Текст книги "Клёст - птица горная (СИ)"
Автор книги: Анатолий Ключников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
При этом ледогорцы, оттеснив наши ряды, начали использовать несколько захваченных стреломётов против нас же, посколькураспавшаяся третья тысяча не удосужилась испортить брошенные торсионы… убил бы всех гадов!!!
– Давай, заряжай снова! – крикнул я. – Чего сидишь?! Кончай трусить!
Мой напарник скорчился у подножия телеги, вжав голову в плечи. Вообще-то, его опасения я понимал: расчет стреломёта превращается в заманчивую цель, и вражеские лучники не дремали – сразу попытались нас достать, благо мы возвышались над общей толпой. Передок телеги защищала плотная деревянная стенка, да и рама с гнёздами сама по себе являлась непробиваемой защитой. Тем не менее, никакой радости от того, что в неё вонзилась вражеская стрела, а ещё несколько бесполезно свистнули над головой, у меня не появилось.
Я схватил с телеги свой щит и почти насильно нацепил его на спину напарнику:
– Заряжай, … твою мать! Живо!
И, подавая пример, сам первым вскочил на переднюю ступеньку, двумя движениями загнав в гнёзда два пилума, и тут же бросившись наземь, спасая беззащитную спину от возможной стрелы.
Напарник кое-как вставил десяток «стрел», при этом собрав на щит несколько вражеских, и, я, полагая, что нет смысла терять драгоценное время, дал второй залп… опрокинуло ещё одну ледогорскую шеренгу. На третий раз мы зарядили только нижний ряд; щит на спине моего подручного стал похож на подушечку для иголок.
Мы, конечно, сильно помогли задержать ледогорцев, но одним стреломётом наступление не остановишь. Телега мешала пятиться, на неё начали натыкаться спинами наши отступающие, мешая перезарядке. Кроме того, мне никак не улыбалось оказаться зажатым в плотной толпе, попасть в общую мясорубку и сложить буйную голову во славу Божегории, поэтому я просто перерубил канат торсиона, соскочил вниз и пошёл, не оглядываясь, к своему десятку. Хотелось бежать, поскольку время стало воистину на вес золота, но – НЕЛЬЗЯ: так можно и панику спровоцировать. Навстречу мне шли дезертиры, погоняемые командирами из четвёртой тысячи; меня принимали за труса, угрожали, пытались остановить, повернуть назад, но я только делал неприличные жесты, отвечая, что мой десяток должен охранять химиков, а приказы я буду слушать только от своего центуриона. По дороге мне попался брошенный щит, и я нацепил его на руку.
Вот и моя шеренга, которой я приказал остановиться подальше, чтобы её не затянуло в общую свалку. Что-то не то… ага, появилась лишняя лыбящаяся рожа!
– Жнец? А ты откуда?!
– А не хочу я в лазарете валяться! Когда ничего не видишь – ещё страшнее!
– Как раны?
– Хромаю, но медикус сказал, что жить буду. Болит пока, зараза…
– Ну, хорошо, оставайся с нами. Кстати, что с Рыбаком?
– Так это… – Жнец выпучил глаза. – Умер он давно, от горячки. Нутро ему повредили, сам врач ковырялся, зашивал, да что толку…
Мда, дело обычное. Наш десяток, попадавший в переделки, постоянно доукомплектовывали, поэтому Рыбака и Жнеца после выздоровления всё равно отдали бы в подчинение другим. Я это знал и поэтому не пытался выяснять, сколько ещё будут лечить моих людей. А Рыбак, вишь ты, не вернётся… да уж, сходил заработать себе на свадьбу! – а получил бесплатные похороны.
– Работу в строю не забыл?
– Неа… виноват: никак нет!
– Шмель, отведи людей назад, ближе к химикам. Я пойду осмотрюсь, скоро буду.
– Слушаюсь!
Я помчался обратно к смотровой вышке. Сейчас на ней никто не стоял, поскольку противник сблизился вплотную, наши метательные машины стали бесполезны, и корректировщик перестал быть нужным. Я взбежал повыше, огляделся.
Цвета ледогорской армии неумолимо теснили расцветку божегорских легионеров, особенно на правом фланге. Разношерстно одетые наёмники подпирали отступающих, частично смешиваясь с ними, но им спасти ситуацию не удавалось. Не пройдёт и получаса, как ледогорцы начнут крушить наши штурмовые механизмы, а там доберутся и до химиков, потом – до шатра командующего. Оставалась надежда на непотрёпанную четвёртую тысячу… пора бы ей и выдвигаться, иначе наши машины точно уничтожат! Неужели новый командующий не видит, чем дело пахнет?!
Я повертел головой: на соседней вышке стоял один из адъютантов, приложив к глазу наблюдательную трубу; у подножия топтались двое вестовых, готовых читать те знаки, что тот подаст флажком, и ещё десяток охраны. Один из вестовых заметил меня, нахмурился.
Вполне возможно, что новое командование находится в прострации и просто не готово давать никаких приказов. Однако, эта его заторможенность или, наоборот, хладнокровная неспешность всё-таки дала один плюс: ледогорцы «бросили на стол» очередную карту. Из их расположения вырвалась очередная конная лава и помчалась в обход, круто огибая нас по правому флангу и явно нацеливаясь нам в тыл.
Остатки нашей кавалерии даже и не попытались изображать ей сопротивление, а просто подались назад, прижимаясь к четвёртой тысяче. Если бы она пошла вперёд, то нам сделалось бы совсем печально: с тыла не оставалось никакой обороны, кроме нескольких десятков уцелевших всадников, охранной сотни для защиты командования, и нашему новому командиру легиона пришлось бы срочно спасать свою шкуру.
Адъютант подал знак, вестовые заполошно забегали, и вскоре высоко в небо взлетели несколько разноцветных сигнальных ракет. Ну, понятно: даём сигнал бедствия, но кто нас смог бы выручить?
Ситуация в центре сложилась не менее аховая: ледогорцы поставили на колёса 3 баллисты и подкатили их вплотную к речке, имея возможность швырять горшки со шрапнелью аж до позиций требушетов. А наказать их за подобную наглость божегорцы не могли: вражеские машины прикрывались по фронту толстым слоем пехоты, стоявшей строгими рядами, выставившими копья, а по флангам гарцевала кавалерия. Судя по конским трупам, центр тоже пытался контратаковать кавалерией, и тоже безуспешно. Сейчас там сложилось такое положение: первые тысячи выдвинулись вперёд, уходя из зоны обстрела баллист, но при этом атаковать противника не решались. А, судя по количеству трупов легионеров, такие попытки они уже делали, и не менее безуспешно, чем кавалерия.
Таким образом, в центре противник закидал «негасимым огнём» все наши метательные машины и осыпал шрапнелью всех, кто не шёл вперёд и не бежал назад. Пожалуй, сейчас он начнёт отвод своих баллист, но трудно представить, что сильно побитые божегорские тысячи кинутся нам на выручку, имея за спиной не очень притомившихся легионеров противника, да ещё усиленных кавалерией, – тем более, что и мы, и они отделены друг от друга по флангам нашими рвами с кольями.
Как я говорил выше, позади центрального легиона стояла имперская гвардия, но сейчас бросать её в бой – дурость: положение в центре даже мне казалось едва ли шибко лучше нашего, а что творится слева – вообще не видно, поскольку я залез не на самый верх вышки, но, будь я хоть на верхней площадке, – всё равно не смог бы сделать более точную оценку, чем «совсем плохо» или «очень хорошо». Пожалуй, в том сложившемся положении самым лучшим, что склонило бы чашу весов в нашу пользу, стала бы атака резервной тяжёлой кавалерии, которая бы отбросила с правого фланга наглую конницу противника и заодно ударила бы во фланг напирающей пехоте противника. Если, конечно, у нас вообще имелся подобный скрытый резерв. В количестве голов тысяч эдак пять-шесть, – если считать и конские, и людские, многие из которых от конских отличаются только строением морды и тем, что не едят сено.
Солнце достигло зенита; не мешало бы и пообедать, уж коли нам утром даже перекусить не дали. Однако, нынешним днём для нас, похоже, распоряжался Нечистый, который жаждал угостить нас всем, чем угодно, но только не стряпнёй Кашевара. Я присел на ступеньку, снял шлем и почесал вспотевшую макушку, упаренную от постоянной беготни. Меня с вышки никто не гнал, а я справедливо рассудил, что лучше лишние полчаса посидеть, чем простоять на ногах, благо очень скоро, судя по всему, мне придётся бежать обратно в свой десяток и встать на последнем рубеже охраны отряда химиков, что, надо полагать, всё-таки закончит мою военную карьеру – на этот раз уж точно навсегда.
В небесах зазвучало непонятное тарахтение, принятое мною сначала за стрекот насекомых, а потом и вовсе за гул моей съезжавшей «крыши». Однако, его услышал не только я: люди стали смотреть в небо за моей спиной, и даже шум боя как-то поутих. Я тоже обернулся.
«Святый Пресветлый, помилуй, мя, грешного!»– я, разинув рот, осенил себя Его знаком.
Вот он, дракон! Да не один, а сразу двое!!!
Да, эти летающие повозки, действительно, имели по четыре неподвижных крыла и хвост, напоминавший драконий: две горизонтальные плоскости – справа и слева – и одну вертикальную. На морде этих «повозок» с бешеной скоростью вращались металлические лезвия – для устрашения, что ли??? Чёрных дымных хвостов сзади не наблюдалось: болтуны брехали, наверное. Да я бы согласился даже и на дым – лишь бы помогли хоть чем-нибудь!
На вертикальных плоскостях хвостов красовались рисунки имперских штандартов Божегории. «Драконы» плавно разошлись в разные стороны; один из них повернул на наш правый фланг, делая круг над атакующей нас конницей, а другой пошёл строго прямо на речку. Ну, и что?!!
Из брюха первого начали один за другим вываливаться горшки, издали чем-то напоминая сбрасываемые козьи фекалии. Я сразу же непроизвольным жестом напялил шлем обратно, едва только увидев первые посыпавшиеся с небес «подарки». Самое потрясающее было то, что они начали разрываться прямо в воздухе, не долетая до земли! – я ведь думал, что самое главное – это разбить силой удара стеклянную колбочку, а, оказывается, можно сделать и простое замедление взрыва!
Воздушные взрывы оказались куда страшнее тех же «стеноломов» и даже шрапнели, большая часть которой улетает бесполезно вверх, – особенно, если лежать на земле. Тут же металлические чешуйки хлестали беспощадно сверху вниз, и у лежачего шансов уцелеть было, пожалуй, поменьше, чем у стоящего. Конная лава сделалась похожей на лавину обычных тараканов, которую кто-то шлёпает мухобойкой, быстро прореживая поток – раз, раз, ещё раз! Всадники смешались, запутались: одни рвались мчаться в одну сторону, другие – им навстречу, а «дракон» неспешно и вальяжно пошёл на второй круг…
«И на кой чёрт ему эти металлические лезвия?»
С нашей «ракетной площадки» в небо взмыли очередные «шутихи», предназначавшиеся, очевидно, для «драконов». «Возница» второго, сделавший круг за речкой, вполне заметно шевельнул крыльями вверх-вниз, что очень напоминало «спасибо, понял», и начал заходить с тыла напирающей пехоте противника, но при этом поперёк её движения. Из его брюха вывалилось сразу несколько «колбасок», полетевших, кувыркаясь, к земле.
Поскольку ни одного взрыва в воздухе не произошло, я не ожидал увидеть ничего более страшного, что могли бы сделать «стеноломы» или шрапнель. И зря. Ох, зря…
К небу взметнулись столбы огня дьявольского цвета, перемешанные пополам с густым, жирным, чёрным дымом. Скажу больше: я вообще никогда не думал, что высотапламени может оказаться размером в пятикратный рост человека, когда, казалось бы, и гореть-то было нечему! Нет сомнений: будь сброшенные «колбаски» наполнены даже «негасимым огнём», то ничего подобного не получилось бы, хотя расцветки при возгорании во многом и похожи. Те, кому довелось оказаться недалеко от места падения «подарков», не имели ни малейшего шанса на выживание, и оставалось только молиться Пресветлому, чтобы он успел вырвать их души из адского пламени, куда их зашвырнуло таким взрывом. Вернусь домой – непременно отлупцую жену ремнём, чтобы даже не думала заниматься ничем эдаким!!! – это же самое верное дело навек потерять душу! Ей богу: сотворяя в своём мире своими руками адское пламя, мы непременно откроем проклятому аду к нам прямой путь! – рано или поздно.
Второй «дракон», словно испугавшись размеров содеянного, не стал повторять удар, а полетел прочь. Но не обратно в тыл, а заложил круг в центр, нацеливаясь на приснопамятные три баллисты, что успели попортить нашим соседям слева немало крови, – как в прямом, так и в переносном смысле. Их участь не вызывала ни малейших сомнений: «колбаскам», начинённым дьявольским пламенем, не требовалось практически никакой точности. Даже с ракетами, имеющими в начинке «негасимый огонь», пришлось бы повозиться много дольше, а тут сбросил несколько «колбасок», и можно, не глядя, возвращаться домой…
Исход боя был решён за несколько минут. Идеальные защитные ряды вражеской пехоты в центре фронта мгновенно распались и бросились улепётывать, словно перепуганные зайцы, – не очень сильно отставая от кавалерии, только что прикрывавшей её с флангов, и побросав свои копья словно ненужные, мешавшие шесты, а многие и щиты отбросили. Но не менее ошеломлённая пехота и конница Божегории вовсе не рвались за ними вдогонку, чтобы закрепить успех и сделать врагу полный разгром. Словно бы испугались адского пламени, низринутого с небес и продолжавшего жарко, чадно пылать поперёк прямого пути вперёд, хотя оно стало гораздо ниже, чем изначально.
На полосе нашего легиона напор ледогорцев тоже иссяк. Но имелось отличие: шедшие против нас мгновенно бросили всё оружие и сдались, словно по щелчку пальцев. А потому, что, в отличие от своих соседей по центру, получили тяжёлые потери, усиленные душераздирающими криками обожжённых товарищей, – горевших заживо или отделавшихся малыми ожогами, но вопивших не менее громко. Очень быстро вся позиция нашего легиона оказалась накрыта невыносимым запахом горелого человеческого мяса – какая уж тут война… Никогда я не видел, чтобы противник так быстро получал столь многочисленные жертвы за столь малое время! И дай Пресветлый не видеть больше никогда!
К этому остаётся добавить, что вихрь дьявольского огня сбил с ног едва ли не треть наступавших на наш легион, подобно ударной волне после взрывов нескольких «стеноломов». А конница, осыпанная «небесной картечью», удирала и вовсе галопом, при этом ошалевших коней понукать вовсе не требовалось – только собьёшь с шага.
Кстати сказать, на другой день я узнал, что наши пленные рассказали, что сила огненных вспышек была такова, что в первые минуты после бомбёжки стало жарко, будто в печке, и не хватало воздуха: вроде бы рот разеваешь, вроде бы жадно его глотаешь, но при этом ощущение такое, словно и не дышишь… Опытные горцы говорили, что такое бывает только тогда, когда пытаешься подняться на самые высокие вершины, но Боги, не желавшие, чтобы простые смертные достигли их жилищ, сделали так, чтобы человеку на определённой высоте дышать становилось совершенно невозможно. Если люди научились делать так, чтобы другие не могли дышать даже в долине, то, значит, в гордыне своей пытаются равняться богам или даже превзойти их, и это тоже не к добру… Пресветлый, быть может, и простит, но Нечистый точно сделает очень большую подлость, не разбираясь, кто конкретно изобрёл этот адский огонь.
Но это будет завтра, потом. А пока что я соскочил с лестницы и помчался к химикам так, что пятки едва не стучали мне по затылку, а щит беспощадно колотил по спине.
Химики совершенно спокойно собирались доедать завтрак, а проклятый Философ сидел на краю своей телеги с неизменной самокруткой в зубах с отрешённым видом. Хотелось вдавить кулаком его курево ему же в глотку, но – нельзя: он старше меня по званию, лейтенант-минор. Однако, я не удержался и ухватил его за ворот рубахи, встряхнул:
– Ты, химик, мать твою так!!! Что у вас тут происходит?! Скажи, сволочь: у нас в легионе ТАКИЕ штуки тоже есть?!!
Он не попытался вырываться и окурок из зубов не выпустил:
– У нас многое что есть… мне об этом болтать не положено. Опусти руки, ДЕСЯТНИК.
– Ты что, не понимаешь, идиот, что, если ты хотя бы раз используешь ВОТ ТАКОЕ, то нас в плен брать не будут?!!
– Конечно, понимаю. Поэтому и курю всё время. Садись рядом, Клёст, тоже закуривай… попробуй войти в гармонию со всей Вселенной и там найти ответы на все свои вопросы.
– Благодарствую, сударь, я уж как-нибудь проще, по старинке, – обойдусь моровкой, – я примерно как-то так, максимально церемонно раскланялся с Философом и усадил его обратно. – У меня к Вселенной только один вопрос: что ЭТО была за хрень, и из чего её делают?
– Да это самое простое, что только можно придумать, – ответил мне химик, глядя мимо меня мутными глазами. – Смесь лёгких фракций земляного масла с соком каучукового дерева. Сделать «негасимый огонь» гораздо труднее, а ЭТА фигня возгорается только при зажигании. Проблема в том, что каучук очень дорогой; богатые аристократы позволяют себе иногда обмазывать колёса своих карет для мягкого хода. Ещё из него игрушки гибкие делают, мячики прыгучие. А в остальном – только для науки, под строгий учёт и отчётность. Из-за его дороговизны никто не даст ТАКИЕ смеси в руки зачуханного легиона, где собрали всякий сброд. Так что не ссы, десятник, не смеши Нечистого.
– Спасибо тебе, Вселенная, – я возвёл очи горе и похлопал Философа по плечу. – Мудрость твоя и впрямь бесконечна.
И поспешил к своим. Разве я виноват, что уродился таким любопытным и обаятельным?
Наступаем, что ли?
Мой десяток этот страшный бой пережил без потерь. И даже увеличился на одного человека. Только наше имущество получило ущерб: лопнула натянутая ткань палатки, изрешеченная железяками, да Бим обмочил свои штаны. Бом безудержно хохотал над товарищем, то и дело получая от него тумаки, но ржать не переставал.
У каждого солдата есть иголка и нитки – осталось просто посадить моих подчинённых штопать палатку. Страшнее было другое: осознание, что был втянут в войну, методы которой оказались дикими и незнакомыми. Более того: похоже, что и наше командование не очень-то хорошо понимало, какие огромные возможности у него в руках, и что может сделать противник. Это как дикарь со стреломётом, который до последнего бьётся дубиной, а потом с изумлением видит, что один залп ужасной машины валит разом целую толпу словно косой…
И наш легион, и наши соседи – все сходили посмотреть на то место, куда «дракон» сбросил адские «колбаски». Выжженная земля со слоем жирной сажи, до костей прогоревшие трупы – вот что мы увидели. При этом, надо признать, «небесный возница» положил свой ужасный груз очень аккуратно, почти в речку, уничтожив лишь тыл напиравшей ледогорской пехоты. По счастью, расчисткой места с печатью Нечистого занимались уцелевшие пленные, а их раненых и обожжённых врачевали вместе с нашими, в одних полковых лазаретах.
Легионеры до самой темноты занимались очисткой траншей от трупов и укреплением частокола. Поздно ночью состоялось торжественное погребение Старика. Химики сделали этот церемониал немножко веселее: пламя огня окрасилось во все цвета радуги, при этом зелёный и синий, входящие в расцветку имперских штандартов, переливались сочнее и ярче других. Я как раз курнул щепоть моровки и, глядя на эту игру красок, в чём-то согласился с Философом.
Очень хотелось бы разузнать всё о том, что было ведомо нашему Старику, да только что теперь об этом говорить… Если его адъютант знал систему оповещения, разработанную для «драконов» и «летучих змеев», то дедок, несомненно, также располагал данными о существовании «летающих телег». А тысячники про них знали? – возможно, но не факт.
Кстати, о тысячниках. Старший миллефолиум возглавил легион, получив на свою голову необходимость срочно понять, что война стала другой, и ещё перенять «наследство» Старика. Мы получили приказ отойти назад на пол лиги, чтобы не попадать более в ракетную зону поражения, и ещё пришлось высылать постоянные ночные дозоры, имевшие задачу выявлять факты скрытного перемещения вражеских станков для запуска ракет в нашу сторону. Не знаю, удалось ли им выявить хотя бы одного ракетчика, но зато они постоянно натыкались на встречные дозоры противника, имевшие, надо полагать, примерно такие же указания.
На пальцах подобную ситуацию можно объяснить так. Предположим, у вас есть огород, и есть вороватый сосед. Вы на ночь спустили собаку с цепи с приказом караулить участок. Ваш сосед вам тоже не доверяет, и тоже спустил собаку. В итоге два кобеля столкнулись в темноте нос к носу, сцепились, начали рвать друг друга в клочья и лаять на всю деревню. Вспыхивал ожесточённый перезвон мечей, обозначавший искрами место стычки, вставала на уши охрана периметра, посылала сигнал тревоги, и вот уже дежурная сотня вся стоит на ногах… а звон и крики стихают, слышится мирный приближающийся топот конских копыт – возвращаются уцелевшие. А через час, возможно, всё повторится снова. Если не сегодня, то завтра – точно.
Передвинуть легион на пол лиги – это даже без рытья траншей задача на целый день: приходится перемещать подразделения в порядке очереди, чтобы не образовалась толкучка и давка, а те же требушеты приходится разбирать и собирать заново. Казалось бы, бой закончился в нашу пользу, и напрашивалось сходу закрепить успех: перейти на ледогорскую сторону и разгромить остатки вражеских войск, имея невиданную до сих пор поддержку с неба. Но в нашем легионе был убит командир, а новый не проявил инициативы; стена адского огня подействовала шокирующе не только на противника, но и на наших бойцов. В центре легион честно кинулся в преследование, но только половинным составом, и вскоре получил приказ возвращаться. Имперскую гвардию вообще не трогали, а левый легион вяло пободался с ледогорцами, после чего обе стороны разошлись в полном порядке. «Драконы» этому флангу не помогали.
Командиры нижнего звена, знающие, как известно, больше генералов, с высоты своего забора костерили командиров вышестоящих, воевать, как тоже известно, ни хрена не умеющих. Если учесть, что по итогам боя пришло указание переместить все легионы назад, тогда как сражение заканчивалось победно, то шум передвижения войск сопровождался «музыкой» солдатского мата громче обычного.
Лично мне все эти недовольства были до полкового барабана: и страна – не моя, и война – не моя. Воевать при условии, когда вокруг летает дурная шрапнель, убивающая десятками, а с неба падают «колбаски», способные выжигать людей сотнями, мне не хотелось совершенно. Особенно, если учесть, что даже высшее командование не до конца понимает, какое у него в руках страшное оружие, и не понимает, что нужно делать, когда и у врага имеется нечто похожее.
Меня опять позвали к командиру легиона. Уже к новому. Ну, теперь-то мне, наконец, дадут орден? Пора бы уже: зря я, что ли, столько раз топтал к нему дорогу?
В палатке, кроме командующего, я увидел своего сотника и даже тысячника – командира наёмников. Ого, собрано всё моё руководство! Ну, правильно: награду нужно вручать в торжественной обстановке и не втихаря от всего начальства. Новый командир легиона оказался молод: меньше сорока лет, без усов, но с правильной прямоугольной чёрной бородкой, тронутой лёгкой сединой. Если Старик любил кители, то этот, похоже, даже спал в боевой броньке.
Все три командира сидели за столом, а ещё два адъютанта стояли навытяжку. Один из адъютантов оказался новенький, а второго я видел на вышке во время боя. Они оба опустили очи долу, словно боялись на меня посмотреть. Я, конечно, великий герой, но зачем уж так меня бояться?
Я вытянулся и представился.
– Клёст, Клёст, – задумчиво побарабанил пальцами по столу командующий. – Определённо, знакомое имя…
Во как! «Определённо знакомое». У меня, вообще-то, уже на марше была пара заслуг. Хм, что-то не похоже, что мне орден подготовили… Старик, кстати, мне хотя бы премию разок выписал. Ладно, согласен и на деньги. Сколько, интересно, мне отвалят?
А сотник и тысячник – каковы, а? Командующий не может меня вспомнить, но они бы могли и подсказать: так, мол, и так – это наш прославленный герой…
– Клёст, тебя обвиняют в тяжёлом преступлении: использованию не по назначению взрывчатых веществ. А это – полевой суд. Что скажешь в своё оправдание?
У меня глаза на лоб полезли:
– Это когда же я использовал их не по назначению?! Только против врагов!
– Ты не придуривайся! – подал голос тысячник. – Ты приказал заряды большой мощности использовать против конницы. Было такое?
– И самоуправство, – добавил командующий. – Ты приказывал от имени штаба, а за это казнь полагается.
– Вы знаете, что Старика убили, – ответил я. – А нас атаковала конница. Требовалось быстро принять решение, чтобы спасти легион. Вы все знаете, какая сложилась ситуация. Если бы химики ледогорскую кавалерию не шарахнули «стеноломами», то что бы она сделала с двумя нашими тысячами, которые никак не могли поставить строй во весь фронт?
Командиры переглянулись. Они всё знали. И знали, что у них не хватило бы смекалки дать команду заложить в метательные механизмы боевую химию. Камни – да, а «стеноломы» – они же для крепостей. Скорее всего, даже про шрапнель бы не подумали. И это они тоже понимали. И, похоже, грызла их досада на самих себя, а тут я – иностранец без блата, без «крыши»…
– Самоуправство – это преступление, – упрямо повторил командующий.
– Не командовать людьми во время боя – это тоже преступление, – возразил я. – Однако, лейтенант был ранен, Старика вообще убили. У них есть уважительные причины, а у меня – нет?
– И какая у тебя причина? – грозно спросил тысячник.
– Какие были мои прямые обязанности во время боя?
– Охранять химиков, – подал голос сотник. – А не лезть туда, куда не просят.
– Вот: охранять химиков! – подтвердил я кивком. – Чтобы они остались живы и, ещё лучше, здоровы. В боевой обстановке командир имеет право для исполнения своих обязанностей использовать ЛЮБЫЕ средства, которые сочтёт нужным. Вот я и решил защитить химиков их же оружием. Это было моё личное решение, я взял на себя всю ответственность. Химики живы? – живы. Правда, у одного есть ранение шрапнелью, но врач сказал, что жить будет. В моём десятке потерь нет. Вражеская конница являлась прямой угрозой для жизни моих подопечных – я устранял эту угрозу теми средствами, что были доступны. Указаний не использовать «стеноломы» до начала боя не поступало. Я законы знаю.
– Откуда ты взялся умный такой? – командующий почесал свою бороду. – Ни одного «стенолома» не осталось, мне голову за них оторвут, а виноватых – нет. В каких войсках ты служил в своей стране?
– В обозных, – совершенно честно ответил я чистейшую правду, не отводя глаз.
Адъютант «из бывших» странно посмотрел на меня, потом на командующего, и снова уткнулся взглядом в стол.
Ага, высокий суд дал слабину.
– Что ж, раз ты у нас такой умный, то постараемся найти достойное применение твоим талантам, – сивобородый командующий хлопнул ладонью по столешнице, очень напоминая строгого судью, бьющего молоточком в конце заседания. – Свободен.
– А премия? – не удержался я. – За спасение химиков?
– Во-о-о-о-н! Бога душу мать!!! – он аж подскочил, будто ужаленный, оттолкнувшись ладонями от стола.
– Слушаюсь!
Дружеские контакты налажены, пора и честь знать. Для начала нужно осмотреться, какие козыри есть на моих руках.
Итак, Кашевар. Без него воевать было бы и вовсе уныло. Но не боец, не боец, и никогда им не станет. Как ему хватило смелости порезать своего хозяина – уму непостижимо. Ах, да, за испорченный салат. Мудрость в том, чтобы никогда не критиковать его стряпню, а иначе это чревато. Бим и Бом иногда подкалывают его за страсть к изыскам, но он смачно отвешивает им подзатыльники, ни капли не боясь ответки от их дурной силушки. Во время ракетного обстрела молился громче всех, но штаны оставил сухими.
Бим и Бом. Если день прожит без ржачного смеха, то они считают его потерянным. Но, несомненно, в чём-то изменились. Взгляды у них стали другими, походки, движения… какими-то опасными, что ли. Теперь задираться с ними никому не советую. Надёжные бойцы, при схватке грудь в грудь не побегут.
Штырь и Жнец. Когда имеешь дело с уголовниками, главное – это понять, что им всегда нужен авторитет. Пахан. Тогда они будут прижиматься к нему, и даже раненый Жнец, видя, что ситуация боя стала чудовищной, бросил госпиталь и побежал под моё крыло. Им приходилось убивать, но отличаются они в том, что Штырь не боится поножовщины лицом к лицу, а Жнец имеет опыт подлых убийств.
Столяр. Старается держаться ближе к Кашевару, поскольку только с ним может найти общий язык. Когда были живы Рыбак и Бондарь, – общался с ними, такими же «лопухами» по натуре. При горном переходе очень помогал в ремонте телег; руки у него золотые. Исполнителен, послушен.
Шмель. Разжалованный сотник, хороший солдат. Понимает, что ссориться со мной нет смысла: падать ниже ему просто некуда. Пожалуй, для командования десятком он подходит лучше меня, поскольку в этой войне от меня не требуется заниматься… хм, «бандитизмом», а для «обычных дел» лучше всего подходит обычный командир.
Двое трусов, переданных мне на перевоспитание. Во время ракетного обстрела не обмочились, не побежали. Возможно, я дам им клички…
Мечника Коня, которого я получил одновременно со Шмелём, я после боя отдал в десяток Грача, понесший потери. Кстати, у меня есть некоторое подозрение, что Грач – неслыханное дело! – в богов не верит. Как он вообще воюет и до сих пор с ума не сошёл – загадка… впрочем, говорят, что, если человек – неверующий, то ему помогает сам Нечистый. А на войне любая помощь не лишняя.
Мы заняли и обжили новую позицию, вырыли новый окоп для укрытия от шрапнели. Если сначала нас никто не понимал, то после первого боя подобные укрытия появились у всех десятков, без исключения. А фланговые траншеи Сивобородый копать не приказывал: просто огородились наклонными кольями – и всё. Похоже, зрелище месива раздавленных тел очень сильно на него подействовало…
Мы стали свидетелями ещё одного полёта «летучего змея», только на этот раз смельчак не падал, а благополучно приземлился возле позиции центрального легиона. Если бы ему опять не повезло, то спасти его мы бы точно не успели: слишком далеко отошли от старых позиций. Если верить Механикусу, то первый небесный разведчик получил тяжёлые травмы, и не успел бы за пару дней встать в строй – очевидно, это был совсем другой летун. Наверное, у него в подчинении и правда целая команда…
Не успели легионеры обсудить чудесное летание человека по небу, как со стороны нашего тыла опять прилетели два «дракона». Я не сомневался: ЭТИ появились конкретно по наводке летуна, сразу спешно отправленного в тыл под усиленной охраной, чтобы сбросить свой груз на указанные им площади.
Даже издали вскипавшие стены багрово-чёрного пламени поражали воображение так, что все зрители непрестанно осеняли себя знаком Пресветлого. Что творилось в стане ледогорцев – про то лучше вообще не думать. Но определённые выводы их командование сделало: ледогорская армия… исчезла. От слова «совсем». Утром мы протёрли глаза – а на другой стороне во всём обозримом пространстве никого нет. Пусто и голо. Не считая разрушенных, обугленных остовов метательных машин, еле-еле заметных из-за дальнего расстояния.
