Текст книги "Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул"

Автор книги: Анатоль Имерманис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 34 страниц)

– Хороши шутки! Погляди в окно!

Мун быстро отошел.

КУДА ДЕЛОСЬ ПИСЬМО?

Всю дорогу в Панотарос Мун отчаянно отбивался от Педро, пытавшегося выведать, кого он видел в кабачке. Это мешало сосредоточиться. Открытие, что Краунена сопровождала 18 марта Куколка, было в некотором роде сюрпризом. С другой стороны, фото в журнале «Пасифик ревю», на котором оба они красуются в обществе Рода Гаэтано, позволяло предполагать нечто подобное. Связь известных актеров с крупной фигурой гангстерского мира не являлась такой уж редкостью, особенно если эта внешне респектабельная темная фигура пользовалась лестным вниманием прессы. В свое время много писали о тесном знакомстве популярнейшего джазового певца Фрэнка Синатры с одним из боссов «Коза ностры». Но прямое участие в двойном убийстве и похищении как-то не вязалось с представлением, какое сложилось у Муна о Куколке. Может быть, ее появление в Пуэнте Алсересильо все же случайно? Если же нет, существует ли какая-нибудь связь между ее посещением парикмахерской и последовавшим вслед за этим арестом парикмахера Себастьяна Новатуро? Но больше всего занимало Муна отправленное Крауненом заказное письмо. Кому оно адресовалось? Если соучастнику, то куда проще и безопаснее встретиться лично, поговорить по телефону или передать письмо через Куколку.

Чем больше размышлял Мун, тем более запутывался. Какое-то предчувствие подсказывало ему, что дело Шриверов окажется значительно сложнее, чем представлялось раньше. Настораживало решительно все. И постоянное молчаливое присутствие сержанта Милса, который под предлогом моциона не отставал в Пуэнте Алсересильо ни на шаг. И подозрительное безразличие Роситы Байрд. Хотя бы из чисто женского любопытства она должна была поинтересоваться, кого Мун видел в кабачке. Устав от бесплодных размышлений, Мун задремал. Его разбудил ликующий голос Педро:

– Помнишь, внизу у лестницы стояла белая спортивная машина? Она принадлежит сеньоре Роджерс! Сеньор Рамиро тоже пользуется ею, когда ездит в Малагу, поэтому я сначала подумал, что это он приехал с какой-то дамой. Но сейчас я точно вспомнил, что возле машины валялся окурок. Когда сеньор Хью Браун заходил к вам в номер, он курил такую же сигарету – с золотым мундштуком. Значит, в кабачке вы видели его и сеньору Роджерс!

Все это Педро выпалил прежде, чем Мун успел его предупредить. Росита никак не реагировала. Но когда Мун велел Милсу остановиться у почты, она выпрыгнула из джипа и, даже не осведомившись, когда ему опять понадобится, быстрыми шагами направилась в сторону гостиницы. Мун не сомневался, что эта явная спешка не имеет ничего общего ни с генералом Дэблдеем, ни со служебным рвением.

– Рад вас видеть! – Выбираясь из машины, он очутился лицом к лицу с Биллем Ритчи. – А я уже соскучился по вашему обществу, мистер Мун! Как продвигается расследование?

Педро раскрыл уже было рот – видно, не терпелось похвастаться своими детективными успехами. Мун вовремя подмигнул ему. Потом, отведя в сторону, ласково потрепал по схожим с колючим кустарником волосам:

– Педро, я тобою очень доволен. Успех сегодняшней операции, в сущности, решил ты, разгадав мнимого слепца в продавце лотерейных билетов. Но настоящий детектив должен уметь не только разгадывать тайны, но и хранить их.

Педро покраснел по самые уши.

– Да, сеньор Мун, сейчас я сам осознал, что поступил глупо. При сеньорите Росите мне не следовало объяснять, кого вы видели в кабачке. Я постараюсь исправиться, клянусь святым Иеронимом. Очевидно, с моей стороны было такой же ошибкой сообщить сеньору Брауну, куда вы поедете. Сейчас я уверен, что он приходил к вам с целью выведать ваши намерения. А в Пуэнте Алсересильо ездил вместе с сеньорой Роджерс, чтобы запутать следы. По-моему, он самый главный бандит.

– Буду иметь в виду! А теперь можешь идти. Сегодня ты больше не нужен.

Мальчишеское лицо сморщилось от обиды.

– Если появится потребность, пошлю за тобой дона Бенитеса, – утешил его Мун. – И никому ни слова о том, что сегодня видел и слышал! Не забывай, ты мой помощник!

Мальчуган сразу же повеселел. Заговорщически подмигнув Муну и высокомерно кивнув Биллю Ритчи, он вприпрыжку удалился в сторону кабачка дона Эрнандо.

Мун вернулся к машине. Да, поездка в Пуэнте Алсересильо явилась первой крупной удачей. Так и хотелось крикнуть Биллю Ритчи: «Расследование продвигается великолепно!»

– Вы только что проезжали мимо меня, я помахал вам рукой, но вы не остановились… – Билль Ритчи, видимо, счел нужным объяснить свое появление возле почты. Игнорируя его, Мун обратился к водителю, обтиравшему нейлоновой губкой пыльный капот:

– Сержант Милс!

– Слушаю, сэр! – Равнодушные глаза выражали подчеркнутое безразличие ко всему, кроме прямых приказаний начальства.

– Можете уезжать, машина мне сегодня больше не понадобится.

– Ваше дело, но согласно полученной от генерала инструкции я в вашем распоряжении до ноль-ноль часов.

– Поздравляю, мистер Мун! Я бы тоже не отказался стать любимчиком генерала Дэблдея. Могущественный человек! – И Ритчи как будто ненароком услужливо толкнул дверь, чтобы пропустить Муна.

Услышав шаги, начальник почты выбежал из своей квартиры. В руке он все еще держал скрученное в жгут полотенце, за стеной слышался отчаянный детский рев.

– Эти несносные дети! – чертыхнулся он. – Для вас две телеграммы, мистер Мун.

– А для меня? – унылым голосом спросил Ритчи.

– Как всегда. Контракт из Голливуда! – съязвил начальник почты.

Мун отошел в сторону и просмотрел телеграммы. Дейли сообщал, что не сумеет приехать, так как в выдаче заграничного паспорта ему отказано. Мун усмехнулся и, подойдя к стойке, написал: «Ваше присутствие крайне необходимо. Приложите все силы».

Он нарочно встал так, чтобы Билль Ритчи мог прочесть, и с удовлетворением констатировал, что тот не преминул воспользоваться этим.

– За неимением собственной, интересуетесь чужой корреспонденцией? – сухо осведомился Мун.

– Не столь интересуюсь, сколько завидую. – Старый актер тяжело вздохнул. – Получить весточку от знакомых и родных – это ведь такое счастье!

– В таком случае вас должна заинтересовать эта весточка. – Мун протянул ему телеграмму Дональда Кинга. – Она касается вас.

– Меня? – Билль Ритчи отступил на полшага.

– Да, вас. В этом списке все, кто принимал участие в съемках фильма Стенли Хьюза. Роль Фальстафа играл итальянский комик Тинто Лоретти!

– Я не обманывал вас. – Билль Ритчи съежился. – Стенли Хьюз мне действительно обещал эту роль, но…

– Но поскольку у вас хронический насморк, вам предложили сыграть глухонемого, – усмехнулся Мун. – Я сначала действительно думал, что вы просто стесняетесь признаться, что из короля смеха на старости лет пришлось превратиться в живую декорацию, которую режиссер ставит на самый задний план. – Мун сделал паузу для заключительного удара. – Но вас в этом списке вообще нет!

Билль Ритчи собирался что-то сказать, но под убийственным взглядом Муна попятился к двери. Выйдя на улицу, он с видом побитой собаки опустился на скамейку.

– Есть возможность заработать, – обратился Мун к начальнику почты.

– Что? – переспросил тот, осторожно вынув затычку из правого уха.

– Заработать! – крикнул Мун.

Начальник почты напряженно вслушался. За стеной раздался последний всхлип, потом наступила блаженная тишина.

– Наконец! – Он глубоко вздохнул. – Сил нет терпеть! Никак не дождусь доктора Энкарно, может, он пропишет успокоительное.

– Вам?

– Зачем мне? Ребятишкам. Вы не думайте, что они у меня родились такими буйными. Это у них на нервной почве, с той ночи, когда столкнулись самолеты. Все небо полыхало, вот-вот дом сгорит. А я с перепуга еще крикнул: «Началась атомная война!» У жены было нервное потрясение, пришлось отправить ее к матери в деревню… Так что же вас интересует, мистер Мун?

– Хью Браун получал за это время корреспонденцию?

– Тот господин, что живет у маркиза? Нет, не получал. Но зато активно интересовался вашей. Между прочим, это он мне посоветовал. – Начальник почты указал на затычки.

– Ну а вы, будучи гордым испанцем, решительно показали ему на дверь? – усмехнулся Мун.

– Должен признаться, мистер Мун, не устоял против соблазна. Как-никак для человека, получающего от государства гроши, сто песет – большие деньги.

– А ваш священник падре Антонио утверждал, будто в Испании честность прямо пропорциональна бедности.

– Вы ошибаетесь, мистер Мун. Падре Антонио не наш, живет в Малаге, а в Панотаросе находится исключительно ради спасения души сеньоры Роджерс, хотя, по-моему, у нее едва ли есть душа. Что касается тайны вашей корреспонденции, то, мне кажется, к ста песетам мистера Брауна кое-кому следовало бы добавить столько же.

– Кому?

– Вам! – Начальник почты лукаво улыбнулся. – Раз вы не воспользовались почтой в любом соседнем городке, значит, не имели ничего против огласки своей корреспонденции, скорее наоборот. Достаточно было поглядеть, с каким усердием вы только что старались посвятить мистера Ритчи в свои телеграфные секреты.

– А вы, оказывается, наблюдательны! – усмехнулся Мун. К чувству уважения к этому скромному почтовому служащему примешивалась досада. С самого начала он избрал тактику «стеклянного дома». Наблюдатели должны быть уверены, что могут уследить за каждым его шагом. Именно этот не совсем обычный метод полной прозрачности должен был служить отличной дымовой завесой для второй, наиболее важной части общего расследования. Порывшись в бумажнике, Мун достал двухсотенный банкнот.

– Это вам, начальник.

– Мне? За что? – Вопреки ожиданиям Муна начальник почты не спешил спрятать его в карман.

– За то, чтобы вы оставили свою наблюдательность при себе.

– Вы меня, очевидно, не поняли, – немного грустно сказал начальник почты, сопровождая фразу отстраняющим жестом. – Не будь я уверен, что это соответствует вашим подспудным желаниям, мистер Браун ни за какие деньги не получил бы от меня информации. Мисс Гвендолин, откровенно говоря, не стоит ваших забот, но ее мать и брата мы все любили, хотя они и были американцами. Так что и я, и остальные панотаросцы вам всячески помогут, и ни нашу помощь, ни наше молчание вам не надо покупать, – с достоинством закончил он.

– Простите меня. – Мун примирительно протянул ему руку.

– Вот так лучше. И вообще… Я понимаю, у вас такая профессия, но считать всех без исключения негодяями тоже не слишком мудро. Мне кажется, вы напрасно обидели мистера Ритчи. Если он для вас и сочинил главную роль в шекспировском фильме, то лишь потому, что стыдился выглядеть в глазах соотечественника неудачником. Ведь у вас в Америке бедность считается самым большим позором.

Мун чуть виновато поглядел в окно. Билль Ритчи вытирал лицо своим грязным платком, сквозь наполовину стертый грим явственно проступала немощная старость.

– А теперь к делу! – Мун взял себя в руки. – Двести песет вы все же можете заработать. Не бойтесь, это не будет взятка.

– В таком случае ничего не имею против, – улыбнулся начальник почты. – Что требуется от меня?

– Восемнадцатого числа в Пуэнте Алсересильо сдано заказное письмо. Адресат проживает в «Голливуде». Фамилия неизвестна, вместо нее в корешке по ошибке записано название гостиницы. Вот за эту фамилию я и даю двести песет.

– Ценная фамилия! Сейчас посмотрим. Правда, я не уверен, прибыло ли уже письмо.

– Прошло три дня.

– Это ничего не значит. Почта идет окружным путем, через Малагу. Там, как, по крайней мере, рассказывают сведущие люди, некоторые письма проверяются тайной цензурой. Так было всегда, задолго до воздушной катастрофы. В таком случае они приходят к нам с большим опозданием.

Пока начальник почты просматривал реестр заказных писем, он успел рассказать несколько анекдотов, в том числе про Франко и Джонсона. Мун слышал их уже лет двадцать назад, но тогда вместо Джонсона фигурировал Гитлер.

– Вам повезло! – Начальник почты на полуслове оборвал очередной анекдот. – Вот оно! Фамилия адресата – Шривер!

– Шривер? – Мун ожидал что угодно, только не это. – Не может этого быть! Вы ошиблись.

– Посмотрите сами! Единственное письмо из Пуэнте Алсересильо за последние дни.

– Вы не помните, для кого оно предназначалось – для миссис Шривер или для Гвендолин?

– Мы записываем только фамилию. Может быть, и запомнил бы, но в тот день в связи с воздушной катастрофой у меня была необычно большая нагрузка. Даже доставку корреспонденции пришлось перепоручить старшему сынишке.

– Спросите его, может быть, он запомнил?

– Он? – Начальник почты рассмеялся. – Да Хуанито и читать еще не научился.

– А если посмотреть, кто расписался за получение?

– Тоже не поможет. Расписывается за заказную корреспонденцию дон Бенитес.

– А когда пришло письмо? – только теперь догадался Мун спросить.

Начальник почты заглянул в книгу:

– Девятнадцатого марта.

Девятнадцатого! В этот день Шриверы были еще живы. Значит, не все потеряно. Даже в том случае, если письмо было адресовано Гвендолин, его, возможно, забрали миссис Шривер или Рол.

Весь во власти этой мысли, Мун, даже не попрощавшись как следует, выбежал из почты. Не замечая скамейки, на которой все еще сидел Билль Ритчи, ни его самого, он зашагал в сторону гостиницы.

– Да, меня нет! – догнал его хриплый от одышки голос.

– Раз вы бежите за мной, значит, вы есть! – иронически бросил Мун, но все же остановился, позволяя старому актеру нагнать себя.

– Нет в фильме! Не гожусь я больше на комические амплуа. Стенли Хьюз сказал, что, глядя на моего Фальстафа, людям захочется не смеяться, а плакать. Пришлось вызвать итальянца. Я не виню Стенли, даже палач может позволить себе великодушие, только не режиссер кинофильма, – мутно-голубые глаза его заслезились.

– Ну ничего, Билль, не сокрушайтесь, в другой раз больше повезет, – пробормотал Мун, частично из жалости, частично чтобы поскорее отделаться. – В новом фильме Куколки или…

– Обязательно! – Старый актер приосанился. – Тем более что я отнюдь не остался внакладе. Благодаря этому случаю я понял, что мое настоящее амплуа – остродраматические роли. Вот если бы вы согласились написать для меня детективную драму, скажем, отец в отчаянии убивает дочь, а потом кончает с собой… – Он умоляюще посмотрел на Муна.

– Поговорим в другой раз, я спешу, – отмахнулся Мун.

– Знаете, у меня эта идея возникла, когда вы проезжали мимо. – То ли Билль Ритчи не слышал, то ли необходимость поговорить хоть с кем-нибудь была сильнее приличий. – И заодно я хотел объяснить вам недоразумение с Фальстафом. Я уже вчера собирался, но сначала Куколка помешала, а потом было как-то неловко… Но не думайте, я знаю свое место. Даже ничуть не обиделся, когда вы не остановились…

– Когда?

– Только что, возле почты. Я помахал вам, но, увы, ваше внимание всецело принадлежало сидевшей рядом с вами прекрасной даме. Настоящая мексиканская красотка! Каждый раз, когда вижу ее, вспоминаю Долорес дель Рио… Однажды я должен был сниматься вместе с ней, но, к сожалению…

– С кем? С Роситой Байрд?

– Да нет же, с великой Долорес! Помните фильм «Мексиканские ночи»? Там такой великолепный кадр! Единственное одеяние – длинные черные волосы.

– Какое отношение это имеет к Росите Байрд? Она ведь серебряная блондинка, или, может быть, я дальтоник?

– В прошлый раз она была жгучей брюнеткой. Точно такие же волосы, как в том знаменитом кадре! Белое платье и белые туфельки. Совершенно другой человек. Есть такие женщины, у которых с цветом волос и стилем одежды совершенно меняется внешность. В военной форме она теряет всю свою яркую киногеничность.

– Вы ее видели с черными волосами? Когда?

– Недели две тому назад. Вышла из гостиницы и быстро перебежала через площадь. Вероятно, не хотела, чтобы ее заметили. Это было как раз в ту ночь, когда Куколка послала меня за доктором Энкарно… Простите, я совершенно забыл, что вы спешите. До скорой встречи!

Полученная ненароком информация чрезвычайно заинтересовала Муна. Однако, памятуя отправленное Крауненом письмо, он не стал задерживать старого актера. Входя в гостиницу, Мун оглянулся. Бывший король смеха стоял, привалившись всем телом к белой церковной стене. Видно, нелегко ему было даже на таком маленьком расстоянии – от почты до отеля – выдерживать быстрый темп Муна.

Дона Бенитеса Мун застал на втором этаже прохаживающимся по коридору. То ли он выбрал объектом подслушивания комнату генерала Дэблдея, то ли номер Рамиро. Заметив детектива, он проворно заглянул в мраморную урну, словно проверяя пыль, провел пальцем по стене, но отнюдь не поколебал этими действиями подозрений Муна.

– Ну, какие новости слышали, дон Бенитес? – осведомился Мун.

– Что вы, что вы, сеньор Мун! Просто смотрел, хорошо ли убрала горничная… Между прочим, сеньор Дэблдей весьма интересуется вами. – Спустившись в пустой холл, портье стал общительнее.

– Откуда вам это известно?

– Водитель джипа как раз докладывает ему о вашей поездке.

– Опять подслушивали?

– Только одним ухом…

– Ладно, меня это не касается. Разумеется, пока вы не станете прохаживаться мимо моей двери. В таком случае вы меня вынудите пройтись таким же манером по вашей физиономии. А теперь, дон Бенитес, попытайтесь доказать, что у вас не только отличный слух, но и неплохая память.

– На слух я действительно не жалуюсь. – Портье как-то грустно улыбнулся. – Что касается памяти, то в наше время куда счастливее тот, кто умеет забывать, а не помнить… У меня было двое сыновей. А потом была гражданская война, а когда она кончилась, у меня больше не было сыновей…

– На какой стороне они сражались?

– На правой стороне, сеньор Мун, – с достоинством сказал дон Бенитес и с поклоном добавил: – Чем могу служить?

– Девятнадцатого прибыло письмо для миссис Шривер или Гвендолин, для кого из них, точно не знаю. Кто его взял и у кого оно может быть?

– Девятнадцатого? Сразу после катастрофы? Вы от меня требуете слишком многого. Весь отель был полон военных, таскали вещи сеньора Дэблдея, сеньора Мэлбрича, других офицеров, долбили стену, чтобы провести в номер генерала прямой провод с Вашингтоном. А мне приходилось объяснять туристам, что нет никаких оснований для беспокойства. У меня и так голова шла кругом, а тут к тому же эта печальная история. Когда хоронят, не до писем.

– Но ведь тогда еще не знали, что Шриверы умрут?

– Я? Кто говорит о Шриверах? Летчики ведь погибли, не так ли?

– Ну, ну… Хочется вам верить, что вы их имели в виду. А насчет письма – не руководствуетесь ли вы своей мудростью, что иногда выгоднее забывать, чем помнить?

– О выгоде, сеньор Мун, по-моему, не говорилось ни слова. Наоборот, я часто помню то, что выгоднее забыть.

БАРКАС ДОНА КАМИЛО

Метеотабло показывало двадцать градусов. На желтом песке кое-где пестрели купальные костюмы, огромные надувные шары. Даже притяжение такого магнита, как Куколка, не смогло пока превратить панотаросский пляж в обычное для приморских курортов столпотворение загорающих, потеющих, изнывающих от жары и скученности тел.

Мун без труда нашел ветхий баркас дона Камило. Он был пришвартован порядочно от берега, якорем служила изъеденная ржавчиной железная бочка, возле которой колыхался опавший купол огромной мертвой медузы. Каждая очередная волна легонько подбрасывала баркас, привязанный к бочке трос натягивался и снова расслаблялся. Мун не заметил на нем никаких признаков жизни, но вывешенные для просушки длинные морские сапоги говорили о том, что хозяин дома. Мун разделся, набросал поверх одежды песок и вошел в воду. Берег в этом месте почти сразу же круто обрывался. Мун плыл почти бесшумно, тем плавным брассом, который применял еще в школьные годы, чтобы пугать купающихся в уединенном месте девочек. Ему уже удалось ухватиться за борт, когда в дверях низенькой каюты появилось угрюмое лицо.

Рыбак сначала захлопнул дверь и только после этого спихнул Муна в воду, сопровождая эти действия потоком испанских слов.

– Я не ожидал, что вы так гостеприимны. – Вынырнув на поверхность, Мун несколько секунд отплевывался.

– Ничего не слышу! Я глухой! – крикнул Камило на скверном английском языке. – Убирайтесь!

– Пожалуйста! Если вам это больше по вкусу, поговорим в полицейском комиссариате.

– Ладно. – Камило, видимо, слышал только тогда, когда считал это необходимым. – Плывите к берегу и ждите меня там.

– По-моему, можно поговорить и в вашей каюте.

– Нет! – резко бросил Камило и после паузы добавил: – Там у меня сети… Воняет рыбой.

Мун не стал настаивать. Уплывая, он обратил внимание на банку, которой рыбак зачерпнул воду из бачка. Этикетку украшали те самые аппетитные ломтики колбасы «Экстра», о которых так восторженно рассказывал Педро. Рыбак выпил, зачерпнул еще и еще, потом надел свои резиновые сапоги, перепрыгнул с баркаса на бочку и по только ему одному известному броду зашагал неуклюже к берегу.

– Извините, сеньор, – заговорил он с неожиданной учтивостью. – Когда у меня похмелье, я готов выпить целое Средиземное море… Что вас интересует?

– Вы были проводником у Шриверов?

– Да! Сеньор Краунен выдумал, будто у острова водится гигантский кальмар. Поэтому они и наняли меня. Романтика, чудовище с пятиметровыми щупальцами! Сеньора в этом отношении была еще большим ребенком, чем мальчик. Оно и понятно. Если человеку не надо заботиться о хлебе насущном, он может себе позволить рыскать по пещерам в поисках клада или нырять с аквалангом в разные дыры.

– Ну как, с вашей помощью они нашли то, что искали?

– Нет, как-то нашли следы подземного хода, вот и все. Раньше между берегом и островом Блаженного уединения, очевидно, существовало подземное сообщение. После этого они целую неделю пропадали. Только в самый последний день пришли опять. Просили, чтобы я их отвез на… – не договорив, Камило внезапно замолчал.

– На море? – догадался Мун.

– Нет… В Коста-Асул. Это небольшой портовый городок между Панотаросом и Ротой. Утром я их отвез, а в полдень привез обратно.

– Зачем они туда ездили?

– Не знаю, мне они не говорили.

– Значит, этот Краунен утверждал, будто видел гигантского кальмара?

– Да, да! – закивал рыбак. – Он часто ездил на остров Блаженного уединения, даже оставался там ночевать. Притворялся, будто изучает каких-то крабов.

– Притворялся?

– Я однажды в его отсутствие заглянул в ведро. Крабы, которых он выловил, уже сдохли лет сто назад. Так вот, туристы испугались кальмара, никто больше не стал туда ездить. А сеньора и мальчик наоборот прямо влюбились в остров.

– Гвендолин тоже ездила с ними?

– Боже упаси! Страшно боялась воды. Как-то ребенком тонула… С тех пор даже на пароход не соглашалась сесть.

– Но я видел снимок, где она каталась на каком-то глиссере.

– Это глиссер сеньора Девилье, того самого, кому принадлежит гостиница. Если хотите знать, снимок сделан в двух шагах от берега. И то сеньорита потребовала, чтобы я для страховки стоял рядом.

– Моряки обычно не очень-то хорошо плавают.

– Откуда вы знаете, что я бывший моряк?

– По татуировке. А кем вы плавали?

– Не ваше дело, – огрызнулся Камило.

– А все-таки?

– Коком! Корабельным поваром! – сердито бросил Камило и без приглашения принялся рассказывать: – Сеньор Девилье был в нее по уши влюблен, а она его терпеть не могла. Перед отъездом он поклялся, что все равно добьется своего, даже если для этого придется ее похитить.

– Похитить? Очень интересно! – пробормотал Мун. – А он способен на это?

– Почему же нет? – Рыбак пожал плечами. – Богатый человек… Что только богачи не придумают, чтобы поразвлечься!

– Скажите, что вы думаете о смерти Шриверов?

– А что вы имеете в виду? – Рыбак исподлобья взглянул на Муна.

– Ничего особенного… как они себя чувствовали, когда вы отвезли их в Коста-Асул?

– Куда? Ах да, в Коста-Асул! Туда – ничего, а на обратной дороге жаловались на тошноту.

– Они брали с собой колбасные консервы?

– Это был их обычный паек. Знаю, к чему вы клоните. Доктор Энкарно почему-то решил, что они отравились.

– Разве это не так?

– Когда я заехал за ними, у них оставалось еще несколько банок, одну они отдали мне. Если доктор Энкарно прав, то почему я до сих пор не лежу на кладбище? У меня была точно такая же возможность отравиться.

– Педро говорит, будто вы видели, как к Краунену приезжали на катере какие-то американцы.

– Да, примерно недели две назад. Я возвращался домой с улова, вижу, к острову Блаженного уединения причалил большой военный катер. Американские моряки. Тогда их к нам еще не понагрянуло как саранчи, ни одного в Панотаросе отроду не видывали. Поэтому я сразу и заприметил их. А когда ошвартовал свой баркас у берега, рядом причалила шлюпка с катера. Матросы остались на веслах, а трое сошли на пляж. Краунен, еще один американец в штатском да какая-то девушка.

– Она была в военной форме?

– В штатском. Как на бал нарядилась, такое красивое белое платье.

– Брюнетка?

– Точно не скажу. Было уже темно.

– Помните, вчера в полицейском комиссариате присутствовала переводчица генерала Дэблдея? Не она ли приезжала на катере?

– Нет. У этой волосы цвета лунной воды, а у той были… – Рыбак пытался вспомнить. – Да, пожалуй, темные…

– Темные! Значит, она, – пробормотал Мун. – Попробуйте представить себе переводчицу не с серебряными, а с длинными черными волосами.

– Точно она! Как это я сам не догадался!

Уже распрощавшись, Мун, сам не зная почему, спросил:

– А что вы думаете по поводу слухов о русской подводной лодке?

– Детские сказки! – Камило со злостью сплюнул.

– Не совсем. Американцы перехватили шифрованную передачу.

Рыбак метнул в Муна взгляд, от которого у того прошли по спине мурашки. Потом круто повернулся и, не разбирая брода, по грудь в воде, пошел к своему баркасу. Мун оделся и, ежеминутно оглядываясь, побрел прочь. На постепенно удаляющемся баркасе стоял рыбак и все черпал и черпал консервной банкой из бачка. Судя по жажде, похмелье у него было колоссальное. Но Мун мог поклясться, что тот трезв, как мертвая медуза.

ТЕЛЕГРАММА ШРИВЕРА

Погруженный в раздумье, Мун с низко опущенной головой шагал по пляжу, пока не наткнулся на колючую проволоку. Возможно, он даже не осознал бы, что проходит мимо военного лагеря, если бы не автобус без окон и опознавательных знаков, привлекший его внимание еще во время визита в медчасть. Закрытый наглухо, молочно-белый автобус вызвал цепь ассоциаций: от белого цвета к белым медицинским халатам, от халатов к врачам, от врачей почему-то к ученым, от них – к показавшемуся знакомым высокому худощавому человеку, который мылся тогда под душем.

Мун закрыл глаза, пытаясь восстановить в памяти его внешность. Черты лица расплывались, зато запомнилась присущая медикам тщательность, с которой тот мыл ногти. И в то же время он проделывал эту процедуру не со свойственной хирургам сосредоточенностью, а скорее с тем отсутствующим видом, который романисты обычно приписывают ученым. Ученый? Единственное место, где Муну пришлось сталкиваться сучеными, была квартира его друга и соседа профессора Холмена. Чувствуя, что от истины отделяет тонкая стенка, Мун решительно повернул к воротам лагеря, но тут натолкнулся на столь же решительное сопротивление со стороны часового и вызванного им дежурного офицера. Предъявление удостоверения не оказало никакого воздействия: в лагерь приказано впускать только штатских, могущих предъявить талон на душ. Мун попросил вызвать майора Мэлбрича или начальника медчасти, но оба, если верить офицеру, с самого утра отправились в Черную пещеру. Приходилось волей-неволей отложить этот вопрос на позднее время.

Мун направился в полицейский комиссариат. Он уже заходил туда перед беседой с доном Камило. Тогда ему сказали, что полковник Бароха-и-Пинос находится в Малаге, но должен скоро вернуться.

На этот раз Муну повезло больше: начальник полиции вызван к генералу Дэблдею, но попросил сеньора Муна подождать, если тот явится. Это пространное объяснение между посетителем и дежурным полицейским происходило при помощи знаков и разговорника, на титульном листе которого стояло: «Для военнослужащих американской армии».

Мун присел на скамейку и от нечего делать принялся разглядывать обсиженный мухами портрет Франко.

Он не слышал, как вошел начальник полиции, – увидел это по мгновенно изменившемуся поведению полицейского.

– У меня для вас кое-что есть, – начал начальник полиции, пригласив Муна в кабинет.

– У меня тоже, – прервал его Мун и рассказал про письмо, умолчав роль Куколки в этой истории.

– Краунен? Тот, что проживал у маркиза Кастельмаре? – нахмурился начальник полиции.

– Вы его знаете?

– Не лично, но катастрофа… вернее, потеря американцами секретных устройств, естественно, потребовала от меня пристального внимания ко всем иностранцам.

– Что же вы установили?

– Его американский паспорт и въездная виза в полном порядке. Поскольку мистер Краунен после воздушной катастрофы не появлялся в Панотаросе, я потерял к нему служебный интерес – в отличие от теперешнего постояльца маркиза…

– Мы сейчас говорим о Краунене, – прервал его Мун. Он вовсе не намеревался делиться с полицией всеми сведениями о Хью Брауне, которыми располагал.

– Как вам угодно. Не понимаю, почему вы придаете этому письму такую важность, тем более что даже не знаете толком, кому из Шриверов оно было адресовано. Может быть, он приглашал мисс Гвендолин на любовное свидание?

– Краунен связан с преступным синдикатом Рода Гаэтано. Это имя, надеюсь, не нуждается в комментариях.

– Ну что вы! Международная знаменитость, тем более у нас. Мы, испанцы, романтический народ. Окружаем ореолом любого соотечественника, если он хоть чем-нибудь, пусть даже разбоем, прославил испанское имя! – патетически воскликнул полковник, потом добавил иным, то ли насмешливым, то ли чересчур равнодушным тоном: – А доказательства?

– Чего? – не сразу понял Мун.

– Этой связи.

Мун, чувствуя себя немного в смешном положении (появление Куколки в Пуэнте Алсересильо 18 марта он по-прежнему решил умалчивать), рассказал про групповой снимок знаменитых гостей купального сезона в Санта-Монике и, не дождавшись реплики полковника, перешел в наступление.

– Я, в свою очередь, удивляюсь, отчего вы не придаете письму Краунена ровно никакого значения. Возможно, вы читали его, когда после смерти Шриверов знакомились с их бумагами. – Мун испытующе посмотрел на полковника.

– Нет. – Тот спокойно выдержал его взгляд. – Вам, должно быть, известно, что с бумагами знакомятся, только когда возникает подозрение в убийстве или самоубийстве. А я и тогда и сейчас вполне полагаюсь на компетенцию доктора Энкарно. Все письма в непрочитанном виде отправлены вместе с другими вещами мистеру Шриверу.

– Вы сами занимались этим?

– Да. Полицейским доверять нельзя – увидит какую-нибудь вещичку и возьмет. Так сказать, на память.