Текст книги "Возвращение.Хмара-2"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

– Хочешь эля? – спросил Дракула, глядя на меня остекленевшими, ничего не видящими глазами. Я отрицательно помотал головой.

– А я выпью! – граф решительным движением поднёс кружку и опрокинул её содержимое в широко раскрывшийся рот. Я ожидал, что после этого его окончательно развезёт, но я ошибся. Наоборот, его взгляд стал осмысленным, и на лице появилось выражение тщательно скрываемой муки.

– А ведь я один спасся, вот! – лицо Дракулы мрачнело всё больше. – И впрямь бессмертным оказался. – Он натянуто улыбнулся и я, уже знающий перипетии этого "бессмертия", сделал умное лицо и приготовился слушать длинную, пьяную "авторскую" версию битвы, но вместо этого мысли графа повернули совсем в другую сторону. Хотя так и должно было быть. Битва – она оставляет лишь телесные раны, которые быстро зарубцовываются. Куда больней бьют и мучают всю оставшуюся жизнь раны душевные.

– Августиночку мою да сынишку малого в реке Стремнянке вороги потопили. Так вместе с Ягой и сгинули! – а вот это была для меня новость. Я – то всё гадал, куда бабуля наша запропастилась. Хоть и ждал я со дня на день подобного известия, хоть и готовился к худшему, а сердце всё одно стиснуло, словно железным обручем.

– Это я уж после узнал, – продолжал граф Дракула. – Король-то по суше заслоны поставил, чтобы моих людей в государство своё не пустить, вот мы их по реке и отправили, – увидев мой вопросительный взгляд, он снова тяжело вздохнул. – Да не только моих. Всех детей да женщин, у коих ребятки малые (бездетные да молодухи ни в какую из крепости уезжать не пожелали, в один ряд с мужьями да женихами встали, на равных бились) на байдарах утлых… В ночь… – чувствовалось, что ему тяжело говорить. Слёзы, копившиеся в груди, прямо – таки душили его, но на лице не появилось ни единой слезинки. – Думали, что проскочат, но не сладилось. То ли догляд какой орки на реке поставили, то ли случаем так получилося, но до деревни, что у озера, байдары доплыли в крови красные да стрелами утыканные. Говорят, тела потом две недели кряду вода речная притаскивала. Людские до орочьи. Детишки наши да женщины тоже кое – чему обученные были, да и Тихоновна, поди, не на раз с жизнью распрощалась. Искал я своих. Как на ноги встал – так и побрёл, всех расспрашивал, да оказалось, никому про них неизвестно, ни следа не осталось, ни могилочки. Пустил я по реке веночек из цветов лютиков, поплакал слезами горькими, да под чужой личиной в город подался. Хотел руки на себя наложить, чтоб скорей с кровиночками увидеться, да кто ж тогда веночек им по весне на могилке речной выложит? – он смолк, глядя куда-то в незримую для меня даль, и долго сидел в пустом оцепенении, затем сглотнул подступивший к горлу комок и продолжил свою печальную историю.

– И ведь всё пошло из-за тестя моего проклятущего! На курорты заграничные, к солнышку тёплому съездить захотелось, мир, видишь ли, посмотреть. Изенкранц-то всё ему быстро и обтяпал, растолковал, значит. Бароны – то они чего сперва от короля потребовали? Правильно! Что б, значит, всё как у них в государствах велось-правилось. Вот мой тесть и расстарался. Изенкранц сколь лет вокруг трона увивался, а тут вдруг поблазнилось. Прибамбас, поговаривают, после спохватился, да не тут-то было! Бросил вожжи на землю, кто ж их теперь тебе в руки даст?! Кто подобрал – тот и правит, "от имени твоего и по поручению". Этих-то слов заумных от тебя тут понахватались. Изенкранц – он многое перенял, а кое-что и сам напридумал. Меня-то тогда как в сеть загнали. Впереди враги, позади "союзники", мать твою. Отступать начнёшь – на их стрелы нарвёшься. Хорошо, что враг узнать не смог, что продукты у нас кончаются (не было средь моих предателей), на штурм пошёл, а мог бы и голодом поморить! – он снова замолчал и, махнув рукой, подозвал бегающего средь зала откормленного юношу – прислужку.

– Эля мне!

– Господин, мне приказано не наливать, покуда господин не расплатится за предыдущую кружку. – В устах этого дородного малого слово "господин" по отношению к оборвышу, коим выглядел наш старый друг, звучало издёвкой.

– Или Вы, – он посмотрел в мою сторону, – готовы расплатиться за Вашего, – он мгновение помедлил, раздумывая, как бы назвать Дракулу, чтобы ненароком не прогневить мою особу, – собеседника?

– Да есть у меня ныне монеты, есть! – Дракула порылся в карманах и извлёк на свет божий две пятикопеечные монеты. – И запомни, юноша: Драный Хвост всегда расплачивается по своим счетам сам!

Юноша только хмыкнул, похоже, новое имя Дракулы здесь знали хорошо.

Приголубив очередную кружку местного пойла, в котором, как мне показалось, плавали не только тараканы и мухи, а ещё и чёрт те знает какая грязь, Дракула прикрыл глаза и вновь в который уже раз тяжело вздохнул. Тяжесть, лежащую на его душе, не могла снять никакая выпивка.

– Исцелить твою боль может лишь кровь врага твоего, но и она не излечит её полностью! – вмешался в наш разговор так и оставшийся стоять на ногах Клементий.

– Где нынче того врага искать воину одинокому, когда сёдни их воно сколь по дорогам рыщет! Одним конём поедешь – не разъедешься. Разве сорну траву с поля вселенского одной косой повыкосишь? Я уж лучше боль свою заглушать вином да угощением стану, буду пить с утра до ночи, на деньги, трудом честным, руками своими заработанные.

– Не пристало воину мешки да поклажи таскать, когда враг в дом ломится! – это уже я принялся учить уму – разуму нашего опустившегося на дно товарища.

– А пошто мне ворога головушки буйные, коль у отчего крова стены обрушены? Мои люди сгорели в пламени. Защищать мне некого и нечего!

– А как же доблесть твоя ратная, как же честь да дело, предками завещанное?

– Нет у меня уже ни чести, ни племени. Сирота я, тварь безымянная!

– Говорим мы с тобой, как писано. – Вот те раз, какой разговор у нас получается! – Чешем – то и впрямь как по строчками, не разговор, а былина древняя складывается!

– А чего ж не сказать, коль хочется? И былина в миру ладится!

– Хорошо, ну и пусть, пусть ладится! Только чтобы былина пелася, нужно песню пропеть победную, а иначе пустые хлопоты, имена не воскреснут в памяти не великого воя Дракулы, ни жены, ни сынишки малого! – от моих последних слов граф встрепенулся.

– Неужели и впрямь ты думаешь, коли в грозной године выдюжим, восстановим всю силу росскую, имена их в сказаньях вспомнятся? Будут помнить их люди добрые?

– Запомнят, ещё как запомнят! – перешёл я на простую речь. – Ежели сдюжим, клянусь, сам сложу стих-былину прекрасную. Только надо сперва выдюжить, а потом и былины сказывать! – я внимательно посмотрел на задумавшегося бродягу из великого рода Улук-ка-шен. Казалось, лицо того просветлело, морщины слегка разгладились, а на губах заиграла странная полуулыбка.

– И впрямь, есть в твоих словах истина! Согласен я. Буду бить врага до победного! Вот, ей – богу, будь у меня силы прежние, взял бы грех на душу, пролил кровушку, сверг бы тиранию тайную, народ из тьмы, его опутавшей, вывел бы…

Эти его слова были лишние.

– Всему своё время!

Положив руку на плечо "ожившего" друга и призвав его к молчанию, я кивнул головой и, встав из-за стола, устремился к выходу. Сражаться против ворога южного не возбранялось, а вот за хулу… Нет, не так… Ругай, сколь хочешь, это тоже не возбранялось, но за призыв к светлому прошлому, "за слова грязные, на подрыв единства власти и народа направленные", могли не только по шее накостылять, но и на верёвочке подвесить или и того хуже (хотя поди угадай, какая смертушка милей будет), тайно ножичком под бочок пырнуть. Третье-то, пожалуй, заполучить верней было. Навострились уж так неугодных (народ мыслями своими баламутящих) тайно с пути – дороги убирать.

В тёмной прихожей нас поджидал изрядно продрогший отец Иннокентий. Он холодно раскланялся с бывшим "вампиром", и я распахнул створки жалобно заскрипевшей двери. Вопрос о Персте Судьбоносном я графу задать так и не решился.

Мы вышли на освещённые тусклыми фонариками проулки Трёхмухинска. Некогда вольный (правда, повёрнутый на "иезуитских" обычаях) город ныне формально хоть и оставался свободным, но все его заведения, от верховной городской Слады до последнего морга принадлежали западным миссионерским компаниям. Толпы народа, вкусившего свободно раздаваемого всем желающим рома, бесцельно бродили по улицам, размахивая жёлто-оранжевым знаменем нового независимого государства Трёхмухинскцвета. Десятки глоток, одновременно вскрикивая, призывали к свободе (от кого?) и войне с ненавистной тиранией (непонятно когда успевшей затиранить) Росслана и с его возродившимися имперскими амбициями.

– У них – то и имени своего нет, то Россланом, то Россланией обзываются, никак определиться не могут. Видишь ли, Росслан – это сегодняшнее, а Росслания – имя историческое, они бы ещё древнюю Рутению вспомнили, лохматыри проклятые! Сколько кровушки-то у нас попили, теперь пусть сами поплачут слезами горькими! – залезши на высокий фонарь и всеми силами удерживаясь, чтобы не упасть, орал какой-то прыщавый хлыщ с явно знакомой мне мордой. Я присмотрелся, и впрямь морда была знакома. На фонаре сидел один из бывших магистров, определённый мной в ученики кожевника. Зная, какую любовь он мне выкажет, я отвернул в сторону. Быть узнанным мне не улыбалось. Мои спутники пошли за мной следом. Только оказавшись за пределами освещенных улиц, я позволил себе заговорить.

– Граф, Вам предстоит долгая и неблагодарная работа. Собирай людей, доставай оружие, – я незаметно для самого себя перешёл на "ты", – готовься к битве. Но остерегись, тайные соглядатаи вражеские не дремлют, уши и глаза агентов повсюду, не доверяй незнакомцам, а кого знаешь – трижды проверяй. Мир изменился, изменились и люди.

– Знаю, знаю, – с тоской в глазах подтвердил бывший защитник границы. – Заходил я к одному намедни, встретили… – он вымученно улыбнулся, – и проводили. И вы тоже остерегайтесь. Бог даст, свидимся.

Наша встреча была закончена. Мы крепко обнялись на прощание и разошлись в разные стороны. На душе у меня стало чуть радостнее. Похоже, графа удастся вырвать из пития беспросветного. Теперь, прежде чем продолжить поиски (а я всё же надеялся, что друзья мои живы, было у меня такое предчувствие) следовало снаряжение моё найти и забрать. А то как ненароком выполнишь то, что в этом мире сделать суждено и судьба обратно в свой мир вернёт, а что я там без оружия и снаряжения делать буду? А если там, как и прошлый раз, бой идёт? Ведь я никак не мог вспомнить момента, предшествующего моему переносу сюда, в этот почти сказочный мир. И от этого моё сердце невольно вздрагивало. А что, если по возвращению не будет ничего? Что, если там меня ждёт темнота смерти?

Место, где Михась моё снаряжение спрятал, он же мне подробным образом и обрисовал. Так что несколькими сутками спустя мы наконец-то добрались до моего запрятанного в высокой траве рюкзака. Пахнущий порохом автомат валялся рядом, он был не чищен и до сих пор пах гарью. Значит, незадолго до того, как попасть сюда, я стрелял, но патронов ни в магазинах, ни в кармашках разгрузки не было, гранат тоже. Это могло означать только одно – я круто вляпался… Гнетомый грустными мыслями, я некоторое время ехал, не глядя на компас, и отвернул маленько в сторону. Вроде бы и не заблудился, а так, малость отклонился с пути. А когда спохватился, мы от своей дороги уже далеко были. Спутники-то мои, на меня надеясь, этого даже и не заметили. Я задумался, и из низины, в которую мы въехали, выбираться стал. Одно хорошо было, что места везде проезжие, с коней спешиваться не пришлось. Орков я не опасался, как мне помнилось, в этих местах их не было. А вот с ориентированием у меня что-то и впрямь не то получалось. И как мы в этот тёмный лес забрели – до сих пор не пойму, будто тянуло меня туда что-то. Будто вело. Зашёл и заплутал. Вот ей – богу! И так и сяк выходить пытался, а всё на полянку эту чёртову, что сразу мне какой-то чудной показалась, выбредал. Я уж и компас хотел выбросить, но потом передумал, на груди спрятал и по приметам разным пошёл: по мху на деревьях, по муравейникам, по веткам южным да северным. Большой крюк дал, да всё одно на поляну с тремя ёлками возвратился. То, что дело тут без колдовства не обошлось, это я понял, но как выбраться? Вот и задумался. По солнышку идти – это, я думаю, тоже без толку. Воздухом там или ещё чем отклониться и с пути собьет. Вот и стал я к деревьям внимательнее приглядываться. И заметил всё-таки разницу. Мох на каждом деревце чуть-чуть в сторону да соскальзывал. Слез я с коня, посмотрел, прикинул насколько поправку делать и пошёл. Спутники мои помалкивали и за мной как ниточка за иголкой тянулись. Мне уже казалось, что иду я в обратную сторону, но я всё не сворачивал, и вот уже и просвет впереди блеснул.

– Колюшка! – донеслось сзади едва слышимое, я остановился. Впрямь или почудилось? Мои спутники тоже замерли.

– Колюшка, куда же ты, касатик? – и впрямь, будто голос Бабы-Яги слышится. Может, подождать, когда приблизится? Да и стоять на одном месте нельзя, вдруг мороки?

– Колюшка, назад возвертайся! – голос тихий такой, просительный, будто заманивает. Вернусь назад, а как вновь выбраться? Вдруг во второй раз не получится? Нет, я лучше на месте постою! Подожду, а там посмотрим. Я посмотрел на своих спутников и без слов развёл руками: "Мол, живо в стороны". Они тут же и сгинули, в кустах спрятались, сам я под ёлочкой присел, меч вынул, ко всякому приготовился. Гляжу, а по нашим следам, руками размахивая, и впрямь Тихоновна бежит. Простоволосая, в переднике, словно только что от квашни оторвалась. Такое мороком быть не могло. Морок – он бы что попривычнее придумал. Я улыбнулся и безбоязненно вышел навстречу запыхавшейся от длительного бега старушке.

– Вот ведь, окаянные, еле поспела! – беззлобно ругалась Яга, переводя дыхание. – И как ведь из тенёт заколдованных выбрались, ума не приложу!

– Так ведь голова-то – она дана не токмо шапку носить! – с гордостью заявил я, на всякий случай не распространяясь, с какой это попытки я стал таким умным.

– Эх, шапка ты непутевая! Дай – ка обниму-то тебя хоть, за столь лет, почитай, так соскучилась! – А Яга за эти годы и не изменилась вовсе. – И пусть твои товарищи непутёвые, что по кустам перепёлками перепуганными прячутся, на свет божий вылазят. Мне, чай, и с ними полобызаться охота…

– Дано я тебя в гости ждала, а как прознала по тебя, что ты тут поблизости плутаешь, – рассказывала Яга некоторое время спустя, – так Августину с ейным сыном в надёжном месте оставила да на поиски и отправилась.

– А как же Вы узнали, что я объявился?

– Слухом земля полнится. Нешто ты думал, что твоё появление пройдёт незамеченным?! Шутыник ты одынако! – заметила Баба-Яга, коверкая слова с нарочито южным акцентом. (Интересно, сколь много разнообразного и поучительного привнёс я в этот мир за своё прошлое недолгое пребывание?)

– Сперва земля всколыхнулась. Затем на востоке пазырь полыхал предвестником добрым. А потом и разговоры пошли разные. И что де войско за тобой идёт несметное, и что сам ты весь в непробиваемые доспехи закован и что как тока в нашу многострадальную Рутению явишься, свой порядок наводить начнёшь, власть казнишь, святые храмы закроешь, на их месте свинарников понастроишь…

– А что Вы сами подумали? – всё – таки интересные существа люди, знать ничего не знают, а такого напридумают!

– Про што? Про то, што появился, или про то, што делать собираешься? – она с улыбкой посмотрела в мою сторону.

– Про то и другое, – я тоже улыбался, да как было не улыбаться, коли в нашем полку прибыло.

– Первое я, почитай, и сама почуяла: что-то сердце так сжалося, словно птаха малая, а потом гляжу, отпустилося, так и подумала: уж не Колюшка к нам в гости-то наведался?! Мы тебя тут, почитай, что ни день вспоминали. Тебе там не икалось? – спросила она на полном серьёзе. Я отрицательно помотал головой. – Жаль, – сокрушённо заметила бабуся и наконец-то соизволила ответить на оставшуюся часть вопроса: – А что до второго, то тут и спрашивать нечего, люди, они ж глупые, брешут. Да ты в голову не бери, побрешут, побрешут да перестанут!

– Спасибо, утешили! А меня ведь теперь словно врага народа по всем землям ищут!

– А кого сейчас не ищут? Мы тут, почитай, все в розыске! Прячемся, словно басурманы какие. Зато народ за тебя шепчется, королем видеть желает. – "Не финты себе!" – подумал я, но обольщаться на сей счёт не стал, и потому сказал то, что на этот счёт думал.

– Шептаться он может и шепчется, только попадись я кому на улице, враз за золото обещанное и сдадут.

– Не сердись, Колюшка, слаб человек! Что поделаешь, тут уж не его вина. Вся страна на золоте помешалась! Мерятся, кто сколь скопидомствует. Голодом детей своих морят, а золото в туесок откладывают. Вроде как на чёрный день копят, а что копить – то, коль чёрный день уже какой год по стране из края в край ходит! Крестьян поборами, да работами на государя повывели. Некому стало землю как следует обрабатывать, вот земля родить и перестала. Еле-еле концы с концами сводят. Корешками болотными да желудками лесными питаются, хоть их – то пока вдоволь.

Про Августину и маленького сынка Дракулы, мы, чтобы не накликать беды, долго разговаривать не стали.

– Живы?

– Живы. В надёжном месте лучших дней дожидаются, – и весь разговор, а к чему забор городить? А вот про рыцаря Георга и его оруженосца всё как есть выслушали.

– Поговаривали, что Георг на поиски Перста Судьбоносного отправился, – отвечала Баба-Яга, широко шагая по лесной тропинке. – Не могла я ему весточку подать, никак не могла, Перст-то, почитай, уже по всему Росслану искали. И войском, и ватагами, и одиночки в ночи шастали, догляд проводили, вот и сидела я, даже Дракуле весточку послать не смея. Я уж, грешным – то делом на предсказателя нашего Веленя рассчитывала. Может, думаю, прозрит и словесами тихими да мудрыми отца и мужа горемычного успокоит. Не прозрил видно, да и сам, как безумный, за Ротшильдом увязался. Он ведь с ним рядом так и крутился: "Куда, говорит, ему без меня? Он же со своей честью, что дитя малое, чуть что не так – сгинет". А теперь видишь, что получилось? Ушли оба и пропали. Я тут на котах чёрных гаданье выводила… Да не лупься ты на меня так! Поди, сказок-то понаслушался, не на крови гаданье-то. Тут живые коты нужны, сытые да ласковые. Барсик-то мой тоже запропал, а ведь какой– какой смышлёный был, ты ведь и сам знаешь! – Чтобы успокоить Ягу, я утвердительно кивнул головой, а Барсика и впрямь было жалко. "Может, ещё найдётся"?! – вот я двух лесных котиков и привадила. Конечно, дикие-то они, не в пример ручным-домашним будут, тяжело от них гаданья-то добиться, зато оно верное получается. Так вот что искры-то котовые сказывали: жив Георг-то наш и Велень жив. Ниточка живая от них так и тянется. Только вот окудова – так я и не прознала. Котики-то мои дикие не всё, что мне хочется, поведали. В котах али не в котах дело, сказать не могу, то тайна вне моего разумения. А мож тому и магия какая злая мешала… – добавила она осторожно и замолчала, но, под моим вопросительным взглядом нервно посмотрев по сторонам, продолжила:

– Вот ведь, бестия, ничего-то от тебя не скроешь! Была я ныне у Георга в доме, – она снова нервно огляделась и, приблизившись ко мне, понизила свой голос до шёпота. В её сверкнувших глазах я увидел затаённый страх. – Письмо подмётное видела. Он как в спешке собирался, так его под скатёркой и оставил. В другом бы месте письмо и дня не пролежало, а скатёрка-то моя была. Заговорённая. Доброму человеку всегда видная, чистая да приятная, а злому так и не видима вовсе. В тереме-то всё перевёрнуто, знать искали его. Не нашли. Под скатеркою моей не разглядели, значит.

– Бабуль, не томи, что в письме-то том было? – взмолился я, не выдержав её предисловия.

– Что в письме, говоришь? Что в письме, то не столь важно. Важное то, кем письмо писано. – Яга вновь пристально огляделась вокруг и, на мгновение остановившись, начертила в воздухе охранительный знак. – Чародей то письмо писал, могучий чародей, я таких, почитай, в жизни – то и не встречала… – Яга задумалась. – Вот теперь и гадай, зачем ему наш Георг понадобился. Только не к добру он в наши края свой взгляд устремил, не к добру!

– А что сейчас к добру-то, Тихоновна, а? – подал голос до сей поры не вмешивавшийся в наш разговор Клементий. – Нынче и без чародеев заморских на Руси, ох, что это я? Оговорился. В Росслании одно зло чёрное, бесовское творится.

– А почём ты догадался, что чародей тот тёмный заморским будет? – спросила Яга, сделав какой-то едва заметный (но не укрывшийся от моего взора) пас рукой, легко перепрыгнула через валяющееся на дороге брёвнышко.

– Охо-хо, грехи наши тяжкие! – пролепетал отец Клементий, не в пример Яге с трудом переползая через эту огромную валежину, и не спеша отвечать на её вопрос, подал руку тяжело вздыхающему Иннокентию.

– Отвык ты, святой человек, от странствий, отвык! – немного повеселевшая Яга незаметно мне подмигнула. – А я тут от трудов невеликих гимнастикой заматься начала, всё как Колюшка сказывал, утром и вечером, и энтой, как её… йогой перед ужином. Как козочка горная запрыгала!

– А что ж ты мне о такой системе не сказывал? – с обидой в голосе поинтересовался отец Клементий. – Давай не томи душу, рассказывай, я внимать буду!

– Недосуг сейчас, батюшка, недосуг! – ответил я, в свою очередь сползая с древесного комля и едва сдерживаясь от душившего меня смеха. – Позже расскажу.

– Чего позже, я сейчас знать хочу! – отец Клементий остался непреклонен.

– Ты вот что, святой отец, сейчас с глупостями всякими к Колюшке не приставай! – пришла ко мне на помощь Баба-Яга. – Ты лучше отвечай: как-то тебе мысля про чародея заморского в голову пришла?

– Дак ить, значит, кто ж окромя чародея заморского нам пакости чинить посмеет? Своего-то, поди, ты б уже изыскала да какую – никакую управу на него придумала!

– Ишь, каков, а? – Яга кивнула в сторону священника. – Управу нашла, говоришь?! Мож быть и нашла… Да-а… – Яга покачала головой из стороны в сторону. – А чародей – то и впрямь заморский. Наших-то, как вам помнится, совсем почти извели, некому с ним силой тягаться. Пробовала я и на него управу сыскать, да не тут-то было. Нет его нигде и следов его даже нету. И гаданья пробовала, и кристаллы чёрные по земле бросала, всё одно нет. Будто и не было вовсе, а письмо то живой рукой писано. А вот почему он сам письмо писал, никак в толк не возьму. Это же какой след оставленный? Странно всё это.

– Так что ж получается, того мага и на земле нет, коль его и следов не сыщется?

– Это почему же? Есть он, как не быть, только… – Яга снова бросила на четыре стороны охранительный знак и перешла на едва слышимый шёпот, – круг него ещё большая магия витает, словно сполох чёрный со всех сторон окутывает, во времени и месте теряет. Будто есть он, и нет его одновременно. Странно, как есть странно. Оттого и страшно становится, что познать сущность его не получается. Непознаваемая она у него.

– Ну, это мы его ещё познаем! Придёт время – и голову на предмет прочности прощупаем! – отец Клементий помахал в воздухе своим пудовым посохом. Впереди спрятанная средь густых ёлок показалась приземистая избушка.

– И оторвём нафик! – вставил своё слово заметно оживившийся при виде близкого жилья отец Иннокентий. До того во время всего пути он помалкивал и лишь нервно поглядывал по сторонам.

"Оторвём, как же, как бы самим не поотрывали!" – довольно пессимистично подумал я, но выражать свои мысли вслух не решился. Мы подошли к избушке и вошли в приветливо распахнувшиеся двери.

– А что ж с Судьбоносным-то стало? – глядя на стоявший в уголке молчаливый кусок тёмной стали, я с трудом признал в нём моего болтливого лупоглазого Перста.

– Замолчал он. Как ты ушёл, так он и замолчал, будто умер. Глазик закрыл и умолкнул, – Баба-Яга вытерла уголком платочка набежавшую слезинку. – Я ж о нём, старая, как о человеке думаю. А ить какой озорник был! – Яга покачала головой. – Любо-дорого. Бывало, как скажет…

– Да уж скорее сказанёт, а не скажет, – не выдержав, перебил я её страдания. Моё внутренне чувство не разделяло бабулиной грусти. Что-то подсказывало, что Судьбоносный нам ещё и не таких баек порассказывает! Если уж он сотни лет в склепе пролежал – и никакого урона здоровью, то каких-то пять-шесть лет для него чепуха и подавно. Я решил взять быка за рога. – Эй, ты, лежебока, кончай из себя музейную редкость изображать! Хозяин пришёл, кони храпят, труба зовет, кровь льётся…

– Ну, Михалыч, ты даёшь! – вместо приветствия сказал Перст и, не мигая, вперился в меня своим глазом. – Орёшь, как баран нерезаный, а сам пропустил самое интересное!

– Погоди, ты неправ! Самое интересное только начинается, – ответил стоявший позади меня отец Клементий.

– Вот те крест? – мне показалось, что меч даже подался вперёд.

– Крестись – не крестись, но мы вновь призваны вершить судьбы мира.

– Зашибись! – Перст от радости выскочил из ножен и, приземлившись, вонзился остриём в пол. – Но всё одно, Михалыч, пока ты по своим делам мотался, у нас тут столько всякого произошло, ужасть!

– Постой, постой! – вмешалась в наш разговор Баба-Яга. – Так ты, что ж, окаянный, в курсе всего, что ли, а?

– Да так, кое о чём наслышан… – покосившись на Ягу и почувствовав скрытую угрозу, не совсем уверенно ответил меч.

– Так значит, ты не того, не откинулся, да? И сном беспробудным не спал? – Яга медленно, но верно нащупывала рукой стоящую у печи кочергу.

– Да так, дремал малость… – соврать меч не решился, и в поисках поддержки затравленно засемафорил глазом в мою сторону.

– Ах ты, истукан железный, я тут, можно сказать, глазёнки повыплакала, а он! – правая рука Яги с зажатой в ней кочерёжкой стала медленно приподниматься.

– Ага, повыплакала она, держи карман шире! А кто мной капусту шинковал, а?

– Дак, я так, всё одно не пропадать же вещи! – тут уж пришла очередь защищаться Яге, и под давлением свидетельских показаний она была вынуждена кочерёжку из рук выпустить.

– Михалыч, она, между прочим, меня солью посыпала!

– Так я ж не нарошно, и уронила – то самую малость.

– Не нарошно она! – передразнивая бабкину манеру говорить, меч слегка крутанулся на кончике острия и с грохотом повалился на стоящие подле печи чугунки, но, не смотря на это, своей обличающей речи не прекратил. – А ещё она меня под печку сунула…

– Так я ж, это, от ворогов прятала…

– Михалыч, под печку, представляешь, с кочергой и тараканами! А как плесенью воняло – ужас!

– Ну, в склепе-то у тебя, чай, запахи не лучше были.

– Так то в склепе, я ж там как в тюрьме бессрочной сидел. А тут в гостях у родной, можно сказать, бабули и в таких невыносимых условиях! Михалыч, срочно на воздух меня, на воздух, света белого почти… – Перст замолчал, словно подсчитывая дни, проведённые им без света белого. – А, вот, да вот почти год не видел!

– Да эт как жа не видел, ежели я тебя, пустобрёха, почитай каждую неделю на завалинку выносила да со всех сторон техосмотр делала, на предмет гнили – ржавчины.

– Да подумаешь, мож и неделю, да за неделю, знаешь, как исстрадался? Вот видишь, – извернувшись на чугунке, меч повернулся к нам боком. – Даже блеск потерял.

– Да это ты сейчас как свинья в саже испачкался, – поддел я нашего болтливого "друга".

– Я как свинья?! – будь у Перста палец, он бы наверняка сунул его в район своей предполагаемой груди. Да я, если хотите знать, сияю как бриллиант чистейшей воды… – поняв, что сболтнул лишнее, меч заткнулся.

– Всё, стоп! – воскликнул я, воспользовавшись секундной паузой. – Просьба прекратить дискуссию.

Перст обиженно засопел, а Яга снова потянулась за отставленной в сторону кочергой.

– Не надо! – я предостерегающе поднял палец. – Кого и за что палками лупить – это мы после победы разберёмся, а сейчас нам надо сесть и спокойно обдумать, как дальше быть.

– И то правда! – согласилась Баба-Яга. – Отутюжить эту железяку я и в другой раз успею, когда он в спячку завалится.

– Баб Матрён, ну хватит, а?!

– Молчу, соколик, молчу! Всё, все думы лишь о насущном и победе грядущей и прочее, вот тока рогачи в сторонку уберу, а то уж больно рука чешется.

– Кстати, о Михалыче, – обратился я к по-прежнему валяющемуся на чугунке мечу. – Это когда же мы с тобой на такое панибратство перешли?

– А как же иначе, командир, мы ж с тобой в одном бою были, я ж тебя грудью прикрывал, от смерти защищая. Мы теперь, как это сказать, братаны навек!

– Во-первых, если во век, то не братаны, а братья. А во – вторых, хоть сто боёв вместе, а субординацию всё одно соблюдать надо.

– Ну, ежели тока ради субординации, тогда конечно! – я не услышал, а скорее почувствовал, как меч тяжело вздохнул.

– Да ты не переживай, вот в ста боях победим, тогда и разрешу меня хоть по имени звать.

– Замётано! – оживившись, согласился с моим предложением Судьбоносный и наконец-то заткнулся, сделав вид, что впал в спячку. Можно было приступать к разговору. А может, я зря насчет Михалыча? Чем благородный Никола лучше? Я теперь вроде постарше стал, а как ни говори, если начистоту, то Михалыч звучит не в пример солиднее.

– Прошу трапезничать! – Яга как самая радушная хозяйка пригласила нас к источающему ароматы столу. Мы не заставили себя ждать. Святые отцы тут же уселись на скрипнувшую под их весом скамью, а я, прежде чем усесться за стол и приняться за трапезу, подвёл итоги. (Я – то прежде подвёл, а мои спутники тут же набросились на появившиеся на скатерти деликатесы).

– Итак, про своих мы теперь почти всё знаем. Андрей в ратниках на войне славы ищет, Дракула по нашему наущению верных людей набирает, Августина и сын её сами знаете где, Король врагу продался, Семёныч – младший не лучше будет. Кот-Баюн в городе на базаре прозябается, бизнесмен чёртов, – ругнулся я, правда, без злобы, – смотровой зал открыл, сны сказочные показывает. Семёныч – старший наш человек. Его, слава богу, время не испортило. А вот судьба Георга да Веленя нам неизвестна, но по всему получается, что в беде они. А ещё про Барсика я забыл, но, даст бог, и он сыщется. Вот теперь, кажется, всех назвал.

– А мы? А нас? – донёсся до меня слаженный возглас обоих батюшек.

– А что вы? Вы тут рядом, что про вас-то говорить?

– Ну не знаем… – обиженно засопели оба священника, – что, мол, живы, здоровы и в уме, значитца…

– Хорошо, – под их неодобрительными взглядами сдался я. – Отец Клементий и отец Иннокентий от всех перипетий здешних с ума не сдвинулись, а если и двинулись, то лишь самую малость. А чему двигаться, ежели в голове, почитай, ничего и нет? – несмотря на протестующие возгласы святош, я продолжил своё повествование. – Нынче они в добром здравии и в лёгкой памяти вместе со мной у Яги в гостях пребывают, жрут не в меру, а пьют и того больше… – моё повествование было заглушено всё возрастающим ропотом.