Текст книги "Откровение огня"

Автор книги: Алла Авилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– И русский антиквариат имеете?

– Нет, русского нет. Чего нет, того нет.

– Я помню, вы мне говорили об одной старой книге. Она вроде церковного содержания… – осторожно начала Надя.

– Ничего я тебе подобного не говорила! – чеканно произнесла Аполлония, и ее глаза, сузившись, поумнели. – Откуда ты это взяла?

– Говорили, говорили, я хорошо помню, – убеждала взъерошившуюся старуху Надя.

– И я хорошо помню! – отрезала Аполлония. – Это он тебя послал?

– Кто?

– Начальник из АКИПа. Может, и ты там работаешь? Господи, как же я сразу не поняла! Это он тебе сказал! Больше некому.

Надя почувствовала, что попалась, и сдалась.

– Аполлония Максимовна, я вам все расскажу по-честному, если вы пообещаете не сердиться.

Немигающие глаза старухи продолжали ее буравить с тем же ожесточением.

– Какая подлость! – воскликнула она. – Господи, какая же мерзкая подлость! Вы здесь сидите, чтобы опять выманить у меня эту книгу?!

– Вы имеете в виду – «Откровение огня»? – спросила Надя, не узнавая собственного голоса, и замерла, вся превратившись в слух.

– Да, «Откровение огня», – размеренно произнесла Аполлония, и в ее взгляде добавилось ненависти. – Какая подлость, – повторила она и закрыла глаза.

– Аполлония Максимовна, – начала Надя, – зачем вы так? Никто из нас, ни я, ни Андрей Алексеевич, не собирается вас обманывать. «Откровение огня» ведь принадлежит АКИПу, и единственное, что мы хотим, – это вернуть его на место. Чтобы с ним можно было работать. Чтобы наша культура не потеряла этот редчайший памятник…

Линникова открыла глаза и отчужденно взглянула на Надю.

– Этот, как вы говорите, «памятник», ваш архив подло отобрал у меня в 1938 году. Я предложила АКИПу купить у меня рукопись, такие обстоятельства были. Меня принял замдиректора. Он попросил дать книгу ему в руки, чтобы посмотреть, – и конфисковал. А потом еще и донес на меня. Я восемнадцать лет провела в лагерях! Вон отсюда!

– Аполлония Максимовна, подождите…

– Вон! – повторила ослабевшим голосом старуха и стала задыхаться.

Надя бросилась в ординаторскую. Врач спал. Она его разбудила. Когда они вместе пришли к Аполлонии, та лежала лицом к стенке. Врач проверил ее пульс и повернулся к Наде.

– Что за паника?! Спит ваша бабка. Хватит здесь торчать. На выход! Немедленно!

Надя опустилась на сиденье в вагоне метро и задумалась. Был седьмой час утра – время, когда встает отчим. Видеть отчима не хотелось. Мать – тоже. Надя проехала станцию Краснопресненская, на которой пересаживалась по дороге домой. Следующей была Киевская, на ней она вышла. «Только посмотрю на его окна», – сказала она себе.

Троллейбус довез ее до Мосфильма. По адресу, который Надя давно знала назубок, она нашла белую, еще не набравшую московской грязи девятиэтажную башню. Подъезд был один. По количеству квартир было легко определить: Андрей жил на последнем этаже.

Дом только начинал просыпаться. Освещенные окна можно было сосчитать по пальцам. Девятый этаж спал. «Если позвонить по телефону, у него вспыхнет свет», – мелькнула у Нади мысль. Без умысла, ради игры, она стала гадать, какие окна тогда зажгутся. «А что? Можно и позвонить», – вдруг сказала она себе. Эта мысль ее взвинтила. Она быстро направилась к телефонной будке, которую заметила по дороге. Белая башня была оттуда хорошо видна.

Номер домашнего телефона Парамахина Надя тоже знала наизусть, хотя никогда его еще не набирала. Ее палец, оттягивавший диск, дрожал. Послышались гудки. После пятого раздался женский голос:

– Алло!

Ни одно из окон на девятом этаже не зажглось. «А вдруг я неверно набрала номер?» – усомнилась Надя. Не отозвавшись, она нажала на рычаг и снова семь раз прокрутила диск. На другом конце провода раздался опять тот же голос:

– Алло!

Не дыша, Надя повесила трубку. «Как же я не подумала, что окна Андрея могут быть с другой стороны! – отругала она себя. – Пойти проверить!» Двигаться было лень. «Если позвонить еще раз, то, скорее всего, Андрей подойдет сам: он догадается, что это я звоню». И Надя снова набрала номер Парамахина.

– Алло, – сказал он.

– Наконец-то! – обрадовалась Надя.

– Кто это говорит? – спросил он, как чужой.

– Андрей это я, не узнаешь? – спросила она, не веря, что такое может быть.

– Вы ошиблись, – произнес Парамахин и положил трубку.

Надя представила рядом с Парамахиным его жену, и ей стало душно. «Что у меня с головой?» Можно было догадаться, что недоумевающая, одолеваемая подозрениями жена будет стоять тут же и слушать разговор. «Надо же сделать такую глупость!» – мучилась Надя. Было необходимо объяснить Андрею, как это получилось, но как? Сегодня ей предстояло дежурить в зале. Пока начнется рабочий день, пока она обслужит читателей…

Надя осталась дожидаться Парамахина поблизости от его башни. Еще минут сорок – и он отправится на своем «москвиче» в АКИП. Дорога туда от его дома одна: он проедет своим переулком и свернет с него на Мосфильмовскую улицу. Она встала на перекрестке, чтобы остановить его. Мимо Нади проехало несколько белых машин, прежде чем она увидела «москвич» Парамахииа. Он ехал с женой. Надя отвернулась в сторону и дала Андрею проехать мимо.

Она добралась до архива на такси с пятнадцатиминутным опозданием. У двери читального зала стояло двое хмурых мужчин. Только Надя их впустила в помещение, как появилась Таня.

– Пришла? А меня послал Парамахин, чтобы заменить тебя. Кто-то уже успел ему капнуть о закрытой двери. Я побуду в зале, а ты зайди к нему, он просил.

– Дверь! – бросил Парамахин, когда Надя вошла в его кабинет: она забыла прихлопнуть дверь. Не дав ей открыть рот, он набросился на нее: – Какого черта? Как тебе вообще могло взбрести в голову звонить мне домой, караулить меня на дороге?

Она не знала, даже не думала, что Андрей может кричать, как мужик. Его лицо стало простым, фигура – уродливой.

– Поговорим в обед. Встретимся десять минут второго, на обычном месте. А сейчас – иди, – закончил он.

Не сказав Парамахину ни слова, Надя вернулась в зал. В обеденный перерыв она осталась за своим столом. В шесть часов библиотекарша закрыла зал и поехала домой. Мысль, что отчим уже вернулся с работы и сейчас торчит на кухне, замедлила Надины шаги по дороге от метро домой. Она свернула к своей бывшей школе. И раньше, когда не хотелось домой, Надя заходила покурить в школьный двор.

В этот раз оттуда раздавались голоса. На лавочке, где она всегда сидела, расположилась компания – две девицы и два парня. Одна из девиц узнала ее в лицо – учились в параллельных классах. Компания была навеселе. Наде налили водки в бумажный стаканчик, она не отказалась. Выпив, расплакалась. Ей налили еще один, «чтоб нервы успокоились». Третья порция водки освободила ее наконец от Парамахина, сколько стаканчиков последовало потом – она не считала. Компания собралась, чтобы основательно погудеть, водки было много.

Надя проснулась в незнакомом помещении. Стены мерзкого салатного цвета, резкий свет. Справа и слева стояли койки, где лежали какие-то женщины, все как одна на спине. Надя подумала, что попала в больницу. Она попыталась вспомнить, что произошло вчера вечером. В памяти всплыли школьный двор, ребята, которых она там встретила. Ведь все было прекрасно, почему же тогда больница?

Надины руки были привязаны к боковым перекладинам кровати.

– Кто-нибудь может меня развязать? – громко спросила она.

– Придут утром, развяжут, – раздался хриплый голос одной из соседок.

– Почему утром? Развяжите меня сейчас!

– Первый раз в вытрезвителе? Здесь все на ночь привязаны. Порядок такой.

Надю отпустили в полдень, после того как проверили, верно ли она назвала место работы. Выяснилось, что библиотекаршу подобрали пьяной на улице, неподалеку от школы – шла после попойки домой и не дошла: заснула прямо на тротуаре. В тот же день Надя позвонила Парамахину. Ее злоключения встревожили его. Мягкость его голоса и осторожность вопросов ее не тронули, его готовность помочь замять дело она восприняла как само собой разумеющееся. Через десять дней Надя опять сидела во время обеда с ним в его машине: возникло осложнение. Не надо было грубить Далько, секретарю комсомольской организации АКИПа, вызвавшему ее пару дней назад на разговор о вытрезвителе, – но она нагрубила. Тот пригрозил обсуждением ее аморального поведения на готовившемся комсомольском собрании.

Парамахин обещал поговорить с Далько. В этот раз у Нади шевельнулось к нему теплое чувство. Она не отказала, когда он ей предложил еще раз навестить ее учительницу французского языка, – попросила только ее с этим не торопить. Парамахин провел пальцем по ее щеке – это был первый интимный жест после их размолвки.

А еще через пять дней появилось объявление о комсомольском собрании. Оказалось, Парамахин забыл связаться с Далько, и теперь уже ничего нельзя было изменить. Он посоветовал Наде заболеть перед собранием. Она попросила у него бумагу, прямо у него в кабинете написала заявление об увольнении и ушла из АКИПа, не дожидаясь конца рабочего дня. Идти было некуда. Душу давил груз – нечистая игра с Аполлонией.

Линникову перевели из коридора в палату. Она лежала у самого окна. Надя присела на ее кровать.

– Только заснула, – сообщила ей женщина, сидевшая на соседней койке с книгой в руке.

Палата была на шестерых. Двух больных на месте не было, еще две играли в карты. Надя спросила соседку Линниковой:

– Навещает кто-нибудь Аполлонию Максимовну?

– Соседка по квартире приходила, толстая такая, пожилая, а так больше никто. Беда с брошенными старухами, не дай бог никому такого.

– Кто ж за ней ухаживает?

– Да никто. Мы сами ухаживаем. А что поделаешь? Не станешь ухаживать, дышать будет нельзя. Няньки ничего делать не хотят. Вот и носим сами за ней судно, моем, белье меняем – коли белье от сестры добьешься.

– Я теперь буду за ней ухаживать! – объявила Надя.

– А вы ей кто? – недоверчиво спросила соседка.

– Ученица.

– Так она и правда учительница? Надо же, а мы не верили. Она ведь… немного того. Эх, плохи ее дела. Вот врачи говорят: жизнь продлеваем. А что ее продлевать таким, как Линникова? Что ей за радость-то от ее жизни? Ни дети ее не хотят, ни смерть.

– Дети? – насторожилась Надя. – Что она о них говорила?

– А! – пренебрежительно махнула рукой женщина. – Да бред всякий. То они у нее где-то в горах, то в Москве. Она все от них телеграммы получает, говорит. А где они, эти телеграммы? Кто их ей носит? Мы бы видели. Ждет все, что они ее отсюда заберут.

– Заберут они ее, кошку драную, как же! Она и про деньги так же заливала – будто у нее дома деньги припрятаны! – вмешалась ни с того ни с сего одна из картежниц и позвала Надину собеседницу сыграть коночек втроем.

Надя забралась с ногами на койку Линниковой, охватила голени, положила голову на колени и закрыла глаза.

– Надя! – тотчас раздался рядом слабый голос. Надя выпрямилась. Аполлония, привстав с подушки, смотрела на нее блестящими, радостными глазами. – Я знала, что ты придешь!

Надя перебралась поближе к учительнице.

– Вы больше на меня не сердитесь, Аполлония Максимовна?

– Уж Оля не могла не позаботиться. Оля ничего не упускает из виду, она все домысливает, – восторженно говорила старуха, не обращая внимания на Надино недоумение.

– Аполлония Максимовна, я из АКИПа уволилась. Вы меня понимаете? Я там больше не работаю. Покончено с АКИПом. У меня теперь много времени. Я буду за вами ухаживать.

– Надя, деточка, надо спешить! Оля с Аликом будут у меня не сегодня-завтра. Не сегодня-завтра, не сегодня-завтра… не перебивай! Ты слушай меня хорошенько. Поезжай сейчас ко мне. Виктория Савельевна, соседка, тебе откроет. Скажешь ей, чтоб впустила тебя ко мне в комнату, у нее есть ключ. Скажешь, что я так распорядилась. У моей кровати стоит тумбочка. Достань из ее верхнего ящика круглую коробку для пуговиц. Там должен быть ключик от чемодана. Чемодан стоит под кроватью. Открой его и возьми… – здесь Аполлония выдержала паузу и проговорила раздельно, – ту книгу, le livre fatal [3]3
  Роковая книга.


[Закрыть]…

– Нет, – запротестовала Надя, – я не хочу…

– Ты слушай! – прикрикнула на нее Аполлония. Картежницы посмотрели в их сторону.

– Опять бунтуешь, бабка! – вмешалась одна их них. – А ну тихо!

Аполлония притянула Надю рукой к себе и приглушенным голосом сообщила, как поступить дальше.

– Так Оля сказала, – заявила она под конец. – Делай все в точности так, как она сказала. Оля была у меня только что. Вот тебе ее слова: «Раз Надя так уж хочет „Откровение огня“, пусть подержит его!» – Старуха закатила вверх глаза, потом закрыла их, подавила смешок и опять обратилась к Наде: – Это редкая книга, антиквариат. Ты ведь, детка, спрашивала про антиквариат? Он теперь сам идет к тебе в руки, держи только покрепче. И другие книги тебе были бы, да мы со Степаном их закопали в Посаде. Закопали, когда в Москву собирались. Только «Откровение огня» с собой в Москву взяли, другие же книги за огородом Гридиных закопали. Мы в Посаде в доме Гридиных жили, напротив Благовещенского монастыря. Дом-то тот еще стоит, я знаю. Никто в нем не живет, а он стоит, и антиквариат в земле все лежит… Я сама его закопала, прямо сразу за забором. За огородом, за забором…

* * *

«За огородом, за забором…» – жужжало у меня в голове, после того как Надя кончила свою историю.

– Что вы знаете о Степане Линникове? – спросил я ее.

– Практически ничего. Он тоже был учителем. Аполлония Максимовна о муже вспоминать не любила. Если она кого и вспоминала – то детей. О них она говорила часто.

– А что за книги закопаны в Посаде, вам известно?

– Понятия не имею.

У меня в голове добавилось жужжания. «Линников был учителем, – соображал я, – похоже, он знал толк в древнерусских книгах. Вместе с „Откровением огня“ он мог найти в Благовещенском монастыре и другие редкие манускрипты. А что, если они и правда до сих пор лежат в земле, „за огородом, за забором“?»

– Вы не знаете, в каком году Линниковы уехали из Посада? – спросил я Надю.

– Знаю, – резко сказала она. – Но теперь ваша очередь отвечать на вопросы. Меня интересуют возможности в Голландии. Я поняла, что соваться в так называемые серьезные издательства не стоит. А если попробовать в других? Да, кстати, такая еще вещь. Аполлония поставила условие, чтобы «Откровение огня» напечатали на русском языке.

– Четвертая вещь.

– В каком смысле? – не поняла она.

– Получается, что вы обещали Аполлонии не «две вещи», а четыре.

– Дважды две! – вышла Надя из положения и рассмеялась.

– Вы что же, думаете издать «Откровение» в Голландии на русском языке?

– То, что древнерусские книги у вас никому не нужны, я, конечно, сама понимаю. Никому, кроме славистов. Вы знаете, о чем я подумала? А что, если подбить славистов издать кенергийский манускрипт за свой счет? У вас же издают книги за свой счет, правда?

– Ни один славист не станет рисковать репутацией и ввязываться в дело, которое может обернуться скандалом. Официальный владелец «Откровения огня» – АКИП. Обнаружив публикацию своей пропавшей рукописи, он может подать на издателя в суд.

– Да бросьте вы! – отмахнулась Надя. – Пока АКИП узнает… Да и не будет АКИП судиться, у нас к этому непривычны. Я еще ни разу не слышала, чтобы наши архивы с кем-то судились за границей.

– Это не гарантия.

– А что, нужна гарантия? – возмутилась она. – Речь идет об уникальной рукописи, переворачивающей представления о древнерусской культуре! Я рассчитываю на заинтересованность ваших коллег и вас самого, на то, что вы встанете на мою сторону и проигнорируете опасность конфликта с АКИПом. Ведь это очень важно – чтобы такая книга, как «Откровение огня», стала достоянием всех, а не была погребена в спецхранах. Сначала это был монастырский спецхран, потом – советский. Я надеюсь на внутреннее неприятие спецхранов у ваших коллег, свободных людей! Вы знаете, сколько литературоведов видели «Откровение»?

– Знаю. Двое.

Она не поняла:

– Кто это?

– Вы и я.

Ее скулы чуть расслабились – настолько, что мелькнула улыбка.

– Я не литературовед, я историк, кончала истфак МГУ, – поправила она меня. – Ну а теперь о сути дела. Захочет все-таки кто-то из славистов помочь мне в издании «Откровения огня», как вы думаете?

– Вряд ли. Конечно же, у каждого из нас есть «внутреннее неприятие спецхранов», и в вашей войне с одним из них мы все – на вашей стороне. Но – опять же внутренне.

– И вы тоже?

– И я.

– От вас я ожидала большего участия, – упрекнула она и перестала на меня смотреть.

– Я не сказал, что отказываюсь вам помочь, – сказал я Наде. – Лучше взяться за дело иначе: в первую очередь написать об «Откровении огня» статью. Вы кое-что уже знаете о перипетиях, через которые прошла рукопись, прежде чем оказалась у вас в архиве. Разузнайте о них больше – как можно больше. На сегодняшний день известно только А и Б. «А» – это кое-что о происхождении «Откровения», «Б» – о том, как оно попало в АКИП. А что было между «А» и «Б»? Мы знаем, например, что Захарьина пустынь, где написано «Откровение», сгорела. Каким образом оно потом оказалось в Благовещенском монастыре? Прежде чем туда попасть, рукопись, по всей вероятности, переходила из рук в руки. Вы видели четыре записи в конце книги? Кто были эти люди, которые их оставили? Леонид и Никита кое-что о себе сообщили. А кто такая «первая кенергийка»? Она написала только, что читать книгу ей трудно, но она обязательно прочтет ее до конца. Прочла она «Откровение огня» или нет? Повлияла книга как-то на ее жизнь, как это было с Леонидом и Никитой? К кому книга попала после нее? Как она оказалась у того, кто накарябал на ее последнем листе ругательство?

– Этих людей теперь не установить, – равнодушно сказала на это Надя.

– Вы и правда так думаете?

Она пожала плечами и оставила вопрос без ответа.

– Если вы сможете расследовать судьбу «Откровения» и написать о ней статью для широкой публики – я поспособствую, чтобы она была опубликована в каком-нибудь голландском популярном журнале. В конце статьи вам надо будет рассказать о своем намерении издать кенергийскую рукопись и обратиться к читателям поддержать вас материально. У нас такие инициативы практикуются и обычно находят хороший отклик. Так могут появиться необходимые для издания средства.

– А сами вы предпочитаете держаться в стороне, – опять упрекнула она.

– Если я поддержу вас открыто, я потеряю доступ в восточноевропейские архивы. Тогда уж лучше сразу поменять профессию. Но как раз теперь, если быть точным – со вчерашнего вечера, мне это делать совершенно не хочется.

Мой ответ ее, кажется, удовлетворил, но полного доверия я у нее не вызывал.

– Что вы хотите за это ваше «участие»?

– Немного больше дружелюбия.

Надя скептически поджала губы и заявила:

– Вы ничего не должны сообщать в печати о кенергийской рукописи, прежде чем будет опубликована моя статья. Договорились?

– Само собой разумеется.

Ее лицо подобрело, и она спросила:

– Вы действительно ничего не хотите?

Я задумался: тот ли это момент, когда можно выпустить мою «муху», все еще продолжавшую жужжать. Надя смотрела на меня изучающе. Я спросил напрямик:

– Вам не интересно посмотреть, что за книги закопали Степан и Аполлония в Пасаде «за огородом, за забором»?

– Ага, вот вы о чем думаете!

– Так вам интересно или нет?

– Интересно, конечно. Только ведь Тамбовская область неблизко. Ехать туда копать огород – нет, я не в том настроении. Может быть, потом как-нибудь.

– А давайте съездим вместе! В следующие выходные.

– Вместе? – изумилась она. – Вы же иностранец. Вам еще визу надо будет получить. Да и не пустят вас в эту глушь.

– Вы лояльнее, чем можно было подумать, узнав о ваших издательских планах.

Она засмеялась:

– Так рискованно же без визы. Вас могут задержать. И меня с вами. Тогда пропали все издательские планы.

– Один мой приятель, тоже славист, спокойно ездил по России без разрешений. Он выдавал себя за эстонца, пользовался только поездом и не жил в гостиницах. По-моему, отличный способ. Ну, что вы молчите? В Посаде вы разузнаете побольше о Степане для вашей статьи.

Она усмехнулась:

– Скажите честно, вы рассчитываете заполучить Степановы книги?

– Я хочу увидеть Степановы книги.

– Только увидеть?

– Пока только увидеть.

– И я должна всему верить? Нашли дурочку!

– Почему дурочку? Я нашел компаньоншу. Только что мы с вами основали joint adventure.

– Что вы имеете в виду? – не поняла она.

– Joint adventure – это разновидность joint venture.

Лучшая разновидность. Она не знала, что это такое joint venture, и моя шутка вызвала у нее раздражение.

– Если мы попадемся, то нас назовут «сообщниками». Это худшая разновидность компаньонов.

– «Сообщники» – в сущности, хорошее слово. Жаль, что оно употребляется в криминальном смысле.

– Нам придется спать в лесу, – заявила без всякого перехода Надя.

– Отлично.

– Палатки у вас, конечно, нет, – размышляла она вслух.

– Я спрошу в общежитии.

– Вы с ума сошли! Не надо привлекать внимание. Палатку для вас я найду сама.

– Собственная палатка, значит, у вас имеется?

– Есть папина палатка. Она, кстати, двухместная. – Надя посмотрела на меня пытливо. – Я без предрассудков. Что касается меня, можно переночевать и в одной палатке. Как вы?

– Я тоже без предрассудков.

– Что ж, тогда проблем нет. Спальный мешок я вам достану. Надо будет взять еще лопату и топор.

– А топор зачем?

– На всякий случай. Только как быть с лопатой? У лопаты длинная ручка, ее в рюкзаке не спрячешь.

– Ручку надо будет из лопаты вынуть и засунуть ее в рюкзак отдельно. Чтобы она не очень высовывалась, ее можно немного укоротить. Я к вам заеду по дороге на вокзал и помогу с лопатой.

– Не надо ко мне заезжать. Ручку я могу сама укоротить.

– С вами не пропадешь.

– А с вами? – спросила она насмешливо.