Текст книги "Иногда оно светится (СИ)"
Автор книги: Алиса Акай
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)
– Мы боремся.
– Борются на арене, малыш. В жизни любая борьба – тоже убийства. Иначе никак не получается, хотя много раз пробовали. Умение убивать зашито в нашем ДНК, его не вытащишь, как запал из гранаты. А называть его можно как угодно.
– Мы боремся за свободу, – сказал он твердо, стиснув зубы.
– Ага. Это самая популярная причина. Свободы всегда хочется больше чем есть и всегда есть предел, за которым эта свобода превращается в резню тех или иных, которые ей мешают. Ты еще молод, Котенок, ты не понимаешь – нет ни одной причины для убийства, которая себя бы оправдывала. Борьба за свободу, за права, за жизнь, за близких, за ресурсы… У нас есть много причин, по которым мы начинаем убивать, но нет ни одной святой и верной. Все это… Дерьмо все это, вот что.
– Ты солдат. Ты выбрал этот путь.
– А ладно тебе… Мне тоже когда-то было шестнадцать и у меня тоже были горящие глаза. Да и выбора, собственно говоря, у меня не было. Родиться в роду ван-Ворт на Герхане и не стать солдатом – то же самое, что родиться человеком и не дышать воздухом.
– Правила вашей клановой чести? – незнакомым голосом спросил он.
– Не клановой. Но что-то вроде.
– Ты мог уйти всегда.
– Мог. И мог бы даже смириться с позором.
– Не ушел.
– Нет. Даже тогда, когда понял все это, – я махнул рукой, – про борьбу и честь. Остался, дрался, убивал. Бывало, уничтожал целые города.
– Почему?
– Почему остался, когда понял, чего все это стоит?
– Да.
– Это моя работа, – я пожал плечами, – Я остался потому что иначе не мог. Я такая же машина для убийств, как и ты, Котенок, только я чуть старше и сложнее. Это – моя жизнь.
– Но ты здесь. Теперь.
У меня появилось ощущение, что я разговариваю с каменной статуей. Котенок так ни разу и не посмотрел на меня, а говорил глухо и монотонно.
– Считай это принудительной терапией, – я подмигнул, – Я сам сослал себя в ссылку.
– Я сделаю быстрее скорость.
– Хорошо, но не доводи до восьмидесяти. Мало ли.
Котенок уверенно увеличил скорость. Кажется, ему хватит и пары недель.
– Ты убежал от себя. Убийства были твоей жизнью. Ты убежал от жизни.
Я пристально взглянул ему в лицо. Что-то новое. У Котенка был вид человека, который смотрит внутрь себя.
– Я сделал выбор.
– Нет, – сказал он, – Ты просто трус.
ГЛАВА 10
Землю мы увидели около полудня. Сперва Котенок, все еще стоявший у штурвала, встрепенулся и вытянул шею. Проследив за его взглядом, я заметил серую дымку земли над волнами. До нее было еще прилично, но глаз у моего рулевого без сомнения зоркий.
– Земля, – сказал он.
– Можно смотреть и по радару, – я постучал по матовому экрану, на котором уже давно появился контур архипелага, этакое выплеснутое на твердую поверхность яйцо-пашот. Островов там было около тридцати, я мог не считать, но относительно крупными были только два, остальные по размеру напоминали скорее выступившие из болота кочки, – Пристанем у того, что с краю. Видишь, вон там?.. Там есть где размять ноги.
– Мы будем там?
– Конечно. Не для того же мы трясли свои задницы столько часов чтоб посмотреть на это несчастье и взять обратный курс! Кроме того, время близится к обеду… Там и перекусим. Метров за триста уменьшай скорость до двадцати и передавай управление. Там запросто можно наскочить на отмель, я вообще стараюсь не гонять «Мурену» в таких местах.
– Да.
– Но придется, конечно, промочить ноги… Единственный бот на этой планете благополучно пошел ко дну лет пять назад, так что придется десантироваться в воду. Тебя это не пугает?
– Меня ничего не пугает, – ответил он, скрипнув зубами.
– Но ведь ты не в халате будешь плыть?
Он не ответил.
– Ладно, сиди здесь. Кажется, пришло время заняться твоим гардеробом.
Я вернулся в рубку через пару минут, в руках у меня была моя старая рубашка и брюки. И то и другое я иногда одевал во время работы, но в последнее время довольно редко. Рубаха была длинная, модного в прошлом году на Герхане фасона, свободного покроя и белого цвета, брюки игнорировали любые законы моды, они были из арсенала колониальной одежды, прочные, не растягивающиеся и не стесняющие движений.
– Стой на месте.
Я приложил к Котенку сперва рубаху, потом брюки.
– Гммм… Кажется, придется повозиться. Ты мал как лягушонок. Вас что там, совсем не кормят?
– Не прикасайся ко мне.
– Штурвал не отпускай! Так, ладно, сейчас все будет. И не надо на меня так смотреть, твои глаза не испускают достаточно плотного излучения чтобы сжечь меня на месте. Смотри.
Я достал резак, примерился и двумя короткими движениями обрубил штанины чуть повыше колена. Получились неплохие бриджи, но все равно по размеру они не очень подходили. Котенок без труда мог бы проскользнуть целиком в одну штанину.
– Выбора нет, – решил я, – Одевай это. Перетянешься ремнем – что-то и получится…
Я вручил ему свой ремень, еще армейский – широкий, твердый как обшивка корабля, с огромной сверкающей бляхой, на которой мерцали тончайшие бронзовые нити, образующие силуэт трех скрещенных мечей на фоне планеты. Это был герб военно-космического флота Империи. Другой ремень, с гербом Герхана, я бы никогда не отдал.
Котенок стиснул зубы еще сильнее и покачал головой.
– Только без истерики. Это просто одежда.
Еще одно покачивание.
– Это одежда! Понимаешь? О-деж-да! От того, что ты ее оденешь, ты не станешь имперцем! И она не пропитана никакими веществами специально чтобы погубить твою юную варварскую душу, упрямую как стадо ослов! Котенок!
Он точно меня не замечал, опять прикидывался статуей. Я устало закурил.
– Мне кажется это странным. Ты отказываешь одеть самую обычную одежду, но продолжаешь ходить в… мм-м-м… халате. Халат – это, можно сказать, более интимная часть моего гардероба.
Он заморгал.
– Но вообще, знаешь, я понимаю твой выбор. Халат тебе очень идет. Нет, честно! Он открывает твои стройные ноги и вообще… гмм-м-м… надо сказать, выгодно подчеркивает фигуру. Очень, очень красиво смотрится. Когда я вижу тебя в нем, я прямо…
– Сволочь, – сказал он почти без акцента, покосился на меня с ненавистью и, покрасневший, выскочил из рубки, сжимая в руках мои бывшие брюки.
– Штурвал не бросай! – крикнул я вслед. До земли было еще более чем прилично, я наскоро запрограммировал автопилот и продолжил пускать ртом дымные колечки. Они плавали по рубке, поднимаясь все выше, пока не бледнели и не исчезали без следа.
Курить я мог долго, но Котенок появился через какую-нибудь минуту. Шорты оказались ему ниже колена, а штанины были раза в два шире, чем требовалось. Они смотрелись на нем, как одежда великана. Но с ремнем выглядело все это довольно терпимо, по крайней мере я не боялся, что Котенок, сделав быстрый шаг, окажется голым. Хотя он, вероятно, боялся этого еще сильнее, поэтому и перетянул себя ремнем так, что едва дышал.
– Ты хочешь себе осиную талию? – спросил я, изучая его, – Кажется, на маяке я видел корсет, в этом смысле он немного удобнее, кажется.
Врядли Котенок подозревал о том, что такое корсет, но он все равно вспыхнул и отвернулся от меня.
– Возьми рубашку. Только резать ее я не буду, учти, она мне еще дорога. Если надо, подверни рукава.
С рубашкой получилось неплохо, хоть она и свисала до колен, но смотрелась более или менее пристойно. Котенок, пыхтя, закатал рукава до локтей, отчего на плечах у него появились смешные опухлости. Полы он подобрал и завязал на уровне живота, оставив свисать два хвоста.
Я глубоко затянулся, так, что едва не закашлялся, и стал смотреть в боковой иллюминатор. Он был чертовски, дьявольски, невыносимо красив. Не иллюминатор, конечно. Если б я знал, к чему приведет такая трансформация гардероба, я лучше потерпел бы Котенка в остатках халата. Космос, лучше вообще стараться не смотреть на него… Я не всегда способен контролировать свой организм, а у Котенка может приключиться обморок или инфаркт, если он по мне увидит, что я чувствую… К счастью, он не подал виду, что удивлен моим поведением и, даже более того, почувствовал себя удобно в обновке.
– Извини, по части нижнего белья ничего не могу предложить. Если будет… мм-м-мм… неудобно, оденешь опять халат.
– Нормально.
– Тебе удобно? Это главное. В одежде надо ценить в первую очередь именно это.
– Это не одежда.
– Вот как?
– Это тряпки.
– Вероятно, по вашим представлениям о гардеробе модная одежда должна весить не менее центнера, – проворчал я, несколько уязвленный. Рубашка мне нравилась и я к ней привык, – Если что, твои железяки валяются где-то в шкафу.
– Это доспехи.
– Как скажешь. Но по моему, более рационально будет колоть ими орехи или разделывать рыбу. По крайней мере я никогда не поверил бы, что эти штуки можно приспособить к обычному человеческому телу, если бы не имел сомнительного удовольствия с тебя их стягивать…
Его передернуло. Эта чертова варварская невинность… Я мысленно скривился. Обычное дело – порубить в рукопашной десяток противников или расстрелять в ближнем бою корабль, но стоит одному мужчине раздеть другого – и это чудо краснеет как стыдливая гимназистка. Положительно, варвары почуднее многих неизученных организмов.
В Империи нравы были куда проще, а что касается Герхана, здесь вообще сложно было скомпоновать какую-то группу, которую можно было бы назвать «неприличное» или «приличное». Герхан в этом плане вообще был весьма непонятен. Многие считали его жителей чванливыми и чопорными педантами, другие – невоздержанными и заносчивыми дикарями, третьи – так и вовсе анархистами. Мало кто мог понять и принять основную заповедь Герхана – жизнь для жизни. Жизнь дается нам один раз, это единственное, что мы можем потерять безвозвратно и навсегда. И если так, пройти жизнь надо собой, не отклоняясь по ржавым рельсам выдуманных давно принципов того что считать «правильным», а что нет.
И при этом на Герхане, пожалуй, укоренилось больше всего всякого рода ритуалов, традиций и прочего среди всех человеческих миров. Парадокс, которых у нас всегда было с избытком. Например, любой герханец который считает абсолютно естественным спать с мужчиной, но при этом скорее застрелится, чем придет на прием без меча или не поклонится, являясь в гости к губернатору. Планета абсурдов. Если так, я ее истинный житель.
– Они для боя, а не для… того чтобы… ходить… – кажется, теперь я его немного задел. Котенок редко позволял себе роскошь употребить более трех слов в одной реплике.
– Не вся жизнь – это бой, – возразил я, – По крайней мере у нас.
– Жизнь – это борьба. Ты сам говорить, что борьба – это бой.
– Да, что-то в этом роде…
– На родной планете чтоб жить надо бороться. Там не пьют вина. Тот, кто не борется, жить не долго.
– С кем бороться на родной планете? Хищники?
– Люди.
– Ты хочешь сказать, что у вас есть междоусобные войны? – я даже привстал от удивления.
– Не войны, – он досадливо дернул плечом, – Борьба. Между кланами тоже борьба. Мятежи. Борьба на сопредельных землях. Жизнь – борьба.
Я поймал себя на том, что смотрю сейчас на Котенка как на причудливое и опасное животное, родившееся под светом звезд, которых я никогда не видел. Маленький крокодиленок. Жизнь – борьба… Мог бы я в свои шестнадцать сказать что-то подобное? Я рос в родовом замке, а на Герхане последняя гражданская война миновала так давно, что и дат ее никто не помнил. Родная планета – это дом, самое надежное место во Вселенной, надежней которого ничего невозможно и вообразить. На родной планете не может быть опасностей. Да, дуэли. Или барахлящий двигатель на антиграве. От этого не застрахован никто. Но постоянная опасность – и от тех людей, с которыми живешь рядом… Я потер переносицу. Этого я не ожидал.
– У нас не так, – осторожно сказал я, – У нас родная планета – это дом. Космическая колыбель. Даже имперский высший суд не может просто так протягивать лапы к чужой планете. Люди, родившиеся вместе, до конца жизни будут связаны, ведь это кровное родство, связь…
– Вы трусы и вы слабые.
– Нет. Но каждому человеку во Вселенной нужен дом, место, где он чувствует себя как дома. Знаешь, даже кочевые животные прокладывают путь через те места, в которых они уже были.
– Ваши деньги позволяют вам быть трусами. У нас нет.
– Какие деньги? – я приподнял бровь, – Ты о роскоши что ли?
– Нет. Кислород. Металлы. Почва. Тепло. У вас это есть. У нас этого мало.
– Я понял. Ты говоришь о ресурсах.
– Может быть. Жизнь – борьба.
– Понимаю. Если за пищу и тепло приходится бороться, нет ничего удивительного, что вам тесно на вашей родной планете. Вы летите туда, где людям повезло больше и делаете так чтобы мало всего было у них. Это не самый разумный способ установления баланса, знаешь ли.
– Мы берем то, что принадлежать нам.
– За это вас и отстреливают как собак… Извини, пожалуйста.
Он потерял интерес к беседе, если, конечно, это можно было назвать интересом. Сидел в кресле, немного болтал ногами, не достающими до пола, и внимательно вглядывался в пятна земли, все четче проступавшие вдали.
– Я не хотел тебе обидеть, – сказал я примирительно. Мне хотелось продолжить разговор. Ему надо было с кем-то говорить, хотя бы для того чтобы не задохнуться в собственной желчи, – Приношу извинения.
Он посмотрел на меня с удивлением.
– Извинения нет. Все нормально. Мы враги.
Затянувшись сигаретой, я умудрился обжечь себе губы.
– Млечный путь тебе в глотку и астероид в задницу… – пробормотал я.
На матовом экране радара маленькая точка, только остановившаяся, опять стала выписывать странные кривые.
– Что?
Наверно, я говорил слишком громко.
– А, это так… Не обращай… Зараза!
– Что?
– Скорее не «что», а «кто», – я с раздражением хлопнул ладонью по экрану, – Полюбуйся.
Котенок секунд тридцать смотрел на радар. Точка опять пришла в движение, она курсировала по периметру архипелага, то слегка тускнея, уходя ко дну, то делаясь снова яркой. Курс ее был хаотичен, она могла внезапно остановиться и двинуться обратно или начать кружить на месте.
– Это шнырек.
– Шшшн…
– Шнырек. Животное такое.
Котенок внимательно вгляделся в точку. Наверно, старался представить, как это крошечное пятнышко могло напугать герханца, ведущего такое немалое судно.
– Самое паршивое – молодой, – сказал я со злостью, – Не больше трех месяцев, судя по размеру. Молодые – они самые пакостные. Сонар им до одного места, дури столько, что спокойно могут на судно броситься. Старые умнее, их сонар отпугивает, а эти мозгов не нажили, так еще и голодные. Три месяца под водой все жратвы… Я бы и сам на корабль бросился.
– Шшнырек.
– Угу. На маяке можешь посмотреть, как эту гадость называют ученые. Мы их называем шнырьками. Они такие… Шныряют по океану туда-сюда, тупые куски протоплазмы. Что такое амеба знаешь?
Он покачал головой.
– Примитивный одноклеточный организм, на кляксу еще похожа. Био-робот с простой программой питание-размножение. Никаких приобретенных рефлексов, никакого общения. Плывет, потом жрет, потом снова плывет, потом дохнет. А это как огромная амеба, мозгов примерно столько же, а вот дури столько, что танк спрессовать может. Какая-то там невероятная плотность поверхностного натяжения или что-то такое… На маяке, в общем, посмотришь.
– Большой?
– По их меркам крошечный. Одна десятая катера, не больше. Утопить нас он, конечно, не сможет, но если прицепится и оторвет часть обшивки, воды мы нахлебаемся прилично. До дома несколько часов.
– Убей его, – сказал Котенок, пожав плечами.
– Я не брал с собой оружия. Не резаком же его… Логгер и ружье старика на маяке.
– Не взял оружия… – он презрительно скривил нос.
– Я не беру с собой оружия там, где нет опасности. Конечно, я могу скинуть пару кило аммонсипала, но тогда мы поглушим рыбу, а ее здесь много. Кроме того, на звук взрыва и запах мяса тут же заявятся все окрестные шнырьки. Каннибализм у них – обычное дело. А против десятка шнырьков придется развязывать настоящую подводную войну. Нет, взрывать я его не буду.
Котенок пожал плечами.
– Подведу на самом малом ходу катер к западной оконечности острова, шнырьки реагируют на те объекты, которые быстро перемещаются. Подкараулим время, когда он уйдет на другую сторону архипелага и рванем. Ты же любишь риск, да?
– Это не риск.
– Шнырек может броситься и на человека, особенно если тот делает быстрые движения. Подныривает под него, поднимается и превращает в паштет. Очень неприятно, я думаю.
Котенок сглотнул слюну, но напуганным не выглядел. Черт возьми, он и не должен выглядеть напуганным. Тот, кто рухнул с орбиты в сумасшедшем, неслушающемся модуле, не испугается какой-то большой амебы.
– «Мурену» я оставлю метров за пятьдесят, не хочу рисковать. Спустимся по канатам и в сторону острова… Главное – плыть быстро, он может и опомниться.
– Я не умею плавать.
– Проклятье, – я вздохнул, – Забыл.
– Я ждать. Тут.
– Нет уж, ты сам рвался ступить на землю, я тебя на этом корыте не оставлю. Будешь держаться за мою шею. Только сильно, не сорвись. Доплывем за десять секунд.
– Не буду.
Я потер лоб.
– Да, я помню, что у тебя есть некоторые предубеждения против мужских объятий…
– Имперская сволочь!
– Все «сволочь» да «сволочь», – проворчал я, – Определенно надо заняться твоим языком. Ругаешься как юный юнкер… Никто не заставляет тебя страстно ко мне прижиматься. Просто держись за воротник! В этом нет ничего такого. Ведь нет?.. Я буду плыть осторожно.
– Не буду.
Архипелага мы достигли через полчаса. Я, как и рассчитывал, осторожно пустил «Мурену» вдоль побережья самого большого острова, с западной его стороны. На остров это было похоже весьма условно – просто земляной горб, торчащий из непрозрачной воды как спина гигантской черепахи. Врядли в нем было больше трех сотен шагов в длину, поднимался же он от силы на метр над уровнем воды. Из растительности здесь была совсем небольшая рощица деревьев, тонких, с уже распустившимися, но некрасивыми листьями, оставлявшими впечатление мятых. В высоту они не превышали человеческого роста, но тень давали значительную из-за раскидистости своих миниатюрных крон.
«По крайней мере будет, куда прятаться от солнца, – подумал я всматриваясь, – Ага, вот и наш красавец».
«Красавец» обосновался в сотне метров к югу, почти у кромки воды. Я видел клубящуюся тень его медузоподобного тела, время от времени поверхность воды едва заметно вздрагивала, когда он шевелился. Подробностей я не рассмотрел, да и не пытался их увидеть. С расстояния шнырек выглядел настораживающе, но не очень опасно. Он был из породы тех существ, чьи действия страшнее внешнего вида. Я бы предпочел охотнее повторить спуск Котенка с орбиты, чем проплыть над этой обсидиановой, неторопливо копошащейся тушей.
– Судя по всему, он размером с антиграв, – вслух подумал я, – Было бы при мне ружье, я бы попытался его хотя бы отпугнуть. Ладно, посмотрим. Долго он здесь висеть не станет, сейчас пойдет дальше. Придется нам хорошо поработать ногами. Врядли когда он узнает, что мы не рыбы, будет сильно разочарован.
– Я тут, – напомнил Котенок.
– Уффф. Не ерепенься, я буду очень осторожен.
– Я тут.
– По-моему, ты просто боишься!
– Я не боюсь.
– В конце концов в таком возрасте – бояться шнырька вполне допустимо. Знаешь, я видел, как взрослые люди с офицерскими погонами при его виде седели за неполную минуту. Я действительно слишком многого от тебя требую, извини.
– Я не боюсь! – Котенок попытался состроить самое зверское выражение лица, но у него не очень-то получилось, разве что лоб пошел складками, – Я воин!
– Ну да. А я император… – буркнул я себе под нос, – Ладно, кажется я придумал, как нам сделать.
Я заглушил двигатель и отдал оба якоря. «Мурена» как уставшее от долгого пути животное, довольно закачалась на тихой волне, мурлыча остывающим мотором.
Котенок посмотрел на меня без особого интереса на лице, но все же с некоторой заинтересованностью.
– Спасательный бот. Вылетело из головы… Он, конечно, маловат и без двигателя, но как-нибудь доплывем. Черт, никогда не думал, что воспользуюсь этой игрушкой. Жди здесь.
Спасбот был на месте, я подтащил эту тяжелую красную капсулу размером с хороший пивной бочонок к борту.
– Где эта сволочь? – крикнул я Котенку. Тот приник к экрану.
– Там! – он махнул рукой на восток, – Далеко!
– Ну и отлично, – я сорвал рукой пломбу, рванул шнур и кинул капсулу за борт. С громким шипением она стала набухать еще в воздухе, быстро увеличиваясь в объеме. Через пять секунд на воде покачивался красный бот почти круглой формы, с толстыми резиновыми бортами.
– Найди веревку! – сказал я Котенку, – Я на камбуз. На спасбот можно погрузить еды. Как ты относишься к пикникам на лоне природы? Поесть на «Мурене» мы всегда успеем, я думаю.
Съестное я упаковал в герметичный пакет и вышел он немаленьким. Консервы, тубы с кофе, бутылки вина, фляга, что-то из местных овощей. Не знаю на счет моего компаньона, но сам я на воздухе чувствую прилив аппетита.
Спуск прошел гораздо быстрее, чем я ожидал. Я закрепил веревку на борту и первым соскользнул в бот. Я умудрился не потерять равновесия и даже не раздавить пакет с едой, который пошел первым. Котенок, опасливо смотрел сверху, я махнул ему рукой.
– Давай! Пошел!
«Сейчас обрубит канат, выберет якоря и двинет домой, – ехидно заметил долго молчавший голос, – Ты обучил его всему необходимому. Молодец, дружище».
По средцу пошел холодок. А ведь может… Обрубить канат – дело секунды. Успею ли я забраться по якорной цепи прежде, чем он дотянется до пульта управления? Выходило, что не успею. Лезть обратно, пока не поздно?..
«Ладно, – сказал я сам себе, – Ладно. Ты еще паниковать начни, старик. Будем считать это школой доверия».
– Давай! – крикнул я еще раз, стараясь чтобы голос был естественным.
Котенок угрюмо кивнул, потом с неожиданной ловкостью схватился за канат и крошечной бабочкой, с развивающейся за спиной полой рубашки, скользнул вниз. Высота была небольшой – «Мурена» хоть и морской, но всего лишь катер – но я все равно подстраховал его. Котенок приземлился ловко, удержавшись на ногах и так мягко, что спасбот почти не шевельнулся. Я почувствовал некоторую зависть. У парня координация и сноровка белки-летяги…
– Все, – просто сказал Котенок, усаживаясь.
– Молодец, – кивнул я в ответ, – Теперь не свались в воду.
Я достал из специального отсека два весла, быстро собрал их и вставил в уключины. Примитивная техника, но часто примитивность окупается надежностью. Спасбот без мотора – абсурд, но что ж, докажем, что и руки благородного графа не боятся мозолей! А впрочем, мотор, судя по всему, когда-то был – у бота были крепления для него. Видно, сняли давно. Отправлять на планеты, подобные этой, дорогостоящую и укомплектованную технику – роскошь.
– Ну что, юнга, двинулись? – я повел спасбот к берегу. Поначалу он шел неохотно, но я со временем приноровился и под конец набрал приличную скорость. Котенок безучастно сидел на своем месте, разглядывая пейзаж. Прочие островки видно почти не было, но наш становился больше с каждым движением весел. На нем росла трава, мох, вблизи он казался вполне годящимся для пикника.
– Шшнырек, – предостерегающе сказал Котенок, указывая пальцем влево.
– Ага… – я налег на весла еще сильнее.
– Идет к нам.
– Ага.
Я мог и не спешить, запаса времени нам хватило бы на два таких заплыва, но я привык не рисковать, имея дело со шнырьками. На берег мы почти вылетели. Спасбот был сделан из более чем прочного материала, так что я не боялся располосовать его в прибрежной полосе, где глубина была уже небольшой.
– Здесь неглубоко, – сказал я, перепрыгнув через борт чтобы вытолкать бот на твердую почву, – Можешь слазить.
У Котенка была другая идея. Одним прыжком он перемахнул через весь бот и оказался на берегу. Я даже не успел заметить момента, когда он напряг мышцы. И уж точно он не делал разбега.
– Надо было назвать тебя Кенгуренком…
Я вытолкал бот на прибрежный песок, узкую полоску, усеянную водорослями и осколками давно расколовшихся кусачек. Здесь приятно пахло, хотя запах прелых водорослей отдавал чем-то больничным. Ноги оставляли на коричневом песке неглубокие вмятины, которые тут же заполнялись водой. Я запрокинул голову и набрал полную грудь воздуха. Даже если мне случалось ненадолго отправиться в плавание, я всегда начинал чувствовать себя как-то по особенному, когда ступал на землю. Не облегчение, что-то другое… Наверно, так же чувствовали себя древние моряки, бороздившие моря на своих беззащитных кораблях.
Котенок подозрительно покосился на меня.
– Что?
– У тебя глупое лицо, – процедил он.
– Ничего, оно такое с рождения, я привык. Как тебе здесь?
– Земля.
– Да. Таких островков здесь немного, уж можешь поверить. И здесь всего два вида деревьев, которые могут расти на поверхности. Я имею в виду – на всей планете их всего два. Остальное мелочь, всякие мхи и лишайники. Ни одного плодоносящего дерева, никаких грибов, злаков, кустарников. Соответственно, никаких млекопитающих, что странно, даже под водой. На Земле хотя бы киты были… Это мир совершенно не приспособлен для человека. Оказавшись без современных средств выживания, он умрет, – я развел руками, – Это чужой мир, и мне и тебе.
– Ты жить здесь, герханец.
Пришло мое время смолчать, сделав вид, что не расслышал.
– Можешь побродить пока, только осторожно. Близко к воде лучше не суйся. Я найду место для костра и перетащу вещи.
– Я не боюсь воды.
– Как и она тебя. Поэтому не лезь куда не надо. Здесь нет млекопитающих, но на глубине полно тех, кто с удовольствием отведает человеческого мяса. Я не пугаю тебя, просто… просто… Не рискуй.
Он еще туже затянул хвосты рубашки и двинулся по берегу, легко касаясь босыми ступнями песка. В свете глядящего ему в спину солнца он смотрелся невесомым. Мне даже показалось, что не остановись он на границе воды и песка, он может пойти по воздуху. Худой, с развевающейся, слишком просторной для него рубахой на спине, с этими своими бледными ногами, высовывающимися из неровно распоротых и тоже слишком просторных штанин. Призрак необитаемого острова.
– Чудак ты, малыш, – сказал я без всякого смысла, устроил бот поудобнее и подхватил вещи. Как я и думал, рощица была самым удобным местом для того чтобы расположиться на пару часов. Конечно, неплохо бы устроиться у самого моря чтобы подставить горячие ступни пенящимся волнам, но весеннее солнце уже набрало прилично силы. Мне-то ничего, у меня кожа продублена ветрами и солнцами тысяч планет, а вот Котенка с непривычки может обсыпать волдырями. Акклиматизация – коварная штука. К тому же смотреть здесь особенно не на что, вода была мутновата и не могла удивить ничем кроме обрывков водорослей. Если Котенок захочет, свожу его как-нибудь на коралловый риф. Там есть на что поглядеть, особенно если натянуть на упрямого Котенка акваланг.
Я вырыл резаком неглубокое углубление под костер, быстро нарубил мелких веточек для растопки. Вся рощица состояла из десятков двух деревьев и редкое из них было выше меня, но я знал, что эта древесина горит долго и дает достаточно жара чтобы не беспокоиться о запасе дров.
– Хорошо, что здесь еще не придумали экологию, – усмехнулся я и разжег огонь. Алые, робкие поначалу язычки пламени затрещали под растопкой, пуская в небо злые тонкие копья дыма. Я прилег неподалеку, примостив голову на плечо и подложив под подбородок кулак. С маяка можно было взять пару старых одеял, да черт с ними… ничего…
Дрема пела во мне тысячами уютно трещащих сверчков, солнце мягко пробивалось сквозь неплотно сомкнутые веки.
Щеку кололи травинки, пахло землей, морем и водорослями. Я лежал на боку и чувствовал себя так, словно дышу в ритм с самой планетой. В голове приятно кружилось.
«Да уж… Да», – бормотала сонно в ухо какая-то бесполезная и непонятная мысль.
И я уснул.
Был закат.
Он обнял меня, когда я слазил с антиграва, больше шутливо, чем с нежностью, я попытался увернуться и чуть не шлепнулся на пол ангара. Он рассмеялся. Не обидно. Его смех щекотал тысячью иголочек, каждая из которых была из особенного металла, но ни одна не пробивала кожи. Когда он смеялся, у меня появлялось ощущение, что возле меня мурлычет огромный добродушный тигр.
– Лин… – он провел своей шершавой ладонью по моей щеке, снял с меня шлем, – Не устал?
– Нет… – тихо сказал я. Рядом с ним я никогда не уставал. Никогда-никогда.
Он почему-то не собирался вставать с антиграва. Продолжал держать руку на моей щеке и я чувствовал, как от нее волнами по всему моему телу расходится тепло.
– Ну что? – нетерпеливо спросил я, – Пошли!
– Лин…
– Прекрати! – я схватил его за руку и попытался вытянуть из седла. Конечно, с таким же успехом я мог бы попытаться вытянуть камень из фундамента замка, – Пошли наверх.
Он снял свой шлем и я увидел, что лицо у него уставшее. Чуть более сухое, чем обычно. Но глаза смотрели с нежностью.
– Вечером я улетаю.
Я хотел спросить что-то. Скорее всего что-то бессмысленное вроде «Как?» или «Почему?» или еще что-нибудь. Но губы почему-то даже не шевельнулись. А он все увидел. Он слез с антиграва, обнял меня легко и дунул в ухо.
– Ничего не поделаешь, мне пора. Не скучай тут без меня, хорошо?
– Куда? – выдохнул я в теплую ткань его куртки. Мундир он одевал только для торжественных случаев.
– Куда… Далеко, малыш. Назначение уже у меня в кармане, вчера пришло блиц-почтой.
– Назначение…
– Адъютантом в свиту одного генерала. Неплохо ведь, да? Лисенок?..
Я позорно хлюпнул носом. И он вдруг стал совсем серьезным. Таким, каким я раньше его не видел.
– Самое большее через год мы снова увидимся. Я выхлопочу себе отпуск, у тебя снова будут каникулы… Мы еще полетаем, малыш, мы еще полетаем… Ты мне веришь?
Я ему верил.
– Ты же знанешь, я не могу отказаться от такого шанса. Да и отец никогда бы не простил. В общем, так надо.
– Понимаю. Я не дурак.
– Я всегда это знал, – он подмигнул мне, – Всего какой-то год, может быть даже меньше.
– Ты будешь вспоминать меня? – по-детски спросил я, заглядывая ему в глаза. Там было два моих отражения.
– Не вспоминать… Ты сам будешь всегда со мной, тут, – он коснулся виска, – Линус, ты часть меня. Мы никогда не расстанемся.
В глазах стало резать, но я не дал слезам воли. Я был герханцем и без пяти минут офицером. У меня не было права плакать. Поэтому я просто попытался обнять его изо всех сил. Он дрогнул, тоже приник ко мне. Так мы стояли минут пять и тишина вокруг нас была замершим осколком вечности.
– Я все понимаю. Лети. Я не ребенок, – я опять шмыгнул носом, – Если так надо… Черт, лети! Но вернись целым.
Он улыбнулся.
– Я лечу не на войну, можешь за меня не беспокоиться. Штабная свита попадает под огонь последней… Конечно, я там долго не продержусь, но это все-таки взлет и взлет хороший. Потом переведусь туда, где придется растить мозоли на заднице и зарабатывать геморрой.