Текст книги "Клёст - птица горная (СИ)"
Автор книги: Анатолий Ключников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
Если завтра война, если завтра в поход…
Я проснулся утром, как ни удивительно, на своём законном месте, в палатке моего десятка. Под моей головой покоилась заботливо уложенная скатка одежды, а ноги вытянулись совершенно свободно, без обуви. Я инстинктивно схватился за пояс: он оказался на месте, а смертоносные железяки мирно спали в своих гнёздах. Шлем тоже лежал недалеко от изголовья.
– О, командир проснулся! – гавкнул радостно Бом, своим криком как будто ударив меня ножами по вискам, – по обоим сразу.
Я тихо простонал, не в силах произнести даже два слова «убью, сволочь!».
– Вот, водички холодненькой пожалте, – заботливо отозвался Бим, поднося к моим губам медный котелок со стылой водой.
Я повернулся на бок – поясница ломанулась жуткой болью, как будто я вчера разгружалцелый обоз с мешками пшеницы. О, блин, я же ничего не помню – вполне возможно, что и разгружал… где меня вчера носило, кстати?..
Тихо простонав, я с жадностью принялся глотать живительную влагу, кусая зубами край котелка. Да уж, все кости болят – или я вчера докопал-таки в одиночку второй защитный ров вокруг нашего военного лагеря, или уже силушка не та, чтобы пить вино без меры. Как уж там в древней сказке говорилось: «Подносили ему чашу зелена вина полтора ведра. Брал он ту чашу одной рукой, выпивал её за единый дух.» Это уже явно не про меня…
Захотелось лютовать, чтобы и другим жизнь мёдом не казалась.
– Который час? – простонал я, видя, что на улице явно светло.
– Уж полдень скоро, господин десятник! – подобострастно отозвался Бом, сияя от уха до уха.
– Что же вы, сволочи, на утреннюю разминку не ходили? – еле-еле процедил я, потирая многострадальные виски, пытаясь приподняться и докопаться до кого-нибудь.
– Обижаете, господин десятник! – гавкнул Бом ещё сильнее. – Всё по чести: нас Штырь с утра гонял на разминку!
– Ага! – подтвердил Бим.
– Молодцы… выражаю благодарность от лица командующего.
– Рады стараться, господин десятник! – гаркнули друзья хором.
«Убью! Вот встану и точно убью!»
Оказывается, я спал в том же доспехе, в каком ходил к командующему: чешуйчатые пластины, нашитые кровельной черепицей на льняную рубаху. Я в таком и в «Сладких кошечках» фланировал, – для солидности. Спать в таком железе – точно все бока отлежишь; однако, мои солдаты – они же не холуи горничные, в конце-то концов, и раздевать меня догола не обязаны.
«Надо бы до Грача дойти… похмелиться…»
Я кое-как вышел наружу. Кашевар колдовал над закопчённым котлом, Шестёрка подкладывал дрова. Штырь стоял, держа руку на перевязи – как всегда. Рядом смущённо и неловко переминались с ноги на ногу три мужика, вид которых вогнал меня и вовсе в смертную тоску: «Пополнение? – да чтоб вас всех…»
– Здрав желаю, господин десятник! – отрапортовал Штырь, вытянувшись и ударив себя кулаком в левое плечо. – За время вашего отсутствия…
– Молчать! – крикнул я, поморщившись и облизав языком сухие губы. – Это кто такие?
– Пополнение, господин десятник…
– Хорошо, пускай зайдут по одному. И, это… спасибо, Штырь. Благодарю за службу.
– Да ладно, чего там.
Я не обратил внимание на этот «неправильный» ответ, не предусмотренный воинским уставом: и голова трещала, и не хотелось шпынять солдата, проявившего сознательность. Злодейская память услужливо рисовала мне прохладные кувшины с капельками влаги на боках, виденные мною в разные годы, в разных местах, – наполненные винным нектаром разного цвета и вкуса или простым пойлом.
У новобранцев клички говорили сами за себя: Рыбак, Бондарь и Столяр. Все трое вливались в армейские ряды впервые. Я окончательно убедился, что мой десяток создан для сбора самого низкопробного сброда, и, конечно же, он такой не один. Вопрос вставал такой: сколько их вообще, и есть ли у Божегории возможность содержать в армии только пригодных для войны, а не таких, одного беглого взгляда на которых было достаточно, чтобы сразу понять, что солдатами им не стать никогда? Мало того, что телосложение не то, так ещё и мозгами боги обидели.
Например, Рыбак пошёл в наёмники для того, чтобы заработать на свадьбу.
– А, если убьют тебя, идиот? Или останешься без руки или без ноги. Нужен ты будешь своей невесте в таком виде?
– Нет у меня пока невесты – бедняк я. Есть у меня одна девчонка на примете, но денег у меня нет – не отдаст её отец за меня.
Если Бог желает наказать – лишает разума. Но Рыбаку, похоже, боги мозги с рождения не дали. Наверное, Пресветлый махнул рукой – пусть Нечистый им занимается, а Нечистый был уверен, что Рыбак записан в очередь за умом к Пресветлому. Говорят, что случаются и такие досадные накладки. Обидно, что теперь эти недоделки идут ко мне.
– Пока ты служишь, её десять раз замуж отдадут.
– Да я тут недолго, к следующей осени как раз обернусь. Денег хватит: я подсчитал.
– А если война?
– Дык вроде у нас мир со всеми, тихо… никто про войну не говорит.
Ничего, уж я-то постараюсь ему показать, что в армии деньги за просто так не раздают. Очень интересно: в Божегории набирают наёмников, которым, если их удерживаешь в войсках, нужно платить половинную неустойку, – даже если нет войны. Зачем это, и как долго будет продолжаться? – неужели у страны так много денег? И зачем брать в наёмники всех подряд? – неужели денег всё-таки очень много?
Если Рыбак оказался человеком худосочным и смахивал на щуку, то густобородыйБондарь, наоборот, очень походил на дубовую бочку, – тяжёлую, добротную, крепкую и широкую. Хм, похоже, они и впрямь профессионалы своего дела, раз так стали похожи на то, чем занимаются.
– Мой дед был бондарем, и отец, и я. Я решил отправить сына в университет, чтобы он стал человеком.
– А бондарь не человек, что ли?
– Сколько же можно эти бочки катать?!Бондарь богатым никогда не станет, а вот после университета – другое дело! Другие возможности.
– А твой сын имеет склонность к учёбе?
– Да ерунда всё это! Если за учёбу вовремя платишь, то всем плевать, как он науки постигает. Лишь бы читать-писать умел, а с дипломом ему все двери станут открыты.
«Не зря люди говорят, что каждый с ума сходит по своему. То ли сына его пожалеть, то ли папу-дурака.».
ХмурыйСтоляр оказался молчалив и скрытен, как Штырь с Кашеваром. Мол, долги появились, заёмщики за горло берут, тюрьмой грозят. Ему я поверил более охотно, чем Шестёрке.
Когда я во второй раз заявился к каптенармусу в окружении трёх мужиков, один из которых мог задушить человека, просто прижав его тело к себе, второй смотрел мутными рыбьими глазами и играл худосочным кадыком, а третий как бы неловко разминал пальцы, покрытые мелкими шрамами от ссадин, то бедняга сразу побледнел, хотя рядом стояли часовые. Вторая экипировка прошла в удивительно дружелюбной обстановке полного понимания проблем рядового состава.
Новички резко повлияли на схему тренировок: теперь в центр десятка я поставил Бондаря, а справа-слева от него – Столяра и Рыбака. Справа от Столяра место занял Бим, а слева от Рыбака – Бом. Благодаря Бондарю тройка новичков, получив в довесок Шестёрку, легко выдерживала столкновение щит-в-щит с Кашеваром, Бимом, Бомом и Штырём, стоявшим против Шестёрки для сбережения правой сломанной руки.
Обучить подчинённых владению мечом в должной мере я не надеялся, поэтому основной упор сделал на применение копий. В конце-концов, они помогли бы спасти их жизни гораздо больше.
Если кто-то хочет скрасить скучные армейские будни, то самое лучшее лекарство – это сходить полюбоваться оружейной тренировкой зелёных новичков. Ещё лучше, чтобы это были не подростки, а дядьки в годах, военной службы не знавшие. Разбег, удар в соломенное чучело копьём…
– Ты как втыкаешь, чудо моё?! Ты девке на сеновале так втыкать будешь! Это – твой враг, и ты должен ударить так, чтобы пробить его насквозь!!! Понял?!
– Так точно, господин десятник! – гаркнул Шестёрка.
– Давай сначала… чучело.
Столяр пробил мешок с соломой насквозь, но копьё вырвать не смог: застрял наконечник. Он стоял и яростно тряс палкой туда-сюда, потом догадался упереться в чучело ногой и рвануть древко на себя со всей силы – всё-таки вырвал, но брякнулся на спину пятками кверху.
Рыбак ухитрился вообще ударить мимо, но при этом бежал так быстро, что не смог вовремя остановиться и с размаха врезался в пыльный мешок. Потом стоял, чихал под ржание всего учебного полигона, а я мысленно выл, – в глубине души.
Почему-то вначале мой десяток часто повторял одну и ту же ошибку: щит на левой руке оттягивал её вниз, а боец, пока добегал до чучела-мишени, невольно постепенно опускал острие копья под тяжестью щита. Оно на ходу втыкалось в землю, а потом случалось разное: обычно человек останавливался, роняя оружие, но бывало, что кто-тозапинался о своё же древко и ничком падал на свой щит, да так, что шлем откатывался. Как только никто себе руку не сломал – уму не постижимо.
Удивил Бондарь, сумевший удержать могучими руками вонзившееся копьё и сходу вырвать его в утоптанную почву остриё, да так, что вперёд и в стороны брызнули мелкие земляные комья, врезав по шее и затылку Кашевару и Бому, атаковавшим справа и слева от него. Бом уронил оружие и начал чертыхаться, мотая очумевшей башкой и принимаясь сбрасывать доспех, чтобы вытряхнуть крошки, попавшие за ворот. А Кашевар от неожиданностиспоткнулся и с разбега шмякнулся на живот в полный рост, раскинув руки ласточкой, да так, что земля под нашими ногами явственно дрогнула; его копьё отлетело ещё дальше в сторону – Шестёрка получил удар по левой щеке древком, невольно повернулся в его сторону, и ему дополнительно прилетело в глаз пригоршней запоздалой земельной крошки. В итоге пацан тоже грохнулся наземь, запутавшись сразу в двух копьях и порвав ремень щита. В небеса взметнулась мутная пыль, поднятая упавшими телами, вперемешку с руганью, составленной из удивительной смеси поварского, народного и воровского жаргона. Что-то на тему пожеланий заниматься грязным совокуплением с тухлыми креветками, стать жертвой похоти племенного быка, а пожелания Шестёрки я и вовсе озвучить не решаюсь… самыми дружелюбными из них оказались те, что предлагали ему до самой смерти заниматься любовью только с бочками, – через дырку для краника.
– Ну, давайте, сволочи, убейте мне ещё и кашевара в мирное время! – воскликнул я с отчаянием, ибо на лютую злобу душевных сил в тот день никаких не оставалось.
Чтобы хоть как-то спустить пар, я швырнул метательный нож – он вонзился в верхнюю перекладину, на которую подвешивали чучела. Те, кто не ржал, не ругался, – те уважительно зацокали. Т. е., только один Штырь на весь полигон.
«А что, давай завтра начнём обучение на мечах! И сразу – на боевых. Пусть они порубят друг друга в капусту, и нет проблем!»– сладострастно зашептал мне на ухо Нечистый, да так настойчиво, что я головой помотал, отгоняя бесовское наваждение. Если мне изначально не удалось изобразить нехватку адекватности, то, похоже, очень скоро она у меня сама разовьётся…
– Ты!.. Бондарь, мать твою! Быстро бери бревно на шею и нарисуй мне круг вокруг полигона.
– Так оно само…
– Два круга! Иначе, богом клянусь, я сам лично найду для тебя подходящего быка!!! – нет! Я куплю тебе самую большую бочку, какую только смогу найти, выдерну кран и потом…
Бондарь, бросив щит и копьё, шустро засеменил прочь с бревном на плечах – только пятки засверкали. Шестёрка засвистел ему вслед.
– Ты! – я ткнул пальцем в его сторону. – А тебе один круг. За потерю щита.
Шестёрка оказался сообразительней. Быстро учится, – этого у него не отнять.
Немного поразмыслив, я решил на тренировки по чучелам ставить бойцов в том же порядке, как и в строй: пусть справа-слева от Бондаря атакуют Столяр и Рыбак. Если Бондарь опять учудит, то получат новобранцы – пускай сами между собой разбираются.
В течение месяца мой отряд стал похож на боевой десяток. К нам пришёл ещё один чудак, прозванный Пескарём, а Штырь снял с руки повязку с лубком. Пальцы слушались его пока плохо, но для «стены щитов» он вполне годился. Я договорился с Грачом, и тот стал водить свой десяток на сшибку щитами с моим.
Первое столкновение прошло, как и ожидалось, с полным позором для моей команды: наша «стенка» проломилась, а Бим и Рыбак даже свалились с ног. Бим полез в кулачную драку, Бом его поддержал по старой привычке, а нам с Грачом с большим трудом удалось спасти их от тяжёлого избиения.
– А чё он, блин, главойщита под челюсть бьёт?! – психовал Бим и вырвался из рук. – Так нечестно! У меня чё, зубы лишние, што ле?
Главой щита называется его верхняя часть. Еслина ней есть железная окантовка, то удар в челюсть станет неприятной штукой для врага. Честно сказать, зубов у Бима, конечно, не хватало, и не солдатская служба тому виной. Я не стал говорить ему, что у тех, у кого нехватка мозгов, зубов обычно тоже маловато: не тот момент для учёбы.
– Грач, приструни своих головорезов! – заорал я. – Избивать детей – это не та слава! Если кому-то хочется покалечить кого-то, – пусть идёт драться сразу ко мне! Ну, давайте, подходите! Что, струсили, что ли?!
Называть матёрых наёмников трусами считается вредным для здоровья. Тот, кто ударил Бима и потом вступил в потасовку, ещё не до конца растратил боевой пыл и жаждал излить остатки азарта. Поэтому смело шагнул вперёд:
– У нас нет трусов!!!
Дядька оказался почти равным Бондарю по кряжистости и лет на десяток меня помоложе. Он поднял кулаки и попёр на меня тараном, но я догадался, что сейчас он попытается сходу провести удар ногой мне в пах. Мне оставалось только уклониться, отставить правую ногу назад и цапнуть левой ладонью его голень чуть выше пятки. Затем я рывком постарался задрать захваченную ногу ещё выше, уперев ладонь правой руки в её ступню, а сам при этом развернулся обратно лицом к лицу с противником. Прыгая на левой ноге, тот мог только балансировать руками, а не прикрываться ими. Последний приём: я левой рукой отбрасываю его ногу вправо от себя, при этом сближаясь на полшага, а завершаю всё прямым ударом в незащищённый подбородок, – снизу вверх.
Дядька рухнул на спину, раскинув руки. Кое-как встал, отдышался и снова попёр вперёд. Только сейчас он уже не мог полностью сосредоточиться: его покачивало, а все его движения легко предугадывались. Ему явно хотелось обхватить меня и опрокинуть наземь, а там уже отмолотить кулаками: для стоячего боя он не чувствовал в себе достаточной уверенности. Я поднырнул под захват и потом нанёс два удара сзади: ступнёй по голени, чтобы противник рухнул на колено, а потом кулаком по затылку, защищённому шлемом.
Наёмник рухнул ничком и уже не чирикал.
Воины из десятка Грача, конечно же, с первого мгновенья переживали за своего товарища, улюлюкали и подначивали его на атаки. Сам Грач оставался невозмутимым, совершенно уверенный за исход поединка, и поэтому по его окончании просто поднял руку, призывая всех признать очевидный факт.
Вот в такой дружеской обстановке прошёл первый день нашего близкого знакомства с соседним десятком. Вечером я в палатке просвещал своих подопечных:
– Вы – полный позор своей страны. Я – иностранец, и поэтому вам должно быть стыдно вдвойне, что мне сегодня пришлось защищать вашу воинскую честь. Но я понимаю, что никакого стыда у вас нет. Вы – быдло, рождённое жить лопухами, а в армию попали только по причине своей неизлечимой дурости. Это вам понятно?
Быдло, изнурённое за день физическими нагрузками, еле дышало и не пыталось кукарекать.
– Вас сегодня победили не потому, что вы слабые. Блин, да вы втроём – Бондарь, Бим и Бом – могли бы выдержать натиск их десятка. Но! – но вы, недоделки, не понимаете, что плечо товарища нужнозащищать больше, чем свою шкуру. Защищать так, как будто за вашей спиной стоит мать родная, любимая жена, девка, дети и, прости, Пресветлый! – я не знаю, кого вообще эти придурки могут любить больше, чем самих себя! – я возвёл очи к почерневшему пологу нашей палатки.
Штырь оставался явно равнодушным к моим задушевным изливаниям, и поэтому я поднёс кулак к его носу:
– Каждый из вас должен понять: упадёт товарищ – тут и тебе смерть. Быть может, Пресветлый вам простит всё, а Нечистый сделает неплохое посмертие. Но я не могу обещать, что именно так и будет. Зато я могу вам обещать вот что: кто будет халтурить – тому я буду бить морду! Сам лично!
Мои бойцы тяжело молчали.
– Вы пошли в армию лишь потому, что хотели решить свои проблемы. Посмотрите на Пескаря: на его морде написано, что мужик пил по чёрному, потерял работу, дом и пошёл в армию. Наверное, думал, что тут бесплатно наливают…
– Зачем ты, так, командир? – простонал Пескарь и схватился за голову. – У меня жена умерла, сестра детей забрала, а мужику без семьи никак…
– А потому и забрала, что нельзя оставлять детей возле пьяницы! Правильно сестра твоя сделала! Если без бабы никак – ты, блин, найди себе другую и живи с ней! Нафига ты пошёл в армию? – она, что ли, тебе новую жену искать будет?!!
– Командир, тебе не понять!.. Я ведь так её любил, так любил!..
– А я, значит, свою жену не люблю?! – я сорвался и влепил ему затрещину. – Я, стало быть, от неё ушёл в другую страну, чтобы ваших вшивых маркитанток тискать, что ли?!!!
Тишина повисла и впрямь гробовая.
– Вот что, бойцы, – сказал я, отдышавшись. – Вы проиграли только потому, что для вас всё это – детская игра, а ваши мозги забиты своими ничтожными мыслишками. У вас нет нацеленности на победу, на результат. Сегодня вас, дураков, учили мужики, прошедшие разные войны и оставшиеся живыми. Они выжили только потому, что забыли всё прошлое и живут лишь сегодняшним днём. Они знают, что на войне нет понятия «честно – не честно»: кто устоял на ногах – тот и победитель. Они будут вас бить щитами в морду, ногами по коленкам и по тестикулам не потому, что изверги, а потому, что у них это всё вшито в голову за десятки лет. Они полностью отмороженные, и они могут не понимать, где учения, а где – настоящая война. Быть может, вы тоже доживёте до их понимания.
Конечно, я знал, что Бим и Бом до такого не доживут. Не потому, что их убьют сразу же, а потому, что им такие высокие понятия изначально не по силам. Вообще говоря, из моего десятка в солдаты, по моему разумению, годились только трое: Бим и Бом, так как они не боялись смерти по причине изначального скудоумия, и Штырь, долго живший среди тех, для кого убийство не считалось грехом, и которому явно иногда случалось отнимать чью-то жизнь. Но я, конечно, не мог говорить своим солдатам то, что думал.
– Значит, так, – продолжил я. – Завтра мы продолжим обучение. Я не знаю, как вас вдохновить на победу. А вы должны понять, что она придёт только тогда, когда вы все одновременно будете желать победить. ОДНОВРЕМЕННО! Когда вы, недоразумение, станете искренне считать, что лучше сдохнуть, чем проиграть сшибку, – хотя бы даже учебную.
Дабы мои люди прониклись осознанием важности моих слов, я начал третировать тех, кто на учениях показывал плохие результаты. Я стал таких посылать на копку второго заградительного рва вокруг лагеря, а эта работа высасывала силу похлеще, чем самая тяжёлая тренировка, поскольку там на работников орали целый день, кормили какой-то несусветнойбурдой, от которой стошнило бы и свинью, а сачков лупцевали плетями безо всякого политеса. Это являлось частью очень древней игры, известной в наше непростое время под названием «я вас заставлю Родину любить!».
Худо-бедно, но мои бойцы всё-таки дошли до некоего приемлемого уровня озверения и даже один раз сумели победить в сшибке с десятком Грача. Это было некое значимое событие, которое мы с ним отметили отдельно.
Я должен рассказать про некие нюансы армейской службы. Когда я пришёл устраиваться в наёмники, то, как вы помните, оказалось, что никому нельзя отлучаться за периметр лагеря. При этом от наёмников не требовали, чтобы они занимались общими работами типа копка второго рва – это стало исключительно моим самодурством, которое я включил с первых дней, а потом решил использовать и далее. А теперь подумайте сами: куда девать энергию молодым здоровым мужикам, от которых не требовали бегать на утреннюю разминку, на воинские тренировки, копать рвы и прочее, и прочее? Да, конечно, заготовка дров являлась проблемой каждого подразделения, и за отгрузку продовольствия для твоего десятка никто другой переживать не будет. И копать ямы для общих отхожих мест нужно было посылать людей изо всех сотен.
Да, я гонял своих подопечных на тренировки, являвшихся необязательными для остальных наёмников. При этом у них, как ни удивительно, всё-таки ещё оставалась некая часть нерастраченной энергии. И они бегали по девкам, как ни прискорбно про это говорить.
Вопрос: а как же по ним бегать-то, если отлучаться за периметр запрещено? А желающих отлучиться налево ожидает глубокий ров и сплошной частокол, охраняемый патрульными часовыми. Причём, своими руками приходилось копать и второй опоясывающий ров, ставить ещё один ряд частокола…
А зачем к ним бегать-то, если они сами ломятся за периметр? Любой маркитантский обоз оказывался обвешанным весёлыми девчатами разной степени годности не менее, чем бродячая собака блохами. При этом, формально, они считались обозниками, и часовые были не в праве задерживать их при входе, если они числились в обозных списках. Собственно, о чём это я вам говорю?! – радостные караульные встречали таких гостий с распростёртыми объятиями! – в прямом смысле слова, не особо пытаясь делать списочную сверку. Перекидываясь весёлыми шуточками с примелькавшимися знакомыми.
Кроме того, на территории лагеря разрешалась мелкая торговля – нам продавали всякую мелочёвку, начиная от ложек, ниток и пуговиц и заканчивая готовой одеждой. По удивительному совпадению, все такие торговцы, в основном, оказывались лицами женского пола, пригодными для деторождения. За исключением тех, кто продавал ножи и оружие.
Уважаемые читатели скажут, что общение с женским полом лучше всего проходит после возлияния крепких напитков, а они тоже числились в запрещённых списках. Каждый входящий обоз и любая телега подвергались строгому досмотру на предмет наличия непотребного товара, – тем не менее, любой торговец или торговка после многозначительного перемигивания могли достать из потаённого уголка вино любой крепости – от виноградного до пшеничного. Которое, будучи обнаруженным караульными при въезде, облагалось чисто символической мздой, оседавшей в кармане тех же караульных. И даже обнаруженная моровка пропускалась беспрепятственно – вечерами её сладковато-дурманящий дымок свободно витал над расположением наёмных войск.
При таких печальных обстоятельствах, с учётом того, что наёмники получали жалование еженедельно, не удивительно, что мои Бим и Бом спускали все деньги до гроша, а утром зачастую разили жутким перегаром. И весело получали от меня побои за отсутствие. Шестёрка от них не отставал; честно говоря, я никак не мог понять, кто на кого сильнее влияет – мне казалось, что это «близнецы» сами тянутся за прощелыгой как Нечистый за грешной душой.
В лагере разрешались свидания с жёнами и подругами – любой любопытный мог убедиться, что нас посещали и молоденькие неиспорченные девицы, не растерявшие юношеские романтические бредни, и прожжённые прагматичные матроны, помыкавшие мужиками, в т. ч. и моими: Бондарем, Столяром и Кашеваром. За пару серебрушек часовые запросто отдавали палатку-караульню в полное распоряжение влюблённых парочек, – опять-таки в нарушение Устава караульной службы. Честно говоря, служение в Божегорской армии дало мне парочку изумительных примеров, до сих пор не встречавшихся…
Я мог бы бесконечно долго рассказывать о нюансах жизни 5-го легиона божегорской армии, где даже строевые солдаты, не получавшие жалование наёмника, получали крохи женской любви, но, думаю, столь глубокие подробности утомят читателя, имеющего свой собственный, достаточно богатый опыт получения разного рода утех на халяву. Возможно, иным читателям было бы любопытно, как я начал обучение своего десятка бою на мечах, и какие казусы при этом возникали, но я не буду утомлять других подобной рутиной. Скажу проще: всё было так, как в любой армии, – в той же мере идиотизма и дурости.
