Текст книги "Клёст - птица горная (СИ)"
Автор книги: Анатолий Ключников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
Пришла война, когда не ждали
– Война! Война! – понеслось по лагерю.
Собственно, а чего ещё можно было ожидать в ситуации, когда наёмников не отпускают жить по домам ради сокращения расходов и набирают всё новых и новых, не обращая внимания на уровень их воинской подготовки? Вы, конечно, можете строить планы по обеспечению сопливых детишек, возврата долгов, получения бабла на халяву, но только вот Родине совершенно плевать на ваши фантазии.
– Ну что, идиоты, много денег успели заработать? – весело спросил я бойцов своего десятка, выстроенных рядом с палаткой.
Конечно, я мог и не спрашивать: Шестёрка, Бим и Бом успели всё растратить на обозных девок, азартные игры и выпивку, Бондарь, Столяр и Кашевар отдавали заработанное жёнам (при этом жена Кашевара, как я понял, неустанно пилила его за мутную историю с женой его бывшего хозяина, а он покорно сносил её беспощадное зудение). Сколько там ещё оставалось им заработать, чтобы набралось на учёбу и вернуть долги – неизвестно. Только я и Штырь копили по-настоящему, оставляя почти весь заработок на хранение у полкового казначея: я – по причине того, что вовсе не планировал зарабатывать, а у Штыря было своё на уме.
Мои идиоты стояли молча, наученные, что подавать голос можно только по приказу командира. От шеренги ощутимо попахивало животным страхом. Слава богам, штаны у всех выглядели пока сухими. По крайней мере, спереди.
– Итак, бойцы, чем вы будете заняты в ближайшем будущем? Штырь, отвечать!
– Кормить вшей или червей, – равнодушно ответил тот, и я уловил искренние нотки в его голосе. Крепкий орешек.
– Похвальная догадливость… Ещё есть идеи? Столяр, отвечать!
– Скорее червей… – этот выглядел не таким уверенным.
– Слушай мою команду! С этой минуты все разговоры про червей приказываю прекратить! Виновный получит в морду без предупреждения! Всем ясно?!
– Так точно, господин десятник! – ответил строй хором, поневоле вынужденный подавить свой страх.
– Разойдись!
Мало-помалу информация с верхов дошла и до рядовых десятников: Божегория объявила войну Ледогории по причине давнего спора за одно ущелье и одну гору. Честно говоря, для меня подобная новость явилась громадным облегчением: мне до полного счастья не хватало только вступить в войну против своей страны. А теперь я мог помечтать о том, чтобы попасть в список пропавших без вести и вернуться к первоначальной задаче заработать у своего короля прощение былых грехов. За два десятка лет мысль о гибели отошла у меня на задний план как нечто совершенно невозможное.
На горных дорогах
Наш десяток выступал не самым первым. Вообще, стронуть с места 4,5 тыс. пехоты, 500 всадников, десяток метательных механизмов и тысячу с лишним наёмников – дело непростое. Каждому десятку требовалась телега для палатки и оружия и ещё одна для продовольствия и личных вещей, в т. ч. амуниции. Всего – полторы тысячи телег, – колонна длиной в 4 лиги. Это по нормам. Реально из-за отстающих получалось в полтора раза длиннее…
Движение армии по горам является удовольствием самого низкого пошиба. Прошёл дождь, а после него крутые дороги становятся труднопроходимыми. Причём дождь налетает внезапно, как бандит: только что вроде было светло и ясно, солнышко радостно всем улыбалось, и вдруг мгновенно наваливается свинцовая темнота, и вот мы уже все бредём сквозь сплошной поток холодной воды, не видя ничего на два шага вперёд. Прошло минут десять – и снова яркое солнце, – как будто ничего и не было. Только вот горная дорога превратилась в смесь грязи и мелких камушков – если по такой подниматься вверх, то не столько идёшь, сколько впустую молотишь ногами эту противную жижу, оползающую обратно вниз под твоими подошвами.
Ладно бы дождь – наш легион иногда попадал под снежные заряды! Тающий снег быстро выпивал тепло из тел, и мы стучали зубами от пронизывающего холода. Оказывается, нам полагались меховые безрукавки из бараньих шкур, но, разумеется, снабжение сработало с опозданием…
Казалось бы, промокшие люди должны вечером отогреваться у огня. По теории. В реальности оказалось, что нищие каменистые горы не имеют древесины для топлива в достаточном количестве. Чахлые кустарники отчаянно цеплялись за любые щели среди голых камней: пять тощих веточек, не способные согреть и воробья. Или три веточки. А требуется столько, чтобы согрелось несколько тысяч человек, и чтобы ужин себе могли приготовить.
Сбор топлива для горцев – изнурительная работа: нужно целый день таскаться по камням, по крутым склонам, собирая прутик к прутику. К слову, работа женская: не пристало настоящим воинам заниматься подобной ерундой; зато среди них оскорбление типа «тебе только хворост у старух отнимать!» смывалось только кровью. Между прочим. Горный воин, если что, зимой сможет греться у очага, отапливаемого сушёным навозом, и не требовать большего. Суровый народ; однако, в наших обозах не имелось ни дров, ни кизяка, ни угля, – вообще, блин горелый, ничего горючего не имелось в нашем обозе, кроме самих телег! Правильно думаете, уважаемый читатель: наш легион тащил с собой изрядный запас разных круп, который без топлива превратить в еду не представлялось возможным… крупы – есть, а дров – нет. Одним словом, армия.
У меня в десятке несколько человек начали кашлять. Я не понаслышке знаю, что дурное снабжение убивает армию не хуже вражеского войска и не люблю терять подчинённых без войны. Но как качать права на чужой земле, в чужой армии? – не представлял совершенно. Пришлось топать к Грачу, благо его десяток располагался по соседству.
– Э, друг! – покивал головой Грач. – Тут огненные химики нужны…
– ???
– Нужна их боевая смесь, которая на воздухе возгорается…
– ?!!
– Короче: у тебя есть золото? Пять монет нужно, не меньше.
– За что?!! Ты что, собрался у них покупать элитное вино?!
– Бери выше! «Негасимый огонь».
– Если нас разоблачат, то повесят. Без суда. Ты и сам знаешь. Ах, да: тут даже мышь повесить негде. Значит, нас просто столкнут в пропасть.
– Вот поэтому и нужно пять монет. Я от себя ещё пять добавлю.
– Если я расскажу кому-то, что заплатил за свою позорную казнь пять золотых, – моё имя никогда не забудут. Во веки вечные. Это станет самой ходовой байкой на все времена… наверное, клестов начнут считать самой глупой птицей во всем лесу!
– Она и так самая глупая. Какой дурак гуляет по девкам в середине зимы, когда всё хозяйство можно запросто отморозить? А потом ещё яйца высиживает.
– Не спорю… возразить нечего.
Если бы «негасимый огонь» можно было бы легко покупать за золото, то наш легион давно остался бы без боевого запаса. Все горшки имели нумерацию, а бухгалтерия велась строго. Грач получил вожделенный горшочек лишь потому, что обладал давнишним авторитетом и обширными знакомствами; его, как вы помните, приглашали даже на смотрины новобранцев. Меня же не подпустили и к первому кольцу охранения.
Когда огневая смесь оказалась в наших руках, то всё остальное стало сущим пустяком. Мы выбрали некрупные камни-кругляши, сложили их горкой и разбили полученный горшок об эту кучку, поставив на неё сверху котелок с водой. Пока «негасимый огонь» прогорал, напоили простуженных настойками лечебных трав. После этого оставалось только насовать горячих камней им за пазуху, напоить тёплой водой с мёдом и уложить спать в овечьих безрукавках, накрыв одеялами. Камни источали такой жар, что палатки обоих наших десятков на всю ночь оказались обеспечены теплом. Воняло, правда, горелым маслом, но один день потерпеть – не проблема.
Потом нам выпало резкое облегчение: легион прошёл возле каменноугольного карьера, и наш обоз взял небольшой запас выработки, пополнив опустевшие телеги, перевозившие до этого продовольствие. Десятникам легионные химики раздали по десять пробирок из дешёвого мутного стекла, заполненные знакомым мне самовозгорающимся порошком, и жизнь сделалась гораздо веселее: уложил в кучку несколько кусков угля, разбил на ней пробирку камнем, и через четверть часа получался жаркий костерок, – хоть кабана над ним подвешивай. Потом солдаты отгребали лопатами золу и разбивали палатку прямо над прогоревшим кострищем: каменистая земля грела всю ночь, и наши простуженные быстро выздоровели.
Очень скоро в рационе появилась свежая баранина, Рыбак начал ловко ловить мелкую рыбёшку, а прошлые дни вспоминались словно кошмарный сон, в котором нам приходилось жевать чёрствые лепёшки с жёстким вяленым мясом, запивая всё это ледяной водой из горных речушек. Кашевар повеселел, попав в родную стихию, а мы кушали вкусные блюда, которые, клянусь, не позорно подавать и в благородных ресторациях.
Дорога ощутимо начала клониться вниз, и мой внутренний голос подсказал, что мы выходим на боевые позиции. Горный путь вызывал у меня подспудное раздражение: то слева обрыв, то справа скала, и нет нигде хотя бы десяток локтей ровного места. Палатки почти всегда ставились на склонах, даже просто сходить помочиться – невозможно: давай скачи по кручам вниз-вверх. Идеальные условия для засад и вредительства.
Легион начал втягиваться в узкое ущелье, и у меня сдавило сердце от нехорошего предчувствия. Если наверху окажется противник, то ему достаточно небольшой группы, чтобы обрушить на наши головы лавину камней, а там укрыться невозможно…
Я внимательно посмотрел на вершины скал – чисто, тихо. Полковая разведка, вроде бы, должна была там пройти раньше нас, но тревогу не подняла. А ноги мои совсем перестали шагать, словно я брёл по колено в топком болоте и с трудом выдирал ступни из цепкой трясины. Чёрт их разберёт, эти проклятые горы: как тут понять, – есть засада или нет?
Чёрная, незнакомая мне по названию птица заполошно вспорхнула с правой вершины и как-то боком, боком принялась набирать высоту, выделывая полукруг от точки взлёта. Снизу она казалась совсем крохотной, глупой пичужкой, не достойной беглого взгляда. Её могла вспугнуть горная кошка, осыпь мелких камушков – да что угодно. Наконец, я вообще не знал повадку этой породы: быть может, она, наоборот, пытается получше углядеть замеченную ею подходящую жертву, – ящерку какую-нибудь?
Я схватил с повозки походный молот, используемый для забивания колышков для палатки, ухватил вожжи, приостанавливая лошадку; Бондарь, державший их, изумлённо на меня уставился, но орать не посмел. Удар, другой – я выбил клинышек, стопоривший колесо на тележной оси, а потом ногой сбил колесо на дорогу. Телега накренилась, и Бондарь испуганно вскрикнул, взмахивая руками, чтобы удержать равновесие.
– Командир, ты что!..
– А, зараза проклятая! – закричал я. – Пескарь, Столяр – ко мне!!!
Я развернул лошадку поперёк дороги, – будто бы для того, чтобы избежать завала телеги на передний угол без колеса. Конечно, такой манёвр телегу выравнивал, но при этом загораживал движение всей колонне.
Мои люди, конечно, не могли не заметить, как я выбивал клин из оси, и на их лицах я читал полнейшее непонимание и растерянность. Я вручил молот Столяру:
– Приказываю устранить неисправность! Остальным – боевая тревога… вы, недоделки, мать вашу: я сказал – БОЕВАЯ тревога, идиоты!!! Первая пятёрка – справа, вторая – слева, щиты – сомкнуть!
Команда, дополненная привычными оскорблениями, выполняется всегда быстрее и расторопней. Поломка в дороге – вещь обычная, но чтобы строить боевую стенку – это произошло впервые. Остальные телеги и солдаты тоже останавливались, люди сначала пялились на нас удивлённо, потом посыпались насмешки…
Заминка затягивалась; Столяр с Пескарём сноровисто насадили колесо обратно, и Столяр за те же пару ударов вогнал клинышек на место. Можно было трогать дальше, однако я как ухватил за вожжи, так и продолжал держать их, напряжённо оглядывая вершины; проклятая пичужка скрылась из глаз.
Сквозь затор к нам пробился наш сотник, свирепо расталкивая солдат:
– Какого вы тут хрена?!..
– Хей-йа-а-а-а! – вдруг ударил чей-то почти звериный крик по сонным склонам.
– А-ла-ла-ла-ла!!! – звонко заулюлюкали в ответ десятки (или сколько их там? – проклятое это сбивает с толку!) воплей.
На вершинах замелькали чёрные пятна одежды, чёрные головные уборы в виде плоских шапочек, чёрные повязки на лицах до глаз. Эти дьяволы принялись, как я и боялся, шустро сталкивать вниз, в ущелье, заранее заготовленные груды камней (куда смотрела разведка?!!). Мы остались в безопасной зоне.
Загавкали злые команды – от нашей колонны отделилась значительная группа, принявшаяся яростно карабкаться на склоны справа и слева, чтобы атаковать противника. Быть может, этого количества окажется недостаточно, и многие погибнут, но стоять и смотреть, как безнаказанно убивают твоих сослуживцев и вовсе невозможно. Наш сотник, как вы помните, оказался рядом с нами и безо всяких церемоний ухватил меня за плечо:
– Ты! Твои – налево! Бегом!!!
– Бросай мечи! – скомандовал я своим. – Копья к бою! Кашевар, Бондарь – караулить обоз!
Отстегнуть меч – мгновенное дело. Копьё с телеги схватить – тоже. Но, пока мои бойцы ковырялись на поясах, отстёгивая ножны, пока, толкаясь, разбирали копья, – прошло некоторое время. Сотник лютовал, яростно вращая голубыми глазами, но при солдатах оспаривать мои команды не посмел, чтобы не увеличивать хаос. Да наплевать. Я умирать не собирался, и гнать своих бойцов в первых рядах тоже не хотел. Мой расчёт был прост: плечом к плечу, выставив копья, мой десяток имел неплохой шанс пострадать не очень сильно. А, если мои солдаты начнут махать железяками против шустрых врагов, изображая из себя бывалых наёмников, то их быстро скатят обратно вниз, причём без голов.
Я выхватил свой меч, сбросил ножны и побежал вдогонку, увлекая свой десяток взмахами клинка. (Надеюсь, никто потом не станет возражать, что я оставил самых тяжёлых дядек внизу, а не погнал в горы.) Мои подчинённые послушно поспешили следом, используя копья как посохи, чтобы облегчить себе подъем. Брошенные мечи не колотили их по ляжкам и не путались в ногах, – только ради этого я и велел их оставить.
Когда солдаты бегут на сшибку, то обычно подбадривают себя полубезумными криками, чтобы было не так страшно умирать. Но, если приходится карабкаться наверх, когда горного воздуха и так не хватает, – даже для обычного дыхания, то любые крики захлёбываются на первых шагах. Приходится поспешать молча, и от этого ещё страшнее…
Я вовсе не жаждал порубить врагов мелким фаршем. Я, наоборот, начал прикидывать: не тот ли это самый случай, когда можно «пропасть без вести»? Увы, мне пришлось честно себе признаться, что я не смогу выжить один в диких горах, где дичь встречается редко, а костёр – проблема. Конечно, я мог бы прожить и на одной сырой рыбе, но мы зачастую на склонах встречали отары овец, и я не имел шансов пройти через голые горы, незамеченным местными жителями. А любой замеченный скрыться от погони возмущённых джигитов никак не в силах: чудес не бывает, – это их мир, их стихия.
Чёрт, чёрт, чёрт!!! Всё идёт наперекосяк…
Между тем отчаянные крики в ущелье пошли на затухание, поскольку у врагов в конце-концов закончились подготовленные камни, а у наших попавших в ловушку бедолаг сократилось количество живых. Мы слышали команды на непонятном языке и видели, что враги отодвигаются от края обрыва и начинают кучковаться вместе. Эта их суета подстегнула в наших рядах самых первых, ускоривших бег. А я насторожился.
И снова угадал: враги принялись шустро метать в нас смертоносные железки.
– Поднять щиты! – заорал я, поднимая свой и умоляя всех богов, чтобы мне не попали в ногу.
Послышались вскрики: самые горячие атакующие получили в голову по метательному ножу и начали скатываться обратно вниз. Защёлкали арбалеты: нам обеспечили очень профессиональный приём.
– На колено! – я дал вторую команду и припал к земле, закрыв щитов почти всю свою нетолстую фигуру.
Мысленно сосчитал все щелчки, и, когда наступило затишье, снова скомандовал:
– Вперёд! Вперёд! Быстрее! – в отчаянной попытке успеть до того, как противники перезарядят арбалеты.
Склон горы невольно защищал наши ноги, поскольку мы бежали наверх, прикрываясь щитами; к тому же, бежали не самыми первыми. Я оглянулся: трусов не наблюдалось, а мои орлы невольно стали сами прижиматься друг другу, образуя единую линию. Ага, пригодилась моя наука…
Я думал, что враги, видя яростную атаку, начнут убегать в ту сторону, где кусты становились выше и гуще, превращаясь вдали и вовсе в хвойный подлесок, скрывший их появление. Но вдруг часть их бросилась на встречный бой, задавшись целью сбить первую волну атакующих и прикрыть отход основной группы. И вроде бы врагов в чёрном было не так уж и много, но, врезавшись в нашу нестройную толпу бегущих по одному, они, махая лёгкими полуискривлёнными мечами, стали смахивать наших бойцов как мусор с дороги.
– В линию! – заорал я, попятившись и пристраиваясь к своей команде с правой стороны. – Встать! Всем стоять! Насмерть!!! Не пропустить ни одного!
Наш неполный десяток ощетинился копьями, как рассерженный ёж. Один из «чёрных», бегущий на нас сверху вниз, не пожелал броситься на его центр, сделал небольшой крюк, вышел на меня, быстро хлестнув крест-накрест. Мой меч был нетяжёл, я легко отвёл нанесённые удары и его кончиком обратной отмашкой от себя достал проскочившего мимо меня по затылку, прикрытому лишь шапочкой.
– Работай копьями! – это снова я.
Бойцы послушно начали быстро двигать копейными остриями туда-сюда, создавая мельтешение в глазах врагов и мешая им выбрать удобное место прорыва через шеренгу. Однако, «чёрные» тоже очень ловко стали отмахиваться щитами, быстро сближаясь для рукопашной, в которой у моих героев не имелось ни одного шанса.
– По ногам!!!
Склон, как я говорил, защищает ноги тех, кто идёт наверх, и точно так же открывает ноги тех, кто спускается вниз. Мои перепуганные вояки принялись отчаянно тыкать копьями перед собой по земле…
Есть! Двое головорезов рухнули, издавая злобное рычание; я прикрыл Шестёрку, стоявшего рядом, от напора ловкого противника, заставив того отступить. Враги шарахнулись вправо и влево от нашего строя, начав его окружение.
«Пожалуй, сегодня мне точно хана…»
– Держать строй! Я прикрою сзади!
Шеренга принялась закругляться, оставляя впереди только Бима и Бома, одуревших от крови и продолжавших тыкать тех первых двоих упавших копьями, не обращая внимания, что те уже не жильцы.
«Чёрные» не имели столько бойцов, чтобы спускаться далеко вниз и обложить нас толстым кольцом. К тому же, от нашей колонны наверх бежали всё новые и новые легионеры, причём некоторые метали дротики и даже пилумы, что резко снижало кураж противника. Оттеснив вниз первую волну атакующих, среди которых было с десяток панически улепётывающих, головорезы поспешили вернуться на вершину и не желали тратить время на добивание моей группы, оказавшейся похожей на выступающий в водяном потоке валун – наоборот, они оббегали нас по широкой дуге. Причём, они развернулись одновременно: один командный выкрик – и все «чёрные», мгновенно забросив щиты себе за спину, вышли из боя и побежали назад сломя голову, как будто за ними гнался сам Нечистый.
– Вперёд! – я махнул мечом, легко обогнал своих бойцов и ударил по ноге первого, кого сумел догнать.
«Чёрный» рухнул, при этом ловко откатившись в сторону и за мою спину – мне пришлось разворачиваться. Но второго удара не потребовалось: Шестёрка, отшвырнув щит и копьё, коршуном кинулся на раненого и ловким воровским движением перехватил ему горло – кровь хлестнула аж на аршин. Мать моя, ну и команда у меня! Как много я ещё не знаю про своих людей! Учишь их, учишь, а у них при запахе крови первобытные инстинкты срабатывают… и ещё какие!
Мне удалось догнать ещё одного «чёрного». Я остриём копья сначала сделал ему подсечку, потом древком оглушил ударом по голове и принялся вязать. Гоняться за шустрыми врагами не имел ни малейшего желания: и годы не те, и в горах бегать не научен – воздуха не хватает. Конечно, я, наверное, смог бы убить ещё одного-другого, а зачем? Награды от Божегории мне не нужны, да и будет ли ещё она, эта награда, а вот арбалетный болт в грудь – запросто. Или дротик в лоб или ногу. Судя по всему, нам попались головорезы, ничем не хуже «ночных сов», – скорее даже лучше, и играть с ними в войнушку я не имел ни малейшего желания. А так вроде бы и труса не праздную, и полезным делом занят – языка беру: ножом срезал с его рубахи полоску ткани и связываю кисти рук. Мои бойцы, видя, что я, мягко говоря, не рвусь в бой, тоже расслабились и остановились.
– Пескаря убили, – сказал Штырь, злобно сорвав и зажевав травинку. – Он с краю стоял, а тот ловкий такой… сзади заходить стал. Пескарь повернулся, а тут его и…
Он начал руками изображать, как было дело.
– Рыбак ещё ранен, – добавил Бим, сплюнув.
– Ага. Кажись, серьёзно, – эхом продолжил Бом. – В бок.
– Бим, Бом, – приказал я. – Тащите Пескаря вниз. Столяр, Шестёрка – помогите Рыбаку. Штырь, ты со мной: нужно доставить этого красавчика в штаб, – пускай там с ним побазарят.
«Красавчик» злобно заурчал, что-то гавкая. Штырь ощерился и болезненно пнул его в бедро:
– Поговори у меня, с-сука! Я тебе мигом зенки выдавлю!
Что ж, с выбором конвоира я точно не ошибся…
– Шестёрка, слушай сюда. Я буду теперь называть тебя Жнецом: очень уж ты славно глотки режешь, словно сноп пшеницы серпом.
Пацан осклабился от уха до уха.
– А если ты будешь в бою бросать оружие, то я тебе уши обрежу и самому себе пришивать заставлю. Понял?
– Так точно, господин десятник!
Я, понимая, насколько опасен захваченный пленник, срезал ему доспех и маскирующую рубаху, располосовал штаны – он топал вниз голый по пояс и босой. И даже без шапочки: там могла быть заколота иголка, смертельная для кого-то из нас. Или способная прервать жизнь пленного: ткнёт себя в висок – и до свидания. Мы со Штырём вцепились ему в правую и левую руку соответственно, при этом держали ножи обнажёнными, – и то мне было страшновато. Я знал, что умеют ТАКИЕ убийцы. Я и сам был таким. Только я сам никогда не мог двигаться с такой скоростью, как эти «чёрные».
Навстречу топал сотник, злющий, как чёрт:
– Почему прекратили погоню?! Струсили?!
– Никак нет, господин центурион! Преследование противника невозможно: мы с такой скоростью не бегаем!
– Умный, да?!
– Никак нет, господин центурион! Такой же дурак, как все!
– Поговори мне ещё! Приказываю преследовать противника! – он потряс возле моего лица кулаком, сжимающим рукоять меча. – Вперёд!
– Не могу оставить важного пленного, господин центурион! – я оглянулся назад. – К тому же, преследование уже прекращено!
Действительно, не вершине скалы оживления не наблюдалось. Наши бойцы физически очень отличались друг от друга, и состязаться в скорости с «чёрными» могли лишь немногие. Атакующая лава сильно растянулась клином, а те самые шустрые, что вырвались вперёд, остановились, потеряв несколько человек от арбалетных болтов и попрятавшись за валуны. Подбежавшее подкрепление, увидев, что расстояние до врагов только увеличивается, не возжелало прыгать за ними по камням, не видя возможности получить хоть что-то, кроме железяки в лоб.
Сотник, проделавший лишь половину пути до вершины и увидевший, что наша отчаянная атака захлебнулась в своей полной безнадёжности, мог только зареветь разъярённым быком, из-под которого выскользнула шустрая корова. Но, начав задыхаться, заткнулся, опустил меч и опёрся на его острие как ослабевший старик на трость: я понял, что у него сейчас в глазах мерцают яркие звёздочки на грани потери сознания. Нельзя в горах так орать после бега, если нет привычки или закалки, как у этих «чёрных»…
Я потащил пленного далее, а Штырь поневоле зашагал за мной. Ну, его, это начальство. Пусть само воюет, если сможет.
Когда мы сдали злобного, зыркающего яростного глазами пленного, в штаб полка и потопали назад, Штыря прорвало на откровенность:
– Командир, я вот что хочу сказать… ты, это, мужик по понятиям. Я думал, что никогда тебя не прощу за то, что ты мнеграблюсломал. А ты меня от простуды лечил… своё золото не пожалел и возврата не просил. Я вообще никогда не видел, чтобы кто-то своё золото отдавал ради других – наоборот, иные и за грошик убить готовы. Ты всегда старался, чтобы у нас всё было самое хорошее. И вот сегодня… если бы не твоя наука, то нас бы как котят порубали, ей-ей. У меня за всю жизнь очко только два раза дрогнуло: сегодня и… очень давно. Ты теперь всегда на меня можешь рассчитывать. Если ты по морде бьёшь – значит, так надо. Значит, я тоже по морде бить буду того, кого ты бьёшь. Меня бьёшь – молчать буду. Если нужно – костьми за тебя лягу.
У меня запершило в горле. В душе проснулось что-то щемяще-трогательное, но, с другой стороны, я почувствовал себя не в своей тарелке. Да, за двадцать лет никто из моих подчинённых не признавался, что выражает мне полнейшее доверие и готов за меня умереть. Но Штырь был уголовником, и его признание могло означать всё, что угодно. Вдруг его слова означают, что он признал меня своим паханом? Или он великодушно соизволил поставить мой авторитет вровень со своим? Или всё-таки согласился, что я – достойный боевой командир? Вариантов, как видите, минимум три, но главное не это, а то, что я должен ему ответить??? Что-то типа «не парься, всё пучком»? «Живы будем – сочтёмся»? «Благодарю за службу!»? А, если не угадаю с ответом, то не грозит ли мне это стать ему врагом?
– Я услышал тебя, солдат! – ответил я и легонько хлопнул его по плечу. – Как рука? Не болит?
– Заживает… слушается, правда, плоховато.
– Ты был сегодня молодцом.
И всё, хватит с него откровений на сегодня.
По традиции, после боя начался делёж трофеев и разбор полётов, награждение непричастных и наказание невиновных. Что касается трофеев, то меня несколько удивило, что попавшихся нам головорезов вооружили искривлёнными мечами: по моим понятиям, такое рубящее оружие подобает больше кавалеристам. Но, взяв в руки один из таких клинков, я только поцокал языком и признал, что «чёрные» имели на руках уникальное оружие: очень лёгкое, но при этом удивительно твёрдое и гибкое; ближе к острию лезвие утолщается и утяжеляется, как у метательного ножа. Балансировка навевает воспоминание о топоре-колуне: поневоле хочется что-то тяпнуть сверху вниз. Если рубануть им наперехлёст нашему мечу, то, скорее всего, наш просто переломится: не та закалка, хоть наш и толще. А острота такая, что бриться можно!
Я ради пробы крутанул трофейным мечом традиционную «восьмёрку»: лезвие слушалось удивительно легко и быстро. Теперь понятно, как «чёрному» удалось нанести мне два молниеносных удара практически одним движением: с таким-то клинком можно и не такое! Оставалось только вознести горячую молитву Пресветлому, чтобы подобным оружием ледогорцы вооружали только «чёрных», иначе любой честный открытый бой неизбежно стал бы для божегорской армии нечестным… да таких мечей в мои молодые годы даже у нихельских «ночных сов» не имелось!!!
Мой неполный десяток уничтожил четверых противников, а одного взял в плен. Значит, имел полнейшее право получить свои трофеи от пятерых врагов. Забавно: мои орлы убили троих людей своими руками, но не смогли обирать их трупы. Это им казалось ещё ужаснее, чем само убийство. Ну, ничего, пообвыкнут. А пока что последнюю, грязную работу мы со Штырём сделали вдвоём: отнесли всё собранное железо вниз и свалили на первую телегу, – поверх холстины уложенной на ней палатки. Оно заиграло на солнце насыщенным голубоватым отливом, словно понимало свою немалую стоимость и красовалось перед нами.
Конечно же, я два меча отдал Биму и Бому, один – Жнецу, а себе взял только один, хотя мог и два – по числу «обезвреженных» лично мной ледогорцев. Последний меч требовалось вручить кому-то из тех, кто никого не убил, но так, чтобы у товарищей не осталось досады из-за подобной несправедливости. Бойцы стояли строем и покорно ждали моего решения – кроме тех, кто любовался полученным подарком. Вот прекрасная возможность показать Штырю, что его слова дошли до моего сердца…
– Столяр, держи! Носи на здоровье! – я протянул ему этот клинок. – Твоя рука к инструменту привычная: уверен, что для тебя такая игрушка – в самый раз.
Тот взялся за рукоять и ожидаемо начал потряхивать оружие так, как будто приноравливался рубануть по деревянной чурке. Впрочем, такими движениями и салаты рубить хорошо… мне поневоле вспомнилась наша стряпуха, потом – наш дом, потом… ах, чёрт, опять сердце сдавило!
Штырь промолчал и свои эмоции не показал. Возможно, он с детства равнодушен к мечам… по нему не угадаешь.
«Бронька» у «чёрных», которую мы обнаружили у покойников под рубашками, оказалась не менее отменной: лёгкая, та же воронённая сталь. Вот только её рельефная форма изначально предполагала, что владелец – человек стройный и некрупный. Жнецу она оказалась впору, и пацан прямо-таки светился от счастья, явно не зная, что на войне не бывает абсолютно надёжной защиты тела, а я не пытался погасить его детское счастье.
А остальные счастливые обладатели редкой диковинки могли рассчитывать только на грошовую компенсацию: отдаёшь трофей каптенармусу, а тотвыпишет тебе справку для казначея, чтобы тот, в свою очередь, сделал тебе разовую доплату на ту сумму, что этот прохиндей укажет в своей бумажке. Тем не менее, лишних монет никогда не бывает, а командир всегда должен понимать, что нужно у подчинённых создавать настолько такое большое ощущение справедливости, какое только возможно. Поэтому добытые «броньки» я отдал Биму, Бому, Жнецу… а две последние презентовал Кашевару за «достойный вклад в дело победы» и… конечно же, Штырю – ну, хотя бы за то, что тот не убоялся обирать трупы. Тоже уважительный повод.
Осталось поделить метательное оружие. Впрочем, о чём это я? В толпе пентюхов обсуждать достоинства такового – всё равно, что в толпе рыбаков говорить о тонкостях златокузнечного дела. Я никак не мог допустить ни малейшей мыслишки, что подобный трофей требуется поделить среди своих. Тем более, что, будучи командиром, имел право решающего мнения, что и кому давать. Шестёрка, – тьфу ты, Жнец! – сунулся было под руку со своим воровским любопытством посмотреть, что за интересные такие вещички заныкал любимый десятник, но я цыкнул на него, показал кулак – и тот, обиженный, отвалил.
Честно говоря, я был обескуражен. В моих руках оказалось, несомненно, оружие метательное, но я никак не мог сообразить, как его кидать-то нужно. Несомненно, швырять его можно, и я даже видел погибших бойцов, в которых торчали эти железки. Но как?! – ради всего святого! – как их бросать?!! Я кидал их так и эдак, но в конечном итоге пришёл к выводу, что безнадёжно отстаю от жизни. Возможно, что не только я: очень похоже, что нынешнее время требует, чтобы отряды головорезов вооружали и тренировали особым образом… дай Пресветлый, чтобы моя страна эту истину поняла и без меня!
