Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

  – Папочка, мы пили чай с Алиной и Катей.

  – Это ее куклы, – устало объяснил Человек-Цыпленок, и вздохнул. – Зачем ты надела на него слюнявчик?

  – Алина сказала, что он ест торт, как свинтус, и велела мне надеть на него один из ее слюнявчиков. Папочка, а кто такой свинтус?

  – Неопрятный поросенок, любимая, совсем как в той книжке, которую вы недавно прочитали с Алиной. А бантики? Зачем ты надела на нашего уважаемого гостя бантики?

  – Это красивые бантики.

  – Только красивые? Какие еще?

  – Замечательные.

  – Правильно, а еще?

  – Изумительные.

  – Умница, – похвалил Человек-Цыпленок. – Эмма, наш гость согласился надеть эти изумительные бантики, чтобы не огорчить тебя.

  – Нет! Ему понравились бантики! Он сам это сказал!

  Онемев, я смотрела на девочку лет пяти-шести, в кремовом платьице принцесски, гольфах и лакированных туфельках. Глядя на нее, я вдруг вспомнила мультфильм времен детства моих родителей.

  Девочка по имени Эмма, стоящая возле высокой вазы с хризантемами, отличалась от Поночки из мультфильма лишь тем, что у первой на голове нет никакого треклятого банта.

  Да, у Эммы было мало общего с обычным ребенком. Судите сами: девочка была покрыта белыми и мягкими на вид перышками; короткий желтый клювик и внимательные карие глаза; ручки с перепонками между пальцев прижимают к груди куклу в таком же платье, как и у нее. Кукла улыбалась совсем не по-доброму.

  Эмма назвала Человека-Цыпленка 'папочкой'.

  Но вовсе не это огрело меня как обухом по голове.

  – Господи Боже, – выдохнула я, глядя на того, кого Поночка... черт подери, Эмма привела с собой.

  Я и не заметила, как оказалась рядом с ним.

  Константин издал нечто среднее между вздохом и стоном, когда я коснулась его лица. Кожа под моей ладонью была холодной, твердой, как если бы я гладила лед.

  – Рита, – шепнул Константин, его голос был глухим и шуршащим, будто звучал из барахлящего динамика, – Рита, я замерз.

  – Сейчас, сейчас.

  Я обратила внимание, как он идет: словно вот-вот забудет, как это – делать шаг за шагом; забудет и остановится, сломается. Я усадила его на диван и сдернула с кресла верблюжий плед. Накинула плед ему на плечи, села рядом и обняла за плечи, притягивая к себе.

  – Я думала, что больше не увижу тебя. Стефан сказал, чтобы я... что ты...

  – Рита, я замерз, – повторил Константин. – Почему здесь так холодно?

  Я заставила его посмотреть мне в глаза.

  – Послушай, здесь не...

  Константин не просто смотрел на меня, а впивался полубезумным взглядом, точно горел изнутри, точно внутри него ревело пламя, сжирая его, причиняя нестерпимую боль. В его черных, как два колодца, зрачках отражались силуэты, которых в апартаментах в помине не было. Я могла провалиться в его зрачки, как Алиса в нору. Да только, в отличие от Алисы, преследуя не белого кролика, а сам ад.

  – Он пил горячий чай и не обжег язык, – протянула Эмма. – А я обожгла. Катя сказала, что мать его – турист. Но я не поняла, причем тут его мамочка...

  – Катя так сказала? – рявкнул Человек-Цыпленок. – Ничего страшного, милая, – возвращаясь к бархатному тому, сказал он, – нашему гостю не больно; он и не заметил, что обжегся. А вот Катя уже не в первый раз... говорит неправду. Надо провести с ней воспитательную работу.

  – Только быструю воспитательную работу, хорошо, папочка? Мы вечером смотрим фильм.

  – Очень быструю, любимая. Гриша, будь добр, э... попроси госпожу Катерину на выход.

  Яростно смаргивая слезы, я срывала с черных, жестких волос Константина банты; одну за другой сняла цветастые заколки; развязала и отшвырнула желтый слюнявчик с порхающими по нему бабочками. Сквозь душащие меня слезы, я молила, чтобы он простил меня.

  Лицо Константина осунулось и стало напоминать отражение в кривом зеркале.

  – Я что, умер?

  – Д-да...

  – Я попаду в ад?

  – Не знаю.

  – Рита, прости меня за все плохое, что я сделал тебе.

  – Успокойся, ш-ш, ты ничего плохого не сделал мне.

  Я услышала смех и свирепо зыркнула на Человека-Цыпленка.

  – Мертвые заслуживают знать правду, – сказал он с виноватой улыбкой и присел на корточки перед девочкой. – Эмма, мне надо поговорить с нашими гостями. Пусть Алина почитает тебе какую-то книжку.

  – Не какую-то, папочка, а 'Незнайку в Цветочном городе'.

  – Рад за вас, любимая.

  Топанье маленьких ножек, хлопок двери.

  Я сидела, зажмурившись.

  – Кто? – прошептала я.

  – Маргарита, я не буду отвечать на этот вопрос.

  'Ничего, не проблема, и так узнаю'.

  Тогда я спросила:

  – Когда это случилось?

  – В ту же ночь, когда вы были в Церкви. Меньше пяти дней назад. Да, ваш друг неплохо выглядит, – заметил Человек-Цыпленок, словно прочитав мои мысли, – тому виной непомерная доза 'Туриста'. Не смотрите на меня так. Я уважительно отношусь к усопшим и, поверьте, вовсе не нахожу привлекательным факт пребывания в моем доме мертвеца. Но Эмме он понравился, а дети – им так сложно сказать 'нет'. Когда тело Константина израсходует последние запасы 'Туриста'... – Он развел руками. – Сами понимаете.

  Да, я понимала.

  Константин дрожал под пледом; его глаза остекленели, он внимал каждому слову Человека-Цыпленка.

  – Чего вы хотели от него?

  – Имя заказчика зерна. Но, похоже, ваш друг затрудняется с ответом.

  – Он не знает заказчика?

  Я вспомнила слова Константина: под 'Туристом' не врут.

  – Нет, – подтвердил Человек-Цыпленок, следя за моей реакцией, – в отличие от вас, разумеется.

  Уна Бомбер. Ручаюсь, старый лис знал, с кем зерно 'А' сроднит его; знал маленькую гнусную тайну любимца детей страны. И у него на Человека-Цыпленка есть свои планы.

  Я нужна Бомберу как ниточка, которая приведет его к зерну категории 'А', которое, в свою очередь, позволит ему лихо подняться по карьерной лестнице жизни. Зерно категории 'А' было сродни пропуску в вип-зону. И, в отличие от меня, Бомбер хотел воспользоваться этим пропуском.

  – Я не в теме.

  – Что лишний раз подтверждает обратное.

  – Класс! Это уяснили! В таком случае, как собираетесь поступить? Как и Чак-Чак, надавить на нужные точки?

  Он улыбался:

  – Как я уже говорил, дешевое запугивание не в моем стиле.

  – Что будет с Константином?

  – Моя обязанность – проследить, чтобы, когда Константин... гм, вновь заснет, его больше не потревожили.

  Константин задрожал под моей рукой. Я зажала его уши ладонями и бросила испепеляющий взгляд в Человека-Цыпленка.

  – Вы нужны мне, Маргарита.

  – А вы мне – нет!

  – Не горячитесь, обдумайте все хорошенько.

  – Обдумайте? Нечего тут думать! Считаете, что достаточно прополоскали мне мозги для того, чтобы я вписала свое имя в Лигу друзей Человека-Цыпленка? Черт, – я шумно вздохнула, – таки достаточно. Дайте... дайте мне время.

  – Сегодня в Церкви механизированных – закрытая новогодняя вечеринка. Приходите.

  Готова спорить, Человек-Цыпленок уже кое-что понял.

  Понял, что я не соглашусь стать его собачкой. Ни за какие гребаные коврижки.

  Удивительным и одновременно страшным было то, что Человек-Цыпленок по известной ему одному причине не спекулировал моим братом в разыгрываемой партии. Никто не ставил меня перед выбором: либо я соглашаюсь с Человеком-Цыпленком, либо моего брата... Речь не о гуманизме Цыпленка, а о зерне 'А'.

  – Я вернусь, – пообещала я Константину.

  – Рита...

  – Скоро, – я поспешила отвернуться, чтобы никто не увидел мои слезы. – Обещаю.

  – До встречи, Маргарита.

  Я направилась к лифту; спина горела, словно на нее шмякнули проваренное в кипятке полотенце.

  Но я не обернулась.

  Я размышляла о том, что только что услышала.

  Сотрудничество, которое предлагает Человек-Цыпленок, явно не сводит меня до роли технического исполнителя. Так или иначе, это были бы непаритетные отношения. Я-то знала, откуда ноги растут. К черту байки о преемстве. Человек-Цыпленок вряд ли однажды захочет покинуть насиженную жердочку.

  Что-то подсказывало мне, что он не будет особо убиваться из-за моего отказа. Просто, между ланчем и игрой в пул, возьмет и сотрет меня с лица земли. Проще пареной репы.

  Господин Слеза спускался со мной. Я вжалась в угол и немигающе смотрела на цифры: шестнадцать... семь... два... Я вылетела из лифта и вихрем пронеслась через вестибюль, к выходу, покрыв все расстояние за считанные секунды.

  – Палисси!

  – Свободен. Упырь, – добавила я вполголоса.

  Я припустила по мостовой, горько думая: 'Как же легко поддаться панике!' Спрашивается, как иначе? Я только что отшила Человека-Цыпленка! Едва не свалившись, перепрыгивая через кучу грязного снега, я оказалась на проезжей части. Таксист рубанул по тормозам и уставился на меня, не в силах даже начать ругаться. Я открыла дверцу и скользнула на переднее сиденье, вся из себя сосредоточенная и угрюмая.

  – В Кварталы, к 'Ананасам в шампанском', будьте добры.

  В последние дни я моталась в Кварталы чаще, чем за последний год. Однако в той ситуации, в которой оказалась я, помощи ждать не от кого.

  Кроме Эдуарда.

  Таксист поморщился.

  – Девушка, вот вы остановили такси и вам хорошо, а меня чуть родимчик, черт подрал, из-за вас не хватил! Никогда так больше не делайте!

  Я не могла этого пообещать.

  Деревья на проспекте были украшены паутиной лампочек. Тут и там – надувные снеговики, голограммы, новогодние поздравления от правящей верхушки. Нас обогнала иномарка; водитель иномарки опустил стекло и, выплевывая сквозь зубы проклятия, сунул в окно самый востребованный на дороге жест.

  Перед плотиной образовался затор. Правый берег лежал как на ладони: заснеженные массивы домов, скелеты деревьев, фонарные столбы. Кварталы тонули в иллюминации, хотя время было не позднее, всего-то час пополудни. Небо, казалось, вот-вот с треском упадет в реку. В тучи врезался бивший из глубин противоположного берега сноп света; дразнящий женский силуэт, реклама очередного увеселительного притона, пританцовывал, повиливал бедрами. Уверена, в Новый год в этом заведении яблоку негде будет упасть.

  Я чувствовала себя чем-то вроде лампочки, на свет которой прилетела самая прожорливая моль в городе. Мне уже не сойти со сцены целой и невредимой. Надо хотя бы попытаться. И даже не ради себя, а ради Влада.

  Таксист включил печку. Он был в толстенном свитере, но все равно мерз. Я же сидела с расстегнутой до середины груди кофтой. Будь я человеком, это давно обеспечило бы мне топ-болезнь моего детства – бронхит.

  Мы объехали место аварии: ничего страшного, пара-тройка вмятин на кузовах и разбитая фара, водители бодрячком, разве что посиневшие от холода и злобы, милиция в высоких фараоновых шапках и с поднятыми овчинными воротниками заполняет какие-то бумаги.

  Чем ближе такси подъезжало к 'Ананасам в шампанском', тем туже сжимался узел в моем желудке. Эдуард мог списать мое исчезновение на изъяны моего характера. А изъянов у моего скорпионьего характера, должна признать, много. Я задалась вопросом: расскажу ли я ему правдивую версию произошедшего? Если он не выведет меня из себя в первую же минуту, то – да, возможно.

  Я подумала о Максе, эдуардовом телохранителе. Как-никак, он последний, кто видел меня перед моим исчезновением. Помнится, Макс сказал, что если со мной что-то случится, его по стене размажут. Хотя попробуй размажь такого – одна головная боль.

  Может, Эдуард волнуется. Может, рвет и мечет. Или же возненавидел меня, ведь я перед уходом не выключила свет в гостиной.

  Кристально ясно одно: мое появление в 'Ананасах' будет фееричным.

  Ананасы в шампанском – это пульс вечеров!

  Сколько же во мне радости, радости, радости!

   Глава 35

  Таксист сунул полтинник в 'бардачок', проворчал что-то и укатил.

  – Кто там?

  – Открывай давай, умник.

  Из темного вестибюля пахнуло сигаретным дымом, дорогим парфумом, кожаной мебелью. К горлу подкатил ком. Вдруг войти в дверь стало почти также сложно, как протиснуться в кроличью нору. Но я вошла, Бог видит, я вошла. Дверь закрылась, и тьма обволокла теплым коконом. Когда глаза привыкли к темноте, Артур выскочил мне навстречу, как черт из табакерки, и заключил в объятия. На его руках не было перчаток.

  – Да-да, взаимно, малыш, – я уперлась рукой в грудь Артура и восстановила между нами некоторую дистанцию.

  – Ты как сквозь землю провалилась!

  Я, наверное, с минуту вглядывалась в его лицо.

  – Не уверена, догадываешься ты сейчас или нет, как близко подобрался к истине. Нет, – решила я и улыбнулась, – конечно, не догадываешься.

  – Уходишь от ответа?

  – Ухожу от ответа, – кивнула я. – Эдуард здесь? Мне надо с ним кое-что перетереть.

  Артур медлил.

  Я закатила глаза:

  – Ладно, блин, спрошу лишь раз: в чем проблема? У меня нет времени на позы и ужимки.

  Артур опустил глаза.

  – Так-так-так! Неужели? Твоего босса что, одолел вирус обиды? – Я вскинула брови. Ничуть не удивлюсь, если это так.

  – Не думаю, что это так.

  – Артур! – рявкнула я. – Мороси давай!

  Он поморщился. Ага, согласна, это было громко даже для меня.

  – Помнишь Софию? Прости, глупый вопрос. Конечно, помнишь. Так вот, она...

  Ощущение, будто мне двинули под дых.

  – Эта припадочная... она что, здесь?

  Артур кивнул.

  – Плевать. Мне надо увидеться с Эдуардом. Жирная точка.

  Если хотите знать, я не расценивала категоричность в даваемых Софии оценках как признак своей импульсивности и незрелости. Напротив, я считала себя объективной. София тоже верила, что все крепкие выражение в мой адрес ни что иное как объективная оценка. Даже если мы заблуждаемся, для самих себя мы всегда правы; правы в наших персональных вселенных.

  София и я на ножах после первой нашей встречи, когда она налетела на меня сгустком черных волос и красных ногтей и попыталась выцарапать мне глаза. Да, сознаюсь, я спровоцировала ее. Во всем виноват мой длинный язык. Честно говоря, во всем всегда виноват мой длинный язык. Но да ладно. Как я потом выяснила, прикладывая лед к ушибам и синякам, София считает, что я неблагоприятно влияю на Эдуарда. Что-то в этом роде. Они типа друзья, представляете? Дружба вообще странная шутка. Все угрозы и оскорбления сводились к тому, чтобы я не приближалась к Эдуарду и на расстояние пушечного выстрела. Да я бы с радостью не приближалась к нему и на расстояние сотни пушечных выстрелов! Однако, увы, обстоятельства складываются иначе.

  Я уставилась вглубь вестибюля, отороченного, как кружевом, синеватым светом.

  Артур коснулся моей щеки, заставляя посмотреть на него:

  – Вижу я, как тебе плевать.

  Я вздрогнула и поморщилась. Он мог подумать, что это из-за его слов, и ошибся бы.

  Его прикосновение... Даже когда человек замерзает, прикосновение не бывает таким... запредельным.

  Артур все понял: разом осунулся и ссутулился, а в его глазах появилось что-то настолько затравленное и печальное, что я почувствовала себя редкостной сволочью. Думаете, легко удержать рядом с собой людей, когда одним прикосновением вы можете их убить? Если вы термовампир, вам не помогут ни ваше обаяние, ни ваша харизма.

  Артур не убрал руку, что стоило ему неимоверных усилий. Ему хотелось отступить от меня, отвернуться – да что угодно, лишь бы не читать правду в моих глазах.

  Слова крутились на языке. И я не стала молчать, хотя понимала, что уязвлю его еще больше:

  – Во-первых, если я говорю, что мне плевать, значит, так и есть. Во-вторых, убери руку, Артур, и сделай два шага назад.

  Он убрал руку и сделал два шага назад.

  Мы вошли в зал. В дальнем углу, на диванах, сидел Эдуард. Рядом с ним расположился габаритный мужчина в деловом костюме, с лежащим на плечах шарфиком с золотой бахромой; перстень на мизинце, на кончике носа – очки в золотистой оправе. Не коматозник.

  Понятия не имею, какого черта, но я чувствовала коматозников. Как если бы во мне теперь был радар, способный указать, какой домик пустой, а какой полный. Впрочем, кто обладателем пустого, а кто полного домика – люди или коматозники – не берусь утверждать. Равно как говорить о коматозниках, используя личное местоимение 'мы'. Не сейчас, не в ближайшем будущем.

  Затем я заметила Софию. Она отделилась от тени, подсела к Эдуарду и смахнула с его плеча невидимые пылинки. На девушке была белая шелковая блуза, узкие джинсы и туфли не иначе как на пятнадцатисантиметровом каблуке насыщенного цвета бургунди. Артур положил руку мне на плечо.

  – Марго, – позвал он тихо.

  – Отстань, все феерично.

  Я повела плечами, струшивая его руку, и зашагала к диванам. У меня в распоряжении было достаточно времени, чтобы насладиться производимым эффектом. Эдуард поднял голову. Он так и остался сидеть, глядя на меня, перьевая ручка замерла в сантиметре над молескином. Я указала глазами в сторону, мол, отойдем. Толстяк продолжал что-то бубнить, но, поняв, что его никто не слушает, тоже уставился на меня.

  София встала мне навстречу:

  – Да это же Палисси! Сколько лет, сколько зим.

  Ни дать, ни взять, красота Софии была едва ли не удушающей. Вплоть до того, что это было нечестно по отношению к другим представительницам слабого пола. Однако меня таким не смутить.

  – Ты удивишься, узнав, что я не числюсь среди твоих фанатов, София. Советую сменить тон на более уважительный.

  – Да ну? А чем ты особенная?

  – Да так, ничем. Две руки, две ноги, одна голова. Эдуард, нам надо поговорить. Немедленно.

  Но путь ему по-прежнему преграждала София. Поскольку Эдуард, к сожалению, был из воспитанных мира сего, то лезть через столик не стал. А зря. Я начинала злиться.

  – София, прочь с дороги, – сказала я очень спокойным голосом.

  – Подойди ближе и скажи мне это в лицо.

  – София, я не в том настроении, чтобы перекидываться пустозвонными угрозами, поэтому сразу предупреждаю: если я подойду, то ты ляжешь.

  Я посмотрела на Эдуарда, улыбнулась и с пренебрежительным видом пожала плечами.

  София проследила за моим взглядом.

  Всякое бывает. Черные полосы – это нормально. Среднестатистическая черная полоса: вы разлили кофе на новые штаны, опоздали на работу, босс сделал вам выговор, вы поцапались с любимым человеком. Черная полоса Риты Палисси: на вас клепают липовое обвинение, в вас стреляют, вы становитесь коматозником, любимые вам люди попадают под удар, вы знакомитесь с Уна Бомбером и Королем Начинок. Мое невезение носит насильственный характер. Так и хотелось заорать: 'Да что с тобой, большой белый мир? Ты это серьезно?' А тут еще эта неуравновешенная коматозница.

  София налетела на меня черно-белым сгустком. Я упала, стукнувшись затылком, из глаз посыпались искры. Я еще отметила, что у нее хорошие духи, когда она ладонью заехала мне по физиономии. О, это было чертовски последней каплей!

  Я сгребла ее блузку в кулаки и в следующую секунду оказалась на Софии. А вот и еще один плюс коматозничества: я стала сильнее, в самый раз, чтобы потягаться с кем-то моей весовой категории. Я двинула Софии в челюсть, но удар соскользнул и получится не таким тяжелым, как мне хотелось бы. Тогда я схватила ее за волосы и пару раз приложила затылком к полу. Я и забыть забыла, что мы не одни.

  Меня содрали с ругающейся девицы. Я пыталась спихнуть с себя руки Эдуарда, но проще вступить в ближний бой с куском закаленной стали. Усилив хватку, да так, что у меня перехватило дыхание, он ясно дал понять, что не намерен отступать. Софию сдерживал Артур; остается пожелать ему удачи и скорейшего выздоровления.

  – Немедленно прекратить! – скомандовал Эдуард.

  – Какого черта, она первая начала, – рявкнула я, Супер Плевком сплевывая набежавшую в рот кровь.

  Эдуард повысил голос:

  – София!

  Девушка отпихнула Артура и стояла, поправляя волосы. Не без мрачного удовлетворения я отметила, что порвала ей блузу; был виден белый кружевной бюстгальтер, подчеркивающий смуглость ее кожи.

  – Мы еще не закончили, Палисси, – она ткнула в меня указательным перстом. Театральный жест.

  – А я думаю, что закончили.

  – Палисси, да ты боишься меня до судорог!

  Любопытно, догадывается ли София, что я теперь коматозник? Ой, сомневаюсь.

  – Слушай, тебе подарить шапку Наполеона? Я могу, мне не жалко.

  София фыркнула.

  Толстяк кривил губы в ухмылке. Персонал ресторана, затаив дыхание, наблюдал за происходящим. Бесплатное представление, а то.

  – Возвращайтесь к работе!

  Эдуард подошел к толстяку и что-то сказал ему, тот кивнул и сделал пометку в молескине. Ухмыльнувшись по очереди мне с Софией, кивнув: 'Дамы', толстяк подхватил пальто и двинулся к выходу.

  – Прости, – сказала я, когда мы отошли в укромный уголок. – Эдуард, моя проблема в том, что я неуважительно отношусь к чувствам окружающих. Я признаю это. Ты слишком добр ко мне. Даже София придерживается такого мнения.

  Эдуард холодно заметил:

  – В следующий раз изволь предупредить, если захочешь исчезнуть. Не меня, так Максима или Артура. Ты понимаешь, как я волновался. – Вопрос прозвучал не вопросом.

  – Следующего раза не будет. – Я поспешила добавить: – Я все объясню.

  – Откуда у тебя седые волосы?

  – Я все объясню, – повторила я и скрестила руки на груди – не хочу, чтобы он видел, как они дрожат. – Только, чур, не перебивать. И – да, тебе лучше присесть, потому что вряд ли рассказ придется тебе по душе. – Эдуард не шелохнулся, и я пожала плечами: – Ну как хочешь, мое дело – предупредить.

  – Ты всегда предупреждаешь, – подтвердил он мрачно.

  Я размышляла, как лучше начать. Эдуард терпеливо ждал. Ничего путевого не придумав, стянула с волос резинку, и волосы рассыпались по спине и груди. И заговорила.

  Я рассказала все... ну, или почти все – о Кудрявцеве и 'Темной стороне' умолчала. Я бы выразилась чуток иначе: рассказала достаточно, чтобы увидеть потрясение с оттенком страха на лице Эдуарда. Редко кому удается развести его на столь явные эмоции, а мне вот удается. Я опустила глаза и поняла, что его руки сжимают мои. Более того, я плачу и все повторяю имя брата. Вот как легко потерять лицо.

  – Я не переживу, если с ним что-то...

  – Ничего с ним не случится, – отрезал Эдуард. – Тебе следует поговорить с Человеком-Цыпленком и объяснить, что ты не претендуешь на его место.

  Я скрипуче хохотнула:

  – Твои слова, да Богу в уши! Человек... гребаный... Цыпленок!

  – Что ты предлагаешь?

  – Мне нужна твоя помощь. Но я пойму, если ты не согласишься.

  Я выглянула из-за его спины: прикладывая к скуле стакан со льдом, София сидела за барной стойкой; Артур нервно поглядывал в нашу сторону.

  – Рита, посмотри на меня.

  Я посмотрела и сразу все поняла.

  Захотелось обнять Эдуарда, но, напомнив себе о Софии, я обошлась кивком. Улыбка, задуманная как благодарная, из-за слез получилась, скорее, мученической. О-хо-хо, по крайней мере, я все еще могу улыбаться.

   Глава 36

  Мы были в кабинете Эдуарда. Я приоткрыла дверь и выглянула в коридор.

  В аду так не суетятся, как в 'Ананасах в шампанском' тридцать первого декабря. Столики на новогоднюю ночь были зарезервированы задолго до октября. Звучала живая музыка, звякали столовые приборы. Эдуард сказал, что праздничная программа будет насыщенной. Организация любого мероприятия требует полной отдачи, а Эдуард относится как раз к тем руководителям, которые не могут делать что-то половинчато.

  Минус один: меня не будет на этом празднике жизни. Я буду на своем празднике – в Церкви механизированных. И я выдергивала вслед за собой Эдуарда. Считайте меня свиньей, но я успокаивала себя следующим: да, я совершила ошибку, рассказав Эдуарду обо всем, однако на остальные ошибки он подписался сам.

  Я прикрыла дверь и повернулась к присутствующим.

  Артур сидел на диване; казалось, все его существо перебазировалось во взгляд. И Артур, и я, – мы оба во все глаза таращились на Эдуарда. Не боясь помять белую выглаженную рубашку, Эдуард как раз застегнул ремень наплечной кобуры, поверх накинул пиджак. Я впервые видела его с оружием и, честное слово, меня жуть взяла. Его образ заиграл иначе, в нем появились... новые грани, которые я незамедлительно добавила в список 'Почему стоит остерегаться Эдуарда'.

  Макс любезно притарабанил мои вещи из эдуардовой квартиры. Из всего барахла, впрочем, мне нужна была одна-единственная скомканная салфетка с номером телефона Уна Бомбера.

  Да, здесь был и Максим. И вот что: с наполовину китайцем все в полном порядке. Вместо костюмной рубашки – тесная футболка. Пиджак он снял, и наплечная кобура предстала во всей красе. Вторая кобура крепилась к поясу на сильной стороне. Пистолет в напоясной кобуре безошибочно узнаваем. Максим осклабился и привалился к стене, совсем как ковбой гребаный Мальборо.

  Я сжимала салфетку с телефоном в кулаке, а мое внимание было приковано к оружию, которыми теперь были нафаршированы все, кроме меня.

  – 'Макаров'? – спросила я, нарушая тишину. Максим посмотрел на меня, будто бы спрашивая: 'Да ну?' Я пожала плечами: – У отца такой же. Он носит его в напоясной кобуре... Что? Что я такого сказала? А, ясно. Да, черт возьми, – рявкнула я, – мы, Палисси, все с криминальными наклонностями.

  – Пора выдвигаться. Все готовы? – Эдуард всегда снисходительно относился к моим всплескам раздражительности.

  Я не была готова.

  – Да, – кивнула, – готовы. На все сто процентов.

  – Говори за себя, принцесса, – Максим упер руки в боки, демонстрируя накаченные бицепсы. – Потому что я готов на все двести.

  Небрежно накинув пиджак на плечи, Максим подмигнул мне и вышел. Эдуард, Артур и я – следом за ним.

  Я попросила у Эдуарда мобильник и, замедлив шаг, набрала номер с салфетки. Бомбер ответил на четвертом гудке.

  – Ах, как это мило! Маргаритка очаровала пчелку, и теперь пчелка пригласила маргаритку в свой улик! – сладко пропел Бомбер, выслушав мой скупой рассказ. – Встречаемся в Кварталах у 'Фермы'.

  – Мне нечего предложить тебе. Я не достала зерно 'А'.

  – Зато ты очаровала главную пчелку. 'Ферма', Кварталы. Запомнила? Не начинайте без меня, цветочки.

  Я стояла, сжимая в руке мобильник, слушая гудки.

  – Рита. – Эдуард приблизился ко мне и протянул руку. Вероятно, хотел коснуться меня. Я вложила в протянутую руку телефон. Хватит прикосновений на сегодня.

  – Через... – я посмотрела на часы, – через пятнадцать минут ты познакомишься с Уна Бомбером. Ни слова! И так голова пухнет.

  Трудно было понять реакцию Эдуарда на мои слова, ведь выражение его лица не изменилось; он закрылся в себе не хуже чертового моллюска. Наверное, уже раз двадцать подряд пожалел, что однажды связался с двойняшками Палисси.

  Бок обок мы вошли в зал. Что тут сказать? Декор на высшем уровне; ледовые скульптуры походят на драгоценные камни; каждый столик поражает богатством убранства; повсюду композиции из заснеженных ягод, плодов и еловых веток. Воистину, 'Ананасы в шампанском' – пульс вечеров. Пульс этой новогодней ночи.

  Идя рядом с Эдуардом, в джинсах, объемной кофте и ботинках я выглядела как обормот. Все равно все взоры отскакивали от меня, как горох от стенки, и впивались в Эдуарда. Женщины улыбались ему, мужчины приветственно кивали. Здесь были и целые семьи, и пожилые пары, и влюбленные парочки, и компании друзей. И все, я повторяю, все без исключения реагировали на его появление.

  Возникшая непонятно откуда София рявкнула:

  – Куда это вы собрались без меня?

  – Дай нам минутку, – попросил меня Эдуард.

  Не имея привычку наступать на одни и те же грабли, я оставила их и вышла на улицу.

  Максим сидел за рулем, Артур умостился на пассажирском сиденье. Я же осталась стоять на морозе (хотя мороз нынче стал для меня понятием относительным). Закурив, облокотившись о багажник, я смотрела, как по дороге проносятся авто, как сквозь насыщенный персиковым светом воздух скользят снежные хлопья. Когда, наконец, появился Эдуард, я захотела провалиться сквозь землю.

  Щелчком послав окурок в сугроб, не прокашлявшись, я прохрипела:

  – София, дорогая, ты заблудилась? Позволь мне указать тебе верное направление, в нем всего три буквы...

  На черноволосой был норковый полушубок, вместо порванной блузы – кофточка с глубоким декольте. Куда там мне, в моей серой майке и растянутой кофте!

  – Рита, не начинай, – Эдуард щелкнул литой зажигалкой, поджег сигарету. – Она поедет с нами.

  – Не понимаю, почему ты постоянно выгораживаешь ее!

  – Рита...

  – Так, признавайтесь, у кого здесь еще сезонное обострение слабоумия?

  – Палисси, да в чем твоя проблема?

  – Мне жаль, София, что я не могу объяснить тебе это так, чтобы ты поняла.

  – Мне тоже, – сказала черноволосая с сарказмом, – я бы хотела это послушать.

  Я открыла дверцу, и хотела было сесть в машину, когда смуглая рука легла на тонированное стекло.

  – София, убери руку.

  – Послушай...

  – Убери руку, сказала! У меня нет времени на это дерьмо.

  – Палисси... Рита. Твой брат – лучший друг Эдуарда, и я не могу стоять в стороне, когда ему плохо.

  Если бы я не знала эту змею так хорошо, ее слова, возможно, прозвучали бы двояко. А так все кристально ясно.

  Я хрипло расхохоталась:

  – Ты только послушай, Эдуард: она не может стоять в стороне, когда тебе плохо! Сейчас слезу пущу. Ты, трепло, на кой ты рассказал ей все?

  Эдуард не отреагировал на 'трепло'. А жаль. Я была в настроении выместить на него свою злость.

  – Иначе она бы не отстала, – сказал он, и я услышала потрескивание сгораемой бумаги, когда он затянулся.

  – Надо было сразу предупредить, что тебе сложно сказать ей 'нет' – я бы все уладила.

  – Видишь ли, Пал... Рита, я действительно могу быть полезной: буду перетягивать большую часть внимания на себя. Я как рыба в воде на подобных мероприятиях.

  – Мы идем туда не языки чесать.

  – Я знаю, что и кому вы там будете чесать, – София фыркнула. – Ставлю сотку, что потом ты скажешь мне спасибо.

  – Звучит так, будто я только что срубила сотку.

  На щеках Софии появились ямочки. Я впервые видела ее улыбающуюся. Да, если бы я не знала черноволосую лучше, она могла бы мне понравиться.

  – Я у окна! – воспользовавшись моим замешательством, выпалила девушка.

  Сдерживая готовые вот-вот посыпаться с языка проклятия, я влезла в салон следом за ней. Когда все расселись, Максим сдал назад и вырулил на дорогу. Я предупредила, что в первую очередь надо заехать на 'Ферму'; ближе придвинулась к Артуру и уставилась в окошко с его стороны. От запаха духов Софии голова становилась чугунной.

  Минут через пятнадцать 'ауди', мягко миновав 'лежачий полицейский', въехало на стоянку 'Фермы'. Коровы-зазывалы поправляли съезжающие на глаза новогодние красные колпаки и звенели колокольчиками. Черт, что за нелепица!

  Я вытянула шею, пытаясь узреть Бомбера, но видела лишь сплошное месиво пятнистых шкур и красных колпаков.