горемычного, в слабости такой в дорогу-то погнал? – выпытывала Яга, напоив– накормив служивого.

– Да вот… дела у меня, домашние, – запинаясь, промямлил краснеющий от необходимости врать Лёнька.

– Домашние, говоришь, – Баба-Яга подозрительно прищурилась. – А для чего в амуницию полную приоделся? Коровам на завалинке хвосты крутить будешь? – Лёнька понуро молчал. – Да ты не молчи, здесь доброму человека зла не пожелают, да и тайну чужую не выдадут. Так что не боись, всё как есть сказывай. – В голосе Яги было столько мягкости, столько материнской нежности, что Лёнька решился.

– Убивца я ищу, генеральского. Про воеводу нашего слыхали, небось?

– Слыхали, как не слыхать, правильный был человек. Слыхали, и слезами горькими оплакивали, чай, знавала я его. Видела не единожды.

– Вы знали генерала-батюшку? – Лёнька открыл рот от удивления.

– Знала, ещё как знала! Сама бы его убийцу искать отправилась, только есть у меня сейчас и другая кручинушка. Но не об том речь. Ты мне про убивца, что знаешь, сказывай.

– Да мне, почитай, про него, кроме имени, ничего и неизвестно будет.

– Так порой и имени бывает достаточно, ежели оно настоящее.

– Стилетом его кличут, бабушка. А большего я пока и впрямь не знаю.

– Стилет, говоришь? Странное имечко. Жаль, не имечко это вовсе, а прозвище, самому себе данное. Да добрые люди таким именем и не прозываются. – Яга задумчиво посмотрела в стоящее на столе зеркало, словно силилась увидеть в нём невидимое. – А давай я тебе, милок, погадаю? – предложила она понуро сидевшему Леониду и, взяв в руки деревянную погремушку, украдкой посмотрела на играющего в уголочке мальчика.

По детской погремушке гадание старое, к разгадке сложное, но котов в доме не было, в тину болотную вглядеться негде было, а пряжа путеводная год, уж считай, как кончилась. Гадала Яга долго, почитай, с утра до ночи гадала. А как гадать закончила, ещё полчаса сидела, гадание своё измысливала.

– Странное имя и гадание странное, – наконец очнувшись от оцепенения, Яга поведала о нагаданном. – Стилет – это то, что не совсем то, что ищется, – Тихоновна замолчала и пристально посмотрела на притихшего ординарца.

– А как же это понять, бабушка?

– Так и понимать. Искать будешь, ищи не то, что видится. Странное и непонятное приглядывай, глядишь, и сыщется твой враг истинный. А больше я тебе подсказать не могу, по прозвищу большего не увидится, вот бы имя убивцы того узнать, тогда б и гадание другое бы вышло. Ты у нас ещё ноченьку переночуй, пущай раны твои затянутся. Я тебя мазями жгучими в вечёр натру, пожжёт малость, зато к утру словно новенький станешь.

– Бабуль, – тихонько проговорил Лёнька, вытаскивая из-за пазухи завёрнутый в тряпицу стилет. – Оружие это евоное, таким же и воеводу убили.

– Стало быть, тебя этим ранили?! – скорее утверждая, чем спрашивая, сказала Баба-Яга и, протянув руку, попросила: – Дай – ка я над ним шепну слово тайное, может, оно магии моей малой поддастся и хозяина своего укажет. – С этими словами Тихоновна взяла в руку сверкающий синевой клинок и, поднеся к губам, что-то забормотала. По лезвию пробежала едва заметная искорка и, ткнувшись в рукоять, исчезла. – Ну вот, – отдавая оружие Лёньке, довольно сказала ведунья. – Может, что и получится. А теперь раздевайся, мазями моими рану натри и спать ложись. Утро вечера, оно всегда мудренее будет.

Так он и поступил.

Утром чуть свет Яга поднялась и Лёньке в дорогу припасы готовить начала, Августинка – то спала нынче, вчера за день умаялась, раненого обихаживая. Да собирать многого и не требовалось: съестного малость, сухариков там да ветчинки. Чуть позже и Августина поднялась, по хозяйству хлопотать стала. А самому ратнику отоспаться дали. Только к полдню в путь – дорогу проводили, тропку прямую, тайную показали.

В Трёхмухинске Лёнька долго не задержался. Не мог, по его думам, обретаться такой враг в Трёхмухинске. Городок маленький, все друг другу на виду, знакомые (чужаков здесь не жаловали), а кто б чужой под своего рядиться начал, запросто на чистую воду вывели бы. Тут уж город какой покрупней нужен был. А таких только два было. Первым на пути Лохмоград стоял, туда наш путник и отправился. Уже на самом выезде у ворот северных он внезапно натянул поводья: знак, намалёванный оранжевой краской на дверях покосившейся кузни, показался ему знакомым. "Мастеровой по части кузнецкой Крел Урядный", гласила начертанная под знаком надпись. Леонид присмотрелся, сомнений не было: завитушки на этом цеховом знаке и орнамент, выбитый на эфесе стилета, были чеканены одним мастером. Лёнька спрыгнул с коня, накинул поводья на один из кольев ветхой, стоявшей о бок с кузней коновязи и решительно шагнул под своды чадившего на весь белый свет здания.

– Ты, случаем, друга моего не видел? – едва войдя, спросил он и, осторожно вытянув стилет, показал его обмершему от неожиданности кузнецу. – Ты ковал? – вопрос, заданный в лоб, не давал возможности на обдумывание.

– Я. Моя работа, – тупо ответил кузнец, и тут же, спохватившись, замахал руками. – Так мож и не моя, мало ли ножиков по свету белому бродит, легко и обознаться!

Но Лёньку было уже не провести. Он ринулся вперёд, и хоть кузнец сам был малый не хилый, но злоба и удаль молодецкая позволили парню, схватив кузнеца за грудки, тряхнуть так, что ноги его оторвались от земли и повисли в воздухе.

– Говори, кто клинки забирал? Кто заказывал?

– Не знаю я, – перепугано пробормотал кузнец. – Человек один. Не впервой ему ковал, монетой золотой расплачивался Трёхмухинской, но не наш он, вот ей – богу, не наш.

Бывший ординарец опустил на пол перепуганного до смерти Урядного Крела.

– Значит, не ваш?

– Не наш, – подтвердил кузнец, украдкой отступая под защиту наковальни, стоявшей посредине кузни.

– Раз не ваш, так и спросу с тебя не будет. Скажи мне только, как он выглядел?

– Мужик как мужик, – кузнец виновато развёл руками. – В одёжке нашей Трёхмухинской, но точно не наш. Глаза такие холодные, ледяные вроде, и брови… брови, будто оспинами побитые, да голос хриплый помнится…

– А лицо? Лицо как выглядело?

– Лицо я не видел. Ты уж, господин, не гневайся, лицо у него завсегда сокрыто было.

– А раз сокрыто, что ж ты не догадался, что для злого дела оружие-то твоё предназначено? – на эти слова кузнец лишь горько усмехнулся и смущённо пожал плечами.

– А разве нынче поймёшь, что для доброго, а что для злого дела делается? Когда кривда с правдою под ручку бродят, у всякого только своя выгода имеется. А я что, хуже других?

– Может и не хуже, – сказал Лёнька, поворачиваясь к выходу, – но знать, пожалуй, и не лучше будешь.

Без промедления выехав из города, ординарец попылил в нужном направлении. Дорога у него была неспорая, припасов оставалось ещё много, и лошадку он жалел, сильно не гнал. По пути лишь деревеньки попадались заброшенные да сенокосы застаревшие. Косить – то их некому стало: кто помёр, кто в города подался, кого в армию взяли, а кто и разбойничать начал. Сами изредка встречавшиеся на Лёнькином пути разбойники, лениво лежавшие на придорожных полянках под солнышком, одиноким путником не интересовались, то ли совесть имели, то ли справедливо рассудив, что с человека служивого взять нечего, а получить много можно, напасть не решались. Одним словом, добрался Лёнька до Лохмоградских стен без приключений. Первым делом по кузням бродить отправился (кто знает, может и здесь следы убивца остались), да сколь ни ходил, ничего не выведал. На постоялом дворе остановился и принялся искать, как было сказано Ягой, нечто "неприметное". Дни своим чередом шли, денежки в кошельке таяли, а нужного не находилось, вроде бы можно было в Кривоград отправиться, да всё время что-то удерживало, будто вело куда-то. Но что именно – ответа не было.

– Воевода умер, – Караахмед пристально посмотрел на Изенкранца, тот понимающе ухмыльнулся. – На войне это случается, но росское войско не может оставаться без предводителя, иначе может произойти что-нибудь нам нежелательное.

– У Вас есть какие-то конкретные предложения? – Изенкранц не любил в разговорах с чародеем ходить вокруг да около, а эта манера мага тянуть кота за хвост его всегда раздражала.

– Да, – нисколько не смутившись прозорливости советника, Караахмед позволил себе лёгкую улыбку. – Мы предлагаем на эту должность генерала Горлопанова.

– Кто так решил и почему? – казалось, Изенкранц выглядел не слишком довольным.

– Ты знаешь, но он, – маг сделал ударение на слове Он, – очень настаивал.

– Настаивал, говоришь… Что ж, я устрою такое назначение, но запомни, это не лучшее решение, далеко не лучшее. Вы ещё убедитесь в этом. Ещё убедитесь! – на лице советника играла нехорошая ухмылка. – Они ошиблись, и эта ошибка может нам, точнее вам, слишком дорого стоить.

– О цене не стоит беспокоиться. Владыки способны заплатить любую цену, к тому же они никогда не ошибаются! – произнося последнюю фразу, чародей внезапно подумал, что, может быть, Изенкранц прав? Кто как не сами Великие лорды учили его, что ни в чём, связанном с россами, нельзя быть до конца уверенным. Он вспомнил фразу, обронённую одним из них: " Мы почти ничего не знаем о природе силы, поддерживающей Рутению, и никогда ни в чём не можем быть до конца уверенными, когда идет вопрос об этой проклятой стране или о её жалких жителях".

Лорды.

На этот раз Караахмеда приняли в главном зале роскошного замка, стоявшего на вершине поросшего деревьями холма.

– Назначенный по велению короля (с нашего тайного на то одобрения) воевода, хоть и крут на расправу, хоть и помешан на муштре и учениях, и к тому же совсем не имеет боевого опыта, но, к сожалению, с лихвой компенсирует его своим служебным рвением. – Лицо властителя мира искривила горькая усмешка. – Если так пойдёт и дальше, рано или поздно россы выследят наши приготовления. Изенкранц своих слов не сдержал, не сумел отозвать отряды вольные-особые, что в горах тайно рыскают. Выпустил нити управления из своих рук. Но ведь прав был сукин сын – Горлопанов – то тот с норовом оказался – за букву закона от королевского советника спрятался. И если о тайном месте россам станет известно, ничто не сможет их остановить. Орки разрозненны. И про их повадки слишком много известно отрядам Рутении. Их охраной вдоль болот не выставишь. А охраны должно быть достаточно много, чтобы могли они выдержать удар любого воинства. А много орков потребуют много пищи и много чего прочего. Да и следов будет не скрыть, и тогда рано или поздно наша тайна раскроется.

– Мой лорд! – Караахмед низко склонил голову. – У нас есть лишь один выход – существует только одно воинство, что и следов не оставит, и без еды и питья сможет ждать в засаде сколь угодно долго. – Маг осмелился чуть приподнять голову и посмотреть в лицо своего хозяина.

– Силы тьмы? Тут ты прав, без них нам никак не обойтись, но я не хотел бы пускать их в бой раньше времени. Ты же знаешь, против тьмы могут объединиться и самые непримиримые враги. Не помешает ли это нашим планам? Нет, не будем торопиться. Пока, я думаю, нам хватит того, что осталось от твоих чарожников. И кстати, нам просто необходимо согласие властителя этих мест. Без его помощи нам не обойтись. Потребуется вскрыть могилы его предков.

– Боюсь, это невозможно, – нерешительно возразил маг. – Вы же знаете, как к этому относится презренный Рахмед.

– Значит, нет… – старый лорд задумчиво закрыл лицо ладонями.

– Но у него есть сын…

– Что? Сын? Ах, да! Ты думаешь, что сын вполне может оказаться не столь твёрд, как его отец?

– Я почти уверен в этом. Только нужно правильно его направить.

– Но как он займёт трон? Его отец ещё молод и силён.

– О, поверьте мне, люди умирают и в более молодом возрасте!

– Ты хочешь, чтобы наши люди…

– Избави боже, мой лорд, как Вы могли такое подумать! Наши люди не станут пятнать руки кровью какого-то жалкого халифа, это сделает его сын.

– А он не станет жертвой своего отцеубийства?

– О нет, для этого он слишком хитёр и осторожен. Никто ничего даже не заподозрит.

– Да, а захочет ли он устроить заговор против собственного отца? Склонится ли к нашим замыслам?

– О да, мой лорд, это будет легко. Наши замыслы совпадают с его мечтами, нужно лишь легонько "подтолкнуть" его в спину.

– Что ж, значит так и поступим…

Много воды утекло с того дня, как Рахмед рассказал свои тайны сыну, многое открыл пребывающему в невежественной дрёме разуму Айдыра. Сначала погрустнел он, затем задумался, а потом осмыслил всё и понял, сколь широкая дорога ему вдруг открытой представилась. Коли есть нити тайные и владыки, миром правящие, то можно и свою игру повести. Какие нити обрезать, какие так закрепить, чтобы и не дёрнули, а позже и Владыку мира, лик свой ненароком показавшего, врасплох застать, в сторону отпихнуть да нити те из его рук и перехватить. Но начинать надо было с малого – с познания тайного и простым глазом не видимого. С этого момента мысли и дела Айдыра были подчинены лишь одному – познанию. Добытое в разбоях золото он стал пускать на подкуп людей знающих и на поиск тайных сведений. Вскоре ему и впрямь стало известно многое, и то, что его отцу было неведомо. Желание властвовать разгоралось в груди юноши подобно кузнечному горну всё жарче и жарче. А снизошедший однажды на него сон был подобен откровению. В тот день он долго выслушивал отцовскую отповедь, а вечером мысли о делах тайных и явных закрыли для него путь развлечений. Отослав прочь явившуюся наложницу, Айдыр долго не спал, попивая душистый чай из цветов белой розы и вчитываясь в древние тексты. Собранные им пергаментны были исписаны различного рода пророчествами – одни предрекали оркскому халифату гибель, другие процветание и благоденствие, третьи – природные катаклизмы и чёрные, голодные годы, четвёртые – благоденствие через мир и дружбу с соседями, пятые он вообще не сумел прочесть, но больше всего ему нравилось пророчество самое древнее. Написанное дрожавшей рукой полубезумного старца, оно гласило:

"И придёт враг войском несметным, и будут гореть леса и деревни наши, и пополнятся реки кровью нашей и вражеской, и будет враг жесток и милостив, и склонятся головы наши, силой да лестью вражеской подкупленные, и не будет нам ни надежд, ни спасения. Но явится миру властитель великий, чёрному воинству присягнувший, греха страшного не убоявшийся. И поднимется рать несметная, войско великое, из тьмы и света сложенное. И дрогнут враги наши, и побегут вспять они, свои жизни спасая, но не будет к ним милости. И выйдут из берегов реки и смоют следы вражеские. И станет ханство величиной необъятное, покорится Властителю и север, и земли западные, и земли южные, и будет править он, докуда смерть до него не дотянется".

Так с пергаментом в руках Айдыр и уснул, а во сне явился ему человек в чёрном одеянии под чёрной маскою, с чёрным посохом, и сказал человек следующее:

– Внемли мне, ибо я есть путь истины. Сделай так, как судьбой велено. Перво-наперво, не убоись греха великого. Взойди на престол, стань великим халифом халифата оркского, а став халифом, назовись ханом оркским. По истечении трёх дней явись к огню священному в пещере Оливия и призови Караахмеда Тёмного.

– А коли он не явится? – так же во сне переспросил тяжело заворочавшийся Айдыр.

– Явится, ибо есть он лишь тень могущества моего извечного. Явится он и повинуется. А чтобы не осталось твоего сомнения, слушай его тайну великую: на болотах, на острове скальном, день и ночь невольники трудятся, кровью и потом своим землю умасливая. Горн великий в пещере возводится, и рыцарь славный, скованный кольцами, на заклание отдан. Меч великий там будет выкован, меч великий владыки чёрного. Им владеть суждено лишь избранным, только магу о том не ведомо. Помоги ему меч тот выковать, огради те болота нечистью, чтоб и духу не стало там росского. Ведь в твою ладонь меч попросится.

Сон был сном, но с этого времени давно зародившаяся мысль о свержении Рахмеда день и ночь занимала думы Айдыра, день и ночь он придумывал, измышлял и отвергал планы убийства своего родителя. День и ночь он ходил по своей комнате, пребывая в тяжелых раздумьях. И, наконец, решился. Вызвал верного слугу своего – Трёхлимора и отдал приказание…

– Он мёртв? – встретившись на тайной тропе, властно спросил Айдыр своего преданного слугу.

– Да, мой господин, – слуга низко склонил голову.

– Хорошо, а теперь прими мою благодарность, – с этими словами Айдыр, выхватив из ножен кривой клинок, полоснул им по низко опущенной шее Трёхлимора.

Тщательно отерев лезвие об одежды убитого слуги, Айдыр выпрямился и вразвалочку направился к поджидающим его конникам. Он улыбался, дело сделано, тайна смерти Рахмеда умерла вместе с Трёхлимором, ведь никто не посмеет даже заикнуться о судьбе пропавшего прислужника, а если кто и прознает, так что с того? Властелин имеет право сам отмерять срок жизни своих слуг.

Три дня спустя Айдыр взошёл в пещеры и, воздев руки в сторону чёрных сводов, воскликнул:

– Я хочу видеть Караахмеда!

– Но, мой господин, великий чародей приходит и уходит, когда ему заблагорассудится, – один из служителей священного огня низко склонился пред новым владыкой халифата.

– Я хочу его видеть! Найдите его! – приказал Айдыр – Хан земли оркской.

– Мы сделаем всё возможное, – казалось, что спина склоненного сейчас лопнет от излишнего усердия.

– Я даю вам трое суток, если к истечению этого срока он не явится пред мои очи, вы все сгорите в очистительном пламени священного огня. Ищите!

– Меня не надо искать! – донёсся надтреснутый голос, идущий как бы из ниоткуда, и в мерцании красного света медленно проступили очертания высокого человека в чёрной, ниспадающей до пят мантии. – Я здесь, о сын глупомудрого эмиреда. Чего ты хочешь от великого мага?

– Не здесь, – глядя куда-то за спину Караамеда, тоном, не терпящим возражения, сказал новый владыка халифата.

– Ты думаешь, что можешь диктовать мне условия? – грозно взревел чародей, вздымая вверх свой чёрный от копоти и спекшейся крови посох. – Ты, который столь нуждается в моей помощи?

– Да, – твёрдо произнёс Айдыр. – Я и впрямь нуждаюсь в тебе, но, – отцеубийца пристально посмотрел в глаза стоящему пред ним чародею, – и ты нуждаешься в моей помощи!

– Что? Ха – ха, ты смеёшься? – грохот его голоса, усиленный сводами пещеры, поверг наземь перепуганных служителей. Однако эмиред остался стоять, с прежним упрямством вглядываясь в глаза чародея.

– Я знаю про болота, – одними губами произнёс он, и с удовольствием отметил, как чародей вздрогнул.

– Какие болота, что ты мелешь? – голос Караахмеда прозвучал уже гораздо тише.

– Там, где строят великий горн, где…

– Тише, тише! – поспешно перебил его, казалось бы, не на шутку перепугавшийся маг. В его глазах и впрямь виднелся отблеск нешуточного беспокойства, словно не он сам сочинил, а потом подбросил Айдыру ту столь запомнившуюся ему "древнюю" рукопись-пророчество, будто не он сам явил ему сон, заставивший, точнее, нет, всего лишь подтолкнувший Айдыра на давно замышленное злодеяние. – Не здесь!

– И я говорил не здесь, – донельзя довольный Хан земли оркской Айдыр развернулся и пошёл к выходу.

– Так ты предлагаешь союз орков и нечисти? Странно, твой отец этому противился, – Караахмед задумчиво посмотрел на стоявшего перед ним Айдыра. – А не испугаешься? Силы тьмы – они простому человеку не подвластные.

– Не пристало воину ночных тварей бояться!

– Что ж, есть твари и дневные, – Караахмед дивился наивности нового оркского правителя.

– Всё едино. Судьбу мира в ноги повергнем, тогда и над нечистью суд учиним.

– Хорошо, но знай, немногие из твоих воинов в битвах уцелеют, немногие возвратятся к своим хижинам.

– Воин должен мечтать о столь славной гибели. Кто не вернётся – по тем тризну спразднуем. Зато все наши враги и на юге, и на севере, и на западе будут повержены!

"Ты забыл сказать про восток", – подумал Караахмед, но говорить этого вслух не стал. Что ж, раз этот человек решил владеть миром, пусть владеет, но взывая к Повелителю тьмы, он забыл, что миром может править только один тиран, второй должен исчезнуть. Караахмед, никогда не желавший быть первым, низко поклонился и вышел.

Далеко на западе багровое солнце ещё только садилось в тёмные тучи, когда молодой правитель, опустошённый длительным переходом, уснул, опустившись на шёлковые подушки. Ночная нега, ещё по – настоящему не успела овладеть его телом, когда измотанному за день Айдыру вновь приснился не менее странный и не менее реальный, чем прежде, сон. В сполохах бледно-розового, чуть коптящего пламени, пред ним предстал халиф Рахмед. Голый, с немилосердно истерзанным телом, он выглядел почти как обыкновенный орк, но вовсе не казался живым, и оттого внушал ещё больший суеверный ужас.

– Сынок, я не обвиняю тебя! – голос его был подобен голосу горного обвала. – Сделанное сделано, но вслушайся в мои слова, всмотрись в глаза мои, преисполненные слёз и мучений (на месте глаз Айдыр с ужасом увидел пустые окровавленные глазницы). Я рыдаю не оттого, что познал смерть от собственного наследника, не оттого, что столь печалюсь оставшейся за спиной жизнью, нет, я рыдаю оттого, что вижу тьму, накрывающую наши леса и города. Страшись, я вижу руины и тёмные облака зелёных мух, оседающих на орочьих трупах, я вижу реки, отравленные трупным ядом и деревья, превратившиеся в трухлявые пни. Очнись, сын мой, и внемли: тьма, открываемая тобой, несёт только тьму и смерть! Опомнись и отрекись от своих слов, опомнись и отрекись, опомнись и отрекись… – Айдыр увидел, как с трупа скатились и поползли в его сторону два огромных, противных гробовых червя. В страхе хан проснулся и открыл глаза. Рядом никого не было, но ещё долго в сгущающихся сумерках ночи ему мнился расплывающийся силуэт бывшего орского правителя…

С этого мгновенья его решительность призвать тёмные силы стала ослабевать. Возникший в ночи покойник не отпускал его мысли ни на минуту. Казалось, упавшие с него могильные черви цепкой хваткой вцепились в сознание халифа, противопоставляя его желания воле гнившего в земле Рахмеда.

Ворвавшийся в апартаменты халифа Караахмед выглядел разгневанным. Его лицо казалось вытянутой мордой зверя, а глаза в отблесках горящего камина казались налившимися кровью. Едва за ним захлопнулись двери, как и в без того полутёмном помещении стало черным-черно, лишь лёгкое свечение, исходившее с ладоней мага, озаряло его внутреннее убранство.

– Мне нужны рабы и прах твоих предков, чтобы осуществить задуманное. Время не ждёт, мы и так слишком долго пребывали в бездействии. Я жду твоего ответа! – чародей навис над растерявшимся Айдыром. – Я сказал: мне нужно твоё согласие и твои люди!

– Послушай, Караахмед, но разве твоей силы, твоей мощи не хватит, чтобы остановить войска россов? – на лице правителя Орского Халифата отразился страх.

– Нет, моя магия не всесильна! Ты же сам видел, что проклятые россы сделали с чарожниками. В следующий раз они окажутся достаточно умны и умелы, чтобы уничтожить самого меня. К тому же, я сказал, что мы слишком долго ждали, в Рутению вновь явился воитель, владеющий мечом Света. Против него моя магия бессильна. Даже сейчас, а если он овладеет всеми его тайнами… А ты всё медлишь! В твоих словах я слышу лишь слабость, так свойственную твоему отцу. Айдыр, ты начинаешь меня разочаровывать! – голос мага стал вкрадчивым и шелестящим, как звук, порождаемый песком, падающим в могильную яму.