Текст книги "Клёст - птица горная (СИ)"
Автор книги: Анатолий Ключников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
– А вот некоторые делают спиритические сеансы, когда душу умершего, наоборот, вызывают в наш мир и заставляют что-то говорить с помощью вызвавшего. Обман это, стало быть?
– Фуфло полное. Ни чёртики зелёные в наш мир перейти не могут, ни души покойников.
– Спасибо. Прямо-таки полегчало…
– Если захочешь увидеть что-то глубже, – ты только скажи. Тебе первые две цигарки вообще бесплатно дам. Больше, брат, не могу: сырьё подотчётное, много не раскидаешь…
– Не нужно мне ваше зелье. И сразу скажу: если вы будете давать его моим людям, то я вам головы точно оторву. За вредительство. И пусть наука будет отброшена на 10 лет назад, как моя жена выражается, но оторву.
Вот так, развлекаясь светскими беседами, я продолжил свою нелёгкий путь.
Между тем дорога раздвоилась, а наш легион выбрал направление, проходящее у подножия пройденных нами исполинов, словно ребёнок, боящийся оторваться от мамкиного подола. Если бы мы продолжили топать прямо, то непременно упёрлись бы в новые горы, с такими же заснеженными шапками, но только уже ледогорские, а не божегорские. Речушка, сопровождавшая нас в последние дни, тоже сделала поворот в нашу сторону, напоминая надоедливую собачку, не желающую оторваться от путника. До нас сверху дошло объяснение, что в данной области эта речка является естественной границей между двумя странами, а весь сыр-бор разгорелся из-за того, что ледогорцы на своей стороне что-то там наколдовали, и речушка круто изменила русло, отрезав от Божегории изрядный кусок плодородной земли. Но я, разумеется, подобное объяснение прослушал вполуха, прекрасно понимая, что у ледогорцев имеется своя правдивая версия…
Места тут были и впрямь благодатные: на сочной траве паслись тучные коровы, а размеры стеблей соломы, снопы которой превышали рот человека, на сжатых участках говорили сами за себя. Чем-то эта область напомнила мне Междуречье – разница заключалась лишь в том, что встречавшиеся нам крестьяне и сёла выглядели богаче, сытнее и спокойнее, – в отличие от Междуречья, издёрганного бесконечными войнами.
А яблоки… боже мой, какие тут были яблоки! Если в палатку занести таких несколько штук, то через полчаса их аромат выдавливал всю мерзость запаха немытых мужских тел, и пахло так, что от сладкого запаха голова шла кругом. Куснёшь такое – и во все стороны летят сочные брызги: оно лопалось, подобно перезрелой виноградной ягоде. За подобную благодать, ей-богу, и повоевать не грех.
Вот и подумайте, уважаемый читатель, о чувствах простого солдата, попавшего в подобный рай изобилия божественного разнообразия… Правильно: Бим и Бом на ходу хватали сочные плоды, свисающие через хлипкие плетни, и азартно чавкали так, что хруст был слышен, наверное, в хвосте колонны легиона. Потом кидались огрызками друг в друга и в кого ни попадя, заливаясь счастливым ржанием, если удавалось попасть в чей-то шлем: уж очень прикольно эти объедки отскакивали от железа…
А Кашевар нашёл другое счастье. В прямом смысле слова. Ему на глаза попалась невзрачная вроде бы травка, но, оказывается, в Славограде и моей стране она считается очень дорогой приправой, за которую богачи платят золотом. Я попробовал стебелёк: ну, да, неплохой привкус, но чтобы платить за него золотыми монетами? – да увольте. Если хочешь аромата – нарви себе укропа на грядке: запах, кстати, чем-то похожий.
В ответ на это Кашевар горестно покачал головой, посетовав, что простому народу предстоит ещё очень долгий путь на пути понимания высокой кухни. И что есть колоссальная разница между тем, чтобы просто набить брюхо и тем, чтобы оценить игру тонких вкусовыхощущений. Мол, он прошёл этот путь, а остальные, увы, почему-то не спешат стать знатоками отличия между вкусом речной ракушки и морской мидии. Я, пристыжённый, не стал ему возражать типа того, что в молодости не считал нужным тратить деньги на изысканные яства, а глупо транжирил их на весёлых девиц и дешёвое пиво. Ибо, если бы Господь Вседержитель вернул обратно мои молодые годы, то я, скорее всего, прожил их так же, не представляя, как можно было бы жить иначе.
Наш 5-й легион дотопал-таки до места всеобщего сбора и начал разбивать постоянный лагерь. При этом «химический» обоз оказался практически в центре общего периметра, а мой десяток, закреплённый за оным, оказался с правого фланга. С одной стороны, это радовало: мы оказались под защитой «толстого слоя» солдат, но, с другой, химики – лакомая цель для врага, в чём мы поимели возможность наглядно убедиться.
Перед химиками расположились требушеты, потом – баллисты и онагры, – всё в строгой зависимости от дальности боя. На открытых телегах развернули стреломёты, способные бить практически в упор, чуть выше голов своих легионеров. По флангам, по типовой схеме, начала обустройство легионная конница.
Позади химиков поставили шатёр Старика, окружённый сплошным защитным кольцом телег и охраны. Плотники застучали топорами, устанавливая смотровые вышки для командования. Повсюду слышалась отъявленная брань, вызванная недовольством от медленной, как казалось отцам-командирам, работы и выявленным нехваткам того или иного: то ли в пути растеряли, то ли вообще не брали, то ли своровали. По счастью, десятку терять особо нечего: две телеги, – и только. Палатка и амуниция, всё шло всегда на виду.
Зазвенели полковые кузницы: шла массовая замена подков и ремонт оружия. Одним словом, с утра до ночи стоял несмолкаемый гул команд, указаний, звон железа, ругачки; кого-то, случалось, наказывали битьём. Потом, на другой день, подтягивались очередные сотни – и в ежедневную какафонию звуков вплетались новые, не сорванные пока голоса.
Наши химики тоже, включились в работу: их заставили готовить боеприпасы, поднося к их дислокации пустые горшки разных форм и размеров. Философ бросил болтать ерунду, и круглый день руководил своими подчинёнными, – при этом все химики жутко пачкались всем, чем только можно, и нам оставалось только догадываться, какую такую чертовщину они творили под нашим носом. Ещё лучше – вообще этого не знать, чтобы спать спокойнее.
Для требушетов и баллист готовили запас камней, благо горы располагались неподалёку. Нетрудно догадаться, что для таких работ запрягли наёмников, выбрав самых никчёмных и вручив им кирки, но мой десяток не тронули – очевидно, он считался теперь элитным, приданным к охране химиков.
Увы, но вдалеке, напротив нас, кипела точно такая же работа, но только там разворачивались легионы вражеские. Видно было, что туда точно также подтягивается пополнение, тоже ставят вышки и требушеты. Если быть точнее, то наш 5-й легион оказался далеко не первым: с нашей стороны уже успели обустроиться три, причём среди развевавшихся штандартов наблюдался даже вымпел 1-го Имперского, – элитная гвардия, вставшая, однако, за спинами других двух легионов.
Наш 5-й легион встал с правого фланга по отношению к первой тройке легионов, а с левого, симметрично к нам, начал собираться ещё один, но только он подтягивался по другой дороге, о которой я не имел ни малейшего понятия: откуда она шла, из какого города, и сколько ещё дорог выходят на эту долину? Таким образом, 1-й Имперский оказался прикрытым с трёх сторон четырьмя легионами, а с четвёртой стороны, как вы помните, нас подпирали горы.
Мне, десятнику, требовалось, однако, озирать не окрестности, а своих бойцов. Двух предпоследних новичков, обвинённых в бегстве с поля боя, я боле-мене привёл в чувство, и мог надеяться, что в «стене» они будут стоять не хуже других. Шмеля я сделал своим заместителем, подвинув Штыря, но тот трезво понимал, что всё-таки в военном деле его знания ничтожны. Четвёртый новичок оставался пока тёмной лошадкой: воином он был неплохим, раз уж его тоже изначально включили в охрану химиков; от «чёрных» не бегал и ухитрился при этом не получить от них ни одной раны, что говорило о многом. Но к «работе в строю» у него душа не лежала: всё-таки он по натуре являлся мечником-индивидуалистом, а копьё держал, как нетронутая девушка мужской орган – теоретически, вроде бы, понятно, что с ним делать, но практики – почти никакой, и как его ухватить получше, – понимал примерно столько же, как та красна девица. Тот же Столяр с копьём выглядел гораздо уверенней, не говоря о Кашеваре и тем более – о Штыре с Бимом и Бомом.
Поскольку наибольшая часть моего войска искусству владения мечом научиться уже не могла, то мне поневоле пришлось делать ставку на копья, что и Шмеля не особо порадовало, к слову, хотя он с этим оружием выглядел более умелым, чем Конь (такова оказалась кличка нашего мечника). Хм, к слову, очень подходящая оказалась кличка для тёмной лошадки…
– Мои славные бойцы! – начал я очередную вдохновляющую речь. – Очень возможно, что в этой войне вам придётся рубать по спинам бегущих врагов. Почему бы и нет? Но лично я ещё больше уверен, что вам придётся от них отбиваться, – хотя бы раз.
Недавние подлые нападения показали, что даже неплохие мечники несут тяжёлые потери, а половина из вас мечом как таковым не владеет, при этом из другой половины только один человек похож на хорошего мечника. Я не Бог, и в одиночку ваши задницы не спасу, не надейтесь. Поэтому вижу единственный способ спасения ваших жизней, хотя их ценность, на мой взгляд, весьма сомнительна: попытаться отбиться единым строем с копьями, со «стеной щитов».
Разойдись!
Увы, учебного полигона в долине не оказалось. Зато нашлось очень много работы по укреплению лагеря: было приказано рыть траншеи по флангам, при этом наша конница оказалась за таким периметром, – как бы сама по себе. На земляные работы привлекли только легионеров, без наёмников: последних обязали нарубить и подвезти колышки, которые будут врыты на нашей стороне рва, остриём в сторону от лагеря.
Впереди и позади лагеря траншею не рыли. Ну, сзади – оно понятно: нападение с тыла возможно лишь тогда, когда вся армия окружена, а в этом случае лучше сразу сдаться – иначе враги набьют горы трупов. А вот отсутствие траншеи впереди себя навевало мысль, что наша армия не собирается обороняться – скорее всего, есть планы атаковать первыми… Ну, не знаю: в конце-концов, можно ведь ночью, накануне атаки, быстро втихаря засыпать проходы для наступления, – и всего делов-то. Однако, факт есть факт: по фронту рыть окоп приказа не последовало, но всё-таки колышки остриём вперёд Старик приказал поставить.
Человек – не птица
– Командир, командир, глянь – человек летает!!! – восторженный Бом буквально вцепился мне в руку, не давая донести до рта ложку с кашей, и тыча пальцем в небо.
– Эх, мать моя! – я в первое мгновенье хотел убить этого обормота за дурацкую шутку, но, поневоле глянув на утреннюю синеву, разинул рот, словно зелёный мальчишка.
На голубом небе отчётливо вырисовывался тёмный треугольник, от которого в разные стороны шли тончайшие верёвочки илипалочки – издалека не понятно. Но вся эта конструкция поддерживала, без сомнений, живое, шевелящееся тело!
«Дракон, что ли?»– первая пришедшая ко мне мысль могла быть только такой: дикие горы, драконы – это всё наши давние детские сказки, с которыми знакомили каждого ребёнка с рождения.
Яприложил ладонь к глазам, присмотрелся. Нет, всё-таки и правда человек, подвешенный под треугольник воздушного паруса, расположенный тупым концом вперёд. При этом парус поднимался по широкой спирали всё выше и выше, но, человек явно от этого не расстраивался и вёл себя совершенно спокойно. Мы, бросив котелки, вскочили все как один и таращились, щурясь в небеса. Да уж, ничего подобного никто никогда из нас в жизни не видел, а придётся ли увидеть ещё раз – вопрос…
Между тем треугольник достиг некоего потолка, отмеренного ему богами, и подниматься далее был не в силах. Человек пошевелился, подёргал руками и начал лететь прямо на вражеский лагерь, явственно удаляясь от наших позиций, хотя взлетал, очень похоже, с нашей стороны. Мы могли лишь молча провожать его взглядами, не в силах ни помочь, ни задержать отважного летуна.
С вражеской стороны от земли ввысь взметнулось тёмное облачко стрел, но оно смогло подняться лишь чуть выше половины расстояния до героя, а потом, обессиленное, стало опадать. Тот начал нарезать круг по периметру вражеского стана, словно любопытная сорока. А ведь у него, похоже, есть большая подзорная труба! – и это резко меняет дело. Получается, что среди бела дня божегорский шпион нагло осматривал диспозицию вражеских войск, а те никак не могли помешать этому.
Между тем произошло что-то непредвиденное. Треугольник как-то нехорошо дёрнулся и стал резко терять высоту. В небе появилась вспышка и густое, стоячее чёрное облачко – несомненно, сигнал бедствия. Я увидел, что человечек начал беспокоиться и дёргаться, но, похоже, его усилия не приносили нужные результаты: треугольник неумолимо снижался.
От нашего легиона на выручку сорвалась конная полусотня – их командиры явно были в курсе, что требуется делать. Что-то толкнуло меня в спину, и я, сломя голову, тоже побежал в поле, провожаемый изумлёнными взглядами сначала своего десятка, а потом всех встречных.
Я добежал до рва, вскарабкался на противоположную сторону, огляделся: медленно, я бегу слишком медленно! Полусотня оторвалась далеко вперёд, начав форсирование речки, т. е. уже нарушала границу между государствами. Справа на меня насмешливо глазели кавалеристы, многие из которых уже гарцевали в седле, но мчаться вперёд без приказа не спешили.
– Куда?! Куда?! – послышались мне в спину злобные окрики из лагеря. – Назад!!!
Я, наоборот, зайцем припустил вперёд, сжимая обнажённый меч, словно меня подстегнули. Конники заулюлюкали, захохотали; со стороны пехоты посыпались ругательства. Да наплевать!
Что это было? Подсказка свыше, что это и есть часть того, что потом очень сильно повлияет на мою жизнь? Я бежал вперёд, задыхаясь, словно бы за мною гнался сам Нечистый со всей своей свитой.
Летун, заложив очередной круг, гораздо меньший по размеру, кое-как сумел удержать приемлемую высоту, но было ясно, что очень скоро его истыкают стрелами, если он не прекратит парить над вражеским лагерем. Между тем навстречу нам помчалась конница ледогорцев, и произошла яростная, короткая сшибка. Послышались перезвон стали, крики, ругательства, ржание павших коней…
Я как раз добегал до речушки, когда увидел, что с поля боя мне навстречу пугливой рысью скачут несколько лошадей, потерявших седоков и торопящихся вернуться назад, в расположение нашего легиона. Я, начерпав сапогами воды, перебежал на другой берег, теряя скорость из-за промокшей обуви, но тут со мной поравнялась одна из лошадок, привлечённая куском ржаного недоеденного за завтраком хлеба, что был выхвачен мной из кармана и которым я размахивал с таким вдохновением, словно сжимал кусок золотого самородка.
Хлеб – кобыле в зубы, а сам – в седло. Давай, давай, дорогая, разворачивайся!
Пока лошадь жевала хлеб, я таращился вверх, пытаясь угадать, в какую точку свалится наш летун. Кавалеристы озлобленно рубились, и смотреть на небо у них особой возможности не имелось. Одни не могли ничем помочь падающему шпиону, а другие – ловить его, поскольку все перемешались в яростной схватке, где каждый кого-то колошматил и сам отражал падающие удары.
От каждой армии отделились ещё группы кавалеристов, при этом ледогорские помчались не на выручку сражавшихся товарищей, а по ходу полёта героя, следуя за его тенью на земле. Божегорцы, наоборот, рванулись к ним наперерез. Я, прикинув глазом, ударил захваченную лошадь пятками и поскакал туда, куда, как мне казалось, должен был упасть летун.
Угадал!
Парус явственно клюнул носом и помчался к земле с очень большой скоростью. Теперь уже точка падения угадывалась безошибочно, и едва ли отважный шпион что-то смог бы изменить без риска для своей жизни. Я ударил лошадь сильнее и прижался лицом к гриве, пропуская над головой свистящий от бешеной скачки воздух.
Всё произошло быстро: летун, державшийся горизонтально, высвободил ноги и, коснувшись ими земли, пытался бежать. Какое там! Скорость приземления была такой, что его тут же опрокинуло кувырком, а треугольное крыло ударило передним концом в землю, сковырнув вверх куски вырванного грунта и тут же разломавшись, скомкав и разорвав ткань, натянутую треугольником.
Я соскочил наземь, подбежал к упавшему и высвободил его из «упряжи», порубив мечом ремни. Затем подхватил бесчувственное тело под мышки, рывком дотащил до лошади и, перехватив сзади за поясницу, перебросил поперёк лошадиного хребта, – между шеей и седлом.
Меня подгоняли крики врагов, горячивших своих коней, топот десятков копыт по гулкой земле. Угрожающий шум надвигался, накрывая меня волной, грозя вот-вот захлестнуть потоком конских потных тел и засыпать градом ударов мечей, сверкающих, словно молнии. Я вскочил в седло и, развернув беспокойную лошадь назад, ударил её и пятками, и мечом плашмя – она рванулась с обиженным ржанием, едва не стряхнув летуна наземь.
Моя кобыла несла двойной груз, а я сам порядком отвык от бешеных скачек. Последняя такая случилась… уже и не помню, сколько лет назад. А за мной гнались молодые, гибкие, горячие кавалеристы на лихих конях – каковы у меня были шансы оторваться от погони? Никаких. Была лишь слабая надежда, что меня прикроет вторая волна наших конников, но она только-только форсировала речушку, а гул за спиной неумолимо приближался, хотя и не так быстро, как вначале.
Господи, спаси! И вот мне нет никакой разницы, кто из вас отзовётся на мой призыв: Пресветлый или Нечистый. Совершенно. Хоть кто-нибудь, любой из вас!!!
Однако, у бесчувственного шпиона шанс на спасение был только один. Но только без меня. Мне же оставалось только сделать так, чтобы оказаться в удачном месте между двумя группами мчащихся навстречу друг другу всадников, а потом на ходу выскочить из седла, успев хлопнуть лошадь мечом плашмя по крупу ещё раз, чтобы она не догадалась остановиться, уж коли исчез жестокий наездник, неумолимо её погонявший. И пойти навстречу вражеским кавалеристам пешком, с одним мечом, без щита.
Первый враг мчится так, чтобы объехать меня с правой стороны, ударив мечом, зажатым в его правой руке. Я вроде бы испуганно втягиваю голову в плечи, поднимаю меч, готовясь принять удар так, как удобно кавалеристу, но в последний миг под носом бешено мчавшегося коня перескакиваю полуоборотом на левую сторону, помогая опасному прыжку отмашкой меча, и сразу же обратным ходом бью лезвием по левой задней ноге коня, проскочившего мимо меня. Долю мгновенья мой затылок находился едва ли не под губами скачущего коня – будь враг очень ловок, то, пожалуй, смог бы меня достать клинком, наклонившись быстро и пониже. Но, по счастью, удар получил не я, а вражеский конь, – подрезанный, с оглушительным визгом рухнув на правый бок на полном скаку, он лягнул воздух раненой ногой. Что случилось с всадником, не успевшим соскочить наземь, я даже не пытался рассматривать: хватило знакомого звука ломающихся костей…
Остальные преследователи мгновенно оценили преподанный урок и натянули поводья, сбавляя скорость в желании окружить меня плотной толпой и нашинковать вдумчиво, не торопясь. Расклад стал такой: тому, кому захотелось бы догнать удалявшуюся лошадь с бесчувственным телом, пришлось бы сделать небольшой полукруг, чтобы не потерять на меня время, но эта задержка неизбежно привела бы к столкновению с божегорцами, а их приближалось гораздо больше. Более того: среди «наших» оказались дикие горцы, натягивающие луки, а это превращало для ледогорцев близкое столкновение в совсем неинтересное развлечение, поскольку джигиты на полном скаку умели запросто сбить коршуна в небе, и это не являлось великим секретом.
Но зарубить меня всё-таки возможность имелась. Я, увидев спешащих на выручку горцев, бросил меч и помчался назад во все лопатки, наплевав на геройство. Ибо внутренний голос, в самом начале горячо толкавший меня на спасение попавшего в беду отчаянного летуна, теперь не менее убедительно уговаривал меня делать ноги, а я привык ему доверять – потому и жив до сих пор.
Правда, иной раз такой голос мог сработать и против своего хозяина. Как-то раз, рассказывали, был случай, когда группа «ночных сов» удирала после очередной своей пакости, а у одного бегущего прямо в ухо зазвучали слова:
– Сними штаны!
Штаны, надо сказать, у того бойца были и впрямь отменные, новенькие.
– Зачем?!! Я что, врагам голый зад должен показывать?!
И побежал себе дальше. А голос талдычил настойчиво:
– Сними штаны! Сними штаны! Сними штаны!
– Я же время потеряю! Догонят и убьют!
– Сними штаны!
Ну, делать нечего: пришлось снимать и на руку наматывать. Только-только управился – тут ему стрела и попала в задницу.
– Что ты наделал, внутренний голос?!!
– Вот видишь: штаны-то целые!
Мы все, кто слушал эту историю, сразу же соглашались, что это был вовсе не внутренний голос, а шутка Нечистого. Да, тяжело жить в нашем мире: никому нельзя верить.
…Между тем мои противники, успевшие осадить коней, были вынуждены снова их ускорять, чтобы успеть меня догнать. Но свистнули первые стрелы, послышались вскрики, перестук наконечников, вонзавшихся в подставленные щиты; я явственно услышал звуки падения конских и людских тел, и это дало мне ещё новых сил. Почти сразу же топот за моей спиной стал не приближаться, а, наоборот, удаляться, – и тут мой запал разом иссяк. Задыхаясь, я остановился, согнулся, упёршись ладонями в колени: казалось, что грудь вот-вот лопнет, а сердце – выскочит наружу… Если бы кто-то самый смелый не прекратил погоню, то мог бы легко рубануть тогда меня по шее, беззащитного.
А ведь совсем недавно я восстановил навыки бега, когда гонял своих недоделков с брёвнами на шее. Я честно бежал рядом, ободряя их добрым словом, а зачастую – совсем не добрым. Правда, я бегал без бревна, но всё же, всё же…
Поскольку ценный человек оказался вне опасности, то наши кавалеристы начали отступать под прикрытием горцев, щедро пускавших стрелы. Мне дали возможность сесть верхом на круп чьего-то коня, обхватив всадника руками, а лошадь с телом летуна взяли под уздцы. Так мы и вернулись обратно на свою сторону, а ледогорцы не решились форсировать речку и начинать полномасштабную войну силами одной кавалерии, поскольку на нашей стороне требушеты и баллисты стояли в полной боевой готовности, пехота ощетинилась длинными копьями и стреломётами – результат атаки легко вычислялся. Несколько крупных камней, заброшенные требушетами на ледогорскую сторону и легко нашедшие цель в плотной массе атакующих лошадей, и вовсе охладили пыл преследователей.
«Живой… вот сегодня точно страшно повезло! Больше никогда не буду бегать в гущу драки, как безбашенный мальчишка! Честное слово! Ну его… а меч жалко. Хорошая была вещица, – не каждый день такие в руки попадают… да и чёрт с ним: своя голова – дороже!
Однако, я сегодня совершил… этот… как его? – а, подвиг! При полном поражении в правах за такое дело, пожалуй, могут и позволить кое-что. Например, стать старшиной в квартале крупного города. Или даже – поднимай выше! – почтмейстером. С государственным окладом. Хоть и копеечный, а и то подай сюда каждый месяц. А что? – письма носить – дело не пыльное. Не смогу, что ли? – да запросто! Это вам совсем не то, чтобы с двумя ножами идти в одних портках против десятка бойцов из особых войск, полностью экипированных: это дело попроще будет. Хелька, баба, и то смогла на почту устроиться – и я смогу, не велика мудрость. Будуписьма, книжки умные возить в наш научный городок…»
Но всё-таки был один нюанс: подвиг-то я совершил, да только ради Божегории, а не ради родной страны. Его Величество едва ли сделает мне за это зачёт. Как знать: быть может, мне за это вообще въезд в страну запретят? – это было бы совсем весело. Поэтому высокие мечты пока отложим и вернёмся к нашим баранам, – как местные горцы говорят.
На другой день за мной явился лично адъютант Старика и повелел следовать за ним. Конечно, подобное событие ожидалось всеми, но для вызова хватило бы и обычного вестового: я ведь не тысячник, в конце-конце, – мне почёт не требовался. Я бы и сам дошёл.
Когда рядовой боец в третий раз оказывается в шатре командира легиона, то это ненормально. Такого надобно либо повышать, либо казнить, но ни тот, ни другой вариант мне не подходили, и поэтому я откидывал знакомый полог с упавшим настроением.
Внутри находилось три человека, как и в прошлые разы. Однако, я вспомнил, что следом замою спину шагнул один из адъютантов, и, стало быть, теперь нас всего четверо: появился кто-то лишний. А это означало, что Старика навестил некий важный гость, поскольку у командира легиона гостей неважных быть не может по определению. Что такому человеку может потребоваться от простого десятника? – только допрос или вручение ордена. Поскольку обычные награды обязан раздавать лично сам командующий, а на утверждение королевской требуется много времени и бюрократии, то, стало быть, этот тип явился для дознания. Надо рассмотреть получше, с кем меня свела судьба.
К моему вящему удивлению, гость оказался довольно молод – явно меньше тридцати лет. Русая бородка, жиденькие бакенбарды, очень умные, подвижные глаза. Не менее удивительным мне показалось и то, что человек, одетый небогато и явно гражданский, занимает несомненно высокую должность, уж коли его терпит сам Старик и даже проявляет некое уважение:
– Вот это и есть наш знаменитый Клёст, который оставил своих людей без командира и побежал туда, куда бежать приказа не было.
Если учесть, что до этой фразы у меня уже шевельнулось нехорошее подозрение, что этот «лопух» – из «этих самых», то подобная характеристика от «большого командира» отозвалась ледяным холодком в груди, ибо ничем шуточным тут и не пахло. Скажу больше: перед лицом разгорячённой кавалерийской лавы у меня мошонка в живот не втягивалась, поскольку дело происходило вгорячах и не впервой, а тут реально даже пенис поджался. А всё потому, что я «этих самых» встречал тоже не в первый раз, и прошлый опыт оказался для мне очень-очень несахарным…
Однако, молодой человек озарился широкой улыбкой, вышел из-за стола навстречу и протянул руку:
– Очень, очень приятно познакомиться! А меня зовут… – тут он запнулся, словно кто-то невидимый пнул его по ноге и ещё добавил локтем в бок. – Да не важно. Вы, военные, любите использовать панибратские прозвища – зовите тогда меня Механикусом. Меня так с детства дразнили – привык, знаете ли…
Я ответил на рукопожатие и обратил внимание, что на крепкой, жёсткой ладони гостя есть въевшиеся пятна машинного масла – похоже, и правда механик. Причём, Большой Механик, раз уже так запросто заходит к командиру легиона.
– Я пришёл сказать большое спасибо, – взгляд Механикуса был честен, светел и прям. – Вы спасли моего человека, очень важного для нашего отряда и для всей армии. Он жив, в сознании и передал очень важные, бесценные сведения.
– Кости у него целы? – спросил я.
– Перелом руки, вывихи, ушибы, болевой шок. Но в целом – ерунда, летать всё равно будет. Он очень большой специалист по «летучим змеям».
– Группа разведки, думаю, сумела бы собрать сведения не хуже и потише, без подобных жертв. Правда, это заняло бы времени побольше, – меня взъело профессиональное самолюбие.
– О, я вижу, что Вы – специалист по разведке!
Идиот! Вот кто меня за язык тянул?!!
– Мы входим в новую эпоху! – Механикус взял меня за рукав и как бы отвёл в сторону, хотя наши слова без труда могли слышать и Старик, и оба адъютанта. – Наземная разведка – это прекрасно, и отказываться от неё не будут, наверное, ещё сотни лет. Но при этом разведка с воздуха – великое дело! Она может очень быстро дать информацию, которая будет важна для победы, в то время как самые лучшие «наземные» разведчики потратят на это, да, много времени, и не факт, что заметят что-то действительно важное. В идеале разведка воздушная и наземная должны гармонично дополнять друг друга.
– Господин Механикус! – прокашлялся Старик. – Этот Клёст – ИНОСТРАНЕЦ. Я бы не советовал Вам разговаривать с ним излишне откровенно…
– Знаю, знаю! – отмахнулся мой собеседник. – Поверьте, генерал: то, что действительно имеет ценность, – это зашито в формулах и в решениях. Вчера ледогорцы захватили обломки «летучего змея» – и это скажет им больше, чем я смогу разболтать.
– Скажите, – спросил я, – а способ полёта на холстине не является государственным секретом? Я видел, что набор высоты шёл по спирали…
– Уверен, что и ледогорцы это тоже видели. Никакого секрета: утром от земли поднимаются тёплые потоки воздуха, и сами боги велели этим пользоваться. Все горные хищные птицы этим пользуются, и поднимаются ввысь точно так же. Нужно просто наблюдать природу и подражать ей.
– А почему ваш человек начал падать?
– Попал под порыв ветра и потерял струю. Подъёмная сила возникает лишь тогда, когда идёт быстрое движение вперёд, а мой человек был сбит ветром. Увы, полёты на «летучем змее» – дело рискованное.
– А часто у вас летуны падают? Я бы ни за что не согласился ломать шею ни за грош.
– Вообще-то, любой такой полёт завершается падением. Но вчера был особый случай: наш боец изо всех сил старался не попасть в плен, и поэтому делал рискованные манипуляции – вот и получил травмы.
– Господин Механикус! – снова вмешался Старик. – Я бы попросил Вас не рассказывать такие нюансы… человеку несведущему.
– Эх, господин генерал… самая великая тайна заключается в том, что даже я не знаю, какие в этой войне возможны нюансы. Вполне возможно, что ледогорцы смогут показать нам и такой фокус, что вчерашний полёт на «змее» покажется всем детской забавой!
– Да-да! – я поддержал обеспокоенного дедушку и хлопнул собеседника по плечу. – Мне знать больше ничего не нужно… Спасибо за откровенность. Если что – заходите, милости просим. Деликатесов не обещаю, но мой личный повар сварганит Вам хоть хорька, хоть ворону так, что пальчики оближешь.
Адъютанты заржали, Старик хрюкнул, а Механикус улыбнулся:
– Когда я учился в университете, то приходилось иной раз есть такое, что жареная крыса считалась лакомством. Как-нибудь воспользуюсь Вашим приглашением.
Пожал руку ещё раз и вышел.
– Разрешите идти, господин командующий?! – я вытянулся стрункой, полагая, что темы для беседы более нет никакой, – тем более, что и Старик молчал. Тяжело так молчал, недобро насупившись…
– Говоришь, что служил в обозных войсках? – спросил дедок задумчиво, словно разбуженный моим вопросом. Кстати, он проводил Механикуса вставанием и продолжал стоять; его руки при этом словно сами по себе то теребили волосы на затылке, то дёргали парадный доспех.
