Текст книги "Евангелие от святого Бернарда Шоу"

Автор книги: Алистер Кроули

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Далее в этом очерке найдётся немало ссылок, в которых будет упоминаться ритуал Джона Ячменное Зерно. Но здесь нужно сделать пару замечаний о богоедении. Вполне разумно полагать, что, взяв божественную субстанцию и сделав её частью себя через чудо усвоения, поедающий должен приобретать качества этой субстанции.

Эта теория, по сути, так и не была опровергнута. С позволения мистера Шоу, девять из десяти вегетарианцев должны рано или поздно бросить свою отвратительную привычку; и доводом в пользу существования в живой протоплазме некоего метафизического свойства, не исчезающего немедленно в случае смерти, является то, что свежее мясо, как показали опыты исследователей, более живительно, чем консервированное; да и само консервированное мясо заметно вырождается со временем, хотя явных изменений его пищевых свойств не наблюдается. В крайнем случае поедания живой пищи, как может убедиться каждый, сырые устрицы поглощаются быстрее, чем какие-либо иные. Это вопрос не только усвояемости, позволяющей заменять ткани, дабы восполнить их износ. На самом деле это вхождение в тело некой тонкой субстанции, или, как сказали бы древние, субстанции божественной, которая проявляется в поедающем в виде избытка жизни и радости. Нельзя сомневаться и в том, что католики находят в облатках настоящую духовную поддержку.

Мистер Шоу может, несомненно, возразить, что многие исцелялись гомеопатическими средствами и Христианской Наукой. Но этот аргумент легко принять и даже подтвердить, ибо факты неоспоримы. Эффективность обряда богоедения несомненна; и важно разве только для помощи воображению, что субстанция таинства должна быть высочайшей и возвышенной, что вещь всех вещей, в которую верят участвующие, должна быть самой драгоценной, и святой, и сильнейшей из вещей, сущих в небесах или на земле. Это, конечно же, основное доказательство пресуществления. Надо заметить, что съесть кусок хлеба просто для того, чтобы напомнить себе о том, что это происходит в церкви – дело чрезмерное, избыточное и совершенно излишнее.

В последнем высказывании Мистер Шоу ступает на исторически опасную почву. «Соединив эти две традиции (теорию богоедения и воскресение Джона Ячменное Зерно) вы получите, наконец, представления о том, что, когда Избавитель придёт, он будет бессмертен; он отдаст нам своё тело на съедение и кровь – на выпивание; и он докажет свою божественность, приняв мученическую смерть без сопротивления или осуждения, и воскреснет из мёртвых, и вернётся на землю во славе как даритель жизни вечной». Это ясно из того, что все три идеи изначально едины и представляют собой символическое выражение или, фактически, симпатическую магию, чья основа кроется в тех фактах из жизни Земли и её обитателей, которые очевидны как самым невежественным дикарям, так и просвещённейшим мужам науки.

В поисках Конца Света

Но ещё одна непреходящая вера стискивает воображение человека религиозного с тех самых пор, когда религия распространилась среди бедноты, или, иначе говоря, с тех самых пор, когда коммерческая цивилизация безнадёжно исключила класс бедняков из наслаждений мира сего. Это уверенность в том, что конец мира сего близок, и что он скоро прейдёт и сменится царством счастья, справедливости и блаженства, в котором богатеям, угнетателям и неправедным не будет места. Все мы сталкивались с подобными ожиданиями: чаще всего их лелеет всякая набожная родня, которая видит в каждом большом бедствии знамение приближающегося конца. Предостерегающие брошюры – в непрерывном обороте: объявления вкладываются в газеты и счета теми, кто убеждён (и кто ужасается безразличию к этому неверующих) в грядущей погибели. И проповедники воскрешения, теперь, как и во дни Иоанна Крестителя, непрестанно наставляют свои паствы молиться и смотреть, как великий день захватит их, словно тать ночью, и вскорости в мире не останется ничего нечестивого. Верование это также ассоциируется со вторым пришествием Ячменного Зерна; из-за чего оба события начинают, в конце концов, восприниматься как единое целое.

Есть и другая, более нарочитая сторона такой веры, и это – внушаемый страх. Властители, апеллирующие к перспективе небес, дабы утешить обездоленных и удержать их от мятежа, ещё и обуздывают непокорных, угрожая им адом. В Коране мы замечаем, как Магомет всё сильнее и сильнее настаивает на целесообразности этого для власть имущих; и опыт подтверждает его очевидное убеждение, что на определённых этапах развития цивилизации управление без этого невозможно. Позднее мы увидим, что подобные верования дают серьёзный довесок к представителям об Избавителе, ибо добавляют к совестливому раскаянию, не слишком тревожащему сердца суровых мужей, несомненный страх перед жестокими и вечными муками.

В этом разделе мистер Шоу демонстрирует удивительную даже для него правоту. Любые верования в небеса и ад, в великое преображение существующих условий и их обращение в вечное состояние вознаграждения и кары вполне подходят и хозяевам для эффективных взяток и угроз, ничего им не стоивших, и рабам для удовлетворения (тоже совершенно бесплатного) их надежды на освобождение и возмездие или, когда они станут рабами неискоренимыми, их перспективы вознаграждения за нынешний подхалимаж.

Привилегия божественного происхождения

Следует отметить ещё одну традицию. Предельным восхвалением царя было заявление о том, что он – сын не земного отца, но бога. Его мать входит в храм Аполлона, и Аполлон является к ней в облике змеи, или что-то вроде того. Римские императоры вслед за Августом принимали титул Бога. Странно, но эти божественные цари весьма настаивали на существовании своих человеческих царственных предков. Александр, претендующий на то, что был сыном Аполлона, также определял себя как сына Филиппа. Так же и в евангелиях: святые Матфей и Лука приводят родословия (два отличных друг от друга), выводя происхождение Иисуса через Иосифа от царского дома Давида, и тут же заявляют, что отцом Иисуса был не Иосиф, а Святой Дух. Поэтому кто-то может решить, что рассказ о Святом Духе является поздней вставкой, позаимствованной из греческой и римской имперской традиции. Но опыт подсказывает, что одновременная вера в происхождение от Давида и принятие Святого Духа вполне возможны. Такое двоеверие воспринимается человеческим разумом без всякого неудобства или осознания противоречивости элементов. Можно привести множество подобных примеров: например, известное моему поколению дело Тичборна, попытку которого выдать себя за баронета поддержала крестьянская община на том основании, что семья Тичборна, напротив, пыталась препятствовать реализации прав крестья . Вполне возможно, что Матфей и Лука не осознавали этого противоречия; тем не менее, теория вставок не снимает проблемы, поскольку сами вставщики, по-видимому, о ней не знали. Лучшая почва для подозрений в поздних добавлениях – неведение святого Павла о божественном рождении и учение о том, что Иисус явился в мир при рождении как сын Иосифа, но восстал из мёртвых через три дня как Сын Божий. Здесь опять несколько режет глаз несоответствие: три точки зрения принимаются одновременно без смущения ума. Порой мы способны придерживаться едва ли не полдюжины противоречащих друг другу версий события, если чувствуем, помимо всего прочего, что это не затрагивает существенных вопросов или что существует некая точка зрения, в которой эти противоречия примиряются.

Но это не современная позиция. Всё, что нужно здесь отметить – что легенда о божественном рождении обязательно рано или поздно применялась к выдающимся лицам во времена Римской Империи и что нынешние богословы, так и не сумевшие этого опровергнуть, вполне закономерно проповедуют чудесные представления не только об Иисусе, но и о его матери.

Не имея иного научного инвентаря, кроме знания этих особенностей человеческого воображения, каждый, наверное, сможет прочесть четыре евангелия без путаницы и без презрительного недоверия, портящего характер многих современных атеистов, или бездумного легковерия, которое порой заставляет людей набожных принуждать нас толкать их в сторону катастрофы как непрактичных безумцев, требуя, чтобы мы встречали насилие и несправедливость с немой покорностью в убеждённости, что это странное поведение Иисуса перед Пилатом есть пример нормального человеческого поведения. Предположим, что без подходящих ключей евангелия для современного образованного читателя нелепы и невероятны, а апостолы нечитаемы. Но с ключами они запросто постижимы. Иисус становится человеком понятным и последовательным. Причины, заставившие его действовать «как агнец, ведомый на заклание», вместо того, чтобы защищаться, как Магомет, делаются вполне ясны. Рассказ становится настолько же заслуживающим доверия, как и всякое другое историческое повествование этой эпохи.

Я указывал на этот момент в комментариях к прошлым разделам и ещё буду возвращаться к нему позднее. Здесь следует только отметить небрежность мистера Шоу при чтении анализируемого им текста. Он утверждает: «Так же и в евангелиях: святые Матфей и Лука приводят родословия (два отличных друг от друга), выводя происхождение Иисуса через Иосифа от царского дома Давида, и тут же заявляют, что отцом Иисуса был не Иосиф, а Святой Дух». Далее, чуть ниже, он добавляет: «Вполне может статься, что противоречия Матфея и Луки были неосознанными».

Противоречий нет; Матфей (1:16) отмечает: «Иаков родил Иосифа, мужа Марии, от Которой родился Иисус, называемый Христос». Цель его – конечно же, показать, что Мария была «femme coverte», женой весьма почтенного мужа, даже человека царских кровей. Он, по всей видимости, имеет в виду только это, хотя и спокойно говорит об «Иисусе Христе, Сыне Давида», в первых же стихах. Лука (3:23), опять же, указывает: «Иисус, начиная Своё служение, был лет тридцати, и был, как думали, Сын Иосифов, Илиев». Можно заметить в скобках, что нет согласия даже в отношении того, кто был отцом Иосифа, и не менее интересно обратить внимание на то, что Матфей (1:6) выводит его линию от Давида через Соломона, тогда как Лука (3:31) – через Нафана.

Куда важнее подробно обсудить некоторые аргументы в пользу представления о том, что вся история непорочного зачатия – позднейшая вставка: представления, которого если и не придерживается сам мистер Шоу, то, во всяком случае, и не отвергает. Первое, что необходимо отметить – что Марк и Иоанн совершенно не в курсе этой истории. Иисус появляется у них вдруг, вроде того, как Илия в Ветхом Завете. Он появляется на сцене взрослым. Матфей, как мы увидим позднее, оказывается всего лишь исправленным и дополненным изданием Марка, специально подготовленным для определённого класса читателей; тогда как Лука – позднейшая небылица (написанная, по всей видимости, греческим врачом), сравнимая, кроме качества греческого языка, с «Дафнисом и Хлоей» или «Золотым ослом». Вероятно, он имел доступ к рукописи Марка или Матфея, но обращался со своим текстом так же вольно, как Шекспир – с «Макбетом».

Как заявляет Шоу, Павел ничего не знал о божественном рождении. В Послании к Римлянам (1:3-4) он свидетельствует «о Сыне. Который родился от семени Давидова по плотии открылся Сыном Божиим в силе, по духу святыни, через воскресение из мёртвых, о Иисусе Христе Господе нашем». Скорее всего, однако, Павел знал эти истории, но серьёзно возражал против них: вероятно, как против возможной причины раздора в Церкви; ибо в первой главе своего первого Послании к Тимофею (ст. 3-4) он рассказывает: «Отходя в Македонию, я просил тебя пребыть в Ефесе и увещевать некоторых, чтобы они не учили иному и не занимались баснями и родословиями бесконечными, которые производят больше споры, нежели Божие назидание в вере». Они могли бы пререкаться и о любом другом родословии, а не только о таковом самого Иисуса.

Это Послание к Тимофею было написано из Лаодикии, но после того, как Павел провёл некоторое время в Риме, он мог решить, что эта история – неплохая приманка; ибо в Послании к Евреям, написанном из Италии, он начинает говорить более уклончиво. Вся первая глава – своеобразная ода Иисусу как Сыну Божьему («Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа всё словом силы Своей.»), будто бы он в какой-то степени воспринял метафизические представления Иоанна. Но, разумеется, нет никаких оснований полагать, что он слышал россказни о непорочном зачатии. Как мы видели, ни Марк, ни Иоанн не упоминают о нём. Большинство учёных полагают, что Марк был писарем Петра или каким-то другим путём черпал информацию из этого источника. Так это или не так, весьма примечательно, что в этом (кажущемся нам столь жизненно важным) материале нет ни единой ссылки на вышесказанное.

Но они не знали даже того, что Иисус родился в Вифлееме! У Марка (1:9) говорится лишь то, что Иисус пришёл из Назарета Галилейского. Иоанн (1:29) указывает: «Видит Иоанн [Креститель] идущего к нему Иисуса», – но не уточняет, откуда именно тот пришёл. Однако в 45-м стихе Филипп, которого Иисус избрал учеником, находит Нафанаила и говорит ему: «Мы нашли Того, о Котором писали Моисей в законе и пророки, Иисуса, сына Иосифова, из Назарета. Но Нафанаил сказал ему: из Назарета может ли быть что доброе? Филипп говорит ему: пойди и посмотри».

В 7-й главе Иоанн упоминает братьев Иисуса без всякого намёка на то, что в этом вопросе есть какая-то тайна, и в этой же главе (ст. 41-42) мы находим: «Другие говорили: это Христос. А иные говорили: разве из Галилеи Христос придёт? Не сказано ли в Писании, что Христос придёт от семени Давидова и из Вифлеема, из того места, откуда был Давид?» И ещё раз – в стихе 52-м, снова возникает спор: «На это сказали ему: и ты не из Галилеи ли? рассмотри и увидишь, что из Галилеи не приходит пророк».

Все вопросы были мигом решены с помощью объяснения, что рождение происходило в Вифлееме из-за кесаря, обложившего весь мир налогами, и что в результате визита волхвов Ирод вырезал невинных: пустяковое обстоятельство, которое должно было вызвать порицание даже в те дни и которое (казалось бы) могло вызвать проблемы с прокуратором. Но они не знали всей истории и не имели точных представлений об иудейском праве. Не будет безрассудством предположить, что этот аргумент против христианства застрял такой костью в горле всякого правоверного иудея, что стало совершенно необходимо сочинить историю, опровергающую его.

Подводя итог первым страницам, Шоу отмечает, что, «не имея иного научного инвентаря, кроме знания этих особенностей человеческого воображения, каждый, наверное, сможет прочесть четыре евангелия без путаницы и без презрительного недоверия, портящего характер многих современных атеистов». Мы можем заметить, что характер современных атеистов испорчен, скорее всего, не презрительным недоверием, но систематическими истязаниям, которым они, словно дети, были подвергаемы во имя Иисуса. Что касается путаницы, мистер Шоу рассуждает сам с собою: «Предположим, что без подходящих ключей евангелия для современного образованного читателя нелепы и невероятны, а апостолы нечитаемы. Но с ключами они запросто постижимы. Иисус становится человеком понятным и последовательным». Ему, наверное, кажется, что он даёт нам эти ключи на просмотренных нами страницах. Воистину, причины, позволившие Иисусу добровольно пойти на крест, стали вполне понятны, но мистер Шоу бездоказательно приходит к выводу, что это и есть суть проблемы. В известной мере, без сомнения, это предисловие к предисловию может нам помочь. Но всё же проникаешься невольным сочувствием к приятелю мистера Шоу, «писателю выдающихся интеллектуальных способностей», который был настолько прост, что у него не было даже такого важного

«Научного Инвентаря» как «знание этих особенностей человеческого воображения», явленное нам теперь мистером Шоу, и что в результате он обнаружил в евангелиях «столько ахинеи, что не в силах им больше следовать». Его позиция чрезвычайно болезненна, и теперь он остро ощущает это. Хуже всего (и это звучит ужасно), что речь может идти здесь о Герберте Уэллсе. А разуму, уставшему от осмысления, кажется, что есть ещё множество противоречивых и фантастичных элементов в историях, нуждающихся в новых и новых ключах, дабы вести нас в сердце своего лабиринта.

В конце данного очерка, показав, что все отрывки из евангелий отобраны мистером Шоу столь же тщательно, как любым другим еретиком, мы попытаемся предоставить читателю подлинную теорию повествования, его источников и причин возникновения его формы. Все они взаимосвязаны, и с этими связями стоит разобраться. Но пока давайте проследуем за нашим забавным философом в его исследование элементов Завета.

МАТФЕЙ: Благовещение; избиение; путешествие

Начнём с Евангелия от Матфея, не забывая при этом, что оно и не позиционируется как свидетельские показания. Это – хроника, основанная, как и другие хроники, на таких показаниях и на записях, которые хронисты могли получить в архивах. Тот из евангелистов, у кого имелись бы основания претендовать на свой свидетельский статус, конечно же, не преминул бы заявить об этом; и тот факт, что Матфей не выказывает подобных притязаний и пишет как простой хронист, даёт нам понять, что он излагает историю Иисуса точно так же, как Холиншед излагает историю Макбет ; кроме того, по причинам, которые будут обсуждаться позднее, он должен был собрать свой материал и завершить свою книгу при жизни человека, жившего одновременно с Иисусом. Нельзя забывать и о том, что евангелие записано на греческом языке, тогда как родные предания и подлинные изречения Иисуса были, по всей видимости, на арамейском, одном из палестинских диалектов. Эти различия весьма важны, как вы легко поймёте, если прочтёте Холиншеда или Фруассара , а затем уже возьмётесь за Бенвенуто Челлин . Вы не обвиняете Холиншеда или Фруссара в том, что они утверждают и повторяют то, что прочли или услышали, хотя и не всегда можете поверить описанному ими. Но когда Челлини уверяет, что видел всё собственными глазами или участвовал в событиях, а вы находите, что описанное слишком невероятно, чтобы принимать его на веру, вам это надоедает, и вы начинаете подвергать сомнению каждую строку в его автобиографии. Поэтому не забывайте, что Матфей – Холиншед, а не Бенвенуто. Первые же страницы его повествования определяют ваше отношение к тексту.

Матфей сообщает нам, что мать Иисуса была помолвлена с мужчиной царских кровей по имени Иосиф, достаточно состоятельным для того, чтобы дом его в Вифлееме был пригоден для приёма царей, которые могли бы преподнести в дар золотые монеты без каких-либо нареканий. Ангел говорит Иосифу, что Иисус – сын от Духа Святого, и что он не должен обвинять свою жену в неверности из-за того, что она носит сына, которому он не отец; но этот эпизод выпадает из дальнейшего повествования: нет ни записей о том, рассказали ли о нём Иисусу, ни каких-либо указаний на то, что он оказал какое-то влияние на события. История, в общем-то, продолжается так, как будто благовещение не является её частью.

Ирод четверовластник, полагая, что должен родиться ребёнок, который уничтожит его, повелевает зарезать всех младенцев мужеского пола; родители же Иисуса бегут с ним в Египет, откуда возвращаются в Назарет, когда опасность миновала. Скажем заранее, что ни один из прочих евангелистов не принимает этого рассказа, как ни один из них, кроме Иоанна (который сплошь и рядом противоречит Матфею), не разделяет его склонности рассматривать историю и родословия всего лишь как свидетельства исполнения древнееврейских пророчеств. Эта склонность, несомненно, заставила его отыскать предания, записанные Осией («Из Египта воззвал Я Сына Моего»), и Рахиль Иеремии, плачущую о детях своих; по сути, он говорит именно так. Так что сейчас нас совершенно не интересует правдоподобие избиения невинных младенцев и путешествия в Египет. Мы можем забыть об этих сюжетах и приступить к важнейшей части повествования, которая начинается с момента зрелости Иисуса.

В этом разделе, увы, снова необходимо привлечь внимание читателя к небрежности мистера Шоу. Матфей называет людей, видевших звезду, не царями, но волхвами. Только в Средние века из них сделали царей. Но даже если считать, что использовалось слово «цари», – в чём проблема? Мистер Шоу ошибся весьма кстати, ибо это позволяет нам отметить, что дальше в нашей критике появится очень важный довод: незнание мистером Шоу жизни на Востоке делает его совершенно беспомощным в деле понимания Иисуса.

«Матфей сообщает нам, что мать Иисуса была помолвлена с мужчиной царских кровей по имени Иосиф, достаточно состоятельным для того, чтобы дом его в Вифлееме был пригоден для приёма царей, которые могли бы преподнести в дар золотые монеты без каких-либо нареканий», – говорит он нам. Он бросает насмешку, и насмешка приходится не туда, куда нужно. Так случилось, что я и сам был достаточно богат для того, чтобы жить в семифутовом шатре, куда цари могли приносить (и приносили) золотые дары. Они были самыми настоящими монархами, которых встречали пушечными салютами, когда они шли по Калькутте; и я касался золота и пересылал его дальше, вознаграждаемый, помимо прочего, несколькими карманными платками из царской руки и, быть может, парой-тройкой рупий или часами. Это совершенно обычная церемония. Они всего лишь хотели оказать почести и поднести дары Британскому правительству в моём скромном лице.

Кому-то это покажется совершенно незначительной деталью, а кому-то – вещью величайшей важности. Главнейшая составляющая данного очерка – указание на то, что знание восточных обычаев необходимо даже для самого примитивного понимания евангельских историй. Стыдно сказать, но хотелось бы, чтобы мистер Шоу для написания этого предисловия проконсультировался сперва у Редьярда Киплинга. Кроме того, данный эпизод у Матфея вполне себе «вызывает нарекания». По сути дела, их выражает Ирод четверовластник всеми своими поступками, и он вырезает всех младенцев в округе в надежде зацепить и того, кого нужно. Но мистер Шоу наверняка заметит, что это – не «честные нарекания», как истец на судебном процессе по клевете!

Шоу рассматривает этот случай, чтобы заметить в конце раздела: «Так что сейчас нас совершенно не интересует правдоподобие избиения невинных младенцев и путешествия в Египет». Шоу – секулярист, и его невозмутимость можно приписать тому, что он давно отверг все подобные моменты как несомненный вымысел. Но мы должны сосредоточиться на этом вопросе. Притязания у мистера Шоу ничуть не меньше, чем у папы Бенедикта: что Иисус был уникальным, значительно опередившим своё время персонажем, создавшим некое учение, в следовании которому мы должны преуспеть.

Дабы опровергнуть эти притязания, стоит рассмотреть репутацию документов, на которых он основывает свои построения. Если установлено, что заявленные факты – ложь, и доказано, что записанные изречения не оригинальны, а обычны для всего этого времени, что станется с такими притязаниями? Мистер Шоу перестанет быть мыслителем, если это так. Он станет ритором, предлагающим аргумент ad captandu обывателю, в точности как те люди, что извлекают за столом кости из цыплёнка без помощи вилки, оправдываясь тем, что так поступали королева Виктория и мистер Гладстон. Стоит привести имена этих знаменитых личностей, как всё становится подобающим, хотя в действительности таковы были их обычаи, а бесстыжий демократишка может поинтересоваться даже: пусть они и поступали именно так, но было ли такое поведение правильным? Допусти мы, что правильным оно не было, и привлечение их имён к аргументации становится неуместным. И тогда окажется, что «Веласкес тут ни при чём». Тема же правдоподобия евангелий будет обсуждаться более подробно в разделе с соответствующим заголовком.

Иоанн Креститель

В это время сальвационистский пророк, называемый Иоанном, будоражит сердца людей. Иоанн объявляет, что обряд обрезания недостаточен для посвящения человека Богу, и заменяет его обрядом крещения. Нам, кому крещение видится чем-то само собой разумеющимся, а обрезание – довольно нелепой, чуждой практикой, не несущей никакого смысла, сенсационный эффект подобной ереси, оказываемый на евреев, непонятен: нам кажется вполне естественным, что Иоанн должен перекрестить людей так, как это делает наш деревенский священник. Но, как позднее раскрыл значение этого святой Павел, отрицание обрезания ради крещения было для иудеев столь же чудовищной ересью, как устранение пресуществления из мессы – для католиков XVI столетия.

В данном разделе наша критика коснётся только того, что Иоанн ни единым словом не обмолвился о том, что обрезание должно быть отвергнуто. Нет указаний на то, что что-нибудь в учении Иоанна особенно раздражало фарисеев. Для жителей Востока ныне, как и прежде, вполне в порядке вещей позиционироваться как странствующий аскет. Ортодоксы обращают внимание на нарушения только тогда, когда нападкам подвергнута некая основная доктрина или практика. Всё это необходимо отметить в связи с тем, что поведает нам Шоу в следующем разделе.

Иисус присоединяется к крестильщикам

В возрасте тридцати лет (как сообщает Лука) Иисус входит в религиозную жизнь своей эпохи, явившись к Иоанну Крестителю и потребовав крестить его, почти так же, как некоторые состоятельные юные джентльмены сорок лет назад «присоединялись к социалистам». Как известно, евреи взволновались; своими действиями он сжигал мосты и удалял себя с путей богатства, респектабельности и традиционности. Затем он начинает проповедь Евангелия от Иоанна Крестителя, каковое (кроме ереси крещения, значение которой состоит во внесении «гоев» – то есть необрезанных – в списки подлежащих спасению) было призывом к людям покаяться в грехах, ибо царствие небесное уже близко. Лука добавляет, что ещё он проповедовал коммунизм подаяний; призывал мытарей не требовать с налогоплательщиков больше положенного; и советовал воинам довольствоваться своим жалованьем, никого не обижать и не клеветать. Других записей об учении Иоанна у нас нет.

Теперь мистер Шоу сообщает нам, как Иисус явился к Иоанну и потребовал крещения. «Как известно, евреи взволновались; своими действиями он сжигал мосты и удалял себя с путей богатства, респектабельности и традиционности». Это прямо противоречит словам Матфея (3:57): «Тогда Иерусалим и вся Иудея и вся окрестность Иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои.Увидев же Иоанн многих фарисеев и саддукеев, идущих к нему креститься, сказал им: порождения ехиднины! кто внушил вам бежать от будущего гнева?» Из этого явственно следует, что учение Иоанна не считалось столь уж еретичным, как англиканская церковь сегодня не обязательно должна отлучать от церкви за заигрывания с теософией, или, словами самого Шоу, «как некоторые состоятельные юные джентльмены сорок лет назад “присоединялись к социалистам”».

Дикий Иоанн и цивилизованный Иисус

Согласно Евангелию от Матфея, Иисус очень быстро перерос это. Став, подобно Иоанну, бродячим проповедником, он, тем не менее, отбросил образ жизни Крестителя. Иоанн бродил в глуши, не в синагогах; и купелью его была река Иордан. Он был аскетом, облачённым в кожи и живущем на акридах и диком мёде, практикуя суровый аскетизм. Он избрал мученичество и принял его от рук Ирода. Иисус не видел пользы в аскетизме или мученичестве. В противовес Иоанну, он был, по сути, весьма цивилизованным, культурным мужчиной. По словам Луки, он сам отмечал этот контраст, подтрунивая над евреями, которые сетовали, что Иоанн, видно, одержим бесом, раз он трезвенник и вегетарианец, а Иисуса, который ни то и ни другое, честили как обжору и пьяницу, друга чиновников и их жён.

Он говорит своим нетерпимым в вопросах нравственности ученикам, что они должны беспокоиться о ближних как о себе самих и что следует избегать мученичества и любить себя, покуда у них есть такая возможность. «Когда же будут гнать вас в одном городе, – говорит он, – бегите в другой». Он одинаково проповедует в синагогах и на свежем воздухе, куда бы они ни приходили. Он неоднократно подчёркивает: «Милости хочу, а не жертвы», подразумевая, конечно же, избавление от глубоко укоренившегося предрассудка, что страдания угодны Богу. «Не будьте унылы, как фарисеи , учит он. Он веселится, пирует с римскими чиновниками и грешниками. Он не следит за собой, и его укоряют, что он не умывает рук перед тем, как сесть за стол. Ученики Иоанна Крестителя, постящиеся и ждущие, что христиане окажутся большими аскетами, чем они сами, быстро разочаровываются, узнав, что Иисус и двенадцать его товарищей не постятся; Иисус же отвечает им, что они должны возрадоваться ему, а не печалиться. Он шутит с ними и говорит, что очень скоро они смогут вволю напоститься, нравится им это или нет. Он не боится заразиться и обедает с прокажённым. Женщина (возможно, чтобы уберечь его от инфекции) возливает драгоценное миро ему на голову, за что ученики пожурили её, ибо миро можно было бы продать, а деньги отдать нищим. Он отмахивается от этих малодушных представлений и отвечает (как тогда, когда его упрекнули в несоблюдении поста), что нищие, которым можно помочь, всегда здесь, но возливать на него масло можно будет не вечно, имея в виду, что не следует упускать счастливой возможности, когда на свете и так полно несчастий. Он нарушает субботу; нетерпим к условностям, когда они неудобны или затруднительны; и оскорбляет этими непотребствами чувства иудеев. Он обличает людей, идущих путём лицемерия. Подобно Сэмюэлу Батлер , он относит болезнь к ведомству греха и при исцелении хромого произносит «прощаются тебе грехи твои», а не «встань и ходи», объяснив впоследствии (когда книжники упрекнули его в том, что он берёт на себя право прощать грехи и исцелять болезни), что эти два явления суть одно. Он не страдает ложной скромностью и заявляет, что больше Соломона или Ионы. Когда его упрекнули, как Баньян , в том, что он обращается к искусству вымысла, обучая притчами, он оправдывается тем, что искусство – единственный путь, которым можно учить людей. Иными словами, весь его образ жизни говорит о том, что его можно называть человеком творческим, богемным.

Если мистер Шоу воспылает желанием улучшить качество своих жизненных флюидов семьюдесятью семью видами малярийных микробов и обогатить «P. and O.S.S. Co. какими– нибудь полутора сотнями фунтов, ему придётся тут же признать существование этих двух самостоятельных разновидностей «святых». По сей день в Индии живёт множество Иоаннов Крестителей. Возьмите клок грязной ткани, немного куркумы, коровью лепёшку и пару хлыстов; и вы получите одного из них. Он – полудикарь, полубезумец, грубый и свирепый в речах, изощрённый в способах, которыми практикует всевозможные самоограничения, отказывая себе в пище и находясь обычно в состоянии более или менее выраженного маниакального возбуждения, вызванного постом, или использованием таких снадобий как опиум и гашиш, или тем и другим вместе взятыми.