Текст книги "Возвращение.Хмара-2"

Автор книги: Анатолий Гончар

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

– Эх, Миколай свет Михайлович, – похоже, Илларион и впрямь зла на меня не держал. – Вот веришь ли, как ты к нам явился да свойную власть учредил, будто солнце в окошке глянулось, показалось да за тучкой чёрной вновь спряталось. А ведь каково жить стало, а? Гордость за государство брала, за мощь его великую. Это ж надо, какую битву выдюжили, какого ворога одолели! А как сообща объединились, так я уж думал, вот и заживём! – втолковывал мне свою программу развития слегка повеселевший Илларион. – Я ж как малой переменам радовался. Мне ж и самому костры кровавые в печёнках сидели. Да што делать, – Илларион, разведя руки в стороны, пожал плечами, – традиции. Народ – то ведь зрелищ требовал…

– Ага, а народ, все, кого не спроси, на власть пенял, – я плеснул водицы на огнедышащие камни. – Но ты не думай, верю я тебе. Иногда и народ такое чудит, чего ни один злодей не выдумает! Но да ладно, то дело прошлое, коль в омут кануло – не воротится. Ты лучше скажи мне, как так получилось, что народ ваш весь как есть рассорился, Рутения вновь на Трёхмухинск да Росслан развалилась?

– Да кто теперь разберётся. Вроде бы и не было ничего, мирно жили, а потом глядь, слово за слово, и разругались, словно подначивал кто… – Илларион внезапно оцепенел от высказанной мысли, словно раньше она ему в голову и не приходила. – А может и впрямь кто подначивал, а? – он задумчиво посмотрел в мою сторону. Я пожал плечами, а что я мог ему сказать? То, что в таких делах без подстрекателей не обходится? Ну, сказал бы, ну утвердил его в этой догадке, ну и что? Он с палкой на танки не попрёт, не таков он человек. Хотя… может и попрёт… Одним словом, всё равно не стоило его баламутить. Я промолчал, а он продолжил (будто испугавшись своего вывода) уже совсем на другую тему. – А ныне народ на всё заморское позарился. Молодежь совсем обленилась, работать никто не хочет. А с другой – то стороны, кому за гроши вкалывать захочется? А вот старики да те молодые, кто ныне работает, смотришь, горбушку так гнут, ни один раб не сравнится.

– Достопочтимый Илларион, а ты мне вот что скажи, где сейчас друзья мои и товарищи: Тихоновна, Дракула, Иннокентий, Клементий, Георг, Велень, наконец?

Казалось, Илларион задумался, на его лбу появилась лишняя морщинка.

– Вот это я тебе не подскажу, от мировых дел далёк я стал, – по сразу помрачневшему, осунувшемуся лицу Иллариона я вдруг понял, что он что-то знает. Знает, но столь неприятное или, даже точнее, скорбное, что и говорить мне об этом не решается. – Тебе к Петру, сыну Якова заглянуть, к трактирщику нашему, надо, к нему новости со всех сторон стекаются, вот он бы тебе, может, что и подсказал. Я бы и сам дошёл, да должок там за мной числится, могут и напомнить ненароком.

Я улыбнулся.

– Я бы рад трактир "У дяди Яши" проведать, – я почти согласился с его предложением, тактично не спрашивая почему, собственно, к сыну, а не к самому хозяину? – но тоже опасаюсь, что моёму наряду там не слишком обрадуются.

– Да, покройчик на тебе не самый подходящий, но ты не переживай, одёжку-то я тебе дам. Нашенскую. Правда, по секрету скажу, мы её для всего города частью в Лохмаграде, частью у баронов западных заказываем. А как же иначе, – он по – своему интерпретировал мою странную улыбку, – ежели свою мануфактуру разграбили?!

А я улыбался и по этому и не совсем по этому поводу. Ведь и у нас (в нашем мире) так же и обойтись один без другого не могут, и глотки друг друг перегрызть за лишнюю копейку готовы.

Трактир "У дяди Яши" процветал, хотя хозяин заведения давно помер (вот и причина, по которой мне с ним самим перекалякаться было нельзя). Поговаривали, что отойти ему в мир иной малость поспособствовали соседи по кулинарному цеху, но слухи остались неподтвержденными и заправляли трактиром совершенно мне незнакомые шустрые девицы. Впрочем, кухня по-прежнему оставалась великолепной.

Спрятавшись от посторонних глаз в дальнем, полутёмном углу и неспешно наворачивая гороховую похлебку, я вслушивался в приглушённый голос достопочтенного Иллариона, который хоть и поворчал малость, вытаскивая на свет божий свои денежные запасы, но отпускать меня одного бродить по городу не решился. А город изменился до неузнаваемости. В вечор его окраинные трущобы скрылись во тьме, и он раскрасился разноцветными огнями, осветив старые улицы и слегка подреставрированные дома, совершенно безумно раскрашивая их блёклыми, но разноцветными отблесками. Воздух наполнился запахами шашлычного дыма и каких-то приторно-сладких духов. Как мы выходили из дома, можно рассказывать неделю, а наше передвижение по городу – это вообще отдельная тема. В общем, не успели мы выйти на улицу, как меня ухватила за рукав девушка совершенно определённого вида и профессии. Пришлось отпираться проверенной фразой из "Бриллиантовой руки" "русико туристо, облико морале". Девица шарахнулась от меня как от чумного. Идя дальше и сталкиваясь с многочисленными праздными гуляками, я пару раз чувствовал, как чьи-то ручонки пытаются дотянуться до богатств, сокрытых в моих карманах. Тщётно. Мои карманы были пусты, ловить же карманников я не собирался, дабы не привлекать к себе внимания и, оставляя их в полном самодовольстве от своего умения, я мысленно желал им залезть в карман столь же чувствительного, но не обремененного своей секретностью человека. В том, что вор должен сидеть в тюрьме, я с Жегловым был совершенно согласен. В конце – то концов поняв, что у нас им поживиться нечем (Илларион свои богатства надёжно прижимал к груди), воровская шайка отвалила в сторону. Потом (на полпути к трактиру) нам дорогу перегородили два типа бомжеватого вида с уничижительными просьбами подать на пропитание. Обойти побирушек, не соприкослувшись с их перемазанными чёрт те чем одеждами, было невозможно, и пришлось добросердечному Иллариону раскошелиться на пару медек. Получив требуемое, попрошайки разошлись в стороны, пропуская нас вперёд и вновь сомкнулись за нашими спинами, поджидая очередную жертву. В целом город хоть и казался праздничным, но за цветными фасадами вывесок чувствовалась неухоженность и запустение. Чуть отстоявшие от центра дома выглядели совершенно обветшалыми – призраки прошлого с потрепавшимися от времени крышами и осыпавшейся штукатуркой стен. То здесь, то там виднелись развалины бывших производств: кожевенного, ткацкого, а заложенный ещё при мне большой кузнечный цех являл собой чёрное от копоти пепелище. Похоже, крупных производств в городе больше не было, зато присутствовало полное изобилие торговых палаток, пивных и прочих увеселительных заведений и бань, предлагавших всякие сомнительного рода развлечения.

Встретили нас ласково и перво– наперво у Иллариона о долге осведомились, а после соответствующей оплаты в трактир провели, на самое почётное место в центре усадить хотели, да я отказался и, усевшись в самом дальнем и тёмном углу, принялся ждать хозяина.

Но, к сожалению, и сын Якова ничего путного мне не сказал, только в Кривоград идти посоветовал. Покушали мы не спеша и, расплатившись, вышли на свежий воздух. Обратно в дом Иллариона добрались уже без приключений, а так как делать мне здесь больше было нечего, то я, тепло распрощавшись с бывшим магистром (не забыв прихватить и свою одежонку и котомочку, Ларионом мне в дорогу собранную) сразу в путь – дорогу и отправился…

До Кривгорода добрался быстро и в город не через стены полез, а как все белые люди через ворота прошёл. Деньгами меня на первое время Илларион снабдил, так что расплатиться было чем. Кривгород не слишком изменился. Мишуры всякой побольше стало, а так что ему меняться? Как место отдыха короля – батюшки он всегда неплохо жил, да и сейчас, похоже, не бедствовал, хотя и тут имелись некоторые изменения не в лучшую сторону (как принцесса замуж выскочила, король-то сюда вовсе ездить перестал). Но мне до этих изменений никакого дела не было, ибо задача у меня была простая – найти кого-нибудь из знакомых. Проще всего было добраться до травника. К нему я и направился.

– Вы ли это, сокол наш ясный, Николай свет Михайлович?! – всплеснув руками и удивлённо качая головой, восклицал Семёныч, пристально разглядывая мою милость. – А мы уж и не чаяли. Похоронили, можно сказать. – Пожалуй, этот пожилой человек мог позволить себе говорить без обиняков. – Как же Вы? Да что же Вы? Ах, и стоим-то мы здесь как тополи, в дом заходите. Заходите в дом, – по лицу Семёныча было видно, что его переполняют чувства. Он говорил без умолку, невпопад, глотая слова, в общем, он был мне искренне рад. Приглашая в дом, он стоял в дверном проходе, закрывая его своим изрядно располневшим телом, наконец, догадался отступить вовнутрь.

– Кушайте, кушайте! – несколькими минутами спустя мы сидели с ним за обильно (ну, может, и не так, как в былые времена, но вполне, вполне) уставленным блюдами столом и вели неспешную беседу. Я не торопился задавать ему вопросы. Пусть сперва хозяин выговорится, расскажет, что у него на душе, а потом и о своём можно будет спросить.

– …Видишь, как живём, вроде и неплохо, а всё одно не то. Дни и ночи трудимся, а прибытка еле налоги платить хватает. У меня-то теперь в лекарне в основном дети да внучата работают, а я сам стар стал. По полдня на печи сижу, думы перебираю, больно мне, за прошлое наше обида грызёт, о будущем и задуматься страшно. Живу – свой век доживаю, одно радостно, что людей лечу. А вон на днях с братом – прощелыгой рассорился. Это ж надо такое удумать! Травы и зелья настоянные, водой да водкой разбавлять?! Так они ж после того не то что лечить, калечить станут. Хворь-то приглушить приглушат, да совсем извести не изведут, она же чуть что втрое сильней поднимется. Он мне и говорит: "Не могу, мол, иначе всех страждущих исцелить, трав в полях и лесах не хватает". Я ему: "Так ты ж разве лечишь, калечишь ты, половинщик окаянный"! А он, вроде, как и не в обиде. "Меня, говорит, люди уважают, я нынче такой почёт имею, что ты и сроду не слыхивал! А что если и не долечиваю слегка, так ведь всё одно, чуть что, ко мне бегут, свою казну мне тащат". А, да что говорить, не поняли мы друг друга, разругались. А сердце всё одно жжёт. Хоть он и негодяй порядочный, а всё одно брат мне меньшой. Ты уж его вразуми, если свидишься. Ни к чему нам на старости лет обиды да злобу копить. А что за золотым тельцом погнался, так то оно тоже, видать, болезнь такая – поветрие заморское, но нет у меня от него ни трав, ни противоядия. Видно, каждый человек сам с ним бороться должен, по своей по совести…

Наконец он выговорился.

– А не подскажите ли мне, где друзья мои неразлучные, где Яга Тихоновна, где Дракула, где Кот-Баюн, где отцы Иннокентий с Клементием?

Посерело лицо Семёныча, да и у меня, глядя на него, сердце захолонулось.

– Так ты ничего не знаешь?

Я отрицательно покачал головой.

– Горе – то на нас какое свалилось! Нет теперь уже в живых не Яги моей бабушки, ни Дракулы, князя Улук-ка-шенского, ни Августины, нашей принцессочки…

– Что??? – кажется, теперь моё сердце окончательно остановилось.

– На границах вновь война была, только наши-то управители с графом рассорились. Он один всему западному воинству противостоял, а сзади наши войска лагерем стояли, чтобы, значит, если в леса Росслании за спасением пойдёт – ему в спину ударить и не пустить. Вот он и бился до последнего. Да где уж там, разве против войска объединённого западного в одиночку устоишь? Полегли они все, никто не спасся. И Августина с бабушкой бесследно сгинули.

Он замолчал, давая мне осмыслить произошедшее. Я вскочил на ноги. Сердце давило неимоверной тяжестью, хотелось бежать и мстить. Мстить всем виновным в их гибели. Хотелось рыдать, но слёз не было. Я молчал.

– А вот про Кота-Баюна всё знаю! – с нарочитой весёлостью воскликнул Семёныч, пытаясь отвлечь меня от невесёлых раздумий. – Он сеансы зрелищные показывает, даже бывал однажды. Занимательная штуковина! Заходишь…

– Не надо, Семёныч, я нормально, – положив ему на плечо руку, сказал я. Он понимающе кивнул и уже без прежнего нарочитого энтузиазма продолжил:

– Больше-то я ничего не ведаю. Отцы Клементий да Иннокентий в розыске. Хулу на них служки государевы возвели напрасную, столь всего навесили, что теперь и не упомнишь. Одно точно знаю, сыскари Изенкранцевские их пытали (в смысле выпытывали), всё познать секрет пороха твоего чудодейственного хотели, но никто не сознался. Может, кто и признаться готов был бы, тока и сам не знал, а вот отец Клементий – тот кремень.

– Их пытали? – спросил я, чувствуя, как моё лицо покрывается мелкими капельками пота.

– Ну да, пытали, а что ж такого-то, всё одно, говорю ж тебе, не сознались.

– Но ведь как же они… как же они выдержали-то?

– Ой ли, сынок, чую я, не о том мы с тобой беседуем! Я ж тебе о том, что выпытывали, говорю, вопросы задавали, а те отвечать отказывались.

– И я о том же! – тут, кажется, до меня начало доходить. – Семёнович, пытали – это в смысле выпытывали? Вопросы задавали, то есть, да? – Семёныч кивнул. – А я – то думал…

– Да нет, что ты! Нынче у нас времена другие! Чтоб тебя в казематах королевских замордовали, то ни-ни, а вот ножичком в подворотне пырнуть, да голодом на свободе заморить – это пожалуйста, это слава богу. А ты, Николай, коль завтра уходить собрался, то вот тебе мой совет: ищи сперва тех, кто по поприметнее, кто на виду, а уже через них и про других может что проведаешь.

Совет – то был неплохой, но я им уже пользовался.

Вечер и ночь я у Семёныча пробыл, а когда от него в путь – дорогу отправился, к кузнецу знакомому заглянул. Слава богу, и меня помнил, да и благодарил за всякое. А я ему заказ сделал: идея у меня появилась преглупая. Острые иглы такие сделать, что вместо мин на тропе ставить. А то чёрт его знает, что со мной ещё в этом мире может случиться. Стало быть, было к тому в душе какое-то предчувствие. Обрисовал я кузнецу существо вопроса, схемку на золе набросал, тот кивнул, нахмурился, головой качнул неодобрительно, но глупых вопросов задавать не стал. Через час требуемое было готово. Предложенных за труд денег он не взял. А я, поблагодарив его, высыпал готовый заказ в котомку, вышел из кузницы и прогулочным шагом направился к городским воротам.

Лохмоград от Трёхмухинска ничем особенным не отличался, разве что огней побольше да роскошь вокруг немереная. С учётом разрухи, виденной мной в деревеньках да сёлах Россландских, выглядело это, по меньшей мере, кощунством. И плата за вход была по – столичному высока. Чтобы пройти, мне пришлось выложить едва ли не половину оставшихся у меня монет. А так как к воротам города я подошёл, едва начало светать, то у меня было полно времени на поиски. А поиски я свои начал с личности, приметной во всех отношениях, коей было тяжело затеряться даже в бурном круговороте последних лет. Правильно: свои поиски я и впрямь начал с Кота-Баюна.

Оказалось, наш кот открыл видеосалон. Наткнулся я на него почти сразу. На помпезного вида здании, ниже прилепленного под самой крышей аршинной величины родового герба, изображавшего греющуюся под солнцем кошку, на бело-голубой вывеске так было и написано: Видеосалон Кота-Баюна. На входе в помещение висела большая разноцветная афиша: Мир грёз из волшебного царства Кота-Баюна. Два часа счастья. Медяк за час – разве это дорого? Представление первое. "Счастливое будущее. Часть первая". Кроме того, дополнительные сеансы: – Бесплатные угощения (дешевле не бывает); – Мир мясных изделий (окорока, буженина, колбасы, жаркое, копчености и прочее); – Сладости (торты, конфеты, пирожное, мороженое, прочие кушанья). И помните, попадая к нам, вы забываете все свои горести!

Видеосалон??? О господи, боже ж ты мой, когда я всё это успел порассказать-то? Нет, ей – богу, здесь определённо ничего нельзя говорить! Люди до того ушлые, чуть что услышат, тотчас в производство. Вон с литьём как развернулись! Правда, король сперва монополию на это дело завёл, потом (с новыми веяниями) патент себе оформил, теперь в казну оброк с каждого изделия собирает, но литейщики, кажется, тоже не в накладе оказались.

На входе в "видеосалон" стояли два дюжих молодца в красных навыпуск рубахах, перепоясанных широкими кожаными поясами.

– Куда прёшь? – грозно вопросил один из громил, совершенно не двусмысленно поворачивая оказавшуюся в его руках толстую и отнюдь не резиновую дубину.

– Не видишь что ли, написано: два медяка в кассу! – добавил второй, кивая в сторону маленького окошечка, расположенного чуть дальше от входа и больше напоминающего прорубленную к стене дырку, чем знакомую всем нам билетную кассу. Я пожал плечами и повернул в её сторону. Платить два медяка за сомнительное развлечение не хотелось, но ведь как-то надо было увидеть хозяина заведения. Можно было, конечно, попросить охранников-контролёров позвать хозяина, но те почти наверняка не стали бы это делать для незнакомца, а своим собственным именем я предпочитал не называться. Итак, я направился к кассе и уже почти вынул из кармана денежку, когда двери заведения распахнулись, и на пороге показалась восторженно улыбающаяся морда Кота-Баюна барона СИЦИЛИЙСКОГО.

– Николай Михайлович, святейший… – начал было он, кидаясь ко мне с распростёртыми объятьями, но я предостерегающе приложил палец к губам, и кот, понимающе заткнувшись, обнимал меня уже молча.

– Как Вы, где Вы? – уже отстранившись, Баюн принялся за расспросы. Морда его светилась от счастья, а на глазах заблестели слёзы умиления. При этом он, к моему удивлению, тащил меня не к дверям входа, а к окошечку кассы. Я снова полез в карман за деньгами. – Полно – те, полно – те, Николай, для Вас всё бесплатно, но я должен провести всё через кассу. – Он испуганно огляделся по сторонам. – Последнее время не стало отбоя от королевских ревизоров и соглядатаев, пару раз заведение закрыть обещались, такие деньжищи отвалить пришлось, не поверите.

Я успокаивающе кивнул. Зная, какие бабки платятся крыше у нас, как мне было не поверить ему? Меж тем мы оказались у окошечка. Я не удержался от того, чтобы не взглянуть на баюновского кассира. К моему удивлению, за конторкой кассы сидела серенькая кошечка с довольно забавной мордочкой и такими же огромными, как и у Ништяка Палыча, глазами.

– Лапонька моя, пробей, пожалуйста, билетик нашему гостю, – сказал Баюн, протягивая ей обозначенную на вывеске плату, затем посмотрел в мою сторону и слегка склонил голову.

– Позвольте представить. Моя племянница Тиграша. Вся в меня! – с нескрываемой гордостью произнёс кот и, грациозно показывая лапой в мою сторону: – А это наш несравненный… – под моим грозным взглядом он осёкся и, стушевавшись, докончил: – В общем, хороший человек Никола. Проездом он у нас. – Кот замолчал, но по его морде я понял, что о том, кто я таков, своей племяннице он расскажет, как пить дать, расскажет! Уж больно ему хочется похвастать своим знакомством с самим воеводой, князем, спасителем отечества. Значит, мне придётся с этим смириться. Что поделаешь, не вырывать же его паршивый язык? А кот, меж тем уже спеша в помещение, тянул меня за рукав, увлекая вслед за собой. Охранники, распахнув двери, отступили в стороны, уступая дорогу и почтительно кланяясь.

– А сейчас простите, уважаемый, – втянув меня в просторный холл, воскликнул, извиняясь, Ништяк Палыч. Похоже, и без моих слов он понял, что я пришёл сюда не его сеансы проглядывать. – Бизнес, понимаете ли, клиенты ждут-с, – и виновато виляя хвостом, Баюн откланялся.

– Заходите, заходите, рассаживайтесь! – ворковал Палыч, оглядывая ряды зрителей. – Убедительная просьба к уважаемым посетителям: пристегните ремни, положите ваши локти в подлокотники, нажмите правой рукой встроенную в подлокотник кнопочку. – Кот поманил меня пальцем, а когда я нагнулся, шепнул мне на ухо: – Требуются их покрепче привязать, а то были ужасные прецеденты, некоторые обгрызали себе руки, а то и сидящего рядом соседа.

– И что, это "представление" имеет успех?

– Ещё бы! – Кот-Баюн прямо – таки млел от распирающего удовольствия. – Не поверите, некоторые по два – три раза на дню приходят! Я уже трижды повышал цены, а клиенты всё прут и прут. И Вы знаете… впрочем, простите, меня действительно ждут. – Он слегка поклонился и вышел на центральную часть сцены.

– Господа, внемлите моим словам! Закройте глаза. Расслабьтесь. Вы слышите только меня, вы идёте за моим голосом, – замогильно вещал кот. – Вы поворачиваете голову. Вы ищите. Вы смотрите. Вы видите горы окружающих вас продуктов, вы выбираете самое лучшее, самое дорогое и начинаете есть, сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее! – на мгновенье он замолчал, окидывая взглядом разношерстную толпу, сидящую в зале, а затем, подбадриваемый дружным чавканьем и стуком челюстей, продолжил: – Вы едите, вы жрёте, вы едите много, в вас может поместиться всё! Ешьте, наслаждайтесь, вам предстоит есть ещё два часа. Можете уже не торопиться, – под конец добавил он, но сидящих в зале уже было не остановить. Щёлканье челюстей, чмоканье и сопение превратилось в нескончаемый гул.

– Идёмте отсюда! – сказал кот и на мой вопросительный взгляд только лениво отмахнулся. – Эти ещё будут жевать часа полтора. А мы пока пройдёмте в мою каморку, чтобы можно было спокойно поговорить и отведать кофею. Я вам скажу, кофей – это нечто!

К сожалению, моя беседа с Баюном ничего не дала. Добавить что – либо существенное к тем сведениям, что я знал, он не смог, да оно по – другому просто не могло и быть. Кот был затворником, в гости никого не принимал, сам ни к кому не ходил. Его коммерческий ум вертелся лишь вокруг своего частного бизнеса. Второй час кряду кот, попивая ароматный (слишком уж ароматный, чтобы быть настоящим) кофе, рассказывал на все лады о своей заветной мечте. А мечта у него была проста и пряма, как натянутая нитка: накопить золота и отлить златую цепь такой толщины, чтобы можно было, закрепив её на толстенной мраморной колонне, долгими зимними вечерами "ходя по цепи той кругом" диктовать писарю мемуары. Мне не оставалось ничего другого, как время от времени поддакивать. Я уже было отчаялся, когда Ништяк внезапно хлопнул себя по лбу своей мягкой лапкой.

– А я и забыл совсем! – он понизил голос до шёпота. – Клемент да Иннок– то наши к старшому Семёнычу лыжи вострили. Может, и до сегодняшней поры у него?!

К сожалению, его сведения были неверны. У Семёныча их не было, это я знал лучше него. Куда же теперь идти?

Засиделись мы с котом полночь-заполночь. Потом мне выделили гостевую комнатку со всеми удобствами и оставили один на один со своими мыслями.

И боже ж ты мой, разбудили ни свет ни заря!

– Вставай, князь, вставай! – тормошил меня кот, виновато опустив морду. – Пора тебе.

– Пора так пора, – согласился я, в душе негодуя за подобное гостеприимство. – Что ж, за ночлег спасибо, и как говорится, здравы будьте.

Пока я умывался, племянница Баюна принесла завтрак – жареное мясо (я на всякий случай предпочёл не интересоваться чьё, но на вкус оно было отменное), картошечка и, похоже, неизменный в этом доме кофе. Пока я завтракал, всё та же заботливая хозяюшка собрала и уложила мне в котомку запас продуктов и в небольшом кошельке несколько медяков.

– Ну что ж, ступай с богом! – произнёс кот, едва я успел перекусить. (Вот ведь зараза, как торопится от меня избавиться! А я – то и впрямь подумал, что мне здесь рады!) – Племянница моя Вас проводит. Он решительно шагнул в мою сторону, поспешно обнял и так же поспешно выскочил за двери, при этом мне показалось, что на его глазах снова блестели слезы. Странно.

– Идёмте, – сказала Тиграша, увлекая меня к выходу. Голос её был мягкий, бархатистый. Я молча кивнул и двинулся следом.

– Дядя просил меня показать Вам убежище святых отцов.

– ???

– Что Вы на меня так странно смотрите? – Тиграша, в свою очередь, посмотрела в мою сторону. Я развёл руками, слов не было. Я вчера весь вечер выпытывал у Баюна местонахождение своих товарищей и весь вечер он отнекивался, весь вечер отпирался незнанием и даже вроде бы советовал искать в Кривграде, где их заведомо не было.

– А как же он вчера сказал, что не знает, где их искать? – наверное, на моём лице была написана такая растерянность, что Тиграша невольно разулыбалась.

– У стен бывают уши! – многозначительно уверила она.

– ??? – я и правда не понял, к чему это было сказано.

– Так ведь разве Вам неизвестно, что они в розыске? – спросила Тиграша, и я отрицательно покачал головой.

– Ищут их! – заверила она. – А дядя мой страсть как шпиков боится, вот и поостерёгся в доме – то говорить! – Ага, понятно, тотальная слежка: налоговая, полиция, карточки, паспорта, отчёты и подотчёты, мафия и прочее – проходили. И куда бедному крестьянину податься?

– Так где же они? – спросил я, заинтригованный столь динамично развивающейся детективной историей.

– Конечно же, на постоялом дворе, где ж им ещё – то быть? В других местах их бы давно нашли, а на постоялом дворе "У ОЧАГА" всё оплачено, там им бояться нечего. Цены, правда, о-го-го, но дядя мой для друзей скупиться не станет. Двойной люкс им определил, – гордо заявила Тиграша, шагая впереди меня. – Зато там безопасно, как во дворце. (Ну, что во дворце безопасно, в этом я мог бы посомневаться, ну да ладно, ещё будет время проверить, когда к королю на свидание пойду. То, что меня примут официально – большие сомнения, а с Прибамбасом повидаться надо). – И кто там только не живёт: и разбойники, и воры бывшие, и никого стража не трогает, потому, как говорят, самому Изенкранцу проплачено. – Она замолчала, а я подумал: "Опять этот чёртов Изенкранц на моём пути вертится, чёрт бы его побрал".

– А что так рано поднялись-то?

– Дядя считает, что утром раненько – оно безопаснее, службы царские всегда поутру спят. К тому же мне уже скоро кассу открывать! – Тиграша, извиняясь, пожала плечами, да я на неё обиду и не таил. – А вот мы и пришли! – радостно возвестила она, показывая лапкой на высотное строение. – Я дальше не пойду. Святые отцы в 13 комнате проживают. Вас пропустят. Вы только скажите, что от Ништяка Павловича кланяетесь, и Вас обязательно пропустят.

– Спасибо! – за всё поблагодарил я, едва сдерживаясь, чтобы не погладить Тиграшу по шелковистой шёрстке, но она, видно угадав ход моих мыслей, ткнулась мордочкой в мою руку и, повернувшись, поспешно побежала обратно.

Итак, кажется мои поиски дали определённые результаты. Я по привычке осмотрелся по сторонам и решительным шагом направился к широкому гостиничному входу.

Тиграша оказалась права. Магические слова "я от…" явились ключиком к свободному пропуску в гостиницу. На предложение обслуживающего персонала проводить я ответил отказом. Ни к чему, чтобы кто-то раньше времени знал, к кому я намеревался совершить визит. Так что бродить по коридорам постоялого двора я отправился в одиночестве. Впрочем, долго бродить мне не пришлось, ибо на тринадцатый номер я наткнулся почти сразу. Расположен он был вправо по коридору, а входная дверь в него оказалась под небольшой аркой.

Я встал в тень арки и, взявшись за свисавшую вниз цепочку, слушая раздающиеся трели внутреннего колокольчика, несколько раз несильно за неё дёрнул. Почти сразу мне ответили.

– Кто там? – недовольный голос отца Иннокентия спутать с кем другим было невозможно.

– Открывайте! – как можно небрежнее сказал я, хотя меня едва не трясло от волнения.

– Никола??? – донеслось удивлённое, и я услышал звуки поспешно снимаемой щеколды. Дверь распахнулась, и в её проёме показались две смутно знакомые рожи, ибо одеты они были не в столь привычные мне рясы, а в одежды простых горожан. Глаза у обоих были мутные и сонные, но больше всего меня ошарашило то, что святые отцы сбрили бороды. Я так и застыл на пороге, разинув от удивления варежку.

– Николай свет Михайлович, Вы ли это? – восклицал отец Клементий, обнимая меня своими лапищами. – А мы уж и не чаяли! А у нас тут такое, такое… Да что ж мы стоим-то? Проходите, проходите, – бормотал он, едва ли не насильно втаскивая меня в номер. – Брат мой! – это он обратился к отцу Иннокентию. – Позвонь в колоколец, пусть нам завтрак несут и… пусть по такому случаю утку изжарят с яблоками. – Иннокентий что-то недовольно буркнул, но отправился выполнять сказанное.

Пока мы то да сё, пока друг друга разглядывали да о здоровье расспрашивали, принесли завтрак (не знаю, как Иннокентий посредством колокольца заказывал блюда, но среди принесённого и впрямь была запечённая в яблоках большая, жирная домашняя утка с хрустящей от поджаренности корочкой).

Всё было очень вкусно, и первое время мы только работали челюстями, как говорится, полностью погрузившись в сам процесс. Потом по мере насыщения разговор, что называется, пошёл.

– Уйти нам пришлось из суеты людной, спрятамшись яко звери в берлоге, – сетовал отец Клементий, развалившись на широкой спинке мягкого пружинного дивана. – Едва на кол не сел, но тайну пороха твоего огненного не выдал! Уж чего только не сулили: и злата, и земель, и девиц озорных толпами, а стращали и того пуще.

– А я тебе тогда говорил и сейчас говорить буду: надо было соглашаться! – встрял в нашу беседу, казалось бы, только что дремавший Иннокентий. – Тока всё оптом брать: и земли, и злато, и прочее. Эх – хе – хе, не послушал ты меня, и теперь как две сиротиночки безродные из края в край бегаем, чужими именами прикрываемся, смертушки безвременной ищем.

– Это что ж так мрачно? – я вымученно улыбнулся.

– А ты не лыбься! – Иннокентий угрюмо посмотрел в мою сторону. – Тебя б столь раз стрелами калёными метили да отравами заморскими паивали, ты б, поди, не улыбался.

– Это правда? – на всякий случай поинтересовался я у вцепившегося в вилку Клементия.

– Да пару раз было, – с видимой неохотой отмахнулся тот, по-прежнему глядя вперёд мутными от бессонья глазами. Ворошить прошлое ему не хотелось. Будущее представлялось безрадостным. Первым начав рассказ, он всеми силами пытался отвертеться от его продолжения. Что ж, не будем приставать с расспросами. Придёт время – сам всё расскажет. А разговор шёл своим чередом.

– Да разве же при короле полноправном плохо жилось?! – тихо и даже как-то виновато произнёс отец Клементий. – Масла с икрой да заморских увеселений захотелось, вот и получили… Зато как звучало: низложен! Вот так и низложили. Да прости ты нас, господи! Рехформаторы… Тьфу… Потом, правда, опомнились и вновь на место возвернули, но что толку? Страна порушена, законы новые, король спит, Изенкранц правит, ничто не меняется.

– Да король – то сам во всём и виноват! Новых веяний ему захотелось, вот и навеяло, – святые отцы продолжали вводить меня в курс дела. – Кругом скопища искусов адовых, вечор по улицам не пройтись, срамота одна! Купцов более чем народу рабочего, и все, как один, заморской мануфактурой торг ведут, чародеев и тех словно моли повылетело. А вот Яга наша куда-то запропастилась. Дракула-то, мил наш друг, совсем сгинул, всё в княжестве сожжено, замок порушен. А последний год Яга вроде как у него жила, за сыном Августины нашей ухаживала. Может, вместе с ним и сгинула, а может, и жива осталась, только следов нигде не видно! – они рассказывали, а в моём сознании постепенно всплывали картины гибели маленького княжества. – Уж мы и по урочищам хаживали, и в тайном доме её бывали, а нет никого и следов не видно. Один дядько Леший жив – живёхонек, так и тот не ведает, где наша Тихоновна обретается. Про Георга, про Веленя тоже ничего не слыхать. А вот Семёныч – младшой остался, по-прежнему здесь же, в Лохмограде, живёт. Только изменился до неузнаваемости, цехов понастроил, в театры да бани хаживает. Ба-а-а-льшим человеком стал. Эх, Николай, Николай! Мы уж и тебя, грешным делом, оплакали, а жизнь – то, гляди, нас вновь свела так, что может и всех соберём. Вместе – то мы теперь кого хошь одолеть сможем, нам бы только меч твой найти! – Иннокентий уже давно замолчал, и теперь говорил лишь отец Клементий.