Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

  – Как вы узнали, где меня искать?

  – Это было не сложно. Меня встревожили слухи о том, что некий коматозник крайне неуважительно ведет себя по отношению к вам. Пришлось форсировать события. Я обязан был отреагировать. И отреагировал. Можете забыть о куске дерьма по имени Александр Кудрявцев и его шестерках.

  – Отреагировать? Да вы отрубили ему голову! Вы пришли и хладнокровно отрубили ему голову!

  – Не хладнокровно, а гуманно. Вот что я вам скажу, Маргарита: честному коматознику нечего бояться, а вот Кудрявцев боялся, и еще как. Классический пример параноика и лгунишки. Знали ли вы, что его зерно было нелегальным? Да-да, именно так. Еще во времена Первого Урожая Александр Александрович по понятным только ему соображениям приобрел на черном рынке фуфловое зерно. С тех пор много воды утекло, он заколотил бабки и открыл свое дело, но факт – упрямая вещь: Кудрявцев как был фуфлом, так им и остался, и плевать, сколько стоили его костюмы – внутри он всегда был гнилым. Потому и боялся Владислава, как Судного дня.

  Что ж, это многое объясняло. По правде говоря, объясняло все.

  – Вам-то какое дело до всего этого? Ответ в духе доброго самаритянина засуньте именно туда.

  – Можете не благодарить меня, – Стефан улыбнулся уголками своего змеиного рта. – Таким девушкам, как вы, прощается абсолютно все.

  – Это все из-за зерна 'А'? Да, я уже знаю кое-что об этой дряни.

  Мне не померещилось: он напрягся, но на физиономии неизменно паразитировала улыбка.

  – Вы удивительная, Марго.

  – На кого вы работаете? Кто заставляет вас реагировать столь... гуманным образом?

  Сквозь нацепленную Стефаном маску проступило раздражение. А потом я моргнула и уже не была уверена в этом на все сто процентов. Стефан расслабил плечи.

  – Вы еще познакомитесь с ним, – пообещал он.

  – Это босс Церкви механизированных. – Я вложила в голос всю твердость, на какую была способа, учитывая обстоятельства: Влада, кровь на полу и отрубленную голову Кудрявцева, да где-то там, в глубинах склада, еще три трупа, и только Господу Богу и Стефану известно, каким образом порешенные. 'Ты должна быть сильной! Должна, проклятие!' – Обладатель такого же зерна 'А', как и у меня.

  – Осторожней, Марго, я все больше и больше попадаю под ваше очарование.

  – Вы уходите от ответа.

  – Только не я!

  Хотелось стереть эту до неприличия вежливую улыбку с его рожи. И мне это удалось:

  – В аду улыбаться будете уже не вы.

  – В аду, – повторил он и как-то разом осунулся и постарел. – Есть вещи похуже баек об аде, Рита. Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись!

  – Шекспир, – пробормотала я.

  – Верно. Однако не хочу утомлять вас разговорами на эту тему и сразу перейду к делу, не возражаете?

  Поскольку Стефан разбирался именно в байках об аде и Шекспире, и ни хрена не смыслил относительно истинного положения вещей, я кивнула:

  – Жду не дождусь.

  – Вы правы как минимум в двух вещах: тот, на кого я работаю, заинтересовался вами, поскольку в вас редчайшее зерно категории 'А'. Мой босс хочет встретиться с вами и обсудить ваше дальнейшее сотрудничество.

  Значит, я сделала правильные выводы. Уна Бомбер, хитрый ты лис!

  А потом до меня дошел смысл последних слов Стефана.

  – Я не ослышалась? Вы сказали – дальнейшее сотрудничество? Кто, мать вашу, сказал вам, что я собираюсь с кем-то сотрудничать?

  – Ваше зерно говорит за вас.

  – А что, если я не соглашусь?

  И я бросила нервный взгляд на Кудрявцева – вернее, на то, что от него осталось. Часть меня при этом подумала: 'Что я говорила. Вот он, смертный приговор'. Несомненно, худшая часть меня.

  Стефан улыбался.

  Чак-Чак рассовал наше с Владом оружие по карманам, из-за чего его пиджак затрещал по швам. Я узнала бритоголового громилу: это он забрал меня из 'Тюльпана', спасая от вооруженной камерами и микрофонами толпы. На нем был строгий черный костюм с галстуком, застегнутый воротничок явно причинял ему массу неудобств, вдавливаясь в бычью шею. Я еще раз по достоинству оценила его габариты. Чак-Чак ухмыльнулся, проследив за моим взглядом, и сделал шаг по направлению к Владу.

  В ушах зашумело.

  – Не трогай его! – завизжала я и кинулась на Чак-Чака.

  Лысый детина терпел какое-то время, пока я лупила его кулаками, затем выставил вперед руку и легонько оттолкнул меня, будто какую-то назойливую шавку. Я потеряла равновесие и упала, больно ударившись копчиком.

  – Ну что вы, Рита! Вам больно? Чак-Чак! – укоряющее произнес Стефан. Горилла пожал плечами, наклонился и взвалил на плечо тело Влада, словно то было легче пушинки.

  – Уберите от меня свои поганые лапы! – продавила я сквозь зубы, отпихивая руки Стефана. От боли, бессилия и разочарования по щекам катились слезы. Я не понимала, что уже надрывно кричу: – Вам что, не ясно? Не трогайте меня!

  Стефан лишь снисходительно качал головой и грустно улыбался.

  Я стояла и смотрела, как захлопывается дверца за Владом, и Чак-Чак отваливает от джипа. Тонкие губы Стефана шевелились над моим ухом, нашептывая что-то успокаивающее; его дыхание было мятным, горячим.

  – Ваш босс может гордиться вами, – перебила я его. – Вы опасный человек. А еще вы умеете красиво говорить – почти не хочется снимать навешанную вами лапшу на уши, настолько мастерски она приготовлена и подана. Браво.

  – Должно быть, сложно не верить никому.

  – Да, – подтвердила я, – но в моем случае это необходимость.

  – Не боитесь однажды остаться одной?

  – Благодаря вам это 'однажды' кажется мне ближе, чем когда-либо. Могу я поинтересоваться, куда вы забираете Влада? – Голос был плоским и тихим.

  – Не беспокойтесь, с ним все будет в порядке.

  – Я задала конкретный вопрос.

  – Вы увидитесь совсем скоро...

  – Проклятие, не моросите шаблонами! – Я сделала над собой усилие и продолжила говорить, а не кричать: – Мы увидимся тогда, когда ваш босс даст на это согласие. Когда я пойду ему навстречу.

  Стефан продолжил говорить, словно и не слышал моих слов:

  – Тем временем, Марго, вам надо уладить кое-какие дела. Или Александр Александрович был вашей единственной проблемой?

  – Деревские, – сгримасничала я.

  Стефан кивнул, изучая выражение моего лица.

  – Девяносто девять процентов проблем решается очень легко: просто надо знать, на какие точки давить.

  Я сразу сообразила, что в данном случае выражение 'давить на точки' следует понимать буквально.

  – Черед Чак-Чака 'реагировать'? Похоже, мои проблемы стали всеобщим достоянием. Но вот что: я не хочу в этом участвовать, – и я попыталась вырвать локоть из пальцев Стефана.

  – Отлично. Вы облегчаете жизнь подставившим вас подонкам. Моя очередь говорить 'браво'.

  'Стефан действительно может помочь. Да и помочь ли? Можно ли назвать помощью то, что Чак-Чак надавит на нужные точки на теле Деревского?' – Эти мысли пронеслись в голове и утонули в смехе Стефана. Он склонил голову на бок, облизал губы, протянул руку и убрал с моего лица прядь волос; смотрел на меня как на что-то весьма и весьма занимательное. Возможно, он действительно находил меня, черт побери, занимательной, да только я считала его психом гребаным. В то же время он каким-то образом умудрялся выглядеть... надежно. Так же выглядят кандидаты в предвыборной гонке. Хотелось верить ему, верить, что с Владом все будет в порядке, понимаете?

  Стефан со знанием дела подбивал ко мне клинья. Ему, вернее, его боссу, нужен был результат. Результат нужен был и Уна Бомберу. Меня зажали со всех сторон.

  – Скажите, Стефан: если бы не зерно, вы бы и пальцем не пошевелили ради меня, я права?

  – Хотите услышать правду или ложь?

  – Правду.

  – Да.

  – Простите?

  – Ответ: да, и пальцем не пошевелил бы. Но не будем об этом. В данный конкретный момент вам следует сосредоточиться на том, что вас облапошил Деревский и его женушка. Вернее, тот, кто дергает за ниточки, приводя обоих Деревских в движение, словно марионеток. Не надо так на меня смотреть, моя дорогая, и вы, и я, мы оба знаем, кто это.

  – Громов.

  Стефан кивнул.

  Но как же Влад? Влад, Влад, Влад...

  – Я... я не могу, – я почти рыдала.

  – Можете. Только подумайте: они хотят отнять у вас все, ради чего вы трудились.

  – Вы тоже. Того, ради кого я живу.

  -С Владиславом ничего не случится. Верьте мне.

  Он просил невозможного – верить ему. Так или иначе, выбора нет – за меня давно все решили. Может, я просто не видела выбора – во всем виноват метущий как в Пороге, так и в моей голове снег.

  Завтра Новый год, но вместо того, чтобы заниматься приятными приготовлениями, я еду на разборку бок о бок с качком с совершенно дурацкой кличкой (или это все же имя?). Мой брат без сознания, Стефан увозит его в неизвестном направлении, в берлогу к загадочному господину М., который неровно дышит к тому, что я проглотила по воле случая. Или Константина. Или судьбы. Я мысленно послала Уна Бомбера к чертям собачьим и пристегнула ремень безопасности. Кошмарный бардак в моей жизни!

  Я вздрогнула, когда перед внутренним взором всплыло видение отрубленной головы Кудрявцева. Я поклялась себе, что, каким бы проходимцем не был Деревский, а с его головы не упадет ни один волосок. Не говоря уже о том, что его голова должна остаться на плечах и только на плечах. С Деревским и его благоверной будет разбираться милиция, выслушивая их чистосердечные признания. Видите ли, я не сомневалась ни секунды, что, имея под боком такой веский аргумент, как Чак-Чак, с этим проблем не возникнет.

  Ладно, пара-тройка волосков таки упадет, но не более.

   Глава 29

  

  Чак-Чак казался чем-то инородным за рулем машины моего брата. Не прекращая зубоскалить, точно сегодня счастливейший день в его жизни, он тяжело ввинтился на водительское сиденье. Я почувствовала, как просело под его тушей авто, но промолчала об этом обстоятельстве. Именно для таких, как Чак-Чак, и существуют джипы. В легковушках чак-чаки мира сего, что съевшая волшебный пирожок и увеличившаяся до громадных размеров Алиса в домике Белого Кролика.

  – Вернешь оружие? – спросила я.

  – Потом, – Чак-Чак завел двигатель. В гнезде зажигания маятником раскачивался серебряный брелок – мой подарок брату. Сердце екнуло.

  – Чак-Чак – твое настоящее имя?

  – Мне платят не за болтовню. Помнишь такое?

  Чак-Чак хмыкнул, мол, а вот и я уел тебя.

  – И все-таки, мне интересно.

  Громила стрельнул в меня лукавым взглядом:

  – Кличка. Как понимаешь, она возникла не на пустом месте. Знаешь, что такое чак-чак?

  – Восточная сладость?

  – А знаешь, как она выглядит? Кучка палочек из теста, залитых горячим сиропом. Так вот, Палисси, это именно то, что остается от человека, который разозлил меня – кучка косточек, залитых...

  – Я поняла, – перебила я и готова была поспорить, что чувствую, как краска сползает с моего лица.

  Глядя на Чак-Чака, я вдруг поняла вот что: если понадобится, я прикончу его. Откуда такая уверенность у девушки с талией, которую такой шкаф, как Чак-Чак, может обхватить ладонями? Я вспомнила залитое кровью лицо брата, почувствовала, как напрягается мое тело, и поняла, откуда. Пусть он хоть самый кровожадный мерзавец во всем Пороге – если в том будет надобность, я порешу его.

  Чак-Чак знал, куда ехать. По пути он заехал в пиццерию и уже через считанные минуты (обслуживание в Кварталах бьет по всем статьям обслуживание на Левом берегу) плюхнулся обратно за руль. Он подмигнул мне, уничтожая мощными челюстями кусмяру пиццы и, как неисправный пылесос, шумно втягивая сквозь трубочку 'Ам-Незию'.

  Хотя всю дорогу Чак-Чак непрерывно жевал, он ни разу не подавился. Этот мордоворот был подкован не только в вопросах ломания рук и ног, но и в том, как пожрать на рабочем месте. Кожаный руль, квадратная физиономия, – все лоснилось от жира, тоже своеобразный предновогодний блеск.

  Авто затормозило у обочины. Там, где запарковался Чак-Чак, стоянка запрещена, да только бедный тот служитель закона, который укажет на это Чак-Чаку. Держу пари, у лысого детины были все необходимые связи, и он мог не волноваться, к примеру, за поворот в неположенном месте, или за проезд на красный свет. Блат, господа.

  Я вышла из машины. Толстым, как сарделька, пальцем Чак-Чак указал на огороженный двухметровым забором дом и ухмыльнулся так, что у меня мурашки пробежали по коже.

  – Нам туда, – пробасил он.

  Приятно знать, что Деревские живут безбедно. Я позволила им насладиться последними мгновениями этой жизни, докуривая сигарету до фильтра.

  Потушив окурок о глаз мраморного ангела, присобаченного возле калитки, я утопила кнопку звонка.

  В динамике раздался щелчок, знакомый голос произнес:

  – Слушаю.

  Я взяла из рук Чак-Чака коробку, из которой он как раз достал последний кусок пиццы. На коробке был запечатлен агрессивного вида мужлан, с бронзовым загаром и богатырскими ручищами – механический Николай собственной персоной. Повар на вывеске пиццерии 'Вояж' не шел ни в какое сравнение с этим диким буйволом.

   – Доставка пиццы 'Механический Николай', – сказала я.

  Динамик заскрипел, на мгновение воцарилась тишина.

  – Я не заказывал пиццу.

  – Боюсь, мы немного иного мнения на этот счет.

  – Вы, ребятки, должен вам сказать, наглеете не по дням, а по часам!

  – Послушайте, уважаемый: у меня в руках горячая пицца, и она ждет, когда за нее заплатят.

  На 'уважаемом' меня перекоробило.

  – Ладно, черт с вами. Открыто.

  Не черт, а Чак-Чак.

  – Ловко, – хищно осклабился громила, выставляя напоказ зубы с застрявшей между ними петрушкой. Или чем бы ни была та зеленая ерунда.

  Я толкнула калитку.

  Совершено прелестный дворик, с газоном, беседкой и посаженной среди фруктовых деревьев маленькой сосной. Единственное, что выпадало из ансамбля, – псевдоразумный декор, сверкающий любопытными глазенками.

  Я поднялась на крыльцо и остановилась перед дверью. Чак-Чак негодующе сопел за моей спиной, не зная, куда пристроить жирные клешни; держал их подальше от дорогого пиджака. Сразу видно, кому плевать на участь тех, кто живет в этом доме. Да разве может быть иначе в случае с тем, кто за двадцать минут проталкивает по пищеводу почти килограммовую пиццу, запивая все мегасладкой 'Ам-Незией'?

  Шаги. Звякнул замок. Дверь распахнулась. На пороге, в сиреневом свитере из тончайшей шерсти, легких бежевых брюках, тапочках с логотипом известного бренда, и с выражением на лице 'мне под нос подсунули навоз' стоял Лев Деревский. Я видела, как вытягивается его лицо, выпучиваются глаза, распяливается рот, как он делает маленький шаркающий шажок назад.

  – Что вы здесь делаете? – выдохнул он. Казалось, Лев вот-вот свалится в беспамятстве. Он стал белым, как полотно, на левом виске забилась жилка. Мне доставляло несказанное удовольствие подмечать все это.

  – Разношу пиццу, – я улыбнулась. – Можете не давать мне на чай, я не обижусь. Но вообще, должна вам сказать, безработица – страшная штука.

  Лев попытался захлопнуть дверь. Именно что попытался.

  Чак-Чак уперся ручищей в дверь, мышцы под его пиджаком вспухли.

  – Здрасьте, – осклабился качок и прищелкнул языком.

  Лев метнулся в сторону, но Чак-Чак впился жирной лапищей в горловину его свитера.

  – З-здравствуйте, – прохрипел Лев, выпучивая глаза.

  Чак-Чак кивнул, мол, так намного лучше, и разжал пятерню. Подойдя к окну, он вытер руки о штору из деликатного текстиля. Пистолеты он оставил в машине, впрочем, это отнюдь не способствовало смягчению его образа ходячей угрозы. Лев, должно быть, не на шутку испугался, решила я, наблюдая за тем, как он приваливается к стене, дыша часто и неглубоко. Его лицо теперь идеально сочеталось с платиновыми волосами. Еще бы не испугаться такого, как Чак-Чак!

  – Вы знаете, что мне нужно, – закрывая входную дверь, сказала я. – Обсудим это за чашечкой кофе?

  – Если вы немедленно не уберетесь, то я... – Лев проглотил окончание фразы, нервно зыркнув на Чак-Чака. Тот в свою очередь прошел языком по верхним зубам и сыто срыгнул.

  – Не ерепеньтесь, Лев. То вы – что? Позвоните в милицию? Интересно, а что будет, если я попрошу этого молодого человека переговорить с вами с глазу на глаз? Держу пари, камера пыток покажется вам релаксирующим местом отдыха, уважаемый Лев Как-Вас-Там. Так что прекратите грубить.

  Я обнаружила в себе доселе неизведанный закоулок, битком набитый угрозами или, если следовать Разговорнику Александра Кудрявцева, 'дружественными посылами'.

  Я бросила коробку из-под пиццы на столик для корреспонденции. В доме было тихо; я нехотя перевела взгляд с лестницы, ведущей на второй этаж, на Деревского. Умей сосредотачиваться – гласит одно из моих правил. И я сосредоточилась.

  – Пожалуйста...

  – Я тут подумал, а не завалить ли тебе, дружок, пасть, – Чак-Чак ткнул в нос Льва пальцем.

  – Мне вот что покоя не дает, – проговорила я вдумчиво, – сколько Громов предложил вам? Сколько стоило дело всей моей жизни? Ладно, можете не отвечать – Громов ответит.

  – Отпусти меня, ты... ты... – Лев подбирал оскорбление, однако что бы он ни подобрал, оно аукнется ему с лихвой, – животное!

  – Не стоило этого говорить. – Я покачала головой. Не хотела бы я сейчас оказаться на месте Льва.

  Сиреневый дизайнерский свитер Льва оказался в кулаках Чак-Чака. Громила пару раз встряхнул блондина, да так, что у того стукнули зубы. Белобрысая голова болталась на плечах, будто тряпичная, пришитая на тяп ляп и готовая в любую секунду оторваться и откатиться под вышеупомянутый столик для корреспонденции.

  – Да я проглочу тебя и не поперхнусь, – прорычал Чак-Чак в побелевшее лицо мужчины, – червяк, – почти ласково добавил он.

  – Где Арина?

  – Вы не понимаете!..

  – Нет, это вы не понимаете! Вы подставили меня. На кону 'Темная сторона', моя практика, моя репутация. У меня выдалось не самое фееричное утро, так что советую быть чуть более сговорчивым.

  – Постой, Палисси, я еще не закончил, – сказал Чак-Чак и, одной рукой прижав Льва к стене, второй схватил его за мизинец. – Слушай сюда, конь: если ты будешь продолжать препираться, я сделаю твою руку похожей на ершик для чистки унитазов. Чтобы собрать потом твою руку, косточка к косточке, и вновь научиться подтирать ею свой вонючий зад, тебе потребуются месяцы операций и реабилитации. Я знаю, о чем говорю. У меня в этих делах впечатляющее реноме.

  – Где Арина? – повторила я.

  – В спальне, – выдохнул Лев, – наверху.

  Я шутливо отдала ему честь.

  На его лбу и над верхней губой выступили капельки пота; он с ужасом смотрел на свой мизинец, обернутый ладонью Чак-Чака, словно сосиска в тесте. Сговорчивый тип. Такие, когда их прижмут, продадут друзей и мать родную, только бы их не трогали. Хотя... можете осуждать меня, но я могу понять Льва: когда рядом ошиваются такие, как Чак-Чак, вы сделаете все, лишь бы увеличить дистанцию между вами.

  Я поднялась по лестнице. Ладони вспотели, и я вытерла их о штанины.

  – Чак-Чак, – позвала я, остановившись на верхней ступеньке, – отпусти его. Мы же в гостях.

  В ответ послышалось рычание, словно я только что отобрала у голодного пса кость. Кто был костью, а кто – псом, вероятно, и так очевидно.

  В коридор второго этажа свет проникал сквозь завешенные тончайшей тюлю французские окна. Прекрасное зимнее утро! Я притормозила у одного из окон и смахнула облако тюли; отсюда открывался великолепный вид на ухоженный садик. Слишком живописно и умиротворенно, чтобы быть правдой. От прикосновения тюли чесались руки.

  Приоткрыта единственная дверь в конце коридора.

  Я оказала в роскошно меблированной спальне.

  На кровати, расчесывая длинные и блестящие, как шелк, волосы, сидела Арина Деревская. Она посмотрела на меня, в руке – расческа, на лице – нечитаемое выражение. Казалось, ее не обеспокоило мое появление.

  – Отличный спектакль, – похвалила я, голос прозвучал резко и сипло. Я вдруг поняла, что рядом с Ариной кажусь самой себе... грубой и неотесанной, что ли. Есть такой тип женщин, рядом с которыми ваша самооценка оказывается в минусе. Не менее резким и сиплым голосом я добавила: – Из вас бы получилась великолепная актриса.

  – В самом деле? – Женщина отложила расческу.

  – Чего?

  – Маргарита, вы в самом деле считаете, что то был спектакль?

  – Дерьмо. Ладно, раз уж вы так хотите, давайте разберем пластилиновый домик по кирпичикам. Итак, объясняю: поскольку с вами все тип-топ, соответственно, злые языки, утверждающие, что вы спятили, лгут, то да – я, черт побери, действительно считаю, что то был спектакль.

  Арина с любопытством смотрела на меня. В последнее время люди (и не совсем люди) только и делают, что смотрят на меня с любопытством, будто я преподношу им ну дико интересную информацию. А я ведь даже не умею красиво говорить. Не говоря уже о том, чтобы написать.

  – Я думала, вы сообразительней, Маргарита.

  О, да, я просто млею, когда люди говорят подобное. Сжав руки в кулаки, сквозь туман злости я вымучила улыбку:

  – Что поделать, дурная моя голова. Собирайтесь, Арина, вы поедете со мной.

  Черноволосая рассмеялась. У нее был чудесный звонкий смех. Я вспомнила собственный хрипловатый смех и поморщилась. Многие говорят, что у меня женственный смех. Лгут, разумеется. В этой так называемой 'женственности' виновата пачка сигарет раз в два дня. Арина же, бьюсь об заклад, не курила.

  Передо мной сидела дьявольски привлекательная женщина и заливалась переливчатым смехом, словно я только что отмочила неплохую шутку. Или выставила себя на посмешище.

  Стиснув зубы, я шагнула к ней. Все еще смеясь, Арина посмотрела на меня. По коже скользнул ветерок, точно чье-то дыхание. Только вот чье? Я замерла как вкопанная. Кроме нас с Ариной в комнате – никого. Или я ошибаюсь? Последние годы я только и делаю, что торчу в комнатах, в которых подобный ветерок в итоге оказывается дыханием ребят из потустороннего мира. Чаще, чем хочется – агрессивно настроенных ребят.

  Мне поплохело от одной только мысли, что и на этот раз ветерок может оказаться не таким уж ветерком.

  И вот тут-то и стала очевидна неискренность смеха Арины. Так смеются прекрасные злодейки на большом экране. Черт возьми, с досадой подумала я, а ведь сука не так проста, как может показаться на первый взгляд. Я шлепнула ладонью по губам, не позволяя истеричному смешку в пух и прах разнести то, что осталось от моей крутости.

  Поправка первая: я тоже была лучшего мнения о своих умственных способностях. Поправка вторая: слово 'спектакль' в ее случае действительно неуместно. Спектакль был по части Льва.

  Мысли замигали в голове подобно лампочкам новогодней иллюминации.

  Арина – главная в паре Деревских; не Арина сопровождала Льва, а Лев сопровождал Арину на тот злополучный спиритический сеанс. Я вспомнила и прокисшие на глазах сливки, и невнятное бормотание на вызове, и состояние, в котором она покидала 'Темную сторону'. Девочка просто выложилась по полной программе, улавливаете?

  Я охнула, когда ветерок окреп и вжался мне в спину, растекаясь между лопаток колючим холодом, стекая за джинсы, вдоль ног, в ботинки. Делишки идут все гаже и гаже.

  Комната остывала; дневной свет мерк, как если бы невидимая рука вырвала с фундаментом дом и швырнула в реку, и теперь он величественно, грузно шел на дно. Да только сквозь щели в спальню вливалась не ледяная вода. А приторная концентрированная жуть.

  Я была рыбой, пойманной на крючок, совсем как тот карась, которого мы с Владом однажды поймали на хлебный шарик.

  Мой 'хлебный шарик', вернее, его половина, сидел передо мной и глумливо улыбался, сверкая жемчужными зубами.

  Арина Деревская обладала весьма незаурядными способностями. Не удивительно, что Громов остановил свой выбор на ней. Тот еще мерзавец! Я стиснула зубы. Он прощупывал меня тогда, в 'Темной стороне', когда пришел с предложением выкупить организацию. Разумеется, наперед знал, что я дам ему от ворот поворот. Все это время играл со мной. Все это время я жила с проглоченным крючком.

  Громову было недостаточно запятнать мое имя. Он решил запятнать мою душу; проведи я после того спиритического сеанса с Деревскими хоть один вызов, и 'помутилась рассудком' стало бы славным комплиментом в мой адрес. Я представила заголовки газет, вопящие о том, что следующей 'жертвой' Риты Палисси стала... она сама!

  Арина отработала каждый нолик в чеке, который вручил ей Громов; натравила на меня некоего мертвого парня с исключительно замораживающим дыханием; вручила ему удочку с крючком, на котором трепыхалась я. А сейчас она хотела помочь ему выловить и разделать меня – не иначе, исполняла роль инструктора по рыбной ловле по эту сторону бытия. Ловко, как сказал бы Чак-Чак.

  Я застонала.

  – Черт! А повременить с запугиванием нельзя?

  Арина грациозно пожала плечами, бретелька ночной сорочки соскользнула на предплечье. Она поправила ее, улыбнулась мне.

  Так вышло, что эта ее улыбка врезалась в мою память, как нож в растаявшее масло.

  – Не чертыхайтесь. Извините.

  Я бросилась к двери, но она захлопнулась перед моим носом, и я отнюдь не грациозно врубилась в нее лбом. Внезапность удара привела меня в чувство. Вцепившись в ручку, я попыталась провернуть ее. Бесполезно. Ручка замерзала, пока не стала настолько холодной, что боль пробежала по руке. Да-да, история повторяется, с пресыщенностью подумала я, войти легче, чем выйти.

  Я схватила стул и направилась к окну, полная решимости разбить его; спуститься со второго этажа не проблема. Но так уж вышло, что проблема таки была: за окном ничего не было. Некуда спускаться. Я имею в виду, действительно некуда. Такой тьмы не бывает даже самой темной ночью.

  В нашем мире – да, не бывает.

  На стекле образовались капельки влаги. Мне казалось, что я слышу, как они потрескивают, превращаясь в льдинки. Льдинки ссыпались на паркет, будто маленькие бусинки. Здесь и сейчас было запредельно холодно. Я замерзла, не смотря на треклятое зерно.

  Я отшвырнула стул, он что-то перевернул – то ли декоративную вазу, то ли горшок с цветком, не важно.

  – Чак-Чак! – завопила я.

  – Какое необычное имя, – заметила Арина. – Или это кличка?

  Мне хотелось схватить Деревскую за волосы и задать ей хорошую трепку – такую, чтобы надолго запомнила. Но на ее лице буквально читалось: 'Тебе до меня как до гребаной Луны, куколка'.

  Познакомьтесь, Арина Деревская (или то, как она себя называет). Тоже не суть важно.

  – А, дьявол, – в сердцах бросила я и сделала инстинктивный шажок ближе к свету.

  Тьма собиралась по углам, накатывала на единственный источник света – ночник на прикроватном столике... Я лихорадочно соображала, как выпутаться из сложившейся явно не в мою пользу ситуации. Однако мой внутренний генератор гениальных идей заело на отметке 'бестолковое': например, разорвать круг силы (которым здесь и не пахло), или встать в оборонительную позицию (от которой толку, как от дыры в башке, учитывая происхождение моего пока что невидимого противника). Внутренний голос, переходя на ультразвук, твердил: 'Сделай хоть что-нибудь! Не стой бревном, иначе тебе крышка!'

  – Нет-нет, – улыбнулась Арина; ее глаза были калейдоскопами, в которых складывались фантастические узоры. – Вы не настолько значимы, чтобы он пришел за вами.

  До меня не сразу дошло, о чем это она. А когда дошло, я онемела. Сюда бы Стефана, глупо подумала я, Арина бы открыла ему глаза. Ведь она не только треплется, но и демонстрирует.

  Я с некоторым неодобрением обнаружила, что дышу отрывисто и быстро, как какая-то припадочная. Желудок словно гвоздями нафаршировали. Спокойней, Палисси.

  – Обычно мне твердят... – я запнулась, и уставилась на дверь, – обратное, – странным, деревянным голосом закончила я.

  За дверью послышались шаги – медленные, тяжелые, завораживающие. Будто шел кто-то очень... большой. Пол вздрогнул под моими ступнями: раз, другой, третий... Естественно, я была напугана, но держала себя в руках и хотя бы не вопила по-девчоночьи. Вопрос в том, насколько меня хватит. Когда я завоплю от ужаса. Ваши ставки, господа.

  – Время веселиться, – пробормотала я, когда заскрипела дверь.

  Я еще сварливо подумала, мол, и эта дверь в сговоре, когда по комнате прокатилась волна запредельного холода, полоснув по ногам, вынудив меня вцепиться в спинку кресла, чтобы не упасть.

  Когда я была ребенком, я зажмуривалась, когда что-то пугало меня. В ход также шли ладошки, которыми я закрывала лицо, или одеяло, которым укутывалась с головой. Помню, в моей комнате был платяной шкаф. Его дверцы, если их плотно не прикрыть, открывались, что всегда сопровождалось пробирающим до потрохов скрипом. Иногда дверцы открывались посреди ночи, и тогда я не помнила себя от ужаса: лежала в темноте, боясь пошевелиться, с твердой уверенностью, что из шкафа вот-вот вылезет злобное чудовище и проглотит меня вместе с пижамой и одеялом, или, чего хуже, утянет за собой.

  И вот, детские страхи нашли меня в двадцать три года, вопреки лжи взрослых – очень даже ненадуманные страхи. Я, впрочем, не столько боялась злобного чудища, сколько неизвестности.

  Я смотрела на открывающуюся миллиметр за миллиметром дверь, и мне хотелось зажмуриться. Но я продолжала стоять и смотреть. А знаете почему? Я не хотела ничего пропустить, дабы дать объективную оценку проделанной Ариной работе. И еще раз напомнить себе, почему Богдан гребаный Громов – не жилец.

  Ночник замигал; ореол света то растягивался, то сужался. Моих пяток коснулась тьма. И, кажется, у меня созрел хоть какой, но план.

  Дверная ручка стукнулась о стенку.

  Скрип прекратился.

  Дверь открылась.

  Забавно, но я была готова побиться об заклад, что чувствую, как седеют мои волосы, один за другим. Или это мое воображение? Я бы не уповала на воображение. Оставим это менее практичным людям.

  За дверью темно хоть глаз выколи, но я все же что-то увидела. Что-то, что вынуждено было наклониться, чтобы войти в комнату. Мне показалось, будто оно... мохнатое.

  Чубакка, старина, ты?

   Глава 30

  Доводилось ли вам сталкиваться с чем-то, что не вписывается в ваш такой привычный уютный мирок? К чему нельзя применить трепетно-придурковатые отмазки, мол, а, фигня, померещилось.

  И что, в конце концов, оставляет глубокий скол на вашей душе.

  Если да, то, мой вам совет: немедленно обнулите ваш счетчик паранормального опыта. Считайте, что вы ничего не видели. Поскольку то, что увидела я...

  То, что увидела я в дверном проеме, замешивало из моих мозгов тесто и выпекало из него пирожки, которые потом намеревалось проглотить.

  Я прыгнула... окей, окей, не прыгнула, а нескоординировано дернулась, глупейшим образом навалившись на Арину Деревскую. Готова спорить, она удивилась. Я тоже, душенька, я тоже.