Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

  – Дайте я вылезу!

  – Если я открою дверцу с этой стороны, то зацеплю 'опель', – сказал Артур.

  – По ходу, парковаться здесь умею только я, – проворчала я. – София, выпусти.

  Самообладание влетало в копеечку; волнение постепенно завоевывало позиции – мои руки начали дрожать. Тогда я сунула руки в карманы и широким шагом направилась к входу на 'Ферму'.

  Одна из коров, с шоколадно-коричневым пятном на глазу и в красных часах 'касио', незамедлительно взяла меня на прицел, словно я была цветком клевера.

  – Специальное предложение в честь праздника! И сам Король Начинок поздравит вас с наступающим Новым годом!

  Упоминание Короля Начинок заставило меня дернуться, как от пощечины.

  – Не нужно мне его гребаное поздравление, понял? Пошел вон, парнокопытный!

  Зазывала бросил взгляд мне за спину, помрачнел и отошел. Я обернулась. Максим шутливо отдал мне честь, обеспечивая тыл.

  Внутри 'Фермы' я насчитала шесть новогодних елок и как минимум дюжину новогодних венков из еловых веток и ленточек. Все поверхности сияли, даже ногти кассиров. На 'Ферме' было полно семей: папочки, мамочки и чумазые от кетчупа и сладких начинок детишки. Кажется, взрослые и в ус не дули, что привезли своих ребятишек в Кварталы, на 'мертвую' территорию. Впрочем, следует признать, преступность в Кварталах несоразмерно ниже, чем на Левом берегу. Коматозники пекутся о своем имидже и готовы порешить любого, кто поставит их доброе имя под угрозу. Конечно, другое дело 'Ферма'. Здесь угроза уже иного рода – спрятана под румяными корочками.

  Что-то заставило посмотреть в сторону.

  В натянутой на глаза шапке, с обмотанным вокруг шеи шарфом, Уна Бомбер стоял в паре шагов от меня. В верхней одежде он выглядел еще внушительнее. Такой себе шкаф. Если упадет, услышат все.

  – Ну что, поздравим Короля Начинок с наступающим Новым годом? – Он подкрепил свой вопрос хищной ухмылкой.

  Я окинула Бомбера взглядом. Если он и припрятал оружие, то его не было видно. Он может зайти на 'Ферму', и никто его не остановит. Он был волком в овечьей шкуре: ходил, блеял, щипал травку, в любую секунду готовый вцепиться в курчавую глотку.

  – Зачем вам это? – Я подалась к нему, чтобы промышляющие по соседству зазывалы ничего не услышали. – Хотите откусить свой кусок от птички? Я ведь не вчера родилась, Бомбер.

  – На счет куска – непоэтично.

  – Проглотить Человека-Цыпленка целиком – так будет поэтичнее?

  – Несомненно.

  – Что ж, полагаю, сегодня вам представится шанс получить свое. Но как хотите: лично моя цель – не зерно 'А', а брат. Он у них и... – Я запнулась, не стала говорить о Константине – сомневаюсь, что это взыграет на струнах души Бомбера. – Я понимаю, что изначально спутала ваши планы. Если бы у меня была машина времени, в тот вечер я бы поехала домой, а не к Агнии... Да, я чертовски сожалею о случившемся.

  Уна Бомбер кивнул. Он нависал надо мной, в рыжей бороде запутались снежинки. Он мог сойти за доброго здорового дядьку, если бы не этот блеск в глазах. Глаза всегда выдают людей с потрохами.

  – Тише, – он обернулся. Пятнистая корова, та, что в часах 'касио', смотрела на нас.

  Я подняла руку в неприличном жесте. Ничего не могу с собой поделать: никогда не любила стиль 'Фермы', особенно ее буквально разношерстных сотрудников.

  – Ну-ну, не будем дразниться, – сказал Бомбер и взял меня под руку. – Идемте, идемте же, Марго!

  Эдуард стоял возле 'ауди'.

  – Я не доверяю вам, – заявил он, не успели мы подойти.

  – Эдуард! – Я выразительно посмотрела на него.

  – Ну-ну, не ссорьтесь из-за меня, детки.

  – Вы проходимец.

  Рыжебородый заржал:

  – Ну спасибо!

  Так, хватит.

  – Эдуард, лезь в машину, черт тебя дери! И вы, Уна. Живо! Нашли место и время для словесных баталий!

  Софии пришлось потесниться, и теперь ее волосы щекотали мою щеку. Но я как воды в рот набрала. На часах – шесть минут десятого. Меньше трех часов до боя курантов, брызг шампанского и исполнения всех-всех желаний.

  Ага, а как же.

   Глава 37

  

  Казалось, иллюминации в Пороге прибавилось за последние часы. Обмотанные гирляндами деревья делали улицы похожими на сказочный лес. Кому-кому, а детям праздник. Мороз, много снега – идеальная погода для Нового года.

  Стоянка у Церкви оказалась забита похлеще фермерской, а ведь час парковки здесь стоит не многим ни мало полтинник. Вот и говорите потом о высших целях. Конечно, не все, кто сейчас торчал в Церкви, были с зерном, но так или иначе, судя по обилию иномарок и джипов, Церковь добилась благодарной аудитории. Благодарной во всех смыслах и во всех физических состояниях.

  В одном из прихожан – поодиночке, парами или группами семенящих к Церкви, – я узнала ведущего новостей. У него были вертикальные зрачки и мохнатые беличьи уши. Мы пристроились за ним.

  Сад искрился под тонкой коркой инея. Как если бы все вокруг облили жидким серебром. Под подошвой хрустнул заиндевевший листок. Сквозь витражи на сад падал мягкий свет. Я шла и внимательно изучала окружающую обстановку. Я так и не заметила стационарного поста охраны, но на входе в само здание Церкви стояли два охранника и проверяли гостей по списку. Я-то была в списке. В отличие от моих спутников.

  – Добрый вечер. Ваше имя, – пророкотал один из охранников. Здоровенный лось, скажу я вам.

  Я назвалась и застыла, когда он углубился в просмотр электронного списка.

  – Что-то не так, – я посмотрела на нашивку, – Евгений?

  – Все в порядке, госпожа Палисси. Можете проходить.

  -Вообще-то я не одна.

  Без надежды на успех я всех представила, Бомбера – под выдуманным именем.

  Дохлый номер, разумеется.

  – Здесь, должно быть, какая-то ошибка!

  – Прошу прощения, вы задерживаете очередь.

  Я еще успела подумать: 'Вот он, отличный пример дрессуры. Интересно, сколько им платят в час?', когда меня окликнули. Обернулась. По ступенькам мне навстречу поднимался... Я не сразу сообразила, кто это, а потом мысленно одела на него розовый свитер и сию минуту все встало на свои места.

  Пять дней назад, на моих глазах этот толстяк перерезал глотку Пушистому Хвосту.

  – Платон, – улыбнулась я, – вечер добрый.

  Платон был моего роста, но тяжелее этак килограмм на сто. Костюм не сковывает движения и прячет недостатки. Толстые щеки раскраснелись от холода. Он улыбнулся с выражением приятной внимательности на лице, поправил очки, на пальце блеснул массивный золотой перстень.

  – Маргарита! Вот мы с вами и пересеклись, – он галантно поцеловал мою руку. – Ох, душенька, я так сожалею за тот инцидент!

  Я поборола сильнейшее желание вытереть руку о джинсы.

  – Ничего страшного, Платон, – солгала я.

  Свет отражался от линз очков. Я не видела его глаз, но пухлые губы с готовностью треснули в улыбке:

  – Похоже, у вас возникли некоторые трудности с этими парнями. Поправьте меня, если я вздор несу.

  – Вовсе не вздор. Молодые люди говорят, что... моего имени нет в списке.

  – В самом деле? – Лысый сладко улыбнулся ошарашенному столь вопиющей ложью охраннику, в резце блеснул бриллиант. – Так-так, не понял, в чем фишка. Ты знаешь, кто эта молодая особа?

  – Маргарита Палисси, – кивнул охранник. – Но...

  – Никаких 'но'. Наше с тобой общение строиться на принципе 'вопрос-ответ'. Я понятно говорю?

  – Да, господин.

  – Чудесно.

  Вот ведь дела! Евгений словно сдулся, скукожился, больше не казался крутой горой мышц. Минус девяносто процентов крутости, а то, что осталось, взирало на толстяка сверху вниз испуганными щенячьими глазками. Евгений только что допустил колоссальную ошибку и навлек на себя недовольство одного из криминальных авторитетов Порога. На его лице появилась потребность умаслить хозяина. Был бы у него хвост, он бы его поджал.

  – Еще вопросы к Маргарите Палисси будут?

  – Приносим свои извинения за причиненные неудобства, – вступил в разговор охранник Павел. Умный мальчик. – Должно быть, ошибочка вышла.

  Вот что я вам скажу: списки – это святое. Ошибки быть не может. И вышибалы прекрасно знали это. Евгений был хорошим мальчиком и все делал правильно, пока не появился Платон. А таким, как Платон, плевать на списки.

  Спешу доложить: обоих охранников как пить дать вышибут с работы.

  – Ошибочка, – фыркнул Платон. – В следующий раз за такую ошибочку будете двор мести или сидеть в будке и жать на кнопку, поднимая и опуская шлагбаум.

  Платон уплыл прочь совсем как планета, осознающая свои масштабы.

  Вчетвером – я, Эдуард, Уна Бомбер и София – мы прошли в холл, когда охранники тормознули Макса и Артура. Я как почуяла неладное, обернулась.

  – Стоять, – пробасил Евгений; покорность и испуг рухнули с его квадратной рожи.

  Он переживал, злился. И злости было куда больше. Откуда я это знала? Очень просто: в нем скользила легкая примесь животного, гены медведя, подаренные технологией, и энергия, исходящая от него, будто пульсация сверхновой, щекотала нос.

  – Не будь занозой в заднице, приятель, – Артур ослепительно улыбнулся охраннику.

  Евгений медленно подался к Артуру и опустил лапищу парню на плечо. Лично я на месте Артура не позволила бы этому здоровяку коснуться меня. Но я не на месте Артура.

  – Я тебе не приятель, понял, урод гребаный?

  Максим зыркнул на меня поверх плеча вышибалы. Его взгляд упрекал меня: 'Я хочу туда, с вами'.

  – Ждите в машине, – одними губами сказала я.

  Если их начнут тормошить, на дно сядут все, а это недопустимо.

  Максим кивнул; все понял. Молодец. Наградив тяжелым взглядом обоих охранников, он зашагал вниз по лестнице, Артур – за ним. Может, оно и к лучшему. Считайте, что с моих плеч упало два грузика волнения. Осталось три. Нет, вру, два – Уна Бомбер может катиться на все четыре стороны. Я удивилась, что не смогла сказать подобного о Софии. Красивые люди получают по жизни больше скидок, так?

  В фойе журчал фонтан. Единственные распахнутые двери вели в огромный зал. Мы вошли. Я огляделась и присвистнула. Ни скамей, ли алтаря, ни икон. Повсюду столики и аметистовые кресла с низкой спинкой, переходящей в подлокотники. У ломящихся от кулинарных изысков столов крутились гости. Линию обслуживали официанты. Отдельно был установлен бар. Сцена с микрофоном, колонками, подсветкой. Фоновая музыка – продукт 'Музыкальных Небес'. Все учтено и гармонирует, вплоть до салфеток на столах.

  – Скукотища, – констатировала София.

  Уна Бомбер стянул шапку и лихо сунул ее в карман:

  – Они нашли с Ним наиболее простой и прямой способ взаимодействия – через выпивку и караоке.

  – Здесь нет Бога, – сказала я.

  – Я говорю о механическом Иисусе.

  Я наградила бородача недобрым взглядом:

  – Смотрю, вам здесь уж больно нравится. Может, тоже хотите вступить в секту? Ну разумеется, хотите.

  Стоявший в паре метров от нас мужчина оглянулся, мол, кто это там базарит; его взгляд выражал такое же удивление и потрясение, как если бы пятилетний ребенок рассуждал о ядерной физике.

  – Это не секта, Марго, а закрытый клуб тех, кто владеет этим городом. Здесь и сейчас собрались самые крупные представители своего вида. Рабочей пчеле не пройти – ее остановят и выбросят.

  – Да-да, всегда пожалуйста.

  Бомбер и ухом не повел.

  У меня спина заледенела, а в ушах стоял звон. Я знала, что Человек-Цыпленок где-то поблизости. Не спрашивайте, откуда. Это из рода тех ощущений, которые вливаются и наполняют вас. Вы просто знаете, как обстоят дела, вот и все.

  Я задрожала и пошатнулась.

  – Все в порядке. В порядке, говорю! – Я спихнула руки Эдуарда, когда он полуобнял меня.

  – Не трогай ее, – влезла София. – Видишь, ей не нравится!

  – Спасибо, блин. Идите за столик, – я сглотнула слюну, – я сейчас приду. Эдуард, не надо со мной панькаться. Я знаю, что делаю. Я связана с Цыпленком через зерно, и сейчас ощущаю такое, чего не должен ощущать человек. Коматозник в том числе. Ситуация ясна? Или повторить под запись?

  – Зерно? Коматозник? – попугаем повторила София.

  Следует отдать Эдуарду должное: он разболтал отнюдь не все. Да, я бываю несправедливой к нему.

  – Только не злись слишком громко, не стоит привлекать внимание.

  И я оставила троицу, направившись к шведскому столу.

  Не надо быть знатоком моды, чтобы понять: я была неподходяще одета для вечера. Это, впрочем, скорее, ремарка, чем чувство вины. Без Эдуарда под боком я ловила на себе взгляды. О, много взглядов. Взгляды делились на две категории: узнающие и не узнающие. И если в первых в равных пропорциях были смешаны удивление и любопытство, то вторые были сугубо оценивающими. Впечатление о человеке почти на восемьдесят процентов формируется из того, как он выглядит. И требуются годы, чтобы трансформировать первое впечатление. Что-то подсказывало мне, что у тех, кто не узнавал меня, впечатление складывалось средней паршивости. Волновало ли меня это? Вы это серьезно? Женщина с длинными рыжими волосами усмехнулась, что-то сказала собеседнику и легким кивком головы указала в мою сторону. Да, я засветила физиономию. Наберется ползала, которые потом смогут засвидетельствовать мое присутствие на сей волнительной вечеринке, чтоб ее.

  Если будет это 'потом'.

  Надо было чем-то занять руки. Взяв тарелку, я стала наполнять ее, без намерения, впрочем, набить желудок. Аппетита не было. Официант порывно пытался помочь мне, но я громко и отчетливо объяснила приставучему типу, что не нуждаюсь в помощи. Попутно я косилась по сторонам, ища взглядом Человека-Цыпленка. Я чувствовала, что он где-то в Церкви. Выбрал более укромный уголок для встречи? И правильно. Кто знает, на какой уровень выйдет наше общение после моего отказа.

  Меж лопаток растеклось неприятное покалывание. Кто-то буравил мою спину взглядом. Или то, что пониже спины. Я напряглась, рука зависла над блюдом с канапе.

  – Так-так-так, – услышала я тягучий, как расплавленный сыр, голос. Я не шелохнулась. Черта с два. Я сюда не знакомства пришла заводить. – Какой соблазнительный экземплярчик.

  Унизанная перстнями рука легла на стол аккурат передо мной. Ногти были выкрашены в черный. Только этого не хватало. Передо мной возник мужчина с доходящими до плеч платиновыми выжженными краской волосами. Он был небрежно расчесан и аналогично выбрит. На нем была подчеркнуто мятая футболка, из серых замшевых ботинок неопрятно торчали джинсы. Солнцезащитные очки скрывали глаза.

  Мистер Острая-Нехватка-Кальмаров-В-Организме собственной персоной.

  С лицом баклажаном я взяла канапе и положила на тарелку. Мужчина придвинулся ко мне, и я была вынуждена отступить на шаг. Он стал в позу, опершись ягодицами о стол и сложив руки на груди.

  – Как жизнь, мисс Стройные Ножки?

  Я вымучила улыбку.

  – Вы, наверное, не узнали меня. Меня зовут Бабур Околоцветник.

  Вздохнув, я взяла тарелку в левую руку, а правую протянула для рукопожатия. Вежливость, даже с такими, как этот болтун, пока никто не отменял. А жаль. Блондин протянул клешню ладонью вверх. Он слабо сжал мою руку, словно она, черт возьми, могла треснуть и рассыпаться. Но, поскольку у меня такого страха не было, я все сделала наилучшим образом, взяв на себя инициативу и властно встряхнув его лапищу. Мне понравилось, как при этом расширились его глаза.

  От Бабура резко пахло сигаретами и пряной туалетной водой. Он все не выпускал мою руку из своей – ждал, когда я представлюсь. Поборов поползновение закатить глаза, я сказала:

  – Маргарита.

  – У меня такое чувство, будто мы с вами уже встречались. Случайно, не на какой-нибудь закрытой вечеринке Острова?

  – Сомневаюсь.

  – Нет, я определенно где-то уже видел вас, – он шутливо пригрозил пальцем. – Маргарита, Маргарита... – забормотал он, задумчиво прищурив глаза.

  Я хотела было облегчить ему задачу, но передумала.

  – Прошу прощения, Бабур, я бы непременно осталась с вами поболтать, но меня ждут.

  Я не видела его глаз за стеклами очков, но была уверена, что он прожигает меня взглядом.

  – И кто же этот счастливчик?

  – Прошу прощения?

  – Кому выпала честь сопровождать такую прелестную девушку?

  – Ему, – я уныло ткнула пальцем в сторону Эдуарда.

  – А я его знаю! Это владелец ресторана в Кварталах. Он ваш...

  – Он мой друг.

  – Друг! – повторил Бабур и облизал нижнюю губу. – Это очень, очень хорошо! Впрочем, меня не смутило бы и иное положение вещей. – Он наклонился ко мне и проникновенно шепнул: – Когда мне что-то нравится, я готов на все, чтобы заполучить это.

  Я оценила это его 'что-то'.

  Резюмирую: рядом с именем Бабура слово 'придурок' блекнет, просто блекнет.

  – Уверяю, Бабур, – я отступила на шаг. Хватит влазить в мое личное пространство. – На такое вы не готовы. Нам ли с вами не знать, что у всего есть рамки, определяющиеся благоразумием. А теперь вынуждена раскланяться и удалиться.

  Непонятно откуда в его руках возникла ручка. Он написал свой номер на салфетке. Естественно, я не собиралась звонить ему. Словно прочитав мои мысли, он попросил:

  – Оставьте и вы мне свой телефончик, ага?

  Прозвучало больше как приказ, нежели просьба.

  Я задалась вопросом: а что, если бы он узнал меня? Стал бы в таком случае просить мой номер телефона? Не все мужчины захотят звонить девушке, которая в трудовые будни трещит с призраками. Все девушки, впрочем, хотят, чтобы им позвонил Околоцветник. Считайте меня ненормальной, но я не горела желанием давать ему свой номер. У меня была секунда, чтобы решить, как поступить.

  Хорошо, пусть откусит вот это: я написала на салфетке номер Федора Гранина. Федор презирает недалеких людей. Ладно, людей в принципе, а особенно тех, кто звонит ему, ожидая услышать вовсе не его прокуренный злобный голос. Помнится, он рассказывал, как однажды его сестра заказала ему поздравление-розыгрыш на радио. Гранин продержался ровно минуту, затем в прямом эфире стал угрожать жесточайшим побоищем ведущему. Бабур непременно оценит безвкусно исполненные угрозы Гранина.

  – Клуб охотников на лису, – пробормотала я, плюхаясь на стул рядом с Эдуардом... Стоп! – Где Бомбер?

  – Тебе пальцем показать? Рита Палисси, коматозник, – процедила София, поджав напомаженные губы.

  Хорошо, она докумекала, и что с того?

  – София, ты отвлекаешь меня. Расклад таков: либо ты начинаешь пахать над тем, чтобы отработать свои заверения на счет помощи. Либо, – я указала на выход, – сваливаешь с миром. Врубаешься?

  Черноволосая молчала.

  Будучи не в настроении переживать над тем, уязвила я ее чувства или нет, я пренеприятнейшим образом ухмыльнулась. Она уже большая девочка, к тому же, вроде неплохо справилась с новостью о моем вступлении в ряды коматозников. Внутренний голос, как заправский рефери, досчитал до десяти. Я выиграла.

  Я отвернулась и стала сканировать помещение на предмет бородача. Почувствовала, как сужаются мои глаза, а в висках начинает пульсировать. Взору открылась картина маслом: Уна Бомбер, избавившись от несолидной куртки, оставшись в белой рубашке и жилете, потягивал шампанское из высокого бокала и ворковал с блондинкой модельной внешности. Не знаю, что на уме у Бомбера, но, судя по тому, как блондинка заглядывала ему в рот, он прекрасно владел ситуацией.

  – Я так понимаю, фрегат ушел в свободное плаванье. Пожелаем же ему всяческих успехов!

  Словно услышав это, Бомбер посмотрел в мою сторону. Наши глаза встретились.

  Хитрый лис улыбнулся.

  Никогда не видела, чтобы люди так улыбались, об этом не может быть двух мнений. Что он задумал?

  В висках продолжало пульсировать. Что-то было не так, катилось по наклонной, и я катилась вместе с ним, все набирая скорость... Воздух вдруг стал вязким, липким. Стараясь не делать резких движений, я поставила тарелку на стол и приложила ладони ко лбу. Руки были одновременно холодными и горячими. Над верхней губой выступила холодная испарина. Я стала дышать быстро и неглубоко.

  Эдуард что-то говорил, но я не слышала ни слова; его левая рука легла мне на спину, правая, обжигающе холодная, коснулась щеки. Я хотела попросить, чтобы меня оставили в покое, но язык прилип к небу.

  – Панический приступ? – поинтересовалась София участливо.

  – Отродясь у меня не было никаких приступов. Я... я знаю, в чем дело. Он хочет видеть меня.

  Я встала, Эдуарду пришлось вцепиться стул, чтобы он не опрокинулся. Меня тащило вперед, будто мои кишки были намотаны на невидимый крюк. Утром, в 'Тюльпане', я не ощущала ничего подобного. Кажется, я начинала понимать значение слова 'притяжение'. Уверена, Человек-Цыпленок лучше владеет собой, чтобы противиться этому притяжению. В данном случае его зерно призывало мое. Супер.

  Тошнотворное ощущение, словно кто-то перекапывает мои кишки.

  Я позволила невидимому крюку тащить меня. В конце концов, разве у меня был выбор? Выбор – это роскошь, которая есть не у всех.

   Глава 38

  Я переступила порог и едва не грохнулась на колени от облегчения. Мои внутренности вернулись на место, крюк исчез. Сделав глубокий вдох, я подняла глаза.

  Все кабинеты похожи друг на друга. Этот не стал исключением. Но, согласитесь, далеко не в каждом кабинете вас ждет мужчина с перьями вместо волос на голове.

  Человек-Цыпленок приветственно развел руки. Он был в свитере, какие носят прилежные семьянины, бежевых брюках и мокасинах на тон темнее брюк. Сразу видно, дорогие тряпки.

  – Вы привели друзей! – Его голос – громкий, чистый и поддразнивающий в равных пропорциях – растекся по кабинету. – Я и надеяться не смел, что у нас сложится такая душевная компания! Проходите, проходите, пожалуйста, не стойте на пороге!

  Двадцать восклицательных знаков в конце.

  Мне вдруг до умопомрачения захотелось развернуться и бежать отсюда сломя голову.

  Вместо этого я сделала два шага вперед.

  – Быть может, представите своих друзей? – поинтересовался Человек-Цыпленок.

  – Нет.

  – Примерно такого ответа я и ожидал. – Он засмеялся низким, приятным смехом. – Ничего страшного, верно?

  Я оставила вопрос без ответа. Да, ничего страшного. Страшное будет потом, позже.

  Чак-Чак вертелся в большом белом кожаном кресле. Здесь вообще было много белого: стены, ковры, диван. И вот, собственно, белое кресло с оприходовавшим его лысым качком. Мне показалось, или Чак-Чак еще больше раздулся с момента нашей последней встречи? Рукава пиджака опасно натянуты на бицепсах; складывалось впечатление, что стоит ему согнуть руку, и раздастся треск рвущейся материи.

  – Если долго крутиться, Чак-Чак, можно блевануть.

  – У меня крепкий желудок, Палисси. – Он на миг замер – руки на подлокотниках из темного полированного дерева, – и посмотрел мне в глаза: – Я и не то делал, и потом не блевал.

  Чак-Чак выглядел непомерно расслабленным, словно только что вылез из горячей ванны. Просто продолжил вертеться в кресле. У меня не было иллюзий на счет этого бревна. Он не стал для меня хорошим малым, помогая мне с Деревскими и Громовым. Если ему прикажут, он убьет меня. Конец истории. Какие могут быть сомнения?

  Кроме нас пятерых, в кабинете не было никого. Это обстоятельство, как пугало, так и злило. Злости, впрочем, оказалось немного больше, и я ухватилась за нее, как за спасательную соломинку. Именно злости я была обязана громким и ровным голосом:

  – Я не буду ничего обсуждать, пока не увижу своего брата.

  – Ах, она опять за свое! Поразительная нетерпеливость! Разве Стефан не обещал вам этой встречи? Разве я не обещал?

  – Да, – согласилась я, – но с тех пор прошла чертова прорва времени. Вы уж поймите меня, капризную бабу, правильно: ну не могу я существовать в такой атмосфере и одновременно обдумывать вопросы, касающиеся моего зерна и его возможного попадания в ваш оборот.

  – Прошу прощения, Рита, но я не уверен, что вашим друзьям стоит знать тонкости наших с вами взаимоотношений.

  Эдуард сказал:

  – Конечно, стоит. У Риты от нас нет секретов.

  – Тогда вам повезло. Со мной она осторожничает. Выпьете что-то?

  – Не заговаривайте никому зубы. Нет, не выпьем.

  – Хм, а вот и второе 'нет'. Ко мне начинают закрадываться подозрения, что большинство ваших ответов сегодня будут такими.

  Я ухмыльнулась и пожала плечами.

  Что-то промелькнуло на лице Человека-Цыпленка. Что-то нехорошее.

  Чак-Чак прекратил вертеться в кресле. Воцарилась тишина, от которой звенит в ушах. В такой тишине сердцебиение кажется оглушительным.

  – Палисси, да ты рехнулась, – произнес качок почти нараспев и почти дружелюбно. Чертово 'почти' портило все. – Тебе горы золотые предлагают, а ты носом ворочаешь.

  – Я и не знала, что у тебя есть абонемент.

  Это озадачило бритоголового, и он притормозил:

  – Какой еще абонемент?

  – В городскую библиотеку, разумеется. Где бы еще ты разнообразил свой хреновый словарный запас? И, так уж и быть, я отвечу, почему ворочаю носом от непомерных благ, предлагаемых твоим господином. Слушай внимательно, Чак-Чак. Все до смешного просто: мой брат у вас. Можно ли при таком раскладе построить крепкие и доверительные отношения? Ответ: нет, нельзя.

  – Маргарита права, – неожиданно заявил Человек-Цыпленок. Чак-Чак к этому моменту сжимал и разжимал руки в кулаки и тяжело дышал, будто собирался взорваться. Жилы на его шее вздулись. – Это мое упущение. Я недооценил ее связь с братом. Гнусно с моей стороны держать ее в неведении. Особенно теперь, когда, боюсь, она уже приняла решение. Неверное решение.

  У меня дыхание перехватило.

  – Насильно мил не будешь.

  – Знаю, – вздохнул он. – Именно поэтому до последнего рассчитывал на ваше благоразумие. И вообще, насилие – это не по моей части.

  – А по моей, – издевательски пропел Чак-Чак и поднялся из кресла. Его пиджак был расстегнут. В руке на уровне бедра, как в каком-нибудь старом вестерне, он держал пистолет. – Опусти пушку, пирожок. Ты на прицеле.

  – Ты тоже, – парировал Эдуарда.

  – Нет, пирожок, ты не понял. Ты на прицеле, – выразительно повторил качок.

  И тут я поняла: целился Чак-Чак не в Эдуарда, а в меня.

  – Брось пистолет. Руки за голову. Только без глупостей, – прозвучал новый голос. Вернее, не такой уж и новый. Мне уже доводилось слышать его. Это был Григорий – господин Слеза.

  Человек-Цыпленок сложил ладони в молитвенном жесте и попытался скрыть улыбку, но ничего у него не вышло. Он выглядел как добрый папочка, который смотрит, как его дражайшее чадо разворачивает подарки. Гадость.

  – А, Гриша! Как я рад, что ты заглянул к нам на огонек!

  – Брось пистолет, – ледяным тоном повторил Григорий.

  Эдуард выронил пистолет.

  – Руки за голову, – напомнил татуированный тип.

  Я посмотрела на Чак-Чака. Неизменно держа пистолет на уровне бедра, он подошел ко мне. Я узнала пистолет – 'беретта', которую вручил мне Влад. Что, пришлась по вкусу? Частичка меня клятвенно пообещала разбиться в лепешку, но застрелить ублюдка из этой же 'беретты'. Несомненно, громкое обещание.

  Чак-Чак потащил меня к дивану. Там он сунул пистолет в наплечную кобуру и уставился на меня сверху вниз, улыбаясь. Я позволила себе бросить быстрый взгляд на Эдуарда и Софию. Оба стояли со сложенными за головой руками, будто собрались делать вечернюю зарядку. Григорий, не выпуская из руки ствол, обыскивал Эдуарда. Наверное, неудобно, когда у тебя в распоряжении всего одна рука, плюс ты постоянно должен следить за тем, как бы обыскиваемый не выкинул никакого фокуса. Но Григорий справлялся как нельзя лучше.

  – Что, Палисси, не ожидала?

  У меня чуть колени не подогнулись, когда тяжелые лапищи Чак-Чака легли мне на плечи.

  – Чушь собачья, – выдохнула я. – От тебя разит предсказуемостью.

  Он заставил меня снять кофту. Я осталась в майке. Прохлопал мои штанины. Бьюсь об заклад, от его прикосновений останутся синяки.

  – Что, никаких подарочков?

  – Не-а, – улыбнулась я.

  – Чисто, – объявил Чак-Чак.

  Григорий поддакнул. Его лицо, в отличие от предвкушающей физиономии Чак-Чака, было пустым. Лицо безжалостного убийцы. Такого не пронять слезливыми просьбами о пощаде.

  – Изумительно! А теперь, если вы не против, мы немного прогуляемся, – сказал Человек-Цыпленок.

  Этап вежливой болтовни закончился. Мы перешли на качественно новый уровень общения, где слова больше не играли такой важной роли, как ранее.

  Эдуард и София возглавляли шествие. По правде говоря, они не выглядели испуганными или мало-мальски растерянными. В отличие от меня. Я знала, что мои эмоции читаются на моем лице не хуже, чем в сочинении на сию тему. Григорий выполнял роль пастуха, только вместо прутика погонял пушкой.

   Мы с Чак-Чаком и Человеком-Цыпленком замыкали процессию. Лысый детина топал рядом. Пистолет в кобуре. Честно говоря, у него было оружие помощнее ствола – его руки. Ему достаточно обхватить меня за талию и сдавить, и я буду вне игры. Он знал, что на раз плюнуть справится со мной. Я уступала ему по всем физическим характеристикам. Человек-Цыпленок, видимо, тоже считал меня не самым опасным членом его сколоченной на скорую руку Лиги друзей. На его губах играла приятная улыбка, словно он думал о чем-то, доставляющем ему колоссальное удовольствие.

  Двери в зал с гостями были распахнуты. Развлекательная программа, судя по аплодисментам и смеху, наполняющим анфиладу, в самом разгаре.

  Мы остановились напротив ничем непримечательной двери, находящейся левее от центральной лестницы. Вернее, дверь была сделана так, чтобы казаться непримечательной. В действительности же это была укрепленная, мощная хреновина с кодовым замком. Если не присматриваться, ее можно не заметить.

  За дверью была лестница, уводящая в темноту. Дьявол, я так и знала! Лестницы и темнота – лучшие помощники плохишей. Я поборола желание хлопнуть в ладоши. Ступени тонули в тени и, чем глубже, тем больше тень густела. Я не люблю темноту, поэтому и сплю с включенным ночником.

  Мы начали спускаться.

  Дверь захлопнулась, и все погрузилось в кромешную черноту. Чтобы кубарем не покатится вниз, я расставила руки, и ладони скользили по шершавым стенам. Чак-Чак спускался следом за мной, тихо мурлыча под нос новогоднюю песенку, какую поют ребятишки на утренниках в детских садах. Не знаю, что расстраивало меня больше: тьма, застрявший в горле пульс или его немелодичный голос.

  Внизу забрезжил свет. Не слышно ничего, кроме шуршащего дыхания, шагов и детской новогодней песенки. Я увидела квадрат бетонного пола. Еще пару шагов и – новый коридор.

  Эдуард и София скрылись из виду, за ними – невозмутимый Григорий с пистолетом в руке. Либо господин Слеза знает эту лестницу как свои пять пальцев, посему и не нуждался в опоре при спуске, либо у него была блестящая координация. В любом случае, его осанка была идеальной, а пистолет – на месте.

  Я оказалась в длиннющем коридоре, с низким потолком и гудящими лампами. Это был бункер. В Пороге много бункеров. Большинство из них были выкуплены и переоборудованы под магазины, склады, кафе (да-да, даже такое). Этот не был переоборудован. Словно темная сторона Луны. В данном случае – Церкви механизированных. Вряд ли кто-либо из резвящихся на новогодней вечеринке Церкви знал об этом бункере. Такие места показывают не от широты душевной. Более того, если вы попадаете в находящуюся глубоко под землей берлогу не по воле своей, вероятность того, что она станет для вас перевалочным пунктом в иной, загробный мир, значительно возрастает. Ну не прелестно ли это?