Текст книги "Клёст - птица горная (СИ)"
Автор книги: Анатолий Ключников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)
Шаг, ещё шаг, – и я кидаю бомбу на станок онагра. Тут же отскакиваю в сторону: на моём пути лачуга с приоткрытой вовнутрь дверью – я с разбега впечатываюсь в неё, моля богов только о том, чтобы в моём рюкзаке не разбились колбы в трёх оставшихся бомбах…
Ба-бах!!!
Меня мягко втолкнуло вовнутрь, а уши закупорило словно пробками. Так, некогда нам рассиживаться: я быстро вскочил на ноги, сбросил щит и меч, снял рюкзак и вынул следующую бомбу. Делаем раз, два, три – и я, выбросив «подарок» на улицу, выхватил четвёртую.
Ба-бах!!!
На порог швырнуло тело ледогорца, пытавшегося меня преследовать. Я перешагнул через него, выбежал на улицу и, сделав несколько шагов, подбросил бомбу на открытую повозку, стоявшую поодаль от онагра и нагруженную кучей очень крупных горшков…
Я кинулся прятаться снова в ту же лачугу и даже успел ворваться в дверной проём, толкнув дверь назад, чтобы она закрылась за мной. Но только не учёл, что на неширокой улице ударная волна от большого взрыва действует по особенному…
Дверь сорвало с петель и зашвырнуло внутрь – она приложила меня сзади и опрокинула на пол. Хоть я и делал всё так, как учила меня жена, – закрыл ладонями уши и открыл рот, но, похоже, потерял сознание на несколько мгновений; ощутил лишь, что вся лачуга закачалась, заходила ходуном. Когда я очухался, то обнаружил, что всё моё тело стало как будто ватным и плохо слушалось; нацепить щит и поднять меч показалось тяжёлой задачей – я боялся даже подумать, как много времени у меня заняло это, в общем-то, обычное дело, выполняемое мгновенно. Голова кружилась и тошнило, как будто я изрядно надрался выпивки.
Я, покачиваясь, вышел наружу. Похоже, ударная волна смогла даже сдвинуть баррикаду, хотя я не смог бы поручиться за это точно. По крайней мере, ближайшие двери и окна оказались буквально вдавлены вовнутрь жилищ, а кое-где сорвало и крыши. Все защитники баррикады были убиты или контужены, представляя из себя жалкое зрелище беспомощно лежавших людей, кое-как приходящих в себя и не помышлявших о сопротивлении. От онагра остались только разбросанные деревянные брусья, опалённые огнём, а от повозки с боеприпасами осталась только яма на дороге, продолжавшаяся куриться.
Через побеждённую баррикаду начали осторожно перелезать наёмники, в т. ч. и мои балбесы. Похоже, их тоже слегка накрыло: бледные лица, неуверенная походка. Но, даже контуженные, они, погоняемые криками Жука и Грача, принялись уверенно разоружать ледогорцев, покорно переносящих эту процедуру.
Я жадно глотал воздух, но вдыхал только едкую гарь и запах серы. Один из очнувшихся ледогорцев приподнялся, потянулся за мечом – я пинком отбросил его подальше. Впереди виднелась ещё одна баррикада – вполне возможно, что за ней тоже стоит онагр, а то и двое. Или даже баллиста. Но повторять недавний фортель с прорывом сквозь толпу растерявшихся легионеров что-то не хотелось… ну его. Вдруг там окажутся не такие лопухи? – а у меня осталась только ОДНА бомба. Останется только подорвать себя вместе с врагами…
Хм, интересная мысль! Неужели когда-нибудь найдутся идиоты, добровольно прерывающие свою жизнь дьявольским изобретением и готовые потерять свою бессмертную душу лишь для того, чтобы перед смертьюуничтожить как можно больше врагов, или не попасть в плен?
– Командир, держи, – Бим протянул мне кувшин.
А ведь и правда: в горле что-то совсем пересохло, и слюны нет – только горечь. Я схватил кувшин и жадно выхлебал почти половину, роняя капли, пахнущие виноградными ягодами, на грудь. Отдышался. Да, дышалось гораздо легче, и тело наливалось бодростью!
– Ну, ты даёшь… – ко мне подошёл Грач и хлопнул по плечу. – Я подумал, что тебе точно хана. Ты и правда на голову больной? – какого чёрта ты пошёл на смерть?!
Я пригляделся: за время похода у Грача отросла чёрная щетина, превращавшаяся в бороду, начинавшую свиваться колечками, а нос, казалось, заострился ещё больше.
Я крутанул мечом восьмёрку, разминая плечо, пришибленное его дружеским хлопком:
– Мой Учитель учил меня, что в бой нужно идти не для того, чтобы погибнуть или драться с врагами, а чтобы победить. Он говорил, что ты должен видеть на несколько шагов вперёд: куда поставить ногу, куда повернуться. Меня торкает, и я понимаю, что надо делать. Я не собирался погибать, потому что не собирался драться по честному, а догнать меня пока что не всякий сможет… хм, кажется, сейчас меня догонит даже Столяр…
– Столяр убит, – возле меня появился хмурый Шмель. – Как только ты побежал вперёд, из одного дома выскочило сразу полтора десятка бойцов, была сшибка… Эх, если бы туда бомбу бросить, а не дым!.. Хорошо, что наши соседи умеют воевать, а то бы нас всех как цыплят побили. Кашевар ранен, лежит в фургоне. Жнец пропал.
– Как пропал?
– Да хрен знает, как. Мы же на окна смотрели, а не друг на друга. Может, отлить забежал между домами или ещё как облегчиться. Или сбежал – ненадёжный он тип, скользкий. Где теперь его искать? В сшибке я его уже не видел.
У меня теплилось подозрение, что Жнец увидел где-то девицу и кинулся за ней очертя голову, – на верную смерть. Но не видел смысла разогревать богатое воображение.
На самом деле мы разговаривали вовсе не вальяжно, как может показаться моему уважаемому читателю. В бою дорого каждое мгновение, и поэтому мы все тараторили, словно торговки на базаре. Попробуйте перечитать наши диалоги ещё раз, но только максимально быстро. Так вот: мы болтали ещё быстрее! За десятки лет война научит всякому…
– Философ! Сможешь сделать так, чтобы быстро расчистить проход и никого из нас не убить?
– Да не вопрос…
Очень скоро грянул ещё один взрыв: вверх взлетели брёвна, доски, обломки мебели, а лачуга, в которой я дважды прятался, сложилась подобно карточному домику. Её соседку, кстати, снесло ещё раньше, – при взрыве телеги с боеприпасами. Похоже, мне повезло даже больше, чем показалось изначально…
Наёмники, подчиняясь нашим приказам, бросились быстро откидывать обломки поближе к стенам, окончательно освобождая дорогу фургонам. Мы двинулись дальше, а за нашими спинами на улицу уже вливалось осмелевшее воинство божегорцев, усиленное подошедшими легионами. Вспыхивали яростные, но короткие стычки: наглотавшиеся «весёлого дыма» арбалетчики и легионеры соображали плохо, да и было их мало.
– Бим, Бом, Штырь! Со мной, копья к бою! Остальные – прикрываем химиков! Не зевать! Мечи наголо!
Мы вчетвером пошли впереди, выстроившись полукругом и прикрываясь щитами; я остриём меча указывал на подозрительные окна, в которые летели горшки с «весёлым дымом». По счастью, у ледогорских солдат не было ручных бомб, а то наше шествие завершилось бы очень быстро. В наши щиты воткнулось несколько арбалетных болтов – в ответ в те окна полетели ручные бомбы: десятники не скупились. Напомню: нас было 4 командира прикрытия для двух фургонов, и, значит, остальные три десятника тащили в рюкзачках 15 бомб. На весь город, конечно, не хватит, но до второй баррикады мы точно дотянем. А там можно будет бросать всё к чёрту и выводить химиков назад, в резерв, поскольку наша армия стала растекаться по дворам бедноты, как вода в половодье, и могла залить весь город, не пробиваясь через улицы – баррикады становились бесполезными, поскольку божегорцы могли зайти их защитникам в тыл.
Противнику было легче оборонять центр: в тех местах богатые хозяева строили каменные заборы или ставили вокруг домов чугунные решётки, которые ногой не опрокинешь. Вот там-то химики стали бы нужными.
Бац! В мой щит ударил горшок… по счастью – цветочный, и за шиворот и в рот швырнуло пригоршню земли. Я увидел в окне второго этажа обозлённую бабёнку, успевшую показать неприличный жест и ухватившую вторую посудину, а сам дом оказался каменным: начался район среднего сословия. Я ругнулся, погрозил ей мечом, а мои рьяные сослуживцы вскоре забросили в её окно свой горшок – в ответ. Я хотел было сплюнуть, что, мол, не стоит на дуру-бабу тратить драгоценную химию, как вдруг бабахнуло так, что земля под ногами качнулась, а на наши головы из окон вылетели осколки стекол и обломки рам.
И, опять-таки, не успел я оклематься и обругать дураков, перепутавших горшки, как из дверей того дома на нас вывалилась целая куча солдат, и вовсе не с цветами. Я не зря выбрал тройку самых лучших своих бойцов: они не струхнули и мигом сделали маленькую стенку, – один из напавших накололся на копьё, словно жучок на булавку – его пробило насквозь. Я принялся отбиваться сразу от нескольких противников, лихорадочно прикидывая, каковы мои шансы остаться в живых на этот раз, и, не успел я даже разогреться и вспотеть, как услышал взрывы: наша группа принялась швырять в напавших горшки со шрапнелью.
При этом вам нужно понять: моя четвёрка шла не так уж и далеко от первого фургона, и тот, кто бросал руками горшок с убийственной смесью прямо на улицу, почти что себе под ноги, должен был понимать, чем рискует, хотя и прикрывается щитом: железякам всё равно, кого убивать и калечить, и ты можешь сам получить ранение в ногу, хотя это и очень маловероятно.
Мой противник отвлёкся на взрыв, и я чиркнул его остриём меча по горлу. Удивительно, как картечь резко остужает пыл бойцов: никому не хочется погибать от дурной железяки. По счастью, наёмники догадались, что швырять «подарки» нужно не на линию, где идёт драка, а поближе к крыльцу, – в тылу нападавших. Если бы вы, уважаемый читатель, знали уровень грамоты наших людей, то вы, конечно же, оценили бы и уровень моего везения… хм, впрочем, скорее всего, химики, втыкавшие колбы в дыры адских горшков, успели научить наших дураков, что горшки со шрапнелью нужно кидать как можно дальше от того места, где находятся свои товарищи. Если это и правда так, то я Философу буду должен.
Уцелевшие кинулись бежать в центр города, под защиту второй баррикады. Сами понимаете, что у меня не имелось желания бросаться за ними в догонялки.
– Эй, вы, обдолбанные, дайте выпить! – заорал я, мотая башкой, чтобы стряхнуть капли солёного пота.
Я в жизни имел мало случаев, чтобы о чём-то жалеть. Пожалуй, этот был один из таких: пока мы вчетвером жадно хлебали сладковатое пойло из двух горшков, наши фургоны стояли на месте. А ледогорцы вовсе не ждали, пока мы напьёмся: они взяли да и швырнули «подарок» из-за своей второй баррикады – и оказалось, что наши фургоны стоят очень даже в подходящем месте… для их метательных машин.
Ба-бах!!!
Что, что я ещё мог потребовать от своих людей, да и не от своих тоже? Сдохнуть на улице паршивого приграничного городка чужой страны, ещё более нафиг им не нужного, чем мне самому? Во имя чего? – и без меня пропагандисты сто раз успели им объяснить, что ихнее дело – правое, и нужно только разбить врага. Отдать им команду драпать назад, чтобы потом «безопасники» проели им всю плешь, обзывая их трусами, а они комплексовали об этом всю свою никчёмную жизнь? Единственное, что я мог – попытаться спасти их шкуру без ощутимого вреда для «общественного мнения», – будь оно неладно.
Я шарахнул глиняный горшок с остатками вина о булыжную мостовую (начинались благополучные районы!), вырвал окровавленный меч из щели между камнями, махнул им в сторону ледогорской баррикады:
– ВПЕРЁД! КТО ХОЧЕТ ЖИТЬ – ДАВАЙ ЗА МНОЙ!
– Командир, у второго фургона заднее колесо отшибло, он завалился! Что делать?! – взвизгнул мне под ухо боец из чужого десятка. – Катить невозможно!
– Хватайте его за угол, так и тащите! – крикнул я ему прямо в лицо. – Не соображаешь, что ли?!!
– У нас есть убитые и несколько раненых!
– ВСЕХ БРОСИТЬ! ТОЛЬКО ВПЕРЁД!!!
Раненых подберут легионеры, заполнявшие улицу. Ну, или медики, идущие за легионерами. Ну, кто-нибудь, да подберёт – а нам никакнельзя задерживаться! Наш раненый Кашевар лежит в фургоне химиков, а остальные и так выживут. Да будет на то воля Господа бога нашего – Пресветлого Вседержителя Всемогущего!
На этот раз картина нашей атаки со стороны выглядела ещё более сумасбродной: оставшиеся на ногах мужики, обрызганные кровью, с отчаянным криком «а-а-а-а-а-а!!!» толкают вперёд фургоны, причём второй поддерживают за задний угол. Повозки подпрыгивают на грубых булыжниках мостовой, тарахтят, раскачиваются, и остаётся только молиться, чтобы внутри ни один кувшин не треснул при ударе друг о дружку…
Я остановил фургоны на расстоянии, когда вражеские метательные машины не могли нас достать из-за того, что мы встали слишком близко, а для ручных бомб расстояние было далековато, – особенно, если учесть, что тенты повозок обшиты броневой защитой. Оставшиеся бойцы и химики деловито зачистили все ближайшие дома, швыряя в их окна всё, что попадалось под руку.
Собственно, на этом наша война и закончилась бы, но в события вмешался божегорский «дракон». Он хищной птицей начал кружить над городскими домами, словно коршун над птицефермой. Но тактику ему пришлось поменять: летун вёл свою «птичку» строго над улицами, высматривая заградительные укрепления.
Очень скоро в тылу противника начали вспухать знакомые огненно-чёрные шары адского пламени, да такие, что поднимались в несколько раз выше высоты крыш. Летун бомбил центр: нетрудно догадаться, что подходы к ратушной площади были тщательно перекрыты, а главная сила войск скопилась именно в том районе. Раз так, то и самые заманчивые цели оказались именно в центральной части города.
Всё шло как будто хорошо, но «дракона» угораздило пролететь мимо высокого шпиля городского собора. Шпиль выстроили традиционно четырёхгранным, при этом на большой высоте по каждой грани расположили витражные окошки в несколько опоясывающих ярусов. Такие окна выкладывают цветными стекляшками, изображающими жития святых или философские споры Братьев-Богов – для эстетической услады прихожан.
Всё, вроде бы, как обычно, но, поскольку такие храмы строят непременно на главной площади, то летуну для захода на цель пришлось пролетать рядом, а для более точного прицеливания – снизиться. И в этот момент окошки сразу на двух гранях открылись одновременно по всем ярусам, и оттуда шарахнули вверх залпами шутих, спаренных штук, наверное, по 20. Сначала с одной грани, и почти сразу же – с другой.
«Дракон» мгновенно оказался окутанным густыми облаками бело-жёлтого дыма, – сначала одним, потом другим. Я невольно восхитился мастерством «охотника на драконов», сумевшим добиться слаженных действий многих людей, и тут же с ужасом увидел, что наша «птичка» густо задымила. Подбитая машина задрала нос кверху, чтобы набрать запас высоты перед неминуемым падением и получить лишние мгновения форы по времени полёта, – при этом она зарокотала так надрывно, что даже нам вдалеке сделалось зябко.
Летун, сбрасывая последний груз куда придётся, был вынужден искать посадку внутри города, и такую, чтобы поближе к своим войскам. Мы увидели, что он выбрал нашу улицу: она от центра и до бедняцких кварталов протянулась прямая, как стрела, и ровная, булыжная. А затем стали свидетелями очередного ужаса: «всадник» слил из нутра своего «дракона» какую-то жидкость, начавшую накрывать улицу, словно грязный туман, а потом тот полыхнул и взорвался жутким хлопком, эхо которого растрепало нам потные волосы, выбившиеся из-под шлемов. Уверен: те, кто оказались под таким «покрывалом», не хотели не только преследовать героя, но и сражаться. По крайней мере те, кто остался жив.
Взрыв слегка приподнял «дракона», а потом тот резко потерял высоту. Однако, сел ровно и покатился к той баррикаде, что стояла перед нашими фургонами.
– Надо помочь!.. – я указал Грачу мечом на «дракона» в тот момент, когда «птичка» ещё только-только начала заходить на посадку на нашу улицу. – Обойдём дворами!..
– Лось, Шкет, за мной! – крикнул в ответ Грач.
– Шмель – за старшего!
Мы вчетвером проскочили между домами на узенькую улочку справа, тут же свернули налево в пустынный дворик сквозь забор, разобранный, скорее всего, для баррикады. Щиты мы забросили за спины: и бежать не мешают, и от стрелы в спину хорошая защита. Как раз в то время, когда мы мчались сквозь первый двор, и взорвалась слитая жидкость, а мне потом бойцы рассказали, как им это аукнулось, и в каких местах у них волосы колыхались.
Нам требовалось проскочить несколько дворов; поскольку мы не лезли в дома, то и нам никто не мешал. В одном месте нам встретился поникший дедок, сидевший возле дома на лавочке, обречённо положивший руки на колени. Он равнодушно глянул на нас и снова опустил глаза, глядя в одну точку на земле. Висело бельё на просушку, никому не нужное, загораживая нам дорогу и обзор – мы раздражённо его отталкивали, не обрывая: вдруг и врагам помешает? В другом дворе в открытый сарай метнулось несколько перепуганных теней; похоже, одна из них принадлежала малому ребёнку. В одном из домов прятались солдаты: послышались крики, суматоха, но в атаку на нас никто не бросился – похоже, мы сильно удивили их тем, что не рвались в бой, и там поддались сомнению: может, это бегут свои?
Вскоре мы услышали шум с главной улицы, переместившийся в проулок, к которому вышли и мы. Тут забор оказался каменным, но невысоким, а ворота – из металлических прутьев, раскрытые. Мы, укрывшись за изгородью, увидели сквозь решётку ворот, как в проулок забежал одетый в черное человек и, увидев нашу открытую створку, тут же бросился к ней, справедливо полагая, что бегство по открытому переулку ничем хорошим для него не закончится.
Он оттолкнул решётку, забежал к нам во двор. Его преследовал лязг солдатской брони, топот ног, обутых в сандалии с металлическими подковками, азартные крики. Я вышел наперерез погоне, пинком толкнул воротную створку назад, загораживая дорогу, – на неё тут же наткнулся один из преследователей, с бранью рухнувший наземь, и создавая шум, как будто кто-то смахнул со стола на каменный пол несколько стальных котелков: он выронил меч, лязгнувший по воротной решётке, его шлем покатился по утоптанной улочке, и, вдобавок, упавший, раскинув руки, врезал по земле железным умбоном щита. Да и бронька его звякнула знатно.
Враги не растерялись, и сразу же упёрлись руками в ворота, толкая их назад. Один из них со стоном отвалился, получив от меня рану на кисть руки и зажав её другой, но остальные быстро перестроились и принялись отжимать створки щитами, готовясь ворваться вовнутрь сокрушающим потоком.
Ситуация складывалась до боли понятная…
– Прощай, брат! – процедил с надрывом Грач, упёршись в ворота со своей стороны. – Беги скорее!.. Мы задержим…
Я вынул метательный нож и вогнал в глаз одному из ледогорцев. Потом взял другой, третий – преследователи, потеряв трёх человек, отхлынули. Но у меня таких железок больше не осталось, а держать оборону мне смысла не имело: только я один из нашей четвёрки мог более-менее хоть как-то защитить убегающего летуна.
К врагам бежало подкрепление, и я не имел права больше терять ни мгновения. Да, я бросал на погибель тех, с кем долго шёл плечом к плечу, – ради циничного вывода, что нужно спасать ту жизнь, которая имеет в глазах нанимателя наибольшую ценность.
Я не стал прощаться – просто развернулся и побежал прочь. За воротами радостно взвыли, и с новым воодушевлением пошли на приступ – я услышал грохот щитов о металлические прутья ворот. Кстати, на моём поясе висела ручная бомба, прицепленная за рукоятку, а рюкзак я бросил возле фургона. Понимаю, что это было против той клятвы, что я дал сам себе, но утешала мысль о крайнем случае и необходимости, в случае чего, выхватить ЕЁ быстро.
Летун оказался относительно молод и невероятно шустрым: мчался, словно нашкодивший мальчишка после совершённого хулиганства. Какое там прикрыть его! – хотя бы просто догнать…
– Туда не беги! – крикнул я ему вослед. – Там солдаты! Давай в левый дворик!
По счастью, бегун не ушёл в полное отрешение от окружающей реальности, и мои слова до него дошли. Он даже притормозил, обернулся через плечо…
– Механикус, да твою же мать!!! – другие слова мне почему-то не вспомнились.
– Клёст?! Откуда?..
– Давай, потом!..
Мы перелезли через каменный забор, оказавшись в другом дворе. За нашими спинами звенела сталь – кто-то из наших ещё сопротивлялся…
Опять то же самое: пересохшее бельё на верёвках, захудалые огородики, детские доски-качели. Население трусливо прячется кто где может.
Оставалась последняя улочка, после которой можно было выйти на наши фургоны. Однако, в самом её начале, где она смыкалась с центральной, на которую сел подбитый «дракон», топтались солдаты, заглядывая за забор, явно надеясь что-то высмотреть, чтобы потом броситься на подмогу своим. Отсиживаться нам смысла не имело: сзади подпирала озлобленная погоня, а прятаться в приличном районе особо и некуда. Поэтому нам пришлось пролезать в дырку в заборе и мчаться через улочку к противоположному ограждению.
Нас увидели, окликнули, загомонили. Видя, что мы не откликаемся и лезем в другой двор, солдаты сорвались с места и побежали за нами, размахивая мечами.
Мы забежали на участок, принадлежавший дому, знававшие лучшие времена. Вдруг обветшавшая дверь открылась, и на покосившееся крыльцо вывалились сразу четверо вражеских солдат.
Механикус опешил, приостановился. Я злобно толкнул его в спину и гавкнул в его затылок:
– Прямо и направо! Не оборачивайся!!!
Ледогорцы тоже растерялись, хотя и вышли, держа в руках мечи и щиты. Странно одетый гражданский, непонятно какой наёмник – возможно, нас могли принять и за своих, если бы не явный испуг Механикуса. После окончания замешательства легионеры бросились на меня, прикрывавшего убегающего, всей гурьбой.
Я ткнул остриём меча в лицо ближайшего – он дёрнулся, прикрылся щитом, да так, что сам себе закрыл обзор. Я отвёл оружие, не давая ему ударить в щит, присел и рубанул противника по незащищённой части бедра. Он зарычал, присел на колено – товарищи раненого обошли его по бокам, сомкнули щиты, двинувшись на меня глухой стенкой.
Однако, эта троица показала, что связка у них отлажена как часы: они принялись меня колошматить, как крестьяне цепами тот сноп пшеницы на току – не шибко шустро, но сильно и часто. А я успевал лишь отбиваться мечом и щитом, поневоле вынужденный пятиться к кирпичному забору, который за длительное время успел осыпаться мелкой крошкой, местами чуть ли не в треть толщины. Этот забор имел высоту мне по грудь, а Механикус перемахнул его, почти не заметив.
Когда до забора оставалось пару шагов, во дворе успело появиться ещё полтора десятка преследователей, азартно спешивших на помощь своим. Я широко отмахнулся, царапнув остриём сразу два щита, и тут же швырнул меч через забор. Прикрылся щитом, по которому сразу кто-то ударил, сорвал с пояса последнюю бомбу, зубами вырвал чеку, стукнул рукоятью себе по бедру, ощутив, как стержень крошит стекло у колбы.
Оставалось отмахнуться щитом ещё раз, отражая очередной удар, затем привалиться левым боком к стене, забросить на парапет свободную правую руку, уцепиться ею (бомба как бы случайно упала мне под ноги), а потом колесом, резким движением перебросить на другую сторону обе ноги и руку со щитом, своей тяжестью создавшим мне дополнительную силу вращения.
Я рухнул лицом вниз, успев повернуть щит лицом к земле – иначе бы левую руку вывернул или даже сломал. При падении главное – превратить силу удара о землю в силу вращения вокруг своей оси, т. е. просто покатиться, словно бревно. Вот и я сделал один оборот, подогнул ноги и, когда ступни коснулись земли, – оттолкнулся правой рукой от её поверхности – и тут же оказался стоящим вертикально.
Сразуже за этим во дворе, из которого я ускользнул, грянуло эхо взрыва, вдогонку которому зазвучала солдатская брань. Я огляделся, подобрал свой меч, закинул щит за спину и побежал дальше, руководствуясь давним принципом: от места своих проказ нужно держаться как можно дальше. Уж больно там люди остаются раздражительные…
Перебираюсь сквозь очередной забор – и оказываюсь во дворе, куда толпой вваливаются солдаты… божегорцы!!! Которые увлечённо бросились в мою сторону в лютой жажде настрогать меня словно морковку, приняв за представителя народного ополчения. Пришлось мне не менее горячо уговаривать их не спешить с этим делом: я быстро перечислил всех командиров по всем легионам, каких только знал. И даже покойного Старика не забыл.
– Вы тут не видели мужика молодого, одетого во всё чёрное? Или уже успели убить?
– Его наши Шест и Сиг сейчас в штаб ведут! Говорит, что на «драконе» летал. Брешет, поди?
– Нет, это правда.
Путь в штаб имелся только один: через городские ворота. А самый лёгкий – по нашей улице, чтобы шею себе во дворах не свернуть. Я выбрался на неё и довольно скоро настиг приметную троицу, состоящую из одетого во всё чёрное, и двух солдат: долговязого и лупоглазого.
Я навязался к ним в компанию по двум причинам: во-первых, хотелось убедиться лично, что «бухгалтерия» в мою пользу поставила хотя бы одну галочку, а во-вторых, на сегодня я навоевался до одури, и рисковать жизнью больше не желал. Даже ради Господа Бога нашего, – Вседержителя Пресветлого. В конце-концов, за меня там Шмель остался…
