Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

  – Не думайте обо мне плохо, Марго. Я не старый заносчивый маразматик, каким вы наверняка меня видите. В конце концов, я такой же потребитель, как и все остальные, как вы: заплатив деньги, хочу получить свое приобретение. Из этого следует, что вы, милочка, и есть мое приобретение, мое капиталовложение, хотя и несколько нестандартное, согласны?

  – Я не понимаю, что вы...

  – Пусть столь юное, хрупкое и очаровательное создание не утруждает себя изнурительными мыслительными процессами. Оставьте это мне, милочка. Все, что должно проникнуть вот сюда, – он постучал костяшками пальцев по своей квадратной голове, – это то, что теперь вы, Рита Палисси, должны мне, Уна Бомберу, зерно категории 'А'. То, что я так долго отслеживал, с подачи джентльмена Константина было проглочено вот этим изумительным пухлым ротиком.

  Он протянул руку и коснулся моих губ. Я не отпихнула его руку лишь потому, что была, мягко говоря, ошеломлена.

  – Что еще за категория 'А'?

  – Вы Платоновскую аллегорию пещеры знаете?

  Я подумала о Платоне из Церкви механизированных, не сразу сообразила, о чем спрашивает Уна Бомбер.

  – Причем тут Платоновская аллегория пещеры?

  – Очень даже притом. Как вам должно быть известно, пройдя обязательный курс философии в университете, Платон рассуждал об идеях, лежащих в основе любого справедливого государства...

  Курс философии в университете, второй курс, Гранин и Громов со мной за одной партой. Много ли я вынесла для себя из курса философии? Серьезно?

  – Вы заговариваете мне зубы, – отрезала я.

  Руки опять подрагивали. Не спрашивая разрешения, я вытрусила из пачки 'Сурового мыслителя' сигарету, подкурила.

  – Вы спросили о категории 'А', или я ослышался?

  – Нет, – я поморщилась – чертовски мерзкий табак, – не ослышались.

  – Постарайтесь больше не перебивать меня, сможете? Следуя Платону, пещера – это чувственный мир; заточенные в пещере люди познают реальность лишь благодаря своим органам чувств. Так называемый Театр Теней. И здесь следует задуматься о связи мира идей с нашим реальным миром. Платон считал, что от мира идей до нас доходят лишь смутные тени. Можем ли мы по теням от костра внутри пещеры воссоздать полную картину бытия, Вселенной? Нет, милочка моя, не можем.

  'Суровый мыслитель' не влияет на мыслительный процесс – в этом Бомбер был прав.

  – Не можем, – повторил он задумчиво, ловко поджигая новую сигарету. Мне вдруг в голову пришла совершенно дурацкая мысль: отнюдь не каждому выпадает возможность наблюдать, как дымит один из самых знаменитых курильщиков. – Во Вселенной существуют три пространственных измерения, плюс время. Наряду с пространством есть материя. Марго, как думаете, предопределено ли состояние каждого элемента во Вселенной?

  – Вы о судьбе?

  – Называйте как угодно. – Бомбер небрежно махнул рукой с сигаретой. – Вселенная трехмерна в определенный фиксированный момент времени. Есть Граница. Но в какой степени состояние на Границе отображается на поведении всей Вселенной? Учеными давно предложена гипотеза, что все, что существует внутри Вселенной, является лишь тенью того, что происходит на Границе. Так называемая голографическая модель Вселенной. Каждому человеку, Марго, соответствует что-то на Границе. Прогресс начался с того момента, когда некий физик нашел однозначную связь между определенной конфигурацией частиц на Границе и черными дырами, существующими во Вселенной. Все, что нас окружает, имеет аналогию. Зерна в том числе. Не исключено, что образы зерен на Границе играют более организующую роль, чем свободная воля человека. Есть мир технологии, есть мир людей, и они оба соответствуют чему-то на Границе. Вы следите за моей мыслью, Марго?

  – Есть рядовые зерна, – голос Уна Бомбера упал до вкрадчивого шепота, – а есть королевские. Как в улье: тысячи рядовых пчелы и одна-единственная королева. В случае с зернами, правда, королев несколько, может, десять, может меньше. Королевские зерна, Марго, очень важны: не исключено, что их образы лежат на Границе в ключевых точках.

  – Нелепость какая-то.

  – Оцените вот какую нелепость, милочка моя: вы проглотили королевское зерно. Зерно категории 'А'. – Его улыбка все мрачнела и мрачнела. – Нелепость, несуразица, верно?

  Я таращилась не рыжебородого.

  – Но как я...

  – Благодаря этому зерну ваша незначительная, бедная духом личность теперь соответствует некой важной точке на Границе. Через него вы связаны с другими зернами категории 'А', – на этих слова из глаз Бомбера ушел свет. – Это зерно было моим пропуском в новую жизнь. – Он подался ко мне, его дыхание обожгло мою щеку, скользнуло к уху. – Марго, это самый лучший подарок, какой вы только могли получить к Новому году. Лучший подарок за всю вашу никчемную жизнь. И придется его отработать.

  – А что, если я не сделаю этого?

  – А что, если вы не хотите знать, что в таком случае будет с вами? К тому же, – бородач отодвинулся от меня, расправил плечи и затушил окурок в пепельнице, – я не озвучиваю столь гнусные вещи перед такими очаровательными молодыми женщинами.

  И знаете что? Я поверила ему. Поверила каждому его слову.

  Наверное, я побледнела, потому что подошедший бармен вежливо поинтересовался, все ли у нас в порядке.

  Уна Бомбер ухмыльнулся:

  – Двойное виски, будьте добры. Что посоветуете в качестве закуски?

  – Могу предложить сыровяленую говядину с клубникой и виноградом; тунец с перцем; семгу на белом тосте...

  – На ваше усмотрение, спасибо.

  Минутой позже перед Бомбером возник пузатый бокал и тарелка с тонкими кусочками говядины, клубникой и крупными белыми виноградинами.

  – Что-нибудь еще?

  – Марго?

  – Нет, спасибо, – я не узнала собственный голос.

   Все в Уна Бомбере кричало о его холодной уверенности в себе. Он был опасным, но не старался быть опасным. Он просто был им, и все.

  – Маргарита, на самом деле вам даже не обязательно прилагать какие-либо усилия – владелец другого зерна 'А' сам найдет вас. Сядет на вас, как пчелка на маргаритку. – Бомбер ухмыльнулся удачному сравнению. – А когда это произойдет, звоните мне.

  Не надо быть гением, чтобы понять, что Уна Бомберу был нужен конкретный коматозник. Я кое-что сопоставила и пришла к следующему выводу: Бомбер хочет запустить зубы в босса Церкви механизированных.

  – Дзинь-дзинь, – Бомбер достал из кармана ручку и написал на салфетке свой номер телефона. – Буду ждать. Хотите виноградинку?

  Я качнула головой, взяла салфетку и сунула в карман джинсов. Все как в тумане.

  – А поцелуйчик на прощанье?

  – Я позвоню.

  С видом, будто ничего более замечательного прежде ему не приходилось делать, Бомбер положил в рот белую виноградину, сомкнул мощные челюсти и виноградный сок брызнул мне в лицо. Уна Бомбер широченно ухмыльнулся, не переставая жевать.

  – Позвоню, – повторила я и встала.

  В вестибюле я налетела на Эдуарда. Он обнял меня, тем самым не позволив свалиться. Я оказалась прижата к его груди, ощутила исходящее от него тепло, его сердцебиение, дыхание. От Эдуарда пахло дорогим парфумом и зимой.

  Я обняла его. Второй раз меньше чем за два дня. За пять лет.

  Как любила говорить моя бабушка: 'Рождается человек – рождается судьба'. И знаете что? Бабушка была права. Вы думаете, будто знаете, что произойдет с вами завтра, через месяц, пару лет. Строите планы на будущее, откладываете многие дела на 'потом'. А что, если не будет этого 'потом'? А что, если все планы раскрошатся, подобно диско-шару в 'Сладком Зубе'?

  Если бы кто-то еще неделю назад сказал мне, что я стану коматозником, 'приобретением' Уна Бомбера и буду стоять посреди отнюдь не пустого вестибюля 'Ананасов в шампанском' в обнимку с Эдуардом, я бы непременно подняла этого фантазера на смех.

  Если бы этот фантазер заключил со мной пари, он бы, черт побери, выиграл его.

  – Что с тобой? – спросил Эдуард.

  Я отстранилась от него, сделала два шага назад.

  Наши глаза встретились. Он улыбнулся уголками губ, и это было так просто и элегантно, что я не смогла не улыбнуться в ответ, хотя моя улыбка и подавно не была столь же приятной.

  Я постаралась, чтобы мой голос прозвучал спокойно:

  – Я ждала вас.

  – Мы опять на 'вы'?

  – Я имела в виду тебя и Макса, – я кивнула на парня за его спиной. – Я устала и хочу уехать.

  – Я приезжаю, ты уезжаешь. Второй раз за сегодня.

  – А что еще ты подсчитываешь?

  – О чем ты?

  Нет, мне не показалось – Эдуард понял, о чем я. Он тоже ставил черточки где-то там, у себя, всякий раз, когда мы, к примеру, касались друг друга. Как и положено неуместным мыслям, они мигнули и исчезли. Куда больше меня занимал тот факт, что за барной стойкой остался сидеть сам Уна Бомбер, наслаждающийся 'хорошим алкоголем и музыкой'.

  – О чем, о чем. О куриной печенке, естественно.

  – Макс, – позвал Эдуард.

  – Что, босс?

  – Остаешься с Маргаритой. А теперь – прошу меня извинить.

  Максим осклабился – рот корытом, как на приеме у стоматолога; на нижний ряд зубов налеплена розовая жвачка. Жуя жвачку, он чавкал. Эдуард нейтрально улыбнулся и прошел мимо. Я не посмотрела ему вслед, хотя очень хотелось.

  – Это он из-за куриной печенки так распсиховался? – нахмурилась я.

  Вообще-то слово 'распсиховался' не подходит Эдуарду, но именно оно скатилось с языка.

  – Нет, из-за любви и голубей. – Максим звякнул ключами с брелком Микки-Мауса. – Идем, принцесса.

   Глава 24

  Я приняла душ, переоделась в захваченные их дома майку и хлопковые штаны, и прошлепала босыми ногами в гостиную. Села на диван.

  Что дальше?

  Я чувствовала себя нарушителем, переступившим бархатный канатик и посягнувшим на раритетную мебель в магазине антиквариата. Так и сидела в тишине, не решаясь включить телевизор, боясь узнать последние новости. Нервно выкурив сигарету, сунула зажигалку в карман штанов, встала, выключила свет и растянулась на диване в полный рост.

  Уна чертов Бомбер дал мне номер своего телефона. Я должна позвонить ему, как только со мной свяжется обладатель зерна 'А' – такого же зерна, как и у меня. Предположительно, босс Церкви механизированных. Ну вот, я по бровные дуги в дерьме.

  Я нашла аспирин в аптечке над раковиной и водой из-под крана запила две таблетки.

  Когда, вновь растянувшись на диване, я закрывала глаза, на часах было начало двенадцатого ночи. В следующее, как мне показалось, мгновение циферблат высветил половину первого. Где мои полтора часа?

  Темно и тихо.

  Я лежала и никак не могла сообразить, что же выдернуло меня из дремы. Гостиная вдруг представилась мне пустым резервуаром. От тишины звенело в ушах. Но, кроме тишины, было еще кое-что – то, что заставляло воздух липнуть к моему телу, желудку, мозгу. Кончики пальцев онемели, нос чесался.

  Сквозняк коснулся ступней, забрался под хлопковые штанины. Чья-то рука опустилась на мое плечо, вторая сгребла в кулак майку у меня на груди, натянув ее так, что ткань больно врезалась в подмышки и угрожающе затрещала по швам. Свет бритвой полоснул по глазам.

  Александр Кудрявцев не потрудился переодеться с нашей недавней встречи. Перчатки цвета горького шоколада поскрипывали при малейшем шевелении пальцев. С Кудрявцевым был мордоворот в сером гольфе, которого я видела у пиццерии 'Вояж'. На затылке Серого Гольфа неизменно торчал лихой мальчишеский вихор.

  – Доброй ночи, Маргарита.

  Серый Гольф, похоже, и не думал отпускать меня. Переведя взгляд с его веснушчатого глубокоинтеллектуального лица на Кудрявцева, я спросила:

  – Чем обязана?

  – Вы не спешили ко мне, поэтому я пришел к вам. Должен признать, в Кварталах у вас очень влиятельные друзья. С такими, как Эдуард, не стоит портить отношения, но, как видите, приходится рисковать. Как вам понравились фотографии?

  – Великолепные! Кстати, как вариант, на вырученные от продажи новости деньги вы могли бы купить себе пару баночек хороших манер и втирать их в кожу головы каждый день перед сном. Хороша идея?

  Глухой звук удара – это мордоворот без видимых усилий стянул меня на пол.

  – Опять вы за свое, Маргарита Викторовна. А я так старался уладить все на доброжелательной ноте, – Кудрявцев сокрушенно покачал головой. Отчитывал меня как маленькую девочку.

  – Будем вам! Вы не знаете значение слова 'доброжелательность'.

  Я перевернулась на живот и уперлась носом в надраенные до блеска туфли Кудрявцева.

  Одно время мы с Владом частенько забирались на верхние этажи высоток. Навалившись на ограждение, глядя вниз, Влад совершенствовал свое мастерство в плевках, пока не дошел до Супер Плевка. То, как он втягивал носом воздух, как резво выдыхал через рот вместе со сгустком слюны, который не менее резво начинал приближаться к земле, к головам и плечам случайных прохожих, – Владу не было равных. Именно брат научил меня Супер Плевку.

  Я сделала все, как меня учили. На правой туфле Кудрявцева обосновался немалый сгусток слюны. Не зря я курила все эти годы! Все ради этого момента.

  – Как нехорошо, Рита! Как нехорошо!

  Неодобрительно качая головой, Кудрявцев достал из кармана платок и вытер туфлю. Я наслаждалась видом его перекошенного лица.

  – Неужели вам настолько некомфортно в моем обществе?

  – Когда до вас дойдет? Да, настолько.

  – Приношу свои извинения.

  – Извинения не приняты, гребаный ты сукин сын.

  Матовые глаза Кудрявцева округлились.

  – Я в жизни натворил много такого, из-за чего мне плохо спится по ночам, но женщин я никогда не бил, – сказал он. И кивнул Серому Гольфу.

  Серый Гольф наклонился и лениво въехал мне ладонью по физиономии. Звук шлепка получился оглушительным, словно рядом лопнул воздушный шар.

  Что ж, третья встреча с Кудрявцевым действительно превзошла обе предыдущие. Все, как я и предполагала: 'дружественные посылы' эволюционировали и приобрели несколько иную форму.

  Я лежала, прижимаясь щекой к ледяной плитке пола, и смотрела на Кудрявцева слезящимся от боли глазом.

  – Приглашаю вас на чашечку кофе. Заодно обсудим, что вы сделали неправильно.

  Чашечка кофе, значит. Чем не потрясное времяпровождение? Особенно, если она выпита в компании старины Александра Кудрявцева.

  В майке и легких хлопковых штанах, меня согнали по лестнице на улицу, в пятнадцатиградусный мороз. Снег обжег босые ноги. Мордоворот следовал за мной по пятам и время от времени толкал в спину. Черт, он мог сломать мне челюсть одним ударом огромного кулака!

  Ноги проваливались в снег по щиколотку. В машине нас ожидала сладкая парочка: тот, что сидел за рулем, был костляв и угрюм, с выпирающими скулами и глазами навыкате. Господин Фотограф. У второго была золотая фикса, которую он незамедлительно продемонстрировал мне, как только я забралась на заднее сиденье. Снег растаял и мои штанины стали темными от воды. Мордоворот грузно забрался следом за мной, машина просела под весом его туши.

  Я оказалась зажата между Серым Гольфом и Золотой Фиксой.

  Кудрявцев улыбнулся мне с переднего сиденья:

  – Вам удобно?

  Я улыбнулась в ответ и показала ему средний палец.

  – Ну вот и замечательно, – обрадовался он.

  Здание, у которого спустя четверть часа затормозила 'альфа-ромео', находилось далеко от шумных улиц Кварталов. Из-за туч свет фонарей приобрел персиковый оттенок. Само здание напоминало декорацию к дешевому фильму ужасов.

  Я поглядела в черные провалы окон, затем – в оба конца улицы, но, ни увидев не одной машины или случайного прохожего, обратила взор к небу. Снежные хлопья облепили лицо. Словно на лицо положили много-много холодных перышек.

  Брат как-то сказал: 'Я не прощу себе, если из-за меня с тобой что-то случится'. Сказал: 'Убью любого, кто хоть пальцем тебя тронет'. Вопрос на миллион: доживу ли я до того, чтобы увидеть эту раздачу?

  Костлявый отпер дверь и мы вошли. Потолок терялся во тьме, вокруг – нагромождения коробок и ящиков. Бетонный пол холодит ступни. Меня провели по лабиринту коридоров и завели в какую-то комнату. Чиркнул стул. Меня грубо усадили на стул. Пахло холодом и древесиной. Из тьмы плыли шорохи подошв и одежды. Повинуясь внезапному порыву, я попыталась встать, но чья-то рука тяжело легла мне на плечо. Я с досадой подумала о том, что выйти отсюда будет сложнее, чем было войти.

  – Не рыпайся, – прорычали мне в лицо.

  – Ну, и где же обещанный кофе? – спросила я.

  Под потолком мигнула лампочка. Я осмотрелась. Куда ни плюнь, везде гробы. Дамы и господа, гробы на любой вкус! Должно быть, уровень самооценки Кудрявцева резко возрастает именно в этом чудесном хранилище коробок смерти.

  – Позже будет и кофе, – пообещал Золотая Фикса, и протянул мне мобильник. – А сейчас будешь звонить.

  – Разве что твоей мамочке. Скажу ей, что ее сынишка – редкостный ублюдок.

  Мне не дали договорить, наградив второй за эту ночь пощечиной. Стоявший за мной мордоворот удержал стул, чтобы я не опрокинулась вместе с ним. Очень предусмотрительно.

  – Кудрявцев, мать твою, скажи своим гориллам, чтобы не распускали руки! В самом деле, свинство чистой воды! – Я сплюнула на пол, поводила языком по зубам, ухмыльнулась: – Когда такие, как вы, Кудрявцев, рядом, жизнь полна сюрпризов.

  – Бери мобилу, кому говорю.

  Золотая Фикса вложил мобильник мне в руку. Недолго думая, я стукнула им по его широкому покатому лбу. Золотая Фикса отшатнулся, часто моргая и потрясенно тараща глаза. Зрелище было достойным внимания, и я хрипло расхохоталась.

  – И все-таки куда, сахарок, говоришь звонить? Твоей толстозадой мамаше?

  Что-то врезалось в мою скулу, потом – в живот.

  ...Слух, зрение и способность дышать нестерпимо медленно возвращались ко мне. А с ними, будто огненный прибой в Преисподней, накатила боль. Я обнаружила себя на полу, перевернутый стул рядом, чей-то сапог придавливает мою голову к полу.

  – Я же просил не бить ее кулаком, ты, идиот! – рычал где-то Кудрявцев. Где-то далеко-далеко, с того берега боли. – А что, если бы ты сломал ей челюсть?

  – Что вы, Александр Станиславович, не сломал бы! – проблеял Золотая Фикса оскорбленно. – Я умею бить правильно.

  Боже, какое облегчение! Он умеет бить правильно!

  По полу знакомо чиркнул стул, и вот я снова сижу на нем. По подбородку течет что-то горячее. Я поняла голову, но ничего не разглядела из-за упавших на глаза волос. Какой-то весельчак громко заржал. Серый Гольф, скорее всего. Кудрявцеву, впрочем, было не до смеха – он старательно вживался в новый образ сочувствующего коматозника:

  – Маргарита, умоляю, не давайте повода поднимать на вас руку. Разве какой-то телефонный звонок стоит того, чтобы злить этих парней?

  – Звонок кому?

  – Владиславу, конечно.

  – Конечно, – повторила я, смакуя слово. – Иисусе, да вы сумасшедший! Вы что, действительно думаете, будто он спустит вам это с рук? Не знаю, что будет со мной, зато знаю, что будет с вами. Клянусь Богом, знаю.

  Лицо Кудрявцева вытянулось.

  – Дай сюда телефон, – прошипел он и выхватил у Золотой Фиксы мобильник. Кокон доброжелательности слетел с него подобно подхваченной ветром паутине. Вот такого Кудрявцева я узнаю! Он потерпел фиаско как актер. Не без моей помощи, разумеется. – Звони брату, зараза, – рявкнул он мне в лицо, обдавая его капельками слюны.

  – А то – что?

  – Боря?

  – А то на тебе живого места не останется, – ответил Боря 'Золотая Фикса', потирая костяшки пальцев и скаля желтые зубы. И знаете что? Я поверила ему.

  Пальцы не слушались. Серый Гольф стоял за моей спиной, Костлявый сидел на стуле и читал какой-то помятый покет. Казалось, его волнует происходящее не также как и собственные кошмарно выпирающие кости. То бишь вообще не волнует.

  – Алло, – ответили после четвертого гудка.

  – Влад?

  Пауза.

  – Рита?

  А что, если я в последний раз слышу голос брата? Слезы сдавили горло.

  – Влад, как же я рада слышать тебя!

  – Откуда ты звонишь? Номер не определен.

  – Влад, послушай, меня попросил позвонить тебе один мой... знакомый. – Мне вдруг вспомнились все те фильмы о похищениях. Я оказалась в похожей ситуации, да только надежды на спасение не питала.

  – Какой еще знакомый?

  – Его не устраивает то, чем ты занимаешься.

  – Рита, откуда ты, черт возьми, звонишь?

  Александр выхватил мобильник:

  – Здравствуйте, Владислав. Рад, наконец, пообщаться с вами. Ваша сестра у нас. Мне бы очень хотелось, чтобы между нами, Владислав, не возникло недопонимания...

  – Влад оторвет тебе голову, – пообещала я.

  – Значит, условия, – продолжал Кудрявцев, как если бы не слышал меня. – Слушайте меня предельно внимательно, Владислав, и проблем не будет.

  Он вышел из комнаты, и я осталась наедине с тремя ублюдками, двое из которых, к тому же, уже успели поутюжить мое лицо.

  – Твой братец – говнюк, – Серый Гольф похлопал меня по голове, будто послушную собаку.

  – Скажи это ему в лицо, образина. – Я дернула головой, скидывала его руку. Лучше бы я этого не делала: перед глазами поплыло, а к горлу подкатила тошнота.

  – Что? Как она меня назвала? – В голосе была замешательство, подогретое тупой злобой.

  – Образина, – повторила я, борясь с дурнотой.

  Боря Золотая Фикса опустился на корточки передо мной:

  – Интересно, в вашей сраной семейке все такие языкатые?

  – Я же говорю, спросите у Влада, он вам все доходчиво разжует.

  – Что такое образина? – не унимался Серый Гольф.

  – Это такое благородное животное, – подал голос Костлявый, выуживая свой нос из книги. – Толя, девушка делает тебе комплимент.

  Господи ты Боже мой, Толя! Как я сразу не догадалась?

  – Сколько тебе лет?

  – Иди и поцелуй себя в зад.

  Под громкое ржание Толи Боря 'Золотая Фикса' схватил меня за нос.

  – Сколько тебе лет, спрашиваю, – повторил он.

  – Двадцать три, – прогнусавила я.

  – Ха! Если бы не знал, дал бы шестнадцать. А это правда, что вы со своим сраным братцем – двойняшки?

  – Да, правда. Отпусти, – попросила я, щурясь от боли.

  – А волшебное слово? – Он сильнее сдавил мой нос.

  Я вскрикнула.

  – П-пожалуйста!

  – Хорошая девочка.

  Влетел Кудрявцев.

  – Осталась самая малость, – он вихрем пронесся мимо меня и скрылся из виду. – Этот будет в самый раз! Да, определенно вот этот!

  Троица тоже скрылась из поля зрения, последовал глухой звук удара, шорох подошв и дыхания. Меня сгребли за майку и дернули вверх, потом – в сторону, будто на конвейере. Кудрявцев указывал на коричневый гроб. Меня швырнули внутрь, на белый атлас обшивки.

  – Помните, я просил вас дать мне гарантии относительно Влада и прекращения его сомнительной деятельности? – спросил Кудрявцев. – Так вот, теперь вы – моя гарантия, которую я собираюсь поместить в... своеобразную сберегательную ячейку.

  – Что сказал Влад?

  Губы Кудрявцева, однажды подправленные кислотой, перекосились еще больше:

  – Он умолял, чтобы мы не трогали вас. Согласился выполнить все наши условия. Умолял, как дитя!

  – Какие условия?

  – А это – самая интересная часть. На самом деле, условие лишь одно: ваша жизнь в обмен на его. Трогательно, не правда ли? Впрочем, к тому времени, когда он заглянет к нам на огонек, вы уже будете очень далеко, вероятно, даже не в пределах этого мира. Не забывайте присылать открытки.

  Меня прошиб холодный пот, в ушах застучала кровь.

  – Вы только что подписали себе смертный приговор, – продавила я сквозь зубы.

  Капелька пота скатилась с виска Кудрявцева, и он нетерпеливо смахнул ее. Каким бы крутым он не хотел казаться, а страх ему было не скрыть.

  – Вы тоже, Рита, – и гримаса усмешки, въевшаяся в его губы, стала поистине жуткой.

   Глава 25

  Крышка гроба захлопнулась, щелкнули замки, и я оказалась в кромешной темноте, с застрявшим в горле криком, в мире из прохладного скользящего атласа.

  Я протянула руку, и ладонь уперлась в крышку. Меня куда-то несли: я чувствовала движение, слышала приглушенные голоса и шарканье ног, а потом – хруст снега, этакий предновогодний веселый хруст. Я стала что было сил молотить кулаками по крышке и кричать. В итоге, сорвав голос, часто и сипло дыша, потирая онемевшие ладони, я была вынуждена признать тщетность моих действий.

  Время остановилось. Меня куда-то погрузили, вероятно, в какой-то фургон. Ну да, в легковушку ведь не затолкаешь гроб. Бормотание двигателя. Авто то разгонялось, то тормозило. Затем было еще одно торможение и – все стихло. Я уперлась руками в стенки, когда мир подо мной покачнулся – гроб подняли и понесли. Никогда бы не подумала, что смогу похвастаться опытом в подобных делах. Теперь я знаю, каково это: быть гвоздем на собственных похоронах. Владельцы похоронных бюро предоставят вам эту возможность.

  Вдруг – ощущение невесомости и резкий толчок, да такой, что меня подкинуло и я лбом впечаталась в крышку. Перед глазами заплясали точки. Что-то зашелестело по крышке гроба.

  Земля.

  Меня закапывали.

  Очень скоро все затихло, ни шороха. Ничего. Тишина. То есть абсолютная тишина. И в этой тишине гремели лишь мое сиплое дыхание, бульканье в горле, когда я пыталась сглотнуть слюну, да сердцебиение. Слезы и кровь высохли и стянули лицо.

  Это интересно: прежде я и не догадывалась, что у меня клаустрофобия. Поправка: не догадывалась до теперешнего момента.

  Коленки стукнулись о крышку; я попыталась привстать, ударилась головой. Дрожащими руками нащупала что-то в кармане. Зажигалка! Заскрипело, чиркнуло колесико, оранжевый язычок лизнул воздух. Переложив зажигалку в левую руку, правую я приложила к крышке. Атлас был ледяным.

  Что-то подсказывало мне, что меня закопали отнюдь не на заднем дворике уютного гнездышка Александра Кудрявцева.

  Действительно ли Влад согласился на обмен? В желудке тоскливо засосало. О да, согласился, ведь под удар попала я. Речь шла обо мне, поэтому он сделает все, что ему велят. Все, чтобы я оказалась в безопасности. Да только где-где, а в безопасности я точно не окажусь.

  Громко сглотнув, я убрала палец от раскалившегося колесика зажигалки. Я вновь оказалась в непроницаемой темноте.

  – Спокойно, Палисси, – приказала я себе и запустила ногти в атлас.

  Сломав четыре ногтя, мне, наконец, удалось проковырять обивку. Я принялась рвать и вскоре добралась до дерева. Впившись в дерево, я сломала еще три ногтя. По рукам потекло что-то теплое. Часто и хрипло дыша, я забарабанила по крышке: вначале руками, затем ногами. Тщетно. Я лишь разбила кулаки в кровь и ушибла колени.

  Дрожащими липкими руками я нашарила зажигалку.

  Кровь на снежном атласе. Я прикинула: надо мной минимум полтора метра снега и земли. И два сантиметра прочной древесины. Запечатана не хуже консервы.

  Глотку покинул сиплый вопль, больше походивший на стон раненого животного. Никогда прежде не слышала ничего подобного в собственном исполнении. Меня била крупная дрожь. Кого я обманываю? Мне ни за что не выбраться отсюда.

  Сузившийся до размеров гроба, мой мир был облачен в кровь и атлас.

  Я держала зажигалку перед собой, как олимпийский чертов факел; убрала зажигалку в карман. Вновь достала, чиркнула колесиком. Вновь убрала в карман. И так повторялось много раз. Очень много. Кажется, я звала маму.

  ...Я открыла глаза. Сердце забилось как сумасшедшее. Я готова была поклясться, что что-то слышала. Померещилось? Схватив зажигалку, я чиркнула колесиком.

  Шелестение, и с каждой минутой оно становилось все громче. Сквозь шелестение я слышала голоса!

  Вот тут-то я и задумалась: а где же все-таки я нахожусь? Куда поместили 'сберегательную ячейку' со мной внутри?

  Я сжалась, когда заскулила собака и принялась царапать лапами по крышке аккурат над моей головой. Оранжевый огонек пропал – я выпустила раскалившуюся зажигалку из руки. По крышке топтались и жалобно скулили.

  Один из голосов что-то пробубнил. Лапы с удвоенной силой заелозили по гробу, потом – свист, и собака (ладно, ладно, я предполагала, что это именно собака) прекратила топтаться и скулить.

  Тишина.

  Тишина.

  Щелкнули замки, и появилась узкая полоска света.

  Крышка откинулась. На лицо посыпался снег и земля. Ледяной воздух прижался к телу, обжигая содранное горло и руки.

  Надо мной было по-зимнему далекое ночное небо. И три силуэта на его фоне. Один из них принадлежал огромной лохматой псине. Высунув язык, шумно выдыхая облачка пара, она громко залаяла.

  Мужчина – тот, что откинул крышку гроба, – присвистнул. У него была невообразимо большая мохнатая голова, что на деле оказалось шапкой-ушанкой и неухоженной бородищей. Из-за объемной куртки и множества напяленных под нее свитеров его тело казалось опухшим, совсем как у хитро улыбающегося Зефирного Великана из рекламы 'Ам-Незии'. Собака заходилась лаем, неистово мотыляя хвостом и от избытка чувств носясь по краю ямы. Земля крошилась в глаза, и я поднесла руку к лицу.

  – Привет, – просипела я. – Помогите.

  – Иисусе Христе и пресвятая Дева Мария! – выдохнул мужчина в шапке-ушанке. – Олежа! Ты только посмотри!

  Второй мужчина (с такой же большой мохнатой головой из-за шапки-ушанки и пышной бородищи) зацокал языком:

  – Твою же мать, Славик! Нам ли не знать, что гробы никогда не бывают пустыми? Особенно те, что закопаны на свалке! – Последние слова Олежа оглушительно провизжал в свою бороду.

  Славик не торопился с ответом. А когда ответил, голос его был тих и спокоен:

  – Девушка нуждается в нашей помощи.

  – Нуждается в нашей помощи! Ты бы слышал себя! А что, если она только и ждет, чтобы свить из наших кишок веревки?

  – Тьфу ты! Да ты посмотри на нее! Посмотри, кому говорю! Дались ей твои поганые кишки!

  Нависший над ямой Олежа язвительно заметил:

  – То, что она выглядит как темноволосый ангел, еще ничего не значит. Мишка тоже иногда выглядит как святой, а потом берет и сгрызает к чертям пару-тройку лиц.

  – Так, все, Олежек, прекращай ерундить.

  – Это ты прекращай ерундить! Как хочешь, а я сматываюсь.

  – Ах ты трусливое дерьмо, – беззлобно фыркнул Славик. – Поменьше бултыхай языком и попридержи Барона, иначе он свалится в яму.

  – Если из-за тебя со мной что-то случится...

  – Все что могло, с тобой уже случилось, глупый ты ворчун, – перебил его Славик. – У тебя есть возможность в кое-то веки сделать хорошее дело. Как вас зовут? – очень вежливо обратился ко мне Славик. Я представилась, и он деловито продолжил: – Значит так, Рита, сейчас я помогу вам вылезти отсюда.

  Это претендовало на лучшее, что я слышала за последнее время.

  Большие мозолистые руки обхватили мои ладони. Чтобы не вскрикнуть от боли, я закусила щеки изнутри. Снег и земля крошились под ногами. Олежа вытянул меня наверх, в то время как Славик позволил мне встать ногами на его плечи. Почти акробатический трюк.

  Возле ямы я упала на колени. Ноги были ватными. С шумным сопением ко мне подскочил Барон и начал лизать мое лицо горячим шершавым языком. Улыбнувшись, я погладила сенбернара. От него шел неслабый запашок, как, впрочем, и от обоих моих спасителей. Да, я уже знала, куда попала по воле Кудрявцева.