Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

  В кадре открывал и закрывал рот солидного вида мужчина в кожаных дизайнерских перчатках и длинном пальто, похожим на панцирь. Совершенно уродливое пальто за пару штук. Рядом с мужчиной стоял Лев Деревский собственной персоной.

  Едва не перецепившись о тележку, я бросилась к пульту и увеличила громкость.

  – ...господин Деревский намерен подать в суд на спиритическую организацию 'Темная сторона'. Вызов проводила Маргарита Палисси, известный медиум и...

  – Она сделала мою жену калекой! – отпихнув в сторону мужчину в уродливом пальто, Лев придвинулся к камере. – Эта женщина опасна! Я не хочу, чтобы то, что произошло с моей женой, повторилось с кем-то еще. – Он провел рукой по платиновой шевелюре, уложенной гелем. – И я сделаю все, повторяю, все, чтобы Палисси ответила за содеянное!

  Я схватилась за голову и застонала. Прошло меньше суток, но – полюбуйтесь, вот они, круги от брошенного в воду камня.

  Кажется, меня крупно подставили.

  За считанные минуты я оделась и в лифте, стены в котором были зеркальными, в матовом узоре из геральдических лилий, спустилась в вестибюль с черно-белым мраморным полом, колоннами и хрустальными люстрами. Что-то сверкало на ковровой дорожке за стеклянными дверьми – что-то, что было отнюдь не отраженным от снега солнцем. Да и не было никакого снега у центрального входа гостиницы 'Тюльпан'. Чего нельзя сказать о толпе, вооруженной камерами, микрофонами и фотоаппаратами.

  Породистая блондинка на ресепшине профессионально улыбнулась.

  – Госпожа Палисси, вас ждет машина, – промурлыкала она. Ее не смущала толпа репортеров. Бывалая пташка.

  Я вышла под стрекот и вспышки фотокамер. У меня есть набор правил поведения в подобных ситуациях. Главные из этих правил гласят: смотри под ноги и ничего не комментируй.

  – Рита! Рита, вы замечательно выглядите!

  – Прокомментируйте заявление господина Деревского!

  – Собираетесь ли вы подавать встречный иск?

  – Госпожа Палисси, что на самом деле произошло на вызове?

  Остальное в том же духе. И ни слова о том, что меня видели в 'Сладком Зубе'. Ни слова о моей коматозности. Слава тебе, Господи.

  Мне махали из черного джипа. Открыв дверцу, я плюхнулась на переднее сиденье. Водителем был объемистый лысый парень в костюме-тройке. Бьюсь об заклад, его костюм пошит на заказ, такие у него были широкие плечи. Гигантские плечи, неприлично гигантские. Вообще, туловище лысого напоминало треугольник, как на табличках в мужской туалет. Даже сидя он выглядел опасно и массивно.

  Лысый детина ухмыльнулся в неубедительной попытке казаться приветливым. Я, впрочем, оценила его усилия и немного расслабилась.

  – К 'Темной стороне', – сказала я.

  Джип сорвался с места, быстро набирая скорость, оставляя позади мигающую, стрекочущую, выкрикивающую мое имя толпу и пятизвездочную гостиницу 'Тюльпан'. Перед глазами еще какое-то время рябило. Я закрыла глаза, и белые вспышки стали подобны взрывам суперновых во тьме.

  – В жизни ты еще миниатюрней, – пробасил водитель. Он определенно не видел никакой проблемы в обращении ко мне на 'ты'. В тишине салона я слышала биение своего сердца. Не говоря уже о клокотании в горле водителя, которое можно было бы принять за сдавленный смех. – Один мой кореш как-то сказал, что ты костлявая, а я и заявляю этому козлу: 'Ты прогоняешь. Если бы увидел ее, то слюнями бы захлебнулся'.

  Словно подтверждая свои слова, он посмотрел на мою грудь.

  – Полагаю, вам платят не за разговоры, – сухо заметила я, не имея привычки обрушиваться с проклятиями на малознакомых качков, так сказать.

  Детина заржал, но больше не проронил ни слова. Я отвернулась к окну и нахмурилась.

  Все однажды случается в первый раз. Вот и сегодня я впервые собиралась нанять адвоката.

  Моя бабушка любила повторять: 'Если бы человек каждый день делал то, чего прежде никогда не делал, мы бы все давно оказались за решеткой'.

  Что ж, я уже оказалась в коматозности. Надеюсь, не окажусь еще и за решеткой.

   Глава 15

  Перед воротами 'Темной стороны' яблоку негде было упасть. Стена из добротной одежды, вспышек и стрекота. Люди синхронно качнулись к подъехавшему джипу, словно притянутая веревкой большая хищная рыбина, пасть которой была усеяна микрофонами. Мой желудок сделал кувырок.

  Я выпорхнула из машины и стала протискиваться к калитке. Ко мне уже спешил наш охранник Владимир, разбрасываясь такими взглядами, от которых трескалась зубная эмаль. Он напоминал шар для боулинга, выбивающий кегли. Приобняв меня за плечи правой рукой, левую он выставил в оборонительном жесте.

  Владимир знает свою работу. Однажды он заломил фанатика, когда тот, подскочив ко мне, запел молитву. Скорее всего, Владимир просто не выдержал глухого немузыкального голоса бедолаги. Мне ничего не угрожало (кроме поганого настроения), однако доморощенному Карузо досталось по первое число. В результате пришлось выписывать чек за причиненный моральный и физический ущерб, на чем безголосый парень, к слову, неплохо нажился. Однако я не могу поставить тот инцидент Владимиру в вину. Он с нами с самого начала существования 'Темной стороны' и, как говорится, собаку съел на схватках с прессой, верующими и просто жаждущими приключений, а неудачные дни бывают у всех.

  Я коснулась руки Владимира и сказала, что, как только покину стены офиса, он может быть свободен. Улыбнувшись с неожиданной отеческой теплотой, Владимир заверил меня, что обойдет территорию и проконтролирует все, когда со стоянки отчалит последняя машина. Я подумала о своей машине, оставленной в Спутнике. Уж она-то точно никуда не отчалит... разве что по частям. К уже существующим проблемам прибавилась проблема отсутствия транспорта.

  На стоянке 'Темной стороны' было четыре авто: три из них принадлежали Гранину, Нонне и Толкунову, четвертую – надраенный до блеска 'мерседес' – я видела впервые. Я не питала иллюзий – просто знала, что мы временно остались без работы, поэтому 'мерседес' мог принадлежать кому угодно. Судя по классу и купленному номеру, кому-то весьма состоятельному.

  Заиндевевшие и покрытые снегом ветви сосен искрились в ярком свете утра. Снег вспыхивал миллионами маленьких солнц. Я шла по расчищенной от снега дорожке, к центральному входу. Одного из гномов я заметила под елкой, другого – в сугробе, выглядывал лишь красный колпак. Ни один из недоростков не шевельнулся, когда я проходила мимо.

  В приемной меня уже ждали. Второе по счету великолепное утро. Суждено ли ему по гадливости перепрыгнуть завтрак в компании владельца похоронного бюро? Ну что ж, посмотрим.

  – Маргарита Викторовна! – Толкунов встал мне на встречу и улыбнулся. Морщинки сбежались к уголкам его глаз. – А мы уж было подумали, что вы бросили нас. Как вам утренние новости?

  – Это подстава, – выпалила Нонна. – Рита ни в чем не виновата.

  Она вопрошающе посмотрела на меня, словно искала подтверждение своим словам. Этот взгляд заставил меня прикинуть следующее: мое слово, слово той, которая почти каждый день подвергается нападкам антиспиритически настроенной публики, против слова любящего муженька, который утверждает, что спиритизм швырнул в пропасть безумия его дражайшую жену. Кому поверят? От этих мыслей я помрачнела еще больше.

  В кресле, разбросав ноги, сидел Гранин; Антон вытянулся стрункой на своем рабочем месте. Я отметила, что телефонная трубка лежит не на рычажке. Я догадалась почему: из-за шквалов звонков. Прогноз погоды, оказывается, был не до конца точным, в нем забыли упомянуть о шквалах: двадцать звонков в минуту.

  – Давайте лучше спросим у Маргариты Викторовны. Кто же, как не она, должна это знать.

  Вдруг отчаянно захотелось курить, и это желание было таким правильным, таким привычным, что, благодаря нему, я вновь нащупала точки соприкосновения с реальностью, потерянные было из-за Толкунова.

  – Я знаю не больше, чем вы. Для меня самой известие об Арине Деревской было неожиданным...

  – Арина Деревская помутилась рассудком, – растягивая слова, перебил меня Толкунов. Я дернулась как он удара, что, похоже, лишний раз обрадовало его. – Врачи подтвердили, – продолжал он, расплывшись в торжествующей улыбке, – что она пребывает в состоянии сильнейшего психологического стресса. Она не помнит, кто она, не узнает мужа, не знает, какое сегодня число и день недели, – смакуя каждое слово, он добавил: – Словно ее голову вычистили. Как тыкву на Хэллоуин.

  Я могла бы нагрубить ему в ответ, но сдержалась.

  – Живописное сравнение, Валентин, спасибо. Но вынуждена тебя разочаровать: это от начала до конца сфабрикованное обвинение. И если кто-то в этом офисе придерживается иного мнения касательно случившегося, видит Бог, ничто не помешает ему написать увольнительную.

  – Как бальзам на душу. Спасибо, Маргарита Викторовна.

  – Ну что ты, всегда пожалуйста, – сказала я и по очереди посмотрела на собравшихся в приемной: – Езжайте по домам. Займитесь тем, на что у вас из-за плотного графика весь декабрь не хватало времени. Это был насыщенный год, вы отлично поработали и я говорю вам спасибо. Но, к сожалению, мы вынуждены на какое-то время отойти от дел.

  Толкунов усмехнулся. Ему нужна была 'Темная сторона' постольку, поскольку с ней он был на гребне волны. Однако в свете последних событий он потерял к ней интерес и был готов к забегу к новому нанимателю. Я с усталостью вдруг поняла, что мне глубоко плевать на Толкунова.

  Я направилась в свой кабинет. Ощущение, будто я выпила коктейль из взбитых до однородной консистенции злости, грусти и тоски, не ослабевало.

  Чья-то рука опустилась на мое плечо и развернула меня на сто восемьдесят градусов. Каблуки цокнули по паркету. Гранин смотрел на меня с таким выражение на лице, словно его мог остановить лишь удар бутылки по голове, и то бутылку следует выбрать потяжелей, да постараться треснуть изо всей дури.

  – Ты где была? – рявкнул он. – Дома трубку не брала, а мобильник вне зоны доступа.

  Так вот почему он молчал в приемной! Придерживал раздражение до лучшего момента.

  Гранин пронзил меня таким взглядом, будто я только что снесла ему половину задницы или смертельно оскорбила его мамочку.

  – Мою машину угнали, а телефон остался в 'бардачке'. – Не знаю, что дернуло меня за язык, но ложь стекла с него гладко. Впрочем, в каком-то смысле дела примерно так и обстояли, так что я не сильно покривила душой.

  – Ты сообщила об угоне?

  – Гранин, не езди мне по ушам, окей? Они и так уже свернулись в трубочку.

  – Проклятие, Рита, ты заставила всех изрядно поволноваться! И вообще, с какого-такого перепуга ты ночуешь в 'Тюльпане', а не дома? Деньги карманы жмут?

  Ну разумеется, Гранин как всегда забыл, что живет среди людей, а не среди зубочисток. Свою цивилизованность он давным-давно убил и закопал в Дубовой роще. Я скинула его руку со своего плеча и сделала шаг назад, давая понять: оставь мне место для маневров.

  – Во-первых, – я ткнула указательным пальцем в его грудь, – дурной тон считать чужые деньги. Во-вторых, – я снова ткнула, на этот раз резче, чтобы наверняка причинить боль, – это что, допрос? Мое личное, черт возьми, дело, где я ночую.

  Гранин насупился с видом смертельно оскорбленного человека; запустил пятерню в волосы, взъерошивая их.

  – Ты слышала, что произошло этой ночью в 'Сладком Зубе'? – вступил в разговор Антон.

  Я невольно вздрогнула. Значит, я была права: перестрелка попала в сводки. Я внимательно посмотрела на парня. И уже знала, о чем он еще хочет сказать.

  – Агния...

  – Если ты не против, я не желаю об этом говорить.

  Антон выглядел грустным и растерянным.

  – Прости.

  – Не бери в голову.

  – Есть еще кое-что, что тебе следует знать... – начал было Антон.

  Но в этот самый момент за нашими спинами раздался до боли знакомый голос, и надобность в предупреждении Антона мигом отпала.

  – Поверить не могу, что ты до сих пор отдаешь предпочтение таким, как Гранин и этот маменькин сынок!

  Теперь понятно, чей тот 'мерседес'.

  – Не твое собачье дело, кому она отдает предпочтение! – ощетиниваясь, зарычал Гранин, свирепо уставившись мне за спину.

  – Как невоспитанно! Не тянет на радушный прием.

  – Я тебе сейчас покажу радушный прием, сукин ты...

  – Гранин! – Я уперлась рукой в грудь сжавшего кулаки парня. Прямо под моей ладонью тарабанило его сердце. – Он не стоит того, ясно? – шепнула я. От него пахло травяным лосьоном после бритья и мятной жвачкой. – Ради Бога, Федя, сгинь.

  – Нет, босс, не ради Бога, а ради себя, иначе сидеть мне в тюряге за убийство.

  Он подбородком указал на притихшего сладкоголосого змея, развернулся на пятках и направился в противоположном от меня направлении. Я кивнула Антону, и он поспешил за Гранином. Шаги за спиной тем временем приближались, и я сосредоточилась на них.

  Я познакомилась с Федором и Бодей на первом курсе в университете. И знаете что? Эти двое были как братья. Чего уж там, у них даже фамилии были созвучны. Их дружба корнями уходила в трепетное детство. Они проучились все школьное и университетское время плечо к плечу. Продолжать и дальше распинаться, как все чудесно было, пока не появилась я?

  Помнится, я сразу обратила внимание именно на Федора. Не знаю, как все сложилось бы, однако Богдан всегда был решительнее. В тот вечер он пригласил меня прогуляться по пляжу, где и признался в своих чувствах. На следующий день Гранин держался несколько сдержанно с нами, а предназначенные для Громова взгляды были полубезумными. Не знаю, что между ними произошло, но вскоре все нормализовалось и вроде забылось, ребята стали общаться, как прежде. Мы снова проводили время втроем, смеялись до колик, искали приключения на свои задницы, садились вместе на парах в университете. Ладно, почти как прежде, ведь именно с того момента, как я и Громов стали парочкой, на гладком лице госпожи Дружбы Богдана и Федора появились первые трещинки.

  Третий курс ознаменовался рождением 'Темной стороны', и госпожа Дружба стала умирать. Вконец все разладилось после ухода Громова из 'Темной стороны'. Помнится, мы сильно поссорились накануне, а на следующий день в офисе он позволил себе достаточно грубую реплику в мой адрес. Это услышал Федор; они подрались. Богдан ушел, хлопнув дверью. В итоге, Громов добился того, чего хотел: удачно забросил удочку со своего персонального причала над морем духов и стал ловить крупную рыбу, а Гранин остался в 'Темной стороне'. Их пути разошлись. Такая вот история.

  Да, оглядываясь назад, я понимаю: наши отношения с Громовым остывали медленно, но верно, пока не покрылись коркой льда. Ему нужны были деньги и признание, а не то, что мы однажды опрометчиво называли 'любовью'.

  Богдан положил руки мне на плечи, совсем как Гранин недавно, и мягко развернул к себе, при этом приговаривая:

  – Избушка, избушка, повернись к лесу задом, а ко мне передом.

  – Кто тебя впустил?

  – Маменькин сынок.

  – Его зовут Антон.

  – Зато ты сразу поняла, о ком я. Ладно, ладно. Антон, маменькин сынок. Так лучше?

  Нет, все-таки Гранин прав: ни дать ни взять сукин сын.

  Я начинала закипать:

  – Слушай, какое право ты имеешь приезжать сюда и оскорблять всех подряд?

  – Ух ты, серьезная такая, – Богдан покачал головой. Однако зная меня как облупленную, руки благоразумно убрал. Впору было засунуть их в карманы. Он окинул меня оценивающим взглядом. Я хорошо знала этот его взгляд.

  – Говори, зачем пришел и выметайся. У меня дел по горло.

  – Что-что? Я не услышал. Ты только что предложила мне пройти в свой кабинет и обсудить все за чашечкой кофе?

  – Да у тебя, я посмотрю, слуховые галлюцинации.

  – И еще: скажи маменькиному сынку, что кофе я пью исключительно черный, с двумя ложками сахара.

  Да уж, вдруг устало подумала я, выдворить Богдана будет не так-то просто. По-крайней мере он не уйдет, пока не выложит свое дело.

   Глава 16

  Богдан принюхался и осторожно отхлебнул принесенный Антоном кофе.

  Такие, как Громов, со временем становятся скруджами, а не добрыми дедушками с одуванчиком белых волос на голове. Казалось, он был ходячей канистрой с цинизмом, которая, к тому же, изрядно протекала и отравляла все вокруг.

  На Громове был темно-серый костюм с иголочки. Так идеально могут сидеть только эксклюзивные вещи и, естественно, это была эксклюзивная вещь. Богдан всегда любил только себя и, судя по ухоженным и покрытым прозрачным лаком ногтям, в последнее время эти отношения стали только крепче. Рада за него. Рыжие волосы аккуратно уложены, но не прилизаны. Пожалуй, они немного длинноваты для делового образа, но Богдану идет. Он был тщательно выбрит и готов к любым поворотам судьбы. Впрочем, нет – у него есть ежедневник, где 'поворотам судьбы' нет места, в противном случае им придется долго стоять в очереди, чтобы попасть к нему на прием.

  – У тебя есть пять минут на все про все. Время пошло.

  – Неважный кофе, – сказал он, кривясь и оставляя чашку. Внезапно его лицо обвисло, как если бы отлепили удерживающий его скотч: – Если маменькин сынок плюнул туда...

  У Богдана пунктик на счет чистоты. Он не выносит общественные туалеты, в кафе и ресторанах всегда протирает вилки и ложки влажной салфеткой, а о пикнике с ним можете сразу забыть – он не ходит ни на пикники, ни на вылазки, ни в походы, считает это 'антисанитарией'. Уж где-где антисанитария, так это в его мозгах. Блестяще организованная антисанитария, следует отдать Боде должное.

  – Антон на такое не способен. Это ты можешь плюнуть в кофе любому, кто элементарно не так посмотрит на тебя. Ты сам такой, потому и всех вокруг считаешь такими.

  – Все равно кофе неважный, – заметил он.

  – Три минуты.

  Громов достал из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги и с видом победителя разровнял передо мной. Богдан смотрел на меня, не моргая, словно удав на кролика. Или удав на удава-соперника. Я еще некоторое время удерживала его взгляд, а потом посмотрела на листок.

  – Что это?

  – Предложение, от которого, учитывая твое положение, трудно будет отказаться.

  – А ты, я посмотрю, время зря не теряешь. Уже везде успел сунуть свой нос?

  – Конечно, – с энтузиазмом кивнул он.

  Я чувствовала, как мои губы кривятся в нехорошей улыбке. Мне стоило сразу догадаться, зачем он пришел. Он сказал 'учитывая мое положение'? Придется стереть в порошок его розовые очки, ведь сдаваться из-за сфабрикованного обвинения я не собираюсь.

  – Ну же, разверни и посмотри, я горю от нетерпения.

  Целую вечность я смотрела на аккуратно выведенные цифры, затем – свернула листок, положила на столешницу и медленно пододвинула обратно к Громову. В расход шли последние крупицы самообладания: я почти перестала видеть причины, почему не стоит прямо сейчас накинуться на Громова и познакомить его красивый нос с моим кулаком.

  – Ну как? – Он просиял, словно внутри его головы вспыхнула лампочка в сто пятьдесят ватт. Казалось, избыток энтузиазма вот-вот потечет у него из ушей. – Что на это скажешь? Давай-ка ты взглянешь еще раз. – Он снова пододвинул ко мне треклятый листок.

  Без лишних слов я взяла проклятую бумажку, перегнулась через стол и засунула ее в нагрудный карман Богдана. Похлопав по карману, я встала, подошла к двери и открыла ее.

  – Что? – Он повернулся и недоуменно уставился на меня, будто ребенок, получивший оплеуху от пьяного Деда Мороза. Богдан был неплохим актером. Зато я была злым критиком. – Что-то не так?

  – Не хочу больше видеть и слышать тебя. Ты мне противен.

  Он встал и подошел ко мне. Я задержала дыхание, чтобы не вдыхать запах его туалетной воды. Бьюсь об заклад, Богдан специально вылил на себя именно эту туалетную воду – это был мой любимый аромат.

  – Соглашайся. Ты запятнала свою репутацию, а перед людьми нынче достаточно помахать косточкой, и они уже не слезут с тебя. Давай смотреть здраво на вещи, Рита: тебе выдвинули серьезное обвинение. Я призываю тебя не тянуть 'Темную сторону' за собой на дно. – Тут его правая бровь поползла вверх, словно на ниточке. – Ты что, задержала дыханье?

  – Я не продаюсь.

  – Сумма недостаточно велика для тебя? Я повышу.

  – Я сказала: убирайся.

  – Рита, – Богдан уперся рукой в дверь, закрывая ее, и склонился надо мной. Он был выше и сильнее меня, и мне ни за что не отбиться от него, если, конечно, он настолько глуп, чтобы накинуться. Но он не был глуп. К сожалению. – Не надо грубить. Я помочь хочу.

  – Чего ты на самом деле хочешь, так это сплясать на моей могиле.

  Его губы превратились в тонкий штрих. Он наклонился и, чеканя каждое слово, произнес:

  – 'Темная сторона' станет моим филиалом, и уж я-то позабочусь, чтобы ее дела шли хорошо.

  Что-то новенькое. В принципе, я всегда знала о его зависти и жадности, но впервые он говорил об этом в открытую. Я продолжала стоять, прижимаясь спиной к двери. Его слова ударили меня, ввергнув в состояние ступора. Благо, длился ступор считанные секунды.

  – Пошел ты, – продавила я сквозь зубы.

  – Соглашайся, Рита. Ради всего хорошего, что было между нами.

  Богдан шагал по легкому пути, призывая меня сделать кошмарный непоправимый шаг – отказаться от всего, чего я добилась, ради... чего? Правильно, 'ради всего хорошего, что было между нами'. При всем моем желании, однако, я не могла назвать Громова глупым или незрелым. Он прекрасно знал, о чем говорил, каждое его слово было хорошо продуманным ходом.

  Возможно, если бы я не стала коматозником этой ночью, если бы не спешила сделать звонок адвокату, если бы Богдан не подался ближе с явным намерением поцеловать меня, я бы еще какое-то время озвучивала не самые милые вещи в его адрес. А так с меня хватит.

  – Если ты сию же секунду не уберешь от меня свой змеиный рот, я позову на помощь.

  Я сказала это таким тоном, что сомнений не осталось – именно так я и поступлю. Я буквально видела, как пощелкивает механизм в его голове, высчитывая дальнейшие ходы и возможные последствия этих ходов. Ему очень не хотелось снова сталкиваться с Гранином, что, полагаю, и стало главным фактором в принятии решения.

  Облизав губы, Громов отступил на середину комнаты, где и остался стоять, глядя меня так, будто видел перед собой неизлечимо больного человека. Да, когда-то у нас все было отлично, я даже думала, что это тот самый мужчина, с которым я хочу провести остаток жизни, но те времена канули в Лету, а сверху на них было накидано много камней взаимных оскорблений.

  – Будь по-твоему, Рита, – сказал он, качая головой. – Будь по-твоему, – повторил он, добавив в голос мелодраматичности. Вообще, его голос отличался глубиной, какой обладают голоса актеров; при желании он мог вить из него веревки, которые потом ловко закидывал на шею оппонента, как чертов ковбой.

  Я открыла дверь.

  – Не верится, что ты променяла меня на этого растрепанного урода, – огрызнулся он, и его голос вмиг потерял всю накопленную волшебность.

  – Шевелись, Громов, на выход.

  – Жалко тебя.

  Мне во всех смыслах не понравилось, как он это произнес. Собственно, мне вот уже три года не нравилось все, что вылетало из его тонкогубого рта.

  Я с силой захлопнула за ним дверь и прислонилась к ней спиной, переводя дыхание.

  – Жалко у пчелки, идиот, – пробормотала я.

  То ли еще будет. Вчерашнее утро против сегодняшнего: счет один-один.

   Глава 17

  Близился полдень, когда декабрьское солнце, преодолев половину пути, начнет скатываться с неба, стягивая с улиц свет так же, как забулдыга в приступе хмельной ярости стягивает со стола скатерть.

  Визит Громова заставил меня поторопиться с поисками адвоката. Я обнаружила в Боде еще одну темную грань, когда, казалось, он уже давно превзошел себя. Этим утром он превзошел себя вдвойне.

  Богдан Громов был пираньей, приплывшей на запах пролитой крови. Моей крови. Я не собиралась позволить ему вгрызться глубже. Ему нужна 'Темная сторона', и он не ослабит давление челюстей: либо я выкарабкиваюсь из передряги, либо он перекусывает мне позвоночник и проглатывает 'Темную сторону'.

  А что, если Деревские подосланы Громовым? В любом случае, тактика мелких шажков. Я достала из ящика стола визитницу; визитница была пузатой и тяжелой, а ведь еще совсем недавно ее можно было протолкнуть в дверную щель. Каждый при встрече выпрыгивает из штанишек, намереваясь всучить вам доказательство собственной успешности. Тут уж ничего не поделаешь.

  Итак, я собиралась связаться с Юлием Морозовым. Морозов открыл свою контору достаточно давно, чтобы закрепиться на рынке адвокатских услуг и сделать себе имя. Я накрыла трубку рукой, когда зазвонил телефон. От неожиданности я вздрогнула. Телефон в моем кабинете имел отдельный номер, который знал ограниченный круг людей. Изолированная линия. С замиранием сердца я подняла трубку.

  – Рита?

  Только один человек на всем белом свете умеет произносить мое имя так. Я ответила после того, как досчитала до трех.

  – Привет, Влад.

  – Что за чертовщина у тебя творится?

  Естественно, он имел в виду Деревских. Ведь, узнай он, что произошло этой ночью, он бы не начинал разговор с безобидного 'что за чертовщина'. Он бы на всех парах примчался в Порог и в данный момент стоял бы под дверью в мой кабинет. Мой брат не любитель трепаться.

  По резкости голоса в трубке я рассудила, что брат не на шутку зол. Меня же, в свою очередь, разозлило то, что он с присеста набросился на меня. Злость на порядок лучше, чем страх, который обязательно превратит ваш голос в нервное блеяние.

  – Меня подставили, – сообщила я, скрупулезно обдумывая мысль положить трубку и спасти от гибели те крупицы самообладания, которые еще оставались во мне. – Прямо сейчас собираюсь звонить адвокату.

  – Ты уверена, что ты тут не причем? – пролаял он.

  Я тоже могла накинуться на него, но вместо всех резких слов, которые крутились на языке, просто ответила:

  – Да, уверена.

  – Мне просто надо было услышать это от тебя, понимаешь?

  – Влад.

  – Что, детка?

  Его голос стал спокойнее, вопрос прозвучал почти нормально. Я думала рассказать ему о встрече с Кудрявцевым, но передумала.

  – У тебя все хорошо? – спросила я.

  Пауза.

  – Да.

  Исчерпывающий ответ.

  – Когда ты вернешься?

  – Не скоро. Но если ты...

  – Нет-нет, не настаиваю. – Я ответила слишком быстро, что могло насторожить, но, если и насторожило, Влад не стал взъедаться на меня за это. По рукам побежали мурашки, когда я подумала о том, кем стала. Забавно, как легко из головы могут вылететь столь важные вещи. Да, я хотела оттянуть момент истины – встречу с братом. По крайней мере, пока не собью с Деревского спесь. – Я не пропаду. Ты знаешь меня.

  – Я звонил тебе на мобильник. Почему не берешь трубку? – В моменты, когда Владу необходимо что-то знать, его голос становится копией отцовского, который тоже любит эту чудесную игру 'вопрос-ответ'.

  – Если что, звони домой, – ответила я уклончиво.

  Какое-то мы оба время молчали.

  – Береги себя, Рита.

  – Ты себя тоже, милый.

  Я таки позвонила в контору Юлия Морозова; секретарша назначила мне встречу на два часа дня. От ее благожелательного тона зудело в висках.

  На часах – половина одиннадцатого. Я вдруг поняла, что с этого момента в моем плане боевых действий начинается пробел. Да и не было никакого, черт побери, плана боевых действий. Я не знала, как доказать свою невиновность, в этом я всецело полагалась на Морозова.

  Тишина давила на уши. Снег за окном искрился этим неудержимым предновогодним блеском. Наступала пора семейных празднований, елок, иллюминации и сладостей. Но мне было не до этого. Внутри меня пузырился страх. Чего я боялась? Сложно сказать. Вовсе не такого рода страх вынуждает меня спать с включенным ночником.

  Правую щеку напек лившийся из окна солнечный свет. Я прислушалась к своим ощущениям и попыталась найти причину едкой сосущей пустоты в области груди. Я не боялась ни Александра Кудрявцева, ни Стефана, ни Платона, ни Деревского и, тем более, его адвоката. Тогда чего?

  Я боялась, что у меня заберут спиритизм. А вместе с ним – ту часть меня, которая не была затронута зерном. Вырвут и кинут гнить. Я могу потерять все. И дело не в материальном благополучии, а в том, что составляет меня. Что после этой ночи осталось от меня – от Риты Палисси.

  В дверь постучали. В кабинет вошел Федор Гранин и уселся на стул, где совсем недавно сидел Громов. Я проглотила нервный смешок.

  – Ну, и чего хотел это говнюк? – спросил Гранин, убирая с глаз волосы.

  – Предлагал купить у него комплект псевдоразумных скрепок.

  – И ты купила?

  – Нет.

  – Супер. Он хотел 'Темную сторону'?

  – Хотел, но я обломала его и вряд ли он еще раз сунет сюда свой нос.

  Гранин гнусно ухмыльнулся, и у меня назрел вопрос.

  – Почему ты до сих пор здесь? Работы на сегодня не предвидится. А если быть точным – на ближайшее время.

  – Мы с Антоном решили остаться для поддержания твоего морального духа. Этот говнюк Деревский не на тех напал.

  Кажется, у Гранина наступил Этот Самый период тотального злобствования и оскорбительных кличек. Вам достаточно наступить ему на ногу или кашлянуть ему в затылок в транспорте, и – поздравляю! – вы автоматически переводитесь в разряд космических говнюков во вселенной Федора Гранина. Тяжело быть Гранином, когда тебя окружают одни говнюки.

  – Как считаешь, – я в упор посмотрела на него, – Громов мог подослать Деревских?

  – Я думал об этом, – признался он и посерьезнел: – Если 'да', то нужны доказательства, хорошая линия защиты, а также обширный заказ на похороны Громова.

  – Я уже позаботилась об этом.

  – Об обширном заказе на похороны?

  – Не говори глупостей. О хорошей линии защиты. У меня встреча с Юлием Морозовым в два часа дня.

  Гранин присвистнул:

  – Мужик берет за свои услуги горшочками с дерьмом единорогов, не иначе. Его сладкие речи влетят нам в копеечку!

  – Не будь скупердяем. Его сладкие речи могут помочь нам. И вообще, вначале он должен согласиться вести дело. – Я вспомнила об отсутствии машины и спросила: – Подбросишь меня к его конторе?

  Из глаз Федора словно вылетели десятки невидимых крючков и впились в мое лицо.

  – Подброшу, куда я денусь. И все же, Рита, что у тебя вчера стряслось?

  По его взгляду я поняла, что вопрос включает в себя и пальбу в 'Сладком Зубе', и смерть Агнии, и 'угнанную' машину. Антон, трепло, рассказал ему о том, что я собиралась к Агнии. Ладно, сознаюсь, на месте Гранина я бы тоже была подозрительной.

  Я сидела с пустым лицом, и вместо того, чтобы потупить взгляд, отвела его в сторону.

  Интересно, как Гранин отреагирует на мою коматозность? Наверное, как и все здравомыслящие люди – негативно. Но дело в том, что без зерна не сидеть мне сейчас здесь и не чувствовать солнце, напекающее щеку. Иной вопрос: сколько еще бед это зерно принесет мне, если лишь за одну ночь я проглотила с десяток горьких пилюль опыта? Я подумала о Константине, и мне захотелось съежиться. 'Мы еще обсудим ваше нынешнее положение', – сказал Стефан. Значит ли это, что скоро мне принесут счет?