Текст книги "Зерно А (СИ)"

Автор книги: Анастасия Павлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

  Коридор упирался в распахнутую железную дверь. Кажется, нас ждали. Наша Лига друзей Человека-Цыпленка за полминуты покрыла оставшееся расстояние, и мы вошли в помещение.

  У дальней стены был мягкий уголок: огромный кожаный диван, цветастый ковер, парочка торшеров, книжный шкаф, журнальный столик. Образцовая гостиная, окруженная голым стылым бетоном. Я оценила такое разнообразие: то пентхаус, то бункер.

  На диване, раскинув руки и ноги, полусидел-полулежал Стефан. На нем не было ничего, кроме черных брюк. Босой, с закрытыми глазами и запрокинутой головой, он тяжело дышал, будто пробежал стометровку. Перед ним, на ковре, валялась кучка каких-то тряпок. Стефан открыл глаза и поднялся нам на встречу. На пальцы правой руки одет кастет. Он моргнул и улыбнулся. Весьма доброжелательная улыбка.

  Человек-Цыпленок улыбнулся в ответ:

  – Извини, что заставили ждать, Стефан.

  – Без проблем, – эхо усилило его голос. – Вижу, Маргарита привела с собой друзей. Это только к лучшему. Как дела, Марго?

  Я не ответила, глядя на шевелящуюся горку изодранной одежды. Крови не было. Да и где взяться крови в мертвом почти неделю теле?

  Это был Константин.

  Константин был туристом. Живым мертвецом. И в этом обстоятельства я склонна винить себя.

  Я вскрикнула. Мне удалось сделать шаг в сторону Константина, когда Чак-Чак сгреб меня за шкирку и притянул обратно. Я бы непременно упала, если бы он не дернул меня вверх, словно куклу, ставя прямо.

  – Стоять, блин, – прорычал он.

  – Вы же говорили, что не тронете его! – заорала я, разворачиваясь к Человеку-Цыпленку. – Вы говорили!

  Он сочувственно улыбался:

  – Я и не трогал.

  – Сукин сын!!

  Я кинулась на Человека-Цыпленка. Чак-Чак схватил меня за волосы. От боли и злости на глаза навернулись слезы. Вцепившись в его руку, сжавшуюся в кулак и выдирающую мои волосы, я упала к его ногам. Он продолжал держать меня за этот импровизированный поводок.

  События развивались молниеносно.

  Я словно попала в свет стробоскопической лампы.

  Кадры, кадры, кадры.

  Глухой удар. Это Эдуард упал на колени. Григорий заносит рукоять пистолета для сокрушительного удара. Но на него набрасывается София. Он рычит и сшибает ее с ног размашистым ударом тыльной стороны ладони. Оглушительный хлопок. София падает на пол. Григорий наводит на Эдуарда ствол. Однако Эдуард уже на ногах. Следующий кадр: он направляет перехваченную пушку Григорию в лицо. Я хочу закричать, но Стефан слишком быстр – он нападает со спины и сваливает Эдуарда косым ударом. Блеск кастета. Пистолет рявкает, но пуля уходит вбок, никого не задев. От раскатистого звука выстрела, приумноженного эхом, закладывает уши. В них будто затолкали вату. Стефан ногой отшвыривает пистолет в направлении мягкого уголка. Эдуард перекатывается на спину, когда Стефан сгребает пиджак на его груди и наносит тяжелый удар в челюсть.

  ...Я отвернулась.

  Тишина шипела. Ей вторил Человек-Цыпленок. Я смотрела на его губы и читала по ним.

  – У вас был шанс присоединиться ко мне, Маргарита. Добровольно присоединится. – Человек-Цыпленок опустился на корточки передо мной. Он протянул руку и убрал упавшие мне на глаза волосы. Заботливый жест. – Вы им не воспользовались. Как вы уже, наверное, поняли, я не даю вторых шансов. Если вы не со мной, значит, вы против меня. Похоже, Бог наказал меня. В Пороге был и будет лишь один коматозник с зерном категории 'А'. И это я.

  Взгляд был мутным из-за слез; я старалась не смотреть в сторону Эдуарда и Софии.

  – Что, не любите здоровую конкуренцию?

  – Я не люблю головную боль, Рита. Поэтому сразу стараюсь устранить ее очаг.

  – Со мной вы не спешили.

  – В отношении вас я питал некоторые надежды.

  – Некоторые надежды, – горько повторила я. – Хотели сделать меня своим ручным зверьком.

  – У вас было бы все.

  – Мне не нужно ваше гребаное 'все'.

  – Чак-Чак, спокойно! Рита, Рита. – Он вздохнул. – Значит, вот какая мне благодарность за все то, что я сделал для вас?

  – Именно такая.

  – Кого еще вы привели с собой? Слабо верится, что эти двое были вашей главной надеждой. Кого еще пропустила моя безалаберная охрана?

  'Уна Бомбер. Но можете не волноваться на его счет. Он остался на вечернике. В сотне ступенек над нами'.

  – Больше никого.

  – Ну да ладно, – Человек-Цыпленок заговорщицки подмигнул. – Никого так никого.

  – Вы все еще можете взять меня в оборот грубой силой, не так ли?

  – К сожалению, нет. Особенности зерен 'А' таковы, что все базируется на доброй воле.

  Мне нужно было узнать всю правду! Или сейчас, или никогда. Если я сейчас остановлюсь, потом меня даже сам дьявол не заставит заговорить. Во мне что-то ломалось. И когда это 'что-то' сломается, мне станет не до вопросов.

  – Зачем вам Влад?

  – Это как покупать оптом. Считайте, что он шел в комплекте с вами. Ваше зерно подчинилось бы моему, а я, в свою очередь, попросил бы вас, Рита, подчинить зерно Влада. Наши возможности значительно возросли бы. Естественно, теперь во всем этом нет смысла. Как и в вас. А жаль.

  Он хотел заставить Влада проглотить зерно? Черт возьми, двойняшки Палисси на поводке у босса Церкви механизированных и сети ресторанов быстрого питания: один из Палисси – медиум, другой – убийца в законе. Да, неплохое дополнение, ничего не скажешь.

  – Мое сердце разрывается на куски, – сказал Человек-Цыпленок печально, встал с корточек и оправил штанины.

  И тут его завели в комнату двое.

  – Влад... – выдохнула я.

   Глава 39

  С него содрали рубашку. Глаза Влада оставались полуприкрыты, губы шевелились. Они заставили его встать на колени.

  – Нет, нет, нет, нет, нет... – забормотала я.

  Чак-Чак рывком поставил меня на ноги.

  – Наслаждайся, – шепнул он мне на ухо.

  – Пожалуйста...

  – Нет уж, смотрите, внимательно смотрите, Рита, что вы натворили, – сказал Человек-Цыпленок.

  Влада держали за обе руки, его голова повисла над грудью.

  Григорий навел на Влада пистолет.

  – НЕТ, ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ДЕЛАЙТЕ ЭТОГО! ПРОШУ ВАС!

  Время остановилось. Я видела, как палец Григория вдавливается в курок, подминает его под себя. Короткая вспышка, ствол пистолета дернулся. Я закричала. Пуля попала Владу в живот, и он обмяк в руках держащих его мужчин.

  Чак-Чак выпустил меня. Я хотела побежать к Владу, но ноги не слушались. Я упала, как подкошенная.

  – Дима, Валера, Гриша, вы нужны мне наверху. Чак-Чак, займись нашими гостями. Стефан, не был бы ты так добр...

  – Без проблем, босс. Я все уберу.

  Стефан стоял ко мне спиной. С его спины на меня взирал печальный лик Иисуса. Подвижная тату. Иисус моргнул и шире открыл глаза, глядя на меня. Шаги стихли вдалеке.

  Я лежала и смотрела на Иисуса, а Иисус смотрел на меня, алые капли крови выступили там, где терновый венец вспорол кожу. А потом Стефан пропал из поля зрения. Вместо него возник Чак-Чак. Лениво, пуговица за пуговицей, будто танцует для меня приватный танец, Чак-Чак расстегнул пиджак. Придавливая меня своим ростом, он приближался.

  – С Новым годом, Палисси, – пробасил он, его правая рука скользнула к кобуре.

  Голос Стефана был подчеркнуто ласковым:

  – Хороший мальчик, ну же, отдай дяденьке пист...

  Окончание утонуло в грохоте выстрелов. Три подряд! Глаза Чак-Чака полезли на лоб. Одна пуговица так и осталась не расстегнутой. Лысый детина пошатнулся и как в замедленной съемке завалился на бок.

  Я приподнялась на локтях и смотрела на Константина, держащего пистолет – тот, который Стефан отфутболил к мягкому уголку. Зверолюд смотрел на меня. Он был изуродован кастетом Стефана, я с трудом могла узнать в нем прежние черты. Живой человек испытывал бы неимоверную боль от таких травм, но Константин... Он слабо кивнул, улыбнулся уголками разбитого рта и сказал одно-единственное слово. Я прочитала слово по его губам.

  Этим словом было 'спасибо'.

  Стефан ногой выбил пистолет из скрюченных пальцев зверолюда.

  Это был мой шанс.

  Я буквально подпрыгнула на месте и, под звуки неравного боя, подползла к Чак-Чаку. Теперь у него было аж три подарка, и все три подарка до смерти порадовали его. До смерти в буквальном смысле слова. Впрочем, создавалось впечатление, что он просто прилег подремать. Я отвернула его пиджак и вцепилась в рукоять 'беретты'.

  Внезапно туша подо мной дрогнула, как если бы по ней пропустили ток. Сердце пропустило удар. Глаза Чак-Чака широко распахнулись и зафиксировались на мне: вначале удивленные, затем – напоенные ненавистью. Его рука выстрелила вверх и сомкнулась на моем горле. В голову точно кто-то забил гвоздь, в лобных долях что-то взорвалось, перед глазами заметались искорки. Я не могла дышать, но отчаянно продолжала дергать за пистолет. Скорее всего, одна из пуль перебила Чак-Чаку позвоночник, иначе он бы задействовал в процессе превращения меня в горку костей несколько больше, чем одна рука. Но, видит Бог, ему и одной руки достаточно, чтобы прикончить меня.

  Лицо Чак-Чака было искажено злобой. Когда я наконец выдернула из кобуры пистолет, сняла его с предохранителя и вдавила в грудь качка, я уже почти отрубилась.

  Громыхнуло четыре раза подряд. Словно подо мной разорвались сразу четыре фейерверка. И все ушли в Чак-Чака. Фейерверочный мальчик.

  Упирающиеся в мой позвонок пальцы разжались, я сделала судорожный вдох, и воздух раскаленным металлом хлынул в легкие, выжигая их.

  Я дышала, в то время как Чак-Чак подо мной был мертв. Мертв! Обещания, данные себе, превыше всего.

  Сжимая пистолет, я скатилась с него и попыталась встать. Со второй попытки мне это удалось. Горло и легкие саднило, я буквально заставляла себя делать вдох за вдохом. Заставляла, поскольку это еще не конец. Далеко не конец.

  Стефан уверенным шагом приближался ко мне – вооруженный, улыбающийся, опасный.

  – Рита, не глупите. Игра окончена.

  – Это не игра, ты, ублюдок проклятый, – прохрипела я. – И никогда не было игрою.

  Держа 'беретту' обеими руками, я нацепилась на Стефана. Руки дрожали, и дрожь передалась пистолету.

  – Ну зачем вам это? – Он улыбнулся, но глаза оставались страшными, сосредоточенными. Расстояние между нами сокращалось. – Помните, я говорил, что мне нравится, когда вы злитесь? Оказывается, гораздо больше мне нравится, когда вы напуганы. Очаровательная маленькая напуганная девочка. Так волнительно!

  Я спустила курок.

  Ничего не произошло.

  Стефан хохотнул, остановился и склонил голову на бок.

  – Ой, ну неужели! Какая неприятность!

  Я продолжала спускать курок, раз за разом. Смех Стефана становился громче, пока ему не стало вторить эхо. Пять метров между нами.

  – Быть может, – Стефан выпучил глаза и поднял брови – сама Искренность, – вы хотите попробовать без оружия? Я могу, честное слово. Ради вас могу.

  Я опустила 'беретту', ставшую бесполезным куском металла.

  – Обещаю, Маргарита, я постараюсь сделать все очень быстро. Как с Константином. С ним уж я постарался. Оба раза.

  И Стефан двинулся на меня, выуживая из кармана брюк кастет. Вероятно, он был сосредоточен настолько, что не заметил, как замигали лампы. Но когда одна за другой лампы стали гаснуть, Стефан нахмурился и остановился.

  – Это был ты, – услышала я собственный голос. – Ты убил Константина.

  Все, что в данный миг связывало меня с миром и не позволяло слететь с катушек, был лежащий без сознания Влад ('Он не умер, не мог умереть, просто не мог!') и погрузившаяся в мой разум раскаленной иглой мысль о Константине.

  О Константине, который спас мне жизнь.

  О Константине, которого убил Стефан.

  – Что за?.. – забормотал Стефан.

  Тьма сомкнулась вокруг нас, а вместе с ней – пробирающий холод. Я почувствовала ветерок, скользнувший по моим волосам. Это была пуля. Грохот выстрела оглушил с опозданием в секунду. Громыхнуло еще шесть раз подряд, но вспышек от выстрелов не было. Прикрывая голову руками, я лежала на полу. Стефан выругался и, кажется, отбросил пистолет. Я слышала его шаги, но тут же растерялась: исчезло ощущение пространства.

  Я знала, что происходит. Знала благодаря Арине.

  Эта потусторонняя тварь не отстанет от меня, пока не получит свое. Она недолго довольствовалась Деревской. Ей была и буду нужна я.

  Неожиданно Стефан закричал – непереносимый, полный муки и страдания вопль. Я зажмурилась и закрыла уши руками. Стефан вопил, не переставая. Никогда прежде не слышала, чтобы люди так кричали. Крик оборвался, не оставив после себя эхо.

  Мгла рассеялась столь же внезапно, как нахлынула, будто кто-то невидимый, страдающий нечеловеческой жаждой, высасывал ее через трубочку.

  Я отняла руки от головы и огляделась.

  От Стефана остался лишь кастет.

  Напряжение в сети, впрочем, не стабилизировалось. Мигали лампы, и тени казались живыми. Стало значительно прохладнее.

  Ушла ли потусторонняя хренотень? Я бы не ставила на это.

  Валерий и Дмитрий – те, что держали Влада – торчали на входе, возле распахнутой двери. Они выглядели так, будто только что увидели... что? Ад во плоти? Быть может. Их лица были пустыми. Никого нет дома.

  Нет таких слов, которые могли бы описать ужас столкновения с неизведанным, запредельным. Страшно? Да. Насколько страшно? Все просто до колик: настолько, что вы седеете.

  Да, было это пугающее обстоятельство – оба были седыми. Я хочу сказать, полностью седыми, как два семидесятилетних старика. Они поседели, пока стояли здесь. Как долго? Полминуты? Минуту? Я вспомнила про свою седую прядь. Но почему я не поседела полностью? Способности медиума сгладили губительный эффект?

  Один из мужчин вяло направил в меня пушку. Вяло? Его сшибла пуля. Вслед за ним упал его напарник.

  Валерий и Дмитрий, оба седые и мертвые, двумя опрокинутыми невидимой рукой солдатиками лежали на входе в бетонный резервуар.

  Максим и Артур вынырнули из коридора.

  – Помогите, – только и смогла прошептать я.

  Максим, обежав взглядом помещение, сунул пушку в наплечную кобуру и бросился к Эдуарду и Софии, а Артур – ко мне.

  – Влад, Влад, Влад... – судорожно забормотала я, вцепившись в куртку Артура. – Они стреляли во Влада!

  Артур дернулся как от удара, его глаза полезли на лоб.

  – Вот дерьмо, – выдохнул он.

  Шурша одеждой, он рванул к Владу, но так и не коснулся его.

  – Но я... я не могу... иначе заберу его тепло...

  Максим помог Софии подняться. Левая половина ее лица покраснела и начала опухать. К завтрашнему утру ее лицо будет как новеньким.

  Эдуард был бледен, кастет Стефана поработал на славу. Темно-рыжие волосы свалялись и были черными от крови.

  – Макс, помоги Эдуарду. Артур, отойди, – скомандовала София и, прихрамывая, подбежала к Владу и опустилась на колени. – Пульс слабый. Но он жив. – Девушка вполголоса выругалась, когда ее руки, подрагивая, зависли над раной Влада, из-за постоянного мигания ламп кажущиеся эфемерными. Она скинула полушубок и кофту, оставшись в бюстгальтере. Приложив кофту к ране, она рявкнула Артуру: – Зажми ему рану! – Ей пришлось щелкнуть пальцами перед его носом, чтобы тот посмотрел на нее. – Зажми ему рану, черт возьми! Только не касайся голой кожи!

  Подхватив полушубок и накинув его на плечи, София подошла ко мне. Отрывисто цокали каблуки. Ее шатало, и она избавилась от туфель. Она смотрела на труп Чак-Чака не дольше двух секунд. Затем ее цепкие пальцы пробежались по моим рукам, груди, лицу, волосам. Она крепко и надежно обхватила мою голову руками и заставила посмотреть на нее.

  – Давай же, Палисси, – взмолилась она, – очухивайся! Прием, прием!

  Эдуард прижимал к ране Влада кофту Софии. Боже, столько крови! Уже невозможно было сказать, какого цвета кофта – она насквозь пропиталась кровью.

  – Ему долго не продержаться, – сказал Эдуард; голос не дрогнул, а руки, словно он окунул их в багряную акварель, в крови лучшего друга.

  Артур не так хорошо владел собой, как Эдуард. Впрочем, по части самообладания никто в этом проклятом бункере не мог сравниться с Эдуардом. Однако Артур пытался – пытался лучше всех:

  – Надо доставить его в больницу.

  – Он потерял слишком много крови. Рита, – Эдуард посмотрел на меня, – он умирает.

  Его глаза были сосредоточием муки. Они горели полубезумным огнем. Я силилась понять, о чем он говорит. Влад? Умирает? Это невозможно. Нонсенс. Нет-нет-нет, увольте, только не Влад. Фантастика.

  – Должен быть какой-то выход, – возразила София.

  – Да. И он есть. Дать ему зерно. Не забывайте, мы в Церкви механизированных. Где-то здесь должны быть зерна, много легальных зерен.

  – Нет, – сказала я.

  – Ты сказала 'нет'?

  Я сказала 'нет'?

  – Эдуард, мы оба знаем, он был бы против этого. Он не простит мне, если я позволю ему стать коматозником.

  – Чего он не простит, так это если умрет!

  Видит Бог, я не хотела возражать, хотела довериться ему, позволить всобачить во Влада зерно. Лишь бы он жил.

  Я открыла рот сказать 'действуй'.

  Но сказала другое:

  – Эдуард, послушай меня. Послушай меня, черт подери! Мы сейчас везем его в больницу. Влад не станет коматозником, когда есть шанс спасти его.

  – Мы спасем его, дав ему зерно.

  Каждое слово давалось с почти физической болью:

  – Я знаю Влада. Знаю его лучше, чем кто бы то ни было, прости. Как бы я не хотела, но я просто не могу позволить этому случиться.

  Эдуард смотрел на меня. Потом кивнул.

  – Хорошо. Макс, помоги мне, – скомандовал он.

  Теперь главное успеть, успеть вовремя...

  – Это ты превратила его в решето? Классно. – София говорила о Чак-Чаке. Широкая улыбка вспышкой появилась и исчезла на смуглом лице. – Вставай, Палисси, пора уматывать из этого гадючника.

  Макс поднял Влада на руки. Хотя брат был далеко не мелким парнем, наполовину китаец нес его без видимых усилий. Артур оглянулся, увидел жесткий кивок Эдуарда и поспешил за Максимом.

  Времени в обрез. Нет, даже меньше, чем в обрез, но я должна была сделать еще кое-что.

  – Помоги дойти до дивана, – сказала я.

  Черноволосая девушка нахмурилась, но кивнула. Эдуард промолчал.

  Константин лежал на ворсистом ковре. Сломанная, выброшенная тряпичная кукла. Мигающий свет заставлял тени на его лице танцевать. Я опустилась на колени возле его головы и, коснувшись тонких век, опустила их...

  Пять дней назад вот так же я стояла на коленях подле Агнии. Пять дней, ставших для меня длинной долгой дорогой.

  – Я же сказала, что вернусь, – прошептала я. – Спи спокойно. И спасибо тебе.

  Дробный звук шагов.

  – Быстрее! – выкрикнул Артур, появляясь в дверном проеме. Он тяжело дышал. – На лестнице дым!

  – Церковь горит? Чудесно, просто чудесно! – проворчала София.

  – Все на выход, – скомандовал Эдуард.

  Сильные руки взяли меня подмышки и потянули вверх.

  И тут я почувствовала дым. Словно щупальца, он проникал в носоглотку и вызывал кашель. У меня и так драло горло, за которое успел подержаться Чак-Чак, а чертов дым все усугублял.

  Кто поджег Церковь? Или это несчастный случай? Нет, исключено. Не здесь, не сегодня, когда в Церкви собрались, по меньшей мере, сотня самых влиятельных деятелей Порога.

  – Почему они поседели? – бормотал Артур. – Почему, черт бы их побрал?..

  Я поняла, о ком он. Может, как раз черт их и побрал...

  Да, я могла ответить на вопрос Артура, если бы не мигающие во всем бункере лампы. Они не позволяли мне вслух озвучить то, что заставляло мои руки дрожать и покрываться мурашками.

  Что бы ни натравила на меня Арина, а оно сейчас было здесь. Здесь! Эта ерунда никуда не делась.

  Лестница превратилась в дымный водопад, уводящий во мрак. Дым, как нечто живое, нес свое плотное серое тело по ступеням. Эдуард поднимался первым, Артур – за ним. Я не отставала лишь по одной простой причине: София, шлепая по бетону босыми ногами, изо всех сил тянула меня за собой, при этом, не брезгуя крепкими словечками, общий смысл которых укладывался в следующую фразу: 'Шевели задницей'.

  – Макс с Владом уже должны быть наверху, – прохрипел Артур.

  – Где Человек-Цыпленок? – спросил Эдуард. В отличие от меня и Артура, он почти не запыхался.

  – Бомбер взял его на себя. Макс подстрелил татуированного урода, но пуля лишь зацепила его. Татуированный псих сопровождает Цыпленка. А тех двоих... поседевших... мы отбили и погнали вглубь Церкви в надежде, что они приведут нас к вам. Так и случилось. В бункер, будь он сто раз неладен! – Артур нервно хохотнул.

  Дым делал оставшийся внизу свет тусклым. Свет мигал и бегущие впереди нас тени – в унисон с ним.

  Я оглянулась. Лучше бы я этого не делала.

  – Рита, – позвал Эдуард.

  Я замычала. Грудь сдавливали тиски страха.

  – Куда делся Стефан? – спросил он.

  Идеальное место и время для вопросов.

  – Если мы не поторопимся, то лично поинтересуемся у того, кто утащил его. Ни вопроса больше! – опережая его реакцию, выпалила я. Голос у меня был еще тот, должна вам сказать. – Я не знаю, кто и куда. Такие себе спиритические штучки-дрючки.

  Похоже, скоро эта фраза прочно войдет в мой обиход.

  Эдуард резко остановился и обернулся. Артур едва не налетел на него, замерев ступенькой ниже. 'Замерев', впрочем, громко сказано: его грудь тяжело вздымалась и опадала, он боролся с собой, чтобы не согнуться пополам. София впилась в мою руку, не позволяя мне свалиться.

  Мы стояли и смотрели, как внизу мигает свет.

  А потом погас свет, и рука Софии крепче стиснула мою. Куда уже крепче? Боль, впрочем, отрезвила.

  – Ну их в задницу, все эти фокусы-покусы! – заявила София. Не смотря на агрессию в словах, страх ядовитой леской пронизывал ее голос. – Все, чего я хочу, это свалить отсюда как можно быстрее. Кто-нибудь против?

  – Полностью поддерживаю, – подхватил Артур.

  Словно по невидимому выс

  И мы бросились вверх по лестнице. Сердце колотилось так отчаянно, что, казалось, вот-вот вывалится из груди и упадет мне под ноги трепещущим комком.

  Трубный, низкий, пробирающий до костей вой огласил бункер, прокатившись по нему и ударив нам в спины, едва не сбив с ног – как физически, так и психологически.

  – О, Боже, что это? – просипела София. Ее голос утонул в вое.

  Никогда прежде не слышала ничего подобного. Никогда. Ни одно живое существо на земле так не воет.

  У меня бы не хватило дыхания на ответ. Да и не было никакого ответа. София, держу пари, все равно не хотела знать, что выло так, словно солнце больше не взойдет. Не все ответы приносят удовлетворение.

  Когда мне показалось, что – все, финита, я больше не смогу сделать и шага, София, будто почувствовав, что я сдаюсь, принялась яростней волочь меня. У нее даже дыхания на ругань хватало.

  Свет.

  Далеко-далеко впереди, словно в конце кроличьей норы.

  Свет!!

  Мир сузился до размеров лестницы, упирающейся в неясный свет. И этот свет становился все ближе и ближе, будто несся к нам как по эскалатору. Еще ближе...

  Мы вывалились в задымленную анфиладу Церкви механизированных.

  Рука Софии разжалась, и я упала, судорожно глотая воздух. Запредельный холод ударил по ногам, все лампы в анфиладе разом мигнули.

  – Дверь... дверь... ЗАКРОЙТЕ ДВЕРЬ! – не своим голосом заорала я.

  Секунду спустя Эдуард был возле двери. За порогом перекатывалась беспросветная тьма. Падающий за порог свет растворялся в ней без остатка. Что-то шевельнулось во тьме – огромное, едва протискивающееся в проход, враждебное. Оно устремилось ко мне.

  Эдуард с размаху захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Что-то врезалось в нее по ту сторону. Мне показалось, или пол подо мной действительно дрогнул?

  Хорошие новости заключались в том, что холод сию секунду схлынул, будто отозванный пес. Я подняла глаза к потолку. Лампы мигнули и засветили ровно, без перебоев.

  София уставилась на меня как на страшилище:

  – Все? Эта чертовщина больше не вернется?

  Я хрипло рассмеялась и накрыла лицо ладонями. Обе ладони были липкими от пота. Смех стал рыданиями, а рыдания – вновь смехом. Нервы ни к черту.

  – Это что-то вроде потустороннего киллера. Вернется, как пить дать, – сказала я. – Мне обязательно надо будет сходить в церковь. В настоящую церковь.

  – Ага, а пока желательно выбраться из этой.

  Я сообразила, что все это время слышу этот звук.

  Пламя.

  Я отняла ладони от лица и увидела ярко-оранжевые отсветы, колышущиеся на полу, стенах и потолке фойе, в пятнадцати-двадцати метрах от нас. Дым валил пышными, будто креолиновые юбки девушек на школьном выпускном, клубами, казалось, образуя непреодолимое препятствие.

  Зал торжеств превратился в пылающий трещащий ад. Жар бил в лицо, от дыма слезились глаза. Огонь полз по мраморной плитке, словно это была сухая трава, сокращая расстояние между ним и нами. Стоп, по мраморной плитке?

  – НАЗАД! – заорал Эдуард, стараясь перекричать ревущее пламя. – ЗЕРНО ГОРИТ!!

  Спотыкаясь, мы рванули обратно. Пламя ревело за нашими спинами, растекаясь по фойе оранжевым приливом. Эдуард дергал за ручки дверей, пока одна из них не распахнулась. Внутри – стулья, помост, витражи. Много стульев и витражей. В похожей комнате перерезали горло Пушистому Хвосту.

  Схватив стул, Артур швырнул его в витраж. Стекло с шуршанием посыпалось на паркет. Стащив с одного из стульев чехол, Эдуард обмотал его вокруг руки и принялся счищать с рамы разноцветные осколки.

  Расстояние до земли не больше двух метров, но и они дались мне нелегко. Я шмякнулась на хрустящую от инея траву, ноги одеревенели от падения. Лицо Софии было темным от копоти, испуганным и в то же время решительным. Сомневаюсь, что я выглядела также. Потому что, бьюсь об заклад, я выглядела значительно хуже. Черноволосая девушка обвила меня за талию и помогла подняться на ноги.

  Я споткнулась и упала, содрав ладони о вымощенную плиткой дорожку. Тогда Эдуард поднял меня на руки и понес. Я не возражала, ощущая, как усталость гранитным камнем придавливает сверху.

  Поверх его плеча, не веря своим глазам, я таращилась на Церковь механизированных.

  Церковь стонала. Столбы дыма поднимались в ночное небо, выделяясь на его фоне серыми громоздкими аппликациями.

  Возле входа на территорию Церкви толпились люди. Здесь были как зеваки, любители хлеба и зрелищ, так и кашляющие, с черными лицами и загубленными вечерними туалетами, гости вечеринки. Вечеринки, которая стала горячим событием уходящего года. В буквальном смысле горячим.

  Пожарные топтались возле мигающей пожарной машины. Не похоже, чтобы они спешили тушить пожар. Эдуард сказал, что это горит зерно. Что-то подсказывало мне, что здесь не обошлось без Уна Бомбера.

  Здесь также были запаркованы две машины милиции и две 'скорые'. Возле одной из 'скорых' стоял Максим – взмыленный, напряженный, с темным от дыма и адреналина лицом Максим возле чистенькой, беленькой, как яичная скорлупа, машины. Эдуард опустил меня, и я, не чувствуя под собой земли, кинулась к 'скорой'.

  Влад лежал на носилках, на нем была маска кислородного дыхания, и врач как раз вводила ему в вену иглу. Крови было много.

  Я зажала рот ладонью, слезы сдавили горло.

  – Девушка, сюда нельзя!

  – Он мой брат! – сама не своя, завопила я женщине в лицо. Она нахмурилась, но коротко кивнула.

  Я влезла в 'скорую' и села рядом с носилками. Меня больше не тревожили ни Человек-Цыпленок, ни Уна Бомбер, ни пылающая Церковь механизированных. На меня словно надели шоры, и все, что я видела, о чем думала, – Влад.

  – Как он? – спросила я.

  – Состояние тяжелое.

  Это было все, что она мне сказала.

  – Мы подъедем в больницу, – сказал Эдуард.

  Вчетвером – он, Артур, Максим и София – они стояли у 'скорой', пока дверцы не захлопнули, двигатель не заурчал, и машина не тронулась в места. Их лица стали отдалятся; красно-синий отсвет мигалок делал их похожими на картонные маски. Весь мир вдруг стал для меня картонной декорацией. Все, что было реально, так это машина 'скорой помощи', с воем несущаяся по пылающим от праздничной иллюминации улицам Порога.

   Глава 40

  Влада готовили к операции. Он потерял чертовски много крови, и я настояла на том, чтобы стать донором. Мою идею восприняли со скептицизмом. Но проблема, как оказалось, была не в том, что я коматозник. Да, врачи знали – я сказала им об этом первым делом, – кто я, причем, на них не произвело впечатления ни то, кем я являюсь по паспорту, ни то, кем стала благодаря зерну. Всегда бы так.

  Проблема была в том, что я еле стояла на ногах. Чтобы доказать обратное, я стала хрипло орать и пригрозила перевернуть все отделение вверх дном, если мне немедленно не всадят иглу в вену.

  Как только иглу вытащили из моей руки, я села, свесила ноги с кушетки и попыталась встать. Пол вывернулся из-под ног, словно палуба при качке корабля.

  – Ну что вы, в самом деле, Маргарита! – негодующе воскликнула седовласый доктор. Под ее глазами серели синяки усталости. Она поддержала меня, усадила обратно на кушетку и заставила лечь. – Давайте без геройства, Господи Боже! Мало мне работы, что ли, чтобы и вас еще приводить в чувство?

  Я огрызнулась, извинилась, вновь огрызнулась.

  Ловко проделав всю нужную работу, доктор вихрем унеслась из палаты с пакетом моей крови. Как же восхитительно это звучит – с пакетом моей крови!

  Как только за доктором захлопнулась дверь, я отбросила воняющую спиртом ватку. Лежала, крепко зажмурившись. А где-то там, среди переплетения белых коридоров, возможно, сейчас умирает мой брат...

  Зерно бы поставило Влада на ноги за считанные часы. Даже шрама не осталось бы. Он бы стал коматозником. Загвоздка в том, что я знала Владислава Палисси как облупленного. Он не хочет себе такой судьбы.

  Но что, если я приняла неверное решение? Что, если надо было в первую очередь думать о спасении его самого, нежели о его чертовых убеждениях? Что, если он умрет? Это будет на моей совести и только на моей. Выходит, я настолько люблю брата, что поставила его жизнь под угрозу. И теперь она висит на волоске.

  В палату кто-то вошел, я услышала шорох подошв и одежды. Тремя секундами позже София села в моих ногах. Эдуард придвинул к кушетке стул и опустился на него. Оба выглядели значительно лучше, чем час назад. София подобрала волосы, ее лицо было умытым, будто звезды после дождя. Левая половина лица, однако, выглядела отнюдь не здоровой, а вспухшей и посеревшей. Челку она заколола, и были видны черные, выразительные брови. Она сжала мою руку, и я сжала ее в ответ.

  Я обратила внимание, что на девушке черные мокасины. Ну да, ведь туфли она оставила в бункере Церкви. Вспомнив себя, бредущей босиком по снегу, я заключила, что дискомфорта как такового не наблюдается, но и приятного мало. София может хоть круглый год ходить босиком. Но мы же в цивилизованном обществе живем, так? Плюс, косые взгляды раздражают.

  Мне надо было отвлечься, не думать, не думать, не думать о том, что мой мир может рухнуть...