Текст книги "Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 34 страниц)

ЗАВЕЩАНИЕ

Отношение к фашизму – лакмусовая бумажка, по которой можно безошибочно определить, кто из нас человек, кто обделенный чем-то недочеловек, мечтающий стать сверхчеловеком, ибо быть человеком ему не дано.

Магнус Мэнкуп

– За пивом еще не послали? – спросил Мун, входя в кабинет.

Пока он отсутствовал, помещение проветрили. Это было как резкий переход от жары к холоду. Там – наполненный напряженным подземным гулом дымящийся кратер. Тут – почти прозрачный воздух, уютная тишина. Человек привыкает ко всему, и даже слишком быстро. Эта комната уже не была связана с Мэнкупом. Она являлась только слабым отпечатком его личности, таким же контуром, как меловые линии на полу и письменном столе. А он сам уже успел уйти, раствориться. Он был сейчас везде. В ночных улицах Гамбурга. На летном поле перед приземлившимся самолетом, в кафе «Старая любовь», в ресторане «Розарий», в стеклянной башне, с высоты которой его слова горькими семенами падали на плодородную землю, скованную цементом, асфальтом, бетоном.

Дейли сидел очень тихо, – видать, и он вместе с Мэнкупом повторял сегодняшние маршруты. Все это было так, и все же Мун был в состоянии совершенно прозаическим голосом задать прозаический вопрос:

– За пивом еще не послали?

Дейли, очнувшись, перевел с некоторым опозданием.

– Ждали только вас. – Боденштерн рассеянно просматривал протоколы допроса. – Хотя никакие деликатесы все равно не смогу предложить. Рихтеру придется забежать в ближайшую обжорку. Всех остальных я отпустил, а оставаться один на один с алчущей крови газетной сворой боюсь. Енсен не в счет, он слишком тщедушен и интеллигентен, даже для умственного мордобоя.

– Я заходил только что на кухню. – Мун сел. – Большущий холодильник! Набит продуктами, словно для длительной осады.

– Все равно придется посылать…

– И пиво есть! – Мун успокоил Боденштерна.

– Это я понимаю! – Боденштерн ухмыльнулся. – В таком случае можно откупорить и вторую бутылку шампанского! За упокой его души!

– Но Магда Цвиккау осталась без сигарет.

– Да их тут полно, – отмахнулся Боденштерн. – В письменном ящике начатая пачка и тут тоже. – Он открыл зеркальный пластиковый секретер. На полке, наполовину погребенные рукописью, лежали еще несколько пачек.

– Это сигареты «Реметсма-60», – пробормотал Енсен, вынимая из целлофанового пакетика найденный окурок, – а в пепельнице лежала сигарета марки «Рамзес».

– При вашем пристрастии к щепоткам пепла и чужой шерстинке на костюме это непростительно, Енсен, – пожурил его Боденштерн. – Надо было выяснить сразу же, кто…

– Извините, господин комиссар, вы запретили мне делать обыск!

– Откуда мне было знать, что Мэнкуп курит другую марку? – Боденштерн пожал плечами. – Я сам на пачки наткнулся только что, причем совершенно случайно. Снимите с окурка отпечатки!

– Успеется, – сказал Мун. – Сначала надо позвонить жене Мэнкупа.

Енсен набрал номер.

– Госпожи Мэнкуп нет дома! – отозвался на том конце глуховатый мужской голос.

– Где же она?

– Только что уехала.

– Уехала! – закрыв рукой мембрану, сообщил Енсен с азартом выследившего дичь охотника. – Кто говорит? – только теперь он догадался спросить.

– Слуга. А вы кто будете? – настороженно спросил мужской голос.

– Криминал-ассистент Енсен! – Укоризненный взгляд комиссара на этот раз не подействовал. – Из полиции! – повторил он с ударением.

– Что-нибудь с господином Мэнкупом? – тревожно выдохнул слуга.

– Это она вам говорила?

– Нет, госпожа Мэнкуп ничего не сказала. Только велела уложить чемодан.

– Она была чем-то встревожена?

– Как будто нет. Я просто из-за того, что все так неожиданно. Явилась полчаса назад и сразу же опять уехала.

– Так она даже не ночевала дома?

– Нет, ушла около десяти и приказала не ждать.

– Вы не знаете, на какой вокзал она поехала? – Откровенные ответы слуги позволили надеяться, что и на этот раз он ответит без утайки.

– На вокзал? – повторил слуга. – Не думаю. В таких случаях она посылает меня за билетами. А на этот раз велела только заказать такси.

– Заказать! – обрадовался Енсен. Вызов давал возможность установить номер машины. – По какому телефону вы заказывали?

– 75–23.

– Не морочьте мне голову! – Интеллигентного Енсена тоже можно было вывести из себя. – В Гамбурге нет четырехзначных цифр.

– Это номер такси, а не телефона! – с достоинством объяснил слуга. – Вы мне так и не сказали, что произошло?

Но Енсен уже бросил трубку. Боденштерн механически проворчал:

– Чепуха! – Но, вспомнив наставления начальства, тут же соединился с пунктом оперативного оповещения: – Говорит комиссар Боденштерн! Уби-комиссия! Срочность первая! Задержать такси с номером 75–23. Водителя с пассажиром немедленно доставить ко мне! – И он назвал адрес.

Боденштерн не успел еще отойти от телефона, когда раздался звонок.

– Господина Мэнкупа! – попросил тревожный голос.

– Умер!

– Я так и знал! – на том конце раздался глухой крик.

– Кто говорит? – рявкнул Боденштерн.

Тишина. Потом гудки. Абонент отключился, не назвав своего имени.

– Дейли, отнесите Магде сигареты, – попросил Мун, потом вернулся к Енсену: – Сейчас, пожалуй, самое время для приложения вашей гипотезы… Говорят, идеи висят в воздухе. Я думал о том же, что и вы. Но при помощи небольшой проверки убедился: впусти Мэнкуп гостя сам, мы с Дейли, сидя в своей комнате, услышали бы приглушенные голоса, не говоря уже о звонке.

– В вашей комнате был включен телевизор, – напомнил Енсен.

– Несмотря на это, до нас донесся бой часов. А вот звук открываемой двери мы бы не слышали. Я специально проверил это при помощи Дейли. Значит, единственная реальность – гость Мэнкупа имел собственный ключ.

– Все совпадает! – обрадовался Енсен.

– Лишь при четырех условиях: Мэнкуп ожидал именно жену, а не кого-нибудь другого, звонил из ресторана ей, сообщил, что друзья останутся у него ночевать, и к тому же информировал о нашем приезде. Войдя с собственным ключом, она первым делом заперла нас. Догадаться, в какой мы комнате, для нее не составляло труда, ибо все остальные постоянно занимали его друзья.

– Филигранная работа! – Помрачневший было Боденштерн все же не удержался от профессионального восхищения. Что касается Енсена, то он на радостях даже чертыхнулся. Мун прислушался к приглушенному дребезжанию дверного звонка. – Вот видите! – Боденштерн повернулся к своему помощнику. – Звонок слышен даже здесь! Итак, или убийца воспользовался своим ключом, или же такового вообще не было. По-моему, есть только два пути. Арестовать на основании расплывчатых подозрений жену Мэнкупа, представительницу старинного дворянского рода, или же вернуться к гётевскому стихотворению, проколотому насквозь стрелами вашей иронии, но тем не менее единственной существенной находке.

– И с ним к самоубийству? – Мун кивнул. – Ничего не получится, господин комиссар! Как только вы наконец потрудитесь отдать распоряжение о тщательном обыске, к которому я бы присовокупил отпечатки пальцев всех присутствующих…

– Включая меня? – ухмыльнулся Боденштерн.

– Ваша кандидатура, к сожалению, отпадает. – Мун любезно улыбнулся. – Хотя бы потому, что вы, как опытный криминалист, не оставили бы никаких улик и не проявили бы столь неумное для настоящего преступника усердие выдавать черное за белое. Что касается замолкших птичек, спокойных вершин и как там еще было, то я убежден, что это отрывок из статьи Мэнкупа. Надо только… – Муну не удалось договорить.

Дверь открылась. Сопровождаемый Дейли, в комнату шагнул складно скроенный коротыш в спортивном костюме, с чуть съехавшим набок галстуком. Под мышкой он держал солидный портфель из свиной кожи.

– Добрый вечер, господа! А где же господин Мэнкуп?

Гость был явно навеселе, иначе чуть пораньше заметил бы мундир сидевшего в тени Боденштерна.

– Полиция! – Он сразу протрезвел. – Что случилось? – Только теперь он заметил траурные лица присутствующих. – Убили? – Он присел на край стула и непослушными пальцами принялся поправлять галстук. Портфель с глухим шумом ударился о пол.

– Задавать вопросы буду я! – Боденштерн встал и поправил ремни. – Комиссар Боденштерн из Уби-комиссии. Что вы тут делаете? Что вам известно о смерти Мэнкупа?

– Ничего, ровно ничего, – прошептал гость. – То есть я хочу сказать… Иохен Клайн! – представился он. – Из нотариальной конторы «Клайн и сын». – Несмотря на свой явный испуг, он не забыл поклониться.

– Клайн? Еврей? – тихо спросил комиссар. Нотариус был блондином с синими глазами и абсолютно прямым носом. Однако ни эти обманчивые внешние приметы, ни даже исконно нордическое имя Иохен не ввели Боденштерна в заблуждение.

– Господин Клайн, вы имеете полное право не отвечать на этот вопрос! – резко сказал Енсен и чуть мягче добавил: – Как ассистент господина Боденштерна, я извиняюсь за него.

– Не отвечать? Почему же? Охотно отвечу! – С каждым словом уверенность возвращалась к нотариусу. – Да, я еврей! – Он повернулся к Боденштерну: – Вы случайно не служили при Гитлере в комиссии по установлению арийской принадлежности?

Боденштерн что-то прорычал.

– Спасибо! – отмахнулся Клайн. – Будем считать инцидент исчерпанным.

– Это вам, должно быть, звонил Мэнкуп сегодня вечером из ресторана «Розарий»? – догадался Дейли.

– Моему отцу. Я младший компаньон фирмы. Господин Мэнкуп сказал, что уже собирается домой, просил приехать через полчаса. Отец не смог – сердечный приступ… А я гостил у друзей. Это далеко. Пока я заехал домой за завещанием, пока что…

– Вы должны были привезти Мэнкупу завещание?

– Не совсем. Но господин Мэнкуп настаивал на немедленном приезде. Сначала отец подумал, что это насчет контракта… – Клайн обвел взглядом присутствующих. – Кто из вас Мун? Кто Дейли?… Рад познакомиться! – Он пожал руку. – Отец объяснил Мэнкупу, что достаточно ваших подписей, чтобы придать ему законную силу, нотариальное заверение только формальность, с которой можно обождать до утра. Но господин Мэнкуп продолжал настаивать на немедленном приезде… Кстати, вы уже подписали?

– Да.

– Отлично. Договорная сумма депонирована у нас. Аванс могу выплатить завтра, окончательный расчет, согласно пункту восьмому, по истечении договорного срока.

– Шестой пункт предусматривает… – начал было Дейли, но Клайн оборвал его на полуслове:

– Знаю. Сумма должна быть выплачена независимо от результатов расследования.

– Но лишь в случае насильственной смерти Мэнкупа, – напомнил Дейли. – Господин Боденштерн склонен считать ее добровольной.

– Это его личное дело!

Нотариус не спеша вынул из футляра дымчатые очки, тщательно протер выпуклые линзы и водрузил на свой нос. Это была дань профессиональной солидности. Заговорив о контракте, он мгновенно превратился из веселого кутилы в образцового блюстителя интересов фирмы. Даже интонации претерпели заметную метаморфозу. Тон был в меру траурным, в меру сочувственным. Одним словом, наиболее приспособленным для нотариуса, которому в большинстве случаев приходится иметь дело со свежеиспеченными наследниками или тяжущимися сторонами бракоразводного процесса.

– Вы все со своим контрактом! – сердито оборвал его Боденштерн. – Сначала потрудитесь объяснить: почему вы с такой безапелляционностью объявили смерть Мэнкупа насильственной?

– По-моему, контракт является доказательством априори. Кроме того, господин Мэнкуп говорил об этом отцу. Составленное две недели назад завещание, несомненно, тоже свидетельствует в пользу этой версии.

– Это то завещание, которое вы привезли с собой? – спросил Мун.

– Да, новое.

– Но в чью пользу было старое?

– В пользу госпожи Лизелотте Мэнкуп, урожденной фон Винцельбах.

– Знала ли она, что существует новое?

– Госпожа Мэнкуп интересовалась этим, последний раз вчера. Она заходила к нам по поводу бракоразводного процесса, в котором наша фирма представляет интересы Мэнкупа. Поскольку господин Мэнкуп категорически запретил информировать жену, госпожа Мэнкуп осталась в неведении.

Раздался свистящий звук. Это Енсен выдохнул задержанный в легких воздух. Новый поворот подтверждал его гипотезу.

– Мы все еще не выяснили вопрос, на мой взгляд довольно важный. Почему Мэнкуп так настаивал на немедленном приезде вашего отца? – спросил Мун.

– Об этом я начал рассказывать… У отца создалось впечатление, что господин Мэнкуп хочет изменить завещание. Именно поэтому я и захватил старое с собой, то есть, извините, новое.

– Почему же он прямо не сказал об этом?

– Не знаю. У отца есть предположение… Господин Мэнкуп звонил из ресторана… Возможно, кто-то его подслушивал, поэтому у него были особые причины не говорить прямо.

Резко зазвонил телефонный аппарат. Боденштерн поднял трубку. Он напряженно слушал, вставляя сам только короткие реплики. Когда он повернулся, лицо его выражало крайнее недоумение.

– Звонили из ближайшего полицейского участка, – заявил он. – Я только что говорил с шофером задержанного такси. Тот утверждает, будто высадил госпожу Мэнкуп у нашего дома.

– Вы, должно быть, не поняли, господин комисcap, – заволновался Енсен. – Когда высадил? Около двенадцати?

Боденштерн снова взял трубку.

– Нет, он говорит, минут пять назад.

– Это невероятно! Ничего не понимаю! – Енсен растерянно посмотрел на Муна. – Все сходилось – и вдруг? Вы можете объяснить?

– Увы! – Мун развел руками.

– Я могу объяснить! – Низкий уверенный голос ударил по напряженным нервам.

Все разом обернулись. В приоткрытых дверях стояла элегантная женщина лет пятидесяти с бледным холеным лицом. С округлых плеч спускалось скрепленное золотой цепочкой манто из тончайшего серебристого меха.

– Госпожа Мэнкуп? – Нотариус с изумлением вскочил.

– А где же ваш чемодан? – унылым голосом спросил Енсен, уже предчувствуя крах своей теории, но все еще надеясь на недоразумение.

– Там, где ему место, – в моей комнате! К сожалению, мне временно придется переселиться сюда. Терпеть не могу запаха дешевых сигар. Это вы, должно быть? – Она посмотрела на державшего сигару Муна с таким выражением, что он почувствовал себя пойманным на месте преступления.

– А как же вы вошли? – почему-то шепотом спросил Енсен.

– Рихтер! – Боденштерн гневно вскочил. – Как же он вас пропустил? Рихтер! – заорал он голосом, не предвещавшим ничего хорошего.

– Я здесь, господин комиссар! – Детектив толкнул дверь ногой, поскольку обе руки были заняты. – Принес пива, как вы просили… А это кто? – Увидев госпожу Мэнкуп, он чуть не выронил все шесть бутылок разом.

– Лизелотте Мэнкуп, урожденная фон Винцельбах, если хотите знать! И вообще, – она повернулась к Боденштерну, – я буду вам очень обязана, если ваши люди уберутся из моей квартиры по возможности скорее.

Она уселась в кресло, где перед этим сидел Мэнкуп. Рука с тонким запястьем, на котором красовался двойник золотой цепочки с миниатюрными дамскими часиками, облокотилась о письменный стол. При этом она наполовину стерла меловую линию – единственное напоминание о недавнем присутствии Мэнкупа.

– Труп в морге? – спросила она, ни к кому конкретно не обращаясь. – Надеюсь, мне не придется опознавать мужа?

– Нет! – промямлил Енсен.

– Благодарю! Это будет первый и последний раз, когда я получаю какую-нибудь пользу от прискорбной популярности моего мужа. Кто не знает Гамбургского оракула? – Она повернулась к Клайну: – Магнус оставил что-нибудь?

– Вы говорите о наследстве?

– Пока только о предсмертном письме.

– Значит, вы, в противоположность господину Клайну, считаете это самоубийством? – спросил Боденштерн.

– Меня это мало интересует.

– Господин комиссар, разрешите задать нашей так неожиданно появившейся гостье несколько вопросов? – Дейли с подчеркнутой вежливостью обратился к Боденштерну.

– Это вы гость. Я хозяйка дома. Спрашивайте!

– Чем вызван ваш конфликт с господином Мэнкупом?

– О конфликте не может быть и речи. Как к человеку я относилась к нему в высшей мере корректно, хотя… – Она помедлила, но все же не удержалась: – Он был трудным человеком. Во всех отношениях. Это подтвердят вам даже его немногочисленные друзья… Выдающийся интеллект! Может быть, и так. Но для совместной жизни это скорее препятствие! – Она расстегнула манто и, вынув из кармана сигареты, закурила. Две-три затяжки – и она опять была спокойна. – Так что приходится говорить не о конфликте, а о разнице в убеждениях. Ориентация его журнала мне всегда казалась крайне пагубной. Я этого никогда не скрывала. Если окажется, что Магнуса убили, виноват он сам! – Не глядя на стоявшую поодаль пепельницу, она протянула руку и стряхнула пепел.

– Сколько лет вы замужем?

– Почти тридцать.

– Как же вы все это время терпели его взгляды?

– Моя сестра двадцать лет была замужем за одним из любимцев Гитлера, гаулейтером Кессельдорфом. Когда он принимал своих партийных друзей, она уходила из дома. Но это ей не мешало быть верной женой. Мы, фон Винцельбахи, считаем, что домашний очаг не должен превращаться в политический клуб, где дискуссии начинаются за телевизором и продолжаются до самого утра в кровати.

– И все же вы только что пытались объяснить ваш разрыв идеологическими расхождениями.

– Да, я могу стерпеть все что угодно. Но когда Мэнкуп объявил, что он собирается переезжать в Восточную зону, к коммунистам… – Она глубоко затянулась. – Да что тут говорить, вы меня сами поймете.

Каждый реагировал по-своему. Боденштерн кивнул. Енсен еле заметно вздрогнул. Рихтер продолжал невозмутимо откупоривать бутылки. Дейли ухмыльнулся. Что касается Муна, то он вовсе не слышал ее слов. Все его внимание было сосредоточено на лежавшей рядом с пепельницей пачке сигарет с изображением фараона. Госпожа Мэнкуп курила сигареты «Рамзес».

– Госпожа Мэнкуп, – обратился он к ней, – вы не могли бы нам сообщить, где находились нынче ночью, без десяти двенадцать?… Переведите, пожалуйста, Дейли!

– На каком основании? – Она презрительно прищурилась.

– На том, что ваша осведомленность о смерти мужа весьма загадочна. – Почувствовав поддержку Муна, Енсен воспрял духом.

– Так отгадайте! Вам в полиции платят за это! Но нигде не сказано, что я обязана вам помогать.

– Вы не ночевали дома.

– Если это кажется подозрительным, могу сообщить, что я была у любовника. Или вы считаете, что при моей наружности и в мои годы это исключено?

– Незадолго перед убийством Мэнкупа к нему приходил гость, – не уступал Енсен. – Пил с ним шампанское и…

– В таком случае это не я. Единственный раз, когда я пила шампанское, был день моей конфирмации.

– И курил сигареты «Рамзес»! – продолжал атаку Енсен. – Не отрицайте, госпожа Мэнкуп, на стакане отпечатки ваших пальцев.

– Неужели моих?! – Она усмехнулась. – Это было бы конфеткой для Магнуса! Он всегда говорил, что в нем погиб незаурядный детективщик. Значит, я в роли обвиняемой? Если так, придется отвечать на ваши не слишком вежливые вопросы. О смерти мужа я узнала от своего любовника.

– То есть как? – вырвалось у Дейли.

– Не так, как вам кажется. Ему сообщили об этом по телефону. Через полчаса весь город уже будет знать. Или вы думаете, что смерть такой выдающейся личности, как Магнус Мэнкуп, долго можно держать в тайне?

Оглушительный трезвон и барабанная дробь подтвердили ее слова. Входя, Рихтер забыл закрыть дверь кабинета, поэтому шумное прибытие прессы громовыми раскатами взорвало тишину комнаты.

– Марш к дверям, Рихтер! – Боденштерн побледнел. – Господа, хоть какую-нибудь временную версию! – нервно обратился он к присутствующим.

Енсен выразительно посмотрел на госпожу Мэнкуп. Мун и Дейли молчали.

– Значит, ничего? – Боденштерн все больше нервничал. – Ладно, Рихтер, скажите им, что мы еще собираем вещественные доказательства. Дверь на цепочку, разумеется! Если они попытаются прорваться, стреляйте в воздух. Имейте в виду, если хоть один журналист проникнет сюда, я буду стрелять в вас! – Он попытался улыбнуться.

– Они не поверят! – Рихтер вытащил револьвер, но идти к дверям не торопился. – Может, вы лучше сами, господин комиссар?

– Говорите им что угодно! Скажите, что здесь никогда никакой Мэнкуп не жил, – лишь бы они меня оставили в покое.

Боденштерн плотно прикрыл дверь за детективом и тяжело опустился в кресло. Некоторое время все прислушивались к приглушенным толстой обивкой, но все же достаточно явственным звукам продолжавшейся осады.

– Мне очень неприятно, – Боденштерн сделал извиняющийся жест, – но поскольку у моих коллег на ваш счет возникли некоторые сомнения, я все же вынужден удостовериться в вашем алиби. Если вы назовете фамилию друга, у которого находились в упомянутое время, это существенно облегчит наше положение.

– Фамильные принципы фон Винцельбах, насколько я понимаю, не допускают такой бестактности? – провоцировал ее Дейли.

– Спокойствие мне дороже принципов. Моему другу это будет не очень приятно, его жена сейчас находится в Ницце и о наших связях не подозревает, тем не менее… – Она пожала плечами. – На моем месте он поступил бы так же… Руди Фишаустер!

– Господин Рудольф Фишаустер? – переспросил Боденштерн.

– Он! Телефон и адрес найдете в справочнике, но чтобы не затруднять вас, могу сообщить сама.

– Позвоните! – сказал Мун.

– Да вы с ума сошли! Поднимать члена гамбургского сената с постели телефонным звонком да еще по таким пустякам!

– При нацистах поднимали не телефонным звонком, а прикладом, – сказал Дейли, – и никого это не смущало.

– Поскольку вам это неприятно, пусть позвонит господин Енсен, – предложил Мун.

– Только поделикатнее! – хмуро согласился Боденштерн.

– Это не так уж важно, – с иронией бросила госпожа Мэнкуп. – Конечно, если вы начнете допытываться, чем именно мы занимались без десяти двенадцать, он, пожалуй, сочтет вас нетактичным.

Телефонный разговор был предельно короток.

– Он все подтвердил, – с убитым видом сообщил Енсен.

– Тогда остается только взять у госпожи Мэнкуп отпечатки пальцев, – невозмутимо констатировал Мун.

– Вы не полагаетесь на свидетельство гамбурского сенатора? – возмутился Боденштерн.

– Полагаюсь! – Мун кивнул. – Но на отпечатки пальцев больше!

– Пожалуйста! – Госпожа Мэнкуп протянула свою узкую, аристократическую руку Енсену. – С большим удовольствием я бы влепила вам пощечину, но поскольку такое знакомство с моими пальцами с профессиональной точки зрения вам ничего не даст, делайте с ними что хотите!

Енсен с рвением углубился в дактилоскопический анализ.

– Не она! – забыв о всякой вежливости, объявил он через несколько минут. – Найденную в пепельнице сигарету курил кто-то другой. И отпечатки на стакане тоже не те!

– Ну вот, видите! – равнодушно бросила госпожа Мэнкуп. – Я ведь сказала, что терпеть не могу шампанского.

– Извините нас, – Боденштерн поцеловал ей руку, – такая уж у нас профессия. Весьма часто не очень приятная для исполняющих свой служебный долг.

– Вы еще долго собираетесь здесь оставаться? – Госпожа Мэнкуп никак не реагировала на извинение.

– Это зависит от моих коллег. – Боденштерн вопросительно посмотрел на Муна и Дейли. – Надеюсь, до завтра все спорные вопросы будут решены.

– Хорошо! – Она встала. – Так долго я потерплю.

– Вы собираетесь уезжать? – Боденштерн встревожился. – Я бы не советовал. Этот зверинец вас растерзает на части. Слышите?

Шум осады продолжался все время. Сейчас, после кратковременного затишья, он возобновился с удвоенной силой.

– Уезжать? И не думаю! Я только собиралась разбудить этого господина, который, очевидно, только затем и явился в мой дом, чтобы выспаться!

Пока шел перекрестный допрос, нотариус деликатно пересел на диван. Там он, под защитой темноты, незаметно для себя уснул. Причем так основательно, что все остальные уже успели забыть о его присутствии. Все, кроме госпожи Мэнкуп. Бесцеремонно разбудив его, она спросила:

– Я хотела бы услышать завещание моего мужа!

– Завещание? – сонно пробормотал нотариус.

– Ну да! Я надеюсь, раз вы пришли с портфелем, то положили в него юридические документы, а не ночную пижаму.

– Сейчас! – Клайн направился к столу, где стояло пиво. – Вы разрешите? Немного перепил сегодня! Башка трещит! – Опорожнив стакан, он окончательно проснулся.

– Я не уверен, что господин комиссар одобрит такую спешку. Думаю, следственные органы в данном случае захотят ознакомиться с завещанием до того, как я поставлю в известность наследников, – твердо сказал Клайн.

– Совершенно правильно, – кивнул Енсен. – Госпожа Мэнкуп, как ни жаль, но вам придется потерпеть до того, как официальное следствие будет закончено.

– Господин комиссар! – только и сказала жена Мэнкупа, но ее устремленный на Боденштерна повелительный взгляд невольно заставил его съежиться.

Решив про себя, что уж лучше пренебречь некоторыми процессуальными формальностями, чем вызвать гнев близкой приятельницы члена гамбургского сената, он примирительно улыбнулся:

– Естественно, в интересах следствия я бы хотел, не откладывая ни на минуту, ознакомиться с завещанием. А поскольку госпожа Мэнкуп, которая ни в коем случае не является обвиняемой, случайно присутствует, почему бы ей заодно не послушать?

– Хорошо. – Клайн укрепил сползшие с переносицы очки и официальным тоном объявил: – Раз вы, господин комиссар, настаиваете на публичном оглашении завещания, прошу пригласить остальные заинтересованные стороны!

– Остальные? – Госпожа Мэнкуп сердито повела бровью.

– Да. Друзей господина Мэнкупа. Отец понял из разговора с ним, что они останутся ночевать.

– Я так и думала, что Магнус под конец выкинет какую-нибудь шуточку! – Госпожа Мэнкуп откинулась в кресле. – Ну что ж, идите, будите их!

Будить никого не пришлось. Все четверо явились незамедлительно. Дейли с интересом наблюдал их встречу с женой Мэнкупа. Ловиза и Магда ограничились вежливым кивком, скульптор, здороваясь, даже не вынул трубки изо рта. Один лишь Баллин сказал несколько приличествующих случаю сочувственных слов, назвав при этом госпожу Мэнкуп «моя дорогая Лизелотте».

– Если вы полагаете, Дитер, что я очень скорблю по Магнусу, то ошибаетесь. – Она недовольно вырвала свою руку. – И не думаю, чтобы он этого хотел. Иначе не приготовил бы мне приятный сюрприз, изящно оформленный в виде нового завещания. Приступайте, Клайн. Немедленно!

Приступить немедленно не удалось. Клайна, уже разложившего документы на столе и прочистившего горло, чтобы начать чтение, прервал телефонный звонок.

Боденштерн прорычал в трубку несколько фраз, по которым Дейли понял, что звонят из какой-то редакции.

– Начинайте наконец, Клайн! – Госпожа Мэнкуп нервно играла золотой цепочкой часов.

Но Клайну опять помешали. Целая серия звонков. Репортеры, потеряв надежду взять крепость штурмом, перешли к иной тактике.

– Вырвите контакт, кто там поближе! – раздраженно бросила госпожа Мэнкуп, как только наступившая пауза дала ей эту возможность. Она повернулась к Муну: – За шторой! Вы как раз стоите рядом! Да, вы, как вас там, господин с сигарой! И прошу не курить в моем присутствии. Я, кажется, уже объяснила, что не переношу запаха дешевых сигар!

Мун даже не смог обидеться, – к счастью, он не понял ни слова. Енсен вместо него отсоединил телефон.

В комнате воцарилось напряженное молчание. Клайн с вожделением взглянул на пиво, но, уловив взгляд жены Мэнкупа, ограничился грустным вздохом.

– Итак, приступаю! – Он отодвинул мешавшую ему пишущую машинку, немного наклонил настольную лампу и, придав лицу торжественно-печальное выражение, начал читать текст: – «Находясь в полном здравии и…»

Госпожа Мэнкуп опять посмотрела на него.

– Хорошо! – Клайн сказал это с обычной интонацией. – Поскольку госпожа Мэнкуп так торопится, опускаю вводные фразы.

«Пункт первый. Мое основное состояние вложено в еженедельник «Гамбургский оракул». К этому я прибавляю сумму, остающуюся за вычетом предназначенных отдельным лицам завещательных даров. Если деятельность журнала будет прекращена ввиду правительственного запрета или по другим причинам, весь обозначенный в первом пункте капитал переходит в собственность специального фонда, предназначенного для выплаты пожизненной пенсии сотрудникам журнала. Я не желаю, чтобы они были вынуждены продавать свои убеждения ради куска хлеба…

Пункт второй. 10 000 марок завещаю моему слуге Адальберту Клаттербому, родившемуся в 1900 году, – без всяких условий.

Пункт третий. По 10 000 марок завещаю моим друзьям: Дитеру Баллину, родившемуся в 1909 году, Лерху Цвиккау, родившемуся в 1914 году, Магде Штрелиц, родившейся в 1920 году, и Ловизе Кнооп, родившейся в 1931 году. Этот пункт связан с выполнением условия, обозначенного в дополнении к завещанию, которое ни в коем случае не должно быть оглашено раньше, чем через неделю после дня моей смерти…»

– Что за условие? – повелительно спросила госпожа Мэнкуп.

– Нотариальная тайна. – Клайн развел руками.

– Боюсь, что в данном случае придется отступить от нее, – сказал Дейли. – Мэнкуп умер при таких обстоятельствах, что любая неясность осложнит расследование.

– Наше святое правило – неукоснительно блюсти волю завещателя, – возразил Клайн. – Лично я не знаком с дополнением к завещанию. Все, что могу сделать, – это поговорить с отцом. Думаю, он не будет противиться, если сочтет, что знакомство с этим подпунктом сможет существенно повлиять на результат следствия. Разумеется, – он повернулся к Боденштерну, – господину комиссару придется в таком случае оформить официальное затребование. – Он замолк.

– Все прочли? – ледяным тоном спросила госпожа Мэнкуп.

– Нет еще, – опомнился Клайн. – Осталось два пункта. «Пункт четвертый. Свою квартиру и все, что находится в ней, за исключением рукописей, которые надлежит передать в более надежные руки, завещаю Лизелотте Мэнкуп, независимо от того, будет ли она в момент моей смерти еще состоять со мной в браке».

– Ну что ж, весьма щедро со стороны Магнуса. – Госпожа Мэнкуп усмехнулась. – Во всяком случае, лучше, чем если бы мне достались его рукописи, а квартира другому. Впрочем, завещай он мне вместо нее бутылку шампанского, которое я терпеть не могу, я бы тоже не слишком удивилась.

– Я еще не кончил! – Клайн с удовольствием прочел:

«Пункт четвертый связан со следующим условием: Лизелотте Мэнкуп обязуется принять девичью фамилию фон Винцельбах, так как я не желаю, чтобы мое имя носил человек чуждых мне взглядов. При жизни это, к сожалению, было неизбежно».

И, наконец, последний, пятый пункт.

«Правительству Федеративной Республики Германии, которому я обязан столь многим, в том числе тюремным заключением, завещаю избранные места из моих статей. Предвидя, что оно откажется от этого дара, прошу оставшихся мне верными друзей издать их под названием «Гамбургский оракул предостерегает». Кроме этого, прошу не ставить мне никаких памятников».

– Мне все ясно! – Швырнув окурок в пепельницу, госпожа Мэнкуп повернулась к Муну: – Можете курить! Я уезжаю!