Текст книги "Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

– А теперь внимание! – продолжал генерал. – На укладку вещей вам дается пять минут. Не беспокойтесь, никто не останется! Вас доставят в Малагу на армейских вертолетах – всех до единого. Некоторые из испанских корреспондентов приехали на своих машинах. Они уже в пути – на грузовых вертолетах. Получите в целости и сохранности в гараже отеля «Мирамар», где всем вам заказаны комнаты за счет американской армии… – Взрыв смеха, аплодисменты. – И наконец, поскольку я в юности сам был журналистом и понимаю, как дорого время, – все кабины Малагского центрального переговорного пункта забронированы для вас с момента приземления вертолетов. Наш дядюшка Сэм достаточно богат, чтобы позволить себе такой маленький подарок…

– Ура дядюшке Сэму! – гаркнул кто-то. Но никто почти не поддержал его. Прямо-таки заваленные неслыханным обилием первоклассных сенсаций и сверхклассного сервиса, корреспонденты тем не менее боялись потерять драгоценное время на изъявление благодарности. Опрометью они кинулись складывать свои пожитки: а вдруг какому-нибудь неудачнику все-таки не достанется место в вертолете?

Оставшись один в мгновенно опустевшем холле, Мун даже прищелкнул языком от невольного восхищения. Генерал Дэблдей в амплуа иллюзиониста был воистину велик. Вытащив из рукава дело Шриверов, он не только заставил журналистов полностью забыть про радиацию, но и тем же взмахом мгновенно катапультировал их из Панотароса. А если он это сделал, на то, очевидно, были одному ему известные веские причины. И тут в голове Муна впервые мелькнула догадка: может быть, операция по расчистке Черной пещеры служит только для отвода глаз, а где-то, воплощая собой смертельную опасность, еще валяются осколки второй бомбы?

ЧАСТНЫЕ СЕНСАЦИИ МИСТЕРА МУНА

– Если Куколка захочет выехать из отеля, задержите ее под любым предлогом и бегите за мной! – Мун, выйдя наконец из глубокого раздумья, первым делом заручился поддержкой дона Бенитеса в предстоящей операции. Время еще не пришло – надо было обождать, пока снимут с поста вооруженного автоматом сержанта, поставленного у дверей Куколки для охраны ее покоя от газетчиков. – Задержите в любом случае, даже если ее будет эскортировать целый армейский взвод во главе с самим генералом! – добавил он, соображая на ходу, что и такая возможность не исключается. – И если появится профессор Старк, попросите его зайти ко мне. Насчет маркиза ничего не слышно?

Дон Бенитес грустно покачал головой. Возможно, он знал больше, чем показывал, возможно, и нет.

Вернувшись в свою комнату, Мун перелистал «Барселонское дело». Одной или двух страниц не хватало. Это явствовало из заключения следователя, где тот ссылался на показания свидетеля перестрелки, во время которой Гонсалес-Краунен тяжело ранил детектива Интерпола Луи Ориньона. Теоретически не исключалось, что недостающие страницы не были подшиты по небрежности барселонского чиновника, но, прочитав имя свидетеля, Мун начисто отверг эту возможность. Свидетеля звали Себастьян Новатуро – так же, как парикмахера из Пуэнте Алсересильо. Только сейчас Мун вспомнил одну деталь из разговора с хозяйкой тамошнего кабачка: до переезда в Пуэнте Алсересильо Новатуро работал куафером в барселонском театре «Одеон».

Мун на мгновение прислушался к натужному жужжанию вертолетов, взлетевших прямо с площади в направлении Малаги. Потом принялся за осмотр консервной банки, врученной ему под расписку начальником полиции. Прокол был сделан искусно – снаружи его и вовсе нельзя было обнаружить. Прежде чем ввести шприц с ботулином, преступники удалили этикетку, а потом снова наклеили. Отверстие на внутренней стороне было настолько незаметно для невооруженного глаза, что Муну удалось найти его лишь при тщательном осмотре. Он осторожно снял этикетку, срезал половину банки, чтобы она не затемняла света, и осмотрел дырочку через лупу. Многократно увеличенный прокол блеснул желтизной на фоне покрытого матовым налетом металла. Потом Мун, проколов жесть в другом месте, сравнил оба отверстия. Они выглядели одинаково, в обоих отсутствовали следы коррозии. После этого он внимательно осмотрел клей на этикетке, даже помочил его слюной. Результат этого эксперимента был ошеломляющим! Как само отверстие, так и сравнительно свежий клей доказывали, что сделан прокол не восемнадцатого или девятнадцатого марта, а совсем недавно. Этот сюрприз принес Муну глубокое удовлетворение. Предложенная полковником «официальная версия» была официальной, и только.

Через несколько минут прибежал Дейли.

– Мы ошиблись! Краунена не убили! – выпалил он единым духом. – Вскрытие доказало, что он умер естественной смертью. Он был еще жив, когда «кадиллак» падал в пропасть. И никто его не сталкивал. В его скрюченных пальцах нашли вырванный вместе с гнездом ключ для зажигания, а на подошве мельчайшие частицы синтетического каучука, которым в «кадиллаке» этой модели покрывают тормозную педаль. Он перед смертью надавливал ее со страшной силой. Сейчас к месту катастрофы вылетел автомобильный эксперт малагской полиции, но картина и так ясна. Краунен подъехал к ущелью на малой скорости с намерением затормозить и выскочить в последнюю секунду. Автомобиль собственным ходом скатился бы в пропасть. Но отказал неисправный тормоз. Краунен не успел спастись. В падении автомобиль перевернулся несколько раз, круговращательная сила вдавила его наполовину под сиденье, при этом ему, вероятно, раскроило череп. Возможно, окончательно умер он только при страшном ударе машины о дно ущелья. Но это частности. Важно основное – ни полковник Бароха-и-Пинос, ни Рамиро, ни Росита не виноваты в его гибели… Еще одна новость – установлено, что Краунен несколько раз приезжал в Малагу. Там же, где мы – на крепостном валу, – он встречался с человеком в штатском, чьи приметы подходят к полковнику Бароха-и-Пиносу. Но что самое интересное – в последний раз он приезжал в сопровождении молодой дамы. Оба ночевали в отеле «Мирамар». Пока делали вскрытие, я успел заглянуть в регистрационную книгу гостиницы. Это была Гвендолин!

В другое время Мун с профессиональным остервенением набросился бы на эти новые факты, чтобы проанализировать их, связать воедино в приемлемую гипотезу. Сейчас он даже слегка обидел своего помощника, выслушав его с явным невниманием.

– После, Дейли! Мне надо немедленно попасть в комнату Куколки.

– Куколки? Вы уверены, что это Куколка?

– Не перебивайте! Сама она никого не впустит. Перила балконов после ливня до того скользкие, что запросто можно поскользнуться при прыжке и увеличить количество имеющихся в наличии трупов еще на один. А я еще нужен истории, хотя бы для раскрытия истинной причины смерти Шриверов.

– Шеф, если позволите, я в целях сохранения вашей драгоценной жизни возьму этот акробатический прыжок на себя, – с ухмылкой предложил Дейли.

– Для вас есть другое дело. Поезжайте немедленно в Пуэнте Алсересильо и не возвращайтесь без продавца лотерейных билетов. Выжимайте из своего «ягуара» все, что можно, – боюсь, что получасовая задержка может оказаться решающей. Полковник напал на след нашего гостя.

– Плохо дело. Да, совсем забыл! – вспомнил Дейли. – По дороге я встретил Билля Ритчи. Он выходил из полицейского комиссариата. Сказал, что вызывали по поводу продления испанской визы. Странный у него был голос.

– Этого я и боялся. – Помрачневший Мун возбужденно схватил Дейли за плечо. – Нам нужен продавец лотерейных билетов. Запугайте его! Пообещайте горы золота! Делайте, что хотите!

– Понятно. Привезу живым или мертвым!

– Он мне нужен живым. Везите прямо в замок, заприте в нежилой части замка, пока я не явлюсь сам. А теперь самое главное – вы случайно не помните, с какой стороны находится задвижка в двойном апартаменте Куколки и Рамиро?

– Со стороны Рамиро. Точно! Куколка мне еще говорила, что он специально выбрал эту комнату, – чувствовал себя с задвижкой в большей безопасности якобы от возможных покушений ее мужа Сиднея Мострела.

– Спасибо! Бегите! – Мун чуть не вытолкнул своего помощника, а сам, даже позабыв запереть дверь, быстрым шагом направился к комнате Рамиро.

– Открывайте! Поживее!

– Кто там? – раздался за дверью испуганный голос мексиканца.

– Это я – Мун!

– Я раздет. Не могу вас впустить, – судя по голосу, Рамиро явно врал.

– А мне наплевать. Откройте добром, или я взломаю дверь.

– Открой, Рамиро, теперь это уже не имеет значения. – Женский голос показался Муну знакомым.

Однако, когда дверь как бы нехотя медленно приоткрылась, он увидел перед собой словно чужую молодую женщину. Одетая в дорожный плащ темно-красной расцветки, с накинутым на голову капюшоном, она лишь своей смуглой красотой напоминала ту, что – теперь Мун мог в этом сознаться – все эти дни преследовала его во сне.

– Куколка права, – пробормотал он. – Никогда не думал, что одежда так меняет женщину. Вы сейчас еще красивее, чем в военной форме. Уезжаете? – спросил он, заметив упакованные чемоданы.

– Да, мы с мужем уезжаем. – Росита упрямо вскинула голову. – Оставь, Рамиро, пусть мистер Мун знает, что это наша единственная тайна. И еще пусть знает, что ты все равно не женился бы на Эвелин Роджерс.

– Одна мысль о женитьбе на Куколке была для меня хуже зубной боли. – Рамиро передернуло. – Разве это женщина? Напивается вдребезги, а сама трезва, как холодильник. – Он привлек к себе Роситу жестом человека, который может наконец в открытую обнять любимую женщину. Только сейчас до Муна дошло – лишь теперь мексиканец был самим собой. До этого он играл роль – роль элегантного молодца, живущего на деньги богатой женщины, понимающего всю унизительность и искусственность своего положения, скрывающего истинные чувства за театральными жестами и напыщенными фразами.

– Роман с Куколкой был вашей идеей, Росита? – Мун уже наполовину догадался по взгляду Рамиро – без сомнения, он во всем подчинялся ей, более энергичной, умной и инициативной.

– У нас не было другого выхода. – Рамиро, как бы защищая жену от упреков, покрепче прижал ее к себе.

– Моя! – Росита, освободившись от его объятий, резким жестом стряхнула с головы капюшон и расстегнула плащ. Казалось, она сейчас задохнется, если не даст волю давно искавшим выхода горьким словам. – Это я во всем виновата! Одна я! Когда меня перевели в Роту и нам пришлось расстаться, мне показалось, что это лучший выход. Лучше делить Рамиро с Куколкой, чем не видеться с ним совсем или увидеть его трупом! – В тусклом свете дождливых сумерек ее серебряные волосы выглядели седыми. – Дайте я лучше расскажу вам все по порядку. – С похожим на рыдание вздохом она присела на чемодан. – Когда мы женились, жизнь казалась нам сотканной из лучей. Рамиро как раз нашел хорошую работу – в ресторане «Кукарача». Туда приходили многие знаменитости, в том числе Эвелин Роджерс. Она была не прочь завязать с ним роман, нас обоих это сначала только забавляло. А потом Рамиро узнал, что ресторан принадлежит гангстерам, что в пудреницах, которые раздаются в виде рекламных сувениров постоянным клиентам, – кокаин, или героин, или гашиш, или какая-нибудь другая пакость. Управляющий вызвал его и предложил одно из двух – работать на них или пулю… Вот чего Рамиро боялся даже здесь, в Панотаросе, вот почему купил оружие, когда незадолго до вашего приезда узнал Краунена. Мы от страха чуть с ума не сошли!

– Я и понятия не имел, что Краунен в Панотаросе, пока не встретил его однажды вместе с Гвендолин. Я видел его до того в ресторане, он часто запирался с управляющим в кабинете, догадаться, что он за птица, было нетрудно. – Рамиро был еще сейчас весь во власти пережитого страха.

– Рамиро надо было уехать куда-нибудь подальше, где его не смогли бы разыскать люди Рода Гаэтано. У него была бредовая идея наняться батраком на плантации в Бразилии, но для таких, как мы, жизнь возможна только на асфальтированных дорогах цивилизации. Квартира в рассрочку, холодильник в рассрочку, новое платье в кредит – комфортабельное рабство, от которого освобождает только смерть… Когда Рамиро потерял из-за банды Гаэтано работу, я сразу же поступила в армию, надо было на что-то жить. А затем меня перевели в Испанию. И тогда Рамиро по моему предложению уговорил Эвелин Роджерс бежать в Панотарос. Это тоже было рабством, но на мой заработок мы бы не прожили вдвоем. И для меня как-никак облегчение. Пока Рамиро оставался там, я каждую ночь его видела во сне мертвым. Нам пришлось скрывать нашу связь, особенно после того, как падре Антонио задумал сделать Эвелин католичкой и для этого поженить с Рамиро… Мы решили, если не будет иного выхода, в последнюю минуту раскрыть свою тайну или бежать. А сейчас, после всего, что произошло в Панотаросе, я ни часа больше не хочу оставаться в этом проклятом мундире. Я уже подала рапорт об увольнении. Поедем во Францию, там работает много иностранцев. И полиция не так продажна, как в Испании.

– Да, печальная история, – сочувственно промолвил Мун. – Как сказано в Библии, не мне первым бросить в вас камень. Значит, это Росита навещала вас, когда вы «путешествовали в Малагу»?

– Я! – Росита кивнула. – И в ту ночь, когда Гвендолин Шривер залезла на балкон, и…

– Я тогда перепугался до смерти, – вспомнил Рамиро. – Уверен, что она была заодно с Крауненом, видели бы вы их вместе, подумали бы то же самое.

– В тот раз вас напугала Куколка! – Мун невольно улыбнулся.

– Куколка? – Рамиро растерянно взглянул на Роситу. – Никогда не поверю, что она способна ревновать.

– А я больше всего удивлена тем, что она молчала, – добавила Росита. – Ведь Эвелин определенно должна была чувствовать во мне соперницу.

– Для нее замужество было такой же зубной болью, – сказал Мун. – Она, в свою очередь, попала в сети к падре Антонио…

Росита в ответ улыбнулась обычной, казавшейся Муну прежде сдержанной улыбкой.

– Желаю вам счастья, – сказал от души Мун, впервые понимая, что и улыбка может выражать страдание.

– Оставьте мне ключ. Мне надо уладить одно дельце.

Росита с чемоданом в руке пошла к двери. Освещенная скудным мерцанием проступавшего сквозь тучи словно заплаканного солнца, со смуглым лицом, обрамленным капюшоном цвета багряного заката, она на фоне современной гостиничной обстановки более чем когда-либо походила на фреску Диего Риверы – древняя роспись ацтекских храмов, перенесенная на безжалостный железобетон двадцатого века. Следом из комнаты вышел Рамиро, несмотря на тяжелые чемоданы, впервые с поднятой головой.

Мун тихо тронул подставку для вазы – металлическую иллюзию одиночества, заменявшую в отеле «Голливуд» прозаическую задвижку. Одиночество было таким же иллюзорным. Живущих в разных комнатах людей связывали невидимые нити – в этом страшном мире, к которому принадлежал и сам Мун, в мире, где самый идеальный комфорт для избранных соседствует с самыми совершенными урановыми бомбами, их соединяла одна судьба. И какую бы дорогу ни избрал каждый для себя, в тот час, когда – не дай бог! – огненный дождь прольется не на маленький Панотарос, а на земной шар, все дороги современной цивилизации сойдутся в секундной вспышке, после которой останется только огромная тень.

Сдвинуть задвижку и тем самым открыть дверь в комнату Куколки Мун не успел. Помешал дон Бенитес, пришедший с известием, что профессор Старк вернулся.

Мун отправился к профессору.

– Хорошо, что зашли, – обрадовался тот. – На душе так противно, что даже напиваться не хочется.

– Что с маркизом? – спросил Мун и, не дождавшись ответа, первым высказал свою собственную догадку: – Радиоактивность?

– Да! К счастью, он получил небольшое облучение. И все равно это мерзко! Когда я после войны избрал для себя эту специальность, у меня еще не было о ней полного представления. Вдумайтесь – испокон веков существуют тысячи болезней, но только одна искусственно создана самим человеком – лучевая!

– Как же это случилось? Маркиз ведь утверждал, что не притрагивался к осколкам.

– Притрагивался, и как еще. Он ведь специально принес их…

– Из Черной пещеры?

– Нет, с земли своего побочного брата Брито. Не верю, что он пошел на такой риск ради нищенской компенсации. Правда, он едва ли подозревал, что осколки радиоактивны. – Профессор пожал плечами.

– Еще как подозревал, – пробормотал Мун и тут же добавил: – Значит, бомба в Черной пещере существовала только в воображении майора Мэлбрича?

– Раз вы дошли до этого собственным умом, то, пожалуй, не погрешу против секретности, если расскажу… Сегодня рано утром я сам провел контрольное исследование подземного озера на радиоактивность. Вода сохраняет ее в течение длительного времени, еще долго после того, как выловлены все источники радиации. И что же оказалось? Свод Черной пещеры пробил контейнер с боеприпасами для бортовой пушки, осколки которых майор Мэлбрич по неопытности принял за…

Профессор продолжал говорить, но у Муна в ушах звучал другой голос, говоривший совсем другие слова. «Сократу вместо доброго стакана виски подали кубок с ядом» – эту фразу майор Мэлбрич обронил, стоя перед Черной пещерой. Мун не придал ей тогда особого значения, но сейчас вспомнил, что она являлась ответом на его ироническую параллель между фамильным кладом Кастельмаре и разыскиваемыми майором атомными «сокровищами».

– Из-за майора Мэлбрича мы только понапрасну потеряли время, – сердито закончил профессор.

– Напрасно? Вы хотите сказать, что есть еще одна расколовшаяся бомба, кроме той, что рассыпалась по восточному склону и частично угодила на землю, принадлежащую побочному брату маркиза дону Брито?

– Я оговорился. – Профессор Старк виновато скользнул взглядом по стене, словно ожидая, что из нее вот-вот высунутся уши.

– Проговорились, вот что вы сделали, профессор! Оставьте строгую секретность людям, которые выколачивают из нее власть. Вам это совершенно не к лицу… А теперь, пожалуйста, поторопитесь. Мне нужен счетчик Гейгера и защитный костюм.

– Вы знаете где?… – Профессор, боясь поставить точки над «i», проглотил конец фразы.

– Во имя нашей дружбы с профессором Хольманом не расспрашивайте! В отличие от вас, чьи открытия подлежат параграфу о разглашении военной тайны, мои принадлежат только мне. Ясно?

Профессор Старк, немного поколебавшись, распахнул стенной шкаф.

Рядом с костюмами, сорочками и плащом в нем висело наполненное воздухом брезентовое подобие человека, еще более страшное из-за обыденного соседства. Вместо носа и рта – респиратор для дыхания, вместо глаз – плексигласовое окошко, за которым зияла пустота.

Мун, не испросив разрешения, выкинул из профессорского чемодана содержимое, швырнул в него антирадиационный костюм, сунул похожий на толстую авторучку счетчик в карман и, не попрощавшись с хозяином, вышел.

Ведущая в комнату Куколки соединительная дверь бесшумно распахнулась.

– Кто там?… Майор Мэлбрич? Почему вы держите меня взаперти? Почему вы не разрешаете мне уехать? – послышался из темноты глухой голос. – Неужели я должна продолжать эту комедию в Малаге… Я больше не хочу! Не хочу! Мне страшно.

На кровати еле проглядывалась женская фигура. Рядом стояли уже упакованные чемоданы.

– Меня зовут Мун. Я приехал сюда по поручению Джошуа Шривера. Можете зажечь свет…

– Не надо, – попросила она.

– У меня было намерение арестовать вас. Между прочим, я не прочь и сейчас это сделать. В тюрьме вы запели бы другую песенку.

Его прервал настойчивый стук в дверь, сопровождаемый властным голосом падре Антонио:

– Откройте, Эвелин! Побыстрее! Пора ехать! Самолет Малага – Рим вылетает через два часа.

– По техническим причинам дверь с этой стороны не открывается, – отозвался Мун вместо забившейся под одеяло хозяйки комнаты. – Потрудитесь пройти через номер Рамиро и соединительную дверь.

– Что это за штучки? – Священник появился на пороге подобно богу-мстителю из Старого завета. – Так вы держите наш уговор, Мун? Клянусь, вам когда-нибудь придется держать за это ответ! – процедил он сквозь зубы.

– Надеюсь, что только на том свете. Между прочим, вашу Куколку я не держу. Забирайте ее хоть к папе римскому, хоть к черту. Думаю, что она сама предпочтет последнего.

– Мисс Эвелин, вставайте! – Падре Антонио решил не терять времени на словесный диспут с Муном. – Рамиро, очевидно, уже снес свои вещи в машину. Давайте я возьму ваши чемоданы, а вы тем временем одевайтесь. Где ваш плащ? Давайте же! Не думайте, что его святейшество ради ваших капризов перенесет аудиенцию на другой день!

Священник шагнул к постели, но Мун схватил его за руку.

– Не торопитесь! Наш уговор был – информация за информацию. Поскольку я перед вами в долгу, то спешу расквитаться. Рамиро со своей женой только что уехал. Куколка уехала еще прошлой ночью. А эта вот молодая дама в ваших душеспасительных услугах не нуждается. Она уже давным-давно католичка, как все Шриверы.

– Это какой-то бред! Что он говорит? Эвелин, вы слышите? – прохрипел падре Антонио.

– Хотя вашему союзнику генералу Дэблдею и удалось кратковременно превратить Гвендолин Шривер в Эвелин, обратного чуда вы не добьетесь! – Мун быстро зажег стоявший возле кровати яркий торшер. – А ну-ка, мисс Гвендолин, представьтесь лично его преподобию!

– Да, я – Гвендолин, и катитесь вы все к…

Падре Антонио в ужасе перекрестился и, шатаясь, как-то бочком, странно изогнувшись, словно от страшного удара в солнечное сплетение, вышел из комнаты Куколки.

– А теперь мы можем поговорить по душам. – Мун закрыл за ним соединительную дверь. – И советую не употреблять крепкие словечки. Я за мирную беседу. Знаете ли вы, что за шантаж вам дали бы пять лет заключения? Да, вам, сообщнице гангстера Джона Краунена!

– Разве это преступление, что я влюбилась в него? – Голос Гвендолин задрожал. – Мама была против. Тогда я стащила у маркиза флакон с миндальной эссенцией. Я сказала, что это синильная кислота и, если мама не разрешит мне уехать с ним, я покончу самоубийством. Она выбила флакон из моих рук…

– И после этого меня в течение четырех дней преследовал этот проклятый запах, и мысль, что вы отравили своих родных. – Мун нервно закурил.

– Отравили? Что это за шутки? Генерал Дэблдей сказал мне, что они уехали. Я сразу догадалась, когда с деньгами вместо мамы пришел кто-то другой.

– А вы знаете, что на совести вашего Джонни могло быть убийство вашей матери и брата? Он бы сделал это не моргнув глазом. Но ему хотелось стать самостоятельным. Для начала хватило бы миллиона песет, а потом он заставил бы вас выйти замуж, чтобы пожизненно вытягивать деньги из вашего отца… А вы прельстились романтикой, которой не было и в помине. Играть в бандитов, тайком закупать продукты для пещерной жизни, красться в темноте за выкупом – это вам, должно быть, казалось пределом счастья. Когда вы решили столкнуть свою машину в пропасть, чтобы придать больше правдоподобности версии насильственного похищения, вам не приходило в голову, что эта инсценировка из дешевого детектива может напугать вашу мать до смерти? Вы хоть на минуту подумали о том, что она будет переживать, когда получит письмо, где вы сообщаете, что в случае неуплаты будете убиты? Нет, вы думали, какой это отличный трюк, когда перекрашивали волосы в Пуэнте Алсересильо, чтобы вас никто не узнал! Когда вы из Гвендолин Шривер превратились в Эвелин Роджерс, вам наплевать было на то, что на нее могут пасть ложные подозрения! Кто придумал этот трюк – вы или Краунен?

– Никто! Я сама не подозревала, что так похожа на Куколку. Я ведь ее терпеть не могла. А когда в парикмахерской посмотрела в зеркало, мне даже хотелось плюнуть себе в рожу.

– И все-таки вы не устояли, когда генерал Дэблдей предложил вам сыграть временно ее роль. А ну-ка зажгите свет! У вас не хватает смелости?

Мун повернул выключатель. Сейчас, когда Гвендолин Шривер уже не играла роль экстравагантной кинозвезды, она, даже если бы хотела, не сумела бы обмануть его.

– Я не виновата… – начала она сбивчиво рассказывать. – Когда я приходила за деньгами, за мной погнался вертолет. Там был майор…

– Майор Мэлбрич? – спросил Мун.

– Да, так его зовут. Он сказал, что если я не соглашусь, то меня арестуют… Ночью меня доставили сюда, в гостиницу. Потом из Малаги вернулась машина Куколки. В ней были специалисты по гриму и платья, много платьев. Генерал инструктировал меня всю ночь, а утром я уже как Эвелин Роджерс вышла из отеля для участия в празднике.

– Все понятно, – проворчал Мун. – Понятно со всех точек зрения. На ваше счастье, или скорее несчастье, вы и Эвелин Роджерс представляете собой тот штампованный стандарт американской красоты, по которому массовый потребитель соизмеряет свои мечты. Разница была только в цвете волос да в кое-каких несущественных мелочах. Этим и воспользовался генерал Дэблдей для своего грандиозного, никем не замеченного очковтирательства. Да и вам самой это показалось забавным.

– Неправда! Меня шантажировал генерал Дэблдей. И особенно этот мерзкий майор. Он запугивал меня, пока не превратил в куклу, на которую можно надеть любую тряпку. Чем они лучше Джонни. Он, по крайней мере, занимался честным грабежом, рискуя при этом собственной шкурой.

– Они поступали точно так же, как вы по отношению к своим родным. Так что не вам возмущаться основным законом нашего с вами мира – ради выгоды можно продать и отца родного. К тому же роль куклы, на которую надевают золотые тряпки голливудского идола, вам отнюдь не претила. Для вас это была отличная возможность доказать Куколке, что вы ничуть не хуже ее.

– Да! – Гвендолин вскочила с кровати. – Если уж на то пошло, да! Я сама мечтала сниматься в кино! Отец запретил – для его дочери это, мол, неподходящее занятие. А быть наследницей богатого человека, и только – подходящее? Это самая бессмысленная и отвратительная профессия на свете. К тому же отец меня постоянно ограничивал в деньгах. Даже в лотерею приходилось играть… – Гвендолин неожиданно расплакалась. – Когда человек так несчастен, как я, ему не помогут никакие будущие миллионы. – Стряхнув с оставшихся от маскарада наклеенных нейлоновых ресниц круглые, почти детские слезинки, она робко спросила: – Вы не расскажете отцу? Он в состоянии лишить меня наследства.

– Про ваше романтическое приключение, которому место в уголовной хронике? Рассказал бы, существуй хоть малейшая надежда, что после этого мистер Шривер даст вам работу продавщицы или уборщицы в одном из своих многочисленных магазинов. Но в лучшем случае он приставит к вам трех гувернанток и двух телохранителей. Уж лучше собственноручно надавать вам пощечин.

– Я уже и так достаточно наказана. Это было так страшно, когда волна потянула меня на дно… Я ведь совершенно не умею плавать.

– Именно это обстоятельство окончательно подтвердило мои подозрения, что это вы, а не Эвелин Роджерс.

– Значит, не Джонни предал меня? – не очень логично спросила Гвендолин.

– Вы про Джона Краунена?

– Ну да. Когда он не вернулся, я подумала было, что его арестовали. Все время боялась, как бы он не проговорился.

– И, несмотря на это, продолжали свою пещерно-гангстерскую эпопею? – Мун даже немного удивился. – Ну и характер у вас! Видать, одна лишь профессия богатой наследницы помешала вам избрать другую.

– По крайней мере, более честную. – Гвендолин упрямо тряхнула головой. Уже на половину покосившаяся башня-прическа окончательно рухнула, рассыпавшись по плечам целым потоком длинных, крашеных, но в отличие от Куколки собственных волос. – Вам что-нибудь известно о Джонни? Скажите мне правду! – умоляющим голосом прошептала Гвендолин. Эти резкие переходы от строптивой и вспыльчивой женщины к вымаливающему подарок ребенку были для нее типичны.

– Скажу, но сперва ответьте мне на один вопрос: где дневник Рола?

– Понятия не имею.

– Вы когда-нибудь читали его записи?

– Раз или два, после этого Рол стал его прятать.

– Надо ли это понимать так, что он доверял дневнику секреты, в которые не хотел вас посвящать?

– Да, он записывал решительно все происшествия и мысли.

– Любопытно. Дневник исчез. Среди присланных вашему отцу вещей Рола его не оказалось.

– Если кто-то и взял, то только не я… Что с Джонни?

– Погиб. При исполнении столь хитроумно задуманного вами трюка со сброшенным в ущелье «кадиллаком», который должен был придать больше веса выдумке, будто вам угрожают смертью. В последний момент не сработали тормоза. Машина увлекла его с собой в пропасть.

– О Джонни! Джонни! – Гвендолин разразилась глухими рыданиями. – Это сам бог наказал меня!

– Напрасно вы его так оплакиваете. После получения миллиона песет вы бы услышали от него вместо клятв в вечной любви требование куда более крупной суммы. Он бы, в свою очередь, шантажировал вас пожизненно. А безмерно богатый Джошуа Шривер с радостью платил бы снова и снова, лишь бы скрыть преступные похождения своей дочери, которые могли весьма существенно повредить его деловой репутации.

– Вы не знаете Джонни. Он не такой! – Гвендолин успокоилась с такой же быстротой, как минуту назад ударилась в слезы.

– Не такой? Ваш Джонни один из самых опытных негодяев Рода Гаэтано.

– Рода Гаэтано? Этого я не знала. – Гвендолин беспомощно всхлипнула. – Мне он только говорил, что занимается нелегальной торговлей наркотиками…

– Да, того Гаэтано, который даже в столь любезном вам мире преступников прославился своим умением превращать трупы в деньги. Так что, если вас по-прежнему привлекает эта романтика, счастливого пути!

Он уже дошел до соединительной двери, когда Гвендолин его окликнула:

– Мистер Мун! Не уходите, пожалуйста! Мне страшно! Как в ту минуту, когда волна чуть не утопила меня… Может быть, для меня действительно единственное лекарство – работать продавщицей?

– Ваш отец не допустит. – Мун пожал плечами.

– Он даже воспротивился, когда мой старший брат захотел стать гражданским летчиком. Пришлось Тому поступать в стратегическую авиацию – это, мол, почетное занятие. Том летал на бомбардировщике. Погиб в воздушной катастрофе… В смерти моего брата виноват отец… – как бы про себя произнесла Гвендолин. – Горькая фраза для пятнадцатилетнего юнца. Я прочла ее в дневнике Рола, после этого он и припрятал его от меня. Кстати, сейчас вспомнила! Я как-то подметила, что он засовывает тетрадь за сиденье кресла.

– Кресла? Какого?

– Его любимого, темно-красного… Подождите, только сейчас до меня дошло. Вы ведь как будто сказали, что отцу прислали вещи Рола. Разве он не уехал вместе с мамой? Что же вы молчите? С ними что-нибудь случилось?

Ответить Мун не успел. Он считал слишком большой жестокостью обрушить этот последний удар на и так потерявшую под собой последнюю опору девушку, но сейчас ничего другого не оставалось.

– Они… – начал он, но замолчал, услышав звук вставленного в замочную скважину ключа.